Страница:
— Какую же форму правления ты себе представляешь? — осторожно поинтересовался Стюарт. — Ты отменила частную собственность. Ты что, коммунистка?
— Временно я абсолютный диктатор. Я делаю то, что считаю нужным и в том порядке, который продумала очень тщательно. А частную собственность я отменила потому, что Беллинзона — это дар природы. Самые могущественные живут в самых больших зданиях. У самых бедных нет даже одежды. Так вышло потому, что, когда они сюда прибыли, здесь не было закона. Принятое мною решение заключалось, во-первых, в том, чтобы устранить рабство, а во-вторых, уничтожить все те непомерные выгоды, которых граждане более жестокие добились просто за счет того, что они сукины дети. Здесь кроется одна из тех головных болей, о которых я уже говорила. В настоящий момент городом Беллинзона владею я, Сирокко Джонс. Но я этого не хочу, и мне это не нужно. Я намерена вернуть здания, комнаты и лодки народу... и я хочу сделать это по справедливости. Множество здешних жителей славно потрудились. Строили лодки, к примеру. Сейчас я просто все взяла — и сперла. И одно из тех дел, в которых я рассчитываю на вашу обоюдную помощь, — это разработка некого механизма рассортировки запросов на личную собственность, на недвижимость и жилища. Так что в настоящий момент — да, я вроде как коммунистка. Но я ожидаю, что все переменится.
— А почему не позволить государству владеть всем? — спросила Трини.
— Опять-таки — все зависит от вас. Хотя я бы лично не советовала. Мне кажется, вы добьетесь большей популярности и будете спать спокойнее, если попытаетесь быть чуточку справедливей. Хотя возможно, тут просто мое личное предубеждение. Могу признаться вам в своем пристрастии к частной собственности и демократии. Так уж я воспитана. Но я знаю, что есть на сей счет и другие теории.
Тут она снова подметила, что Стюарт и Трини переглянулись. «Интересная парочка», — подумала Сирокко.
— А теперь, — продолжила она, — мне нужен ответ. Сможете ли вы работать со мной, зная, что мои решения непререкаемы?
— Если они непререкаемы, зачем мы тебе нужны?
— Для совета в процессе их принятия. Для критики, если вам покажется, что какое-то решение неверно. Но не думайте, что у вас будет право голоса.
— У нас что, есть выбор? — спросила Трини.
— Да. Я не собираюсь тебя убивать. Если ты откажешься, я отошлю тебя обратно и вызову другую феминистку. Так я буду делать до тех пор, пока не найду ту, которая станет помогать мне вернуть феминисток в общество. Сама знаешь, кто-нибудь да согласится.
— Да, еще как знаю. Это могу быть и я. Стюарт поднял глаза:
— Мой ответ? Конечно да. Причем советы я начну давать прямо сейчас. На мой взгляд, грубая ошибка — позволять титанидам убивать людей. Это приведет к расовым предубеждениям.
— Что ж, я рискую, и рискую сознательно. Титаниды могут сами себя защитить. Если кому-то здесь и грозит опасность, то людям, а никак не титанидам. Если все не разрешится мирно, титаниды просто всех вас убьют — вплоть до последнего мужчины, женщины и ребенка.
Стюарта это явно потрясло, затем он задумался. Сирокко не удивилась. Даже семь лет Беллинзоны не стерли антропоцентристских взглядов этого мужчины. Он до сих пор был убежден, что в конечном счете люди возобладают здесь над всеми видами — точно так же, как они это сделали на Земле. Теперь Стюарт обмозговывал ту точку зрения, что так может и не получиться. Ему это совсем не понравилось.
Будущее, подумала Сирокко, таит в себе массу всякой всячины, которая явно не придется по вкусу Стюарту.
ЭПИЗОД XIII
ЭПИЗОД XIV
ЭПИЗОД XV
— Временно я абсолютный диктатор. Я делаю то, что считаю нужным и в том порядке, который продумала очень тщательно. А частную собственность я отменила потому, что Беллинзона — это дар природы. Самые могущественные живут в самых больших зданиях. У самых бедных нет даже одежды. Так вышло потому, что, когда они сюда прибыли, здесь не было закона. Принятое мною решение заключалось, во-первых, в том, чтобы устранить рабство, а во-вторых, уничтожить все те непомерные выгоды, которых граждане более жестокие добились просто за счет того, что они сукины дети. Здесь кроется одна из тех головных болей, о которых я уже говорила. В настоящий момент городом Беллинзона владею я, Сирокко Джонс. Но я этого не хочу, и мне это не нужно. Я намерена вернуть здания, комнаты и лодки народу... и я хочу сделать это по справедливости. Множество здешних жителей славно потрудились. Строили лодки, к примеру. Сейчас я просто все взяла — и сперла. И одно из тех дел, в которых я рассчитываю на вашу обоюдную помощь, — это разработка некого механизма рассортировки запросов на личную собственность, на недвижимость и жилища. Так что в настоящий момент — да, я вроде как коммунистка. Но я ожидаю, что все переменится.
— А почему не позволить государству владеть всем? — спросила Трини.
— Опять-таки — все зависит от вас. Хотя я бы лично не советовала. Мне кажется, вы добьетесь большей популярности и будете спать спокойнее, если попытаетесь быть чуточку справедливей. Хотя возможно, тут просто мое личное предубеждение. Могу признаться вам в своем пристрастии к частной собственности и демократии. Так уж я воспитана. Но я знаю, что есть на сей счет и другие теории.
Тут она снова подметила, что Стюарт и Трини переглянулись. «Интересная парочка», — подумала Сирокко.
— А теперь, — продолжила она, — мне нужен ответ. Сможете ли вы работать со мной, зная, что мои решения непререкаемы?
— Если они непререкаемы, зачем мы тебе нужны?
— Для совета в процессе их принятия. Для критики, если вам покажется, что какое-то решение неверно. Но не думайте, что у вас будет право голоса.
— У нас что, есть выбор? — спросила Трини.
— Да. Я не собираюсь тебя убивать. Если ты откажешься, я отошлю тебя обратно и вызову другую феминистку. Так я буду делать до тех пор, пока не найду ту, которая станет помогать мне вернуть феминисток в общество. Сама знаешь, кто-нибудь да согласится.
— Да, еще как знаю. Это могу быть и я. Стюарт поднял глаза:
— Мой ответ? Конечно да. Причем советы я начну давать прямо сейчас. На мой взгляд, грубая ошибка — позволять титанидам убивать людей. Это приведет к расовым предубеждениям.
— Что ж, я рискую, и рискую сознательно. Титаниды могут сами себя защитить. Если кому-то здесь и грозит опасность, то людям, а никак не титанидам. Если все не разрешится мирно, титаниды просто всех вас убьют — вплоть до последнего мужчины, женщины и ребенка.
Стюарта это явно потрясло, затем он задумался. Сирокко не удивилась. Даже семь лет Беллинзоны не стерли антропоцентристских взглядов этого мужчины. Он до сих пор был убежден, что в конечном счете люди возобладают здесь над всеми видами — точно так же, как они это сделали на Земле. Теперь Стюарт обмозговывал ту точку зрения, что так может и не получиться. Ему это совсем не понравилось.
Будущее, подумала Сирокко, таит в себе массу всякой всячины, которая явно не придется по вкусу Стюарту.
ЭПИЗОД XIII
Рокки не нравилось нести полицейскую службу. Тут он был не одинок — никому из титанид она не нравилось. Но раз Капитан самым торжественным образом обещала, что только так можно будет вернуть Дитя, то патрулировал он прилежно.
Тем более — время было интересное.
В первый день Рокки принял участие в рейде на штаб-квартиру одного босса, где остались три сотни мертвецов, включая одну титаниду, которой стрела пробила голову. Сам Рокки тоже был ранен стрелой — не столько серьезно, сколько болезненно — в левую ягодицу. Ту ногу он все еще чуть тащил.
Этот рейд оказался не из худших. Другой босс держался аж почти сто оборотов. Титаниды осадили здание и жгли кругом костры, чтобы осажденным стало совсем кисло. В конце концов воинство босса выкинуло голову своего хозяина в переднюю дверь и сдалось. На той операции погибли три титаниды.
В целом Рокки слышал про дюжину погибших титанид. Человеческие смерти исчислялись тысячами, но большинство из них последовало в первые сорок оборотов. Потом был еще один краткий всплеск, когда в действие была введена политика разоружения. А теперь все банды были уже разогнаны. Люди следили за Рокки со страхом и подозрением, но никаких враждебных действий никто уже давно не предпринимал.
Так что Рокки спокойно вышагивал на своем патрулировании, ощущая, как меч в ножнах постукивает по левой передней ноге. Он исправно высматривал непорядок и искренне надеялся, что ничего такого не сыщет. Время от времени он проходил мимо одного из тех, кого Сирокко звала безумцами, но о ком Рокки всегда думал как о людях с тараканами в голове. Титаниды прекрасно знали, что все люди безумны, но большинство из них страдает славным безумием. С меньшинством дело обстояло иначе. Земное название для таких людей было «психопаты», но для Рокки это слово ровным счетом ничего не значило. Про них он твердо знал только одно — таких нужно убивать на месте. Единственный вопрос, который мог возникнуть при их убийстве, это не «следует ли?», а «когда?»
Но Капитан приказала убивать только тех, кто будет пойман «с поличным», если пользоваться ее выражением, — или на месте преступления, караемого смертной казнью.
На самом деле Рокки такой подход вполне одобрял. Убийств он уже навидался. Пусть теперь людей убивают их же собственные ошибки.
Рокки предпочитал думать о материях куда более приятных. Он вдруг улыбнулся, поразив этим какую-то женщину, которая, после краткого колебания, улыбнулась ему в ответ. По-прежнему глядя на женщину, Рокки приподнял свою нелепую шляпу, затем почесался под рубашкой. Одежда чертовски его донимала. Порой даже Капитану следовало потакать в ее безумии. Будешь носить униформу, сказала Сирокко. Вот Рокки и носил — но при этом без конца чесался.
Тут он услышал у себя в голове смутную, темную мыслишку Тамбуры и опять улыбнулся.
Тамбура была его дочуркой. Совсем еще маленькая. Валья некоторое время хранила полуоплодотворенное яйцо, дожидаясь удобного времени, чтобы обратиться к Фее. Сирокко дала свое соизволение — и за декаоборот до вторжения в Беллинзону Змей окончательно оплодотворил яйцо в матке у Рокки. Теперь Тамбура находилась там третий декаоборот своей жизни. Пока еще лишь микроскопический комочек делящихся клеток с мозгом как грецкий орех, — мозгом, что некогда был Вальиным яйцом. Внутри кристаллической структуры яйца располагались молекулярные решетки, совершенно отличные от тех, что находятся в человеческом мозгу. Способность петь была уже туда запрограммирована. Многое, что за свою жизнь узнала Валья, также хранилось там — включая ее знание английского. Хранились там и все воспоминания Вальиной жизни, и все ее передоматери, начиная от самой Виолончели, первой передоматери аккорда Мадригал. В меньшей степени были представлены передоотцы и задоотцы. Только такая форма бессмертия что-то значила для титанид.
Рокки старался не впадать в шовинизм, но все это казалось ему гораздо более милосердной системой, чем безумная суматоха человеческой генетики. Люди развивались путем ужаса и скверной приспособляемости, путем ледяной безжалостности случая, в результате чего на свет, дико пища, вылезали бесконечные дефективы, у которых, причем вовсе не по их вине, не оставалось ни шанса на жизнь. В лучшем случае человек был серией компромиссов между доминантными и рецессивными генами. И единственное программирование в их младенческих мозгах, похоже, досталось им в наследство от тех прожорливых животных, что жили на деревьях в те времена, когда Гея только начинала вращаться.
Все это объяснял Рокки причины роста той раковой опухоли, какой стала Беллинзона.
Титаниды же получали от своих передоматерей ясное, основательно и практическое образование задолго до того, как обретали хоть какой-то разум, — еще будучи яйцами. Машиноподобные структуры в развивающемся яйце фильтровали переднюю сперму на предмет информации и тех характерных штрихов, которые могли оказаться полезными, проделывали пробные имитации, отвергали все, что полезным не оказывалось, а затем отвердевали в потенциал. Яйцо не принимало спиральную горку ДНК — хорошее заодно с плохим — а разрывало всю структуру, оценивало фрагменты и использовало только те, в которых видело целесообразность.
Если эмбрион титаниды все практическое знание и большую часть исторического получал от передоматери, то все остальное доставалось ему от задоматери.
Рокки задумался, не давят ли на него предрассудки — ведь он теперь сам был задобеременным, — но все же ему упорно казалось, что это остальное и есть самая важная часть.
Тамбура жила, сознавала себя и все время сообщалась с Рокки. Разговор не был ни словесным — хотя слова Тамбура уже знала — ни музыкальным — хотя Тамбура проводила много времени, распевая странные песни о его матке. Пока ее наружный мозг вырастал в нечто очень схожее с человеческим, но имея в своей сердцевине кибернетическое яйцо, Рокки наполнял развивающиеся слои своей любовью, своей песнью... своей душой.
Во множестве смыслов беременность для титаниды оказывалась лучшей частью жизни.
Почуяв насилие, Рокки немедленно прервал сообщение с дочуркой. В его ощущении воздуха появилась некая перемена. В последнее время такие перемены случались нередко.
Пробежав глазами улицу, Рокки заметил источник. Он уже чувствовал усталость и просто дивился, как это раньше люди-полицейские справлялись со своей работой. Все ситуации были так предсказуемы — и все-таки каждая угрожающе отличалась от другой.
Достав из сумки пистолет, он проверил магазин. Этот вид оружия разительно отличался от того, которое он с великой неохотой захватил с собой в тот день, множество оборотов назад, когда явился в Беллинзону прооперировать своего Капитана. Нынешний его пистолет был оружием двадцать второго века, да еще задуман и изготовлен с учетом гейских условий. Почти все принципы остались теми же самыми, а вот материалы были совсем иные. Пистолет Рокки не содержал металла. Видом своим он напоминал длинный и узкий картонный цилиндр, прикрепленный к рукоятке. Вокруг середины углеродно-керамического ствола шли короткие стабилизаторы; в ту секунду, когда пистолет стрелял, они вспыхивали ярко-красным.
Рукоятка, — откровенно говоря, слишком маленькая для ладони Рокки — содержала в себе сорок крошечных ракеток со свинцовыми головками. Снаряд пропускался через ствол в темпе хода улитки, а затем бешено ускорялся, в метре от дула уже одолевая звуковой барьер.
Воистину это было волшебное оружие. И Рокки его ненавидел. Ненавидел он и то, как оно лежит у него в сумке, ненавидел и отвратительные результаты его дьявольской точности. Он искренне надеялся, что настанет день, когда все подобные мерзости будут стерты с лица Геи.
Тем временем Рокки приближался к двум кричащим людям.
Схватив женщину за предплечье, мужчина тащил ее за собой, а она осыпала его непристойностями. На каждое оскорбление мужчина отвечал не менее достойным. За парочкой следовал плачущий ребенок. Собралась горстка зрителей — но никто не вмешивался. Рокки казалось — он уже десятки раз видел нечто подобное.
Пока он приближался, мужчина — который, судя по всему, Рокки не видел — наконец остановился и ударил женщину кулаком. Потом еще. И в третий раз... но тут оба вдруг заметили, что совсем рядом, целясь в них из пистолета, стоит титанида.
— Немедленно отпусти ее, — велел Рокки.
— Слушай, да не хотел я...
Рокки слегка ударил мужчину по голове — в то место, куда учили, — стараясь вызвать минимальные последствия. Мужчина осел на землю. Женщина, как Рокки почти и ожидал, тут же рухнула на колени рядом с упавшим мужчиной и заревела, обхватив его голову.
— Не забирай его! — рыдала она. — Это я во всем виновата!
— Встань, — приказал ей Рокки. Женщина не встала, и он протянул к ней руку и поставил ее на ноги. Одежды на ней явно не хватало, чтобы скрыть оружие. Но оружия не было. Тогда Рокки потянулся за спину, в седельный вьюк, и достал оттуда короткий стальной ножик, который беллинзонцы уже успели окрестить «яйцерезкой».
— Тебе советовали постоянно его носить, — сказал женщине Рокки.
— Не стану. Мне не нужен нож.
— Как хочешь. — Рокки положил нож на место. — Пока что у тебя все в порядке. Но в следующий гектаоборот ты нарушишь закон, если станешь ходить безоружной. Наказанием за первый проступок будет один килооборот исправительно-трудовых лагерей. Подробности найдешь на общественной доске объявлений, причем незнание не станет для тебя оправданием. Если не умеешь читать, переводчик...
Тут женщина набросилась на него, неловко размахивая кулаками. Рокки этого ожидал. Ему требовались свидетели. Еще ему требовалось, чтобы она все-таки по нему попала. Просто Рокки не хотел оставлять с ней плачущего ребенка. Поэтому он позволил женщине нанести пару ударов, а потом легким взмахом руки ее вырубил.
— Нападение на сотрудника полиции, — сообщил он горстке наблюдателей, и возражений ни у кого не возникло. Ребенок завыл еще громче. Лет восьми, подумал Рокки. Впрочем, он мог и ошибаться. Титаниды с трудом определяли возраст человеческих детей.
— Эта женщина — твоя мать? — спросил он у ребенка, но тот был так потрясен, что даже не расслышал вопроса. Тогда Рокки снова глянул в сторону толпы:
— Знает кто-нибудь, мать она этому ребенку? Один из мужчин выступил вперед:
— Да. По крайней мере она так говорит. Вполне возможно, эта женщина действительно была его настоящей матерью. Рокки подозревал, что так оно и есть. Непохожа она была на тех женщин, что нередко берут к себе одного из бесчисленных беспризорников Беллинзоны.
— Желает кто-нибудь в этом сообществе взять на себя ответственность за этого ребенка? — «Смех один, — подумал Рокки. — Сообщество». Тем не менее такова была непременная процедура, и Сирокко утверждала, что сообщества будут развиваться. — Если нет, я отведу его в общественный приют, где о нем позаботятся, пока его мать не вернется из исправительно-трудового лагеря.
И тут, к удивлению Рокки, вперед выступил еще один мужчина.
— Я беру его, — сказал он.
— Сэр, — начал Рокки. — Ваши обязанности в данном случае...
— Я знаю свои обязанности. Читал я эти чертовы доски объявлений. Оч-чень внимательно. Ты вали с этой парочкой, а уж я позабочусь, чтобы у парнишки была крыша над головой.
В словах мужчины ясно слышался гнев и даже некоторый вызов. Скрытый смысл их был в том, что люди сами о себе позаботятся. Но слышалось там и сдерживаемое уважение. Так или иначе Рокки это вполне устраивало. У него были полномочия принимать на месте подобные решения, и он рассудил, что в руках этого мужчины мальчик не пропадет.
Тогда он, связав пленников, закинул их за спину и потопал в сторону тюрьмы. По пути в его голову снова вторглась Тамбура.
«Мама, почему больно?» Вопрос Тамбуры был и проще, и сложнее, чем в переводе. «Мама», к примеру, было очень сильным упрощением титанидского существительного, которым пользовалась Тамбура. Сам вопрос, скорее представлял собой волну эмоций.
«События. Межличностные и межвидовые отношения. Жизнь».
«Мама, должна ли я рождаться?»
«Ты будешь любить жизнь, доченька. Почти все время».
Тем более — время было интересное.
В первый день Рокки принял участие в рейде на штаб-квартиру одного босса, где остались три сотни мертвецов, включая одну титаниду, которой стрела пробила голову. Сам Рокки тоже был ранен стрелой — не столько серьезно, сколько болезненно — в левую ягодицу. Ту ногу он все еще чуть тащил.
Этот рейд оказался не из худших. Другой босс держался аж почти сто оборотов. Титаниды осадили здание и жгли кругом костры, чтобы осажденным стало совсем кисло. В конце концов воинство босса выкинуло голову своего хозяина в переднюю дверь и сдалось. На той операции погибли три титаниды.
В целом Рокки слышал про дюжину погибших титанид. Человеческие смерти исчислялись тысячами, но большинство из них последовало в первые сорок оборотов. Потом был еще один краткий всплеск, когда в действие была введена политика разоружения. А теперь все банды были уже разогнаны. Люди следили за Рокки со страхом и подозрением, но никаких враждебных действий никто уже давно не предпринимал.
Так что Рокки спокойно вышагивал на своем патрулировании, ощущая, как меч в ножнах постукивает по левой передней ноге. Он исправно высматривал непорядок и искренне надеялся, что ничего такого не сыщет. Время от времени он проходил мимо одного из тех, кого Сирокко звала безумцами, но о ком Рокки всегда думал как о людях с тараканами в голове. Титаниды прекрасно знали, что все люди безумны, но большинство из них страдает славным безумием. С меньшинством дело обстояло иначе. Земное название для таких людей было «психопаты», но для Рокки это слово ровным счетом ничего не значило. Про них он твердо знал только одно — таких нужно убивать на месте. Единственный вопрос, который мог возникнуть при их убийстве, это не «следует ли?», а «когда?»
Но Капитан приказала убивать только тех, кто будет пойман «с поличным», если пользоваться ее выражением, — или на месте преступления, караемого смертной казнью.
На самом деле Рокки такой подход вполне одобрял. Убийств он уже навидался. Пусть теперь людей убивают их же собственные ошибки.
Рокки предпочитал думать о материях куда более приятных. Он вдруг улыбнулся, поразив этим какую-то женщину, которая, после краткого колебания, улыбнулась ему в ответ. По-прежнему глядя на женщину, Рокки приподнял свою нелепую шляпу, затем почесался под рубашкой. Одежда чертовски его донимала. Порой даже Капитану следовало потакать в ее безумии. Будешь носить униформу, сказала Сирокко. Вот Рокки и носил — но при этом без конца чесался.
Тут он услышал у себя в голове смутную, темную мыслишку Тамбуры и опять улыбнулся.
Тамбура была его дочуркой. Совсем еще маленькая. Валья некоторое время хранила полуоплодотворенное яйцо, дожидаясь удобного времени, чтобы обратиться к Фее. Сирокко дала свое соизволение — и за декаоборот до вторжения в Беллинзону Змей окончательно оплодотворил яйцо в матке у Рокки. Теперь Тамбура находилась там третий декаоборот своей жизни. Пока еще лишь микроскопический комочек делящихся клеток с мозгом как грецкий орех, — мозгом, что некогда был Вальиным яйцом. Внутри кристаллической структуры яйца располагались молекулярные решетки, совершенно отличные от тех, что находятся в человеческом мозгу. Способность петь была уже туда запрограммирована. Многое, что за свою жизнь узнала Валья, также хранилось там — включая ее знание английского. Хранились там и все воспоминания Вальиной жизни, и все ее передоматери, начиная от самой Виолончели, первой передоматери аккорда Мадригал. В меньшей степени были представлены передоотцы и задоотцы. Только такая форма бессмертия что-то значила для титанид.
Рокки старался не впадать в шовинизм, но все это казалось ему гораздо более милосердной системой, чем безумная суматоха человеческой генетики. Люди развивались путем ужаса и скверной приспособляемости, путем ледяной безжалостности случая, в результате чего на свет, дико пища, вылезали бесконечные дефективы, у которых, причем вовсе не по их вине, не оставалось ни шанса на жизнь. В лучшем случае человек был серией компромиссов между доминантными и рецессивными генами. И единственное программирование в их младенческих мозгах, похоже, досталось им в наследство от тех прожорливых животных, что жили на деревьях в те времена, когда Гея только начинала вращаться.
Все это объяснял Рокки причины роста той раковой опухоли, какой стала Беллинзона.
Титаниды же получали от своих передоматерей ясное, основательно и практическое образование задолго до того, как обретали хоть какой-то разум, — еще будучи яйцами. Машиноподобные структуры в развивающемся яйце фильтровали переднюю сперму на предмет информации и тех характерных штрихов, которые могли оказаться полезными, проделывали пробные имитации, отвергали все, что полезным не оказывалось, а затем отвердевали в потенциал. Яйцо не принимало спиральную горку ДНК — хорошее заодно с плохим — а разрывало всю структуру, оценивало фрагменты и использовало только те, в которых видело целесообразность.
Если эмбрион титаниды все практическое знание и большую часть исторического получал от передоматери, то все остальное доставалось ему от задоматери.
Рокки задумался, не давят ли на него предрассудки — ведь он теперь сам был задобеременным, — но все же ему упорно казалось, что это остальное и есть самая важная часть.
Тамбура жила, сознавала себя и все время сообщалась с Рокки. Разговор не был ни словесным — хотя слова Тамбура уже знала — ни музыкальным — хотя Тамбура проводила много времени, распевая странные песни о его матке. Пока ее наружный мозг вырастал в нечто очень схожее с человеческим, но имея в своей сердцевине кибернетическое яйцо, Рокки наполнял развивающиеся слои своей любовью, своей песнью... своей душой.
Во множестве смыслов беременность для титаниды оказывалась лучшей частью жизни.
Почуяв насилие, Рокки немедленно прервал сообщение с дочуркой. В его ощущении воздуха появилась некая перемена. В последнее время такие перемены случались нередко.
Пробежав глазами улицу, Рокки заметил источник. Он уже чувствовал усталость и просто дивился, как это раньше люди-полицейские справлялись со своей работой. Все ситуации были так предсказуемы — и все-таки каждая угрожающе отличалась от другой.
Достав из сумки пистолет, он проверил магазин. Этот вид оружия разительно отличался от того, которое он с великой неохотой захватил с собой в тот день, множество оборотов назад, когда явился в Беллинзону прооперировать своего Капитана. Нынешний его пистолет был оружием двадцать второго века, да еще задуман и изготовлен с учетом гейских условий. Почти все принципы остались теми же самыми, а вот материалы были совсем иные. Пистолет Рокки не содержал металла. Видом своим он напоминал длинный и узкий картонный цилиндр, прикрепленный к рукоятке. Вокруг середины углеродно-керамического ствола шли короткие стабилизаторы; в ту секунду, когда пистолет стрелял, они вспыхивали ярко-красным.
Рукоятка, — откровенно говоря, слишком маленькая для ладони Рокки — содержала в себе сорок крошечных ракеток со свинцовыми головками. Снаряд пропускался через ствол в темпе хода улитки, а затем бешено ускорялся, в метре от дула уже одолевая звуковой барьер.
Воистину это было волшебное оружие. И Рокки его ненавидел. Ненавидел он и то, как оно лежит у него в сумке, ненавидел и отвратительные результаты его дьявольской точности. Он искренне надеялся, что настанет день, когда все подобные мерзости будут стерты с лица Геи.
Тем временем Рокки приближался к двум кричащим людям.
Схватив женщину за предплечье, мужчина тащил ее за собой, а она осыпала его непристойностями. На каждое оскорбление мужчина отвечал не менее достойным. За парочкой следовал плачущий ребенок. Собралась горстка зрителей — но никто не вмешивался. Рокки казалось — он уже десятки раз видел нечто подобное.
Пока он приближался, мужчина — который, судя по всему, Рокки не видел — наконец остановился и ударил женщину кулаком. Потом еще. И в третий раз... но тут оба вдруг заметили, что совсем рядом, целясь в них из пистолета, стоит титанида.
— Немедленно отпусти ее, — велел Рокки.
— Слушай, да не хотел я...
Рокки слегка ударил мужчину по голове — в то место, куда учили, — стараясь вызвать минимальные последствия. Мужчина осел на землю. Женщина, как Рокки почти и ожидал, тут же рухнула на колени рядом с упавшим мужчиной и заревела, обхватив его голову.
— Не забирай его! — рыдала она. — Это я во всем виновата!
— Встань, — приказал ей Рокки. Женщина не встала, и он протянул к ней руку и поставил ее на ноги. Одежды на ней явно не хватало, чтобы скрыть оружие. Но оружия не было. Тогда Рокки потянулся за спину, в седельный вьюк, и достал оттуда короткий стальной ножик, который беллинзонцы уже успели окрестить «яйцерезкой».
— Тебе советовали постоянно его носить, — сказал женщине Рокки.
— Не стану. Мне не нужен нож.
— Как хочешь. — Рокки положил нож на место. — Пока что у тебя все в порядке. Но в следующий гектаоборот ты нарушишь закон, если станешь ходить безоружной. Наказанием за первый проступок будет один килооборот исправительно-трудовых лагерей. Подробности найдешь на общественной доске объявлений, причем незнание не станет для тебя оправданием. Если не умеешь читать, переводчик...
Тут женщина набросилась на него, неловко размахивая кулаками. Рокки этого ожидал. Ему требовались свидетели. Еще ему требовалось, чтобы она все-таки по нему попала. Просто Рокки не хотел оставлять с ней плачущего ребенка. Поэтому он позволил женщине нанести пару ударов, а потом легким взмахом руки ее вырубил.
— Нападение на сотрудника полиции, — сообщил он горстке наблюдателей, и возражений ни у кого не возникло. Ребенок завыл еще громче. Лет восьми, подумал Рокки. Впрочем, он мог и ошибаться. Титаниды с трудом определяли возраст человеческих детей.
— Эта женщина — твоя мать? — спросил он у ребенка, но тот был так потрясен, что даже не расслышал вопроса. Тогда Рокки снова глянул в сторону толпы:
— Знает кто-нибудь, мать она этому ребенку? Один из мужчин выступил вперед:
— Да. По крайней мере она так говорит. Вполне возможно, эта женщина действительно была его настоящей матерью. Рокки подозревал, что так оно и есть. Непохожа она была на тех женщин, что нередко берут к себе одного из бесчисленных беспризорников Беллинзоны.
— Желает кто-нибудь в этом сообществе взять на себя ответственность за этого ребенка? — «Смех один, — подумал Рокки. — Сообщество». Тем не менее такова была непременная процедура, и Сирокко утверждала, что сообщества будут развиваться. — Если нет, я отведу его в общественный приют, где о нем позаботятся, пока его мать не вернется из исправительно-трудового лагеря.
И тут, к удивлению Рокки, вперед выступил еще один мужчина.
— Я беру его, — сказал он.
— Сэр, — начал Рокки. — Ваши обязанности в данном случае...
— Я знаю свои обязанности. Читал я эти чертовы доски объявлений. Оч-чень внимательно. Ты вали с этой парочкой, а уж я позабочусь, чтобы у парнишки была крыша над головой.
В словах мужчины ясно слышался гнев и даже некоторый вызов. Скрытый смысл их был в том, что люди сами о себе позаботятся. Но слышалось там и сдерживаемое уважение. Так или иначе Рокки это вполне устраивало. У него были полномочия принимать на месте подобные решения, и он рассудил, что в руках этого мужчины мальчик не пропадет.
Тогда он, связав пленников, закинул их за спину и потопал в сторону тюрьмы. По пути в его голову снова вторглась Тамбура.
«Мама, почему больно?» Вопрос Тамбуры был и проще, и сложнее, чем в переводе. «Мама», к примеру, было очень сильным упрощением титанидского существительного, которым пользовалась Тамбура. Сам вопрос, скорее представлял собой волну эмоций.
«События. Межличностные и межвидовые отношения. Жизнь».
«Мама, должна ли я рождаться?»
«Ты будешь любить жизнь, доченька. Почти все время».
ЭПИЗОД XIV
Со времени переворота Искра была занята еще больше, чем ведьма с тремя дырами в скафандре и только двумя заплатами.
Сирокко, казалось, совсем не спала. Да и сама Искра достигла почти такого же состояния. Теперь уже прошло чуть менее полкилооборота с начала вторжения. Поначалу делать Искре было почти нечего — сиди, да записывай число убитых и раненых. Но когда в действие стали вводиться законы и началась перепись населения, ее рабочая нагрузка резко возросла. Считали теперь не только людей, но и жилища. Составлялся также полный инвентарь всей бывшей частной собственности.
Искра отвечала за компьютеры.
Невозможно сделать революцию без компьютеров, часто думала она.
Должность ее называлась «главный чиновник». Искра, признаться, даже не знала, что это значит. Главное, что на такой должности не приходилось слоняться по улицам с мечом. И ее это очень устраивало. Дралась она теперь только тогда, когда это было неизбежно, и здорово навострилась этого избегать.
Тут у них с Конелом было много общего.
При мысли о Конеле опять нахлынули неприятные чувства. Отвернувшись от экрана компьютера, Искра выполнила несколько успокаивающих упражнений.
После их возвращения из Преисподней разгорелась ссора. Искра потребовала ответить, правда ли заверения Геи были всего-навсего пропагандой. Робин с неохотой выложила всю правду. Тогда Искра холодно проинформировала ее о том, что начиная с этого момента дочерью Робин она себя больше не считает.
Тут Искра со вздохом смахнула со лба челку.
Сирокко, во время их бесконечных собраний в Клубе перед вторжением, обнаружила у Искры талант к работе с компьютерами. Тогда древние махины Криса вытащили со склада, стерли с них пыль, подключили и приготовили к тому важному дню. С тех пор Искра проводила очень мало времени в стороне от клавиатуры.
Что, призналась она себе, было крайне интересным ракурсом для взгляда на революцию.
Искра первой подметила падение общего количества казней. Раньше всех она поняла, что число направляемых в исправительно-трудовые лагеря снижается. Именно Искра принесла Фее первые расчеты по населению Беллинзоны.
Выяснилось, что в Беллинзоне живет почти полмиллиона человек — факт, который удивил всех, кроме Конела. Машины Искры могли рассортировать все население в том виде, который мог оказаться наиболее полезным — начиная от национальной принадлежности и кончая возрастом, полом, языком, ростом, весом и цветом глаз. Перепись населения удалась на славу. Предполагалась, что в неком туманном будущем она обеспечит основу для четкой системы установления личности. Персонал Искры, исчисляемый сотней человек, постоянно подпитывал информацией ее компьютер. Результаты она относила Сирокко и Руководящему совету.
Совет этот по-прежнему руководил скорее по названию, чем по сути. Сирокко оставалась диктатором — и ни у кого на сей счет сомнений не возникало.
Экономика Беллинзоны все больше завораживала Искру по мере того, как она все лучше ее узнавала. Существовал один крайне важный фактор, вызывавший бесконечные беспокойства у Сирокко. Искра назвала его фактором манны.
Хотя Гея над Дионисом не властвовала, она безусловно владела той спицей, что располагалась над ним. Решив разместить земных беженцев в новом городе Беллинзоне, она, очевидно, захотела сохранить над ними максимальный контроль. Тогда Гея и изобрела манну. Согласно названию, это была пища, падавшая прямо с неба. Манна взрастала на триллионах растений во тьме спицы Диониса и через каждые несколько гектаоборотов падала на Дионис будто из рога изобилия. Падала манна в виде шаров размером с кокосовые орехи, что плыли на небольших парашютиках. Однако даже несмотря на парашютики, во время низвержения манны, разумнее было подыскать себе укрытие.
Подобно кокосовому ореху, манна имела твердую оболочку. При падении оболочка не раскалывалась, но вскрыть ее было нетрудно. Внутри находилась одна из сотни разновидностей питательной мякоти. Все эти разновидности сильно различались по вкусу. Манна содержала в себе все витамины и минеральные вещества, необходимые для здоровья человека. Откровенно говоря, манна была так хороша, что те, кто питался исключительно ею — весьма значительная часть населения, — оказывались намного здоровее тех, кто дополнял свой рацион дорогим и экзотическим дионисийским мясом и овощами. Толстяки теряли на ней вес, пока не достигали своей оптимальной формы. Люди, страдавшие от нехватки витаминов, полностью восстанавливались лишь после нескольких килооборотов питания манной. Она также замедляла зубной распад, освежала дыхание, уменьшала менструальные спазмы и лечила от облысения. Естественно, количество съеденной человеком манны в Беллинзоне сразу указывало на его социальный статус.
Манну можно было хранить всего два килооборота. Все, кроме самых беспомощных, всегда могли захапать себе достаточно, чтобы протянуть до следующего града. Те же немногие, кто по нежеланию или по невозможности этого не делал, наголодавшись, быстро созревали для обращения в рабы.
Конечно, как принято было выражаться, «Гея дала, Гея взяла». Погода в Дионисе порой казалась невыносимой. Никогда не становилось совсем холодно, но часто так холодало, что бездомные толпы тряслись весь бесконечный день и не могли заснуть ночью. И то и дело шел дождь. Так что крыша над головой в Беллинзоне кое-чего стоила. Многие даже работали только ради нее. Протянуть было ой как нелегко, раз боссы захватили каждый сантиметр жилой площади и установили драконовские цены за право поспать под крышей.
Но если не считать поиска убежища и накопления запаса манны примерно на каждый килооборот... то других забот о своем выживании у людей в Беллинзоне почти не было. Сирокко даже как-то назвала город «элементарным государством всеобщего благосостояния».
И Фея заранее предполагала, что вскоре после того, как она возьмет Беллинзону в свои руки, манна перестанет падать с небес. Вопрос был лишь: «когда?»
Так что первейшей и важнейшей задачей администрации Сирокко было накормить население. Эта задача шла впереди всего остального — даже поддержания законности и порядка. Ее следовало решить любой ценой, ибо ничто не могло быть страшнее покоренного, но голодающего города.
Сирокко сильно расстроили выкладки Искры насчет населения. Она рассчитывала накормить город с населением в две-три сотни тысяч.
И все же... Рок буквально кишел съедобной рыбой. Равнины у побережья Мятного залива были достаточно плодородны. Гейские посевы всходили быстро. Упомянутая задача представлялась вполне выполнимой — но только не со свободным населением. Требовался принудительный труд. Некоторые законы разрабатывались как раз с оглядкой на это. Наполнение тюрем было жизненно необходимо для осуществления планов Сирокко, ибо у нее не было иллюзий насчет легионов добровольцев, бодро марширующих на расчистку джунглей и старательно ухаживающих за посевами. Насильственные преступления наказывались казнью на месте — тем более что одним лишним ртом сразу оказывалось меньше. Другие же преступления обеспечивали ошарашенным гражданам долгий срок в исправительно-трудовом лагере. Сирокко готова была зайти здесь настолько далеко, насколько потребуется. И при необходимости наполнения лагерей она объявила бы уголовными преступлениями публичный чих или отрыжку. К счастью, граждане Беллинзоны оказывали ей услугу тем, что без конца нарушали законы вполне разумные. Так что запас пищи был гарантирован.
И, когда манна перестала падать, Беллинзона оказалась к этому готова.
Сирокко, казалось, совсем не спала. Да и сама Искра достигла почти такого же состояния. Теперь уже прошло чуть менее полкилооборота с начала вторжения. Поначалу делать Искре было почти нечего — сиди, да записывай число убитых и раненых. Но когда в действие стали вводиться законы и началась перепись населения, ее рабочая нагрузка резко возросла. Считали теперь не только людей, но и жилища. Составлялся также полный инвентарь всей бывшей частной собственности.
Искра отвечала за компьютеры.
Невозможно сделать революцию без компьютеров, часто думала она.
Должность ее называлась «главный чиновник». Искра, признаться, даже не знала, что это значит. Главное, что на такой должности не приходилось слоняться по улицам с мечом. И ее это очень устраивало. Дралась она теперь только тогда, когда это было неизбежно, и здорово навострилась этого избегать.
Тут у них с Конелом было много общего.
При мысли о Конеле опять нахлынули неприятные чувства. Отвернувшись от экрана компьютера, Искра выполнила несколько успокаивающих упражнений.
После их возвращения из Преисподней разгорелась ссора. Искра потребовала ответить, правда ли заверения Геи были всего-навсего пропагандой. Робин с неохотой выложила всю правду. Тогда Искра холодно проинформировала ее о том, что начиная с этого момента дочерью Робин она себя больше не считает.
Тут Искра со вздохом смахнула со лба челку.
Сирокко, во время их бесконечных собраний в Клубе перед вторжением, обнаружила у Искры талант к работе с компьютерами. Тогда древние махины Криса вытащили со склада, стерли с них пыль, подключили и приготовили к тому важному дню. С тех пор Искра проводила очень мало времени в стороне от клавиатуры.
Что, призналась она себе, было крайне интересным ракурсом для взгляда на революцию.
Искра первой подметила падение общего количества казней. Раньше всех она поняла, что число направляемых в исправительно-трудовые лагеря снижается. Именно Искра принесла Фее первые расчеты по населению Беллинзоны.
Выяснилось, что в Беллинзоне живет почти полмиллиона человек — факт, который удивил всех, кроме Конела. Машины Искры могли рассортировать все население в том виде, который мог оказаться наиболее полезным — начиная от национальной принадлежности и кончая возрастом, полом, языком, ростом, весом и цветом глаз. Перепись населения удалась на славу. Предполагалась, что в неком туманном будущем она обеспечит основу для четкой системы установления личности. Персонал Искры, исчисляемый сотней человек, постоянно подпитывал информацией ее компьютер. Результаты она относила Сирокко и Руководящему совету.
Совет этот по-прежнему руководил скорее по названию, чем по сути. Сирокко оставалась диктатором — и ни у кого на сей счет сомнений не возникало.
Экономика Беллинзоны все больше завораживала Искру по мере того, как она все лучше ее узнавала. Существовал один крайне важный фактор, вызывавший бесконечные беспокойства у Сирокко. Искра назвала его фактором манны.
Хотя Гея над Дионисом не властвовала, она безусловно владела той спицей, что располагалась над ним. Решив разместить земных беженцев в новом городе Беллинзоне, она, очевидно, захотела сохранить над ними максимальный контроль. Тогда Гея и изобрела манну. Согласно названию, это была пища, падавшая прямо с неба. Манна взрастала на триллионах растений во тьме спицы Диониса и через каждые несколько гектаоборотов падала на Дионис будто из рога изобилия. Падала манна в виде шаров размером с кокосовые орехи, что плыли на небольших парашютиках. Однако даже несмотря на парашютики, во время низвержения манны, разумнее было подыскать себе укрытие.
Подобно кокосовому ореху, манна имела твердую оболочку. При падении оболочка не раскалывалась, но вскрыть ее было нетрудно. Внутри находилась одна из сотни разновидностей питательной мякоти. Все эти разновидности сильно различались по вкусу. Манна содержала в себе все витамины и минеральные вещества, необходимые для здоровья человека. Откровенно говоря, манна была так хороша, что те, кто питался исключительно ею — весьма значительная часть населения, — оказывались намного здоровее тех, кто дополнял свой рацион дорогим и экзотическим дионисийским мясом и овощами. Толстяки теряли на ней вес, пока не достигали своей оптимальной формы. Люди, страдавшие от нехватки витаминов, полностью восстанавливались лишь после нескольких килооборотов питания манной. Она также замедляла зубной распад, освежала дыхание, уменьшала менструальные спазмы и лечила от облысения. Естественно, количество съеденной человеком манны в Беллинзоне сразу указывало на его социальный статус.
Манну можно было хранить всего два килооборота. Все, кроме самых беспомощных, всегда могли захапать себе достаточно, чтобы протянуть до следующего града. Те же немногие, кто по нежеланию или по невозможности этого не делал, наголодавшись, быстро созревали для обращения в рабы.
Конечно, как принято было выражаться, «Гея дала, Гея взяла». Погода в Дионисе порой казалась невыносимой. Никогда не становилось совсем холодно, но часто так холодало, что бездомные толпы тряслись весь бесконечный день и не могли заснуть ночью. И то и дело шел дождь. Так что крыша над головой в Беллинзоне кое-чего стоила. Многие даже работали только ради нее. Протянуть было ой как нелегко, раз боссы захватили каждый сантиметр жилой площади и установили драконовские цены за право поспать под крышей.
Но если не считать поиска убежища и накопления запаса манны примерно на каждый килооборот... то других забот о своем выживании у людей в Беллинзоне почти не было. Сирокко даже как-то назвала город «элементарным государством всеобщего благосостояния».
И Фея заранее предполагала, что вскоре после того, как она возьмет Беллинзону в свои руки, манна перестанет падать с небес. Вопрос был лишь: «когда?»
Так что первейшей и важнейшей задачей администрации Сирокко было накормить население. Эта задача шла впереди всего остального — даже поддержания законности и порядка. Ее следовало решить любой ценой, ибо ничто не могло быть страшнее покоренного, но голодающего города.
Сирокко сильно расстроили выкладки Искры насчет населения. Она рассчитывала накормить город с населением в две-три сотни тысяч.
И все же... Рок буквально кишел съедобной рыбой. Равнины у побережья Мятного залива были достаточно плодородны. Гейские посевы всходили быстро. Упомянутая задача представлялась вполне выполнимой — но только не со свободным населением. Требовался принудительный труд. Некоторые законы разрабатывались как раз с оглядкой на это. Наполнение тюрем было жизненно необходимо для осуществления планов Сирокко, ибо у нее не было иллюзий насчет легионов добровольцев, бодро марширующих на расчистку джунглей и старательно ухаживающих за посевами. Насильственные преступления наказывались казнью на месте — тем более что одним лишним ртом сразу оказывалось меньше. Другие же преступления обеспечивали ошарашенным гражданам долгий срок в исправительно-трудовом лагере. Сирокко готова была зайти здесь настолько далеко, насколько потребуется. И при необходимости наполнения лагерей она объявила бы уголовными преступлениями публичный чих или отрыжку. К счастью, граждане Беллинзоны оказывали ей услугу тем, что без конца нарушали законы вполне разумные. Так что запас пищи был гарантирован.
И, когда манна перестала падать, Беллинзона оказалась к этому готова.
ЭПИЗОД XV
Сами не вполне сознавая, как это произошло, Валья и Верджинель вдруг стали рыбачками. Раньше ни та ни другая рыбу сетями не ловили. Те люди, которые хоть что-то смыслили в морских судах, приняли, согласно непреложным декретам мэра, командование над всеми беллинзонскими лодками, способными на нечто большее, чем просто качаться на якоре. За последний декаоборот флот уже не раз выходил в море — и неизменно с Вальей и Верджинелью на носу.
Главной функцией титанид было отваживать подлодки.
Возможно, в Беллинзоне давным-давно существовал бы рыбный промысел, если бы не тот факт, что управляемые людьми лодки, которые отваживались отойти дальше чем на десять миль от окрестностей города, мигом оказывались съедены.
Аппетит у подлодок был волчий, да и привередливостью они не отличались.
Теперь же Сирокко заключила с подлодками нечто вроде договора. Договор этот действовал так здорово, что суда не только не съедались, но более того — рыболовецкий флот мог специально встречаться с флотилиями подлодок и вытягивать сетями косяки все еще живой рыбы, недавно зачерпнутой и извергнутой громадными пастями субмарин.
У подлодок была своя песнь. Валья и Верджинель пели ее, хотя им и казалось, что эта не та песнь, ради которой вообще стоит рождаться. И левиафаны всплывали из глубин, чтобы щедро поделиться своей добычей с голодным городом.
Чудо, не иначе.
Именно этим титаниды в данный момент и занимались. Валья стояла на носу одного из крупнейших судов беллинзонского флота и пела песнь подлодке, чья громадная туша тем временем покачивалась невдалеке под самой поверхностью. Мощные струи воды выпускались в сторону меньших судов и натянутых меж ними сетей, а в струях этих бешено билась обалделая рыба, спасаясь от челюстей подлодки только затем, чтобы тут же попасться в сети.
Главной функцией титанид было отваживать подлодки.
Возможно, в Беллинзоне давным-давно существовал бы рыбный промысел, если бы не тот факт, что управляемые людьми лодки, которые отваживались отойти дальше чем на десять миль от окрестностей города, мигом оказывались съедены.
Аппетит у подлодок был волчий, да и привередливостью они не отличались.
Теперь же Сирокко заключила с подлодками нечто вроде договора. Договор этот действовал так здорово, что суда не только не съедались, но более того — рыболовецкий флот мог специально встречаться с флотилиями подлодок и вытягивать сетями косяки все еще живой рыбы, недавно зачерпнутой и извергнутой громадными пастями субмарин.
У подлодок была своя песнь. Валья и Верджинель пели ее, хотя им и казалось, что эта не та песнь, ради которой вообще стоит рождаться. И левиафаны всплывали из глубин, чтобы щедро поделиться своей добычей с голодным городом.
Чудо, не иначе.
Именно этим титаниды в данный момент и занимались. Валья стояла на носу одного из крупнейших судов беллинзонского флота и пела песнь подлодке, чья громадная туша тем временем покачивалась невдалеке под самой поверхностью. Мощные струи воды выпускались в сторону меньших судов и натянутых меж ними сетей, а в струях этих бешено билась обалделая рыба, спасаясь от челюстей подлодки только затем, чтобы тут же попасться в сети.