Страница:
— Я могла бы поклясться, что он бесполый, — некоторое время спустя проговорила Сирокко.
— Все было хорошо спрятано, — сказал Крис. — Ей пришлось эту штуку из него вытаскивать.
— Великая Матерь нас сохрани, — прошептала Робин. Конел снова посмотрел на экран. Он никогда не думал, что самка может изнасиловать самца. Возможно, этого бы не произошло, не будь Конг тяжело ранен. Кровь хлестала из раны на груди, пока Гея его седлала. Она омылась в этой крови.
— Выключите, — взмолился Конел. Сирокко с каменным лицом на него взглянула и покачала головой. Оставалось либо остаться, либо уйти. Тогда он отвел глаза.
Гея шаталась как пьяная. Натолкнувшись на каменную стену пещеры, она упала на бок. Экран на мгновение погас, затем снова вспыхнул. Гея, по-прежнему голая, лежала на боку. На ее лице и руках подсыхала кровь. Вот она перекатилась на спину. Застонала. Белый ее живот ходил вверх и вниз.
— Она рожает, — сказал Крис.
— Ага, — прорычала Сирокко. — Только вот кого? Конец пленки пробежал через обтюратор и упал на пол. Белый экран, вспыхнув, освещал три мертвенно-бледных лица, пока Крис не выключил его из милосердия.
Это был верблюд. Дохлый.
Верблюд родился живым, и Гея, пытаясь найти ему применение, предназначила его для включения в антураж горы Конга — теперешней стоянки Преисподней.
Верблюда Гея не планировала. Она вообще в последнее время мало что планировала. Просто наслаждалась хаосом. Наслаждаться хаосом было куда приятней, чем править этим паскудным миром.
Гея порождала разных тварей просто потому, что считала это надлежащей функцией богини. И не менее прочих удивлялась тому, что у нее выходило. Разум ее уже раздробился на многие части, одна независимей другой — и все предельно безумные.
Заметка на память: показать в ближайшее время «Три лица Евы».
Та часть Геи, что заведовала эквивалентом ее матки, и не думала сообщать остальным, что намеревается произвести. Такое положение полностью ее удовлетворяло. Три миллиона лет, спустя удивление кое-чего стоит. Раз в килооборот тело Геи радовало ее чем-нибудь новеньким. За последний год она произвела на свет помет драконов, четырехметрового тигра, а также помесь Модели-Т и осьминога. Большинство из них, впрочем, долго не жили, не имея таких важных органов, как сердца или носы. Остальные получились мулами. Подсознание Геи не могло отвлекаться на мелкие детали.
Но верблюд вышел на славу. Взрослый дромадер, хитрый и подлый, как работник собеса, — но теперь он был мертв просто потому, что Гея придумала, что с ним делать. Она решила провести его через игольное ушко.
Иголка, надо отдать должное, была немалая. Там была крупная воронка, а также оборудование, чтобы растереть верблюда до мелкой консистенции.
Установив сотню работающих камер, Гея взобралась по специально возведенным лесам над воронкой и вылила туда первый баррель пюре из верблюда.
Через три оборота, усталая и голодная, она крикнула «стоп-машина». Примерно полверблюда уже прошло, а остальное было бы утомительным делом. Кроме того, метраж уже отснятой пленки мог быть дополнен снимками, сделанными после очистки воронки.
Затем Гея устроилась в своем кресле понаблюдать за двойным сеансом, куда вошли «Лоуренс Аравийский» и... она уже забыла что. В нетерпении Гея так и ерзала в кресле.
Когда же Сирокко наконец возьмется за дело?
Гея ждала Главного События.
ЭПИЗОД IV
— Все было хорошо спрятано, — сказал Крис. — Ей пришлось эту штуку из него вытаскивать.
— Великая Матерь нас сохрани, — прошептала Робин. Конел снова посмотрел на экран. Он никогда не думал, что самка может изнасиловать самца. Возможно, этого бы не произошло, не будь Конг тяжело ранен. Кровь хлестала из раны на груди, пока Гея его седлала. Она омылась в этой крови.
— Выключите, — взмолился Конел. Сирокко с каменным лицом на него взглянула и покачала головой. Оставалось либо остаться, либо уйти. Тогда он отвел глаза.
Гея шаталась как пьяная. Натолкнувшись на каменную стену пещеры, она упала на бок. Экран на мгновение погас, затем снова вспыхнул. Гея, по-прежнему голая, лежала на боку. На ее лице и руках подсыхала кровь. Вот она перекатилась на спину. Застонала. Белый ее живот ходил вверх и вниз.
— Она рожает, — сказал Крис.
— Ага, — прорычала Сирокко. — Только вот кого? Конец пленки пробежал через обтюратор и упал на пол. Белый экран, вспыхнув, освещал три мертвенно-бледных лица, пока Крис не выключил его из милосердия.
Это был верблюд. Дохлый.
Верблюд родился живым, и Гея, пытаясь найти ему применение, предназначила его для включения в антураж горы Конга — теперешней стоянки Преисподней.
Верблюда Гея не планировала. Она вообще в последнее время мало что планировала. Просто наслаждалась хаосом. Наслаждаться хаосом было куда приятней, чем править этим паскудным миром.
Гея порождала разных тварей просто потому, что считала это надлежащей функцией богини. И не менее прочих удивлялась тому, что у нее выходило. Разум ее уже раздробился на многие части, одна независимей другой — и все предельно безумные.
Заметка на память: показать в ближайшее время «Три лица Евы».
Та часть Геи, что заведовала эквивалентом ее матки, и не думала сообщать остальным, что намеревается произвести. Такое положение полностью ее удовлетворяло. Три миллиона лет, спустя удивление кое-чего стоит. Раз в килооборот тело Геи радовало ее чем-нибудь новеньким. За последний год она произвела на свет помет драконов, четырехметрового тигра, а также помесь Модели-Т и осьминога. Большинство из них, впрочем, долго не жили, не имея таких важных органов, как сердца или носы. Остальные получились мулами. Подсознание Геи не могло отвлекаться на мелкие детали.
Но верблюд вышел на славу. Взрослый дромадер, хитрый и подлый, как работник собеса, — но теперь он был мертв просто потому, что Гея придумала, что с ним делать. Она решила провести его через игольное ушко.
Иголка, надо отдать должное, была немалая. Там была крупная воронка, а также оборудование, чтобы растереть верблюда до мелкой консистенции.
Установив сотню работающих камер, Гея взобралась по специально возведенным лесам над воронкой и вылила туда первый баррель пюре из верблюда.
Через три оборота, усталая и голодная, она крикнула «стоп-машина». Примерно полверблюда уже прошло, а остальное было бы утомительным делом. Кроме того, метраж уже отснятой пленки мог быть дополнен снимками, сделанными после очистки воронки.
Затем Гея устроилась в своем кресле понаблюдать за двойным сеансом, куда вошли «Лоуренс Аравийский» и... она уже забыла что. В нетерпении Гея так и ерзала в кресле.
Когда же Сирокко наконец возьмется за дело?
Гея ждала Главного События.
ЭПИЗОД IV
— Робин, проснись.
Робин проснулась мгновенно. Над ней наклонилась Сирокко.
— Все в порядке. Не бойся.
— Я и не боюсь. — Робин потерла глаза. — А который час...
Сирокко улыбнулась, видя, с каким трудом Робин вспоминает, куда она попала.
— Ты уже семь часов спишь. Разве не достаточно?
— Конечно. — Раз Сирокко шептала, то и Робин перешла на шепот. — Но... для чего достаточно?
— Нужно, чтобы ты со мной пошла, — сказала Сирокко.
Искра не раскрывала глаз и не двигалась, пока ее мать одевалась. После того как Робин вышла, прикрыв за собой дверь, Искра тоже прокралась к двери. Открыв ее на какой-то сантиметр, она увидела, как Сирокко и Робин негромко беседуют в коридоре. Вскоре они уже скрылись из виду. Искра услышала, как они спускаются по лестнице на первый этаж.
Затем она увидела их в главном зале. Открылась и закрылась входная дверь. Искра поспешила назад в комнату, которую они делили с матерью и Адамом. И очень удивилась, увидев, что Адама нет. Зная, что Робин маленького монстра не брала, она заключила, что это Сирокко.
Высунувшись из окна, Искра увидела дальний конец висячего моста. Высунулась — и тут же отпрянула. Обе женщины шли по мосту. Ребенка несла Сирокко.
Искра оделась, сбежала вниз по лестнице и уже взялась за дверную ручку — но тут задумалась.
Нет, не пойдет.
Искра превосходно представляла себе свои способности. Да, на ее родной земле ей, быть может, удалось бы проследовать за Сирокко и не быть обнаруженной. Но Сирокко слишком искусна. Казалось, она кожей чувствует на себе чужой взгляд, легко ловит мимолетную мысль. И Искра понимала — преследовать в джунглях такую женщину равносильно безумию.
Но, Великая Матерь, как же ей хотелось быть с ней рядом!
Поначалу Робин не понимала, что они следуют по тропе. Слишком уж тропа эта была смутно очерчена, но она там была. Постоянно приходилось пригибаться под низкими ветвями и перебираться через упавшие деревья. И все же путь прослеживался. Робин обшаривала свой небогатый запас знаний о повадках диких животных, прикидывая, не охотничья ли это тропа. Затем поняла, что то малое, что ей известно, применимо к Земле, а не к Гее. Кто может знать, почему гейское животное ведет себя так, а не иначе?
— Скажи, Робин, ты мне доверяешь?
— Доверяю ли я тебе? Конечно, по-моему да. А что?
— "По-моему" — недостаточно. Подумай еще. Робин так и сделала, следуя за женщиной, которая по-прежнему оставалась для нее Феей. Чувствовала она себя неуклюжей, слабосильной старухой. А вот идущая впереди Сирокко была сама гибкость и легкость. Казалось, она растет из земли, что у нее под ногами.
Довериться ей. Робин могла придумать массу «за» и «против». Раньше, когда Робин ее знала, Фея была алкоголичкой. Разве алкоголики когда-нибудь по-настоящему вылечиваются? Разве не может статься, что, если дело обернется круто, Сирокко опять возьмется за бутылку?
Робин еще раз все пересмотрела. Нет, не возьмется. Маленькая ведьма сама не знала, отчего она так уверена, но уверенность была полной. С этой женщиной произошла кардинальная перемена.
— Я верю, что ты сдержишь слово. Верю — раз ты утверждаешь, что что-то сделаешь, можно считать, что это сделано.
— Сделаю, если буду жива.
— Еще я верю, что ты делаешь то, что считаешь правильным.
— Правильным для кого? Для тебя, для меня или для всех? Это не всегда одно и то же.
Робин тоже это понимала. Пришлось еще подумать.
— Для всех. Думаю, если ты скажешь мне, что должна сделать то, что считаешь лучшим, мне это не повредит.
— Так и будет.
Некоторое время они шли молча, затем Сирокко обернулась и жестом предложила Робин идти рядом с ней. В этом месте тропа была достаточно широкой. Сирокко взяла Робин под руку, и они пошли бок о бок.
— Веришь ли ты, что я могу хранить тайну?
— Конечно.
— А вот я того же сказать не могу. Кое-что я вынуждена держать от тебя в секрете. И не могу сказать почему. Отчасти — из-за старого золотого правила «общности информации». То, чего ты не знаешь, ты не сможешь рассказать.
— Ты что, серьезно?
— Детка, я тут не в игрушки играю. Будь уверена, здесь такая же война, как и на Земле. В каком-то смысле еще и почище.
— Да, тут я тебе доверяю. По крайней мере пока не узнаю больше.
— Вот и хорошо. — Сирокко остановилась и повернулась к Робин лицом. — А теперь вот что, Робин. Расслабься и посмотри мне в глаза. Нужно, чтобы ты полностью расслабилась. Мышцы становятся вялыми, и ты начинаешь засыпать.
Робин и раньше гипнотизировали, но никогда с такой легкостью. Сирокко мало говорила и не пользовалась никакими инструментами. Она просто смотрела Робин в глаза — и глаза ее становились большими, как море Фебы. Она тихонько шептала и прикладывала ладони к щекам своей подопечной. Робин расслабилась.
— Закрой глаза, — сказала Сирокко, и Робин подчинилась. — Ты заснешь, но тебе нужно пойти глубже. Ты чувствуешь все окружающее, запах тоже, прекрасно все слышишь — но ничего не видишь. Понимаешь меня?
— Да.
Робин почувствовала, как ее поднимают. Чудесное ощущение. Еще она слышала, как ветер шуршит листвой. Пахло примерно так, как пахнет перезрелой земляникой. Потом она почувствовала легкое покачивание, когда Сирокко понесла ее по тропе. Затем они повернули. Так продолжалось неопределенное время, пока чувство направления не пропало совсем.
Робин было все равно. Почти все, что она чувствовала, — это сильные руки Сирокко под своей спиной и ногами. Она касалась своими бедрами твердых мышц ее живота, вдыхала отчетливый, чуть сладковатый аромат, который всегда связывался у нее с Феей. В голове рождались приятные фантазии. Давненько у нее уже не было любовницы.
Так прекрасно Робин не чувствовала себя с... с тех долгих дней плавания по Офиону с семью друзьями навстречу неведомой судьбе. Наверняка можно было сказать, что с тех пор ее сбили с ног силы — или Маги, — ничьей власти не подчиняющиеся.
— Искра не спала, когда я за тобой приходила, — сказала Сирокко.
— Правда?
— Ага. Она последовала за нами по лестнице. Потом смотрела из окна. По-моему, она хотела нас выследить, но не решилась.
— Она не дурочка.
— Это я заметила. Она... трудная. Робин рассмеялась:
— Ты тоже, наверное, стала бы трудной, если б тебя выставили из девственных дщерей и сделали парией и беженкой.
— Почему она сюда явилась? Тебя она, похоже, ненавидит.
— Отчасти, пожалуй. Я так резко и низко пала... что, похоже, потянула ее за собой. — Робин умолкла, недоумевая, как она говорит все это без боли, затем вспомнила, что она под наркозом. Ее это устраивало. Им нужно было переговорить.
— Она вышла из повиновения? Это не в ее стиле.
— Ты не знаешь Ковен. Тут дело в долге... и в страхе. Не думаю, что мои возлюбленные сестры куда-либо доберутся. Скорее всего замерзнут где-нибудь в космосе. Но к тому времени, когда принималось решение, у меня уже не было права голоса. Нова тоже не думала, что у них выгорит. А кроме того, у нее и выбора-то особого не было. Все обернулось для нас слишком круто. Девяносто дней после того, как обнаружили Адама, мы уже ни для кого не существовали. Третий Глаз спас мне жизнь — но и только.
— Но почему пришлось уйти и ей? Ведь ребенок-то был твой.
— Ну, это уже ничего не значило. Понимаешь, она была уродкой. Про Адама она узнала, когда тому было шесть месяцев. И попыталась его убить. Я ее остановила. Затем мы обе его скрывали, но понимали, что так долго не продлится. И в конце концов все вскрылось. Мне потребовался весь мой прежний престиж до последней капли, чтобы поклясться, что Адам девочка. Никто проверять не стал, но все и так знали.
— А в каком смысле Искра была уродкой?
— Она единственная девушка в Ковене, у кого оказался брат. Связанная родственной связью со мной, великой грешницей. — Она вздохнула. — Странные существа эти люди.
— Они всюду примерно одинаковы.
Сирокко некоторое время молчала. А Робин посетила странная мысль. Где Адам? Сначала его несла Сирокко. Но теперь она несла ее, Робин, а для этого требовались обе руки.
Впрочем, ее это не интересовало. Она действительно доверяла Сирокко.
— Еще Искра была подозрительно высокая. Это не имело значения, когда мы были наверху. Позднее пошли шепотки о действиях, которые лучше не описывать. И была любовь.
— Любовь?
— Она меня любит. В последнее время это не слишком заметно, но она меня любит.
— Я это заметила.
— Она и тебя любит. Только совсем по-другому.
— Я и это заметила.
Сирокко наконец опустила ее. Робин испытывала восхитительную остроту чувств. Она ощущала под босыми ногами мягкую, влажную почву. (Что случилось с ее ботинками? Впрочем, неважно.) В воздухе чувствовались ароматные пары. По спине у Робин бежала струйка пота. Она стояла в темноте и ждала. Голос Сирокко донесся откуда-то спереди:
— Можешь сесть, Робин, и открыть глаза.
Робин так и сделала. Теперь она увидела, что Сирокко стоит перед ней на коленях. Глаза Феи казались глубокими, завораживающими озерцами. Робин взглянула влево и заметила Криса. Тот также стоял на коленях, держа перед собой завернутого в розовое одеяльце Адама. Крис улыбнулся Робин. Затем Сирокко, коснувшись пальцем ее подбородка, повернула голову Робин вперед.
— Не смотри на него. Смотри на меня.
— Хорошо.
— Нужно, чтобы ты пошла еще глубже. Можешь держать глаза открытыми, но не обращай внимания на то, что увидишь. Важен только звук моего голоса.
— Хорошо.
— Насколько ты сейчас глубоко? Робин честно обдумала вопрос.
— Примерно на три фута.
— Пусть будет еще фут.
Робин подчинилась. Глаз она не закрывала. Но все, что она видела, были клубящиеся облака пара. Сирокко уже перед ней не было, но Робин просто не могла разобрать, что перед ней. Затем она почувствовала легкое давление на макушку. Это была рука Сирокко.
— Скажи, Робин, зачем ты оставила Адаму жизнь?
Свой голос Робин услышала словно откуда-то издалека. Ей явилось краткое видение всех их троих, причем сверху: крупный, наполовину мохнатый мужчина; сильная женщина; крошечная, беспомощная, жалкая...
Мысль тут же прервалась.
— Мне приснился сон.
— О чем был этот сон?
— Об Адаме. — Улыбается. Розовый. Крошечные пальчики. Запах ее собственного молока и его мокрых пеленок. — О Габи. — Черная, шелушащаяся. Хрупкая кожа. Вытекший глаз. Сладковатый запах.
— Тебе снилась Габи?
— Она сидела рядом со мной. Помогала его принимать. Подняла его на руках — ужасного, окровавленного. Потом поцеловала меня, и я заплакала.
— Во сне?
— Да. — Робин помрачнела. — Нет. Она выглядела намного лучше. Совсем не обгоревшая.
— Во сне?
— Нет. Да... Не помню, как проснулась. Помню, что сразу после сна опять задремала. Адам сосал грудь.
— Что сказала Габи?
— Сказала, что я должна найти в своем сердце желание его сохранить. Сказала, что мир будет уничтожен. Земля, Ковен... может статься, и Гея. Сказала, Адам очень важен. Я должна была привезти его сюда. Сказала, что Крис его отец. А я в ответ сказала, что два непорочных зачатия — это уже слишком. Она сказала, все это проделала Гея. Гея воспользовалась магией, чтобы... чтобы часть Криса во мне осталась. Крошечные «капсулы времени» — так она их назвала. А потом Габи ушла.
— Исчезла? Робин удивилась:
— Нет, просто вышла за дверь.
Некоторое время Сирокко молчала, но Робин не беспокоилась. Она ждала новых вопросов. Вместо этого давление руки Сирокко на ее макушку исчезло, затем снова вернулось. Но на сей раз это была не ладонь, а сжатый кулак. Касание было легким, но Робин показалось, что она различает своей макушкой все выпуклости и впадины. Послышался тоненький голосок:
— Оставь меня, ты, сука драная.
Робин никогда не слышала, чтобы кто-то так обращался к Сирокко. Еще какое-то время голосок продолжал в том же духе. Робин почувствовала, как кулак напрягается, и голосок перешел на писк.
— Ты, ведро с блевотиной, вот доложу о тебе твоему долбаному начальству. Протрахаю твои большие мохнатые уши, а у меня, между прочим, сифилис. Да что там сифилис! У меня такое, чему еще и названия не придумали. Да я тебе...
Снова сжатие — и еще более пронзительный писк.
— Приказываю тебе говорить, — велела Сирокко. Робин молчала. Почему-то она поняла, что команда адресована не ей.
— Гея будет ссать керосином и срать напалмом, когда услышит...
— Говори!
— Свои права я знаю. И требую АДВОКА-А-ТА! Я требую...
— Го-во-ри!
— А-а-а! А-а! Ладно, ладно, ладно, я буду говорить!
— Есть ли рука Геи на этом ребенке? Приказываю тебе отвечать.
— Не могу, не могу, не знаю... знаю... думаю, может быть...
— Говори!
— Нет, нет, нет! Гея давным-давно ее коснулась. Гея знает, что она здесь. Гея спланировала семью ребенка, но их не касалась. Руки Геи на этом ребенке нет.
И вдруг рука Сирокко также оставила макушку Робин. Та села, чувствуя отчего-то, что громадная тяжесть снята с ее головы.
— Теперь, Робин, можешь подняться. Медленно и спокойно. Все в порядке.
И Робин действительно поднялась. Чувствуя себя обновленной, она перевела дыхание, снова поморгала и огляделась. Сирокко убирала в рюкзак какую-то банку. В одной руке она держала до боли знакомый Робин предмет — старый кольт 45-го калибра. Затем Сирокко передала пистолет владелице. Робин повертела его в руках. Предохранитель был снят. Снова его защелкнув, Робин подняла глаза:
— Это мой пистолет.
— Я забрал его до того, как Сирокко тебя разбудила, — объяснил Крис.
— А там что такое? — Робин указала на рюкзак.
— Мой демон. — Сирокко сверлила Робин глазами. — Можешь хранить тайну?
Робин долго не отводила глаз от Феи, затем наконец кивнула:
— Если пожелаешь.
Сирокко тоже кивнула и немного расслабилась.
— Многого я тебе не скажу. Просто это следовало проделать. Обычно я применяла другой метод. Он не так надежен и далеко не так прост. — В глазах у нее на мгновение мелькнула жуткая боль. Она отвернулась, затем снова повернулась к Робин. — Как-нибудь расспроси об этом Конела. Но только дождись, пока он хорошенько напьется.
— Ты думала, я шпионю для Геи?
— Я обязана была предположить, что такое возможно. Разве ты сама могла быть уверена в обратном?
Робин уже собиралась испустить негодующее «конечно могла», ко вовремя остановилась. И вспомнила про «капсулы времени», про девственные зачатия. Гея давным-давно ее коснулась. Гея спланировала ее семью.
— Неужели ей все-все доступно?
— Ей очень хотелось бы тебя в этом убедить. Впрочем — да, почти все. Пока что ты даже понятия не имеешь, как скверно это бывает.
— И ты бы меня убила?
— Да.
Робин подумала, что ей полагается обозлиться, но почему-то не обозлилась. Наоборот — ее охватил странный покой. Ведь если бы Гея и впрямь вложила в ее тело какую-то хитрую ловушку, то лучше тогда не жить.
— А как насчет Искры? — вдруг спросила она.
— Ну вот, ты уже начинаешь проявлять полезную паранойю, — кивая, похвалила Сирокко. — Хотя до меня тебе еще далеко. Искру я уже проверила несколько часов назад. Я подумала, что будет уместно — учитывая ее темперамент, — чтобы она этого не помнила. Я велела ей забыть, и она забыла.
— А Адам?
— Невинен как дитя, — с улыбкой ответил Крис. Робин улыбнулась в ответ, припомнив, как тепло относились они друг к другу много лет назад. Она даже готова была простить ему его шерсть — пусть даже на время. Затем она впервые оглядела окрестности и нахмурилась.
— Что это за место? — спросила она.
— Источник молодости, — ответила Сирокко.
Некогда в Гее было двенадцать источников. Затем тот, что в Океане, пропал во время Бунта. Тот, что в Тейе, ушел глубоко под лед, а источники в Мнемосине и Тефиде скрылись в толще песка. Из оставшихся восьми семь были резко перекрыты в один и тот же день двадцать лет назад — в тот самый день, что увидел смерть первого воплощения Геи и дождь соборов с небес.
Но над Дионисом Гея была не властна, ибо центральный мозг этого региона был мертв. Гея никак не могла повлиять на эти земли — ни по-хорошему, ни по-плохому. Она лишь могла послать сюда свое воинство и превратить Беллинзону в кромешный ад, но более тонкие функции под поверхностью оказывались ей недоступны.
Несмотря на это, Дионис на удивление процветал. Сирокко полагала, что тут могли приложить свою руку гномы. Так или иначе растения продолжали расти, воды течь, а воздух циркулировать.
И источник по-прежнему давал свои плоды.
Именно источник был той первопричиной, почему Крис построил «Смокинг-клуб» именно в тех краях. Он сам нуждался в этом не меньше Сирокко. Это была хорошая мысль быть поближе к источнику и не спускать с него глаз.
— Откуда мне знать, что он мне не повредит? — поинтересовалась Робин.
— Об этом и думать нечего, — ответила Сирокко.
— Да, я знаю, ты говорила, но... откуда тебе знать? Может, тут фокус. Может, рука Геи на тебе.
— Если так, тебе уже крышка, — заметила Сирокко. — Ты уже сказала, что мне доверяешь. Так либо доверяешь, либо нет.
— Доверяю. На уровне эмоций.
— Только так и может быть. Логика тут ни при чем. Нет логического способа доказать, что Гея мной не руководит.
— Знаю. Извини. Я просто немного нервничаю.
— Не надо. Просто разденься.
Сирокко отвернулась, чувствуя, что Робин так же нервничает насчет раздевания, как и насчет всего остального. Она даже решила отослать Криса и пригласить его позже для его собственной процедуры. Но затем, повернувшись и увидев, как Робин выступает из штанов, поняла, что Крис тут ни при чем. Сирокко отчаянно надеялась, что у нее ничего не выразилось на лице, но в горле неотвратимо застрял комок внезапной жалости.
Вид голая Робин имела очень жалкий. Она и так выглядела бы достаточно жалко, но для той, кто видел ее в блеске славы, это просто разрывало сердце.
Все татуировки сильно выцвели. Сирокко уже видела Глаз и Пентазм на голове, а также часть змеи на предплечье. Какие же они у девятнадцатилетней Робин были яркие и красочные! А теперь они выглядели мутными; на пепельно-сером рисунке едва виднелись тускло-красные и грязно-зеленые краски. Четвертая татуировка — змея вокруг ноги — мало чем отличалась от остальных. Но пятая была совсем исковеркана.
Невелика потеря для мира искусства, подумала Сирокко, но все равно страшное издевательство. Робин очень рано узнала о том, что все ее дети получат тот же недуг, который был у нее и избавляться от которого она явилась в Гею. И в порыве юношеской бравады сделала у себя на животе чудовищный рисунок. Рисунок этот изображал жуткого монстра, который прорывался из-под ее кожи — пытался пробиться из матки во внешний мир с помощью клыков и когтей.
— Искра оказалась слишком велика, — скорбно пояснила Робин, потирая шрам, от которого татуировка казалась еще уродливей. — Мне пришлось сделать кесарево сечение. — Она стояла с поникшими плечами, пытаясь как бы случайно сцепить руки на животе. Кожа ее была бледной, а волосы безжизненными. Лицо покрывали морщины, и даже зубы выглядели скверно. Робин давно махнула на себя рукой. Одно дело — старение; здесь же было нечто совсем иное.
— Ничего, — пообещала Сирокко. — Все скоро наладится.
Она вошла в воду и протянула подруге руку.
Робин и Ее предполагала, что вода бывает такой горячей. Но странное дело — жар чувствовался, однако ожогов не было и в помине.
Входили они не спеша. Вначале погрузились по лодыжки, затем по колени, затем помедлили, прежде чем войти по бедра. Крис был по одну сторону от Робин, Сирокко по другую. Все трое держались за руки.
Вода — если это была вода — имела сладковатый запах, а цветом и консистенцией напоминала мед. Нет, подумала Робин, на сироп это не похоже. Скорее что-то вроде нектара.
Войдя по талию, Робин невольно охнула. Жидкость сочилась ей вовнутрь. Чувство было такое, будто ее вагину и кишечник наполняет прекрасное масло. Казалось, Робин должна была бы чувствовать отвращение, но голая правда заключалась в том, что как раз этого она не ощущала. Все казалось восхитительным. Ничего подобного Робин никогда не испытывала. Тело ее подрагивало, а колени слабели. Сирокко ее поддерживала. Вода уже доходила ей до груди.
Робин расслабилась в руках Сирокко, а Фея тем временем говорила ей, что делать. Закрыв глаза, Робин почувствовала, как рука зажимает ей ноздри, — и погрузилась в воду.
Все было как во сне. Не хотелось вообще выходить наружу. Потребность сделать вдох постепенно нарастала, но в тот самый миг, когда потребность эта сделалась слишком сильной, Робин почувствовала, как губы Сирокко прижались к ее губам, и она втянула в себя дыхание Феи. Потом медленно выпустила.
Так продолжалось долго. Робин не считала, сколько раз, но точно знала, что долго. Затем подводные поцелуи прекратились. Робин снова ощутила, как нарастает потребность вдохнуть. Сирокко сказала ей, что делать, но Робин все еще была немного напугана. Неужели она должна до такой степени довериться Фее?
А почему бы и нет? Робин почувствовала, как рука отпускает ее ноздри. Горячий нектар сразу туда проник. Она открыла рот. Воздух забулькал наружу, а влага потекла внутрь.
Пока наполнялись легкие, Робин испытала несколько спазмов и попыталась выкашлять остатки воздуха. Она билась, но ее крепко держали. А потом снова наступил мир.
Сирокко почти пол-оборота держала Робин в воде, затем вынесла на берег и положила рядом с Адамом, который все еще спал. Крис достал полотенце, и Сирокко принялась вытирать маленькую ведьму. Золотистая влага капала у Робин изо рта. Сирокко похлопала ее по спине — и Робин снова задышала, выплюнув из горла последние два-три литра. Кожа ее стала коричневой и такой горячей, что нельзя было дотронуться.
Робин проснулась мгновенно. Над ней наклонилась Сирокко.
— Все в порядке. Не бойся.
— Я и не боюсь. — Робин потерла глаза. — А который час...
Сирокко улыбнулась, видя, с каким трудом Робин вспоминает, куда она попала.
— Ты уже семь часов спишь. Разве не достаточно?
— Конечно. — Раз Сирокко шептала, то и Робин перешла на шепот. — Но... для чего достаточно?
— Нужно, чтобы ты со мной пошла, — сказала Сирокко.
Искра не раскрывала глаз и не двигалась, пока ее мать одевалась. После того как Робин вышла, прикрыв за собой дверь, Искра тоже прокралась к двери. Открыв ее на какой-то сантиметр, она увидела, как Сирокко и Робин негромко беседуют в коридоре. Вскоре они уже скрылись из виду. Искра услышала, как они спускаются по лестнице на первый этаж.
Затем она увидела их в главном зале. Открылась и закрылась входная дверь. Искра поспешила назад в комнату, которую они делили с матерью и Адамом. И очень удивилась, увидев, что Адама нет. Зная, что Робин маленького монстра не брала, она заключила, что это Сирокко.
Высунувшись из окна, Искра увидела дальний конец висячего моста. Высунулась — и тут же отпрянула. Обе женщины шли по мосту. Ребенка несла Сирокко.
Искра оделась, сбежала вниз по лестнице и уже взялась за дверную ручку — но тут задумалась.
Нет, не пойдет.
Искра превосходно представляла себе свои способности. Да, на ее родной земле ей, быть может, удалось бы проследовать за Сирокко и не быть обнаруженной. Но Сирокко слишком искусна. Казалось, она кожей чувствует на себе чужой взгляд, легко ловит мимолетную мысль. И Искра понимала — преследовать в джунглях такую женщину равносильно безумию.
Но, Великая Матерь, как же ей хотелось быть с ней рядом!
Поначалу Робин не понимала, что они следуют по тропе. Слишком уж тропа эта была смутно очерчена, но она там была. Постоянно приходилось пригибаться под низкими ветвями и перебираться через упавшие деревья. И все же путь прослеживался. Робин обшаривала свой небогатый запас знаний о повадках диких животных, прикидывая, не охотничья ли это тропа. Затем поняла, что то малое, что ей известно, применимо к Земле, а не к Гее. Кто может знать, почему гейское животное ведет себя так, а не иначе?
— Скажи, Робин, ты мне доверяешь?
— Доверяю ли я тебе? Конечно, по-моему да. А что?
— "По-моему" — недостаточно. Подумай еще. Робин так и сделала, следуя за женщиной, которая по-прежнему оставалась для нее Феей. Чувствовала она себя неуклюжей, слабосильной старухой. А вот идущая впереди Сирокко была сама гибкость и легкость. Казалось, она растет из земли, что у нее под ногами.
Довериться ей. Робин могла придумать массу «за» и «против». Раньше, когда Робин ее знала, Фея была алкоголичкой. Разве алкоголики когда-нибудь по-настоящему вылечиваются? Разве не может статься, что, если дело обернется круто, Сирокко опять возьмется за бутылку?
Робин еще раз все пересмотрела. Нет, не возьмется. Маленькая ведьма сама не знала, отчего она так уверена, но уверенность была полной. С этой женщиной произошла кардинальная перемена.
— Я верю, что ты сдержишь слово. Верю — раз ты утверждаешь, что что-то сделаешь, можно считать, что это сделано.
— Сделаю, если буду жива.
— Еще я верю, что ты делаешь то, что считаешь правильным.
— Правильным для кого? Для тебя, для меня или для всех? Это не всегда одно и то же.
Робин тоже это понимала. Пришлось еще подумать.
— Для всех. Думаю, если ты скажешь мне, что должна сделать то, что считаешь лучшим, мне это не повредит.
— Так и будет.
Некоторое время они шли молча, затем Сирокко обернулась и жестом предложила Робин идти рядом с ней. В этом месте тропа была достаточно широкой. Сирокко взяла Робин под руку, и они пошли бок о бок.
— Веришь ли ты, что я могу хранить тайну?
— Конечно.
— А вот я того же сказать не могу. Кое-что я вынуждена держать от тебя в секрете. И не могу сказать почему. Отчасти — из-за старого золотого правила «общности информации». То, чего ты не знаешь, ты не сможешь рассказать.
— Ты что, серьезно?
— Детка, я тут не в игрушки играю. Будь уверена, здесь такая же война, как и на Земле. В каком-то смысле еще и почище.
— Да, тут я тебе доверяю. По крайней мере пока не узнаю больше.
— Вот и хорошо. — Сирокко остановилась и повернулась к Робин лицом. — А теперь вот что, Робин. Расслабься и посмотри мне в глаза. Нужно, чтобы ты полностью расслабилась. Мышцы становятся вялыми, и ты начинаешь засыпать.
Робин и раньше гипнотизировали, но никогда с такой легкостью. Сирокко мало говорила и не пользовалась никакими инструментами. Она просто смотрела Робин в глаза — и глаза ее становились большими, как море Фебы. Она тихонько шептала и прикладывала ладони к щекам своей подопечной. Робин расслабилась.
— Закрой глаза, — сказала Сирокко, и Робин подчинилась. — Ты заснешь, но тебе нужно пойти глубже. Ты чувствуешь все окружающее, запах тоже, прекрасно все слышишь — но ничего не видишь. Понимаешь меня?
— Да.
Робин почувствовала, как ее поднимают. Чудесное ощущение. Еще она слышала, как ветер шуршит листвой. Пахло примерно так, как пахнет перезрелой земляникой. Потом она почувствовала легкое покачивание, когда Сирокко понесла ее по тропе. Затем они повернули. Так продолжалось неопределенное время, пока чувство направления не пропало совсем.
Робин было все равно. Почти все, что она чувствовала, — это сильные руки Сирокко под своей спиной и ногами. Она касалась своими бедрами твердых мышц ее живота, вдыхала отчетливый, чуть сладковатый аромат, который всегда связывался у нее с Феей. В голове рождались приятные фантазии. Давненько у нее уже не было любовницы.
Так прекрасно Робин не чувствовала себя с... с тех долгих дней плавания по Офиону с семью друзьями навстречу неведомой судьбе. Наверняка можно было сказать, что с тех пор ее сбили с ног силы — или Маги, — ничьей власти не подчиняющиеся.
— Искра не спала, когда я за тобой приходила, — сказала Сирокко.
— Правда?
— Ага. Она последовала за нами по лестнице. Потом смотрела из окна. По-моему, она хотела нас выследить, но не решилась.
— Она не дурочка.
— Это я заметила. Она... трудная. Робин рассмеялась:
— Ты тоже, наверное, стала бы трудной, если б тебя выставили из девственных дщерей и сделали парией и беженкой.
— Почему она сюда явилась? Тебя она, похоже, ненавидит.
— Отчасти, пожалуй. Я так резко и низко пала... что, похоже, потянула ее за собой. — Робин умолкла, недоумевая, как она говорит все это без боли, затем вспомнила, что она под наркозом. Ее это устраивало. Им нужно было переговорить.
— Она вышла из повиновения? Это не в ее стиле.
— Ты не знаешь Ковен. Тут дело в долге... и в страхе. Не думаю, что мои возлюбленные сестры куда-либо доберутся. Скорее всего замерзнут где-нибудь в космосе. Но к тому времени, когда принималось решение, у меня уже не было права голоса. Нова тоже не думала, что у них выгорит. А кроме того, у нее и выбора-то особого не было. Все обернулось для нас слишком круто. Девяносто дней после того, как обнаружили Адама, мы уже ни для кого не существовали. Третий Глаз спас мне жизнь — но и только.
— Но почему пришлось уйти и ей? Ведь ребенок-то был твой.
— Ну, это уже ничего не значило. Понимаешь, она была уродкой. Про Адама она узнала, когда тому было шесть месяцев. И попыталась его убить. Я ее остановила. Затем мы обе его скрывали, но понимали, что так долго не продлится. И в конце концов все вскрылось. Мне потребовался весь мой прежний престиж до последней капли, чтобы поклясться, что Адам девочка. Никто проверять не стал, но все и так знали.
— А в каком смысле Искра была уродкой?
— Она единственная девушка в Ковене, у кого оказался брат. Связанная родственной связью со мной, великой грешницей. — Она вздохнула. — Странные существа эти люди.
— Они всюду примерно одинаковы.
Сирокко некоторое время молчала. А Робин посетила странная мысль. Где Адам? Сначала его несла Сирокко. Но теперь она несла ее, Робин, а для этого требовались обе руки.
Впрочем, ее это не интересовало. Она действительно доверяла Сирокко.
— Еще Искра была подозрительно высокая. Это не имело значения, когда мы были наверху. Позднее пошли шепотки о действиях, которые лучше не описывать. И была любовь.
— Любовь?
— Она меня любит. В последнее время это не слишком заметно, но она меня любит.
— Я это заметила.
— Она и тебя любит. Только совсем по-другому.
— Я и это заметила.
Сирокко наконец опустила ее. Робин испытывала восхитительную остроту чувств. Она ощущала под босыми ногами мягкую, влажную почву. (Что случилось с ее ботинками? Впрочем, неважно.) В воздухе чувствовались ароматные пары. По спине у Робин бежала струйка пота. Она стояла в темноте и ждала. Голос Сирокко донесся откуда-то спереди:
— Можешь сесть, Робин, и открыть глаза.
Робин так и сделала. Теперь она увидела, что Сирокко стоит перед ней на коленях. Глаза Феи казались глубокими, завораживающими озерцами. Робин взглянула влево и заметила Криса. Тот также стоял на коленях, держа перед собой завернутого в розовое одеяльце Адама. Крис улыбнулся Робин. Затем Сирокко, коснувшись пальцем ее подбородка, повернула голову Робин вперед.
— Не смотри на него. Смотри на меня.
— Хорошо.
— Нужно, чтобы ты пошла еще глубже. Можешь держать глаза открытыми, но не обращай внимания на то, что увидишь. Важен только звук моего голоса.
— Хорошо.
— Насколько ты сейчас глубоко? Робин честно обдумала вопрос.
— Примерно на три фута.
— Пусть будет еще фут.
Робин подчинилась. Глаз она не закрывала. Но все, что она видела, были клубящиеся облака пара. Сирокко уже перед ней не было, но Робин просто не могла разобрать, что перед ней. Затем она почувствовала легкое давление на макушку. Это была рука Сирокко.
— Скажи, Робин, зачем ты оставила Адаму жизнь?
Свой голос Робин услышала словно откуда-то издалека. Ей явилось краткое видение всех их троих, причем сверху: крупный, наполовину мохнатый мужчина; сильная женщина; крошечная, беспомощная, жалкая...
Мысль тут же прервалась.
— Мне приснился сон.
— О чем был этот сон?
— Об Адаме. — Улыбается. Розовый. Крошечные пальчики. Запах ее собственного молока и его мокрых пеленок. — О Габи. — Черная, шелушащаяся. Хрупкая кожа. Вытекший глаз. Сладковатый запах.
— Тебе снилась Габи?
— Она сидела рядом со мной. Помогала его принимать. Подняла его на руках — ужасного, окровавленного. Потом поцеловала меня, и я заплакала.
— Во сне?
— Да. — Робин помрачнела. — Нет. Она выглядела намного лучше. Совсем не обгоревшая.
— Во сне?
— Нет. Да... Не помню, как проснулась. Помню, что сразу после сна опять задремала. Адам сосал грудь.
— Что сказала Габи?
— Сказала, что я должна найти в своем сердце желание его сохранить. Сказала, что мир будет уничтожен. Земля, Ковен... может статься, и Гея. Сказала, Адам очень важен. Я должна была привезти его сюда. Сказала, что Крис его отец. А я в ответ сказала, что два непорочных зачатия — это уже слишком. Она сказала, все это проделала Гея. Гея воспользовалась магией, чтобы... чтобы часть Криса во мне осталась. Крошечные «капсулы времени» — так она их назвала. А потом Габи ушла.
— Исчезла? Робин удивилась:
— Нет, просто вышла за дверь.
Некоторое время Сирокко молчала, но Робин не беспокоилась. Она ждала новых вопросов. Вместо этого давление руки Сирокко на ее макушку исчезло, затем снова вернулось. Но на сей раз это была не ладонь, а сжатый кулак. Касание было легким, но Робин показалось, что она различает своей макушкой все выпуклости и впадины. Послышался тоненький голосок:
— Оставь меня, ты, сука драная.
Робин никогда не слышала, чтобы кто-то так обращался к Сирокко. Еще какое-то время голосок продолжал в том же духе. Робин почувствовала, как кулак напрягается, и голосок перешел на писк.
— Ты, ведро с блевотиной, вот доложу о тебе твоему долбаному начальству. Протрахаю твои большие мохнатые уши, а у меня, между прочим, сифилис. Да что там сифилис! У меня такое, чему еще и названия не придумали. Да я тебе...
Снова сжатие — и еще более пронзительный писк.
— Приказываю тебе говорить, — велела Сирокко. Робин молчала. Почему-то она поняла, что команда адресована не ей.
— Гея будет ссать керосином и срать напалмом, когда услышит...
— Говори!
— Свои права я знаю. И требую АДВОКА-А-ТА! Я требую...
— Го-во-ри!
— А-а-а! А-а! Ладно, ладно, ладно, я буду говорить!
— Есть ли рука Геи на этом ребенке? Приказываю тебе отвечать.
— Не могу, не могу, не знаю... знаю... думаю, может быть...
— Говори!
— Нет, нет, нет! Гея давным-давно ее коснулась. Гея знает, что она здесь. Гея спланировала семью ребенка, но их не касалась. Руки Геи на этом ребенке нет.
И вдруг рука Сирокко также оставила макушку Робин. Та села, чувствуя отчего-то, что громадная тяжесть снята с ее головы.
— Теперь, Робин, можешь подняться. Медленно и спокойно. Все в порядке.
И Робин действительно поднялась. Чувствуя себя обновленной, она перевела дыхание, снова поморгала и огляделась. Сирокко убирала в рюкзак какую-то банку. В одной руке она держала до боли знакомый Робин предмет — старый кольт 45-го калибра. Затем Сирокко передала пистолет владелице. Робин повертела его в руках. Предохранитель был снят. Снова его защелкнув, Робин подняла глаза:
— Это мой пистолет.
— Я забрал его до того, как Сирокко тебя разбудила, — объяснил Крис.
— А там что такое? — Робин указала на рюкзак.
— Мой демон. — Сирокко сверлила Робин глазами. — Можешь хранить тайну?
Робин долго не отводила глаз от Феи, затем наконец кивнула:
— Если пожелаешь.
Сирокко тоже кивнула и немного расслабилась.
— Многого я тебе не скажу. Просто это следовало проделать. Обычно я применяла другой метод. Он не так надежен и далеко не так прост. — В глазах у нее на мгновение мелькнула жуткая боль. Она отвернулась, затем снова повернулась к Робин. — Как-нибудь расспроси об этом Конела. Но только дождись, пока он хорошенько напьется.
— Ты думала, я шпионю для Геи?
— Я обязана была предположить, что такое возможно. Разве ты сама могла быть уверена в обратном?
Робин уже собиралась испустить негодующее «конечно могла», ко вовремя остановилась. И вспомнила про «капсулы времени», про девственные зачатия. Гея давным-давно ее коснулась. Гея спланировала ее семью.
— Неужели ей все-все доступно?
— Ей очень хотелось бы тебя в этом убедить. Впрочем — да, почти все. Пока что ты даже понятия не имеешь, как скверно это бывает.
— И ты бы меня убила?
— Да.
Робин подумала, что ей полагается обозлиться, но почему-то не обозлилась. Наоборот — ее охватил странный покой. Ведь если бы Гея и впрямь вложила в ее тело какую-то хитрую ловушку, то лучше тогда не жить.
— А как насчет Искры? — вдруг спросила она.
— Ну вот, ты уже начинаешь проявлять полезную паранойю, — кивая, похвалила Сирокко. — Хотя до меня тебе еще далеко. Искру я уже проверила несколько часов назад. Я подумала, что будет уместно — учитывая ее темперамент, — чтобы она этого не помнила. Я велела ей забыть, и она забыла.
— А Адам?
— Невинен как дитя, — с улыбкой ответил Крис. Робин улыбнулась в ответ, припомнив, как тепло относились они друг к другу много лет назад. Она даже готова была простить ему его шерсть — пусть даже на время. Затем она впервые оглядела окрестности и нахмурилась.
— Что это за место? — спросила она.
— Источник молодости, — ответила Сирокко.
Некогда в Гее было двенадцать источников. Затем тот, что в Океане, пропал во время Бунта. Тот, что в Тейе, ушел глубоко под лед, а источники в Мнемосине и Тефиде скрылись в толще песка. Из оставшихся восьми семь были резко перекрыты в один и тот же день двадцать лет назад — в тот самый день, что увидел смерть первого воплощения Геи и дождь соборов с небес.
Но над Дионисом Гея была не властна, ибо центральный мозг этого региона был мертв. Гея никак не могла повлиять на эти земли — ни по-хорошему, ни по-плохому. Она лишь могла послать сюда свое воинство и превратить Беллинзону в кромешный ад, но более тонкие функции под поверхностью оказывались ей недоступны.
Несмотря на это, Дионис на удивление процветал. Сирокко полагала, что тут могли приложить свою руку гномы. Так или иначе растения продолжали расти, воды течь, а воздух циркулировать.
И источник по-прежнему давал свои плоды.
Именно источник был той первопричиной, почему Крис построил «Смокинг-клуб» именно в тех краях. Он сам нуждался в этом не меньше Сирокко. Это была хорошая мысль быть поближе к источнику и не спускать с него глаз.
— Откуда мне знать, что он мне не повредит? — поинтересовалась Робин.
— Об этом и думать нечего, — ответила Сирокко.
— Да, я знаю, ты говорила, но... откуда тебе знать? Может, тут фокус. Может, рука Геи на тебе.
— Если так, тебе уже крышка, — заметила Сирокко. — Ты уже сказала, что мне доверяешь. Так либо доверяешь, либо нет.
— Доверяю. На уровне эмоций.
— Только так и может быть. Логика тут ни при чем. Нет логического способа доказать, что Гея мной не руководит.
— Знаю. Извини. Я просто немного нервничаю.
— Не надо. Просто разденься.
Сирокко отвернулась, чувствуя, что Робин так же нервничает насчет раздевания, как и насчет всего остального. Она даже решила отослать Криса и пригласить его позже для его собственной процедуры. Но затем, повернувшись и увидев, как Робин выступает из штанов, поняла, что Крис тут ни при чем. Сирокко отчаянно надеялась, что у нее ничего не выразилось на лице, но в горле неотвратимо застрял комок внезапной жалости.
Вид голая Робин имела очень жалкий. Она и так выглядела бы достаточно жалко, но для той, кто видел ее в блеске славы, это просто разрывало сердце.
Все татуировки сильно выцвели. Сирокко уже видела Глаз и Пентазм на голове, а также часть змеи на предплечье. Какие же они у девятнадцатилетней Робин были яркие и красочные! А теперь они выглядели мутными; на пепельно-сером рисунке едва виднелись тускло-красные и грязно-зеленые краски. Четвертая татуировка — змея вокруг ноги — мало чем отличалась от остальных. Но пятая была совсем исковеркана.
Невелика потеря для мира искусства, подумала Сирокко, но все равно страшное издевательство. Робин очень рано узнала о том, что все ее дети получат тот же недуг, который был у нее и избавляться от которого она явилась в Гею. И в порыве юношеской бравады сделала у себя на животе чудовищный рисунок. Рисунок этот изображал жуткого монстра, который прорывался из-под ее кожи — пытался пробиться из матки во внешний мир с помощью клыков и когтей.
— Искра оказалась слишком велика, — скорбно пояснила Робин, потирая шрам, от которого татуировка казалась еще уродливей. — Мне пришлось сделать кесарево сечение. — Она стояла с поникшими плечами, пытаясь как бы случайно сцепить руки на животе. Кожа ее была бледной, а волосы безжизненными. Лицо покрывали морщины, и даже зубы выглядели скверно. Робин давно махнула на себя рукой. Одно дело — старение; здесь же было нечто совсем иное.
— Ничего, — пообещала Сирокко. — Все скоро наладится.
Она вошла в воду и протянула подруге руку.
Робин и Ее предполагала, что вода бывает такой горячей. Но странное дело — жар чувствовался, однако ожогов не было и в помине.
Входили они не спеша. Вначале погрузились по лодыжки, затем по колени, затем помедлили, прежде чем войти по бедра. Крис был по одну сторону от Робин, Сирокко по другую. Все трое держались за руки.
Вода — если это была вода — имела сладковатый запах, а цветом и консистенцией напоминала мед. Нет, подумала Робин, на сироп это не похоже. Скорее что-то вроде нектара.
Войдя по талию, Робин невольно охнула. Жидкость сочилась ей вовнутрь. Чувство было такое, будто ее вагину и кишечник наполняет прекрасное масло. Казалось, Робин должна была бы чувствовать отвращение, но голая правда заключалась в том, что как раз этого она не ощущала. Все казалось восхитительным. Ничего подобного Робин никогда не испытывала. Тело ее подрагивало, а колени слабели. Сирокко ее поддерживала. Вода уже доходила ей до груди.
Робин расслабилась в руках Сирокко, а Фея тем временем говорила ей, что делать. Закрыв глаза, Робин почувствовала, как рука зажимает ей ноздри, — и погрузилась в воду.
Все было как во сне. Не хотелось вообще выходить наружу. Потребность сделать вдох постепенно нарастала, но в тот самый миг, когда потребность эта сделалась слишком сильной, Робин почувствовала, как губы Сирокко прижались к ее губам, и она втянула в себя дыхание Феи. Потом медленно выпустила.
Так продолжалось долго. Робин не считала, сколько раз, но точно знала, что долго. Затем подводные поцелуи прекратились. Робин снова ощутила, как нарастает потребность вдохнуть. Сирокко сказала ей, что делать, но Робин все еще была немного напугана. Неужели она должна до такой степени довериться Фее?
А почему бы и нет? Робин почувствовала, как рука отпускает ее ноздри. Горячий нектар сразу туда проник. Она открыла рот. Воздух забулькал наружу, а влага потекла внутрь.
Пока наполнялись легкие, Робин испытала несколько спазмов и попыталась выкашлять остатки воздуха. Она билась, но ее крепко держали. А потом снова наступил мир.
Сирокко почти пол-оборота держала Робин в воде, затем вынесла на берег и положила рядом с Адамом, который все еще спал. Крис достал полотенце, и Сирокко принялась вытирать маленькую ведьму. Золотистая влага капала у Робин изо рта. Сирокко похлопала ее по спине — и Робин снова задышала, выплюнув из горла последние два-три литра. Кожа ее стала коричневой и такой горячей, что нельзя было дотронуться.