Варшавский Илья Иосифович. Человек, который видел антимир (сборник)

   Он еще минут десять бомбардировал нас всевозможными сведениями, а я смотрел на лицо Эрли и думал, как трудно ему сейчас сохранять это спокойное, внимательное выражение.
   — …Вторая экспедиция к Тау Кита, — продолжал скороговоркой парнишка, — стартовала с Земли на тысячу лет позже «Поиска» и вернулась на тысячу лет раньше. Они летели на более совершенных двигателях. Второй экспедицией был доставлен на Землю вымпел, оставленный на планете экипажем «Поиска».
   Бедняга Эрли! Он отдал «Поиску» все, чем только может пожертвовать житель Земли.
   — Понятно, — сказал он. — У вас сохранились отчеты этой экспедиции?
   Парнишка пожал плечами:
   — Они у меня в наследственной памяти, я ведь из рода космологов.
   Арсен хотел что-то сказать, но передумал и только крякнул, как утка.
   — А сейчас, — спросил Эрли, — на каких кораблях вы летаете?
   По правде сказать, я не понимал, что было смешного в этом вопросе, но юный космолог заржал самым неприличным образом. Можно было подумать, что его спросили, летает ли он на помеле.
   — Нет, — сказал он, наконец справившись с душившими его спазмами, — мы не можем тратить столько энергии. Изучение космоса ведется при помощи корлойдов. Кроме того, всеобщая теория эволюции материи дает возможность создавать аннюлятивные прогнозы для любого участка метагалактики.
   Я взглянул на Эрли. "Не унывай. Малыш, не так все страшно", — казалось, говорил его взгляд.
   — Корлойды, — задумчиво сказал Циладзе, — эти… наверное…
   — Пойдемте, я вам покажу, — облегченно вздохнул парнишка.
   Мы прошли не более ста шагов и увидели большой прозрачный шар, наполненный опалесцирующей розовой жидкостью, в которой плавал серый комок около двух метров в поперечнике, снабженный множеством отростков.
   — Корлойд — это искусственный мозг, воспринимающий радиочастоты. Он перерабатывает всю информацию, поступающую из космоса, и выдает ее в общие каналы телепатической сети. Всего на земном шаре около двух тысяч корлойдов.
   Мы их используем также, как средство глобальной телепатической связи.
   — Хватит, — сказал Флавий, — наши гости уже, наверное, умирают от голода. Пойдемте обедать, только… — он критически оглядел нас с ног до головы, — одеты вы не по климату.
   Действительно, мы обливались потом в комбинезонах из плотной ткани.
   Вообще, по сравнению с сопровождавшей нас яркой толпой мы выглядели унылыми серыми кикиморами.
   Флавий повел нас к каким-то низким зданиям, расположенным вдали среди редких деревьев.
   К нам подошла маленькая черноглазая женщина.
   — Как твоя новая рука, Жоана? — спросил Флавий.
   Жоана, кокетливо улыбнувшись, протянула нам обе руки. Правая была намного меньше левой.
   — Растет. Скоро смогу снова играть на арфе.
   Арсен что-то пробурчал сквозь зубы. Я только расслышал слово, похожее на «саламандры».
   Не могу сказать, что на меня произвели потрясающее впечатление их фабрики. Это были мрачные, низкие сараи с прямоугольными чанами, врытыми в землю. В этих чанах что-то гадко шипело и пузырилось.
   Флавий пошарил багром в чане и вытащил пачку шортов. Затем, он произвел ту же манипуляцию в соседнем чане. На этот раз улов состоял из рубашек самых разнообразных расцветок. Из третьего чана были извлечены сандалии.
   — Переодевайтесь, — сказал он.
   Нужно было видеть умоляющий взгляд, который бросил на него Циладзе, чтобы понять, как трудно раздеваться человеку двадцать первого столетия, к тому же обладателю изрядного брюшка, под пристальными взглядами толпы, наполовину состоящей из женщин. Однако у каждой эпохи свои представления о приличиях, и Арсену пришлось сгибаясь в три погибели, пройти весь путь до Голгофы.
   Мы с Эрли более мужественно несли свой крест, хотя, честно говоря, я бы предпочел этому испытанию схватку с пауками. Кроме того, одежда не вполне еще просохла.
   — Странный способ консервировать предметы туалета, — сказал Арсен, приглаживая бороду. Он очень импозантно выглядел в новом облачении. На нем была рубашка восхитительно желтого цвета. Из чувства протеста я себе выбрал красную, хотя мне очень хотелось такую же.
   — Они не консервируются, — сказал Флавий. — Производство одежды из углекислоты и паров атмосферы. Бактериально-нуклеотидный синтез.
   Я не совсем понял, что это значит.
   В следующем сарае мы видели, как несколько муравьев вытаскивали из чана какие-то розовые плиты и складывали их на полу.
   Но все это было ерундой по сравнению с тем, что нас ожидало в третьем сарае. Я не могу пожаловаться на космический рацион, но у меня до сих пор текут слюни при воспоминании об этих ароматах. Никогда не мог подумать, что пища может так восхитительно пахнуть.
   — Это тоже синтетика? — спросил Арсен. Такое выражение глаз я видел только у голодных пауков на Спайре.
   — Тоже, — сказал Флавий. — Сейчас вы сможете все попробовать.
   Мы шли мимо маленьких розовых коттеджей, расположенных на большом расстоянии друг от друга в лесу. По пути нам часто попадались огромные муравьи, тащившие плиты, которые мы видели в одном из сараев. На свежевырубленной полянке несколько муравьев складывали из этих плит домик.
   — Это что, специально выведенный тип? — спросил Арсен.
   Флавий утвердительно кивнул головой.
   — Как вы их дрессируете?
   — Изменение генетического кода.
   — Я не вижу у вас никаких машин, — сказал Эрли.
   — А какие машины вы хотели бы видеть?
   — Ну, хотя бы транспортные средства. Не можете же вы на муравьях путешествовать по всему земному шару.
   — Зачем путешествовать? — Кажется, Флавий не понял вопроса.
   — Мало ли зачем? Захотелось человеку переменить место жительства.
   Историк задумался.
   — Вряд ли такая необходимость может возникнуть, — неуверенно сказал он.
   — Условия во всех зонах обитания абсолютно идентичны.
   — Допустим, — настаивал Эрли, — но как же люди собираются на научные конгрессы, съезды?
   Кто-то сзади прыснул со смеха.
   — Съезды? — переспросил Флавий. — Зачем съезды, когда есть система глобальной телепатической связи?
   — Понятно, Эрли, — раздраженно произнес Арсен. — Нет у них никаких транспортных средств. Нет, я все тут, нечего и спрашивать.
   — Есть такие средства, — сказал идущий рядом мужчина. — Есть биотрангулярное перемещение, но им почти никто не пользуется. Слишком большие затраты энергии. Кроме того, оно плохо действует на нервную систему.
   Убей меня бог, если я понимал, что это за перемещение.
   — Ладно, — сказал Флавий, — еще успеем об этом поговорить. Вот мой дом.
   Он как-то странно застрекотал, и, выбежавшие на его зов муравьи, немедленно начали стаскивать откуда-то на полянку розовые столы.
   Честное слово, мне никогда не приходилось участвовать в таком удивительном пиршестве. Представьте себе вереницу с голов под деревьями, озаряемых причудливым светом фосфоресцирующей жидкости в бокалах, странные блюда с незабываемым вкусом, которые нам тащили муравьи на огромных подносах, и веселые, оживленные лица людей, отдаленных от нашей эпохи на сорок четыре столетия.
   — За здоровье космонавтов! — сказал Флавий, поднимая стакан с темным напитком, похожим на пиво.
   Арсен поднялся и произнес длинный, витиеватый тост. Сидевшая рядом с ним белокурая красотка не отводила восхищенного взгляда от его бороды.
   По-видимому, это украшение не было знакомо нашим потомкам.
   — Эле нравится космонавт, — сказал Флавий. Может быть, и не всякая наша современница смутилась бы от такого замечания, но то, что произошло, по-моему, выходило за пределы скромности в понятиях двадцать первого столетия. Девушка нежно погладила Арсена по щеке и с самым невинным видом сказала:
   — Хочу от него ребенка, чтобы родился вот с такой штукой.
   Трудно передать, какой восторг это вызвало у присутствующих.
   Циладзе сидел красный, как рак, а я думал, насколько мы старше этих людей, из которых каждый был моложе правнуков ваших правнуков. Впрочем, это я перехватил, потому что у меня лично никаких правнуков быть не могло.
   Моя соседка с завистью поглядывала на даму Арсена и несколько раз с сожалением скользнула взглядом по моим щекам, покрытым светлым пушком.
   — Когда вы стартовали? — спросил Флавий после того, как восторги немного поутихли.
   — Седьмого марта две тысячи сорок третьего года, — ответил Эрли.
   Флавий что-то прикидывал в уме.
   — Так, — сказал он, — значит, через пять лет после великой битвы людей с роботами?
   От неожиданности я икнул. Это у меня всегда бывает в результате сильных потрясений.
   Арсен застыл с разинутым ртом. Только Эрли сохранял каменное спокойствие.
   — Тридцатые и сороковые годы двадцать первого столетия, — мечтательно продолжал Флавий, — какая трудная и романтическая эпоха! Войны с космическими пришельцами, бунт рожденных в колбе, охоты на динозавров.
   — Вы охотились на динозавров? — задыхающимся шепотом спросила Арсена его соседка. — Расскажите, какие они!
   На лице Арсена можно было прочесть борьбу между извечным стремлением человека к правде и чарами голубых глаз.
   — Динозавры, — сказал он после недолгого колебания, — это… в общем…
   они… на задних лапах… пиф-паф!
   На этом, очевидно, сведения Циладзе о доисторических животных исчерпывались. В двухметровых пауках, способных за несколько минут выпить всю кровь у слона, он разбирался лучше.
   — Скажите, — осторожно спросил Эрли, — откуда у вас такие… такие подробные сведения о двадцать первом столетии?
   Флавий просиял.
   — В моем распоряжении, — самодовольно сказал он, — богатейшая коллекция манускриптов о двадцать первом веке, найденная муравьями при раскопках древнего города.
   — Очень интересно! — сказал Эрли.
   — Еще по стаканчику мускоры? — предложил Флавий.

* * *

   — Ну-да, — сказал Арсен, когда мы остались одни в отведенном нам домике, чудеса техники! Живут в лесу, ходят в коротких штанишках, ездят на муравьях и, кажется, даже огнем не пользуются.
   — Биологическая эра, — задумчиво произнес Эрли, — кто бы мог предполагать? А зачем им вся наша техника? Человек создал машины для того, чтобы компенсировать свою неприспособленность к природе, а они не только переделали природу, но и самого человека, и, кажется, переделали неплохо. А техника у них своя, пожалуй, получше нашей.
   — Но откуда эти странные представления о прошлом? — спросил я.
   Эрли развел руками.
   — Не знаю. Пойди-ка, Малыш, посмотри эти манускрипты.
   Флавий был вне себя от гордости.
   — Заходите, заходите, — сказал он, поднимаясь мне навстречу, — вот две полки, они полностью в вашем распоряжении. Признаться, я надеюсь, что вы поможете мне кое в чем разобраться. К сожалению, время не щадит даже бессмертные творения человеческого гения. Многие листы совсем истлели. Кроме того, эта странная система записи слов малодоступна даже при расшифровке ее корлойдами. Многое, очень многое из того, что относится к вашей эпохе, остается для нас загадкой. Ведь знания передаются по наследству начиная с тридцать пятого столетия, и ранняя история человечества очень мало изучена.
   Да… Флавий действительно был историком. Только ученый, одержимый страстью исследователя, мог окрестить «манускриптами» эти разрозненные, полусгнившие листки. Впрочем, кусочки древних египетских папирусов, над которыми ломали себе голову мои современники, вероятно, выглядели не лучше.
   На большинстве листков типографская краска совсем выцвела, и мне стоило большого труда по обрывкам фраз хотя бы приблизительно восстановить их смысл. Если бы не несколько уцелевших иллюстраций, я бы вообще не мог понять, о чем идет речь. Очевидно, их корлойды обладали значительно большими возможностями, чем человеческий мозг.
   Я провел в библиотеке больше двух часов. Когда я вернулся, Эрли и Арсен были уже в постелях.
   — Ну как. Малыш? — спросил Эрли.
   — Действительно, литература о двадцать первом веке, — ответил я, снимая рубашку. — Насколько мне удалось установить, все это обрывки научно-фантастических произведений, написанных, в основном, во второй половине двадцатого столетия.
   Это было очень забавно, но никто из нас не смеялся, потому что, во-первых, их представления о прошлом были не более фантастичными, чем наши о будущем, а во-вторых, у нас под ногами вновь была долгожданная, любимая Земля, и, право, нам нравились люди, которые ее населяют.
   Засыпая, я думал о том, сколько еще неожиданностей ожидает нас в этом чудесном, немного странном мире, переживающем вторую молодость.

Пути, которые мы выбираем

   В этот день Илларион Петрович Воздвиженский, начальник сектора Нестандартных методов мышления Проектного института имени Буридана, опоздал на работу.
   Малый Домашний Анализатор рассчитал оптимальное меню завтрака, быстро справился с выбором комплекта одежды, учтя все тонкости противоречивого метеорологического прогноза, но, когда дело дошло до определения маршрута следования в Институт, — безнадежно запутался. В пяти предложенных вариантах было проанализировано все: ритм движения различных видов транспорта, возможные задержки, направление пассажирских потоков и даже вероятность несчастных случаев в пути. Однако все пять вариантов оказались совершенно равноценными. Такое разнообразие свободного выбора далеко выходило за пределы канонизированной задачи Буридана об осле и двух охапках сена, и если бы не изобретенный Воздвиженским метод, сидеть бы ему до самого вечера дома, ожидая, пока случайная ошибка в ходе рассуждений анализатора не определит окончательный маршрут.
   — Тридцать две минуты десятого, — деликатно заметил электронный вахтер в вестибюле.
   Воздвиженский поморщился и, тяжело вздохнув, начал подниматься по лестнице.
   — Илларион Петрович!
   Нет, ему определенно сегодня не везло. На его пути маячила монументальная фигура заведующей телепатекой Левиной.
   — Доброе утро, Ариадна Самойловна! — Воздвиженский тщетно попытался обойти препятствие слева.
   — Одну минутку, Илларион Петрович.
   — Слушаю.
   — Вчера привезли двенадцатиканальный усилитель, который я заказывала для телепатической.
   — Ну что ж, поздравляю! — Воздвиженский явно лукавил. Ему лучше, чем кому-либо другому, была известна судьба усилителя. Впрочем, он, кажется, переборщил. Усмешка Левиной не предвещала ничего хорошего.
   — Поздравить можете Шендерова. Усилитель попал к нему в лабораторию, а все потому, что…
   — Ариадна Самойловна! Вы же знаете, что я тут ни при чем. Воздвиженский отвел взгляд в сторону. — Вопрос о распределении усилителя решался Большим Анализатором.
   — Вот как? Вы, вероятно, забыли, что преимущество Шендерова, по данным анализа, не превышало погрешности расчета, и вопрос был передан на окончательное решение в сектор Нестандартного мышления, руководителем которого, по крайней мере на сегодняшний день, является всеми уважаемый Илларион Петрович.
   Как это было сказано!
   — Но дело в том…
   — Все дело в том, что руководство сектора, как это ни странно, до сих пор недооценивает коллективные методы творчества. В последнем номере "Психологии конструирования":
   Воздвиженский сделал отчаянную попытку овладеть инициативой боя:
   — Ладно, — грубо сказал он, — хватит трехканального усилителя, чтобы девчонки из группы Хранения информации могли делиться любовными переживаниями.
   — Илларион Петрович! Вы же знаете, что кроме ведущих конструкторов…
   Спина Левиной угрожающе выгнулась, глаза горели зеленым светом, черный пушок под носом странно топорщился.
   "Кошка, честное слово, черная кошка, свят, свят, свят", — подумал Воздвиженский.
   — Хорошо, — пробормотал он, махнув рукой, — я пересмотрю решение.
   * * * В отделе Уборочных и Приборочных машин был большой день. Сегодня заканчивался открытый конкурс на лучший проект автомата для выявления и сбора потерянных пуговиц.
   Из десяти представленных вариантов в финал прошли два проекта: «Триумф»
   — ведущего конструктора Мышкина, и «Победа» — конструктора 1-й категории Пышкина.
   Оба автора заметно волновались.
   Два листа чертежей с общими видами автоматов в половину натуральной величины были вплотную придвинуты к иконоскопу Большого Анализатора.
   — Ну, что? — спросил сдавленным голосом Мышкин.
   — Готов! — Пышкин махнул рукой, и в напряженной тишине начальник отдела подчеркнуто небрежным движением нажал пусковую кнопку.
   Болельщики, затаив дыхание, пялили глаза на черную панель, украшенную разноцветными лампочками.
   — Пятнадцать миллионов анализов в минуту, — с уважением сказал прыщавый юноша в очках.
   — Неужели так много? — задыхающимся шепотом спросила черноглазая девушка. — Как вы думаете, какие шансы у «Триумфа»?
   — Шансы примерно равные, — пояснил юноша. — Оба проекта делались на машинах одинакового класса. Так что выбор, в общем, ограничен канонизированной задачей Буридана.
   — Я думаю… — сказала девушка.
   Однако, что она думает, осталось неизвестным. Раздался резкий звонок и сгрудившаяся у машины толпа взволнованно загудела.
   В руках начальника отдела была бумажная лента.
   — Результаты анализа, — начал он, явно играя на нетерпении присутствующих, — свидетельствуют в пользу проекта, представленного под девизом… — Небольшая пауза. — …"Победа" с преимуществом. Многозначительная пауза. — …в одну стомиллионную процента.
   — Дельта плешь, — сказал юноша в очках.
   — Таким образом, — продолжал начальник, — учитывая, что точность анализа соизмерима с результатом, выбор наилучшего варианта в канонической форме невозможен. Проекты возвращаются авторам для доработки.
   — Подумать только, что делается! — вздохнула черноглазая девушка.
   * * * — Послушай, Юра! — Голос Мышкина звучал вкрадчиво и нежно. — Так у нас с тобой ни черта не получится. Ну, хорошо, эти восемь подонков отпали потому, что работали на устаревших машинах. Но ведь твоя «Тьмутаракань» того же класса, что я моя «Малаховка». Тридцать две конфигурации в калейдоскопе, три тысячи конструктивных вариантов в час, запоминающее устройство на криогенных элементах.
   — Что же ты предлагаешь? — настороженно спросил Пышкин.
   — Нужно загрубить одну из машин. Понимаешь, случайные ошибки дают возможность…
   — Отличная мысль! — перебил Мышкин. — Загрубляйся.
   — Почему же я?
   — А что же, по-твоему?
   — Ну, хотя бы ты.
   — А почему я?
   — Не понимаю, Что ты заладил «почему» да "почему"! — вспылил Мышкин. Давай решим, кому загрубляться, при помощи анализатора.
   — Невозможно, — грустно ответил Пышкин. — Опять попадем в граничные условия задачи Буридана. Постой! Может быть, есть смысл снизить точности обеих машин на один класс?
   — И что же? — ехидно спросил Мышкин. — Снова попасть на равноценные варианты в другом классе?
   — Товарищ Мышкин! Товарищ Пышкин! — Рядом с конструкторами возник зловещий образ Левиной. В ее протянутой длани был зажат том "Психологии конструирования".
   — Одну минуточку, Ариадна Самойловна, мы вернемся через несколько минут, — сказал Мышкин, пытаясь прикрыть отступление коллеги, — честное слово, мы сейчас придем!
   Маневр не удался. Узкий проход между проектными машинами был надежно заперт грузным телом жрицы телепатии. В глазах Пышкина появилось выражение затравленного зверя, готового дорого продать свою жизнь.
   — Мальчики! — пророкотала Левина. — Я слышала о вашей неудаче. Советую объединить свои усилия в коллективном телепатическом акте творчества.
   Создать объединенный вариант, свободный от индивидуальных заблуждений.
   Суммировать только гениальные прозрения. Телепатическая к вашим услугам с девяти утра до пяти вечера. Если нужно будет задержаться…
   — Не нужно будет задержаться, — уныло сказал Мышкин. — Ничего из этой затеи не выйдет. Автоматы построены по принципиально различным схемам. Чего уж тут суммировать?
   — Отлично, отлично! При всем разнообразии телепатических методов коллективного творчества каждый из вас может внести немало улучшений в конструкцию другого. Наш трехканальный усилитель…
   — Видите ли, — деликатно сказал Пышкин, — у нас конкурс, и вряд ли то, что вы предлагаете, может способствовать…
   — Хорошо! — В голосе Левиной появились повелительные нотки. — Я знаю, что вам нужно. Телепатическая критика работы конкурента. В спорах, и только в спорах рождается истина. Идите за мной!
   — Ну, ладно, — вздохнул Мышкин, — идем рожать истину.

* * *

   В телепатеке пахло плесенью и потом.
   Левина метнула гневный взгляд на трех юных дев из группы Хранения информации, и тех как ветром сдуло с телепатических кресел. Судя по раскрасневшимся лицам и блестящим глазкам, их телепатическое общение отнюдь не было связано с проблемами хранения информации, скорее — наоборот.
   — Старайтесь представить себе проект конкурента таким, каким бы вы хотели его видеть, — сказала Левина, подавая конструкторам шлемы с диполями.
   Друзья устроились поудобнее в креслах.
   Вскоре на левом экране появился чертеж «Триумфа», украшенный женским профилем со вздернутым носиком. Мышкин не остался в долгу: снабженная четырьмя лапами и хвостом «Победа» очень походила на таксу.
   — Хватит черной магии и столоверчения, — сказал Пышкин, снимая шлем. Спасибо, Ариадна Самойловна!
   — Что теперь? — осведомился Мышкин.
   — Идем на суд к Воздвиженскому, в сектор Нестандартного мышления. Уж кто-кто, а Илларион Петрович разберется!
   — Неудобно как-то отрывать человека.
   — Ерунда! На то он и существует, этот сектор. Пошли!

* * *

   Илларион Петрович взглянул на часы. Давно было пора закусить. Он нетерпеливо нажал кнопку звонка.
   Вскоре в дверях появилась старушка со стаканом чая на подносе.
   — Хорошо, милый, что позвонил, — сказала она, ставя стакан на стол, совсем я, старая, ума лишилась. Никак не могла сообразить, кому раньше нести, тебе или Алексею Николаевичу. Ведь кубовая как раз посередине между вашими кабинетами. Я уж и вниз ходила, просила на машине посчитать, кому раньше подавать чай.
   — Ну, и посчитали? — с интересом спросил Воздвиженский.
   — Что ты, бабка, говорят. Тут умы получше наших бились, и то не решили.
   Про осла какого-то рассказывали бу… бу… бу…
   — Буриданов осел, — сказал Воздвиженский, — я знаю, канонизированная задача. Ладно, поговорю с дирекцией, чтобы кубовую перенесли в другое место.
   — Будь ласков, милый, а то как чай нести, так аж в пот бросает.
   — Хорошо, хорошо, иди.
   Илларион Петрович развернул пакет с завтраком и вдохнул аромат свежекопченого мяса, источаемый тремя бутербродами с ветчиной. Розовые ломтики, обрамленные белоснежным кантом нежнейшего жира. Воздвиженский откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Необходимо было решить, с какого бутерброда начинать трапезу. Как назло, они все были совершенно одинаковые.
   Кроме того, существовала еще неопределенность, связанная со свободой выбора в отношении первого глотка чая, который можно было сделать до того, как будет откушен первый кусок, или после. Словом, задача далеко выходила за пределы…
   — Можно к вам, Илларион Петрович?
   — Пожалуйста, пожалуйста! — Воздвиженский снова завернул пакет с бутербродами. — Чем могу служить?
   — Видите ли, — сказал Мышкин, — наши проекты вышли в финал конкурса и методами машинного анализа…
   — …нельзя обеспечить однозначное решение, — добавил Пышкин.
   — Понятно, — сказал Воздвиженский, — значит, стандартные методы мышления в этом случае…
   — …непригодны! — подхватили хором конструкторы.
   — Ну, что же, оставьте мне проекты, я подумаю.
   — Спасибо, — сказал Мышкин, кладя чертеж на стол.
   — Извините за беспокойство, — добавил Пышкин, пристраивая свое творение рядом.
   Илларион Петрович выждал несколько минут, подошел на цыпочках к двери, выглянул в коридор и, притворив дверь, тихо повернул ключ в замке.
   Некоторое время он с интересом разглядывал оба чертежа. Затем из массивного сейфа в углу кабинета были извлечены электронная модель черной кошки, датчик случайных чисел и соединительный провод.
   Теперь письменный стол заведующего сектором Нестандартных методов мышления превратился в тотализатор.
   Описав несколько замысловатых фигур, напоминающих танцы на льду, влекомая законом случайности кошка уверенно направилась к правому чертежу.
   Участь проекта «Триумф» была решена. Бросив его в корзину, Воздвиженский усмехнулся и поставил кошку между стаканом чая и пакетом с завтраком…
   Дожевывая последний бутерброд, он думал о том, как просто жить в этом сложном мире человеку, зараженному маленькими суевериями, особенно когда и дома есть настоящая живая кошка.
   Его размышления были прерваны звонком телефона.
   — Приветствую вас, Илларион Петрович! — шепелявил в трубку голос. — Вас беспокоит Гуняев. В связи с получением новой партии проектных машин тут у нас намечаются кое-какие мероприятия по линии кадров. Очень прошу помочь.
   — Хорошо, — сказал Воздвиженский, сметая крошки со стола, — пришлите списки.

Опыт профессора Эрдоха

   Обеденное время уже закончилось, и, кроме обычных завсегдатаев злачных мест да нескольких пар, танцующих под хриплые звуки, извлекаемые из причудливых инструментов маленьким оркестром, в зале ресторана никого не было.