Васильева Ксения. Извини, парень

   Она не девушка, все знает, - и Костыль эффектно пустил дым из сигареты кольцами.
   Вовчик испугался до дрожи. Он тоже все знал, но при отсутствии девчонки, девушки, женщины... Не говорить же об этом ребятам! Наверное, никто из них не занимается "этим" (теперь он знал, что "это" называется онанизм)!
   Поэтому он усмехнулся, чтобы не видели, как он испугался, и нарочито лениво спросил, - на когда её звать-то? - На когда хочешь, - ответил Костыль. - У тебя ведь первая будет? - спросил он безо всякой подначки.
   Вовчик хотел соврать, но слишком уважал Костыля, потому и, покраснев до маковки, только кивнул: да.
   Дело сварганилось быстро: Вовчик, понукаемый своей кодлой, которая по пятам ходила за ним, подошел к Тоське и, будто ухаясь в холодную воду, промямлил: Тось, приходи ко мне вечером, мне винишка достали...
   Винишко организовал тот же Костыль, у него везде были знакомства и даже в сельмаге, где торговала бойкая девка Зойка.
   Тоська по обыкновению облизнула губы, выпятила их и спросила капризно. - А шекалат будет? Я шекалат до обалдения люблю. - Будет, - совсем упавшим голосом заверил Вовчик, хотя абсолютно не представлял себе - откуда возьмется шоколад.
   Но Тоськины претензии на "шекалате" не окончились, она посмотрела на Вовчика искоса и снова капризно протянула. - А музычка у тебя есть?
   Честно говоря, Вовчику хотелось свалить от этой противной девчонки, которая, видимо, решила, что он в неё влюбился, а она сто лет ему была не нужна. Откуда он ей ещё музычку доставать будет?.. Чего ребята к нему привязались? Наверное, думают, что ему сильно хочется, а ему...
   Молчание Вовчика Тоське не понравилось, она вовсе не собиралась отказываться от свидания, мальчишка красивенький, и к ней не ровно дышит, поэтому, поняв, что подзагнула, Тоська сказала уже не лениво. - Ладно, есть у меня маг маленький, и битлы есть, я принесу.
   Конфеты притаранил от кого-то Славчик, сосед Вовчика по палатке.
   Все очень интересовались вступлением Вовчика в мужское сословие и спорили друг с другом: получится, не получится.
   Заткнул всех Костыль, он сказал, подумаешь, бабу трахнуть, да если она ещё хочет. Получиться, ещё как!
   Но всеведущий Костыль ошибся. Ничего у Вовчика не получилось, и не получилось больше никогда.
   Тоська явилась, припозднясь, так как считала, что "порядочная девушка" на свидание обязана опаздывать.
   Славчик давно ушел в кусты с одеялом и подушкой (пионервожатые выпивали в своем домишке, и оттуда неслись крики и песни), а Вовчик был напряжен до предела.
   Начало было нудным: Тоська лопала конфеты, все время перематывала пленку "на самую любимую" - "Мишел, май белл", которую он слушать уже не мог и, видно, ждала начала от Вовчика, а он, злясь и потея от злости, мучительно придумывал, - о чем бы с ней поговорить.
   Но тут она взяла инициативу в свои толстенькие, крепкие, красноватые от полнокровия ручки. - Ну, наша вожатиха дает...
   И стала длинно рассказывать, как их вожатиха бегает за физруком, а тот плюет на неё с высокого дерева...
   Вдруг Вовчик жутко захотел в туалет. Видимо, от волнения. - Я сейчас, - буркнул он и опрометью выскочил из палатки. А когда вернулся, то увидел незабываемое зрелище: Тоська лежала на раскладушке, расстегнув халатик, под которым ничего не было, и оглаживала свои здоровые груди... Полбутылки вина уже не было.
   Она посмотрела на него пьяно-туманным взором и сказала. - Ну, давай, а? А то мне идти, вон уж светает...
   Когда Вовчик увидел все, он поначалу как-то сильно возбудился и почувствовал, что у него "встал".
   Тоська это тоже заметила и хихикнула. - Сам маленький, а вон он какой большой, - и, раздвинув ноги, томно прошептала: ну, иди...
   Вовчик, трясясь, стащил треники и попер на Тоську.
   Она сама завалила его на себя, и он долго тыкался, как слепой кутенок, пока Тоська не сделала все, как надо, своей крепенькой, бестрепетной ручкой и только было заохала, как у Вовчика все исчезло.
   Будто и не было никогда этого большого красного красавца, готового на подвиг.
   Тоська двинулась и недовольно промычала. - Ну, ты чего? - Откуда я знаю, - чего?.. - мог бы ответить Вовчик, но вслух сказал, - я сейчас, Тось...
   На что Тоська снова промычала. - Скорее, а то сгорю...
   Но Вовчик каким-то десятым-двадцатым чувством, - скорее ощущением понимал, что ничего у него не получиться...
   Почему?
   Он не знал. Просто чувствовал, что ему не нравится потное горячее толстое тело Тоськи, её огромные груди с твердыми теперь шероховатыми сосками, - не нравится все...
   Как было хорошо, когда он был один и даже, когда только увидел голую развалившуюся напоказ Тоську...
   А вот когда надо было что-то делать с ней - ему и не хотелось, и было противно.
   Он ещё пошебуршился на ней, посовал свою загогулинку туда, к Тоське, но она вдруг выскочила из-под него и со слезами на глазах закричала. - Не умеешь, не лезь к красивым девчонкам! Я - ладно! А другая наломала бы тебе! Дурак! Импо!
   И, запахнув халатик, Тоська выбежала.
   Так получилось у Вовчика с "потерей девственности", которую с дамами он так и не потерял, но, в принципе, сам с собой потерял давно и весьма приятно.
   Пару раз он ещё пытался понять, может ли он быть с женщиной, хочет ли он и сумеет ли?
   Оказалось: не может, не хочет, не умеет.
   Возбуждаясь вначале от вида обнаженной и возбужденной дамы, он, подходя к самому интимному моменту и месту, внезапно терял всю мужественность под стоны или плач, или проклятия, - смотря по темпераменту несостоявшейся партнерши.
   И В.Н. прекратил эксперименты, поняв, что ему не дано то, что в принципе, дано каждому мужику.
   Но он нисколько не расстроился: ну что ж, он - таков. И, может быть, в этом заложен свой смысл - он свободен, свободен ото всего в мире, потому что самая основная зависимость мужчин и женщин - секс.
   Единственное, что он ещё про себя в этом плане понял, - тоже из опыта, - что он возбуждается и продолжает, и заканчивает со всем истинным трепетом тогда, когда со стороны наблюдает сексуальные действа. Они были, пожалуй, поинтереснее и подейственнее, чем одиночные любовные игры с самим собой.
   Понял он это в какой-то компании, куда его пригласили в качестве свободного мужчины, жениха, так сказать. Там В.Н. маялся от скуки, так как в начале дамы элегантно пытались клеиться к нему, но, поняв, что ни одна из них его не привлекает, отстали. Делать здесь ему было нечего.
   Парочки разбрелись, одиночки ушли, огромная квартира казалась пустой, и он стал бродить по ней, рассматривая комнаты, потому что единственной и страстной завистью его была - собственная квартира.
   Из спальни послышались голоса, дверь была приоткрыта, и он заглянул в щелку, - там развлекался хозяин дома с роскошной брюнеткой, худенькой, как мальчик, но с огромнейшей грудью и белым, как маска, лицом. То, что выделывал хозяин квартиры с этой дамой, - не поддавалось описанию.
   В.Н. не мог оторваться от этого зрелища, хотя понимал, что выглядит неприлично, но сделать с собой ничего не мог. И в процессе их игр он возбудился, пережил потрясающий подъем и, уже не думая ни о чем, расстегнул джинсы и проделал с собой все вместе с ними и в унисон. После бурного конца он не мог держаться на ногах и почти свалился у двери, с расстегнутым зиппером.
   Хорошо, что парочка была пьяна и сразу же от утомления и спиртного заснула, а то бы картинка возникла занятная.
   Его стали считать странноватым и постепенно перестали приглашать в компании.
   Друзей у В.Н. не было, людей он, в общем-то, чурался, они ему как-то совсем не были нужны.
   Жил он скучно, неинтересно, и даже секс-минутки с самим собой перестали быть чем-то тем, чем были в ранней юности.
   Тогда-то, в одну из тоскливых минут он выудил из себя идею-фантасмагорию.
   Но как выудил, так и затосковал ещё больше, потому что мечта была неисполнима.
   Что такое обычный фотограф?
   Изо дня в день фитюльки на паспорт или иной документ и изредка дурацкий портрет каких-нибудь провинциальных молодоженов, или мамаши со сворой деток, которые вопили и безобразничали все то время, пока шла съемка.
   Попал он в фотографы абсолютно элементарно
   В школе Вовчик учился на устойчивые тройки и не потому, что был глупее других, а потому, что ничто ему в школе не нравилось, - ни учителя, ни ученики, ни предметы.
   Дальше он учиться не захотел, хотя тетка умоляла его, но безрезультатно.
   Тогда тетка, работавшая в комбинате быта, в химчистке, уговорила приятельницу, заведующую фотографией, взять Вовчика подручным и поднатаскать его в этой, казалось тетке, вполне интеллигентной профессии.
   Ему было все равно, кем стать, кем быть, потому он безропотно пошел в фотографию, и вот до сей поры трудится на фронте запечатления лиц, нужных только родным и знакомым, и то вряд ли.
   А в России к этому времени стало возможным все, - именно так: все.
   Были б деньги.
   И уже взрослый мужчина, Владимир Николаевич Косухин, респектабельный и похожий теперь то ли на бизнесмена, то ли на преуспевающего журналиста, вполне смог бы осуществить свою идею, но...
   Но препятствием было отсутствие денег, то есть, конечно, не полное, он мог хорошо одеваться, к примеру. А вот уж что имелось у Владимира Николаевича, так это отменный вкус: он точно знал, какую сорочку нужно надеть к какому пиджаку и какие носки подойдут к данным туфлям, и какой нужен шарф, и как его надобно набросить на длинное пальто.
   Вскоре снова накатили на него парнишки в кожанах...
   Но теперь он просто не имел права отсюда уехать, пока не вскроет каждую паркетинку, не протрясет каждый миллиметр квартиры, - должны, должны быть эти проклятые деньги!
   Без денег он уже не мог дышать.
   И он тянул "кота за хвост", - говорил кожанам, что подумает насчет доплаты.
   В квартире он остался один. Алкаши то ли съехали, то ли их вообще ликвидировали, - комнаты стояли закрытыми.
   Работу Владимир Николаевич подзабросил, - сказавшись нездоровьем. Большей частью В.Н. сидел дома, в кресле, в полной тишине и, попивая любимый боржоми, пытался разгадать теткину тайну.
   Он уже простучал все, что можно и нельзя, поднял подозрительные паркетины, обыскал теткины кофты, пальто, плащ, платья, даже вывернул карманы фартуков, протряс кастрюли, старый чайник и треснутый кувшин...
   Ничего.
   От злости он решил все шматье, что принадлежало тетке, собрать и вынести к помойке, - пусть забирают бомжихи! Может, они найдут то, что он найти не смог.
   У них в маленькой комнате была антресоль, где тетка держала уже вообще рвань и огромный старинный чемодан, драный-предраный со старыми журналами: "Нивой", "Огоньками" за древние годы, какими-то газетами времен царя Гороха - то есть Сталина...
   Тетка говорила, что хранит все для него, чтобы однажды он взял эти сокровища, прочел и узнал многое из истории своей Родины.
   Но Вовчика не интересовала история его Родины, и чемодан пылился на антресоли.
   В.Н. залез на стул, подтянул тяжеленный чемодан к краю и столкнул его вниз - ещё возиться с ним!
   Чемодан, грохнувшись, раскрылся, - замки не выдержали, и из его разъятой пасти, из-под нескольких журналов - для прикрытия, видимо, потекли пачечки долларов.
   Владимир Николаевич подумал, что сошел с ума и у него пошли глюки от каждодневных мыслей о теткиных сокровищах...
   Дрожащей рукой он осторожно потрогал одну пачку... - она не исчезла и не превратилась в журнал "Большевик" за тридцать первый год.
   Владимир Николаевич несколько пришел в себя и, наконец, понял, что нашел теткин схрон! А он, болван, тряс чайник и фартуки!..
   В состоянии близком "кондратию", он выбрал пачки из чемодана и трясущимися руками, путаясь, по несколько раз пересчитывая, наконец, все пересчитал.
   Долларов было ровно двятьсот тысяч.
   Не в силах больше ничего делать, ни о чем не думать, В.Н. побросал пачки обратно в чемодан и полез в теткину аптечку, которую тоже собирался выкинуть, но слава Богу! - не сделал этого, нашел там корвалол и анальгин, принял две таблетки, запив их прямо из пузырька.
   Дико разламывалась голова, тряска постепенно перешла в крупный редкий вздрог, сотрясающий с ног до головы. ... Не хватает сейчас подохнуть среди долларов!
   Вот порадуются эти амбалы в кожанах, когда все это увидят!
   Но тут же посмеялся над собой, а тебе не все равно будет, кто найдет?..
   Мельком, но с обидой, он подумал, что, наверняка, денег было больше, а тетка потратила на всякую чушь!
   Он бросился к теткиной тумбочке, где у неё среди всякого хлама валялись брошечки, браслетики, бусы, кулоны и прочая, казалось ему раньше, ерунда.
   Сейчас он выгреб все это и стал рассматривать: конечно! На всем стояла проба высшего качества золота!
   Его тетка носила ежедневно на себе целое состояние! Ну и ну! А он-то, придурок недоделанный! И в голову не приходило, хоть разок посмотреть колечко или брошку, - а вдруг проба?
   Обвела она его вокруг пальца как маленького! А что если бы не роковая для неё машина? Так и жили бы они "не тужили", вернее она бы не тужила, накупала бы себе всякой всячины, до бриллиантов бы доехала, а он бы довольствовался алым пиджаком, очередными джинсами и ежедневными бананами...
   Владимир Николаевич все сидел и сидел в кресле, не в силах двинуться.
   А в голове стучало: откуда? Откуда у его тетки ТАКИЕ ДЕНЬЖИЩИ?
   Украла?..
   Вероятнее всего. Как? У кого?..
   И вот пока Владимир Николаевич размышляет и допытывается у своей сообразительности, что и как, расскажем историю теткиных сокровищ.
   ОТСТУПЛЕНИЕ. ИСТОРИЯ ТЕТКИ И ЕЕ БОГАТСТВА
   Они были погодки: Лариска и Аллочка, именно так: одна - всегда Лариска, другая только - Аллочка.
   Они были очень разными, вовсе не похожими друг на друга. Никто и никогда не подумал бы, что эти девочки - сестры.
   Лариска была толстенькая, здоровенькая, веселенькая и хорошенькая. Аллочка - заморенная худышка, и хороши у неё были только глаза - как у несчастного безмамкиного теленка: большие, темные и грустные. И потому все внимание в семье было отдано Аллочке, бедняжке, а Лариска росла, как трын-трава, нимало не беспокоя своих родных. И характер у неё сложился независимый и простой - контактный.
   В Аллочке же всегда существовали зажатость, робость и недоверие к людям. Но, как ни странно, в девичьем возрасте Лариска, пышущая здоровьем и весельем, совсем не имела кавалеров, тогда как Аллочка, так и оставшаяся "бледной немочью", водила за собой хвост парней, ничего для этого не делая.
   Возможно, каждому хотелось стать её защитником и опорой, а Лариска отпугивала своей бурной жизненностью. Так и казалось, что эта веселая красивая девка на второй день станет лупцевать своего благоверного.
   Аллочка очень скоро выскочила замуж за красивого бравого парня, который буквально на руках её носил и пылинки сдувал, а Лариска осталась девственницей и не потому, что совсем уж никто не домогался её, а потому что домогались всегда пожилые, солидные и не бедные, а ей такие не нравились. Ни один молодой парень серьезно не ухаживал за ней, так, прихватит за мягкое место и вся любовь.
   У Лариски характер подпортился, но она не давала этого замечать, была не дура.
   Вскоре Аллочка забеременела, и её бравый муж расстроился неимоверно: оказывается, ему совсем не нужны были какие-то там дети, он хотел иметь жену-ребенка и ничего более.
   Бравый бросил беременную Аллочку, которая в муках родила маленького Владимира Николаевича и рыдала над ним так, что у неё пропало молоко.
   От огорчений матушку сестер хватил смертельный удар, отец очень быстро женился на другой и укатил с ней куда-то на её родину, в деревню.
   Сестры остались одни, и тут Лариска показала, на что она способна.
   Она выходила очень маленького и дохленького мальчонку и стала как бы его матерью, потому что Аллочка после измены так и не пришла окончательно в норму и все рвалась куда-нибудь уехать.
   В конце концов она завербовалась в Норильск в какую-то строительную контору, Лариска её не отговаривала, хотя это решение при аллочкином-то здоровье было, естественно, губительным.
   Аллочка уехала, бросив на руки Лариске младенца и, написав одно письмо, неясное и непонятное, сгинула навечно.
   Лариска не пыталась её разыскивать. Сама же она устроилась работать приемщицей в химчистку, рядом с домом, чтобы всегда быть в курсе событий Вовчиковой жизни, который стал для неё светом в темном мире.
   Никто не знал, как завидовала Лариска богатым людям, которые могли поехать с детьми на море, могли купить любую игрушку, любую сладость, доставлять ежедневные радости своим детям.
   Она со всеми была ровной и веселой.
   В химчистке её любили, потому что она заменяла девчонок, когда тем надо было бежать на свидание, и могла почистить сама какую-то вещь вместо запившей мастерицы и вообще была человеком нужным и безотказным.
   Начальство всегда выписывало Лариске премию, а на то, что она за срочность иной раз берет деньги себе в карман, закрывало глаза.
   Все знали, что Лариска одна воспитывает племянника, сына сбежавшей несчастной сестры, и мальчик ухоженный, вежливый и хорошенький.
   Очень хорошо относилась к Лариске и Татьяна Сергеевна, старенькая одинокая учительница на пенсии.
   Когда-то Вовчик у неё учился, и у Татьяны Сергеевны и у Лариски остались общие интересующие их разговоры о воспитании.
   Иной раз и не надо было что-то чистить, но старушка находила какую-нибудь вещичку и шла в химчистку, чтобы поболтать с Ларисочкой.
   Татьяна Сергеевна часто приглашала Ларисочку к себе, и та стала к старушке заходить.
   Рассказала учительница Лариске о своей маленькой тайне: у неё есть приемный сын, но он все время живет за границей, секретно там работает и бывает здесь очень редко. К ней, конечно, заезжает, привозит подарки, денежек дает... ... У всех какие-то деньги водятся, только не у них с Вовчиком, с горечью думала Лариска и ещё подумала, что никакой не дипломат старушкин сын. А,поди, мафиози или рэкетир. Но это мужик. А им с Вовчиком что делать?
   Судьба же кое-что предпринимала...
   Как-то к концу рабочего дня, (дело было зимой, в холодный темный декабрь,) в химчистке остались двое: Лариска и самая дурная мастерица, тетя Клава, всегда полупьяная и вечно обвешенная жалобами клиентов, а сейчас прикорнувшая на мешках с моющими средствами.
   Тут вдруг и приплелась в химчистку Татьяна Сергеевна.
   Лариска не очень вникала в её рассказ о том, что приехал сын, куда-то умчался на часок и нет его уже второй день...
   Это Лариску не взволновало - у неё самой хлопот полон рот, но когда старушка сказала, что хочет почистить сыново пальто, она несколько заинтересовалась, - какой-никакой куш будет. Тем более, что старушка сказала, что сын только что вернулся из-за границы ( Лариска про себя хмыкнула - "заграница"! Та еще, наверное!) поэтому она ласково Сергеевне сообщила, что сама почистит пальто.
   Татьяна Сергеевна порадовалась тому, что пальто почистит сама Ларисочка, - и в этом было обоюдное удовольствие: Лариска чистила на совесть и за это получала от добрейшей бабульки конфетки и денежки.
   Но на этот раз все оказалось сложнее, и Татьяне Сергеевне было даже перед Ларисочкой неудобно.
   Пальто у сына, ну, просто неподъемное, ей самой его не стащить, а грязное! В шкаф этакую-то грязь не повесишь. Может ли Ларисочка зайти к ней и пальто взять? Сын бы помог, но как приехал, как забросил в каморку это пальто, тут же исчез, сказав, что ненадолго, а самого вторые сутки нету. Татьяна Сергеевна заплакала.
   Лариска тут же усадила её за чаек, который всегда у них был в термосе и уверила, что сын или загулял или пошел по начальству, мало ли какие сведения он
   привез из этой заграницы! Бабка успокоилась.согласилась, и, довольная, уползла.
   Наконец-то Лариска смогла уйти и бойко запрыгала к бабульке.
   Та приняла её по-царски, завернула тортика ещё и Володечке и дала пальто.
   Оно действительно было грязное и тяжеленное, даже для Лариски. ... Что, он туда кирпичей насовал? подумала она, и мысль эта что-то задела, черканула внутри.
   Лариска попросила какую-нибудь сумочку, и бабка живо вынесла ей симпатичную большую сумку.
   Вовчик, на счастье, отсутствовал, когда Лариса притащила пальто домой. Она тут же поняла, что кирпичи - не кирпичи, а в пальто что-то зашито, что-то похожее на бумаги... Может, секретные документы, подумала она. А за них и отступного можно взять! Не бросай, где ни попадя!
   Она закрылась в своей комнате, вспорола ножницами подкладку, бортовку, короче, - распатронила пальтецо и увидела... пачки иностранных денег! долларов.
   Она ошалело смотрела на это невиданное богатство, и в голове у неё пронеслось: вот тебе и бабулька, слепая, хромая!
   Но тут же поняла, что бабулька ни фига не знает, иначе не собралась бы пальтецо в чистку отдавать...
   Да ещё и без квитанции, так, - прямо Лариске в руки!..
   Ну, надо же такое! Это, конечно, её сынок-придурок припрятал ворованное! А теперь скрывается...
   Происшествие взбудоражило её до полной паники. Что делать? Как все рассчитать? Ведь именно тогда, когда, казалось, все плохо и впереди беспросвет, - тут вдруг и подоспела, откуда ни возьмись, подмога! Конечно, деньги чужие...
   Но если судить здраво и откровенно: кому они нужны? Бабе Та Отслюни малость - до конца её жизни с лихвой хватит. Ее сынку названому? Этому да! Но. Но денежки-то уворованные. Точно. Поэтому малой и скрывается...
   Его найдут, - не ходи к гадалке! И денежки попадут опять к тому, у кого их и так немерено. Значит, как ни крути, - эти доллары должны принадлежать им с Вовчиком.
   Все как по-писаному сложилось: старуха со своей просьбой притащилась к ней в химчистку чуть ли не в ночи, никого там не было, одна пьянчуга дрыхла в подсобке...
   Таким вот логическим путем Лариска подобралась к итогу: бабке эти деньги, как рыбке - зонтик, парень - не жилец, как он ни прячься. А они с Вовчиком - нищие.
   Но встала во весь рост проблема, о которой и думать было страшно: баба Таня знает, что отдала пальто Лариске почистить и не знает, что там деньги.
   Пальто можно почистить и отнести бабе Тане.
   Ну, и что дальше?
   А дальше, к примеру, появляется её сынок названый... ... Куда, старая дура, пальто подевала? Ах, в чистку отдала? В какую? Кому? И придет конец мечтаниям и самой ларискиной жизни.
   Она задрожала.
   А если так: сына бабитаниного взяли, допросили, как надо, он раскололся, и опять та же картинка, - куда, старая дура, пальто подевала?..
   Но вариант есть.
   Такой жуткий, что потом Лариска изошла, когда о нем подумала. ... Вот, если бы с бабой Таней вдруг удар случился! И её бы не стало... Тут и спросу нет. С кого спрос? Кто знает, куда она таскалась вечером и кто к ней приходил? С соседями она не знается, говорит, любопытные, во все нос суют... Кто еще? Никто. Значит... Значит, пора бабе Тане на упокой. Никто о ней печалиться не будет, никому она не нужна.
   А Лариска поминать её станет добром, - каждый божий день!
   И цветочки на могилку принесет, и свечечки поставит, и на себя епитимью какую-нибудь наложит - за грех.
   Опять заколотило Лариску, но она уже знала, что сделает ЭТО. ... А как? Как получится... Только по-быстрому надо.
   Она, наконец, посчитала, сколько же денег, - оказалось ровно миллион..
   Лариска вынула почему-то сто тысяч и засунула под матрац на кровати. Остальные положила в драный чемодан, прикрыв сверху старыми журналами и газетами.
   Так что, если кто залезет, то увидит старые журналы...
   Но это, конечно, смешные "прятки"! А что делать? Куда класть?..
   Если уж придут, то найдут, извините, и в прямой кишке.
   Итак, завтра до работы она зайдет к бабе Тане и... там будет видно.
   Лариска улеглась в постель и лишь под утро её сморило, и не сном, а каким-то бредом с ужасами, о которых она заставила себя утром забыть.
   Вовчик ещё спал, когда она поднялась, выпила чаю, надела самое красивое почему-то свое платье, сильно, правда, поношенное, но сохранившее яркий васильковый цвет.
   Взяла летние тонкие перчатки (не забыла об этом!).
   Сложила как следует пальто, запихнула его в ту же иностранную сумку и отправилась.
   В это утро она все замечала и отмечала: и мороз с промозглостью, и сероватый туман, и каждого встретившегося ей человека.
   Татьяна Сергеевна открыла ей сразу и обрадовалась: как? Уже, моя дорогая, вычистила? - Нет, что вы, Татьяна Сергеевна! Только иду, забежала вот... К вам погреться, мороз страшенный, а я мимо иду... - бормотала Лариска, бочком пробираясь в комнату. - И молодец, что зашла! - Похвалили баба Таня. - Я как раз чай пить собралась, у меня сухарики ванильные есть... Сейчас чайник...
   Лариска не дала ей встать. - Что вы, Татьяна Сергеевна, я все сделаю... - И пошла на кухню.
   А ей вслед бабка говорила, что спасибо Ларисочке за заботу, потому что у неё самой так болят руки, что она ими и пошевелить не может. А что сына по сию пору нет как нет...
   Это порадовало Лариску и как-то её отпустило немного: совсем инвалид бабка, на кой ей такая жизнь, - благодеяние Лариска совершает. Да и сынка уже прибили, поди.
   На кухне Лариска сняла с плиты чайник, сделала заварку (зачем?!), насыпала в тарелку сухарики, не соображая уже ничего. В кухонном столе, с ножами и вилками, лежал металлический молоточек для отбивания мяса.
   Лариска подержала в руке - тяжелый...
   Обернула его полотенцем зачем-то, сунуть было некуда, платье без карманов. Сообразила: надела фартук, там оказался большой карман, пихнула молоток туда, полотенце свисало из кармана все вроде бы, как надо.