Васина Нина. Интернат, или сундук мертвеца

   — Фактически ты провезла наркотик, на тебя заведено дело. Я пока занят — похороны, проблемы с разделом территории, а вот потом очень внимательно твое дело отслежу. Тебя обыскивали, когда ты в органы прибежала? Наверняка слезы, крики радости, а обыска-то и не было! Дело, оно завершения требует.
   — Нет никакого дела! Ева, скажи!
   — Есть дело, — сказала Ева, — секретарь прав.
   — Я его убью, — шепотом проговорила Далила.
   — 3-з-зачем меня убивать, я только дергаю за ниточки, не хочешь — не дергайся.
   — Я адвоката убью!
   — Это по-пожалуйста, только его отстрельщик раньше убьет. Кстати, Ева Николаевна, что там у нас насчет отстрельщика, он в безопасном месте? Или охотится за тобой?
   — Он пока сидит. — Ева только теперь почувствовала холодный приторный страх и отвращение. Все было в работе, но так ее еще не подставляли.
   — Сидит, значит. Ну и ладно! Подведем итоги? Вы возвращаете мне журнальчик, я говорю спасибо. Вы не возвращаете мне журнальчик, я не против, только будете мне должны. Придет время, я напомню про должок. А дело это заведенное отслежу, можно будет чего-нибудь добавить при случае.
   — Ты знал, что мы сразу потащим наркотик в отдел, ты же знал! — Ева с трудом сдерживалась, чтобы не наброситься на Никитку.
   — Да нет, — секретарь широко и белозубо улыбнулся, — я иногда смел помечтать, что вас обнаружат на таможне и посадят, вот это была бы настоящая хохма, праздник души, можно сказать! Ну, попрощаемся?
   — Ты объявил мне войну, ты это понимаешь? — поинтересовалась Ева.
   — Да? А я думал, что у нас спортивный турнир. Пока я веду! — Никитка постучал в дверь автобуса, когда она открылась, повернулся и помахал рукой.
   — П-пока, девочки.
   — Застрели его немедленно! — Далила стала трясти Еву. — Здесь, на кладбище!
   — Ну да, размечталась! И тебя пришлют меня тестировать, да? Успокойся.
   — Как я могу успокоиться, он же в любой день может подложить наркотик, позвонить, а на мне уже есть провоз!
   — В этом провозе нас было двое. Ладно, извини меня.
   — Что еще случилось?
   — Ну извини, я плохо себя вела. Я тебе не верила. Мне надо отдохнуть.
   — Это ты про наручники? — Далила глубоко вздохнула, успокаиваясь. — Да ладно, даже интересно. «Это моя женщина!» — передразнила она Еву. Смеха не получилось. Обе грустно улыбнулись. — Мы что, теперь здесь жить будем? — Далила показала рукой в окно. Мимо автобуса один за другим отъезжали шикарные машины.
   Послышался пронзительный звук милицейской сирены. Автомобили притормозили.
   К автобусу подкатил заляпанный гаишный «форд». Из него вышел Валя Мураш и постучал по автобусу.
   Далила вышла первой.
   — У вас все в порядке? Я насторожился — вроде сходка здесь, притормозил всех.
   Слушай, может, прошвырнуться у них по багажникам? — Мураш показал Еве на застывшую шеренгу. — То-то железа нагребем!
   — Не надо. Скажи, чтобы до города ехали сзади. — Ева спрыгнула в снег и пошла к «форду».
   Через полчаса медленной «экскурсионной» поездки со скоростью не больше тридцати Мураш не выдержал:
   — Хватит эскорта или еще прокатимся?
   — Да черт с ними! — Ева махнула рукой.
   — Нет, красиво же едем! — Далила смотрела в заднее стекло. Она насчитала на спуске четырнадцать машин. Они строго, одна за другой, плелись за гаишным «фордом».
   Мураш нажал на газ, «форд» рванул радостно и плавно к зажженной огнями Москве.
 
   Мураш привез женщин в небольшое казино на Ленинском. Тускло светилась синяя надпись на желтом фоне, холодный ветер прогнал с улицы всех прохожих. Внутри, за массивной дверью со швейцаром в ливрее, было тоже немноголюдно. Пахло дорогими сигарами и цветами.
   — О черт! — Мураш споткнулся и стукнул себя по лбу. — Мужики сказали мне приготовить цветы для вас! — Он показал букеты в огромных напольных вазах.
   — Мы любим розы! — заявила Далила, сдерживая дрожь. Она так и не согрелась. — А что мы здесь будем делать? И где они, эти мужики?
   — Это такой закрытый клуб для своих, все будет очень уютно, вот только цветы!..
   — На улице у ресторана продают в киоске. — Ева кивнула на дверь. — Эй, я люблю розы, и чтобы розовые были, обязательно розовые!
   — Я мигом, пройдите вон туда, за портьеру, там дверь, вас ждут.
   — Я — сначала в туалет, — сказала Ева, когда Мураш убежал.
   В туалете она достала косметичку и за десять минут разукрасила себя под изумленным взглядом Далилы. Вытащила из сумки туфли на тонком каблуке.
   — Поминки так поминки, — сказала она в свое обработанное лицо в зеркале и провела быстрым языком по кровавой помаде. — Запрячешься? — предложила она Далиле, протягивая косметику.
   — Нет, спасибо, еще разревусь и потеку.
   — Не потечешь, отличного качества товар, можешь обрыдаться и облизать кого угодно — следов не останется!
   — Где ты это взяла?
   — Ну, я же успела в парикмахерский салон перед похоронами!
   — Разве что губы, — неуверенно всмотрелась в свое измученное лицо в зеркале Далила.
   Сергей Ковалев расставлял в уютной комнате для гостей принесенные Мурашом розы.
   Волков полулежал на длинном диване, перебирая струны гитары.
   Дверь открылась. Первой вошла Ева, медленно стаскивая с головы теплый черный шарф. Мураш застыл со штопором в руке, Волков приподнялся, открыв рот.
   — Вот это класс! — сказал Ковалев.
   Голова Евы была выбрита, только на самой макушке топорщилась двухцветным невысоким ежиком симметричная пятиконечная звезда, одним лучом опускаясь ко лбу. Глаза Ева подвела очень сильно, растягивая темно-синюю окантовку к вискам, с висков свешивались два крошечных колокольчика на тонких цепочках. Она медленно, не дождавшись помощи от остолбеневших мужчин, сняла длинную меховую куртку и оказалась в черном облегающем платье.
   Опомнившийся Мураш успел подхватить куртку Далилы. Далила была в белом. Матово темнели в золотой крупной цепи на груди огромные жемчужины, путаясь в тяжелых желтых волосах.
   — Ну что, мальчики, обещали еду и песни! — Ева прошла к столу и выбрала место подальше от Волкова.
   — Кто это тебя так… деноминировал? Поминать будем? — Ковалев поднял бутылку. Волков закрыл ладонью свою рюмку.
   — Только без тостов, — попросила Далила, выпила темное густое вино и залилась слезами.
   — Ну, ты уж совсем. — Мураш заволновался. — Я розы купил, смотри какие! Угодил?
   Далила отворачивалась, вытирая лицо.
   — Он купил бинокль, мы смотрели в него на этот дворец. Ты сидела с мальчиком на балконе, это было вот только что! — сказала она.
   Ева стиснула зубы и показала Ковалеву налить ей еще.
   — Отличные розы! — похвалила она Мураша, оторвав розовый лепесток и съев его. — Далила, будешь?
   — Что? Нет. Он радовался как ребенок, когда тебя нашел. Знаешь, что я заметила? Старики, они становятся чересчур эгоистичны в своих желаниях. — Далила моментально захмелела, плакать перестала. — Этот их эгоизм, он такой странный, он раздражает. А у детей — нет. Тебя это не удивляет?
   — Нет, — уверенно сказала Ева, обдирая вторую розу и закрывая от удовольствия глаза.
   — Да смерть — это вообще не грустно. Это как необходимость! — Ковалев налегал на еду, Мураш заинтересованно смотрел, как от роз остаются култышки пестиков с анемичными тычинками по краям.
   Волков не ел и не пил, он тихо перебирал струны, глядя не отрываясь на Еву.
   — Волков, ты прикуси чего-нибудь, неудобно! — Ковалев толкнул его, Волков тут же покорно потянулся к тарелке с бутербродами.
   — Ты съела три розы! — не выдержал Мураш.
   — Я говорила, что очень их люблю! Кстати, попробуй, после вина — то, что надо! Царство ему небесное, Казимиру-страннику. Хватит реветь! — прикрикнула Ева на Далилу. — Лучше спой. У нее голос тягучий, как теплый мед, — объяснила она.
   — Я не могу петь, когда плачу, я лучше буду есть.
   — Пусть Ковалев споет, он у нас знаток сентиментального романса, — предложил Волков, протягивая гитару.
   — Да, вот эту: «Большою мухой золотой нас заманила смерть с тобой…» — Мураш мечтательно пропел, дирижируя себе вилкой.
   — Не надо про смерть! — попробовала возразить Далила с набитым ртом.
   — У него все про смерть. Но очень красиво.
   — «Под лунною льдинкой», — категорично заявил Волков.
   — Да, не надо про смерть, давайте про льдинку. — Ева поудобней устроилась в кресле, она согрелась и расслабилась.
   — Под лунною льдинкой, — проговорил Ковалев, не трогая струны, — нет женщины краше. Брюнетка? Блондинка? Моя или наша? — После секундной паузы он быстро и профессионально тронул струны и запел красивым высоким голосом:
   — На звездной цепочке мгновенной любви меня за собой в черноту уведи!
   — Это грустный романс, — попробовала протестовать Далила.
   — Я так осторожен, почти что безгрешен! Погон запорошен и взгляд безнадежен. В колючей метели глаза, как угли. Исходом смертельным опять обмани! — Ковалев пел, глядя на Еву. — Я в пулю последнюю больше не верю. Я там, где стоят за простреленной дверью. — Теперь он резко отстукивал ритм ногой. — С клеймом на свободу, менты-сыскари! Смертельным исходом меня одари!
   — Боже, какие страдания! — вздохнула после затянувшейся паузы Далила. — Мужчина, выпрашивающий смерть у женщины, — это очень нездоровое поведение.
   — Только не надо анализировать! — возмутился Мураш. — Я не люблю, когда мне объясняют песни!
   — Мальчики, — сказала шепотом захмелевшая Ева, — откуда этот невыносимый романтизм? Почему в органах самые отъявленные циники и самые сопливые романтики рядом? Далила, давай мою любимую! — приказала она и стукнула по столу кулаком.
   — А какая это — твоя любимая? — заинтересованно спросила Далила, принимая у Ковалева гитару.
   — «Ты моешь пол — я на тебя смотрю!»
   — Это интересно. — Волков заговорил с полным ртом, он наконец принялся за еду и перестал смотреть на Еву. — Тяжелый женский труд, унижения, господство мужчин!
   — Да нет, — успокоила его Далила, — это мужчина моет пол, а женщина на него смотрит.
   — Так не бывает, — категорично покачал указательным пальцем Ковалев.
   — Ты моешь пол — я на тебя смотрю, — запела Далила низким голосом. — Твой ловкий зад уже почти люблю. — Она подмигнула оторопевшему Волкову. — Вдруг обернешься, счастьем испугав, мой нежный страж, мой преданный слуга! Моя дыра в пространстве голубом, — проговорила она проникновенно речитативом, — а может, розовом, я не пойму каком! На Млечный Путь — квадратный поцелуй, — Ева подхватила любимую строчку, тихонько позвякивая вилкой о бокал, — к моей любви приставленный холуй! Таскаешь мне каштаны из огня и, бубенцом пронзительно звеня, изображаешь утром соловья.
   Далила еще поиграла просто так, без слов, задумчиво глядя в темное вино своего бокала.
   — Это что, хохма? — спросил Мураш.
   — Это жизненная установка, — улыбнулась Далила.
   — Нет, — усмехнулся недобро Волков, — это профессиональное заболевание.
   — Может, и заболевание, — неожиданно легко согласилась Далила. — Главное в моей профессии — отношения между людьми, а люди — это мужчины и женщины.
   — Слушайте, бравые красавцы, раз мы уже наклюкались, наелись и спели, пора перейти к обсуждению профессиональных проблем или к рассказыванию анекдотов, — предложила Ева.
   — Нет, — Ковалев встал и включил магнитофон, — будем танцевать.
   — Я буду танцевать с Волковым, — отвергла Ева руку Ковалева, — пусть он меня сразу придушит.
   — Я не танцую, — буркнул Волков, глядя в тарелку.
   — Он врет, он в школе был чемпионом по бальным танцам, только партнерш часто менял, — заявил Ковалев.
   — Какое совпадение, я тоже занималась танцами, вот и оттянемся! — Ева раздвигала кресла, ей помогал Мураш.
   Волков вспотел, как только взял руку Евы. Они несколько секунд потоптались на месте, приноравливаясь друг к другу, потом стали танцевать без касаний, повторяя зеркально каждое движение друг друга. Только через несколько минут Волков решился и, схватив поудобней партнершу за руку чуть повыше кисти, приподнял ее, уложил на себя спиной. Ева почувствовала, что он не дает ей ни секунды на собственное движение. Она только подчинялась. Переплетая ногу с его ногой и закидывая назад прогнувшееся тело, Ева почувствовала возбуждение Волкова, вскинулась и оттолкнула его двумя руками, но Волков и это ее движение обыграл, продолжив в танце шутливый поединок. Поймав удирающую партнершу и прижав к себе так сильно, что Ева услышала, как его сердце бьется ей в грудь, Волков приподнял женщину и поставил ее ноги на свои. Ева растерялась, прислушиваясь к себе.
   Она словно отключилась, перестав сопротивляться, послушно вертелась и прогибалась на его руке, в этот момент она видела пространство подстолья, темный низ дивана и коленки Далилы, танцующей неуверенно с Мурашом.
   Ковалев выключил музыку. Он был бледен, разлил оставшееся вино по бокалам и предложил выпить. Волков стоял, прижав к себе Еву. Она хотела освободиться осторожно, потом более уверенно. Волков держал ее крепко, не шевелясь, глядя спокойно куда-то вверх. Ева наступила тонкой шпилькой на узкий длинный носок блестящей туфли. Она услышала, как продавливается кожа и шпилька протыкает ногу.
   Волков опустил глаза ей в лицо и чуть улыбнулся.
   — Женские штучки! Отчего бы не применить кое-что из того, чему я вас учил? — Он разжал руки.
   — А это будут уже мужские штучки, — сказала Ева, вытаскивая каблук.
   — Мальчики, спасибо за все, нам пора, да? — сказала Далила, глядя на Еву.
   — Я отвезу всех, я не пил. — Волков потянулся за курткой.
   — Далила, — предложила Ева, когда Волков вышел, — помоги доброму дяде с машиной.
   — Ладно уж, я могу и просто за дверью постоять! — обиделась Далила.
   — Ну, солдаты свободы и незаконной справедливости, расскажите, что и зачем? — Ева смотрела на Ковалева и Мураша весело, совершенно трезвая.
   Мужчины переглянулись.
   — Я знаю только про Золотую Жабу, — вздохнул наконец Ковалев.
   — Это разговор не для такого места! — воспротивился Мураш.
   — Ну, в двух словах, — попросила Ева.
   — В двух словах это так. В организации есть проблемы, но самая навязчивая — это использование полученных от всех структур сведений для собственной выгоды. Поступило несколько сигналов. Кто-то из «погон» пользуется информацией и предупреждает приговоренного за деньги. Мы условно обозвали его Жабой, а месяц назад узнали, что за один сигнал он получил столько, что теперь позолотел. Мы думали, что ты сможешь нам помочь.
   — Слушай, Ковалев, ты меня извини, если я плюну в твою преданную дружбу, но одну Жабу я могу тебе назвать сразу.
   — А ведь это Волков предложил тебя. Он сказал, что только полная и бессребряная идиотка сумеет в этом разобраться.
   — Что, так и сказал — «идиотка»?!
   — Так и сказал. Он сказал, что знает только одну такую. Принципиальную. А ты как раз тогда отстреливала на допросах плохих мальчиков. Ты пойми, — он задержал выходящую Еву и говорил ей тихо, в самое лицо, — мужику это не раскрутить, мы уже все, кто кого знает, друг друга обвинили, переругались и — по нулям. А тут такое дело, понимаешь, вот, к примеру, надо узнать у Феди Самосвала, кто ему заказал побег Слоника. Ты же понимаешь, разрабатывается план, начинает закручиваться клубок, а одна нервная девочка — раз! — перерезает Феде горло. Ладно, черт с ним, сказал тогда Денисов, не может же быть, чтобы она действовала по приказу, в конце концов найдем любовницу Слоника, у нее что-то должно быть. Сама знаешь, что было дальше. Без тебя, как говорится, никуда. Подожди, не беги. Я что хотел сказать… Поехали ко мне. — Ковалев сцепил зубы и отчаянно глянул в потемневшие глаза.
   — Втроем, — сказала Ева, чуть улыбаясь.
   — А она согласится? — обрадовался Ковалев.
   — Я про Волкова. Ты, я и Волков. Ковалев посмотрел недоверчиво и с обидой.
   — Почему Волков? Он говорил, что он… и ты… Вы…
   — Поговори с ним. Я согласна только втроем.
   — Да что такое, в конце концов! — закричал Ковалев.
   — Пока, красавчик. — Ева провела быстрыми пальцами по его щеке и черным волосам у виска.
 
   Женщин высадили в темном дворе, Ковалев проводил их до дверей на четвертом этаже, вернулся к машине, вытащил Волкова и размахнулся, готовясь припечатать кулак на удивленную физиономию.
   Волков увернулся ловко и оттолкнул армейского дружка не очень сильно от себя. Потоптавшись, Ковалев пошел на второй заход.
   — Эй, ребята, кончай дурить! — попросил обалдевший Мураш. — Ну, какие проблемы?
   — Значит, втроем, да? — крикнул Ковалев и набросился на Волкова.
   — Уймись! — Волков еще не понимал и избегал ударов медленными спокойными движениями.
   — Значит, она хочет только с тобой, да?! — Ковалев разогнался и пошел на таран.
   Побледневший Волков сделал незаметную подсечку ногой, сел сверху на мычавшего противника и завернул его руку за спину.
   — Это она сказала? — спросил он, наклонившись.
   — Убью! — промычал Ковалев. — Может, у меня любовь!
   — Такое любить!.. Это надо быть больным. — Волков встал и поднял друга. — Ты захотел перепихнуться с ней, так ведь? И по глупости сразу же и сказал?
   — Так и сказал, — подтвердил удивленно Ковалев. — А она говорит, что только втроем. С тобой. Нет, а в чем дело вообще? — закричал он усевшемуся за руль Волкову. — Ты же глаз с нее не сводишь!
   — А я больной. — Волков завел мотор.
   — Ребята, — сказал оперуполномоченный Мураш, — а я от психолога балдею!
   Далила и Ева сидели в ванне в пене друг напротив друга. Ева ела апельсины, отдирая с гримасой липучки цепочек с висков. Далила пила сок.
   — Что-то ты мне кажешься грустной, — предложила тему Далила.
   — Да, грустновато, — согласилась Ева.
   — Давай угадаю.
   — Ну давай.
   — Ковалев предложил тебе поехать к нему, а ты сказала, что хочешь к Волкову.
   — Ну, знаешь! Ты мне просто подняла настроение! — Ева шлепнула в пену очищенный апельсин, Далила заслонилась от брызг.
   — Тем, что угадала?
   — Нет, тем, что не угадала. Я предложила ему втроем. С Волковым. Вот такая я зараза.
   — Действительно озадачила. А зачем?
   — Да так. Неистребимая тяга к красивым чувствам. Розы, вино, романсы, а в конце — поехали, мол, перепихнемся по-быстрому. Смешно стало. Я и сказала первое, что пришло в голову. Нет, а ты-то почему приплела сюда Волкова?
   — Я видела в окно, как они дрались во дворе. Никакой интуиции у меня нет. Просто увидела и сделала вывод. Как оказывается — не правильный. Но тебе надо серьезно над собой поработать. Почему это в такой ситуации первое, что приходит тебе в голову, — это втроем?!
   — Подожди. Помолчи. Это все ерунда. Есть проблемы посерьезней. Их две. На тебя завели дело, меня отстранили от работы.
   — Делов-то! — храбрилась Далила.
   — Сядешь на пару лет в тюрьму, не так заговоришь. Это же уголовное дело, чем бы оно ни кончилось, ты будешь на учете. Как только этот козел… этот рыжий хороший мальчик захочет тебе сделать плохо, он найдет способ. И я совершенно не знаю, чего хотят от меня. Жизнь перевернулась вверх тормашками.
   — А мне пора сменить профессию, — вздохнула Далила. — Ты меня заразила, мне теперь хочется всех перестрелять. А странно, мне показалось, что он от меня балдеет. Совсем нюх потеряла!
   — Ты о ком?
   — Адвокат! Я тоже от него балдела. У меня такое чувство было, что мы потеряли память, но жили раньше вместе. Смотрим друг на друга, и каждый жест знаком.
   — Вредное ископаемое насекомое твой адвокат! — Ева встала во весь рост. — Вот его слуга — это просто находка.
   — Как же он мог так со мной обойтись? А у меня грудь больше! — Далила показала пальцем на таявшую на сосках Евы пену.
   — А у меня красивей!
   — А у меня ноги длинней, — не сдавалась Далила.
   — Ну, у тебя и руки длинней! — Ева успела увернуться от брызг и выбежать из ванной.
   Она проснулась ночью одна. Был сильный ветер, раскачивающиеся деревья, подсвеченные одиноким фонарем, мелькали длинными тенями по потолку и стенам. Ева включила свет и обнаружила записку.
   «Мне осточертела эта конспирация, я поехала к сыну».
   Ева вздохнула и увидела рассыпанные на полу черные жемчужины.
 
   Утром следующего дня Ева Курганова, открыв дверь своей квартиры, обнаружила ее полностью разоренной. Обыск был такой тщательный, что сдирали обои со стен. Ничего не было поломано, но среди хаоса перевернутых и распотрошенных вещей не хватало только летающих перьев из подушки. Ева мысленно поставила себе три с плюсом за то, что заменила месяц назад перовую подушку на специальную поролоновую. Разглядывая то, что от этой подушки осталось, Ева заметила отчетливый мокрый след в прихожей. Она встала на колени, разглядывая мокрую грязь, потрогала это руками и села на пол, обхватив колени. Обыск был не тогда, когда ее увозили силой из квартиры, отрубив ударом по затылку красивого и глупого сантехника Володю, а только что, утром или ночью.
   Она почувствовала, как сильней и сильней стало толкаться в коленки сердце. Ее не-дельное амебное состояние недоумения начало сменяться горячей злостью и желанием работы.
   Она нашла телефон и, вдохнув глубоко несколько раз, проговорила в трубку почти спокойным голосом:
   — Валентина Мураша, пожалуйста, Курганова просит. Это ты? Как самочувствие? Слушай, будь другом, подскажи, как связаться с Денисовым, у меня для него информация.
   Ева услышала, что Денисов добился разрешения провести следственный эксперимент и улетает сейчас с сознавшимся в жутком убийстве Хрустовым в Стамбул.
   Она прошлась по квартире, подбирая с пола некоторые вещи, потом приняла холодный душ, смахнула с кухонного стола на пол рассыпанные макароны и села с листком бумаги и карандашом.
   Она начертила схему. Внутри, обведенное кружком, стояло имя Хрустова. От него шли несколько линий. Связь «Хрустов — Никитка» имела на линии надпись «Самосвал», а связь «Хрустов — Денисов» — «тетрадь».
   Зазвонил телефон. Ева смотрела на аппарат и не двигалась с места. На двенадцатом звонке взяла трубку.
   — Спите, Ева Николаевна? — Начальник регионального говорил ласково и тихо. — Отдыхайте, а после обеда зайдите ко мне.
   — Разрешите спросить… — Ева замешкалась, но потом решилась. — У меня квартира обыскана, не знаете, чей приказ?
   — Может, воры? — предположил ласковый голос.
   — Нет, профессионально.
   — Знаете, что искали?
   — Трудно сказать. — Ева поддела ногой ящик из шкафа, валяющийся на полу, и подтянула к себе. В ящике лежали россыпью деньги и некоторые ее бумаги.
   — Выясню, подъезжайте.
   Ева порвала на мелкие кусочки листок и выбросила обрывки в унитаз. Быстро переоделась, собрала свою сумочку. Она провела ладонями по груди и бедрам, глядя на себя в зеркало. Ладони задержались у ремешка на талии. Ева вздохнула. У нее не было оружия, и в автобусе она просто врала.
   Она вывела свою машину, с трудом очистив от снега ветровое стекло. Помоталась немного по городу. Не заметила слежки. Вышла у авто-Мата.
   Ева стояла, прижав к себе трубку и замерев. Она никак не могла решиться, кому позвонить.
   «Боже, — подумала она вдруг, — да я же совсем одна…»
   С остервенением вытерев глаза, набрала номер.
   — Лариска, — сказала тихо, — помоги. Найди кого-нибудь обнаружить прослушку в квартире. Только нелюбопытного.
   — Какие проблемы! — Лариска почувствовала ее боль. — Я своему мужу недавно «пуговицу» пристегнула на одежду. Так, для хохмы. Такое про себя узнала! А главное, идиот, женщинами не интересуется.
   — Я оставлю ключи у соседки напротив.
   — Через сорок минут подъедем. Если найдем, через полтора часа заскочи, полный анализ изделия гарантирую. Снять или оставить?
   — Снять!
 
   В Стамбуле тоже шел снег, только мокрый и липучий. Он обреченно тыкался в темный асфальт, чтобы тут же растаять.
   Виктор Степанович Хрустов ехал в наручниках на виллу Слоника. Он смотрел в окошко специального автомобиля весело. В самолете Денисов и два его подручных играли с Хрустовым в покер. Хрустов блефовал, умно острил и, если бы игра не была пустой, оставил бы любителей покера без гроша.
   На вилле охрану сняли. В комнате с окнами эркером было убрано. Турки-полицейские потоптались и вышли. Денисов отправил своих ребят осмотреть дом.
   — Ну? — сказал он тихо, постучав по циферблату наручных часов. — Время, время!
   — Вроде здесь. — Хрустов огляделся и показал на резной комод.
   Денисов молча смотрел на него, не двигаясь.
   — Она как сказала тогда в машине, дайте припомнить?.. Значит, вытащить нижний ящик комода, потом ощупать пол…
   Денисов бросился к комоду и встал на колени. Он быстро, стараясь не шуметь, вытащил ящик и стал шарить рукой по полу внутри комода.
   — Щелочка там должна быть такая, вроде можно ногтем поддеть, — бубнил Хрустов, стоя над Денисовым.
   Денисов вытащил, изменившись лицом, крышку тайника, положил рядом с собой и ощупал рукой углубление в полу.
   — Пусто! — сказал он шепотом, не поворачиваясь.
   — Ну как же так, должно быть, она тоже вот так сидела, значит, я подошел сзади…
   — Заткнись, идиот, я тебе говорю, здесь пусто!
   — Подошел сзади, — бубнил Хрустов, наклоняясь.
   Когда возмущенный Денисов поднял голову, Хрустов закинул ему руки на горло и придавил цепочкой от наручников, одновременно прижав большой палец чуть пониже уха.
   Затихшего Денисова прислонил к комоду. Огляделся. Стараясь ступать бесшумно, подошел к двери и открыл ее.