Виртуозно.
– Хватит! – Айра заломил руки. Руфус опять засмеялся:
– Расслабься, тощий. Я просто сказал, что, если б дело касалось меня, я бы купил товар и сыграл обе партии. А ты поступай, как знаешь. – Он встал и застегнул пальто. – Но скидки скоро закончатся.
Руфус направился к двери развинченной походкой, поводя плечами и раскачивая руками. Как все высшие подклассы, он научился использовать при движении свои верхние отростки. Айра, пошатываясь, семенил следом. Когда Руфус открыл дверь, на площадке уже стояла Руфь.
– Как делишки? – спросил он и, не дожидаясь ответа, прошел мимо нее и спустился по лестнице.
– Что это он сегодня явился? Что-то не так? – Руфь чмокнула Айру в щеку.
– Вот и я порой думаю: что-то не так. Руфь скинула туфли и забросила ноги на столик.
– Пожалуйста, не делай этого, – сказал Айра.
– Прости. Так что хотел Руфус? Айра сел.
– Предлагал мне порцию. У него машину украли, и ему срочно нужны наличные.
– Ты что, шутишь? – рассмеялась Руфь. – Да его одежда с побрякушками стоит не меньше авто.
– Это ничего не значит. Я на работе ежедневно вижу парней, которые одеты так же и притом по уши в долгах, их выселяют из квартир и распродают всю мебель. Им выпендреж необходим. Они из-за него и преступниками становятся.
Руфь растирала багровые отметины на ногах.
– Не понимаю. Если Руфус предпочитает тратиться на драгоценности вместо счетов – ты тут при чем?
– Он не милостыню просил. Он сделал мне предложение. С чего ты взяла, что он пытается меня облапошить?
– Разве мало того, что ты рискуешь здоровьем и карьерой, отдавая ему запредельные суммы? Или ты у него в долгу, потому что он заложник своего выпендрежа?
Айра снова перешел к каминной полке.
– Это не преступление – за отсутствием жертв. Как порнография или проституция. Политики на этом зарабатывают себе репутацию, а нищета и дискриминация губят страну. Все эти законы – сплошной мусор.
– Хороши они или плохи, ты поклялся их соблюдать, – сказала Руфь тише. – Если хочешь их изменить, займись политикой. – Она потянулась к нему. – Но, пожалуйста, не надо. Не хочу жить с политиком.
– Я даю Руфусу деньги, и они просто возвращаются в теневую экономику. Так и должно быть.
Руфь покачала головой.
– На что ты даешь деньги? На обучение проституток и дилеров или на права, на «Кадиллак», торговцам кокаином? Ты покупаешь наркотики, и появляются новые жертвы.
– Она прекрасна, – сказал Бисмарк.
– А если б он не был черным, ты бы тоже на него наезжала? – спросил Айра.
– Как может Руфус не быть черным? – засмеялась Руфь.
– Вот как? – горько сказал он. – Наркодилер, сутенер и автомобильный маньяк бывает только черным?
Руфь попыталась развернуть его лицом к себе.
– Что случилось, дорогой?
Айра молчал. Я надеялся, что его раздражала застрявшая в голове картинка: улыбающаяся Элизабет лежит на теплой земле, платье задрано, бесстыдно раскинуты ноги, темная розовая пизда сдается здоровенному черному члену. Если так, Руфи не стоило ударяться в материнство.
Бисмарк со мной не согласился:
– Это все наркотики. Айра не дурак, не станет защищать Руфуса. Это чувство вины, и я тебе скажу, откуда оно взялось.
Я помню, как Цыганка впервые принесла Айре кокаин. Задолго до твоего рождения. Она не сказала, как он называется.
– Это эликсир из страны предков, он обостряет чувства, от него больше хочется любви, – сказала она. Что за женщина!
Айра тогда спросил:
– Ты не веришь в афродизиаки?
– О, да, котеночек. Попробовала вот это – работает.
Она показала маленькую стеклянную ампулу.
– Спасибо, что сказала. – Он посмотрел на свет. – А я думал, он другой – земной какой-нибудь, вроде корней. – Лицо побелело: – Это же не кокаин, правда?
Это слово он сказал шепотом. Он еще был партнером фирмы и с криминальными уликами не сталкивался. Она погладила его по щеке:
– Товар качественный, я уверена.
– Невероятно! – завопил Айра. – Ты что, не знаешь, что хранение этого… товара – преступление?
– Кого это волнует? Мое дело, – пожала плечами Цыганка.
– Кого волнует? Кого волнует? – переспросил он громче и побагровел. – Меня волнует. Я же адвокат, не забыла?
Точно такой же спор, как сейчас, только в тот раз он защищал другую сторону.
– Я поклялся исполнять законы, все законы, – сказал он. – Нельзя взять и выбрать, какие тебе больше нравятся.
Цыганка повела его в спальню. Свободной рукой она расстегнула блузку и юбку.
– Айра, если бы закон не разрешал чесаться, ты бы его исполнял?
– Глупости, – ответил он. Не очень уверенно.
– Я хочу знать, любимый. – Она разделась донага и легла. – А если бы правительство издало закон против чесания? А мне бы понадобилось, чтобы ты почесал меня, вот прямо тут. Ты как поступишь, возлюбленный мой? Выручишь меня?
– И конец клятве, – сказал я. – С человеческими самцами так просто. Ночью Руфь его окучит, он и забудет все.
Руфь его уже утихомирила. Они вместе готовили ужин. Элизабет не упоминалась ни разу. Бисмарк продолжал.
Но Айра не стал чесать Цыганку. Все бубнил:
– Ты проверяешь меня на вшивость.
Она сунула палец в вагину, потом его облизала.
– Да, проверяю.
Но он не поддавался. Его веки дрожали – он опасался взрыва. Но к нашему с ним удивлению, она с наигранной скромностью завернулась в халат.
– Мы должны соблюдать законы. Спасибо, Айра. Мне давным-давно следовало понять.
Она села к телефону. Айра смотрел на нее с опаской. Я не мог взять в толк, что она делает. Сначала я решил, что блефует: она не набрала семь цифр. Затем я понял – она позвонила по 911.
Она сказала:
– Я хочу сообщить о преступлении… в доме моего друга…
Айра замахал на нее руками, губы его лепили «нет!».
– Да, соучастник здесь, Айра Фишблатт. – Он прикрыл трубку рукой, но Цыганка вырвалась: – Мы хотим сдаться полиции.
– Ты что делаешь? – разъяренно зашептал Айра.
– Почему он не нажал на рычаг? – спросил я.
– Черт, не знаю, – ответил Бисмарк. – Может, не хотел нарушать первую поправку к конституции.
Она чуть не плакала.
– Мне так стыдно. Содомия. Не меньше сотни раз. Да, орально-генитальные сношения…
– О господи! – вскричал Айра и выдернул телефонный провод из розетки.
Десять минут спустя он уточнил свои юридические принципы и отправился в кровать, уже под кайфом и почесываясь.
Сегодняшний необычайный разговор следовало использовать.
Я спустился на пол и рысью помчался в угол прихожей, где оставил волос с подушки Элизабет.
Айра и Руфь сидели за столом. Снова разгорались горячие угли ссоры.
– Но он же не из любви к нам сюда ходит, – говорила она.
– Я думаю, мы ему нравимся.
– Я думаю, наши деньги ему нравятся больше.
– Ты делаешь из него воплощенное зло.
– Это не зло, – сказала Руфь. – Все любят деньги. Но его способ заработка аморален. И он делает тебе плохо, чтобы получить больше.
Я полез на спинку Айриного стула, держа волос в лапе. Окликнул сидевшего на потолке Бисмарка:
– Куда она смотрит?
– Прямо ему в глаза.
– Посмотри на это вот как, – сказала она. – Руфус приходит, вкусно ест, приятно общается, да к тому же уходит богаче, чем пришел. Нам бы таких друзей.
Я карабкался по синей шерстяной Айриной спине. Положение мое было шатким.
– Все чисто?
– Давай, сейчас, – сказал Бисмарк. – По-моему, ей противно.
Я взлетел по спине Айры и изящно бросил светлое лассо через его плечо на лацкан пиджака. На синеве заблестело золото.
– Это не подаяние. Я плачу ему за товар и доставку.
Руфь нагнулась и поцеловала его в щеку. Я уже был на полу.
– О да, ты научился блямкать по капиталистическим струнам, – сказала она. Отстраняясь, она заметила волос и смахнула его с пиджака. – Светлый, как у Элизабет.
Айрин подбородок раздвоился – Айра изучал собственные колени.
– Зачем ты так? Это, наверное, с работы.
– Нет, дорогой. Волос без темного корня. Он поднял волос и протянул ей.
– Ну, отправь на экспертизу.
– Да что с тобой такое?
– У нас сегодня день инквизиции? – И он вышел из комнаты. Руфь пошла следом.
Я вернулся к Бисмарку на потолок.
– Я сомневался, но теперь понял, – сказал он. – Ты, Руфь и Оливер устроите их роман, даже если это всех вас убьет.
– И Руфус.
Перепалка продолжалась в гостиной. Интересно, заметит ли Айра ночью ямки у нее на заднице.
– Это лишь вопрос времени, – сказал я.
Прямо под нами раздался грохот хитина. Потирая голову, из дыры в плинтусе вылез Дэвид Копперфильд.
– Я женщина одинокая, покинутая, и все против меня.
Следом появился Цицерон, крича внутрь:
– До каких пор, Каталина, ты будешь испытывать наше терпение?2
Мы с Бисмарком заторопились по стене. Возможно, оставшееся время мы переоценили.
Лучший рецепт Джулии Чайлд
Американские легионы
– Хватит! – Айра заломил руки. Руфус опять засмеялся:
– Расслабься, тощий. Я просто сказал, что, если б дело касалось меня, я бы купил товар и сыграл обе партии. А ты поступай, как знаешь. – Он встал и застегнул пальто. – Но скидки скоро закончатся.
Руфус направился к двери развинченной походкой, поводя плечами и раскачивая руками. Как все высшие подклассы, он научился использовать при движении свои верхние отростки. Айра, пошатываясь, семенил следом. Когда Руфус открыл дверь, на площадке уже стояла Руфь.
– Как делишки? – спросил он и, не дожидаясь ответа, прошел мимо нее и спустился по лестнице.
– Что это он сегодня явился? Что-то не так? – Руфь чмокнула Айру в щеку.
– Вот и я порой думаю: что-то не так. Руфь скинула туфли и забросила ноги на столик.
– Пожалуйста, не делай этого, – сказал Айра.
– Прости. Так что хотел Руфус? Айра сел.
– Предлагал мне порцию. У него машину украли, и ему срочно нужны наличные.
– Ты что, шутишь? – рассмеялась Руфь. – Да его одежда с побрякушками стоит не меньше авто.
– Это ничего не значит. Я на работе ежедневно вижу парней, которые одеты так же и притом по уши в долгах, их выселяют из квартир и распродают всю мебель. Им выпендреж необходим. Они из-за него и преступниками становятся.
Руфь растирала багровые отметины на ногах.
– Не понимаю. Если Руфус предпочитает тратиться на драгоценности вместо счетов – ты тут при чем?
– Он не милостыню просил. Он сделал мне предложение. С чего ты взяла, что он пытается меня облапошить?
– Разве мало того, что ты рискуешь здоровьем и карьерой, отдавая ему запредельные суммы? Или ты у него в долгу, потому что он заложник своего выпендрежа?
Айра снова перешел к каминной полке.
– Это не преступление – за отсутствием жертв. Как порнография или проституция. Политики на этом зарабатывают себе репутацию, а нищета и дискриминация губят страну. Все эти законы – сплошной мусор.
– Хороши они или плохи, ты поклялся их соблюдать, – сказала Руфь тише. – Если хочешь их изменить, займись политикой. – Она потянулась к нему. – Но, пожалуйста, не надо. Не хочу жить с политиком.
– Я даю Руфусу деньги, и они просто возвращаются в теневую экономику. Так и должно быть.
Руфь покачала головой.
– На что ты даешь деньги? На обучение проституток и дилеров или на права, на «Кадиллак», торговцам кокаином? Ты покупаешь наркотики, и появляются новые жертвы.
– Она прекрасна, – сказал Бисмарк.
– А если б он не был черным, ты бы тоже на него наезжала? – спросил Айра.
– Как может Руфус не быть черным? – засмеялась Руфь.
– Вот как? – горько сказал он. – Наркодилер, сутенер и автомобильный маньяк бывает только черным?
Руфь попыталась развернуть его лицом к себе.
– Что случилось, дорогой?
Айра молчал. Я надеялся, что его раздражала застрявшая в голове картинка: улыбающаяся Элизабет лежит на теплой земле, платье задрано, бесстыдно раскинуты ноги, темная розовая пизда сдается здоровенному черному члену. Если так, Руфи не стоило ударяться в материнство.
Бисмарк со мной не согласился:
– Это все наркотики. Айра не дурак, не станет защищать Руфуса. Это чувство вины, и я тебе скажу, откуда оно взялось.
Я помню, как Цыганка впервые принесла Айре кокаин. Задолго до твоего рождения. Она не сказала, как он называется.
– Это эликсир из страны предков, он обостряет чувства, от него больше хочется любви, – сказала она. Что за женщина!
Айра тогда спросил:
– Ты не веришь в афродизиаки?
– О, да, котеночек. Попробовала вот это – работает.
Она показала маленькую стеклянную ампулу.
– Спасибо, что сказала. – Он посмотрел на свет. – А я думал, он другой – земной какой-нибудь, вроде корней. – Лицо побелело: – Это же не кокаин, правда?
Это слово он сказал шепотом. Он еще был партнером фирмы и с криминальными уликами не сталкивался. Она погладила его по щеке:
– Товар качественный, я уверена.
– Невероятно! – завопил Айра. – Ты что, не знаешь, что хранение этого… товара – преступление?
– Кого это волнует? Мое дело, – пожала плечами Цыганка.
– Кого волнует? Кого волнует? – переспросил он громче и побагровел. – Меня волнует. Я же адвокат, не забыла?
Точно такой же спор, как сейчас, только в тот раз он защищал другую сторону.
– Я поклялся исполнять законы, все законы, – сказал он. – Нельзя взять и выбрать, какие тебе больше нравятся.
Цыганка повела его в спальню. Свободной рукой она расстегнула блузку и юбку.
– Айра, если бы закон не разрешал чесаться, ты бы его исполнял?
– Глупости, – ответил он. Не очень уверенно.
– Я хочу знать, любимый. – Она разделась донага и легла. – А если бы правительство издало закон против чесания? А мне бы понадобилось, чтобы ты почесал меня, вот прямо тут. Ты как поступишь, возлюбленный мой? Выручишь меня?
– И конец клятве, – сказал я. – С человеческими самцами так просто. Ночью Руфь его окучит, он и забудет все.
Руфь его уже утихомирила. Они вместе готовили ужин. Элизабет не упоминалась ни разу. Бисмарк продолжал.
Но Айра не стал чесать Цыганку. Все бубнил:
– Ты проверяешь меня на вшивость.
Она сунула палец в вагину, потом его облизала.
– Да, проверяю.
Но он не поддавался. Его веки дрожали – он опасался взрыва. Но к нашему с ним удивлению, она с наигранной скромностью завернулась в халат.
– Мы должны соблюдать законы. Спасибо, Айра. Мне давным-давно следовало понять.
Она села к телефону. Айра смотрел на нее с опаской. Я не мог взять в толк, что она делает. Сначала я решил, что блефует: она не набрала семь цифр. Затем я понял – она позвонила по 911.
Она сказала:
– Я хочу сообщить о преступлении… в доме моего друга…
Айра замахал на нее руками, губы его лепили «нет!».
– Да, соучастник здесь, Айра Фишблатт. – Он прикрыл трубку рукой, но Цыганка вырвалась: – Мы хотим сдаться полиции.
– Ты что делаешь? – разъяренно зашептал Айра.
– Почему он не нажал на рычаг? – спросил я.
– Черт, не знаю, – ответил Бисмарк. – Может, не хотел нарушать первую поправку к конституции.
Она чуть не плакала.
– Мне так стыдно. Содомия. Не меньше сотни раз. Да, орально-генитальные сношения…
– О господи! – вскричал Айра и выдернул телефонный провод из розетки.
Десять минут спустя он уточнил свои юридические принципы и отправился в кровать, уже под кайфом и почесываясь.
Сегодняшний необычайный разговор следовало использовать.
Я спустился на пол и рысью помчался в угол прихожей, где оставил волос с подушки Элизабет.
Айра и Руфь сидели за столом. Снова разгорались горячие угли ссоры.
– Но он же не из любви к нам сюда ходит, – говорила она.
– Я думаю, мы ему нравимся.
– Я думаю, наши деньги ему нравятся больше.
– Ты делаешь из него воплощенное зло.
– Это не зло, – сказала Руфь. – Все любят деньги. Но его способ заработка аморален. И он делает тебе плохо, чтобы получить больше.
Я полез на спинку Айриного стула, держа волос в лапе. Окликнул сидевшего на потолке Бисмарка:
– Куда она смотрит?
– Прямо ему в глаза.
– Посмотри на это вот как, – сказала она. – Руфус приходит, вкусно ест, приятно общается, да к тому же уходит богаче, чем пришел. Нам бы таких друзей.
Я карабкался по синей шерстяной Айриной спине. Положение мое было шатким.
– Все чисто?
– Давай, сейчас, – сказал Бисмарк. – По-моему, ей противно.
Я взлетел по спине Айры и изящно бросил светлое лассо через его плечо на лацкан пиджака. На синеве заблестело золото.
– Это не подаяние. Я плачу ему за товар и доставку.
Руфь нагнулась и поцеловала его в щеку. Я уже был на полу.
– О да, ты научился блямкать по капиталистическим струнам, – сказала она. Отстраняясь, она заметила волос и смахнула его с пиджака. – Светлый, как у Элизабет.
Айрин подбородок раздвоился – Айра изучал собственные колени.
– Зачем ты так? Это, наверное, с работы.
– Нет, дорогой. Волос без темного корня. Он поднял волос и протянул ей.
– Ну, отправь на экспертизу.
– Да что с тобой такое?
– У нас сегодня день инквизиции? – И он вышел из комнаты. Руфь пошла следом.
Я вернулся к Бисмарку на потолок.
– Я сомневался, но теперь понял, – сказал он. – Ты, Руфь и Оливер устроите их роман, даже если это всех вас убьет.
– И Руфус.
Перепалка продолжалась в гостиной. Интересно, заметит ли Айра ночью ямки у нее на заднице.
– Это лишь вопрос времени, – сказал я.
Прямо под нами раздался грохот хитина. Потирая голову, из дыры в плинтусе вылез Дэвид Копперфильд.
– Я женщина одинокая, покинутая, и все против меня.
Следом появился Цицерон, крича внутрь:
– До каких пор, Каталина, ты будешь испытывать наше терпение?2
Мы с Бисмарком заторопились по стене. Возможно, оставшееся время мы переоценили.
Лучший рецепт Джулии Чайлд
Сопля встретил нас в четырех фугах от входа.
– Джулия Чайлд. Вы не поверите, – возбужденно сказал он. – Здесь безопаснее. Смотрите сами. Прямо в щель.
Легкое облачко вырвалось из-за под плинтуса и быстро рассеялось.
– Она что, пожар там устроила?
Айра и Руфь вернулись в столовую, и мы взбежали на карниз. Руфь сказала:
– Когда он в следующий раз до тебя докопается, скажи мне, дорогой. Не надо в себе держать. – Она переносила грязную посуду в раковину.
– Наверное, ты права, – сказал Айра. Он стирал крошки со стола. Напряжение исчезло. Придется добавить им еще дозу.
Между тем из-под плинтуса вырывались облачка.
– Джулия Чайлд с катушек съехала, – пояснил Сопля.
– Почему вы ее не остановили? – спросил Бисмарк.
– К ней никто подойти не может.
Айра спрыснул стол жидкостью для мебели из флакона, похожего на пузырек с ядом. Вонь искусственного лимона забила нам дыхальца. Айра уже направлялся в постель, и тут из-за плинтуса рванул колоссальный выхлоп. Айра посмотрел вниз.
– Ну вот, я так и думал, – сказал Бисмарк. – Можешь с ними попрощаться.
Поспешных действия Айра не предпринял. Скоротечные факты не регистрировались его рецепторами. Заторможенный человеческой гордостью – мозгом-переростком, он мыслил обрывочно и путано, дорога от мысли к мысли проходила по глубоким колеям условных рефлексов. Айра признавал наличие интеллекта только у особей своего вида. На этом недостатке основывалась вся моя грандиозная стратегия.
Но Айра склонился над вылетевшим из-за плинтуса мусором.
– Вотан, держи ее крепче, – пробормотал Бисмарк.
Ни капли не удивившись, Айра вытер грязь, погасил свет и ушел. Мы спустились по стене, стараясь не приближаться ко входу. На полу сидели сестры Джулии Чайлд Либресса и Ветка Персика.
Теперь я видел, что извергалось – мелко порубленные куски нашей скудной пищи. Со времени кухонной реконструкции мы жили на голодном пайке. Можно лишь догадываться, сколько трапез Айра выбросил за здорово живешь.
– По-моему, она проползла по борной кислоте и сама не заметила, – сказала Либресса. – Она отравилась.
Мы с Бисмарком влезли обратно на стену и заглянули в дыру. Джулия сидела в куче еды по первые ножные сочленения; запасы хранились по углам, так что она, видимо, крайне упорно их сюда таскала. Она опустила голову – просеивала и сортировала еду.
Внезапно она завопила:
– Остудить до комнатной температуры! Два снаряда вылетели из отверстия. Один я поймал, другой застрял у Бисмарка в глазу.
Он свирепо бранился по-немецки, пока я осторожно вытаскивал осколок. Я-то думал, в действиях Джулии есть система. Однако она не перебирала запасы; она их беспорядочно уничтожала.
От крошки тоста, пропитанной слезами и кровью Бисмарка, меня должно было затошнить. Но я столько голодал, что сожрал ее и не поморщился.
Переросший свои хромосомы Барбаросса рявкнул командирским басом:
– Джулия, я требую прекращения огня! Если откажешься, нам придется взять тебя в плен!
Комната отозвалась внезапной тишиной. Барбаросса полез на стену.
Из отверстия появились кончики усов.
– Подожди, – сказала Либресса. – Она выходит.
Усы увеличились. Но это была не Джулия. Это был Суфур. Он взбежал по стене.
– Прекращение огня, вашу мать! – Он потер зад. – Она пыталась накормить меня ужином через задницу.
Непонятно.
– Я не думал, что у Джулии импринт, – сказал я Либрессе. – Как же это?
– Цыганка капнула паприки между страницами, и Джулия туда вляпалась, – объяснила та. – Наверное, Цыганка не особо книгой пользовалась.
– А почему она сейчас выеживается? Это же давно было.
– Одну щепотку! – раздался пронзительный визг из-под плинтуса. Хорошо, что больше ничего не вылетело. Барбаросса зарычал.
– Она не вылезала из книги больше недели, а потом решила, что все слишком пресное, – сообщила Ветка Персика. – Требовала специй. Соль и сахар – очевидные яды. Но она жвалами перетирала кусочки краски – они на вид не хуже, да и вкуснее, надо признаться. Я как-то попробовала, всего разок. А для нее это основная пища.
Ночной мотылек уселся на белесую стену. Ничего более похожего на цветок в этой квартире не бывает. Мотылек ест. Через несколько дней испепелит себя на раскаленной лампе или будет трепыхаться под потолком, пока не убьют. Дети гетто питаются остатками краски, похожей на чипсы, которыми их кормили матери. Повзрослев, они выходят в мир кричащих соблазнов, наркотиков и оружия – и погибают. Джулия, сначала получившая импринт, затем отравленная свинцом, теперь жестоко голодала. На что ей рассчитывать?
– Перемешать!
Под плинтусом началось ритмичное движение. Джулия возлежала посреди съедобной кучи, бешено вращая ногами и усиками, что превратились в угрожающие смерчи.
– Если она еще разгонится, все вылетит наружу, – сказал Бисмарк.
– Ее нужно остановить, – сказала Либресса. – И пусть пообещает, что такое не повторится.
– Взбить! – заорала Джулия. Вихри провианта вздымались к потолку нашего жилища.
– А если она не согласится? – спросил Бисмарк.
– Тогда мы ее выгоним, – ответила Ветка Персика.
– И она тут же явится обратно, – возразил Барбаросса.
– Переломать этой суке ноги. Тогда не вернется, – предложил Суфур.
Ветка Персика ударила его по спине.
– Полиняет и придет новыми ногами, – заметил Бисмарк.
– Если Айра не найдет ее первым, – проговорил я.
Триста пятьдесят миллионов лет основной инстинкт учил нас: положись только на себя. Но сегодня Джулия угрожала всем: нельзя ждать, пока естественные причины определят ее судьбу. Чудовищное решение колония обсудила и одобрила почти бесстрастно.
– Самое главное – не причинить ей боль, – сказала Ветка Персика. – Она никому не сделала больно.
– Ну да, иди подставь этой суке задницу под клизму, а потом говори, как это не больно, – огрызнулся Суфур.
– А как насчет твоих шестнадцати родных сестер и еще ста двадцати четырех сводных? Они все из-за Джулии рискуют. Ее только Айра какой-нибудь стал бы защищать, – сказал я Либрессе.
– Людей, по крайней мере, за преступления наказывают, – горько сказала она. – Что ты понимаешь, Псалтирь? Она может прекратить в любой момент, а завтра окажется, что дело в несвежем тофу, и все. Но ты уже готов ее уничтожить. Может, это у тебя импринт, пророк.
– Не будь она твоей сестрой, ты бы сейчас требовала ее крови, – возразил я. Но все-таки задумался.
– Чего мы ждем? – спросил Барбаросса.
– Я думала о тебе лучше, Псалтирь, – сказала Либресса. – Ты не запятнаешь меня кровью моей сестры.
Они с Веткой Персика взбежали по стене. Сопля, который так визжал, помялся и ушел следом. Джулия снова выбросила еду, которую я старательно таскал с кухни. Куча на полу угрожающе разрасталась.
Без единого слова Бисмарк, Барбаросса, Суфур и я поползли к дыре, так скрючившись, что наши стерниты щелкали по ухабам стены, словно игральные карты. Мысль о том, что самка, с которой я был когда-то близок, превратилась в чужака, наполняла меня ужасом.
По сигналу Бисмарка мы ворвались внутрь. Джулия завопила и принялась метать снаряды. Несколько раз попала, но никого серьезно не поранила. Наша группа захвата рассеялась под плинтусом. Я всматривался в темноту, но никого не видел.
– Все кончено, Джулия! – закричал я.
– Охладить! – Пищевая насыпь вращалась, точно голодные пчелы вокруг королевы.
Бисмарк медленно продвигался к Джулии с другой стороны. Она вертелась на месте, треща губными щупиками, будто кобра. Мы с Суфуром тоже двинулись. Когда она снова обернулась к нам, Бисмарк и Барбаросса подошли вплотную. У меня подогнулись ноги.
Но Бисмарк заорал:
– Вперед!
И мы ринулись в атаку. Я успел сделать шаг, и тут раздался голос из преисподней:
– Растопить! – Джулия превысила критическую скорость, и куча взлетела на воздух. Джулия обезумела, но все рассчитала: припасла здоровенные острые снаряды, и теперь они летели в нас. У меня отключились большие секторы обзора, по глазам разлилась боль. Кусок правого усика отвалился, и ужас погнал меня прочь.
Боль постепенно затихала. Как выяснилось, я находился почти в углу пещеры – долетел вслепую. Я постучал надкрыльями об дерево – стало легче. Горела покрытая спекшейся кровью кутикула. Я оказался в ловушке, я перепугался. Плевать, что Джулия – жертва голода. Теперь я сам – ее жертва.
Что за тонкие оттенки оживляют в мозгу другую реальность? Что, например, отпихивает яркий сон ради серого утра? Я не знаю. Но в тот момент Джулия выпихнула меня в новую реальность. Инстинкты мне изменили, но со мною остался Исход.
«Весь народ видел громы и пламя, и звук трубный, и гору дымящуюся; и, увидев то, народ отступил и стал вдали».
Да, истинно. Только что мне делать?
«Сделай мне жертвенник из земли и приноси на нем всесожжения твои и мирные жертвы твои, овец твоих и волов твоих; во всяком месте, где Я положу память имени Моего, Я приду к тебе и благословлю тебя».
Да будет так.
Следующие несколько часов я действовал в интересах колонии. Какая разница, что меня подгоняли небылицы, которых я по случаю объелся в детстве? Без них я бы инстинктивно умер в углу под плинтусом.
Мы снова подошли к зоне обстрела. По сигналу Бисмарка рванули вперед. На этот раз мы шли зигзагами, уворачиваясь от снарядов.
Каждый схватил Джулию за ногу. Задняя левая снова и снова колотила меня по голове, затем превратилась в кромешный вихрь. Я был готов терпеть эту кару: конец предопределен. Наконец мой удар попал в цель, и я изо всех сил вцепился в ногу. Джулия трясла нас четверых, точно маракас.
Под нашим весом ее движения затормозились, и пищевые тучи стали оседать. Вскоре я уже различал соратников в сгущающемся камуфляже из отрубей, проросшей пшеницы, перца, риса и макарон. Каждый всеми шестью лапами вцепился в одну ногу. Я раскрыл рот и поглотил падающие крошки.
Вместе с Джулией Чайлд мы погрузились в мягкую кучу. На минуту Джулия замерла, затем принялась пихаться средними ногами. Но, распятая по краям, она стала почти безвредна.
Ее глаза неистово вращались.
– Не отпускайте ее ни на секунду, – сказал я.
– Сучий потрох, эта чертова блядь разодрала мне новый прикид. Вот дерьмо! – прорычал Суфур. Выглядел он так, будто прокатился по сырной терке.
– Давайте ее свяжем, – предложил Бисмарк. Мы перевернули Джулию на спину, сложили ей лапки и связали щупиками и щетинками. Не самые крепкие путы, но разрывать их больно и без шума не обойдется, так что мы успеем.
Осторожно, по одному, мы отошли. Джулия выла и дергалась, но путы держались. Впервые после нашего появления граждане стали высовываться из углов, где прятались.
– Что вы собираетесь с ней делать? – спросил Пупочный Пух.
– Что делать, милый? Я тебе скажу, – загоготала Джулия. Новоприбывшие отшатнулись. – Разрубить, взбить, замесить и растереть…
Вопрос решен; дальнейших споров я не допущу. Я дал трем соратникам знак, чтобы помогли поднять тело. Избежав ответственности, они охотно подчинились. Мы развернули Джулию вертикально и вытащили наружу. Я смахнул мусор у нее со спины.
Едва мы покинули плинтус, Джулия прекратила сопротивление. Лишившись запасов, что придавали ей силы, она поняла, что ее время кончилось.
– Слегка взболтать, – тихонько попросила она.
– Каков план? – спросил Бисмарк. Я рассказал. Они были потрясены.
– Лицемеры, – сказал я. – Вы же это и предлагали. Ну вот. Она ваша.
Еще минута – и вся ответственность на мне. Джулия слушала, не сопротивляясь и не протестуя. Я решил, что это доказательство божественной правоты моего плана. Задним числом я понимаю, что Джулия просто была в столбняке.
Мы втащили ее на плиту. Единственное смертоносное место в квартире. На скользкой эмали нас видно, как на ладони, а бежать слишком скользко.
Мы поволокли Джулию спиной; в кои-то веки брезгливость Айры была нам на руку. Мы уложили Джулию под переднюю конфорку. Под покровом черных стальных пластин я чувствовал себя немного безопаснее. Нас согревала маленькая горелка, вечное пламя земного алтаря.
Джулия обмякла. Я начал ее распутывать. Бисмарк вцепился в меня.
– Ты что делаешь? Я убежденно сказал:
– Не бойся. Бог пришел, чтобы испытать тебя, ибо ты не грешил…
– Ногам моим все это не нравится, – сообщил Суфур Бисмарку.
Я высвободил ей ноги. Я был уверен: она не побежит. Я позвал остальных, чтобы помогали держать, но теперь они, казалось, опасались меня не меньше, чем ее.
– Зачем ты это делаешь? – спросил Бисмарк. Я хотел внушить ему, что он сделал бы то же самое, если б мыслил ясно. Но в своей безмятежности произнес лишь:
– Ворожеи не оставляй в живых.
Воцарилось долгое молчание. И тут я впервые испугался – вдруг они меня бросят и я не смогу завершить начатое. На их одобрение мне было плевать.
Наконец Бисмарк, настоящий друг, сказал:
– Я тебя не понимаю, Псалтирь. Но я стар, и мне почти нечего терять. Это первое мое испытание веры. Не заставляй меня о нем сожалеть.
Он схватил ее передние ноги, я – задние, и мы потащили Джулию под конфорку. Слово сказано, правосудие свершилось во имя всеобщего блага.
Мы держали ее над горелкой всего несколько секунд, и вот пламя уже обняло бока Джулии, перекрасилось из холодного синего в странно теплое, красно-оранжевое. Панцирь зашипел и треснул. Нас окутало зловоние жженого протеина – мне следовало испугаться, но я не испугался: весь процесс напоминал не о смерти, но о Цыганкиной готовке.
Джулия восприняла происходящее с фатализмом. Тело корчилось от жара, но то был рефлекс, а не сопротивление. Напоследок Джулия спокойно проинструктировала:
– Поджаривать по две минуты с каждой стороны…
Через две минуты мы ее перевернули. Спина обуглилась. Снова треск и хлопки, вонь усилилась, но все закончилось. Она была мертва.
– Надеюсь, мы сможем после этого жить, – сказал Бисмарк. – Очень надеюсь.
Мы вытащили ее из огня. Одна нога переломилась у Бисмарка в лапах. Он уставился на нее. Остальные двое вздрогнули и попятились.
– Уходите, – сказал я.
Когда они ушли из кухни, я поднял тело. Тошнота миновала; теперь это просто головешка, гораздо чернее и легче Джулии. Она пахла углем, не феромонами. Джулия была блестящая, а эта штука слишком грязна, коснуться противно.
Я взобрался по задней стенке плиты и протолкнул Джулию между косыми лопастями вентилятора. Уложил ее в трубе. На ее черном изуродованном лице читалось смирение. Нормально; я в этой жизни на благодарность не рассчитывал.
Я понимал: я выбрал не самое величественное место успокоения – мне это никогда не давалось. Хватит того, что Айра не сметет ее веником и не засосет пылесосом, как обычный мусор. Если он снова решит опробовать на ней свою технику, Джулия просто взлетит к ангелам.
– Джулия Чайлд. Вы не поверите, – возбужденно сказал он. – Здесь безопаснее. Смотрите сами. Прямо в щель.
Легкое облачко вырвалось из-за под плинтуса и быстро рассеялось.
– Она что, пожар там устроила?
Айра и Руфь вернулись в столовую, и мы взбежали на карниз. Руфь сказала:
– Когда он в следующий раз до тебя докопается, скажи мне, дорогой. Не надо в себе держать. – Она переносила грязную посуду в раковину.
– Наверное, ты права, – сказал Айра. Он стирал крошки со стола. Напряжение исчезло. Придется добавить им еще дозу.
Между тем из-под плинтуса вырывались облачка.
– Джулия Чайлд с катушек съехала, – пояснил Сопля.
– Почему вы ее не остановили? – спросил Бисмарк.
– К ней никто подойти не может.
Айра спрыснул стол жидкостью для мебели из флакона, похожего на пузырек с ядом. Вонь искусственного лимона забила нам дыхальца. Айра уже направлялся в постель, и тут из-за плинтуса рванул колоссальный выхлоп. Айра посмотрел вниз.
– Ну вот, я так и думал, – сказал Бисмарк. – Можешь с ними попрощаться.
Поспешных действия Айра не предпринял. Скоротечные факты не регистрировались его рецепторами. Заторможенный человеческой гордостью – мозгом-переростком, он мыслил обрывочно и путано, дорога от мысли к мысли проходила по глубоким колеям условных рефлексов. Айра признавал наличие интеллекта только у особей своего вида. На этом недостатке основывалась вся моя грандиозная стратегия.
Но Айра склонился над вылетевшим из-за плинтуса мусором.
– Вотан, держи ее крепче, – пробормотал Бисмарк.
Ни капли не удивившись, Айра вытер грязь, погасил свет и ушел. Мы спустились по стене, стараясь не приближаться ко входу. На полу сидели сестры Джулии Чайлд Либресса и Ветка Персика.
Теперь я видел, что извергалось – мелко порубленные куски нашей скудной пищи. Со времени кухонной реконструкции мы жили на голодном пайке. Можно лишь догадываться, сколько трапез Айра выбросил за здорово живешь.
– По-моему, она проползла по борной кислоте и сама не заметила, – сказала Либресса. – Она отравилась.
Мы с Бисмарком влезли обратно на стену и заглянули в дыру. Джулия сидела в куче еды по первые ножные сочленения; запасы хранились по углам, так что она, видимо, крайне упорно их сюда таскала. Она опустила голову – просеивала и сортировала еду.
Внезапно она завопила:
– Остудить до комнатной температуры! Два снаряда вылетели из отверстия. Один я поймал, другой застрял у Бисмарка в глазу.
Он свирепо бранился по-немецки, пока я осторожно вытаскивал осколок. Я-то думал, в действиях Джулии есть система. Однако она не перебирала запасы; она их беспорядочно уничтожала.
От крошки тоста, пропитанной слезами и кровью Бисмарка, меня должно было затошнить. Но я столько голодал, что сожрал ее и не поморщился.
Переросший свои хромосомы Барбаросса рявкнул командирским басом:
– Джулия, я требую прекращения огня! Если откажешься, нам придется взять тебя в плен!
Комната отозвалась внезапной тишиной. Барбаросса полез на стену.
Из отверстия появились кончики усов.
– Подожди, – сказала Либресса. – Она выходит.
Усы увеличились. Но это была не Джулия. Это был Суфур. Он взбежал по стене.
– Прекращение огня, вашу мать! – Он потер зад. – Она пыталась накормить меня ужином через задницу.
Непонятно.
– Я не думал, что у Джулии импринт, – сказал я Либрессе. – Как же это?
– Цыганка капнула паприки между страницами, и Джулия туда вляпалась, – объяснила та. – Наверное, Цыганка не особо книгой пользовалась.
– А почему она сейчас выеживается? Это же давно было.
– Одну щепотку! – раздался пронзительный визг из-под плинтуса. Хорошо, что больше ничего не вылетело. Барбаросса зарычал.
– Она не вылезала из книги больше недели, а потом решила, что все слишком пресное, – сообщила Ветка Персика. – Требовала специй. Соль и сахар – очевидные яды. Но она жвалами перетирала кусочки краски – они на вид не хуже, да и вкуснее, надо признаться. Я как-то попробовала, всего разок. А для нее это основная пища.
Ночной мотылек уселся на белесую стену. Ничего более похожего на цветок в этой квартире не бывает. Мотылек ест. Через несколько дней испепелит себя на раскаленной лампе или будет трепыхаться под потолком, пока не убьют. Дети гетто питаются остатками краски, похожей на чипсы, которыми их кормили матери. Повзрослев, они выходят в мир кричащих соблазнов, наркотиков и оружия – и погибают. Джулия, сначала получившая импринт, затем отравленная свинцом, теперь жестоко голодала. На что ей рассчитывать?
– Перемешать!
Под плинтусом началось ритмичное движение. Джулия возлежала посреди съедобной кучи, бешено вращая ногами и усиками, что превратились в угрожающие смерчи.
– Если она еще разгонится, все вылетит наружу, – сказал Бисмарк.
– Ее нужно остановить, – сказала Либресса. – И пусть пообещает, что такое не повторится.
– Взбить! – заорала Джулия. Вихри провианта вздымались к потолку нашего жилища.
– А если она не согласится? – спросил Бисмарк.
– Тогда мы ее выгоним, – ответила Ветка Персика.
– И она тут же явится обратно, – возразил Барбаросса.
– Переломать этой суке ноги. Тогда не вернется, – предложил Суфур.
Ветка Персика ударила его по спине.
– Полиняет и придет новыми ногами, – заметил Бисмарк.
– Если Айра не найдет ее первым, – проговорил я.
Триста пятьдесят миллионов лет основной инстинкт учил нас: положись только на себя. Но сегодня Джулия угрожала всем: нельзя ждать, пока естественные причины определят ее судьбу. Чудовищное решение колония обсудила и одобрила почти бесстрастно.
– Самое главное – не причинить ей боль, – сказала Ветка Персика. – Она никому не сделала больно.
– Ну да, иди подставь этой суке задницу под клизму, а потом говори, как это не больно, – огрызнулся Суфур.
– А как насчет твоих шестнадцати родных сестер и еще ста двадцати четырех сводных? Они все из-за Джулии рискуют. Ее только Айра какой-нибудь стал бы защищать, – сказал я Либрессе.
– Людей, по крайней мере, за преступления наказывают, – горько сказала она. – Что ты понимаешь, Псалтирь? Она может прекратить в любой момент, а завтра окажется, что дело в несвежем тофу, и все. Но ты уже готов ее уничтожить. Может, это у тебя импринт, пророк.
– Не будь она твоей сестрой, ты бы сейчас требовала ее крови, – возразил я. Но все-таки задумался.
– Чего мы ждем? – спросил Барбаросса.
– Я думала о тебе лучше, Псалтирь, – сказала Либресса. – Ты не запятнаешь меня кровью моей сестры.
Они с Веткой Персика взбежали по стене. Сопля, который так визжал, помялся и ушел следом. Джулия снова выбросила еду, которую я старательно таскал с кухни. Куча на полу угрожающе разрасталась.
Без единого слова Бисмарк, Барбаросса, Суфур и я поползли к дыре, так скрючившись, что наши стерниты щелкали по ухабам стены, словно игральные карты. Мысль о том, что самка, с которой я был когда-то близок, превратилась в чужака, наполняла меня ужасом.
По сигналу Бисмарка мы ворвались внутрь. Джулия завопила и принялась метать снаряды. Несколько раз попала, но никого серьезно не поранила. Наша группа захвата рассеялась под плинтусом. Я всматривался в темноту, но никого не видел.
– Все кончено, Джулия! – закричал я.
– Охладить! – Пищевая насыпь вращалась, точно голодные пчелы вокруг королевы.
Бисмарк медленно продвигался к Джулии с другой стороны. Она вертелась на месте, треща губными щупиками, будто кобра. Мы с Суфуром тоже двинулись. Когда она снова обернулась к нам, Бисмарк и Барбаросса подошли вплотную. У меня подогнулись ноги.
Но Бисмарк заорал:
– Вперед!
И мы ринулись в атаку. Я успел сделать шаг, и тут раздался голос из преисподней:
– Растопить! – Джулия превысила критическую скорость, и куча взлетела на воздух. Джулия обезумела, но все рассчитала: припасла здоровенные острые снаряды, и теперь они летели в нас. У меня отключились большие секторы обзора, по глазам разлилась боль. Кусок правого усика отвалился, и ужас погнал меня прочь.
Боль постепенно затихала. Как выяснилось, я находился почти в углу пещеры – долетел вслепую. Я постучал надкрыльями об дерево – стало легче. Горела покрытая спекшейся кровью кутикула. Я оказался в ловушке, я перепугался. Плевать, что Джулия – жертва голода. Теперь я сам – ее жертва.
Что за тонкие оттенки оживляют в мозгу другую реальность? Что, например, отпихивает яркий сон ради серого утра? Я не знаю. Но в тот момент Джулия выпихнула меня в новую реальность. Инстинкты мне изменили, но со мною остался Исход.
«Весь народ видел громы и пламя, и звук трубный, и гору дымящуюся; и, увидев то, народ отступил и стал вдали».
Да, истинно. Только что мне делать?
«Сделай мне жертвенник из земли и приноси на нем всесожжения твои и мирные жертвы твои, овец твоих и волов твоих; во всяком месте, где Я положу память имени Моего, Я приду к тебе и благословлю тебя».
Да будет так.
Следующие несколько часов я действовал в интересах колонии. Какая разница, что меня подгоняли небылицы, которых я по случаю объелся в детстве? Без них я бы инстинктивно умер в углу под плинтусом.
Мы снова подошли к зоне обстрела. По сигналу Бисмарка рванули вперед. На этот раз мы шли зигзагами, уворачиваясь от снарядов.
Каждый схватил Джулию за ногу. Задняя левая снова и снова колотила меня по голове, затем превратилась в кромешный вихрь. Я был готов терпеть эту кару: конец предопределен. Наконец мой удар попал в цель, и я изо всех сил вцепился в ногу. Джулия трясла нас четверых, точно маракас.
Под нашим весом ее движения затормозились, и пищевые тучи стали оседать. Вскоре я уже различал соратников в сгущающемся камуфляже из отрубей, проросшей пшеницы, перца, риса и макарон. Каждый всеми шестью лапами вцепился в одну ногу. Я раскрыл рот и поглотил падающие крошки.
Вместе с Джулией Чайлд мы погрузились в мягкую кучу. На минуту Джулия замерла, затем принялась пихаться средними ногами. Но, распятая по краям, она стала почти безвредна.
Ее глаза неистово вращались.
– Не отпускайте ее ни на секунду, – сказал я.
– Сучий потрох, эта чертова блядь разодрала мне новый прикид. Вот дерьмо! – прорычал Суфур. Выглядел он так, будто прокатился по сырной терке.
– Давайте ее свяжем, – предложил Бисмарк. Мы перевернули Джулию на спину, сложили ей лапки и связали щупиками и щетинками. Не самые крепкие путы, но разрывать их больно и без шума не обойдется, так что мы успеем.
Осторожно, по одному, мы отошли. Джулия выла и дергалась, но путы держались. Впервые после нашего появления граждане стали высовываться из углов, где прятались.
– Что вы собираетесь с ней делать? – спросил Пупочный Пух.
– Что делать, милый? Я тебе скажу, – загоготала Джулия. Новоприбывшие отшатнулись. – Разрубить, взбить, замесить и растереть…
Вопрос решен; дальнейших споров я не допущу. Я дал трем соратникам знак, чтобы помогли поднять тело. Избежав ответственности, они охотно подчинились. Мы развернули Джулию вертикально и вытащили наружу. Я смахнул мусор у нее со спины.
Едва мы покинули плинтус, Джулия прекратила сопротивление. Лишившись запасов, что придавали ей силы, она поняла, что ее время кончилось.
– Слегка взболтать, – тихонько попросила она.
– Каков план? – спросил Бисмарк. Я рассказал. Они были потрясены.
– Лицемеры, – сказал я. – Вы же это и предлагали. Ну вот. Она ваша.
Еще минута – и вся ответственность на мне. Джулия слушала, не сопротивляясь и не протестуя. Я решил, что это доказательство божественной правоты моего плана. Задним числом я понимаю, что Джулия просто была в столбняке.
Мы втащили ее на плиту. Единственное смертоносное место в квартире. На скользкой эмали нас видно, как на ладони, а бежать слишком скользко.
Мы поволокли Джулию спиной; в кои-то веки брезгливость Айры была нам на руку. Мы уложили Джулию под переднюю конфорку. Под покровом черных стальных пластин я чувствовал себя немного безопаснее. Нас согревала маленькая горелка, вечное пламя земного алтаря.
Джулия обмякла. Я начал ее распутывать. Бисмарк вцепился в меня.
– Ты что делаешь? Я убежденно сказал:
– Не бойся. Бог пришел, чтобы испытать тебя, ибо ты не грешил…
– Ногам моим все это не нравится, – сообщил Суфур Бисмарку.
Я высвободил ей ноги. Я был уверен: она не побежит. Я позвал остальных, чтобы помогали держать, но теперь они, казалось, опасались меня не меньше, чем ее.
– Зачем ты это делаешь? – спросил Бисмарк. Я хотел внушить ему, что он сделал бы то же самое, если б мыслил ясно. Но в своей безмятежности произнес лишь:
– Ворожеи не оставляй в живых.
Воцарилось долгое молчание. И тут я впервые испугался – вдруг они меня бросят и я не смогу завершить начатое. На их одобрение мне было плевать.
Наконец Бисмарк, настоящий друг, сказал:
– Я тебя не понимаю, Псалтирь. Но я стар, и мне почти нечего терять. Это первое мое испытание веры. Не заставляй меня о нем сожалеть.
Он схватил ее передние ноги, я – задние, и мы потащили Джулию под конфорку. Слово сказано, правосудие свершилось во имя всеобщего блага.
Мы держали ее над горелкой всего несколько секунд, и вот пламя уже обняло бока Джулии, перекрасилось из холодного синего в странно теплое, красно-оранжевое. Панцирь зашипел и треснул. Нас окутало зловоние жженого протеина – мне следовало испугаться, но я не испугался: весь процесс напоминал не о смерти, но о Цыганкиной готовке.
Джулия восприняла происходящее с фатализмом. Тело корчилось от жара, но то был рефлекс, а не сопротивление. Напоследок Джулия спокойно проинструктировала:
– Поджаривать по две минуты с каждой стороны…
Через две минуты мы ее перевернули. Спина обуглилась. Снова треск и хлопки, вонь усилилась, но все закончилось. Она была мертва.
– Надеюсь, мы сможем после этого жить, – сказал Бисмарк. – Очень надеюсь.
Мы вытащили ее из огня. Одна нога переломилась у Бисмарка в лапах. Он уставился на нее. Остальные двое вздрогнули и попятились.
– Уходите, – сказал я.
Когда они ушли из кухни, я поднял тело. Тошнота миновала; теперь это просто головешка, гораздо чернее и легче Джулии. Она пахла углем, не феромонами. Джулия была блестящая, а эта штука слишком грязна, коснуться противно.
Я взобрался по задней стенке плиты и протолкнул Джулию между косыми лопастями вентилятора. Уложил ее в трубе. На ее черном изуродованном лице читалось смирение. Нормально; я в этой жизни на благодарность не рассчитывал.
Я понимал: я выбрал не самое величественное место успокоения – мне это никогда не давалось. Хватит того, что Айра не сметет ее веником и не засосет пылесосом, как обычный мусор. Если он снова решит опробовать на ней свою технику, Джулия просто взлетит к ангелам.
Американские легионы
– К восходу солнца она обрекла бы нас на гибель, – сказал я.
– Знаю, – ответил Бисмарк.
– У меня не было выбора.
– Знаю.
И все-таки сегодня я весь был липкий от ее крови.
– Что толку? Когда я сведу Айру и блондинку, мы все уже сойдем с ума или умрем.
– Это входит в задачу. Ты должен сделать так, чтобы мы дотянули до спасения.
За последние сутки симптомы ухудшились. У меня и моих книжных собратьев смерть Джулии спровоцировала подлинную регрессию. Почему она не вдохновила нас на героическую самооборону? Если голод разъедает сильнее, чем мы предполагали, что же с нами будет теперь, когда наши запасы вылетели в дыру плинтуса?
Бисмарк прав: я должен срочно достать еду для колонии. Это единственный способ восстановить силы граждан и их веру в меня. Я знал лишь одно место – дальше по коридору. Вряд ли я справлюсь один, но после сцены у конфорки никто со мной идти не захочет, это несомненно.
Даже проткни мне Джулия все глаза, я без труда нашел бы квартиру Тамбеллини. Ароматы оливкового масла, помидоров, чеснока, репчатого лука, сыра и перца, что вырывались из-под двери, делали нашу маринованную селедку и хрен не аппетитнее банной варежки. Эта желанная квартира когда-то была заселена внушительной колонией Блаттелла Германика. Десять лет назад после четырехмесячной кровавой резни ее захватила Перипланета Американа, тараканы-мутанты во много раз больше нас. Мы не знали, что там с тех пор творилось. Я вошел под дверь. Интересно, увижу я сытую счастливую колонию или злобных великанов, что по-прежнему на дух не переносят мой биологический вид.
– Знаю, – ответил Бисмарк.
– У меня не было выбора.
– Знаю.
И все-таки сегодня я весь был липкий от ее крови.
– Что толку? Когда я сведу Айру и блондинку, мы все уже сойдем с ума или умрем.
– Это входит в задачу. Ты должен сделать так, чтобы мы дотянули до спасения.
За последние сутки симптомы ухудшились. У меня и моих книжных собратьев смерть Джулии спровоцировала подлинную регрессию. Почему она не вдохновила нас на героическую самооборону? Если голод разъедает сильнее, чем мы предполагали, что же с нами будет теперь, когда наши запасы вылетели в дыру плинтуса?
Бисмарк прав: я должен срочно достать еду для колонии. Это единственный способ восстановить силы граждан и их веру в меня. Я знал лишь одно место – дальше по коридору. Вряд ли я справлюсь один, но после сцены у конфорки никто со мной идти не захочет, это несомненно.
Даже проткни мне Джулия все глаза, я без труда нашел бы квартиру Тамбеллини. Ароматы оливкового масла, помидоров, чеснока, репчатого лука, сыра и перца, что вырывались из-под двери, делали нашу маринованную селедку и хрен не аппетитнее банной варежки. Эта желанная квартира когда-то была заселена внушительной колонией Блаттелла Германика. Десять лет назад после четырехмесячной кровавой резни ее захватила Перипланета Американа, тараканы-мутанты во много раз больше нас. Мы не знали, что там с тех пор творилось. Я вошел под дверь. Интересно, увижу я сытую счастливую колонию или злобных великанов, что по-прежнему на дух не переносят мой биологический вид.