Страница:
Ханата засмеялась, и Кэтрин улыбнулась. Ей нравился звонкий смех Ханаты. Он был очень мелодичный, и все Же человек не смог бы издать такие звуки. Они были похожи на звон серебряных колокольчиков в груди хрупкой фиванки.
— Он пишет, что у Ланту все хорошо. Услышав это, Ханата быстро подняла голову.
— А еще он пишет, что Ланту с Фраймаком сейчас при штабе Антонова.
Ханата негромко ойкнула и нервно зашевелила пальцами.
— Не расстраивайся, Ханата! — Кэтрин наклонилась и сжала изящную ручку фиванки, которую та застенчиво попыталась отдернуть. — Ты сама знаешь, что Ланту должен это делать.
— Да, — ответила Ханата, глядя на пять пальцев земной руки. — Но я понимаю, как он мучится.
— Может, это и не мое дело, — мягко сказала Кэтрин, — но почему ты ему никогда не пишешь?
— Потому что он сам мне не пишет. Фиванке неприлично первой писать мужчине.
— А мне-то казалось, что тебе плевать на ваши традиции.
— Может, ты и права! — Ханата грустно улыбнулась, поняв, что Кэтрин подшучивает над ней. — На самом деле я не пишу ему, потому что он не хочет мне писать.
— Ну и что? От Ангуса я ждала бы признания до морковкина заговенья. Конечно, Ангус еще больший молчун, чем Ланту, но вообще-то все мужчины похожи.
— Все не так просто! — Ханата почти шептала, и Кэтрин наклонилась к ней, чтобы лучше слышать. — Ланту любит меня. Я это знаю, и он знает, что я знаю. Но он не хочет об этом говорить. Потому что, — Ханата подняла лицо, и Кэтрин увидела, что по щекам фиванки катятся слезы, — он думает, что не вернется. Он уверен, что погибнет. Может, он даже хочет умереть… Вот почему я так завидую вам с Ангусом.
Кэтрин прикусила губу, глядя на залитое слезами нечеловеческое лица Ханаты. Потом она наклонилась еще ближе и обняла зарыдавшую фиванку.
— Эти бесчинства, госпожа спикер, это бессмысленное кровопролитие, это избиение беззащитного гражданского населения — все это ставит фиванцев вне закона! Фанатизм не может оправдать палачей!
Евгений Оуэне на мгновение замолчал, и в Палате Миров послышались одобрительные возгласы. Андерсон заметил, что активнее всего выступавшего поддерживали либеральные прогрессисты. Ничего удивительного, ведь Оуэне — человек Вальдека! Впрочем, много — слишком много! — голосов в его поддержку раздалось и среди либеральных демократов Эрики ван Смит, и, к глубокому прискорбию Андерсона, среди членов его собственной Консервативной партии. Он заставил себя сидеть смирно и ждать, сложив руки на набалдашнике трости.
— Госпожа спикер! — уже спокойнее продолжал Оуэне. — Человечество не в первый раз сталкивается с безумной расой мыслящих существ и не в первый раз платит ужасную цену за такую встречу. Позволю себе напомнить Законодательному собранию, что в свое время лишь немногие политики могли поверить в то, что представляли собой ригельцы. Нам говорят, что свои чудовищные злодеяния — пытки, убийства родителей, чтобы похищать и «обращать в истинную веру» их детей, хладнокровное истребление населения целых городов и поселков «в ответ» на нападения партизан, защищавших свой родной мир и своих близких, — фиванцы совершали по религиозным мотивам. Из-за религии, которая обожествляет ту самую планету, на которой мы сейчас находимся! А еще нам говорят, что основа этой религии была заложена землянами, нарушившими Эдикт 2097 года!
Может, это и так! Но разве у по-настоящему разумных существ возникла бы такая религия?! Разве по-настоящему мыслящие существа, способные путешествовать в космосе и копить багаж знаний о Вселенной, стали бы верить в такую чушь?!
Оуэне снова замолчал. На этот раз в Палате Миров царила тишина.
— Я не считаю, что в действиях этой безумной расы виноваты земляне, — негромко продолжал он, — Мы не можем отвечать за безумие, охватившее другой вид разумных существ, а только безумием можно объяснить Крестовый Поход фиванцев против тех, кто принес им блага современной цивилизации, сопровождающийся бессвязным псевдорелигиозным бредом. Даже если человечество неумышленно само дало этой расе кровожадных космических пиратов современное оружие, включая оружие массового уничтожения, не вижу, что это меняет в сложившейся ситуации. Может, лучше подумать, как исправить ошибку, совершенную нашими соотечественниками? Если человечество неумышленно способствовало возникновению нынешнего кризиса, не должно ли оно принять теперь самые радикальные меры к его разрешению?
Госпожа спикер! Достопочтенные депутаты! Эту проблему нельзя решить, действуя так, как нам бы хотелось.
Ее можно решить, только поступая по справедливости. Фиванцы уже доказали, что не являются мыслящими существами в истинном смысле этого слова. Происшедшее в Новейших Новых Гебридах и на Новом Бостоне обнажило их звериную сущность. Недавнее сражение в Лорелее изобиловало примерами их фанатизма. Если же кровожадный фанатик желает мученической смерти^ если он не просто хочет, а, можно сказать, жаждет погибнуть за то, что считает правым делом, защититься от него можно, только предоставив ему возможность умереть, — Оуэне сделал последнюю паузу среди гробового молчания и оглядел депутатов Законодательного собрания с огромного экрана позади возвышения с креслом спикера. — Госпожа спикер, — спокойно подытожил он, — то, что относится к отдельному фанатику, в сто раз справедливее по отношению к целой расе фанатиков, вооруженной космическими кораблями и ядерными боеголовками. Соображения не только нашей собственной безопасности, но и безопасности всей Галактики требуют от нас отказа от Запрета 2249 года. Поэтому я и предлагаю сейчас же его отменить.
Оуэне сел. Андерсон заскрипел зубами. Соратник Вальдека сам верил в то, о чем говорил. Поэтому-то его слова и звучали так убедительно. Неудивительно, что либеральные прогрессисты и поручили выступить с этой речью именно ему!
Андерсон вдохнул поглубже и нажал на кнопку, прося слова.
— Председательствующая предоставляет слово Почетному президенту Говарду Андерсону, — сказала Шанталь Дюваль.
На экране появилось лицо Андерсона. Он хотел было встать, но передумал. У него ныли и подгибались колени. Стоя, он показался бы немощным, а именно теперь он должен был выглядеть сильным, чтобы никто не усомнился в том, что за его словами стоит железная логика, а не старческий маразм.
— Госпожа спикер! Достопочтенные депутаты! — (Слава Богу, хотя бы голос у него пока еще тверд!)
— Господин Оуэне утверждает, что фиванцы безумны, а человечество предоставило этому безумию возможность проявиться. Иными словами, не будь «веры в Святую Мать-Землю», их безумие обнаружило бы себя в какой-нибудь иной форме. Далее, он совершенно справедливо указывает на то, что мы должны действовать не так, как нам хотелось бы, а по справедливости. — Андерсон на мгновение умолк и перевел дух. — В этом господин Оуэне, разумеется, прав!
При этих словах Почетного президента в зале раздались удивленные возгласы.
— Органы власти совершают самые страшные ошибки именно тогда, когда собственные желания заставляют их забыть о справедливости. А мне, дамы и господа, уже не раз приходилось видеть, как орган власти, который мы представляем, шел на поводу своих желаний.
Депутаты обеспокоено заерзали, и Андерсон улыбнулся одними губами.
— Конечно, я стар. Настолько стар, что некоторые из вас считают меня выжившим из ума. На протяжении более ста лег я наблюдал за тем, как растет и крепнет Земная Федерация. Более ста лет я служил офицером военно-космического флота, выполнял обязанности президента Земной Федерации и депутата ее Законодательного собрания. Я видел, как человечество стремится к самым высоким идеалам. Я видел, как Земная Федерация противостояла агрессору. Я видел, как она несла огромные потери, но сражалась до победного конца. Я видел, как она старается, чтобы наши ценности восторжествовали во всех входящих в ее состав мирах, из жителей которых и состоит нынешнее человечество, завоевавшее космос.
Кроме этого, я видел и страшные ошибки. Ошибки, совершенные в этом зале из самых лучших побуждений и во имя благороднейших целей. Ошибки, которые честные и порядочные люди делали не реже, чем люди беспринципные и неразборчивые в средствах.
На другом конце зала Перикл Вальдек напрягся, но по-прежнему сидел с невозмутимым лицом.
— Дамы и господа, в 2246 году Законодательное собрание Земной Федерации совершило одну из таких ужасных ошибок, действуя из наилучших побуждений и вместе с тем следуя одному из наиболее низменных человеческих инстинктов. Оно приняло решение утвердить восемнадцатую директиву верховного командования ВКФ Земной Федерации, разрешившую уничтожить гражданское население Ригельского протектората.
Вновь повисла мертвая тишина. Мудрые глаза старца впились в лица депутатов.
— Мы убеждали себя в том, что у нас нет выбора, — негромко сказал Андерсон. — Мы говорили себе, что ригельцы безумны. Они населяли многочисленные миры и сражались с фанатичным упорством. Каждый житель Ригельского протектората ни в грош не ставил собственную жизнь. Для него не было более почетной смерти, чем гибель в бою с любыми существами, бросившими вызов превосходству ригельской расы. Победить их было практически невозможно: для оккупации их миров потребовалась бы колоссальная армия, а попытайся мы вторгнуться в ригельские миры, наши тогдашние потери, в тысячи раз превышавшие потери в этой войне, увеличились бы еще во много тысяч раз. Поэтому мы решили, что нам в любом случае придется перебить всех ригельцев.
Земная Федерация не стала жертвовать жизнями миллионов людей и миллионов наших союзников: орионцев, гормишей и жителей скопления Змееносца. Вместо этого она решила уничтожить многочисленные миры, населенные ригельцами, с помощью массированных бомбардировок, очень похожих на те, что фиванцы провели на Новом Бостоне (при звуке этих негромко произнесенных слов депутаты в зале напряглись), так как альтернативой этим бомбардировкам было уничтожение ригельцев одного за другим на их планетах, уничтожением, за которое нам пришлось бы заплатить огромным количеством человеческих жизней. — Андерсон вновь помолчал, чтобы у депутатов было время вдуматься в его слова, а потом наклонился к самому объективу. — Все эти соображения были крайне рациональны, но я лично присутствовал в этом зале, когда они обсуждались, и заметил, что решение о ядерной бомбардировке миров Ригельского протектората было принято по еще одной причине, о которой не говорили вслух. В лучшем случае о ней шептали, так как это делают сегодня. А причиной этой, дамы и господа, была жажда мести. — Андерсон прошипел последнее слово, глядя прямо на сидевшего в другом конце зала Оуэнса, который опустил глаза и прикусил губу. — Я не утверждаю, что мы могли бы поступить с ригельцами по-другому. Я не говорю, что нам нужно было искать иное решение. Я не сомневаюсь лишь в одном: даже если бы другое решение существовало, мы все равно бы к нему не прибегли!
Андерсон отчетливо проговорил последние слова, прозвучавшие в тишине зала как удары молота по наковальне. А голубые глаза старца метали молнии в зал с огромного экрана.
— Наши потери были огромны. Мы потеряли пятьсот тысяч человек в Среднем скоплении, восемь с половиной миллионов в Таннермане, миллиард триста миллионов в мире Ласса, еще миллиард — в Кодале. В Толе погиб миллиард орионцев, девяносто миллионов орионцев расстались с жизнью в Гозаль'Хире, а в Чилливальте — восемьсот пятьдесят тысяч жителей. Мы потеряли два миллиона военнослужащих, а у орионцев военных погибло намного больше. Что же нам оставалось делать?! Мы хотели не просто положить конец резне! Мы хотели отомстить… И отомстили!
Возможно, это было справедливо или, по крайней мере, неизбежно. Я хочу и стараюсь в это верить. Однако не все было так просто. Наши союзники из скопления Змееносца поняли это раньше других и отказались участвовать в бомбардировках. За это некоторые из нас обвиняли их в моральной трусости. Но потом, когда страсти улеглись, мы поняли, что они были правы.
Поэтому то же самое Законодательное собрание, что разрешило выполнить восемнадцатую директиву, составило проект Запрета на геноцид 2249 года. Оно сделало это не потому, что ужаснулось, без нужды уничтожив целую расу разумных существ, а потому, что боялось, что поспешило. Ведь оно одобрило директиву поспешно, к тому же обуреваемое ненавистью, а потом поняло, что так никогда и не узнает, была ли у него возможность поступить иначе. Запрет 2249 года не ставит уничтожение отдельных рас разумных существ вне закона. Он просто гласит, что такого рода действия должны быть одобрены двумя третями Депутатов Законодательного собрания.
Теперь мы будем платить за собственные ошибочные Решения тем, что будем целиком и полностью брать на себя ответственность за повторные решения такого рода. Я надеялся, — тихо проговорил Андерсон, — что, когда Законодательное собрание столкнется с необходимостью еще раз принимать такое решение, меня уже не будет в живых. Большинства моих тогдашних коллег-депутатов уже нет нас осталось очень мало, и, когда мы смотрим сейчас на Палату Миров и слушаем, что в ней говорят, мы слышим далекое эхо наших собственных голосов и голосов наших ушедших товарищей. Мы знаем, что думают и чувствуют те, кто призывает к мести, потому что мы думали и чувствовали то же самое.
Однако фиванцы не ригельцы. У них только одна звездная система, и не приходится говорить о миллиардных потерях во время штурма множества планет. При этом, независимо от того, безумны они или нет и нашло бы их безумие какое-нибудь другое выражение без вмешательства Алоиза Сен-Жюста и его спутников, религия, во имя которой они сражаются, все-таки действительно принесена им землянами. Возможно, фиванцы кажутся безумными, но разве человечество когда-то не вело безумные религиозные войны?! Сколько миллионов человек мы в свое время истребили «во имя Господа»?! Неужели наше трагическое прошлое ничему нас не научило?! А если мы вынесли из него урок, почему мы считаем, что фиванцы не способны учиться на своих ошибках?!
Я и сам многого не знаю. Однако не забывайте, что на Новейших Новых Гебридах фиванская инквизиция не умертвила ни одного ребенка. Разумеется, много детей погибло под их бомбами во время вторжения. Много их погибло и при разрушении Нового Бостона. Однако даже при уничтожении целых населенных пунктов на Новейших Новых Гебридах оттуда сначала вывозили детей.
Конечно, можно твердить, что фиванцы «воровали наших детей». Можно говорить, что убийство родителей наносило детям тяжелейшую психологическую травму, а фиванцы не тронули их, чтобы в дальнейшем «промывать им мозги». Однако они пощадили детей, а ригельцы никогда не оставили бы их в живых! — Андерсон на секунду умолк, а потом медленно покачал головой: — Дамы и господа! Не стану утверждать, что если мы пощадим фиванцев, они никогда не будут нам угрожать. Я не могу это сейчас говорить, потому что, пока мы не окажемся в Фивах, многое по-прежнему будет нам неизвестно. Однако цель Запрета 2249 года заключается как раз в том, чтобы заставить нас ждать, чтобы дать нам возможность узнать правду, прежде чем мы совершим очередной необдуманный поступок.
Поэтому, при всем моем уважении к господину Оуэнсу, я прошу его снять свое предложение. Давайте подождем!
Подождем, пока звездная система Фивы не окажется в руках Антонова. Подождем, пока не увидим, что у нас действительно нет выбора, и не поймем, что поступаем по справедливости, а не сгорая от ненависти и желания отомстить! Я уже стар, — негромко повторил Андерсон, — но вы в основном молоды. За свои решения я заплатил дорогой ценой: невыносимым чувством вины и ночными кошмарами! А вы пока не знаете, что это такое.
Возможно, у нас не будет выбора, но прошу вас не торопиться. Подождите! Подождите еще немного! Если не ради фиванцев, так хоть ради собственной чистой совести!
Андерсон отключил микрофон и склонил голову на руки. В обширной Палате Миров воцарилось молчание. Потом прозвучал гонг, призывавший депутатов к вниманию.
— Председательствующая, — негромко сказала Шанталь Дюваль, — предоставляет слово достопочтенному депутату от Фиска.
Поднялся Евгений Оуэне. Его лицо все еще было красным от злости, а его движения — резкими и решительными, но в его глазах появилось странное выражение, и он заговорил удивительно спокойно:
— Госпожа спикер, я снимаю свое предложение до тех пор, пока нам не станет известно то, что адмирал Антонов обнаружит в Фивах.
Любой ценой
— Он пишет, что у Ланту все хорошо. Услышав это, Ханата быстро подняла голову.
— А еще он пишет, что Ланту с Фраймаком сейчас при штабе Антонова.
Ханата негромко ойкнула и нервно зашевелила пальцами.
— Не расстраивайся, Ханата! — Кэтрин наклонилась и сжала изящную ручку фиванки, которую та застенчиво попыталась отдернуть. — Ты сама знаешь, что Ланту должен это делать.
— Да, — ответила Ханата, глядя на пять пальцев земной руки. — Но я понимаю, как он мучится.
— Может, это и не мое дело, — мягко сказала Кэтрин, — но почему ты ему никогда не пишешь?
— Потому что он сам мне не пишет. Фиванке неприлично первой писать мужчине.
— А мне-то казалось, что тебе плевать на ваши традиции.
— Может, ты и права! — Ханата грустно улыбнулась, поняв, что Кэтрин подшучивает над ней. — На самом деле я не пишу ему, потому что он не хочет мне писать.
— Ну и что? От Ангуса я ждала бы признания до морковкина заговенья. Конечно, Ангус еще больший молчун, чем Ланту, но вообще-то все мужчины похожи.
— Все не так просто! — Ханата почти шептала, и Кэтрин наклонилась к ней, чтобы лучше слышать. — Ланту любит меня. Я это знаю, и он знает, что я знаю. Но он не хочет об этом говорить. Потому что, — Ханата подняла лицо, и Кэтрин увидела, что по щекам фиванки катятся слезы, — он думает, что не вернется. Он уверен, что погибнет. Может, он даже хочет умереть… Вот почему я так завидую вам с Ангусом.
Кэтрин прикусила губу, глядя на залитое слезами нечеловеческое лица Ханаты. Потом она наклонилась еще ближе и обняла зарыдавшую фиванку.
— Эти бесчинства, госпожа спикер, это бессмысленное кровопролитие, это избиение беззащитного гражданского населения — все это ставит фиванцев вне закона! Фанатизм не может оправдать палачей!
Евгений Оуэне на мгновение замолчал, и в Палате Миров послышались одобрительные возгласы. Андерсон заметил, что активнее всего выступавшего поддерживали либеральные прогрессисты. Ничего удивительного, ведь Оуэне — человек Вальдека! Впрочем, много — слишком много! — голосов в его поддержку раздалось и среди либеральных демократов Эрики ван Смит, и, к глубокому прискорбию Андерсона, среди членов его собственной Консервативной партии. Он заставил себя сидеть смирно и ждать, сложив руки на набалдашнике трости.
— Госпожа спикер! — уже спокойнее продолжал Оуэне. — Человечество не в первый раз сталкивается с безумной расой мыслящих существ и не в первый раз платит ужасную цену за такую встречу. Позволю себе напомнить Законодательному собранию, что в свое время лишь немногие политики могли поверить в то, что представляли собой ригельцы. Нам говорят, что свои чудовищные злодеяния — пытки, убийства родителей, чтобы похищать и «обращать в истинную веру» их детей, хладнокровное истребление населения целых городов и поселков «в ответ» на нападения партизан, защищавших свой родной мир и своих близких, — фиванцы совершали по религиозным мотивам. Из-за религии, которая обожествляет ту самую планету, на которой мы сейчас находимся! А еще нам говорят, что основа этой религии была заложена землянами, нарушившими Эдикт 2097 года!
Может, это и так! Но разве у по-настоящему разумных существ возникла бы такая религия?! Разве по-настоящему мыслящие существа, способные путешествовать в космосе и копить багаж знаний о Вселенной, стали бы верить в такую чушь?!
Оуэне снова замолчал. На этот раз в Палате Миров царила тишина.
— Я не считаю, что в действиях этой безумной расы виноваты земляне, — негромко продолжал он, — Мы не можем отвечать за безумие, охватившее другой вид разумных существ, а только безумием можно объяснить Крестовый Поход фиванцев против тех, кто принес им блага современной цивилизации, сопровождающийся бессвязным псевдорелигиозным бредом. Даже если человечество неумышленно само дало этой расе кровожадных космических пиратов современное оружие, включая оружие массового уничтожения, не вижу, что это меняет в сложившейся ситуации. Может, лучше подумать, как исправить ошибку, совершенную нашими соотечественниками? Если человечество неумышленно способствовало возникновению нынешнего кризиса, не должно ли оно принять теперь самые радикальные меры к его разрешению?
Госпожа спикер! Достопочтенные депутаты! Эту проблему нельзя решить, действуя так, как нам бы хотелось.
Ее можно решить, только поступая по справедливости. Фиванцы уже доказали, что не являются мыслящими существами в истинном смысле этого слова. Происшедшее в Новейших Новых Гебридах и на Новом Бостоне обнажило их звериную сущность. Недавнее сражение в Лорелее изобиловало примерами их фанатизма. Если же кровожадный фанатик желает мученической смерти^ если он не просто хочет, а, можно сказать, жаждет погибнуть за то, что считает правым делом, защититься от него можно, только предоставив ему возможность умереть, — Оуэне сделал последнюю паузу среди гробового молчания и оглядел депутатов Законодательного собрания с огромного экрана позади возвышения с креслом спикера. — Госпожа спикер, — спокойно подытожил он, — то, что относится к отдельному фанатику, в сто раз справедливее по отношению к целой расе фанатиков, вооруженной космическими кораблями и ядерными боеголовками. Соображения не только нашей собственной безопасности, но и безопасности всей Галактики требуют от нас отказа от Запрета 2249 года. Поэтому я и предлагаю сейчас же его отменить.
Оуэне сел. Андерсон заскрипел зубами. Соратник Вальдека сам верил в то, о чем говорил. Поэтому-то его слова и звучали так убедительно. Неудивительно, что либеральные прогрессисты и поручили выступить с этой речью именно ему!
Андерсон вдохнул поглубже и нажал на кнопку, прося слова.
— Председательствующая предоставляет слово Почетному президенту Говарду Андерсону, — сказала Шанталь Дюваль.
На экране появилось лицо Андерсона. Он хотел было встать, но передумал. У него ныли и подгибались колени. Стоя, он показался бы немощным, а именно теперь он должен был выглядеть сильным, чтобы никто не усомнился в том, что за его словами стоит железная логика, а не старческий маразм.
— Госпожа спикер! Достопочтенные депутаты! — (Слава Богу, хотя бы голос у него пока еще тверд!)
— Господин Оуэне утверждает, что фиванцы безумны, а человечество предоставило этому безумию возможность проявиться. Иными словами, не будь «веры в Святую Мать-Землю», их безумие обнаружило бы себя в какой-нибудь иной форме. Далее, он совершенно справедливо указывает на то, что мы должны действовать не так, как нам хотелось бы, а по справедливости. — Андерсон на мгновение умолк и перевел дух. — В этом господин Оуэне, разумеется, прав!
При этих словах Почетного президента в зале раздались удивленные возгласы.
— Органы власти совершают самые страшные ошибки именно тогда, когда собственные желания заставляют их забыть о справедливости. А мне, дамы и господа, уже не раз приходилось видеть, как орган власти, который мы представляем, шел на поводу своих желаний.
Депутаты обеспокоено заерзали, и Андерсон улыбнулся одними губами.
— Конечно, я стар. Настолько стар, что некоторые из вас считают меня выжившим из ума. На протяжении более ста лег я наблюдал за тем, как растет и крепнет Земная Федерация. Более ста лет я служил офицером военно-космического флота, выполнял обязанности президента Земной Федерации и депутата ее Законодательного собрания. Я видел, как человечество стремится к самым высоким идеалам. Я видел, как Земная Федерация противостояла агрессору. Я видел, как она несла огромные потери, но сражалась до победного конца. Я видел, как она старается, чтобы наши ценности восторжествовали во всех входящих в ее состав мирах, из жителей которых и состоит нынешнее человечество, завоевавшее космос.
Кроме этого, я видел и страшные ошибки. Ошибки, совершенные в этом зале из самых лучших побуждений и во имя благороднейших целей. Ошибки, которые честные и порядочные люди делали не реже, чем люди беспринципные и неразборчивые в средствах.
На другом конце зала Перикл Вальдек напрягся, но по-прежнему сидел с невозмутимым лицом.
— Дамы и господа, в 2246 году Законодательное собрание Земной Федерации совершило одну из таких ужасных ошибок, действуя из наилучших побуждений и вместе с тем следуя одному из наиболее низменных человеческих инстинктов. Оно приняло решение утвердить восемнадцатую директиву верховного командования ВКФ Земной Федерации, разрешившую уничтожить гражданское население Ригельского протектората.
Вновь повисла мертвая тишина. Мудрые глаза старца впились в лица депутатов.
— Мы убеждали себя в том, что у нас нет выбора, — негромко сказал Андерсон. — Мы говорили себе, что ригельцы безумны. Они населяли многочисленные миры и сражались с фанатичным упорством. Каждый житель Ригельского протектората ни в грош не ставил собственную жизнь. Для него не было более почетной смерти, чем гибель в бою с любыми существами, бросившими вызов превосходству ригельской расы. Победить их было практически невозможно: для оккупации их миров потребовалась бы колоссальная армия, а попытайся мы вторгнуться в ригельские миры, наши тогдашние потери, в тысячи раз превышавшие потери в этой войне, увеличились бы еще во много тысяч раз. Поэтому мы решили, что нам в любом случае придется перебить всех ригельцев.
Земная Федерация не стала жертвовать жизнями миллионов людей и миллионов наших союзников: орионцев, гормишей и жителей скопления Змееносца. Вместо этого она решила уничтожить многочисленные миры, населенные ригельцами, с помощью массированных бомбардировок, очень похожих на те, что фиванцы провели на Новом Бостоне (при звуке этих негромко произнесенных слов депутаты в зале напряглись), так как альтернативой этим бомбардировкам было уничтожение ригельцев одного за другим на их планетах, уничтожением, за которое нам пришлось бы заплатить огромным количеством человеческих жизней. — Андерсон вновь помолчал, чтобы у депутатов было время вдуматься в его слова, а потом наклонился к самому объективу. — Все эти соображения были крайне рациональны, но я лично присутствовал в этом зале, когда они обсуждались, и заметил, что решение о ядерной бомбардировке миров Ригельского протектората было принято по еще одной причине, о которой не говорили вслух. В лучшем случае о ней шептали, так как это делают сегодня. А причиной этой, дамы и господа, была жажда мести. — Андерсон прошипел последнее слово, глядя прямо на сидевшего в другом конце зала Оуэнса, который опустил глаза и прикусил губу. — Я не утверждаю, что мы могли бы поступить с ригельцами по-другому. Я не говорю, что нам нужно было искать иное решение. Я не сомневаюсь лишь в одном: даже если бы другое решение существовало, мы все равно бы к нему не прибегли!
Андерсон отчетливо проговорил последние слова, прозвучавшие в тишине зала как удары молота по наковальне. А голубые глаза старца метали молнии в зал с огромного экрана.
— Наши потери были огромны. Мы потеряли пятьсот тысяч человек в Среднем скоплении, восемь с половиной миллионов в Таннермане, миллиард триста миллионов в мире Ласса, еще миллиард — в Кодале. В Толе погиб миллиард орионцев, девяносто миллионов орионцев расстались с жизнью в Гозаль'Хире, а в Чилливальте — восемьсот пятьдесят тысяч жителей. Мы потеряли два миллиона военнослужащих, а у орионцев военных погибло намного больше. Что же нам оставалось делать?! Мы хотели не просто положить конец резне! Мы хотели отомстить… И отомстили!
Возможно, это было справедливо или, по крайней мере, неизбежно. Я хочу и стараюсь в это верить. Однако не все было так просто. Наши союзники из скопления Змееносца поняли это раньше других и отказались участвовать в бомбардировках. За это некоторые из нас обвиняли их в моральной трусости. Но потом, когда страсти улеглись, мы поняли, что они были правы.
Поэтому то же самое Законодательное собрание, что разрешило выполнить восемнадцатую директиву, составило проект Запрета на геноцид 2249 года. Оно сделало это не потому, что ужаснулось, без нужды уничтожив целую расу разумных существ, а потому, что боялось, что поспешило. Ведь оно одобрило директиву поспешно, к тому же обуреваемое ненавистью, а потом поняло, что так никогда и не узнает, была ли у него возможность поступить иначе. Запрет 2249 года не ставит уничтожение отдельных рас разумных существ вне закона. Он просто гласит, что такого рода действия должны быть одобрены двумя третями Депутатов Законодательного собрания.
Теперь мы будем платить за собственные ошибочные Решения тем, что будем целиком и полностью брать на себя ответственность за повторные решения такого рода. Я надеялся, — тихо проговорил Андерсон, — что, когда Законодательное собрание столкнется с необходимостью еще раз принимать такое решение, меня уже не будет в живых. Большинства моих тогдашних коллег-депутатов уже нет нас осталось очень мало, и, когда мы смотрим сейчас на Палату Миров и слушаем, что в ней говорят, мы слышим далекое эхо наших собственных голосов и голосов наших ушедших товарищей. Мы знаем, что думают и чувствуют те, кто призывает к мести, потому что мы думали и чувствовали то же самое.
Однако фиванцы не ригельцы. У них только одна звездная система, и не приходится говорить о миллиардных потерях во время штурма множества планет. При этом, независимо от того, безумны они или нет и нашло бы их безумие какое-нибудь другое выражение без вмешательства Алоиза Сен-Жюста и его спутников, религия, во имя которой они сражаются, все-таки действительно принесена им землянами. Возможно, фиванцы кажутся безумными, но разве человечество когда-то не вело безумные религиозные войны?! Сколько миллионов человек мы в свое время истребили «во имя Господа»?! Неужели наше трагическое прошлое ничему нас не научило?! А если мы вынесли из него урок, почему мы считаем, что фиванцы не способны учиться на своих ошибках?!
Я и сам многого не знаю. Однако не забывайте, что на Новейших Новых Гебридах фиванская инквизиция не умертвила ни одного ребенка. Разумеется, много детей погибло под их бомбами во время вторжения. Много их погибло и при разрушении Нового Бостона. Однако даже при уничтожении целых населенных пунктов на Новейших Новых Гебридах оттуда сначала вывозили детей.
Конечно, можно твердить, что фиванцы «воровали наших детей». Можно говорить, что убийство родителей наносило детям тяжелейшую психологическую травму, а фиванцы не тронули их, чтобы в дальнейшем «промывать им мозги». Однако они пощадили детей, а ригельцы никогда не оставили бы их в живых! — Андерсон на секунду умолк, а потом медленно покачал головой: — Дамы и господа! Не стану утверждать, что если мы пощадим фиванцев, они никогда не будут нам угрожать. Я не могу это сейчас говорить, потому что, пока мы не окажемся в Фивах, многое по-прежнему будет нам неизвестно. Однако цель Запрета 2249 года заключается как раз в том, чтобы заставить нас ждать, чтобы дать нам возможность узнать правду, прежде чем мы совершим очередной необдуманный поступок.
Поэтому, при всем моем уважении к господину Оуэнсу, я прошу его снять свое предложение. Давайте подождем!
Подождем, пока звездная система Фивы не окажется в руках Антонова. Подождем, пока не увидим, что у нас действительно нет выбора, и не поймем, что поступаем по справедливости, а не сгорая от ненависти и желания отомстить! Я уже стар, — негромко повторил Андерсон, — но вы в основном молоды. За свои решения я заплатил дорогой ценой: невыносимым чувством вины и ночными кошмарами! А вы пока не знаете, что это такое.
Возможно, у нас не будет выбора, но прошу вас не торопиться. Подождите! Подождите еще немного! Если не ради фиванцев, так хоть ради собственной чистой совести!
Андерсон отключил микрофон и склонил голову на руки. В обширной Палате Миров воцарилось молчание. Потом прозвучал гонг, призывавший депутатов к вниманию.
— Председательствующая, — негромко сказала Шанталь Дюваль, — предоставляет слово достопочтенному депутату от Фиска.
Поднялся Евгений Оуэне. Его лицо все еще было красным от злости, а его движения — резкими и решительными, но в его глазах появилось странное выражение, и он заговорил удивительно спокойно:
— Госпожа спикер, я снимаю свое предложение до тех пор, пока нам не станет известно то, что адмирал Антонов обнаружит в Фивах.
Любой ценой
Иван Антонов шагал по окраине звездной системы Фивы. Каждый его шаг равнялся в длину нескольким световым секундам. Порой мимо него, как мухи, пролетали астероиды. Их было немного. На протяжении жизни нескольких поколений фиванцы расчистили идеально правильный горизонтальный проход в поясе астероидов. Сейчас у Антонова под ногами был «пол», искусственно сформированный из бесчисленных обломков. А над головой у него был такой же «потолок». В состав этих «пола» и «потолка» входило столько астероидов, сколько в природе никогда не скапливается в одном месте. Через равные промежутки в пространстве витали крупные астероиды величиной с небольшие планеты. Они были превращены в невероятно мощные космические крепости., С ласкающей глаз геометрической точностью их разместили так, чтобы они прикрывали выход из Врат Преисподней. Они тускло светились отраженными серебряными лучами далекого светила, игравшими на их металлических компонентах. Если бы перед Антоновым были не напичканные смертоносным оружием космические крепости, он сказал бы, что все это очень красиво.
Адмирал повернулся и сделал шаг длиной триста тысяч километров в сторону узла пространства. Погруженный в свои мысли, он не заметил, как дошел до него. Космическое пространство вокруг него содрогнулось и распалось, а он вернулся в мир обычных пропорций и увидел небольшую группу офицеров у внешней стены главного голографического симулятора на борту «Госентана».
В этих симуляторах все как настоящее! Виннифред Тревейн особенно гордилась этой моделью, которую, не жалея сил и времени, соорудила с помощью Ланту, но Антонов иногда с тревогой задумывался о том дне, когда такие симуляторы поступят в торговлю. Ведь найдутся же люди, которые позабудут обо всем и будут проводить большую часть жизни в воображаемых мирах!
Антонов прогнал досужие мысли и обратился к своему штабу:
— Я снова проанализировал все части операции, и мне кажется, что все должно пройти гладко. Конечно, у нас пока нет сил, необходимых для ее осуществления, но число кораблей растет точно по графику, и скоро их будет достаточно.
— Совершенно с вами согласен, господин адмирал! — Ланту сложил руки за спиной, уставился на голографический симулятор, из которого появился Антонов, и вздохнул, издав чисто фиванское озабоченное сопение. — Однако меня заботит одна деталь. Мы ничего не знаем о том, на каком этапе находится разработка космических штурмовиков, начатая фиванским министерством промышленности после сражения в Редвинге. Полагаю, последние события заставили ускорить эти работы в гораздо большей степени, чем те настойчивые советы, что я давал им прежде.
Ланту на мгновение замолчал и с извиняющимся видом устремил на Антонова свои грустные желтые глаза. Адмирал смотрел на фиванца с невозмутимым видом, но в его глазах промелькнуло сочувствие к коллеге, которого когда-то не поняло недальновидное и бездарное начальство. Ланту едва заметно пожал плечами и повернулся обратно к голографическому симулятору.
— После сражения в Редвинге, — с кривой усмешкой продолжал он, — Синод перестал делиться со мной своими планами, но скажу вам одну банальную вещь: если ученый знает, что его цель достижима, он уже на полпути к конечному результату.
Виннифред Тревейн довольно бесцеремонно фыркнула, как всегда, когда была убеждена в своей правоте:
— Я не разделяю озабоченность адмирала первого ранга. Позвольте мне повторить уже сказанное мною раньше.
Фиванцы, разумеется, понимают, что им нужны свои космические истребители. Но ведь защитники Лорелеи готовились к схватке не на жизнь, а на смерть, о чем свидетельствует их упорное сопротивление и массовое использование таранных ударов. И это понятно, ведь Лорелея играла важную стратегическую роль, а мобилизованному промышленному потенциалу Земной Федерации фиванцы теперь могут противопоставить только жесткую оборону. Вспомните, в Лорелее они бросились таранить нас своими ценными космическими кораблями. Почему они не использовали там истребители? А потому, что у них их нет!
Тревейн посмотрела на Беренсона, который кивнул, соглашаясь с логикой начальницы разведотдела.
— Таким образом, — продолжала она назидательным тоном, — можно прийти к выводу, что, когда три месяца назад мы отбили у фиванцев Лорелею, у них еще не было космических истребителей или у них их было очень мало. И вряд ли они успеют построить их в достаточном количестве, чтобы помешать нам осуществить в будущем месяце задуманную операцию. А ведь им еще нужно готовить пилотов и строить орбитальные ангары, с которых будут катапультироваться истребители!
Тревейн с торжествующим видом огляделась по сторонам, словно приглашая собравшихся попытаться отыскать изъян в ее рассуждениях.
— Ваша логика безупречна, коммандер, — признал Ланту. — Но позвольте напомнить, что недостаток любых логических рассуждений заключается в том, что правильность выводов всегда зависит от правильности предпосылок. А одна из ваших предпосылок кажется мне сомнительной. Почему вы считаете, что фиванская Церковь решила перейти к обороне или, по крайней мере, приняла такое решение на момент сражения в Лорелее?
Офицеры молчали, глядя на Ланту вытаращенными глазами. Неужели можно допустить, что в таком катастрофическом положении фиванский Синод может помышлять о чем-то кроме обороны?! Над доводом Ланту серьезно задумался лишь Антонов.
Бесцеремонно положив ноги на край стола, Ханна Аврам наблюдала за тактическим симулятором. Воображаемое сражение закончилось, и Ханна нахмурилась. Благодаря стараниям Хезелвуда у нее было уже шестнадцать эскортных авианосцев, но, согласно компьютерному прогнозу, ей предстояло потерять тринадцать из их числа.
Ханна встала и, сунув в карманы кителя сжатые кулаки, принялась расхаживать по штабной рубке «Харуны». Загвоздка в тех исходных данных, которые она вводит в компьютер! Если фиванцы будут действовать так, как думают земляне, не ведая при этом о ее крошечных авианосцах, то корабли, благодаря хитроумному замыслу Антонова, проникнут в Фивы без потерь. Если они сумеют ускользнуть за пределы дальности действия оружия противника, ее истребители нанесут большой урон фиванцам, которые не смогут достать землян. При таких предпосылках компьютер предсказывал гибель не более трех ее кораблей. Но стоило заменить хотя бы одну из этих предпосылок, ее потери стремительно возрастали. А если поменять какие-либо две предпосылки, то ее корабли должны были погибнуть почти полностью.
Ханна остановилась и, нахмурившись, уставилась в симулятор. Какие маленькие и беззащитные у нее кораблики! На них нет ни мощных щитов, ни брони, как на эскадренных авианосцах! До какой-то степени именно это и должно их защитить. Ведь они кажутся никчемными целями, на которые не стоит тратить ракеты. По крайней мере пока они не катапультировали свои истребители! Но если фиванцы ими все-таки заинтересуются, их песенка спета!
Ханна несколько раз проанализировала план Антонова и не могла оспорить ни одну из его предпосылок. Учитывая все, что земляне знали и видели, этот план можно было считать безукоризненным. Но что если у павианов все-таки есть истребители?! Впрочем, Ханна признавала, что логика Виннифред Тревейн безупречна.
Тем не менее ее мучила смутная тревога. А неприятнее всего было понимать, что Антонова тоже грызут сомнения, хотя он в этом и не признается.
— Вассе сстороффье! — с невероятно гордым видом прошипел Ктаар по-русски, но чем-то озабоченный Сущевский лишь буркнул в ответ что-то невнятное. — В чем дело, Пааваал Сааргаайевищ? — громко спросил орионец. Как всегда накануне крупного сражения Ктаар был в прекрасном настроении. — Вы все еще думаете о том, что сказал этот фиванец? — Ктаар хрипло зарычал, тем самым выражая на орионский манер нетерпение; он залпом осушил свой стакан, снова налил себе водки и протянул бутылку Сущевскому: — Пейте! Как это вы говорите? «Не тяни кита за хвощ!»
Услышав такую неожиданную интерпретацию русского идиоматического выражения, Сущевский поперхнулся и, под возмущенные возгласы Ктаара, пролил полстакана водки себе на брюки, но Антонов лишь походя усмехнулся. Он не стал рассказывать орионцу и Сущевскому о двух последних сообщениях Говарда Андерсона. Пусть хоть они не волнуются!.. О господи! Как мало времени! А ведь Ктаар не понял бы, почему он так расстраивается! Для орионца тщательная подготовка к сражению лишь тягостная необходимость. Он не станет сочувствовать тому, кто не рвется в драку!
Адмирал помрачнел и, глядя в стакан, задумался о мерзких махинациях политиков, этих гнуснейших представителей человеческого рода. Он подумал о том, как редко в истории человечества встречались великие политические деятели. К сожалению, их эпизодическое появление лишь подчеркивало беспринципность большинства их коллег. Хотя Евгений Оуэне и снял свое предложение, Перикл Вальдек не мог смириться с поражением. Теперь он постоянно поднимал вопрос о необходимости поголовного истребления фиванцев при участии своих еще более бесчестных приспешников. Настроение большинства депутатов постепенно склонялось в его пользу, и Андерсону, как можно было понять по тону его сообщений, становилось все труднее и труднее с ними бороться. Дольше откладывать штурм нельзя! Антонов только что объявил в штабе, что он начнется через девяносто шесть часов.
Адмирал повернулся и сделал шаг длиной триста тысяч километров в сторону узла пространства. Погруженный в свои мысли, он не заметил, как дошел до него. Космическое пространство вокруг него содрогнулось и распалось, а он вернулся в мир обычных пропорций и увидел небольшую группу офицеров у внешней стены главного голографического симулятора на борту «Госентана».
В этих симуляторах все как настоящее! Виннифред Тревейн особенно гордилась этой моделью, которую, не жалея сил и времени, соорудила с помощью Ланту, но Антонов иногда с тревогой задумывался о том дне, когда такие симуляторы поступят в торговлю. Ведь найдутся же люди, которые позабудут обо всем и будут проводить большую часть жизни в воображаемых мирах!
Антонов прогнал досужие мысли и обратился к своему штабу:
— Я снова проанализировал все части операции, и мне кажется, что все должно пройти гладко. Конечно, у нас пока нет сил, необходимых для ее осуществления, но число кораблей растет точно по графику, и скоро их будет достаточно.
— Совершенно с вами согласен, господин адмирал! — Ланту сложил руки за спиной, уставился на голографический симулятор, из которого появился Антонов, и вздохнул, издав чисто фиванское озабоченное сопение. — Однако меня заботит одна деталь. Мы ничего не знаем о том, на каком этапе находится разработка космических штурмовиков, начатая фиванским министерством промышленности после сражения в Редвинге. Полагаю, последние события заставили ускорить эти работы в гораздо большей степени, чем те настойчивые советы, что я давал им прежде.
Ланту на мгновение замолчал и с извиняющимся видом устремил на Антонова свои грустные желтые глаза. Адмирал смотрел на фиванца с невозмутимым видом, но в его глазах промелькнуло сочувствие к коллеге, которого когда-то не поняло недальновидное и бездарное начальство. Ланту едва заметно пожал плечами и повернулся обратно к голографическому симулятору.
— После сражения в Редвинге, — с кривой усмешкой продолжал он, — Синод перестал делиться со мной своими планами, но скажу вам одну банальную вещь: если ученый знает, что его цель достижима, он уже на полпути к конечному результату.
Виннифред Тревейн довольно бесцеремонно фыркнула, как всегда, когда была убеждена в своей правоте:
— Я не разделяю озабоченность адмирала первого ранга. Позвольте мне повторить уже сказанное мною раньше.
Фиванцы, разумеется, понимают, что им нужны свои космические истребители. Но ведь защитники Лорелеи готовились к схватке не на жизнь, а на смерть, о чем свидетельствует их упорное сопротивление и массовое использование таранных ударов. И это понятно, ведь Лорелея играла важную стратегическую роль, а мобилизованному промышленному потенциалу Земной Федерации фиванцы теперь могут противопоставить только жесткую оборону. Вспомните, в Лорелее они бросились таранить нас своими ценными космическими кораблями. Почему они не использовали там истребители? А потому, что у них их нет!
Тревейн посмотрела на Беренсона, который кивнул, соглашаясь с логикой начальницы разведотдела.
— Таким образом, — продолжала она назидательным тоном, — можно прийти к выводу, что, когда три месяца назад мы отбили у фиванцев Лорелею, у них еще не было космических истребителей или у них их было очень мало. И вряд ли они успеют построить их в достаточном количестве, чтобы помешать нам осуществить в будущем месяце задуманную операцию. А ведь им еще нужно готовить пилотов и строить орбитальные ангары, с которых будут катапультироваться истребители!
Тревейн с торжествующим видом огляделась по сторонам, словно приглашая собравшихся попытаться отыскать изъян в ее рассуждениях.
— Ваша логика безупречна, коммандер, — признал Ланту. — Но позвольте напомнить, что недостаток любых логических рассуждений заключается в том, что правильность выводов всегда зависит от правильности предпосылок. А одна из ваших предпосылок кажется мне сомнительной. Почему вы считаете, что фиванская Церковь решила перейти к обороне или, по крайней мере, приняла такое решение на момент сражения в Лорелее?
Офицеры молчали, глядя на Ланту вытаращенными глазами. Неужели можно допустить, что в таком катастрофическом положении фиванский Синод может помышлять о чем-то кроме обороны?! Над доводом Ланту серьезно задумался лишь Антонов.
Бесцеремонно положив ноги на край стола, Ханна Аврам наблюдала за тактическим симулятором. Воображаемое сражение закончилось, и Ханна нахмурилась. Благодаря стараниям Хезелвуда у нее было уже шестнадцать эскортных авианосцев, но, согласно компьютерному прогнозу, ей предстояло потерять тринадцать из их числа.
Ханна встала и, сунув в карманы кителя сжатые кулаки, принялась расхаживать по штабной рубке «Харуны». Загвоздка в тех исходных данных, которые она вводит в компьютер! Если фиванцы будут действовать так, как думают земляне, не ведая при этом о ее крошечных авианосцах, то корабли, благодаря хитроумному замыслу Антонова, проникнут в Фивы без потерь. Если они сумеют ускользнуть за пределы дальности действия оружия противника, ее истребители нанесут большой урон фиванцам, которые не смогут достать землян. При таких предпосылках компьютер предсказывал гибель не более трех ее кораблей. Но стоило заменить хотя бы одну из этих предпосылок, ее потери стремительно возрастали. А если поменять какие-либо две предпосылки, то ее корабли должны были погибнуть почти полностью.
Ханна остановилась и, нахмурившись, уставилась в симулятор. Какие маленькие и беззащитные у нее кораблики! На них нет ни мощных щитов, ни брони, как на эскадренных авианосцах! До какой-то степени именно это и должно их защитить. Ведь они кажутся никчемными целями, на которые не стоит тратить ракеты. По крайней мере пока они не катапультировали свои истребители! Но если фиванцы ими все-таки заинтересуются, их песенка спета!
Ханна несколько раз проанализировала план Антонова и не могла оспорить ни одну из его предпосылок. Учитывая все, что земляне знали и видели, этот план можно было считать безукоризненным. Но что если у павианов все-таки есть истребители?! Впрочем, Ханна признавала, что логика Виннифред Тревейн безупречна.
Тем не менее ее мучила смутная тревога. А неприятнее всего было понимать, что Антонова тоже грызут сомнения, хотя он в этом и не признается.
— Вассе сстороффье! — с невероятно гордым видом прошипел Ктаар по-русски, но чем-то озабоченный Сущевский лишь буркнул в ответ что-то невнятное. — В чем дело, Пааваал Сааргаайевищ? — громко спросил орионец. Как всегда накануне крупного сражения Ктаар был в прекрасном настроении. — Вы все еще думаете о том, что сказал этот фиванец? — Ктаар хрипло зарычал, тем самым выражая на орионский манер нетерпение; он залпом осушил свой стакан, снова налил себе водки и протянул бутылку Сущевскому: — Пейте! Как это вы говорите? «Не тяни кита за хвощ!»
Услышав такую неожиданную интерпретацию русского идиоматического выражения, Сущевский поперхнулся и, под возмущенные возгласы Ктаара, пролил полстакана водки себе на брюки, но Антонов лишь походя усмехнулся. Он не стал рассказывать орионцу и Сущевскому о двух последних сообщениях Говарда Андерсона. Пусть хоть они не волнуются!.. О господи! Как мало времени! А ведь Ктаар не понял бы, почему он так расстраивается! Для орионца тщательная подготовка к сражению лишь тягостная необходимость. Он не станет сочувствовать тому, кто не рвется в драку!
Адмирал помрачнел и, глядя в стакан, задумался о мерзких махинациях политиков, этих гнуснейших представителей человеческого рода. Он подумал о том, как редко в истории человечества встречались великие политические деятели. К сожалению, их эпизодическое появление лишь подчеркивало беспринципность большинства их коллег. Хотя Евгений Оуэне и снял свое предложение, Перикл Вальдек не мог смириться с поражением. Теперь он постоянно поднимал вопрос о необходимости поголовного истребления фиванцев при участии своих еще более бесчестных приспешников. Настроение большинства депутатов постепенно склонялось в его пользу, и Андерсону, как можно было понять по тону его сообщений, становилось все труднее и труднее с ними бороться. Дольше откладывать штурм нельзя! Антонов только что объявил в штабе, что он начнется через девяносто шесть часов.