Страница:
Он опустил лодку до десяти футов над поверхностью и скользнул под арку.
Держа курс на слабый свет впереди, Юлан Дор провёл лодку по тёмному проходу, потом ещё через одну арку, и они оказались в нефе храма.
Возвышение, на котором хранилась дощечка, напоминало крепость, ограждённую стенами. Первое препятствие — широкий ров, заполненный стеклянистой водой. Затем канава с жидкостью цвета серы, а за ней, на открытой площадке, — пятеро стражников. Юлан Дор, укрываясь в тени под потолком, незаметно провёл лодку и повис над самым возвышением.
— Приготовься, — сказал он и опустил лодку. Блестящая дощечка оказалась в пределах досягаемости. Он убрал прозрачный колпак, Элаи протянула руку и схватила дощечку. Пятеро стражников, испустив гневный рёв, бросились вперёд.
— Назад! — закричал Юлан Дор, мечом отразив брошенное копьё. Элаи села с дощечкой в руках. Юлан Дор захлопнул верх. Стражники прыгнули на лодку, хватая её за гладкий металл, колотя по нему кулаками. Корабль поднялся в воздух, один за другим стражники отцеплялись и с криками падали на пол.
Лодка пролетела под аркой, по длинному проходу, через выход и в тёмное небо. Позади слышались крики, трубил тревожно рог.
Юлан Дор осмотрел добычу — овальную полоску прозрачного материала с какими-то бессмысленными чёрточками.
— Мы выиграли! — восторженно воскликнула Элаи. — Ты повелитель Ампридатвира!
— Ровно наполовину! — Усмехнулся Юлан Дор. — Вторая дощечка в храме Газдала.
— Но… Это безумие. Ты ведь уже…
— Добывать только одну дощечку — бессмысленно. Две — или ни одной.
Возражения девушки стихли только когда они повисли перед входом в храм Газдала.
Когда лодка входила под арку, она задела за нить, которая уронила с покатого настила груду камней. Некоторые из камней ударились о корпус лодки и отскочили. Юлан Дор выругался. Теперь охранники будут настороже.
Он двигался под самым потолком, прячась во тьме. Вскоре появились два стражника с факелами — пришли проверить, чем вызван шум. Они прошли прямо под лодкой, и Юлан Дор заторопился вперёд, через арку и в неф. Как и в храме Паншу, дощечка блестела посреди крепости.
Стражники были настороже, они нервно посматривали в сторону входа.
— Теперь смелее! — сказал Юлан Дор и провёл лодку вдоль стен, над ямами, рвом с кипящей жидкостью, посадил рядом с возвышением, откинул верх и, выскочив, схватил дощечку под крики бегущих с копьями стражников. Передний метнул копьё; Юлан Дор отразил его и бросил дощечку в лодку.
Но враги уже были рядом; его проткнут, если он попытается забраться в лодку. Он, прыгнув вперёд, отбил копьё. В обратном движении разрубил плечо одному из стражников, схватил за древко копьё третьего и подтащил его в пределы досягаемости своего меча. Стражник упал с криками о помощи. Юлан Дор прыгнул в лодку, стражник — за ним. Юлан Дор встретил его остриём меча. Хлынула кровь, и стражник упал. Юлан Дор щёлкнул переключателем; лодка высоко поднялась и направилась к выходу.
Вскоре тревожный рог храма Газдала добавил свой звук к панике, охватившей весь город.
Лодка медленно двигалась по небу.
— Смотри! — сказала Элаи, схватив его за руку. На улицах при свете факелов толпились мужчины и женщины — серые и зеленые, поднятые тревожным рёвом рогов.
Элаи закричала:
— Юлан Дор! Я вижу! Вижу! Там люди в зеленом! Оказывается, они существуют… Неужели они были всегда…
— Мозговой блок разрушен, — сказал Юлан Дор, — и не только у тебя. Те, внизу, тоже увидели друг друга…
Впервые в жизни серые и зеленые смотрели друг на друга. Лица их дёргались в испуге. В свете факелов Юлан Дор видел, как они с отвращением отшатываются друг от друга, слышал беспорядочные крики:
— Демон!.. Демон!.. Серый призрак!.. Злой зелёный демон!
Тысячи одержимых глядели друг на друга, кричали в ненависти и страхе.
«Они все сошли с ума, — подумал Юлан Дор, — у всех повреждён мозг…»
Как по какому-то сигналу, началась схватка. От криков ненависти кровь Юлана Дора заледенела. Элаи с плачем отвернулась. Ужасное происходило внизу — с мужчинами, с женщинами, с детьми: неважно, кто был жертвой, если он был в одежде другого цвета.
На краю толпы послышался более громкий, ревущий звук — появилось несколько волочащих ноги гаунов. Они, возвышаясь над серыми и зелёными, хватали, рвали, и безумная ненависть уступила место страху. Зеленые и серые разделились и побежали по домам, а улицы остались во власти гаумов.
Юлан Дор оторвал взгляд и схватился за голову.
— И это все я наделал?.. Это все из-за меня?..
— Рано или поздно это должно было случиться, — тупо сказала Элаи. — Если только Земля не умерла бы раньше…
Юлан Дор поднял дощечки.
— Вот то, что я искал, — дощечки Рогола Домедонфорса. Они привели меня за тысячи лиг через Мелантин. Теперь они у меня в руках, эти бесполезные куски стекла…
Лодка поднялась высоко в небо, и Ампридатвир превратился в груду бледных кристаллов в звёздном свете. При свете инструментальной панели Юлан Дор сложил дощечки. Чёрточки на них слились, стали буквами, и Юлан Дор прочёл то, что было написано древним волшебником:
«Неверные дети, Рогол Домедонфорс умирает и остаётся навечно в Ампридатвире, который любил и которому служил.
Когда разум и добрая воля восстановят порядок в городе или когда кровь и сталь научат сдерживать жестокость и страсти, погубив всех, кроме самых сильных, — тогда будут прочитаны эти таблички. И тому, кто их читает, я говорю: отправляйся в башню Судьбы с жёлтым куполом, поднимись на верхний этаж, покажи красное левому глазу Рогола Домедонфорса, жёлтое — правому глазу, затем синее обоим глазам; сделай это, говорю я, и раздели власть с Роголом Домедонфорсом.»
Юлан Дор спросил:
— Где башня Судьбы?
Элаи покачала головой.
— Есть башня Родейла, Красная башня, башня Кричащих Призраков, башня Птиц, башня Гаумов — но я не знаю башни Судьбы.
— Но у какой башни жёлтый купол?
— Не знаю.
— Утром поищем.
— Утром, — повторила она, сонно прислонившись к нему.
Когда встало старое красное солнце, они полетели над гордом и увидели, что жители Ампридатвира все ещё заняты убийствами.
Схватки и убийства были не такими яростными, как накануне. Это были сознательные убийства. Группы мужчин прятались в засадах или врывались в дома, истребляя женщин и детей.
Юлан Дор пробормотал:
— Скоро в Ампридатвире не останется никого, к кому смог бы Рогол Домедонфорс применить свою власть. — Он повернулся к Элаи. — У тебя нет отца или матери, за судьбу которых ты боишься?
Она покачала головой.
— Всю жизнь я жила с тупым тираном-дядей.
Юлан Дор повернулся. Он увидел жёлтый купол. Вот она, башня Судьбы.
— Туда, — сказал он, поворачивая нос лодки.
Приземлившись на одном из верхних этажей, они прошли по пыльным коридорам, прыгнули в антигравитационный лифт и поднялись на самый верх. Здесь была маленькая комната, украшенная яркими фресками с изображением двора древнего Ампридатвира. Мужчины и женщины в разноцветных шёлковых одеяниях беседовали и пировали, а на центральной фреске — преклонялись перед правителем с тяжёлым блестящих глаз и белой бородой. Он был одет в пурпурно-чёрную одежду и сидел на резном стуле.
— Рогол Домедонфорс! — прошептала Элаи, и оба они затаили дыхание. Они чувствовали, как их дыхание шевелит давно неподвижный воздух, а нарисованные глаза заглядывают им глубоко в мозг…
Юлан Дор задумчиво сказал:
— Красное к левому глазу, жёлтое к правому, затем синее к обоим. Ну, что ж… вот синие черепицы, а на мне красный плащ.
Они нашли синие и жёлтые плитки, и Юлан Дор отрезал от своего плаща полоску.
Красное к левому глазу, жёлтое к правому. Затем синее к обоим. Щелчок, скрежет, гудение, как от сотни пчёл.
Стена открылась, обнажив лестничный пролёт. Юлан Дор вошёл и, чувствуя за собой дыхание Элаи, поднялся по ступеням.
Они оказались непосредственно под куполом, в потоках дневного света. В центре на возвышении стоял сверкающий чёрный цилиндр, похожий на стеклянный.
Гудение перешло в резкий вой. Цилиндр задрожал, осел, стал полупрозрачным. В центре его стала видна бесформенная белая масса — мозг?
Цилиндр ожил.
Он отрастил псевдоподии, которые повисли в воздухе. Юлан Дор и Элаи смотрели, застыв, прижавшись друг к другу. Одно чёрное щупальце вырастило на конце глаз, другое образовало рот. Глаз внимательно осмотрел их.
Рот весело произнёс:
— Приветствую, приветствую вас через время. Наконец-то вы пришли разбудить старого Рогола Домедонфорса от его снов. Я спал долго и крепко… кажется мне, что слишком долго. Сколько же я спал? Двадцать лет? Пятьдесят? Сейчас посмотрим.
Глаз повернулся к трубке на стене, на четверть заполненной серым порошком.
Голос удивлённо воскликнул:
— Энергия почти вся рассеялась! Сколько же я спал? Период полураспада 1200 лет — значит, больше пяти тысяч лет! — глаз снова повернулся к Юлану Дору и Элаи. — Кто же вы? Где мои враждующие подданные, приверженцы Паншу и Газдала? Перебили друг друга давным давно?
— Нет, — со слабой улыбкой ответил Юлан Дор. — Они все ещё сражаются на улицах.
Щупальце с глазом вытянулось к окну и посмотрело сверху на город. Желеобразный мозг задрожал, засветился оранжевым светом. Снова послышался голос, теперь в нем звучала резкая хрипота. По коже Юлана Дора поползли мурашки, он почувствовал, как Элаи лихорадочно сжала его руку.
— Пять тысяч лет! — воскликнул голос. — Пять тысяч лет, а эти несчастные все ещё враждуют! Время не научило их мудрости? Тогда следует использовать более сильные средства. Рогол Домедонфорс научит их мудрости. Смотрите!
Снизу послышался громовой звук, сотни мощных ударов. Юлан Дор и Элаи заторопились к окну и посмотрели вниз. Потрясающее зрелище увидели они на улицах.
Десятифутовые павильоны, ведущие в подземелья города, распахнулись. Из каждого выползло по большому щупальцу из чёрного прозрачного желе, похожего на вещество движущихся дорог.
Щупальца поднялись в воздух и выпустили сотни отростков, которые начали преследовать бегущих в панике жителей Ампридатвира. Щупальца хватали людей, срывали с них одежду, серую и зеленую, проносили по воздуху и швыряли на центральную площадь. В холодном утреннем воздухе население Ампридатвира предстало совершенно обнажённым, и ни один человек не мог отличить серых от зелёных.
— У Рогола Домедонфорса теперь большие сильные руки, — воскликнул громовой голос, — крепкие, как сталь, вездесущие, как воздух.
Голос доносился отовсюду и ниоткуда.
— Я Рогол Домедонфорс, последний правитель Ампридатвира. До какого же состояния вы пали! Жители лачуг, пожиратели грязи! Смотрите — я мгновенно восстановлю все разрушенное за пять тысяч лет!
Щупальца отрастили тысячи дополнительных приспособлений — жёсткие роговые резаки, жерла, изрыгавшие голубое пламя, огромные черпаки, и на каждом из них вырос на стебельке глаз. Они метались по городу, и везде, где что-то обрушилось или виднелись другие следы времени, щупальца копали, резали, жгли, плавили, доставляли новые материалы. После них оставались новые сверкающие поверхности.
Многорукие щупальца собирали обломки веков; нагруженные, они проносились высоко в воздухе чудовищной катапультой, выбрасывавшей мусор далеко в море. И везде, где была серая или зелёная краска, щупальца меняли их на новые яркие цвета.
По всем улицам катилась многоликая волна, устремлялась в каждую башню, в каждый дом, на каждую площадь и в каждый парк — уничтожая, разбирая, строя, чиня, восстанавливая. Рогол Домедонфорс схватил Ампридатвир и овладел им, как дерево хватает корнями землю.
И через несколько мгновений прежние развалины заменил новый Ампридатвир, сверкающий, блестящий город, гордый, неустрашимый, бросающий вызов красному солнцу.
Юлан Дор и Элаи, ошеломлённые, чуть не теряющие сознание, следили за обновлением. Неужели все это возможно? Неужели можно уничтожить город и в мгновение ока построить на его месте новый?
Руки из чёрного желе метнулись по холмам острова, нырнули в пещеры, в которых лежали сонные переваривающие пищу гауны, схватили их, вытащили на воздух и подвесили над съёжившимся Ампридатвиром — сотню гаунов на ста щупальцах, словно ужасные плоды страшного дерева.
— Смотрите! — прогремел голос, хвастливо и дико. — Вот кого вы боялись!
Смотрите, как обойдётся с ними Рогол Домедонфорс!
Щупальца мелькнули, и дёргающиеся, извивающиеся гауны пролетели над городом и упали в море.
— Он сумасшедший, — прошептал Юлан Дор Элаи, — долгий сон повредил его мозг.
— Смотрите на новый Ампридатвир! — гремел могучий голос. — Вы видите его в первый и последний раз. Теперь вы умрёте! Вы оказались недостойны прошлого — недостойны поклоняться новому богу Роголу Домедонфорсу. Эти двое, рядом со мной, будут основателями новой расы…
Юлан Дор смотрел встревоженно. Что? Им предстоит остаться одним в пустом Ампридатвире под контролем безумного сверхсущества?
— Нет!
Одним движением он выхватил меч и, погрузив его в цилиндр с желе, пронзил мозг, рассёк его стальным лезвием.
Ужаснейший звук, никогда прежде не слышанный на Земле, потряс воздух.
Мужчины и женщины сходили с ума на площадях.
Щупальца Рогола Домедонфорса по всему городу забились в лихорадочной агонии, как дёргает лапками раненое насекомое. Великолепные башни рушились, крики жителей прорезали грохот катастрофы.
Юлан Дор и Элаи побежали на террасу, где оставили воздушную лодку. За ними слышался хриплый шёпот:
— Я… ещё… не мёртв. Если… все мои мечты… разбиты, то я… убью… и вас двоих…
Они прыгнули в лодку. Юлан Дор поднял её в воздух. Невероятным усилием одно из щупалец, прекратив хаотические движения, метнулось, чтобы перехватить их. Юлан Дор увернулся, бросил лодку в небо. Щупальце устремилось за ними.
Юлан Дор до предела отвёл рычаг скорости, ветер запел и засвистел вокруг машины. А вслед за ней летела дрожащая рука умирающего бога, стараясь раздавить мошку, причинившую ему такую боль.
— Быстрее! Быстрее! — молил Юлан Дор машину.
— Выше, — прошептала девушка, — выше — быстрее…
Юлан Дор поднял нос лодка круто вверх, но чёрное щупальце следовало за ней — чёрная радуга, подножие которой — в далёком уже Ампридатвире.
Но тут Рогол Домедонфорс умер. Щупальце превратилось в облако дыма и медленно рассеялось над морем.
Юлан Дор продолжал лететь на полной скорости, пока остров не превратился в дымку и не исчез в море. Только тут он замедлил скорость, перевёл дыхание и позволил себе расслабиться.
Элаи неожиданно упала ему на плечо и истерически разрыдалась.
— Тише, девочка, тише, — успокаивал её Юлан Дор. — Мы спасены; мы навсегда покидаем этот проклятый город.
Она успокоилась и скоро спросила:
— Куда же мы теперь полетим?
Юлан Дур расчётливо и с некоторым сомнением осмотрел летающую машину.
— Кандайв не получит никакой магии. Но у меня будет что рассказать ему.
Может быть, он останется доволен… И, конечно, он захочет летающую лодку. Но мы ещё посмотрим, ещё посмотрим…
Девушка прошептала:
— А нельзя ли нам просто лететь на восток? Все лететь, лететь и лететь, пока не найдём место, где встаёт солнце, и хороший луг, и фруктовые деревья возле него?..
Юлан Дор посмотрел на юг и подумал о Кайне с его тихими ночами и окрашенными в цвет вина днями, о просторном дворце, в котором он живёт, о лежанке, с которой он будет смотреть на воды залива Санреаль, на старые оливковые деревья, на суматоху праздничных дней…
И сказал:
— Элаи, тебе понравится Кайн.
ГВИЛ ИЗ СФЕРЫ
Держа курс на слабый свет впереди, Юлан Дор провёл лодку по тёмному проходу, потом ещё через одну арку, и они оказались в нефе храма.
Возвышение, на котором хранилась дощечка, напоминало крепость, ограждённую стенами. Первое препятствие — широкий ров, заполненный стеклянистой водой. Затем канава с жидкостью цвета серы, а за ней, на открытой площадке, — пятеро стражников. Юлан Дор, укрываясь в тени под потолком, незаметно провёл лодку и повис над самым возвышением.
— Приготовься, — сказал он и опустил лодку. Блестящая дощечка оказалась в пределах досягаемости. Он убрал прозрачный колпак, Элаи протянула руку и схватила дощечку. Пятеро стражников, испустив гневный рёв, бросились вперёд.
— Назад! — закричал Юлан Дор, мечом отразив брошенное копьё. Элаи села с дощечкой в руках. Юлан Дор захлопнул верх. Стражники прыгнули на лодку, хватая её за гладкий металл, колотя по нему кулаками. Корабль поднялся в воздух, один за другим стражники отцеплялись и с криками падали на пол.
Лодка пролетела под аркой, по длинному проходу, через выход и в тёмное небо. Позади слышались крики, трубил тревожно рог.
Юлан Дор осмотрел добычу — овальную полоску прозрачного материала с какими-то бессмысленными чёрточками.
— Мы выиграли! — восторженно воскликнула Элаи. — Ты повелитель Ампридатвира!
— Ровно наполовину! — Усмехнулся Юлан Дор. — Вторая дощечка в храме Газдала.
— Но… Это безумие. Ты ведь уже…
— Добывать только одну дощечку — бессмысленно. Две — или ни одной.
Возражения девушки стихли только когда они повисли перед входом в храм Газдала.
Когда лодка входила под арку, она задела за нить, которая уронила с покатого настила груду камней. Некоторые из камней ударились о корпус лодки и отскочили. Юлан Дор выругался. Теперь охранники будут настороже.
Он двигался под самым потолком, прячась во тьме. Вскоре появились два стражника с факелами — пришли проверить, чем вызван шум. Они прошли прямо под лодкой, и Юлан Дор заторопился вперёд, через арку и в неф. Как и в храме Паншу, дощечка блестела посреди крепости.
Стражники были настороже, они нервно посматривали в сторону входа.
— Теперь смелее! — сказал Юлан Дор и провёл лодку вдоль стен, над ямами, рвом с кипящей жидкостью, посадил рядом с возвышением, откинул верх и, выскочив, схватил дощечку под крики бегущих с копьями стражников. Передний метнул копьё; Юлан Дор отразил его и бросил дощечку в лодку.
Но враги уже были рядом; его проткнут, если он попытается забраться в лодку. Он, прыгнув вперёд, отбил копьё. В обратном движении разрубил плечо одному из стражников, схватил за древко копьё третьего и подтащил его в пределы досягаемости своего меча. Стражник упал с криками о помощи. Юлан Дор прыгнул в лодку, стражник — за ним. Юлан Дор встретил его остриём меча. Хлынула кровь, и стражник упал. Юлан Дор щёлкнул переключателем; лодка высоко поднялась и направилась к выходу.
Вскоре тревожный рог храма Газдала добавил свой звук к панике, охватившей весь город.
Лодка медленно двигалась по небу.
— Смотри! — сказала Элаи, схватив его за руку. На улицах при свете факелов толпились мужчины и женщины — серые и зеленые, поднятые тревожным рёвом рогов.
Элаи закричала:
— Юлан Дор! Я вижу! Вижу! Там люди в зеленом! Оказывается, они существуют… Неужели они были всегда…
— Мозговой блок разрушен, — сказал Юлан Дор, — и не только у тебя. Те, внизу, тоже увидели друг друга…
Впервые в жизни серые и зеленые смотрели друг на друга. Лица их дёргались в испуге. В свете факелов Юлан Дор видел, как они с отвращением отшатываются друг от друга, слышал беспорядочные крики:
— Демон!.. Демон!.. Серый призрак!.. Злой зелёный демон!
Тысячи одержимых глядели друг на друга, кричали в ненависти и страхе.
«Они все сошли с ума, — подумал Юлан Дор, — у всех повреждён мозг…»
Как по какому-то сигналу, началась схватка. От криков ненависти кровь Юлана Дора заледенела. Элаи с плачем отвернулась. Ужасное происходило внизу — с мужчинами, с женщинами, с детьми: неважно, кто был жертвой, если он был в одежде другого цвета.
На краю толпы послышался более громкий, ревущий звук — появилось несколько волочащих ноги гаунов. Они, возвышаясь над серыми и зелёными, хватали, рвали, и безумная ненависть уступила место страху. Зеленые и серые разделились и побежали по домам, а улицы остались во власти гаумов.
Юлан Дор оторвал взгляд и схватился за голову.
— И это все я наделал?.. Это все из-за меня?..
— Рано или поздно это должно было случиться, — тупо сказала Элаи. — Если только Земля не умерла бы раньше…
Юлан Дор поднял дощечки.
— Вот то, что я искал, — дощечки Рогола Домедонфорса. Они привели меня за тысячи лиг через Мелантин. Теперь они у меня в руках, эти бесполезные куски стекла…
Лодка поднялась высоко в небо, и Ампридатвир превратился в груду бледных кристаллов в звёздном свете. При свете инструментальной панели Юлан Дор сложил дощечки. Чёрточки на них слились, стали буквами, и Юлан Дор прочёл то, что было написано древним волшебником:
«Неверные дети, Рогол Домедонфорс умирает и остаётся навечно в Ампридатвире, который любил и которому служил.
Когда разум и добрая воля восстановят порядок в городе или когда кровь и сталь научат сдерживать жестокость и страсти, погубив всех, кроме самых сильных, — тогда будут прочитаны эти таблички. И тому, кто их читает, я говорю: отправляйся в башню Судьбы с жёлтым куполом, поднимись на верхний этаж, покажи красное левому глазу Рогола Домедонфорса, жёлтое — правому глазу, затем синее обоим глазам; сделай это, говорю я, и раздели власть с Роголом Домедонфорсом.»
Юлан Дор спросил:
— Где башня Судьбы?
Элаи покачала головой.
— Есть башня Родейла, Красная башня, башня Кричащих Призраков, башня Птиц, башня Гаумов — но я не знаю башни Судьбы.
— Но у какой башни жёлтый купол?
— Не знаю.
— Утром поищем.
— Утром, — повторила она, сонно прислонившись к нему.
Когда встало старое красное солнце, они полетели над гордом и увидели, что жители Ампридатвира все ещё заняты убийствами.
Схватки и убийства были не такими яростными, как накануне. Это были сознательные убийства. Группы мужчин прятались в засадах или врывались в дома, истребляя женщин и детей.
Юлан Дор пробормотал:
— Скоро в Ампридатвире не останется никого, к кому смог бы Рогол Домедонфорс применить свою власть. — Он повернулся к Элаи. — У тебя нет отца или матери, за судьбу которых ты боишься?
Она покачала головой.
— Всю жизнь я жила с тупым тираном-дядей.
Юлан Дор повернулся. Он увидел жёлтый купол. Вот она, башня Судьбы.
— Туда, — сказал он, поворачивая нос лодки.
Приземлившись на одном из верхних этажей, они прошли по пыльным коридорам, прыгнули в антигравитационный лифт и поднялись на самый верх. Здесь была маленькая комната, украшенная яркими фресками с изображением двора древнего Ампридатвира. Мужчины и женщины в разноцветных шёлковых одеяниях беседовали и пировали, а на центральной фреске — преклонялись перед правителем с тяжёлым блестящих глаз и белой бородой. Он был одет в пурпурно-чёрную одежду и сидел на резном стуле.
— Рогол Домедонфорс! — прошептала Элаи, и оба они затаили дыхание. Они чувствовали, как их дыхание шевелит давно неподвижный воздух, а нарисованные глаза заглядывают им глубоко в мозг…
Юлан Дор задумчиво сказал:
— Красное к левому глазу, жёлтое к правому, затем синее к обоим. Ну, что ж… вот синие черепицы, а на мне красный плащ.
Они нашли синие и жёлтые плитки, и Юлан Дор отрезал от своего плаща полоску.
Красное к левому глазу, жёлтое к правому. Затем синее к обоим. Щелчок, скрежет, гудение, как от сотни пчёл.
Стена открылась, обнажив лестничный пролёт. Юлан Дор вошёл и, чувствуя за собой дыхание Элаи, поднялся по ступеням.
Они оказались непосредственно под куполом, в потоках дневного света. В центре на возвышении стоял сверкающий чёрный цилиндр, похожий на стеклянный.
Гудение перешло в резкий вой. Цилиндр задрожал, осел, стал полупрозрачным. В центре его стала видна бесформенная белая масса — мозг?
Цилиндр ожил.
Он отрастил псевдоподии, которые повисли в воздухе. Юлан Дор и Элаи смотрели, застыв, прижавшись друг к другу. Одно чёрное щупальце вырастило на конце глаз, другое образовало рот. Глаз внимательно осмотрел их.
Рот весело произнёс:
— Приветствую, приветствую вас через время. Наконец-то вы пришли разбудить старого Рогола Домедонфорса от его снов. Я спал долго и крепко… кажется мне, что слишком долго. Сколько же я спал? Двадцать лет? Пятьдесят? Сейчас посмотрим.
Глаз повернулся к трубке на стене, на четверть заполненной серым порошком.
Голос удивлённо воскликнул:
— Энергия почти вся рассеялась! Сколько же я спал? Период полураспада 1200 лет — значит, больше пяти тысяч лет! — глаз снова повернулся к Юлану Дору и Элаи. — Кто же вы? Где мои враждующие подданные, приверженцы Паншу и Газдала? Перебили друг друга давным давно?
— Нет, — со слабой улыбкой ответил Юлан Дор. — Они все ещё сражаются на улицах.
Щупальце с глазом вытянулось к окну и посмотрело сверху на город. Желеобразный мозг задрожал, засветился оранжевым светом. Снова послышался голос, теперь в нем звучала резкая хрипота. По коже Юлана Дора поползли мурашки, он почувствовал, как Элаи лихорадочно сжала его руку.
— Пять тысяч лет! — воскликнул голос. — Пять тысяч лет, а эти несчастные все ещё враждуют! Время не научило их мудрости? Тогда следует использовать более сильные средства. Рогол Домедонфорс научит их мудрости. Смотрите!
Снизу послышался громовой звук, сотни мощных ударов. Юлан Дор и Элаи заторопились к окну и посмотрели вниз. Потрясающее зрелище увидели они на улицах.
Десятифутовые павильоны, ведущие в подземелья города, распахнулись. Из каждого выползло по большому щупальцу из чёрного прозрачного желе, похожего на вещество движущихся дорог.
Щупальца поднялись в воздух и выпустили сотни отростков, которые начали преследовать бегущих в панике жителей Ампридатвира. Щупальца хватали людей, срывали с них одежду, серую и зеленую, проносили по воздуху и швыряли на центральную площадь. В холодном утреннем воздухе население Ампридатвира предстало совершенно обнажённым, и ни один человек не мог отличить серых от зелёных.
— У Рогола Домедонфорса теперь большие сильные руки, — воскликнул громовой голос, — крепкие, как сталь, вездесущие, как воздух.
Голос доносился отовсюду и ниоткуда.
— Я Рогол Домедонфорс, последний правитель Ампридатвира. До какого же состояния вы пали! Жители лачуг, пожиратели грязи! Смотрите — я мгновенно восстановлю все разрушенное за пять тысяч лет!
Щупальца отрастили тысячи дополнительных приспособлений — жёсткие роговые резаки, жерла, изрыгавшие голубое пламя, огромные черпаки, и на каждом из них вырос на стебельке глаз. Они метались по городу, и везде, где что-то обрушилось или виднелись другие следы времени, щупальца копали, резали, жгли, плавили, доставляли новые материалы. После них оставались новые сверкающие поверхности.
Многорукие щупальца собирали обломки веков; нагруженные, они проносились высоко в воздухе чудовищной катапультой, выбрасывавшей мусор далеко в море. И везде, где была серая или зелёная краска, щупальца меняли их на новые яркие цвета.
По всем улицам катилась многоликая волна, устремлялась в каждую башню, в каждый дом, на каждую площадь и в каждый парк — уничтожая, разбирая, строя, чиня, восстанавливая. Рогол Домедонфорс схватил Ампридатвир и овладел им, как дерево хватает корнями землю.
И через несколько мгновений прежние развалины заменил новый Ампридатвир, сверкающий, блестящий город, гордый, неустрашимый, бросающий вызов красному солнцу.
Юлан Дор и Элаи, ошеломлённые, чуть не теряющие сознание, следили за обновлением. Неужели все это возможно? Неужели можно уничтожить город и в мгновение ока построить на его месте новый?
Руки из чёрного желе метнулись по холмам острова, нырнули в пещеры, в которых лежали сонные переваривающие пищу гауны, схватили их, вытащили на воздух и подвесили над съёжившимся Ампридатвиром — сотню гаунов на ста щупальцах, словно ужасные плоды страшного дерева.
— Смотрите! — прогремел голос, хвастливо и дико. — Вот кого вы боялись!
Смотрите, как обойдётся с ними Рогол Домедонфорс!
Щупальца мелькнули, и дёргающиеся, извивающиеся гауны пролетели над городом и упали в море.
— Он сумасшедший, — прошептал Юлан Дор Элаи, — долгий сон повредил его мозг.
— Смотрите на новый Ампридатвир! — гремел могучий голос. — Вы видите его в первый и последний раз. Теперь вы умрёте! Вы оказались недостойны прошлого — недостойны поклоняться новому богу Роголу Домедонфорсу. Эти двое, рядом со мной, будут основателями новой расы…
Юлан Дор смотрел встревоженно. Что? Им предстоит остаться одним в пустом Ампридатвире под контролем безумного сверхсущества?
— Нет!
Одним движением он выхватил меч и, погрузив его в цилиндр с желе, пронзил мозг, рассёк его стальным лезвием.
Ужаснейший звук, никогда прежде не слышанный на Земле, потряс воздух.
Мужчины и женщины сходили с ума на площадях.
Щупальца Рогола Домедонфорса по всему городу забились в лихорадочной агонии, как дёргает лапками раненое насекомое. Великолепные башни рушились, крики жителей прорезали грохот катастрофы.
Юлан Дор и Элаи побежали на террасу, где оставили воздушную лодку. За ними слышался хриплый шёпот:
— Я… ещё… не мёртв. Если… все мои мечты… разбиты, то я… убью… и вас двоих…
Они прыгнули в лодку. Юлан Дор поднял её в воздух. Невероятным усилием одно из щупалец, прекратив хаотические движения, метнулось, чтобы перехватить их. Юлан Дор увернулся, бросил лодку в небо. Щупальце устремилось за ними.
Юлан Дор до предела отвёл рычаг скорости, ветер запел и засвистел вокруг машины. А вслед за ней летела дрожащая рука умирающего бога, стараясь раздавить мошку, причинившую ему такую боль.
— Быстрее! Быстрее! — молил Юлан Дор машину.
— Выше, — прошептала девушка, — выше — быстрее…
Юлан Дор поднял нос лодка круто вверх, но чёрное щупальце следовало за ней — чёрная радуга, подножие которой — в далёком уже Ампридатвире.
Но тут Рогол Домедонфорс умер. Щупальце превратилось в облако дыма и медленно рассеялось над морем.
Юлан Дор продолжал лететь на полной скорости, пока остров не превратился в дымку и не исчез в море. Только тут он замедлил скорость, перевёл дыхание и позволил себе расслабиться.
Элаи неожиданно упала ему на плечо и истерически разрыдалась.
— Тише, девочка, тише, — успокаивал её Юлан Дор. — Мы спасены; мы навсегда покидаем этот проклятый город.
Она успокоилась и скоро спросила:
— Куда же мы теперь полетим?
Юлан Дур расчётливо и с некоторым сомнением осмотрел летающую машину.
— Кандайв не получит никакой магии. Но у меня будет что рассказать ему.
Может быть, он останется доволен… И, конечно, он захочет летающую лодку. Но мы ещё посмотрим, ещё посмотрим…
Девушка прошептала:
— А нельзя ли нам просто лететь на восток? Все лететь, лететь и лететь, пока не найдём место, где встаёт солнце, и хороший луг, и фруктовые деревья возле него?..
Юлан Дор посмотрел на юг и подумал о Кайне с его тихими ночами и окрашенными в цвет вина днями, о просторном дворце, в котором он живёт, о лежанке, с которой он будет смотреть на воды залива Санреаль, на старые оливковые деревья, на суматоху праздничных дней…
И сказал:
— Элаи, тебе понравится Кайн.
ГВИЛ ИЗ СФЕРЫ
Рождение маленького Гвила, очень непохожего на своих родителей и других жителей селения, было причиной постоянной досады для его отца. Внешне совершенно нормального ребёнка все время мучила странная жажда необычного. Говорили, что его кто-то заколдовал ещё во чреве матери. Часто при самом незначительном волнении мальчик как-то странно хохотал, и это очень развлекало окружающих. Когда Гвилу исполнилось четыре года, он начал задавать странные вопросы:
— Почему у квадрата больше сторон, чем у треугольника?
— Почему мы ходим в темноте и не спотыкаемся постоянно?
— Растут ли в океане цветы?
— Почему, когда ночью идёт дождь, звезды не шипят?
На все это отец сердито отвечал:
— Таковы законы философии, и квадраты с треугольниками им подчиняются! — Или:
— Мы находим путь на ощупь. — Или:
— Я над этим не задумывался. Что там на дне, известно только Хранителю! — Или:
— Не знаю, ведь звезды выше даже самых высоких облаков!
Когда Гвил подрос, он стал очень вспыльчив, быстро раздражался, но, многого не понимая, продолжал задавать свои вопросы:
— Почему человек умирает, когда его убивают?
— Куда исчезает красота?
— Сколько будут жить на земле люди?
— Что находится выше неба?
Отец сердился, но пытался ответить и на это:
— Смерть — следствие жизни, — говорил он. — Жизнь человека походит на воздушный шар. Шар летит, а жизнь течёт, похожая на цветной причудливый сон.
— Красота часто коварна, она обманывает зрение. Но когда нет любви, глаза смотрят и не видят красоты.
— Некоторые люди считают, что они приходят на этот свет, чтобы есть, а потом умереть; другие живут в своих делах.
— Только Хранитель может ответить на все вопросы.
Гвил размышлял, пытаясь постичь многое, пока не понял тайный смысл явлений. Шла молва, что при родах ему повредили голову и сейчас он пытается восстановить свой рассудок.
Гвил часто бродил по травянистым холмам Сферы. Ему хотелось ближе узнать то, что его окружает.
Наконец отцу окончательно надоели его расспросы, он больше не хотел их слушать, отговариваясь тем, что рассказал все, что знал.
Гвил к этому времени повзрослел и всматривался в жизнь широко распахнутыми глазами. Но в уголках его рта, казалось, притаился какой-то страх.
Видя, что отец сердится, юноша попросил:
— Разреши задать ещё один вопрос — последний!
— Задавай, — ответил отец, — но только один, не больше.
— Ты часто ссылаешься на Хранителя. Кто он? Где я смогу его найти, чтобы удовлетворить своё любопытство?
Отец посмотрел на сына, как на сумасшедшего, и спокойно сказал:
— Хранитель стережёт Музей Человека, который находится в древней Земле Падающей Стены. Правда, я не совсем уверен, что Хранитель и Музей Человека все ещё существуют. Многие считают, что Хранитель знает все на свете, он, несомненно, колдун, и может дать ответы на вопросы о жизни и смерти.
— Я найду Хранителя и Музей, чтобы тоже научиться понимать суть всех явлений, — сказал Гвил.
Отец тихо проговорил:
— Я подарю тебе моего любимого белого коня; мой волшебный плащ, чтобы укрываться от злых сил; мой светящийся кинжал, чтобы освещать путь, и главное — моё благословение, которое будет хранить тебя в нелёгком пути.
На языке Гвила вертелось много новых вопросов, главный из которых: откуда у отца волшебные вещи, но… Он только поблагодарил его за чудесные вещи и благословение.
Гвил оседлал коня, наточил кинжал, последний раз посмотрел на свой старый дом в Сфере и отправился на север, горя страстным желанием познать мир.
На старой барже он поплыл по реке Скаум, мечтая о богатстве знаний Хранителя, как вдруг из реки за бортом баржи вынырнул зловещий чёрный человек с сучковатой дубиной. Юноша начал отбиваться и не без труда столкнул его обратно в воду.
Впереди возник гористый северный берег. Показались тёмные пирамидальные тополя и какие-то белые колонны. Баржа причалила к берегу. Гвил увидел селение с кривыми улочками. На одной из улочек он встретил одноглазого весельчака, который повёл его к прорицателю. Одинокое жилище колдуна было исписано каббалистическими знаками. Сам прорицатель оказался худым стариком с бронзовой кожей, красноватыми глазами и длинной седой бородой.
— Могу ли я тебя кое о чем спросить? — отважно начал Гвил.
— Я отвечаю на некоторые вопросы, — ответил тот, — двадцатикратно я буду отвечать трехстишиями на твоём языке; десять раз я отвечу наклоном головы; расскажу пять притч, которые как хочешь, так и понимай; а один раз я заговорю с тобой на незнакомом языке.
— Во-первых, я хочу знать, много ли ты знаешь?
— Я знаю все, — гордо заявил прорицатель, — секреты красного и чёрного, тайны добра и зла, чары великого Мотылька, язык рыб и птиц.
— Где ж ты всему этому научился?
Старик усмехнулся:
— Когда из дальних странствий я вернулся в своё жилище, то решил углубиться в себя, хотя понимал, что таким образом постичь мир невозможно.
— Зачем тебе держать все, что ты знаешь, про себя? — рискнул спросить Гвил. — Почему ты скрываешься в четырех стенах и ведёшь такое существование?
Прорицатель рассвирепел, но сказал:
— Продолжай! Я уже потратил впустую пятьдесят гран мудрости — у тебя никогда не было в кошельке столько меди. Если тебе нужны какие-то особенные знания, — весело хихикнул он, — то ищи Хранителя. — С этими словами он скрылся в хижине.
Гвил нашёл пристанище на ночь, а утром отправился дальше на север. По ночам он защищал себя и коня волшебным плащом. Плащ верно укрывал их от злых сил, острых когтей, согревал в холодные ночи. Под ним они спокойно отдыхали, не боясь ни злых духов, ни зловещей темноты.
Гвил упорно ехал вперёд.
Багровое солнце грело все слабее, дни и ночи становились все холоднее.
Но вот на горизонте показались скалы. Лес стал ниже и реже. Среди деревьев преобладали даобады с массивными стволами и тяжёлыми сучьями. Их стволы, блестящие, будто отполированные, были красновато-коричневого цвета. Тёмные листья, окутывающие дерево, делали крону похожей на огромный шар.
На одной из лесных полян Гвил увидел деревушку из торфяных лачуг. Из жилищ вышли странные кричащие люди и окружили Гвила, с любопытством разглядывая его.
Гвила они заинтересовали не меньше, но он молчал, пока к нему не подошёл предводитель — здоровенный косматый мужик в меховой шапке и плаще. От мужика так противно пахло, что Гвил отодвинулся.
— Куда направляешься? — спросил атаман.
— Мне нужно попасть в Музей Человека, — ответил Гвил, — не укажешь ли дорогу?
Атаман кивнул на север, где виднелись горы.
— Осконское ущелье — наиболее короткий и удобный путь, хотя там нет никаких дорог. Когда выедешь из ущелья, то попадёшь в неизвестную страну.
Впрочем… туда все равно невозможно добраться.
Эта новость не смутила Гвила.
— Откуда ты знаешь, что дорога через Осконское ущелье ведёт к Музею?
Атаман пожал плечами.
— Так говаривали наши предки.
Гвил резко повернулся к коню, который стал беспокойно всхрапывать. Ему бросилась в глаза изгородь, за которой копошились несколько человек, очень неуклюжих, восьми-девяти футов ростом. Их тела были обнажены, грязные жёлтые волосы спутаны, водянистые голубые глаза странно блестели, а восковые лица были грубы и тупы. Гвил увидел, как один из них начал жадно и шумно лакать какое-то мутное пойло.
Юноша поинтересовался:
— Что это за люди?
Атамана удивила наивность Гвила:
— Это же наши оусты, — и он жестом указал на коня Гвила, — никогда не видел такого странного оуста, как у тебя. Наши более покорны и менее злы. И при том у них очень вкусное мясо. — Подойдя ближе к коню Гвила, атаман стал внимательно разглядывать седло и попону, расшитую красными и жёлтыми цветами:
— Какое великолепное покрывало. Мне бы хотелось подарить такое моим оустам.
Гвил вежливо объяснил, почему он вынужден отказать, на что атаман обидчиво пожал плечами.
Загудел рожок.
— Хочешь есть? Еда готова, — оглянувшись, предложил атаман Гвилу.
Бросив взгляд на загон для оустов, Гвил ответил:
— Я не голоден. Мне надо спешить. Благодарю, но вынужден отказаться.
Он вскочил на коня и отправился в путь. Проезжая под огромным даобадом, Гвил бросил последний взгляд на селение. Возле лачуг царило необычайное оживление.
Вспомнив, как жадно атаман рассматривал седло и попону, Гвил решил, что дальше медлить опасно. Он заторопился и, подгоняя коня, скоро добрался до опушки леса.
Начиналась саванна. Под копытами коня хрустела сухая трава. Гвил оглядел равнину. Солнце, старое и багровое, как перезревший гранат, садилось на юго-западе, тусклый свет его слабо освещал долину. Видневшиеся в дымке горы выглядели как-то неестественно.
Гвил снова посмотрел на солнце. Ещё час, и наступит тёмная ночь. Он оглянулся назад, почувствовав смутную тревогу, и увидел четырех оустов, тащивших на плечах людей. Человекокони быстро приближались к нему. Неожиданно хлынул дождь, и конь во всю прыть понёсся к Осконскому ущелью.
Оусты с седоками остались далеко позади.
Когда солнце село, впереди показался ещё один лес, более мрачный.
Вот они уже в лесу, над ними склонились его тёмные деревья. Гвила то и дело задевали угловатые сучья.
Надо было во что бы то ни стало избежать встречи с оустами и их седоками. Гвил три раза менял направление. Наконец, остановившись, он прислушался. Слез с коня, поставил его в лощинку под деревьями и замаскировал ветками. Вскоре четверо на оустах проехали мимо. Они были раздражены.
Звуки их шагов медленно таяли, пока совсем не затихли.
— Почему у квадрата больше сторон, чем у треугольника?
— Почему мы ходим в темноте и не спотыкаемся постоянно?
— Растут ли в океане цветы?
— Почему, когда ночью идёт дождь, звезды не шипят?
На все это отец сердито отвечал:
— Таковы законы философии, и квадраты с треугольниками им подчиняются! — Или:
— Мы находим путь на ощупь. — Или:
— Я над этим не задумывался. Что там на дне, известно только Хранителю! — Или:
— Не знаю, ведь звезды выше даже самых высоких облаков!
Когда Гвил подрос, он стал очень вспыльчив, быстро раздражался, но, многого не понимая, продолжал задавать свои вопросы:
— Почему человек умирает, когда его убивают?
— Куда исчезает красота?
— Сколько будут жить на земле люди?
— Что находится выше неба?
Отец сердился, но пытался ответить и на это:
— Смерть — следствие жизни, — говорил он. — Жизнь человека походит на воздушный шар. Шар летит, а жизнь течёт, похожая на цветной причудливый сон.
— Красота часто коварна, она обманывает зрение. Но когда нет любви, глаза смотрят и не видят красоты.
— Некоторые люди считают, что они приходят на этот свет, чтобы есть, а потом умереть; другие живут в своих делах.
— Только Хранитель может ответить на все вопросы.
Гвил размышлял, пытаясь постичь многое, пока не понял тайный смысл явлений. Шла молва, что при родах ему повредили голову и сейчас он пытается восстановить свой рассудок.
Гвил часто бродил по травянистым холмам Сферы. Ему хотелось ближе узнать то, что его окружает.
Наконец отцу окончательно надоели его расспросы, он больше не хотел их слушать, отговариваясь тем, что рассказал все, что знал.
Гвил к этому времени повзрослел и всматривался в жизнь широко распахнутыми глазами. Но в уголках его рта, казалось, притаился какой-то страх.
Видя, что отец сердится, юноша попросил:
— Разреши задать ещё один вопрос — последний!
— Задавай, — ответил отец, — но только один, не больше.
— Ты часто ссылаешься на Хранителя. Кто он? Где я смогу его найти, чтобы удовлетворить своё любопытство?
Отец посмотрел на сына, как на сумасшедшего, и спокойно сказал:
— Хранитель стережёт Музей Человека, который находится в древней Земле Падающей Стены. Правда, я не совсем уверен, что Хранитель и Музей Человека все ещё существуют. Многие считают, что Хранитель знает все на свете, он, несомненно, колдун, и может дать ответы на вопросы о жизни и смерти.
— Я найду Хранителя и Музей, чтобы тоже научиться понимать суть всех явлений, — сказал Гвил.
Отец тихо проговорил:
— Я подарю тебе моего любимого белого коня; мой волшебный плащ, чтобы укрываться от злых сил; мой светящийся кинжал, чтобы освещать путь, и главное — моё благословение, которое будет хранить тебя в нелёгком пути.
На языке Гвила вертелось много новых вопросов, главный из которых: откуда у отца волшебные вещи, но… Он только поблагодарил его за чудесные вещи и благословение.
Гвил оседлал коня, наточил кинжал, последний раз посмотрел на свой старый дом в Сфере и отправился на север, горя страстным желанием познать мир.
На старой барже он поплыл по реке Скаум, мечтая о богатстве знаний Хранителя, как вдруг из реки за бортом баржи вынырнул зловещий чёрный человек с сучковатой дубиной. Юноша начал отбиваться и не без труда столкнул его обратно в воду.
Впереди возник гористый северный берег. Показались тёмные пирамидальные тополя и какие-то белые колонны. Баржа причалила к берегу. Гвил увидел селение с кривыми улочками. На одной из улочек он встретил одноглазого весельчака, который повёл его к прорицателю. Одинокое жилище колдуна было исписано каббалистическими знаками. Сам прорицатель оказался худым стариком с бронзовой кожей, красноватыми глазами и длинной седой бородой.
— Могу ли я тебя кое о чем спросить? — отважно начал Гвил.
— Я отвечаю на некоторые вопросы, — ответил тот, — двадцатикратно я буду отвечать трехстишиями на твоём языке; десять раз я отвечу наклоном головы; расскажу пять притч, которые как хочешь, так и понимай; а один раз я заговорю с тобой на незнакомом языке.
— Во-первых, я хочу знать, много ли ты знаешь?
— Я знаю все, — гордо заявил прорицатель, — секреты красного и чёрного, тайны добра и зла, чары великого Мотылька, язык рыб и птиц.
— Где ж ты всему этому научился?
Старик усмехнулся:
— Когда из дальних странствий я вернулся в своё жилище, то решил углубиться в себя, хотя понимал, что таким образом постичь мир невозможно.
— Зачем тебе держать все, что ты знаешь, про себя? — рискнул спросить Гвил. — Почему ты скрываешься в четырех стенах и ведёшь такое существование?
Прорицатель рассвирепел, но сказал:
— Продолжай! Я уже потратил впустую пятьдесят гран мудрости — у тебя никогда не было в кошельке столько меди. Если тебе нужны какие-то особенные знания, — весело хихикнул он, — то ищи Хранителя. — С этими словами он скрылся в хижине.
Гвил нашёл пристанище на ночь, а утром отправился дальше на север. По ночам он защищал себя и коня волшебным плащом. Плащ верно укрывал их от злых сил, острых когтей, согревал в холодные ночи. Под ним они спокойно отдыхали, не боясь ни злых духов, ни зловещей темноты.
Гвил упорно ехал вперёд.
Багровое солнце грело все слабее, дни и ночи становились все холоднее.
Но вот на горизонте показались скалы. Лес стал ниже и реже. Среди деревьев преобладали даобады с массивными стволами и тяжёлыми сучьями. Их стволы, блестящие, будто отполированные, были красновато-коричневого цвета. Тёмные листья, окутывающие дерево, делали крону похожей на огромный шар.
На одной из лесных полян Гвил увидел деревушку из торфяных лачуг. Из жилищ вышли странные кричащие люди и окружили Гвила, с любопытством разглядывая его.
Гвила они заинтересовали не меньше, но он молчал, пока к нему не подошёл предводитель — здоровенный косматый мужик в меховой шапке и плаще. От мужика так противно пахло, что Гвил отодвинулся.
— Куда направляешься? — спросил атаман.
— Мне нужно попасть в Музей Человека, — ответил Гвил, — не укажешь ли дорогу?
Атаман кивнул на север, где виднелись горы.
— Осконское ущелье — наиболее короткий и удобный путь, хотя там нет никаких дорог. Когда выедешь из ущелья, то попадёшь в неизвестную страну.
Впрочем… туда все равно невозможно добраться.
Эта новость не смутила Гвила.
— Откуда ты знаешь, что дорога через Осконское ущелье ведёт к Музею?
Атаман пожал плечами.
— Так говаривали наши предки.
Гвил резко повернулся к коню, который стал беспокойно всхрапывать. Ему бросилась в глаза изгородь, за которой копошились несколько человек, очень неуклюжих, восьми-девяти футов ростом. Их тела были обнажены, грязные жёлтые волосы спутаны, водянистые голубые глаза странно блестели, а восковые лица были грубы и тупы. Гвил увидел, как один из них начал жадно и шумно лакать какое-то мутное пойло.
Юноша поинтересовался:
— Что это за люди?
Атамана удивила наивность Гвила:
— Это же наши оусты, — и он жестом указал на коня Гвила, — никогда не видел такого странного оуста, как у тебя. Наши более покорны и менее злы. И при том у них очень вкусное мясо. — Подойдя ближе к коню Гвила, атаман стал внимательно разглядывать седло и попону, расшитую красными и жёлтыми цветами:
— Какое великолепное покрывало. Мне бы хотелось подарить такое моим оустам.
Гвил вежливо объяснил, почему он вынужден отказать, на что атаман обидчиво пожал плечами.
Загудел рожок.
— Хочешь есть? Еда готова, — оглянувшись, предложил атаман Гвилу.
Бросив взгляд на загон для оустов, Гвил ответил:
— Я не голоден. Мне надо спешить. Благодарю, но вынужден отказаться.
Он вскочил на коня и отправился в путь. Проезжая под огромным даобадом, Гвил бросил последний взгляд на селение. Возле лачуг царило необычайное оживление.
Вспомнив, как жадно атаман рассматривал седло и попону, Гвил решил, что дальше медлить опасно. Он заторопился и, подгоняя коня, скоро добрался до опушки леса.
Начиналась саванна. Под копытами коня хрустела сухая трава. Гвил оглядел равнину. Солнце, старое и багровое, как перезревший гранат, садилось на юго-западе, тусклый свет его слабо освещал долину. Видневшиеся в дымке горы выглядели как-то неестественно.
Гвил снова посмотрел на солнце. Ещё час, и наступит тёмная ночь. Он оглянулся назад, почувствовав смутную тревогу, и увидел четырех оустов, тащивших на плечах людей. Человекокони быстро приближались к нему. Неожиданно хлынул дождь, и конь во всю прыть понёсся к Осконскому ущелью.
Оусты с седоками остались далеко позади.
Когда солнце село, впереди показался ещё один лес, более мрачный.
Вот они уже в лесу, над ними склонились его тёмные деревья. Гвила то и дело задевали угловатые сучья.
Надо было во что бы то ни стало избежать встречи с оустами и их седоками. Гвил три раза менял направление. Наконец, остановившись, он прислушался. Слез с коня, поставил его в лощинку под деревьями и замаскировал ветками. Вскоре четверо на оустах проехали мимо. Они были раздражены.
Звуки их шагов медленно таяли, пока совсем не затихли.