Верещагин Павел. Охота на Пушкина

   – Василич! Ну где ты? Уже наливать пора! – прокричал Пушкин в трубку. – Что?! Как это не приедешь? Почему? Разбили стекло в машине? Пытались вынуть магнитолу? Ну, ё-моё! Бывают же еще такие отморозки! Ну что ж поделать… Езжай в ремонт.
   Лопатин робко проследил за тем, как Пушкин спрятал трубку в карман.
   – Что? – спросил он.
   – Что слышал! Василича не будет, – мрачно сказал Пушкин. – Просто мор какой-то среди людей.
   Лопатин кивнул, тоже опечалился и бросил невольный взгляд на Пистона. Пистон как ни в чем не бывало смотрел в окно, с постной физиономией разглядывая макушки окружающих деревьев.
   Минут через двадцать телефон зазвонил опять.
   – Исай, ты, что ли? – прокричал Пушкин. – Что?! Кобель сбежал? Кобеля сманила бездомная сучка? Не можешь приехать, потому что идешь искать кобеля? Ну, ё-моё! Вы что, сговорились все?
   Пушкин помрачнел еще больше.
   Лопатин опять посмотрел на Пистона, и тот опять сделал вид, что не замечает его взгляд.
   Когда они уже прибыли на место, выяснилось, что и последний, третий оставшийся участник мероприятия не сможет приехать.
   Настроение у Пушкина совсем испортилось.
   Дальше все проходило как обычно, протопленная баня ждала их, и озерцо со студеной водой никуда не делось, и мясо для шашлыков было замариновано умелой рукой жены Лопатина, и водочка в багажнике была первый сорт – но все проходило как-то вяло, без подъема. Как говорится, без куража.
   Перед тем как укладываться спать, созвонились с егерем. Егерь подтвердил, что на Глухом озере два раза видел гусей. И советовал охотникам с раннего утра идти на Глухое, потому что на осеннем перелете птицу нужно брать с самого утра, на водоеме, когда она проснулась после ночевки и подкрепляет силы перед дневным маршрутом.
   Но, как бывает, если уж не задастся что-то с самого начала, так все и пойдет наперекосяк. Пистон, который отвечал за раннюю побудку, то ли забыл завести будильник в своем мобильнике, то ли не расслышал его – короче, никого не разбудил. В связи с чем утреннюю зорьку охотники благополучно проспали. Пушкин, проснувшись, чуть Пистона не убил: утренние выстрелы на дальних озерах уже смолкали, можно было не спешить – теперь птицы будут садиться на воду только после обеда, после того, как отмахают крыльями свою дневную норму в сторону теплых стран.
   Чтобы не торчать весь день в охотничьем домике, решили выдвигаться все же в сторону Глухого озера, вдруг какая-нибудь стая устанет раньше времени и присядет передохнуть или от косяков отобьются слабые одиночки.
   Едва только вышли, начал накрапывать мелкий дождичек, что само по себе неприятно. Отошли метров пятьсот, выяснилось, что Пистон забыл мобильник – пришлось ждать, пока он сбегает обратно и вернется. Охотнички! Мать их ети! Не охота, а сплошное недоразумение.
   На Глухом озере, конечно же, было пусто хоть шаром покати.
   Но прогулка по свежему воздуху, острые запахи осени, черная застывшая поверхность озера, в которой, как в зеркале, отражались изрезанные контуры хвойных деревьев на противоположном берегу, стынущая вода, покрытая медальонами упавших листьев, и то и дело пролетающие над головой птичьи клинышки понемногу развеяли настроение Пушкина.
   Сашка присмотрел отличную позицию на самом берегу, посреди облетевших, но все еще усыпанных фиолетовыми ягодами кустов черноплодки.
   Пистон, который всегда искал свой собственный путь, пошел дальше по берегу и скрылся из глаз. А Лопатин устроился недалеко от шурина, на другой стороне заросшей камышом бухточки, которую и бухточкой-то трудно было назвать, камнем можно перекинуть, а при большом желании просто переплюнуть.
   – Ты смотри в меня не пальни, охотник! – шутливо крикнул ему Сашка, усаживаясь на сгнивший сосновый пенек, который торчал посреди кустарника, и укладывая на колени ружье. Теперь из кустарника торчала только его голова.
   Лопатин посмотрел на шурина укоризненно. Грешно шутить такими вещами.
   В ожидании прошло примерно полчаса. Над головами то и дело пролетали торопящиеся на юг косяки птиц – то побольше, то поменьше, то совсем маленькие, то такие большие, что все птицы не умещались в один клин, и на его хвостах успели образоваться маленькие дополнительные клинышки, похожие на зазубрины.
   Было видно, что стаи еще полны сил и садиться не собираются.
   Пушкин с досады выкурил две сигары подряд. Черт-те что, в самом деле. Не охота, а порнография… Хоть по воронам начинай стрелять, как маленький.
   Он нагнулся, чтобы сорвать с ближайшей кочки пригоршню ягод черники, когда боковым зрением вдруг уловил где-то справа вспышку ружейного выстрела, и почти мгновенно вслед за этим со стороны Лопатина раздалось близкое раскатистое «Ба-ах!» и тут же Сашка услышал хорошо знакомый каждому охотнику свист картечи совсем близко над головой. Прежде чем он успел что-то сообразить, сработал защитный рефлекс, и уже лежа лицом в прелой траве, Сашка услышал, как еще два раза совсем близко оглушительно сработал многозарядный «Ремингтон» хорошего калибра: «Ба-ах! Ба-ах!» – и на голову посыпались срезанные картечью ветки. А потом, совсем другим голосом еще раз прогрохотало коротко «Бах!» – и все стихло.
   Еще некоторое время он лежал лицом вниз, инстинктивно прикрывая голову руками, а когда осторожно приподнялся и выглянул сквозь кусты, то увидел ошеломленного Лопатина, стоявшего на другом берегу опустив ружье дулом вниз, и торопливо бегущего в его сторону Пистона в тяжелых болотных сапогах.
   – Сюда! Александр Константинович! Сюда! – закричал срывающимся голосом Пистон.
   Поднявшись на ноги, Пушкин увидел, что на той стороне, на земле, ногами к Лопатину, а головой в заросли орешника распростерто тело незнакомого мужчины.
   Подхватив ружье, он бегом бросился огибать болотину. Последним, что он успел увидеть, было белое, как бумага, лицо Лопатина, которого выворачивало наизнанку у ближайшего дерева.
   Когда Пушкин добежал до противоположного берега, Лопатин уже кое-как пришел в себя.    Пистон отступил в сторону, и на Пушкина глянуло лицо покойника, один остекленевший глаз которого был уставлен в небо, а на месте второго вспухло, расперев вывороченные веки, месиво из фиолетовых сосудов, красного мяса, сахарных обломков кости и волосков ресниц. Из раны слабеющим ключом, булькая, вытекала кровь
   Пушкин почувствовал, что ему тоже становится плохо, и поспешно отвернулся.
   Пистон с ожесточенным лицом огляделся вокруг, сапогом сломил пару разлапистых веток с ближайшей молодой елки, оторвал их и накрыл верхнюю часть тела убитого.
   – Я по нужде отошел… – больным голосом произнес Лопатин и слабо махнул в сторону старой березы. – А он из кустов… Я не ожидал… что с ружьем… Он не видел меня… Я думал охотник, хотел поздороваться… А он вдруг… в твою сторону… два раза… И сразу еще…
   Лопатин непроизвольно вздрогнул, еще раз переживая минуту опасности.
   Стало заметно, что и от Сашкиного лица отлила кровь.
   – Я на ветку наступил… – продолжал Лопатин. – Он услышал… Обернулся так быстро и на меня стволом… Ну я и выстрелил…
   Сашка не мог отвести глаз от протянутых ног убитого киллера.
   – Картечью медвежьей. Псих… С такого расстояния… – сказал Пистон.
   Пушкина передернуло. Он мрачно посмотрел на товарищей.
   – Это он! – проговорил Сашка.
   – Кто?
   – Тот чудак из Медвежьего Угла! Который купил мороженый лук.
   Пистон хмыкнул и отвернулся.
   Некоторое время на бережке царила тишина.
   – И как же он умудрился меня найти… – проговорил Сашка.
   – Нужно, наверное, скорую, – предположил Лопатин.
   – Какая тут скорая! – махнул рукой Пистон. – Не видишь, что ли? Наповал!
   Лопатин робко на него посмотрел.
   – Что же делать? – спросил он.
   Ему никто не ответил.
   – Как же он подошел так неслышно? – спросил Сашка.
   Ответом опять было молчание.
   – Что же делать? – опять спросил Лопатин. – Вызывать ментов?
   Хладнокровный Пистон пожал плечом и достал мобильник.
   – Постой! – сказал Пушкин.
   – Что?
   – Не нужно пока ментов.
   – Почему? – спросил Лопатин.
   Пистон дернул плечом и спрятал мобильник обратно в карман.
   – Нужно как-нибудь без них, – проговорил Сашка и покосился на Пистона. Тот отвел глаза в сторону.
   – Как же без ментов? – опять спросил непонятливый Лопатин. – Я же его… В смысле самооборона… Вы, конечно, подтвердите?
   Пушкин досадливо махнул на него рукой. И опять пристально посмотрел на Пистона.
   – С ментами свяжешься… – проговорил он. – Сто лет будет не отмыться… Поди им доказывай, кто в кого стрелял и почему. Затаскают. Им же что? Им, главное, денег с тебя побольше стрясти. Я эту братию отлично знаю. Сталкивался. Экспертизы, очные ставки. А счета в банке тем временем арестуют. И в офисе перевернут все вверх дном. Нет, – убежденно сказал он. – Ментов нельзя!
   Пистон пожал плечами. Ему, конечно, было понятно, куда клонит Пушкин, но он предоставлял Сашке самому выпутываться и высказывать рискованные предложения.
   Пушкин нахмурился. Он уже более или менее взял себя в руки.
   – Этот тип приехал из какого-то дремучего Угла. Вряд ли кто-то его будет искать… – он сделал еще одну паузу. – Если ликвидировать труп… И убрать следы…
   – Как это – ликвидировать труп? – испугался Лопатин. Пистон хмыкнул.
   – Если бы, скажем, кто-то отвез его подальше в лес и зарыл… Не бесплатно, конечно… – Пушкин опять посмотрел на Пистона.
   – Ага! – согласился Пистон. – А потом вы меня моч-канете, как ненужного свидетеля. Нет уж… Хотите, прячьте сами…
   Лопатин испуганно перевел взгляд с одного на другого. Пушкин усмехнулся.
   – Вот такие у тебя друзья, – горько сказал он Лопатину. – Когда твою водку пить – они тут как тут! А когда ты в беде окажешься – задний ход! Выпутывайтесь сами.
   Пистон бросил на него злобный взгляд, хотел что-то сказать, но не сказал.
   Некоторое время все трое молчали.
   – Зарывать его здесь нельзя, – проговорил Пистон, который напряженно о чем-то думал. – Это какая-то партизанщина. Останется след на земле. А места охотничьи. Люди, собаки… Почуют, разроют… Егерь знает, что мы здесь были… Нельзя! – Он мотнул головой. – Нужно везти куда-то в другое место… А куда? Вы знаете? Я не знаю… Опять-таки везти… Ехать с трупешником в багажнике… А если, не дай Бог, кто остановит? Это точно вилы!
   – У тебя есть другие предложения? – спросил Сашка. Пистон пожал плечами.
   – Ну говори, говори… – прищурившись, сказал Пушкин.
   – Есть у меня один знакомый… – начал Пистон и умолк.
   – Вечно у тебя есть знакомый… Ну, не тяни резину, говори…
   – Я, собственно, не уверен… Он на кладбище работает… Где-то в области. Как-то трепал за бутылкой, что для кладбищенских скрыть труп – плевое дело. Подкладывают в свежевырытую могилу, а сверху гроб с настоящим покойником. В жизни никто не найдет!
   Пушкин озадаченно на него посмотрел.
   – Да, я тоже читал… В газете… – подал голос Лопатин.
   Пушкин кивнул. Потом прищурился.
   – Это, наверное, денег стоит… – предположил он.
   – Само собой, – сердито сказал Пистон.
   – Сколько?
   – Не знаю. Тут уж – сколько скажет… В вашей ситуации не до торговли…
   – В нашей? – Сашка мотнул головой и на некоторое время задумался. Потом велел: – Звони!
   Пистон достал мобильник, порылся во встроенном телефонном справочнике, нажал кнопку вызова и приложил трубку к уху.
   – Иван Севастьяныч, это Толик вас беспокоит, помните, с радиостанции! – трубка в ответ что-то загундосила. – Понимаю, понимаю. Ха! Ха-ха! Да уж это как водится. Иван Севастьяныч, а ведь я к вам по делу… Да-да! Просьба есть… по вашей специальности…
   И Пистон намеками и недомолвками объяснил некоему Ивану Севастьянычу, в чем дело и что от того требуется. Сказал, что вывезти «человечка, которому неожиданно поплохело», нужно вывезти прямо сейчас и поинтересовался, сколько это будет стоить.
   – Тут все чисто, – добавил он. – Несчастный случай. Просто людям хлопоты не ко времени… Нет, нет, транспорт ваш… Что?! Понятно. Я сейчас перезвоню.
   Пистон дал отбой и спрятал трубку в карман.
   – Ну? – нетерпеливо спросил Пушкин.
   – Десятка! – мрачно сказал Пистон.
   Пушкин нахмурился.
   – Что?… – не понял Лопатин.
   – Что-что! Десять тысяч долларов!
   – Он что, опух! – досадливо сказал Пушкин. – За такие деньги половину города можно сначала замочить, а потом похоронить!
   Пистон пожал плечами. Что он может поделать? Как ему сказали, так он и передает.
   – Севастьяныч говорит, сейчас по городу такие цены, – заметил он.
   – По городу! Видали, рынок услуг развели… – Пушкин задумался. – Десять тысяч! С ума народ посходил!
   Пистон пожал плечами.
   – А вывезет он сам? – спросил Пушкин.
   – Да.
   – А нам только денег дать и все?
   – И все.
   Пушкин кивнул. Это по-деловому.
   – А потом этот твой человек начнет с нас деньги тянуть… – предположил он.
   Пистон едва заметно побледнел.
   – Так это… Он может вас никогда и не увидеть.
   Пушкин вскинул на него глаза:
   – Как это?
   – Я его тут встречу… Передам… А вы можете уезжать… Или, скажем, спрятаться где-нибудь и наблюдать издалека…
   Сашка глянул на него, прищурившись, и хмыкнул. Пистон никак на это не отреагировал.
   – А твой процент уже заложен?
   Пистон порозовел.
   – Нет! – с вызовом сказал он.
   Сашка опять о чем-то задумался:
   – А когда платить?
   – Предоплата, конечно! Сто процентов. Деньги вперед.
   – А где мы сейчас возьмем такие деньги?
   – У меня есть, – смутившись, сказал Лопатин. – Совершенно случайно… Мы с Мариной Константиновной вчера ездили в мебельный магазин… И ничего не купили. Я не успел выложить… Не все, конечно… Но тысяч восемь… с небольшим…
   – Приедем в офис, я тебе отдам, – сказал Сашка. И опять посмотрел на Пистона. – А ты сам-то не проболтаешься? – усмехнувшись, спросил он. – Или там, шантажировать не начнешь?
   Пистон пожал плечами:
   – А зачем? Что я – дурак? Мне жить надоело?
   Сашка кивнул. Правильно мыслит товарищ. Сечет поляну.
   – Да и потом… – сказал Пистон. – Мы с Лопатой как-никак друзья! Одноклассники!
   Пистон еще раз позвонил своему кладбищенскому знакомому и обо всем с ним договорился. Иван Севастьяныч не стал откладывать дело в долгий ящик и обещал сразу же выехать на место.
   Охотники присели на поваленное дерево. Пушкин достал из внутреннего кармана фляжку и все трое как следует приложились к коньяку. После чего Пистон и Пушкин закурили.
   – Кто бы мог подумать что он… с ружьем… – задумчиво произнес Сашка. – По виду – лох лохом!
   Ему никто не ответил.
   – А я тебя предупреждал, – заметил Лопатин. – Не связывайся ты с этим луком. В наше время нужно вести дела честно…
   Пушкин отмахнулся. Если все делать честно, то откуда деньги в кошельке заведутся?
   – И как только он меня выследил? Чудеса!
   Пистон время от времени посматривал на часы и минут через двадцать поднялся.
   – Ладно! Пора! Я пошел встречать могильщика.
   Пушкин хмуро оглядел его с ног до головы и кивнул.
   Пистон развернулся и, хлопая подвернутыми ботфортами болотных сапог, зашагал в сторону шоссе.
   – Ну что, – поднялся вслед за ним Пушкин. – А мы в укрытие. Прятаться…
   Напоследок Пушкин не удержался, подошел к трупу и откинул с его лица ветки, чтобы еще раз на него взглянуть.
   Кровь перестала течь и свернулась на лице одним большим еще не застывшим струпом. Под головой человека из Медвежьего угла растеклась большая темная лужа.
   Пушкина передернуло, и он опять прикрыл покойника ветками.
Они с Лопатиным двинулись огибать озеро, чтобы занять наблюдательную позицию на другом берегу.
   Пистон отсутствовал минут тридцать. Сашка с Лопатиным, которые спрятались в кустах на противоположном берегу, успели как следует озябнуть. Лопатин несколько раз принимался энергично ходить взад и вперед, топая ногами, а Сашка дважды прикладывался к охотничьей фляжке с коньяком.    Над лесом по-прежнему царила тишина. Начал накрапывать осенний дождичек.
   Потом откуда-то из-за косогора донеслось завывание мотора, работающего на низкой передаче, и вскоре на поляну, перекашиваясь на бок и соскальзывая со склона по мокрой листве, выехала забрызганная грязью незнакомая «Нива».
   «Нива» остановилась посреди поляны, из нее выбрался Пистон, а с другой стороны – хмурый коренастый мужичок в стеганом ватнике, замурзанной армейской ушанке и кирзовых сапогах. Лопатин с Сашкой поняли, что это и есть Севастьяныч.
   Из их укрытия было видно, как Пистон подошел к кусту орешника, под которым был спрятан труп, откинул скрывающую его ветку, и отступил в сторону, демонстрируя Севастьянычу клиента.
   Лицо покойника произвело впечатление на Севастьяныча. Даже издали было видно, как его передернуло, он хмуро достал из кармана смятую пачку папирос и поспешно закурил.
   Пистон принялся что-то говорить, достал пачку денег, полученную от Лопатина, и попробовал вручить ее суровому Севастьянычу. Севастьяныч выслушал, решительно помотал головой и замахал руками. Между ними завязался спор, причем могильщик упрямился, мотал головой и зло сплевывал на землю… Несколько раз Пистон пытался всучить Севастьянычу деньги, но тот решительно отказывался и даже прятал руки за спину. В свою очередь Севастьяныч трижды порывался сесть обратно в свою «Ниву», но Пистон трижды не давал ему этого сделать, удерживая то за рукав, то за полу ватника.
   Лопатин и Пушкин следили за их спором, затаив дыхание. Постепенно жар препирательств начал спадать, Севастьяныч, видимо, уступал, и спорившие наконец договорились.
   Севастьяныч опять уселся за руль свой машины, подал ее задом к кусту орешника, открыл вверх заднюю дверцу машины и достал кусок лежащего в багажнике брезента. Они с Пистоном расстелили брезент рядом с трупом, потом подхватили покойника под коленки и подмышки и переложили на брезент. Севастьяныч умелым движением стянул углы брезента узлом, подельщики подхватили получившийся куль, мелко семеня, поднесли его к автомобилю и перевалили в багажник. Севастьяныч навалил поверх криминального груза какие-то строительные мешки и коробки, они с Пистоном с разных сторон забрались в машину, хлопнули двери, «Нива» взревела и резко взяла с места.
Лопатин и Сашка переглянулись и вздохнули, наконец, с облегчением.
     

* * *

     

   «Нива» на хорошей скорости катила по шоссе по направлению к городу.
   Пистон, сидевший на переднем пассажирском сиденьи, с самодовольным видом вертел головой по сторонам.
   Севастьяныч, он же Платов – а роль могильщика, как легко догадаться, исполнял именно он, – не отрывая глаз от дороги, сдернул с головы грязную ушанку, не глядя бросил ее куда-то назад и расстегнул ватник.
   Он покачал головой.
   – Ну, ты… даешь! – сказал он. – А если бы они не перешли на другую сторону озера? Или бы вообще решили вызвать милицию?
   – Если бы да кабы! – передразнил его Пистон. – Ты не в Чикаго! Какой русский бизнесмен захочет вызвать милицию? Не смеши народ!
   – Ну что, блин, скоро? – вдруг раздался сзади злой голос. Платов вздрогнул.
   Пистон подождал еще немного. Потом сказал:
   – Все. Можешь вылезать.
   Платов услышал сзади звуки возни, коробки и мешки зашевелились, из-под них показались сначала руки, потом плечи и, наконец, голова покойника с кровавым месивом вместо левого глаза.
   – Пистон, а ты погрязнее ничего не мог на меня навалить? – зло спросил покойник. – Всю рожу какой-то мукой запорошило!…
   – Что было, то и навалили… – отозвался Пистон.
   – И такое приходится терпеть за какой-то жалкий косарь!
   Пистон ничего не ответил.
   Голова с синюшным лицом принялась озираться по сторонам, пытаясь сориентироваться, далеко ли до города.
   – И вообще! Сволочи вы! Я сорок минут на холодной земле провалялся. Ждал, пока вы по телефону наговоритесь.
   – Меньше нельзя было. Вышло бы ненатурально… – заметил Пистон.
   – Ну и замерз же я! – сказало лицо. – Бляха-муха! Что у тебя такая машина холодная! – обратился он к Платову. – Да еще изваляли всего! Выпить ничего нет?
   Платов пожал плечами – откуда? – но Пистон нисколько не удивился. Он полез куда-то во внутренний карман и вынул плоскую фляжку. Во фляжке оказался коньяк.
   Покойник с удовлетворением принял фляжку, запрокинул голову и не опускал ее до тех пор, пока туда не вылилось все содержимое до последней капли.
   – Во! Так уже лучше! – сказал он.
   Пистон неодобрительно покосился через плечо.
   – Ты бы, Боря, глаз-то отлепил. Скоро в город въедем. Менты остановят – проблем не оберешься.
   Боря презрительно скривился, показывая свое отношение в ментам, но все же подцепил ногтем где-то у себя возле уха и, как кусок глазуньи, отклеил от глаза гуттаперчевую заплатку с кровавой раной. Под заплаткой оказался обычный левый глаз. Такой же злой, как и правый. В зеркальце заднего вида на Платова глянуло небритое худое лицо с выражением голодной решимости.
   Лицо показалось Платову знакомым. Кажется, он видел его по телевизору где-то в эпизодах. А может быть, и нет.
   Боря опять принялся озираться по сторонам, выглядывая в окна. За окнами уже начались городские окраины.
   – А что у нас с бабосами? – спросил он.
   Пистон небрежно достал из кармана пачку, аккуратно перетянутую резиночкой, отсчитал положенное и протянул через плечо назад.
   – Ага, – удовлетворенно сказал Боря. Он, не глядя, сунул деньги в карман рубашки. – А дополнительные когда будем делить?
   – Дополнительные к вам отношения не имеют.
   – А жаль! А ты, Пистончик, выходит, поболее нашего заработаешь?
   – А что ты сравниваешь? Ты в кустах повалялся полчаса. А я два месяца этого Пушкина обрабатывал. Одной только водки сколько пришлось выпить! Прикинь!
   – Ладно, я не в претензии. Только мало ты, Пистон, с них слупил. Гадом буду, мало. Такие перцы сладкие. Они бы вдвое легко отстегнули. Кроме шуток!
   Пистон ничего не ответил.
   – Тебе куда? – спросил он у Бори.
   – Высадите меня у кабака какого-нибудь подороже. Пистон досадливо крякнул.
   – Ты ж уже выпил… – сказал он.
   – Кто?! Я?! Разве это выпивка? – Боря с недоумением глянул на пустую фляжку в руке и отбросил ее в угол. – И потом, я не за выпивкой. Мне туда, где публика пошикарнее. И девочки… Нужно снять стресс…
   – Э, зря я тебе деньги отдал, – сказал Пистон. – Ты до дома ни копейки не довезешь. Надо было Женьке половину… Чтобы хоть дочке что-то перепало…
   – Ничего… Обойдутся. Я на той неделе им деньги давал.
   – Ребенок же… Жалко…
   Боря пожал плечами. Пусть привыкают. Их дело бабье…
   – У тебя ж к вечеру ничего не останется. Все деньги спустишь…
   – Это не деньги… – презрительно сказал Боря. – Деньги – это хотя бы пятьдесят кусков. А это – так… Помог приятелю по старой дружбе…
   Пистон промолчал.
   – И вообще, – уверенно сказал Боря. – С деньгами нужно легко расставаться. Начнешь маромойничать, крохи копить – тысяча здесь, пятьсот там – и пропадешь совсем.
   Пистон не стал спорить. В этих словах была доля правды. Кроме того, у каждого должен быть свой подход к деньгам.
   – А здорово ты это… Труп изображал, – проговорил Платов. – Я в какой-то момент подумал, что ты, вправду, помер. Что застрелил тебя этот Лопатин с испугу…
   Боря махнул рукой – пустяки! Хотя в ответ на похвалу в его глазах на мгновение что-то потеплело.
   – Это его фишка, – рассмеялся Пистон. – Лучший покойник Российской Федерации. Стольких переиграл!… Боря дыхание останавливает на три минуты. Почти мировой рекорд! Даже сердце может остановить.
   Боря опять махнул рукой. Пустяки. Как говорится, джентльмен в поисках десятки.
   – А как вы это… Чтобы кровь текла… А потом вроде как остановилась?
   – Ребята бутафоры выручили. С киностудии. Заливаешь в баллон томатный сок. А на дно мякоти. Короче, технология. У них еще не то есть.
     

* * *

     

   Только когда «Нива», рыча, взобралась по мокрому откосу и скрылась из глаз, сидевшие в укрытии Лопатин и Сашка, наконец, позволили себе расслабиться.
   Сашка полез куда-то во внутренний карман, достал из специального кармашка сигару и закурил. Лопатин довольствовался леденцом из жестяной коробочки.
   – Ну, вот и все! – выдыхая дым, сказал Пушкин. – Вот и поохотились…
   Лопатин кивнул. Охота получилась с приключениями. Хорошо еще, что закончилась благополучно.
   В лесу прокричала незнакомая птица.
   Пушкин искоса взглянул на зятя. Так, будто только что разглядел в нем что-то новое. Как будто только сейчас заметил, что за привычной смешной внешностью скрывается совсем другой Лопатин – в нужный момент решительный и хладнокровный.
   Они помолчали. Один – сосредоточенно раскуривая сигару, другой – посасывая лечебный леденец.
   Потом Пушкин, кашлянув, сказал:
   – Ты это… Про деньги не беспокойся. Как только в город приедем, до офиса доберемся, я тебе все сполна… верну… Маринка ничего не узнает.
   Лопатин кивнул. Он, собственно, и не сомневался.
   – И вообще… – Пушкин, глядя куда-то вдаль, затянулся. – Я, Лопата, твой должник… По жизни… Если бы ты его не завалил… – Сашка помотал головой. – Не знаю, что бы сейчас было. Наверное, это меня увозили бы на кладбище…