Вересов Дмитрий. Искушение Ворона (Черный Ворон - 7)

   И теперь, когда достиг
   Я вершины дней своих,
   В жертву опальным цветам
   Голубого не отдам...
   Это Пастернак. Вернее его перевод грузинского поэта Бараташвили. Попробую перевести вам на английский. В прозе, разумеется... Итак, незнакомка уходит с пошляком, Голубой остается мечтать. Дон Кихот мог бы мечтать о подвигах во имя прекрасной дамы, не выходя из дома, но он выходит и сражается с мельницами, он - идиот, но рыцарь. Вы помните у Достоевского в романе эпизод со стихами Пушкина о "рыцаре бедном"? Федор Михайлович тогда не знал, что за инициалами спрятано имя не смертной женщины, а Девы Марии, Божьей Матери. Но не в этом суть. Вы улавливаете связь? Служение до конца, до самозабвения, позабыв все, даже самого себя! И что происходит с князем Мышкиным, когда предмет его служения умирает? Он превращается в идиота, уже клинического, буквального!
   Профессор скорчил такую дебильную физиономию, что студенты чуть не зааплодировали. Делох вернул себе вдохновенное лицо, поднял руку, как молодой Пушкин, и воскликнул:
   - Что я хочу сказать вам относительно Достоевского и Блока. Я представляю себе Настасью Филипповну не круглолицей, статной русской красавицей. Она видится мне с тонкими чертами лица, очень бледной кожей. Что-то нервное, воспаленное есть в ее облике. И еще обязательно "перья страуса склоненные", "упругие шелка", "узкая рука"... Она очень похожа на Незнакомку Блока. И еще она, мне кажется, рыжая...
   Аудитория посмотрела на рыжую, веснушчатую Макферсон. Шотландка улыбалась всей своей круглой глуповатой физиономией.
   * * *
   Профессор возвращался домой всегда пешком. Торопиться ему было некуда, в холостяцкой квартире его никто не ждал. Машину он не водил, имея способность уноситься в своем воображении очень далеко И потому, вернувшись обратно, душа рисковала обнаружить только останки профессора и автомобиля.
   По пути Делох заходил в небольшое кафе, где звучала джазовая музыка, а на стене висела картина, изображавшая старинную английскую деревеньку. Художник-любитель тщательно прорисовал мельчайшие бытовые подробности. Делох пил крепкий кофе, рассматривал все эти горшки, серны, башмаки и отдыхал от высокого полета души.
   Потом по направлению к дому он проходил еще три квартала, где опять заглядывал в тихое и уютное заведение. Опять садился с дымящейся чашечкой за крайний столик. Если здесь сидел отставной полковник Эдвард Нортон, они неторопливо обменивались последними новостями. Так у них повелось, что комментариев они избегали, сохраняя уважительный нейтралитет, не давая друг другу никаких поводов к спору.
   Вот так Делох добирался до дома.
   В профессорской квартире царствовали книги. Их стройные ряды теснились в многочисленных застекленных стеллажах, сделанных по собственноручным чертежам Делоха. Но книг было слишком много, чтобы подчинить их строгому порядку. Стихийные группы книг можно было видеть на полу, на стульях, на диване, в кресле. Стопки книг, подбор которых фиксировал причудливый полет профессорской мысли, попадались на каждом шагу. Делох наступал на книги, спотыкался. При этом просил прощения у автора, иногда принимая такие столкновения за желание писателя поговорить с ним, поделиться новой мыслью.
   - А, старина Кант! Вы по-прежнему считаете, что нет никаких внеопытных знаний, но лишь акты понимания в знании? Давайте, дружище, потолкуем. Я не прочь. Вы же знаете, я вам всегда рад...
   Другое дело древнерусские иконы. Здесь царил полный порядок. Они занимали целую комнату, правда, небольшую. Кроме ликов святых и библейских сюжетов в комнате находился только книжный шкаф, занятый альбомами по древнерусской живописи и научными трудами по этому вопросу.
   В принципе, все деньги профессора Делоха уходили на иконы и книги. Его коллекция не могла, конечно, похвастаться византийскими панагиями, или богато украшенными "домонгольскими иконами". Но был у него, например, образ Николая Чудотворца новгородской школы, предположительно кисти Алексы Петрова, с четырнадцатью святыми - покровителями ремесел на полях, а также икона XV века "Флор и Лавр".
   Георг Делох любил новгородскую иконописную школу больше московской. Он признавал, что она уступает среднерусской в гармонии, свете, образности, но ценил ее за простоту, конкретность мышления, строгость и мужественность. Может, потому что сам был лишен таких черт.
   Профессор не часто посещал церковь, но каждое воскресенье он заходил в заветную комнату, садился перед иконостасом своей коллекции. Открывал какую-нибудь старинную книгу, например, "Ерминию, или Наставление в живописном искусстве, составленное иеромонахом и живописцем Дионисием Фурноаграфиотом", и читал вслух, сперва еле слышно, потом вдохновлялся, голос его крепчал и возносился к потолку. Словом, происходило то же, что и на лекции, только слушателями были святые угодники.
   Особенно любил Делох читать молитву иконописцев: "...Сам, Владыко, Боже всяческих, просвети и вразуми душу, сердце и ум раба Твоего..." Здесь профессор произносил свое имя, скромно понижая голос. "...И руки его направи, во еже безгрешно и изрядно изображати жительство Твое, Пречистыя Матере Твоея, и всех святых..."
   Георг Делох никому не завидовал, ничего от жизни большего, чем имел, не просил. Но иногда представлялась ему как бы другая его жизнь, келейная, освещенная постоянным внутренним подвигом. Жизнь иконописца или богомаза.
   Так он и проводил свои воскресенья в этой комнатке наполовину молясь, наполовину мечтая.
   Но даже чудак, всю свою жизнь стремящийся к одиночеству ради служения науке, рано или поздно начинал выть на луну. Масутацу Ояма во время своей знаменитой аскезы в горах радовался даже лаю лисиц. А через год вернулся к людям, его окружили преданные ученики, близкие люди.
   Георг Делох был одинок среди людей. Профессура считала его неакадемичным, студентам было не скучно на его лекциях и легко на экзаменах. Не более того. А вообще-то и те, и другие считали его чокнутым фантазером, случайные же собеседники - просто чокнутым.
   Один только человек отнесся к нему серьезно, Питер Дубойс...
   Тот самый его незримый друг-собеседник, которому Делох зачитывал вслух какие то места из только что прочитанного, С ним он мысленно обсуждал собственные мысли... Агент ФБР. Криминалист. Полицейский... Какая разница! При первой же беседе с молодым человеком Делох узнал родственную душу. Из Питера получился бы хороший философ, филолог, литератор... Он чувствовал слово, мысль, образ. Нет, Георг Делох понимал, что Дубойс искал в словесной ткани свое, какие-то невидимые следы нестандартного преступления. Видеть в криминальном деянии мистическую, мифическую подоплеку! Тут нужен необычный талант...
   Как обрадовался Делох его первому звонку. Питер спешил поделиться новой идеей об Омфале и Геракле. А потом звонил сам профессор, в последний момент сообразив, что в Америке глубокая ночь. Но Питер, дружище, ни разу не сорвался, не упрекнул старого идиота за неудачные, бестактные звонки. Он тут же подхватывал идею. Питер Дубойс не считал его душевнобольным. Он тоже умел мыслить мифическими образами! И как они друг друга понимали! С полуслова. Вдвоем парили в эмпиреях, как старый Дедал с юным Икаром. И вдруг Дедал обернулся: он один, Икар исчез бесследно.
   Делох звонил Питеру домой. Телефон молчал. Тогда он звонил на работу. Там сказали, что Питер Дубойс у них больше не работает. Такой блестящий следователь?! Агент, почти раскрывший такое крупное уголовное преступление?! Делох запаниковал. На лекциях он был поначалу вял, правда, преображался где-то ближе к середине, но вспыхивал уже не так ярко и неожиданно, как раньше. Он вдруг осознал, как дорог ему Питер Дубойс. И тут он впервые в своей длинной, несуразной жизни подумал: "Это же мой друг. Мой единственный друг". Тогда он решил искать...
   * * *
   - Миледи, к вам профессор Лондонского университета Георг Делох, член Британской научной ассоциации, - объявил секретарь Лоусон.
   Или будет просить денег, или пригласит на университетское торжество... А ведь чего доброго могут присвоить леди Морвен Почетного доктора Лондонского университета в ожидании ответных грантов и благотворительных перечислений? Давно пора. Черная тапочка и профессорская мантия ей бы очень пошли. И еще короткая неординарная речь с кафедры. О чем? Чем она могла удивить университетскую аудиторию? Какой был бы фурор, если бы она вдруг рассказала им о... черте. Фауст и Гретхен в одном лице.
   - Вы примите профессора или назначите ему часы приема?
   - Я приму его, Лоусон. Но предупредите, пожалуйста, посетителя, что ему предоставлено не более пяти минут моего времени.
   Ах, вот оно что! Пшеничные усы, глаза, которые она, помнится, сравнила с цветом виски. Вдохновенный болтун из курилки балтиморского аэропорта. И его визит вряд ли случаен. Вот она ниточка, потянув за которую, Питер Дубойс раскрутил дело. Старый пьяница каким-то образом умудрился узнать фру Улафсен в леди Морвен. Только юродивый в припадке прозрения мог опознать ее тогда. Судьба в насмешку послала ей этого вещуна! И теперь он, конечно, пришел к ней с тривиальным шантажом. Как сосед по коммунальной квартире! Танька, мать твою, дай денег на выпивку, а то все расскажу участковому! Опять высокая трагедия заканчивается дешевым фарсом?
   - Вас предупредили, уважаемый профессор, о времени, вам отведенном. Прошу садиться...
   - Да, ваш царедворец что-то такое сказал мне. Но я пришел к вам, леди Морвен, по делу.
   - Я и не предполагала, профессор, что вы пришли развлекать меня ученой болтовней. Вами двигали совсем другие интересы.
   - Вы правы...
   Делох забарабанил пальцами по подлокотнику кресла. Нервничает. Ремесло шантажиста не терпит дилетантов. Здесь то же есть свои бакалавры и магистры. А вы Делох - жалкий студентик в этой науке. Нет, профессор, Таня Захаржевская не поставила бы вам заветную подпись о сдаче зачета в ваш матрикул. Придется вам прийти в следующий раз. И стипендию вам не дадут...
   - Я пришел узнать о моем пропавшем друге.
   - У нас с вами есть общие друзья? Вы ничего не путаете, почтеннейший профессор?
   - Мой друг - ваш враг. Его зовут Питер Дубойс.
   Вот оно что. Не ожидала. Друзья. Волна и камень, лед и пламень. Хотя... Поэт от науки и поэт от криминалистики. Чем не пара? Один уже в дурдоме, по другому это заведение давно плачет. Значит, в процессе выслеживания ее скромной, вернее ее нескромной, персоны, наши герои подружились. Нет худа без добра...
   - С чего вы взяли, что мне известен ваш протеже?
   - Он шел по вашему следу, леди Морвен. Я узнал вас и указал ему на вашу нору. И теперь Дубойса нет ни дома, ни на работе. Как будто это был призрак, а теперь взял и развеялся. Я понимаю, если с ним случилось... Если с ним что-либо случилось, то опасность угрожает и мне. И скорее всего источник этой опасности - вы, леди Морвен... Но я себя переоцениваю. Кому нужен чокнутый буквоед! Сам сдохнет от старости и от фантазий. Упадет где-нибудь и останется лежать. Но мне не к кому идти, кроме вас...
   Делох нервно теребил себя за пшеничный ус. Он был растерян и подавлен.
   Не такой уж ты и чокнутый, мистер Делох, раз пришел точно по адресу. Ты поступил совершенно правильно.
   - Вас, леди Морвен, наверное, удивило, что такого человека, как я, могут быть... может быть друг. Георг Делох - чудак, фантазер. Дубойс прагматик, практик. Даже в моих лирических отступлениях он находил практическую пользу, здравое зерно. Может, мне это и было нужно? Иногда, знаете, приятно осознать, что твой от влеченный бред помог кому-то в благородном деле...
   - Вы считаете дело Дубойса благородным?
   - Найти убийцу - дело достойное. Охрана человеческих нрав, самою главного права - на жизнь. Разве нет? Хотя в древних Афинах полицейские функции выполняли варвары, гражданам эта деятельность казалась недостойной свободного человека.
   - Значит, ваш друг варвар?
   - В какой-то степени, да. Ведь он русский. Кто знает, может, среди тех афинских полицейских были предки славян, предки Питера Дубойса!. Стойте! Я опять могу уйти в историю, литературу. Мне этого нельзя. Это все равно, что пьянице предложить стаканчик виски.
   - Кстати, профессор, не хотите что-нибудь выпить? Виски, коньяк, или русская водка?
   - Нет-нет. Благодарю вас. Я вообще то не пью... Там, в аэропорту, случайность, стечение обстоятельств. Не смейтесь. Какой смысл мне вас обманывать. Одинокому человеку пить нельзя. Разве вы не знаете? Но не будем отвлекаться. Дело прежде всего! Я убедительно прошу вас, если вам что-нибудь известно про моего друга... А я уверен, что вы точно знаете, где он... Скажите мне. Я очень беспокоюсь. Его прямой, несгибаемый характер мог довести его до... Нет, я даже не хочу думать об этом. Вы говорили с ним когда-нибудь? Вы видели его глаза? Вы могли бы почувствовать, какая душа скрывается в этом строгом и деловом человеке! Вы бы...
   Леди Морвен неожиданно встала, подошла к столику у камина и поставила на гладкую красноватую поверхность бумажную фигурку. Какая то птица с длинным опущенным клювом, опирающаяся на расправленные крылья.
   - Вы увлекаетесь японским искусством оригами? - спросил Делох.
   - Нет, профессор. Эту фигурку сделал ваш друг.
   - Значит, вы видели его. Он жив?
   - Да, я видела его и говорила с ним. Как вы выразились, я видела его глаза.
   - Где же он?
   - Питер Дубойс сейчас находится в лечебном заведении закрытого типа "Сэнди плейграунд", попросту говоря, в дурдоме.
   - Это вы его туда упекли?!
   Делох привстал с кресла. Его усы воинственно топорщились. Даже старомодный галстук какого-то истерически желтого цвета агрессивно выбивался из-под пиджака.
   Леди Морвен чуть не расхохоталась.
   - Сядьте, мистер Делох... Ваш друг жив, это сейчас главное. Остальное пока вас не должно волновать. Единственное, что я вам могу сообщить: Питер Дубойс - не враг мне. Враги же у нас с ним общие. А это значит, мы можем стать друзьями. Мне, по крайней мере, удалось сохранить ему жизнь. А теперь...
   - Теперь вы спасете его, как Геракл спас прикованного к скале Прометея! Ведь вы же неоднократно переодевались в Геракла, как лидийская царица Омфала!
   - Омфала? Мраморная статуя из Эрмитажа. Женщина в шкуре льва и с дубинкой на плече.
   - Леди Морвен, вы тоже любите мифологию?
   - Нет, я просто недавно видела... Профессор, оставим эту тему.
   - Да-да. Я гак счастлив, что Дубойс жив! Георг Делох тоже поедет его освобождать! Вы можете рассчитывать на старого олуха царя небесного! Делох может заболтать стражников, может сам притвориться умалишенным, чтобы остаться в обмен на Питера...
   - Честно говоря, профессор, вам и притворяться не надо.
   - Вы совершенно правы! Тем лучше! Георг Делох, в конце концов, может ворваться в кабинет главного врача с этой... базукой. У вас есть базука, леди Морвен?
   - Остановитесь, профессор! Кажется, теперь вам можно... нет, вам определенно нужно немного выпить.
   - Может быть, может быть... В этот момент в дверь заглянул секретарь и вопросительно посмотрел на леди Морвен.
   - Лоусон, на сегодня прием посетителей закончен. У меня важный разговор с профессором Делохом.
   Леди Морвен и профессор Делох сели в кресла у старинного камина.
   Как он сразу поверил ей? Раз она почти друг Дубойсу, значит и ему, Делоху. Сразу успокоился, расслабился. А если она соврала? Какой смешной чудак! Почему благородные и честные сердца вкладываются природой в нелепые, несуразные человеческие тела, да еще с повернутыми набекрень мозгами? А Дубойс?.. В любом случае, такому чудаку открываться нельзя. Попробуй рассказать ему, что теперь движет по жизни леди Морвен? В какой путь она собралась? Он на первой же лекции с восторгом на губах будет сравнивать ее с Жанной д'Арк...
   - Леди Морвен, в интерьерном оформлении вашего кабинета наблюдается смешение стилей, несоответствие исторических эпох, - вещал Делох. - Ваш превосходный камин выполнен в позднеготическом стиле. Обратите внимание на кованый орнамент. А эти фигуры в стреловидной нише? Прекрасная дама и коленопреклоненный рыцарь. Стиль, отражающий мечтательные настроения эпохи культа Святой Марии, миннезингеров и глубокого почитания женщин. А теперь ваш прелестный столик. Это же барокко! Видите отклонения от закономерного строения? Изогнутые ножки...
   - Мистер Делох, скажите лучше, что за птица стоит на столике, как вы заметили, в стиле барокко?
   - Ворон.
   - Вы думаете, ворон? Почему тогда он белый?
   Она знала два ответа на этот вопрос. Какой из них выберет профессор Делох?
   - Это ворон до того, как он подарил кольцо освобожденному Прометею.
   - Что это значит? Вы должны мне рассказать.
   - Леди Морвен, я когда-нибудь напишу об этой птице в античной и славянской мифологии.
   Будет интересная статья, или даже целая книга. Про Ворона ничего не сказано ни у Гесиода в "Теогонии", ни у Гомера в "Илиаде" и "Одиссее", тем более у Овидия в "Метаморфозах". Тень этой птицы мелькает в отрывках гномической поэзии и у орфиков. Ворон не служил ни олимпийским богам, ни людям. Он служил той слепой силе, которой подчинялись и те, и другие. Ворон был слугой всевластного рока, судьбы. Он появлялся там, где его никто не ждал, летел туда, куда его никто не посылал. Ворон питался не растительной пищей и не животной. Он клевал мертвечину. Олимпийские боги не любили его, люди его не понимали. Судьба и ветры носили Ворона над землей. Ворон был всегда один. Только титан Прометей был его другом. Только ему Ворон открывал тайные знаки судьбы, перед ним приподнимал темный полог непостижимого... Ворон не жалел смертных людей, но он любил Прометея. Поэтому он помог титану похитить с Олимпа божественный огонь. Ворон открыл Прометею тайну судьбы самого верховного громовержца Зевса. По одной из легенд ворон стал черным, опалив перья божественным огнем. По другой, Зевс в наказание кинул Ворона в бездну, а тот вылетел оттуда невредимым, но черным. Есть еще миф о том, как Ворон хотел сделать подарок своему другу Прометею, освобожденному Зевсом от страшного плена. Из прометеевых цепей он выковал перстень с камнем - обломком от скалы, к которой был прикован титан. Прометей принял дар Ворона и никогда не снимал с пальца. Но Ворон у кузнечного горна стал черным... Леди Морвен, вы позволите мне еще стаканчик виски?
   Какое то время они молчали, видимо пребывая в темных веках мифологической догомеровской Греции. Между тем заметно потемнело. Леди Морвен сама разожгла камин. И собеседники засмотрелись на огонь, извивавшийся горячими щупальцами и неспешно расползавшийся по поленьям.
   У вас, уважаемый профессор, получается не такая уж и зловещая птица, наоборот, она вызывает симпатию.
   - В греческой мифологии удивительным образом соседствуют варианты одного и того же мифа с прямо противоположными поступками героев. Тут спас, а здесь - убил. Что же касается ворона, он не может вызывать никакой симпатии или антипатии.
   - Почему же?
   - Да потому, леди Морвен, что ворон, как я уже сказал, служит всевластному року. Ворон - символическое выражение закона причинно-следственных связей, закона воздаяния и космической справедливости. Какое слово из санскрита напоминает вам крик ворона?
   Профессор вдруг привстал с кресла и растопырил руки, как бумажный ворон на столике.
   - Каррр...ма. Карма? - тихо проговорила она.
   - Правильно! Совершенно верно! Карма человека определяется суммой его поступков, однако человек обладает свободной волей, как летящий ворон. Бескорыстные, лишенные низменных страстей и личной выгоды поступки освобождают человека из подчинения закону кармы или хотя бы ограничивают действие закона в каких то пределах. За что же тут любить или не любить ворона? Все в руках человеческих...
   Тогда в балтиморском аэропорту подсказка профессора, его смешная теория пупков, спасла ее, когда адское пламя уже лизало ей руки, как этот мифический пес у ворот в царство мертвых Как звали эту тварь? Профессор знает... И теперь он говорит такие нужные ей вещи. Словно дает рыцарю перед смертельной схваткой боевой девиз и святое благословение.
   - Далее если человек уже заглянул в огненную пропасть, если одна его нога уже занесена над разверзшейся бездной?
   Леди Морвен вдруг взглянула на пылающий огонь в камине, и ей показалось, что пламя, качнувшись, кивнуло ей.
   - ...И бездна нам обнажена
   С своими страхами и мглами
   И нет преград меж ей и нами
   Вот отчего нам ночь страшна!
   Профессор нараспев продекламировал стихи, глядя в потолок на лепнину. После чего внимательно посмотрел в лицо леди Морвен, на котором играли отблески каминного огня.
   - Вы хотите спросить, может ли человек воспарить над бездной? Но любой человек, если душа его жива, если он не совсем бессмысленное и бесцельное животное, живет, чувствуя эту бездну. Если уже стоишь над бездной, и назад дороги нет, остается одно - воспарить над ней! Надо действовать, совершать поступки! Как действовал смешной герой моей последней лекции и великого романа князь Мышкин... Ведь Достоевский, Толстой, Тютчев писали как раз об этой бездне. Я считаю, в европейской культуре только один человек сравним в этом с русской литературой. Гете со своим "Фаустом".
   - Мне помнится, доктор Фауст подписал кровью договор с Мефистофелем?
   - А Фауст при этом спрашивал черта: разве недостаточно слова? Мне, например, кажется, что достаточно и дела. На Руси был такой обычай. Кто продавал свою душу черту, писал договор, оборачивал им камень и бросал в омут, к чертям. Это предрассудки.
   - Бумага, камень... Знаете, профессор такую детскую игру "Бумага камень - ножницы"?
   - Вот-вот. Играть с чертом можно. Делаешь ход - удача, другой удача... Русская поговорка гласит в таких случаях: сам черт ему не брат! Кажется, всего достиг, чего желал. Заветная высота. А тут и предъявляет тебе черт свой договорчик. Я же ничего не подписывал! Как же-с, скажет бес, играл со мною всю жизнь, по моим правилам, подарочки судьбы от кого получены знал, а теперь и отпираешься? А вот тебе расписочки твои в получении всех благ и почестей. Ведь расписываться кровью можно не только на бумаге. Ну, последний раз сыграем?
   - Сыграем, - неожиданно для себя тихо отметила Татьяна.
   Опять, как тогда в аэропорту, что-то мелькнуло в чудаковатом облике Делоха от Вадима Ахметовича и пропало.
   - Но, уважаемый профессор, Фауст сгубил не только себя, а и Гретхен, свою возлюбленную.
   - Не совсем так...
   - Хорошо. Но как ему было спасти себя и своих близких, кого он невольно погубил?
   И своих близких... Теперь Татьяна собиралась спасать Питера Дубойса, засунутого в психушку... Да разве его одного? Что-то непонятное происходило в жизни Павла. Газеты писали какие-то гадости про совращение несовершеннолетней, растрату казенных денег. Впрочем, относительно Павла у нее были догадки. Все фирмы, в которых работал ее бывший муж, входили в круг интересов Гейла Блитса. И кое-что о проектах последнего она слышала... А тут еще Ленька Рафалович? Друг Павла и Ника. Тоже в тюрьме. Подозревается в убийстве какого то Морфия или Опиума. Какой-то бред! И эта ее тезка, жена Павла... Им всем нужна была ее помощь. И она должна им помочь...
   - В поэме есть важное место. Я думаю, Гете вложил здесь в уста небесных ангелов свою собственную мысль. Да ведь и сам великий поэт писал, что в этих стихах - ключ к спасению Фауста...
   - Какие же это стихи, профессор? - Татьяна чуть не вскрикнула.
   - Минуточку... Как же это я позабыл... Нет, не то...
   - Ну же, профессор, вспомните! Мне это очень важно!
   - А! Вот вам вольный перевод с немецкого: "Тех, кто не пощадит себя в вечном порыве, мы сможем спасти!" Вот, что поют ангелы. Вот почему звучит голос свыше над падшей Гретхен: "Спасена!" Вечная любовь тогда поспешит на помощь этому человеку!
   - Тех, кто не пощадит себя в вечном порыве, мы сможем спасти... Так профессор?
   Леди Морвен плеснула остатки виски из своего стакана в камин, и пламя ярко, зло и весело взвилось вверх.
   Павел Розен - Клэр Безансон
   Ред-Рок, Аризона
   Июль, 1996 год
   Уже более суток они с Клэр скакали на лошадках по красным камням Аризоны.
   - Знаешь, я такая умная, - сказала Клэр, привалившись Павлу на живот своей кудрявой головкой, когда на ночном привале они грелись возле костра, - я такая умная, я только в последний момент сообразила, что контроль-браслеты не только у нас с тобой, но и на лошадях такие же датчики движения...
   - И ты их отключила? - спросил Павел.
   - Конечно, милый, иначе бы нас через час уже нагнал вертолет...
   - А как рано нас хватятся? - спросил Павел,
   - Мы уехали к пятницу вечером, так?
   - Так...
   - Система аварийного контроля не сработала, потому что нас никто не преследует, гак?
   - Так...
   - Значит, нас хватятся только в понедельник, когда мы оба не явимся на работу, - сказала Клэр.