Вересов Дмитрий. Искушение Ворона (Черный Ворон - 7)

   - Я бы с удовольствием, но... Скажите, а если, допустим, я вношу половину суммы сразу, а вторую... Ну, как бы беру у вас вроде как в кредит под залог недвижимости и автомобиля...
   - Вы сами прекрасно понимаете, что это несерьезный разговор. Мы подобные предложения не рассматриваем, господин Захаржевский...
   Иван чуть не свалился с дивана. То-то голос Алискиного клиента показался ему таким знакомым. Ник Захаржевский! Занялся, значит, решением квартирного вопроса, а с презренным металлом, надо думать, напряженка. Иван представил себе, как сейчас выскочит в кабинет этаким чертиком из табакерки... Нет, не выскочит, а вплывет этак вальяжно, с достоинством неся себя. Подмигнет заговорщически Ал иске, покровительственно потреплет по плечу онемевшего от изумления Никиту. "Что, Никитос, проблемы? Могу поспособствовать разрешению оных. Я как раз команду собираю, под моим чутким руководством ваять сценарии по моим любимым народом произведениям. Платить буду хорошо, но и драть три шкуры... Как с меня когда-то Федор Михайлович Золотарев, с твоей, между прочим, подачи..." Нет, на фиг, какой из Никитки сценарист, не всем дано... "Пойдешь в нашу съемочную группу администратором? А то мы тут с Мосей Семлером проект задумали..."
   Пока он соображал и прикидывал, момент был упущен. Алиска уже выговаривала в трубку секретарше:
   - ... и если еще раз заявится, меня нет. И не будет. Усекла?
   Иван решил вдогонку за бывшим одноклассником не пускаться, а тихонечко прокрался в кабинет, зашел Алиске за спину, прикрыл глаза ладонями и приложился губами к стриженой макушке.
   - М-м-м, Ванька... Ты меня напугал... - томно проворковала Алиска.
   Иван наклонился и поцеловал ее в щечку.
   - Все-то ты в трудах, государыня, аки пчелка... Закрывай лавочку, заводи мотор, поехали в "Граф Суворов".
   - Что-то пра-азднуем? - потягиваясь, осведомилась Алиска.
   - Да так... Кинцо сымать бум, по моим, тысызыть, шедеврам, - подражая Леве, сказал Иван. - А кого-й-то ты сейчас выставила и пускать не велела?
   - Да педик какой-то, чмырь хитрожопый. Бабок на нуле, а туда же жилье ему подбери. Ладно, не будем о грустном... Так куда мы идем после "Суворова"?..
   * * *
   Алиса была не совсем права. Кое-какое бабло у Никиты водилось.
   Восемь с половиной тысяч долларов - вот сколько было у Никиты после обналички чека, что парижский дедушка, князь Иван Борисович Новолуцкий, презентовал ему на геральдические изыскания. Еще триста ушлые ребятишки из банка оставили себе в качестве комиссионных.
   Восемь с половиной тонн - сумма серьезная, и бездарно растратить ее на шмотки и жрачку было бы обидно. Ее хотелось бы посвятить решению кардинальных вопросов жизни.
   По большому счету, вопросов таких было два: где жить дальше и как жить дальше.
   По первому вопросу получалась пока что полная лажа. Агентства и бюллетени недвижимости наперебой предлагали самые разнообразные варианты, но реально высвечивались либо те же коммуналки, либо откровенная некондиция, либо схемы паевого строительства, об которое он однажды уже крепко обжегся, потеряв полторы тысячи кровно заработанной "зелени". На все прочее, увы, денег, полученных от князя, не хватало катастрофически, а достать еще было негде.
   Начать свое дело? Вложиться в какой-нибудь надежный бизнес? Мерси, это мы тоже проходили. И прогорали, и бывали нагло "кинуты", и даже биты... Кому сейчас можно доверять?.. Хотя, стоп, а Ленька Фаллос? Хоть и не шибко приятно завершилась последняя встреча, но все же одноклассник, росли вместе, тем более, Никита придет к нему не просителем, а солидным инвестором...
   Но в Ленькиной конторе ему сказали, что шеф в длительной загранкомандировке и когда вернется - неизвестно.
   Посетила Никиту и здравая мысль сунуть кому надо на лапу, сесть на хлебное местечко и самому принимать подношения от заинтересованных лиц. Здесь очень пригодился бы старинный дружок Гусиков, но Наум Елисеевич исчез с концами, и искал его не один Никита, поговаривали даже, будто бывший помощник вице-губернатора объявлен во всероссийский розыск.
   Что оставалось? Приобрести новую тачку взамен не подлежащей ремонту "француженки"? И уехать на ней куда? К чертовой матери с чертовой бабушкой?
   Мать? Бабушка? Их шотландские предки? Сидит сейчас в собственном своем замке где-нибудь в Абердине или Данди старый хрыч, последний из славного клана Мак-Тэвишей, дрожащей рукой отписывает все движимое и недвижимое какому-нибудь Обществу охоты на лис и даже не подозревает, козел, что в далеком Петербурге прозябает в нищете и безвестности внучатый его племянник, славный, талантливый парень...
   А отцовская линия? "Чуда не вижу я тут, генерал-лейтенант Захаржевский..." А внучок того Захаржевского, тоже генерал, Чапая в Урале утопил, а сам за кордон. С колчаковским золотом... А внучок уже того Захаржевского, старый хрыч, один как перст, сидит где-нибудь в особняке на Монмартре и даже не подозревает...
   Вот такая вот занимательная геронтология...
   А что, может и впрямь употребить шальные денежки по прямому назначению, все равно, ничего более путного с ними не сотворишь. А там как знать. Чем черт не шутит...
   Приняв решение, Никита для начала захотел все-таки подчистить концы во флоралайфе. Пепел супервайзорши Илоны по-прежнему бил ему в грудь...
   Мелодично звякнул колокольчик, оповещая приказчиков секс-шопа о приходе нового посетителя.
   На полках, словно новогодние Дед-Морозы выстроились розовые фаллосы всевозможных размеров. Как стада фарфоровых слоников в годы его Никиты детства - от самого большого, длиной с берцовую кость, до игрушечно-карманного, с дюраселевскую батарейку...
   - Желаете посмотреть что-нибудь? - спросила крашеная под английский панк-рок девица в кожаном шнурованном жилете.
   - Желаю, - ответил Никита.
   Ему не нравилось, когда приказчики принимали его за праздного зеваку без денег в кармане.
   - У вас резиновые бабы имеются? Их еще раньше в народе "подругами моряка" называли.
   - А-а-а! - воскликнула шнурованная. - Вот, пожалуйста.
   И она, взмахнув кистью руки, показала в угол экспозиции, где гостеприимно раскрыв свои глупые объятия, висела пластиковая женщина, крашенная в тот грубый телесный цвет, каким обычно незатейливо и без теней заливают силуэты в детских раскрасках.
   Никита усмехнулся.
   Усмехнулся примитивности подруги моряка... Или подруги слесаря-сборщика... Или бухгалтера-аудитора...
   Подруга раскрыла свои объятия, широко раздвинув при этом резиновые ножки... И пурпурный ротик ее был открыт на подобие заглавной буквы "О"...
   - Покупать будете? - спросила шнурованная.
   - А нет ли у вас резинового мужика? - вопросом на вопрос ответил Никита.
   - Мужика? - пожав плечиками, переспросила панк-девица.
   - Ну да, то же самое, только типа друга стюардессы, понимаете? Этакого Кена для Барби, но только в полный рост...
   Шнурованная поглядела на Никиту и вдруг тоже усмехнулась.
   - Не пользуются спросом. Не та твердость, вы понимаете? Одинокие стюардессы предпочитают вот...
   Пальчиком в фиолетовом маникюре она показала на полку с фаллосами.
   * * *
   На следующий день с утра он гладко выбрился, повязал свой самый любимый галстук, из тех, что еще надарила сестрица Танечка, надел строгий темно-серый костюм и отправился на Сенатскую площадь.
   "Словно декабрист какой-нибудь!" - подумал Никита и усмехнулся.
   Но еще шире лицо его стало расплываться в улыбке, когда, сойдя с автобуса, он представил себе, как в это самое время супервайзорша флоралайфа Илона распаковывает при всех своих коллегах коробку с подарком, которую как раз вот мальчики из службы доставки и притаранили к ним в головную контору. Вот она распаковывает, а товарки завистливо перегибаются через плечо, заглядывают в коробку, что там Илонке прислали?
   А прислали ей хрен - на котором он, Никита Всеволодович Захаржевский, и видал весь ихний флоралайф вообще и Илону персонально...
   Никита еще раз улыбнулся этой мысли и зашагал в сторону площади с Медным всадником. Там, в здании Сената и Синода, располагался РГИА Российский государственный исторический архив... Там лежали документы, из которых ему предстояло теперь узнать - кто он, Никита Захаржевский? Каких он кровей? Какого он рода-племени?..
   В главном корпусе Государственного архива очень интеллигентная тетенька сказала, что ему следует пройти в корпус, расположенный рядом - на набережной Красного флота, дом четыре, что в особняке Лавалля. Именно там располагается теперь читальный зал архива, где ему работники и подготовят искомые документы.
   Все еще внутренне радуясь своей выдумке с прощальным презентом, Никита снова вышел на Сенатскую и направился к Неве. Завернул налево в сторону Дворца бракосочетаний... Вот и подъезд дома Лаваллей. Про него, вроде как еще и Некрасов писал, мол "львы снаружи сторожат"... Трубецкого отсюда прямо на допрос по везли, вспомнилось Никите из институтского курса. А Илонке, дуре супервайзерской, - ей вот хрена резинового нынче привезли! И Никита снова широко улыбнулся своим мыслям...
   В закутке, где сидели работники архива, явно справлялся чей-то маленький сабантуй.
   - Кто у вас по департаменту герольдии? - спросил было Никита.
   - У нас, вообще-то, обеденный перерыв, - дуэтом ответили две некогда молодые девицы, явно замученные бытом и борьбой с безденежьем. А третья, постарше, та еще и уточнила, мол не просто обед, а праздничное чаепитие, коллегу с днем рождения поздравляют, а некоторые назойливые посетители только мешают отправлению торжества...
   Никиту осенило.
   Он учтиво, насколько хватило запаса политеса, извинился перед дамами, велев им оставаться на местах и никуда не уходить.
   Выскочил на набережную, тормознул такси и, не скупясь, не считаясь с заряжавшим цену водителем, приказал ехать до ближайшей кондитерской. По дороге купил еще букет цветов... Большущий. Белых, желтых и голубых в хрустящем целлофане. И торт тоже купил большущий. Кремовый с розочками. Не забыл и шампанское.
   Виновница торжества аж прослезилась.
   - Ада. Ада меня зовут, - сказала она, протягивая руку.
   - Ах, это судьба! - галантно отозвался Никита. - Ведь мою маму тоже Адой зовут...
   Девушки-подружки тут сразу заулыбались и начали стрелять в Никиту глазками. В угол, на нос, на предмет...
   - Откуда вы такой?
   Никите налили чаю в граненый толстый стакан, какие раньше в годы его детства стояли в автоматах для газированной воды.
   - А цветы замечательные, спасибо вам, - говорила Ада, подкладывая Никите торта на листочек белой писчей бумаги.
   Именно Ада и оказалась той самой девушкой, что работала по делам Департамента герольдии.
   - Вам нужны описи родословных по губерниям, - сказала Ада, - я знаю, как искать, вы завтра приходите, я вам все подготовлю, я даже припоминаю, мне Захаржевские несколько раз попадались, я даже, кажется, заказную опись родословной по Захаржевским видела...
   - Заказную? - переспросил Никита, отхлебывая из граненого стакана.
   - Видите ли, представители знатных фамилий специально заказывали Департаменту герольдии составление родословных описей, что и именовалось генеалогическими древесами, и департамент делал, а мы теперь храним...
   - Значит, где то здесь есть и наше древо? - спросил Никита.
   - Наверное, - ответила Ада, - надо только точно установить, к каким Захаржевским вы принадлежите.
   - И это можно выяснить именно здесь, в архиве? - наивно и доверительно спрашивал Никита.
   - Мы сделаем все возможное, - сказала Ада. - Завтра заходите, я уже что то для вас соберу...
   * * *
   Вечером звонила Илона.
   - Негодяй! Тебе это так просто не пройдет! Тебя мои ребята в парадной отвалтузят, бошку тебе проломают...
   И трубку бросила.
   Ага! Значит, задело!..
   * * *
   На следующий день изыскатель генеалогического древа отправился в особняк Лавалля к двум часам. К обеду.
   Перед тем как взять такси, в своем гастрономе купил большую подарочную коробку конфет фабрики "Рот-Фронт" и снова торт с меренгами и цукатами.
   - Вы нас балуете и закормите так, что мы скоро талии свои потеряем, кокетливо улыбаясь, сказала та из вчерашних девушек, что в одиночестве сидела теперь в читальном зале за конторкой администратора.
   - А где Ада? - поинтересовался Никита.
   - Адочка для вас, молодой человек, тонны архивных документов вчера вечером перелопатила и теперь в хранилище отбирает нужные, выписки делает, - как бы с упреком и с тайным значением сказала девушка.
   - Ну уж я готов не поскупиться, - в растерянности пробормотал Никита.
   - Вот-вот, сводите Адочку в театр, она очень Мариинку любит, особенно балет...
   Балет в Никитины планы не входил.
   "Я лучше бы деньгами", - хотел он сказать, но вовремя сдержался, потому как к конторке, поправляя на ходу явно новую прическу, приближалась Ада.
   - По Мак-Тэвишам, как я и предполагала, почти ничего. Некий Дэвид Мак-Тэвиш с женой Дейрдрой прибыл в Петербург из Эдинбурга в девятьсот первом году, имел аптеку на Каменно-островском, дом сорок два. В революцию следы семьи теряются. Я бы на вашем месте послала запрос в Шотландию, адрес я дам... Теперь по Захаржевским...
   Никита многое узнал в этот день.
   И прежде всего, он узнал, что работа в архиве - очень трудная и даже вредная работа.
   За вчерашний вечер Ада просмотрела сотни документов.
   - Я начала с гербовников дворянских родов, - приступила она к своему рассказу. - Видите ли, если, как вы утверждаете, Захаржевские были из дворянского сословия, то сведения о них можно было найти с большой степенью достоверности. Во-первых, потому что учет дворян, особенно родовитых, велся в Российском государстве еще с нашего средневековья. Сохранились так называемые Степенные книги, составленные еще Митрополитом Киприаном в шестнадцатом веке. А уж потом, в просвещенные восемнадцатый и девятнадцатый века, дело с учетом дворян на Руси обстояло очень хорошо. Так, если ваши предки были гражданскими чиновниками, то сведения о них обязательно заносились в ежегодные адрес-календари...
   - Что-то типа ху из ху? - переспросил Никита.
   - Что-то вроде, - кивнула Ада, - а если Захаржевские служили по военному ведомству, они непременно заносились в ежегодные списки чинов по полкам.
   - Но это же адова работа, - пробормотал Никита, и тут же покраснел, устыдившись рискованной двусмысленности своего непроизвольно вырвавшегося каламбура.
   - Мы привыкли, - сказала Ада, пропустив каламбур мимо ушей, - кроме того, - продолжала она, - кроме того, существовали еще и так называемые Гербовники дворянских родов. Если вашим предкам за службу или иные заслуги были жалованы титулы, то Главный герольдмейстер разрабатывал для такого случая новый герб, который заносился в гербовник. Тогда же новоиспеченный граф или князь заказывал Департаменту герольдии опись своего рода, то есть родословное древо. Но так было не со всеми дворянскими фамилиями. В частности, гербов и родословных деревьев Захаржевских в нашем архиве я не нашла.
   Заметив на лице Никиты тень разочарования, Ада поспешила его успокоить:
   - Зато я нашла множество упоминаний о Захаржевских в Родовых книгах Долгорукого, Руммеля и Бобринского. Вот я сделала для вас выписки, - Ада протянула Никите стопку листков линованной бумаги, исписанных мелким каллиграфическим почерком.
   Никита вполне давал себе отчет в том, что держал в руках результат кропотливого и квалифицированного труда, за что где-нибудь там, на Западе, пришлось бы выложить кругленькую сумму не менее чем в тысячу, или две тысячи долларов...
   - Спасибо, огромное спасибо вам, драгоценная Ада Владимировна, бормотал он.
   А она стояла и, смущаясь, все поправляла прическу.
   "Ах, Ада Владимировна, Ада Владимировна, - сидя в такси, думал Никита, - жалко мне вас, милая Ада Владимировна. И денег вам дать - было бы вас смертельно обидеть, унизить вашу нежную душу... Но вот беда, ухаживать за вами, приглашать вас в Мариинку и в филармонию, тоже было бы нечестно. Потому как вы не мой фасон и не мой размер... И ведь заметил я вашу прическу новую, заметил! И ведь понимаю, что недешево она вам обошлась, при вашей-то зарплате... Ах, Ада Владимировна, Ада Владимировна! Как мне вам отплатить за вашу доброту?"
   * * *
   Почерк у Ады был не просто каллиграфический. Он был мельче самого низенького петита или даже бриллианта! "Вот была мастерица шпаргалки писать", - думал Никита, перебирая стопку листков линованной бумаги, испещренных ровными столбцами дат и имен. Он принялся читать из середины, перегибая листки через указательный палец.
   Захаржевский Богдан Иванович - бригадир. Участник русско-шведской кампании 1788-1789 годов. В 1790 году назначен адъютантом к его светл. кн. Г.А. Потемкину. Убит на дуэли в 1791 году.
   Захаржевский Иван Богданович начал службу в свите Е.И.В. по квартирмейстерской части...
   Никита пролистал несколько страничек вперед...
   Захаржевский Петр Петрович (1850 - 1919) избирался гдовским уездным предводителем дворянства. Его младший брат Алексей Петрович с 1905 года был одним из организаторов "Союза русского народа", редактировал газету "За царя и Родину", в 1918 расстрелян большевиками...
   Пролистал несколько страниц в самое начало... И тут даже вздрогнул от неожиданности. И даже почувствовал, как спина похолодела.
   Ну Ада! Ну Ада Владимировна!
   ... в 1795 году, после третьего раздела Польши, Департамент герольдии правительствующего Сената составил новые описи благоприобретенного Ея Императорским Величеством нового дворянства, где среди прочих отмечен род Захаржевских... Мстислав Захаржевский - генерал-поручик, участник наполеоновских войн в составе экспедиционного корпуса Александра Васильевича Суворова. Убит при переходе Чертова моста в Швейцарии.
   Но нет, даже и не это! Вот что самое-самое!
   Ада Владимировна не только выписала всех найденных ею Захаржевских, но и нарисовала схему. Нет, не схему, целое дерево родовых связей Захаржевских...
   Никита нацепил очки и принялся читать комментарий, написанный Адиным мини-петитом... ...В Степенной книге митрополита Киприана есть упоминание о приходе "мужа честного из немец по имени Лерма"...
   "Причем здесь Лерма?" - подумал Никита.
   А при том, что в семнадцатом веке приезжает в Россию другой Лерма, известный более, как Лермонт - шотландский предок поэта Михаила Юрьевича Лермонтова.
   Государь Алексей Михайлович ненавидел католиков и, нанимая западноевропейских военных спецов, без которых армия никак не могла обходиться, отдавал предпочтение протестантам. В том числе - шотландцам... Вот и появился тогда в России Лермонт... Лермонт, внучка которого, Анастасия Ивановна Баскакова, вышла замуж за лейб-гвардии уланского ротмистра Петра Захаржевского... Таким образом, дети Петра и Анастасии приходились троюродными кузенами Михаилу Юрьевичу Лермонтову.
   Но этого мало.
   Тот самый "муж честный из немец" по имени Лерма тоже оставил свое семя в онтогенезе рода Захаржевских. В кронах генеалогии Коновницыных, Огаревых, Пашковых и Захаржевских тонкой лианой вьется линия, идущая от Лермы... Но на вопрос, кто он, этот Лерма, муж честный из немец, Ада Владимировна ответить не могла. Может, он и того же рода-племени, что и шотландец Лермонт... Очень может быть. Между Лермой и Лермонтом лежит пропасть длиной в два с лишним века...
   Никита набрал номер архива.
   - Ада Владимировна? Как вы думаете, а если я поеду в Лондон, или в Глазго и Эдинбург, я там смогу что-либо найти по связи Лермы с Лермонтом?
   - Думаю, сможете, - грустным голосом ответила Ада, - у них в архивах компьютеры, не то, что у нас, все руками, да глазами, да в бумажной пыли...
   Никите стало бесконечно жаль эту женщину...
   "Привезу ей из Англии что-нибудь. Плед клетчатый в шотландку, например". - Этой мыслью совесть Никиты и успокоилась.
   * * *
   Ариадна Сергеевна тяжело и громко дышала.
   Рот ее был широко раскрыт, а грудь высоко вздымалась и опадала, как если бы Ариадна Сергеевна была не персональной пенсионеркой республиканского значения, а бегуньей на короткие дистанции, что только что рванула четыреста метров с барьерами.
   - Плохой ты сын, Никита, плохой ты сын, - твердила Ариадна Сергеевна, набираясь дыхания после каждой, с трудом дающейся ей фразы, - плохой сын, знаешь, как мне по весне трудно бывает, а и не позвонишь иной раз, и за лекарством...
   - Ладно, мама, ну плохой, ну плохой! - раздраженно кивал Никита, знаешь, как теперь по радио поют: "Я его слепила из того, что было..."
   - Дурак! - с чувством выдохнула Ариадна Сергеевна, - отец твой, академик Всеволод Иванович, святой был человек, а ты неблагодарная скотинка, Никитушка, когда на могиле последний раз-то был?
   Никита молча подошел к окну и, отдернув тяжелую портьеру, глянул вниз, на двор, где местные власти принялись за укладку асфальта.
   - У тебя, мама и обострение оттого, что без света, как мышь летучая, сидишь.
   - Не болтай, я сама знаю, от чего у меня обострение, скажи лучше, зачем в Англию собрался? Разбогател, что ли?
   Никита отошел от окна и принялся по старой памяти трогать мамины статуэтки на полочках: пастушек, пастушков, лесных ланей, тонконогих балерин в пачках.
   - Не трогай, разобьешь! - прикрикнула Ариадна Сергеевна, - и отвечай матери, когда спрашивает!
   - Денег мне мама подарили, вот и еду проветриться в Шотландию, в Глазго, в Эдинбург, там ведь наши предки какие-то вроде как по семейным нашим преданиям, верно?
   - Подарили, говоришь? А не украл? Гляди, Никита, посадят тебя, посадят на позор моим сединам!
   Про седины - это Адочка наговаривала на себя. Волосы ее были черны, как смоль, да и вообще она была еще красавица хоть куда. Но только не в те дни, когда обострения астмы превращали ее в глубокую старуху.
   - Что ты, мама, ерунду городишь! - рассердился Никита, - я говорю, подарили мне денег, на родословные изыскания подарили, один дворянчик из первой волны эмиграции, полусумасшедший миллионер из альтруизма чистого...
   - Врешь, врешь поди! Если посадят тебя, куда мне старухе от позора тогда деваться!
   Никита снова подошел к окну. Рабочие внизу с ленцой раскидывали лопатами черный дымящийся асфальт, и малюсенький, как виделось сверху, каток тощим слоем размазывал его по двору.
   - До следующего лета, - сказал Никита в задумчивости.
   - Что говоришь? - переспросила Ариадна Сергеевна.
   - До следующего лета асфальт едва ли пролежит, говорю, вот они, жулики, как деньги отмывают!
   - Деньги, деньги, ты в Шотландии будешь, ты там Таньку поищи, вот тоже дочура у меня, почище тебя! - ворчливо, с придыханием заговорила Ариадна Сергеевна. - Вот у кого, верно, денег-то куча, так у Татьяны Всеволодовны, как уехала, ни разу ни сама не появилась, ни к себе не пригласила... Ищи ее, как ветра в поле... Раньше-то хоть письма присылала, посылочки, а теперь... Уж восемь лет ни слуху ни духу, говорили даже, будто и в живых нет ее, только этот черный, араб-то этот, мне тогда точно сказал: жива, мол, и здорова, только скрывается! Это от матери то родной, от брата?.. Ты, Никитка уж постарайся, разыщи там ее...
   - Я тебя-то про нее и хотел спросить, - оживился Никита.
   - И что? - напряженно глядя в сторону, спросила мать.
   - Я, помнится, слышал, сестрица рассказывала, ты у бабки нашей, будучи Татьяной беременной, колдовство какое то, чары какие-то воспринимала, что ли? Или это бред сивой кобылы?
   Мать не отвечала. Сидела, отвернувшись, смотрела в пространство между распахнутыми Никитой гардинами.
   - Не знаю, не было ничего, - сказала она, - беременность тяжелая у меня была, бредила я, потом, может, и наболтала Таньке чего, не подумав, а та тебе, переврала сто раз...
   - Я не про то, мама, я про то, что родня у нас там какая то в Шотландии, разве не так?
   - Мы ничего точно не знаем, Никита, ты уж если поедешь, ты тогда Татьяну найди.
   Мать тяжело дышала. Взгляд ее стеклянно-прозрачных темных глаз заблестел слезками...
   - Таньку найди, да скажи, помру я скоро, и грех ей будет...
   - Найду, мама, коли там Танька наша.
   - Там она где-то... - И мать вдруг добавила с тоской: - Летает...
   Леди Морвен - Петти - Макмиллан
   Морвен-хаус, Лондон, Великобритания
   Апрель 1996
   Петти и Макмиллан очень бы удивились, если бы услышали, что их изображения присутствуют на знаменитой китайской картине на шелку, предположительно V века до нашей эры, из даосской гробницы в местечке Мавандуй провинции Хунань. В центре напротив друг друга сидят две одинаковые птицы, отдаленно напоминающие павлинов. Эти птицы несут большую композиционную нагрузку, по крайней мере, им самим так кажется.
   Действительно, в Петти и Макмиллане было что-то птичье: клювы-носы, мягкие, упитанные тела, а главное, павлинья важность и постоянная готовность расправить хвост веером.
   За многие годы общения даже хозяин становится похож на свою собаку, а собака на хозяина, что уж говорить о двух неразлучных друзьях-партнерах? Хотя по степени значимости эти два понятия надо было поменять местами. Петти и Макмиллан притерлись друг к другу, как две шестеренки единого механизма. Понимали друг друга с полуслова, даже полувзгляда. Заранее знали, что скажет напарник, как два приятеля, пронумеровавшие известные друг другу анекдоты и потом смеявшиеся над цифрами. Их диалог, в сущности, был монологом.