Страница:
В два часа ночи мы запеленговали несколько транспортных судов, направлявшихся в открытое море. Их внезапное появление сорвало наши планы постановки мин этой ночью. У нас не было времени уйти под воду. Оставалось только отступить в темноту. «У-230» сделала полный разворот, оставшийся незамеченным, и поспешила выйти из залива, перед тем как это должна была сделать группа транспортных судов. Мы увидели, как одно из них повернуло на север, три других развернулись веером на юг. Потом все они растворились в ночной мгле. Мы проследовали на восток, покрыв за два часа 30 миль. Затем «У-230» легла на дно в мелководье и стала дожидаться следующей ночи.
28 июля. В 21.45, когда погасли последние лучи солнца, мы всплыли и поспешили на полных оборотах вернуться в Чесапикский залив. Снова пересекли линию мыс Чарльз – мыс Генри. Налево находился Норфолк. Американский флот опять что-то праздновал в порту. Залив был пуст, лишь «У-230» нарушала безмятежность ночи. Около полночи Борхерт заметил тень, начавшуюся внезапно увеличиваться прямо перед нами. Мы немедленно сбавили скорость. Но тень так быстро превратилась в громаду, что Зигман был вынужден застопорить оба дизеля, избегая столкновения с кормой торгового корабля. Очевидно, он следовал в Балтимор. «Купец» двигался слишком медленно, со скоростью всего лишь восемь узлов, расстраивая наш график движения. Но поскольку мы не могли приказать его капитану поторопиться, то вынуждены были на малой скорости следовать в кильватере судна. Несколько минут мы рассматривали в бинокли природу Америки.
29 июля. В 02.10. Зигман решил, что мы достаточно продвинулись в залив. Повернув лодку на обратный курс, он направился к мигающим огням Норфолка. Когда «У-230» приобрела достаточно устойчивый ход, я спустился в темный прочный корпус лодки, готовясь к минированию бухты. Через пять минут первая мина выскочила из торпедного аппарата с тихим всплеском. Через три минуты за ней последовала вторая, потом – третья. Первый торпедный аппарат опустел. Аппараты, освобождавшиеся от мин через одинаковые промежутки времени, вновь быстро загружались. В них осторожно погружались новые мины, после того как их снимали при помощи лебедок со своих стоек. Носовой отсек перегревался от жара тел нескольких полуобнаженных потных матросов, занятых работой. Оттуда доносился лязг лебедочных цепей. Постановка мин проходила гладко и заняла 1 час 50 минут. Когда она закончилась, я поспешил на мостик и доложил:
– Двадцать четыре яйца подброшены ко входу во двор Дяди Сэма.
– Пасха еще далеко, – ответил Зигман, – не будем дожидаться, когда яйца сварятся. Полный вперед, курс 9.
Подлодка быстро набрала скорость 19 узлов и понеслась мимо Норфолка, Рыбачьего острова к светлеющей полоске утреннего неба. Около 06.00 мы нырнули под воду и без всяких помех вышли в открытое море.
Вечером того же дня «У-230» снова поднялась на поверхность. Зигман выбрал курс на юго-запад, и лодка быстро пошла вперед, оставляя позади район скрытного минирования. На следующий день возвратился наш прежний распорядок жизни – три или четыре раза мы уходили под воду, обнаруживая приближавшийся самолет. Ликование по поводу успешного выполнения задания нисколько не ослабило нашей бдительности. Поскольку «метокс» мало помогал нам в обнаружении самолетов противника, мы больше полагались на собственное зрение как гарант нашего спасения. 30 июля мы перехватили три радиограммы бедствия из одного и того же района в Бискайском заливе. Ридель выглядел явно шокированным, когда передавал мне тексты этих радиограмм: «Атакованы авиабомбами. Тонем. 46 С. Ш., 10 3. Д.
«У-504».
«Атакованы самолетом. Тонем. 46 С. Ш., 10 3. Д. „У-461“.
«Атакованы авиабомбами. Тонем. 46 С. Ш., 10 3. Д. „У-462“.
Эти лодки, по-видимому, использовали кильватерный строй, изобретенный мудрыми головами в штабе, от которого мы быстро отказались. Зная, что это большие неповоротливые подлодки-танкеры, мы легко представили себе картину неравного боя. Беззащитные перед маневрами самолетов противника, неспособные помочь друг другу, они, видимо, проиграли сражение до того, как прекратили подавать сигналы флажками, как это делали финикийцы три с половиной тысячи лет назад. Дело было не только в гибели подлодок. Их потеря серьезно подрывала наши возможности производить дозаправку в море.
Победы авиации англичан в Бискайском заливе сопровождались их сокрушительными ударами на суше. Третий раз мы слышали по коротковолновому приемнику о неоднократных бомбардировках Гамбурга британской авиацией. Судя по сообщениям, наиболее разрушительные воздушные налеты происходили в предыдущую ночь, когда половина города превратилась в пожарища. Я видел, как после этого известия лицо Зигмана стало смертельно бледным. В этот день он не прикасался к еде, уединившись в своем углу за занавеской. Все сочувствовали командиру, поскольку знали, что его семья проживала в Гамбурге – жена, дети, а также родители. Когда после бомбежки в Гамбурге потухли пожары, выяснилось, что 41 тысяча его жителей погибла и более 600 тысяч остались без крова.
1 августа. Удалившись примерно на 400 миль от побережья Чесапикского залива, мы рискнули направить в штаб радиограмму: «Спецзадание выполнено. Ждем новых указаний. Нуждаемся в топливе. 27 С. Ш., 68 3. Д. „У-230“.
Через три часа после нашего радиосеанса два четырехмоторных самолета внезапно свалились на нас с неба. Мы в замешательстве произвели срочное погружение. Вокруг грохотали разрывы авиабомб. В этот день мы уходили под воду еще четыре раза. Было ясно, что радиограмма спровоцировала активизацию поисковых операций авиации США. С наступлением ночи мы получили приказ следовать на юг через Карибское море в район восточнее Подветренных островов. Там нас должна была заправить подлодка-танкер «У-459».
Через два часа Ридель дешифровал личную радиограмму из штаба: «У-230». Зигману. Семья в безопасности. Все здоровы. Вывезены за город. Дениц». Эта радиограмма значила для командира и команды больше, чем награда за успешное выполнение задания.
Мы продолжали осторожно следовать на юг. Стали привычными срочные погружения и атаки самолетов. Затем 3 августа мы получили из штаба радиограмму, самую важную с начала перелома в подводной войне в пользу союзников. «Всем подлодкам, патрулирующим в море. Немедленно выключить „метокс“. Противник перехватывает его сигналы. Хранить радиомолчание до дальнейших указаний».
Предупреждение штаба поступило на «У-230» вовремя. Но оно оказалось слишком запоздалым для почти сотни наших подлодок, потопленных до него. Мы вдруг осознали, что в своих попытках спастись прибегали к устройству, которое раскрывало наши координаты столь же явно, сколь горящие лампочки высвечивают рождественскую елку. Недели и месяцы мы посылали противнику приглашения на свои собственные похороны. Новость была чудовищной. Она делала наше выживание еще более проблематичным.
С облегчением мы выключили «метокс» и продолжили движение на юг. Однако надежды на возвращение в порт стали призрачными, когда выяснилось, что подлодка-танкер не отвечала на вызовы штаба.
В эти дни в начале августа 1943 года «У-230» трижды меняла курс в попытках выйти на подлодку-заправщик. И каждый раз она не являлась на место встречи, обрекая нас на бесцельное блуждание. Каковы бы ни были причины этих мистических неявок, наше положение ухудшалось, поскольку с каждым днем запасы солярки на лодке сокращались. 9 августа наше долгое, изнурительное ожидание было прервано новой трагедией. Опять она коснулась трех наших лодок. Началось с радиограммы, перехваченной с подлодки, которая беспомощно крейсировала в 400 милях от бразильского порта Ресифи: «Атакованы самолетом. Имеем серьезные повреждения. Не можем погрузиться. „У-604“. Чтобы спасти команду лодки, штаб приказал „У-172“ и „У-185“, находившимся недалеко от катастрофы лодки, идти на помощь. Радиомолчание вокруг инцидента длилось около 30 часов. Затем 11 августа Атлантику пересекла радиограмма: „Атакованы самолетом. Имеем повреждения. „У-172“. И всего лишь через несколько минут – другая радиограмма: „Атакованы „либерейтором“. Тонем. „У-604“. Третью радиограмму мы перехватили примерно через час: «Спасли экипаж «У-604“. Сбили самолет. Имеем повреждения. «У-185“.
Из последующих радиограмм выяснилось, что «У-172» тоже приняла на борт часть экипажа «У-604». «У-185» помогла ей произвести поспешный ремонт. Затем обе лодки начали переход в порт базирования протяженностью в три тысячи миль. «У-185» не вернулась. 24 августа она была потоплена атакой с воздуха.
К 13 августа на «У-230» осталось всего лишь две тонны солярки. Мы находились в 300 милях к востоку от Барбадоса. В полдень получили по радио координаты места и время встречи с новой лодкой-заправщиком «У-117» в сетке квадрата ДР-64. Встреча должна была произойти 17 августа. Чтобы не выдавать себя, мы двигались днем в погруженном положении на малом ходу в целях экономии энергии аккумуляторных батарей. Ночью следовали в надводном положении с умеренной скоростью, расставаясь с каждым литром солярки, словно с собственной кровью. Тем не менее мы прибыли в заданный район точно в назначенное время. Лодка медленно крейсировала там, пока не израсходовала всю солярку. Затем, беспомощно дрейфуя, мы заметили черное пятнышко в нескольких милях от себя. Оно осторожно продвигалось по направлению к нам. Но вместо встречи с заправщиком мы поздоровались с нашим старым другом Дальхаусом с «У-634», лодкой, которая в этот день тоже должна была заправиться от «У-117».
Заправщик так и не прибыл. Почти через два дня напряженного ожидания Дальхаус и Зигман договорились, что «У-634», сохранившая еще 15 тонн солярки, пройдет 150 миль в западном направлении и затем сообщит в штаб о нашем положении, Таким образом, мы останемся в безопасности, даже если союзники перехватят радиограмму и сконцентрируют силы в месте ее передачи.
«У-634» ушла. Несколько часов мы оставались на прежнем месте, ныряя под воду при приближении противника. Через десять часов ожидания мы перехватили радиограмму Дальхауса в штаб. Затем стали ждать ответа из штаба с еще большим нетерпением. Он пришел 20 августа, породив новые надежды: «У-634». Поделиться соляркой с «У-230». Обоим подлодкам двигаться в квадрат ДФ-91, 27 августа заправиться от «У-847». Возвращаться на базу по кратчайшему маршруту».
Через 46 часов отсутствия Дальхаус наконец вернулся. Чтобы избежать риска заправки днем, обе лодки нырнули под воду и стали дожидаться заката солнца. В сумерках мы всплыли и получили свою часть солярки с «У-634». Обговорили также планы встречи с лодкой Дальхауса и заправщиком через пять дней. Затем обе лодки расстались,
Тихой спокойной ночью мы взяли курс на восток, Днем двигались в погруженном положении, пока не добрались до середины Атлантики. Здесь преследование с воздуха прекратилось. Ночью 27 августа мы прибыли к месту встречи с заправщиком и стали высматривать знакомые силуэты. Уже утром заметили три рубки на спокойной поверхности моря. Когда все лодки собрались в одном месте, из-под воды появилась надстройка большой лодки-заправщика «У-847». С ее появлением нас стало пятеро. Мы поприветствовали «У-634» и «У-415», поздравили «У-172», спасшую половину экипажа «У-604».
Встреча 5 подлодок таила большие опасности. Нам оставалось надеяться, что противнику не удалось о ней узнать. «У-634» и «У-415» не стали терять времени. Они пристали к бортам заправщика и стали выкачивать из него солярку. Через несколько часов Дальхаус передал топливные шланги нам и «У-230» приняла 15 тонн драгоценного топлива. Вскоре «У-415» закончила заправку и уступила свое место «У-172». Когда «У-415» отходила, мы пожелали ей безопасного возвращения в Брест. Я бы добавил к этому слова молитвы, если бы был пророком, потому что через семь месяцев стал капитаном «У-415».
Поскольку во время заправки горючим мы были совершенно беспомощны, артиллерийские расчеты заняли свои места у пушек. В случае появления самолетов противника мы были готовы мгновенно освободиться от топливных шлангов и открыть огонь. Не так вела себя команда заправщика. Члены ее экипажа стояли по краям ограждения обширного мостика, подобно праздным уличным зевакам, В негодовании я прокричал старпому «У-847» по мегафону:
– Почему так ведут себя ваши ребята, неужели вы не боитесь самолетов?
– С самой Гренландии не встречали ни одного, – ответил он мне.
– Вам лучше пересмотреть свое отношение. Куда вы направляетесь отсюда?
– В Японию, – сказал он небрежно. – Однако после того как мы передадим 50 тонн солярки, полагаю, доберемся только до Сурабайи.
Покачав головой, я пожелал ему удачи. Вскоре после этого мы отсоединили свои шланги и покинули небезопасное место встречи. Совершив короткое регулярное погружение, вынырнули на поверхность и осторожно последовали в кильватере наших предшественников прямым курсом в порт. Через два часа лодка-заправщик прервала радиомолчание и сообщила в штаб, что она заправила все четыре лодки. Этим «У-847» не только поставила под угрозу заправленные лодки, но и решила свою участь. В течение нескольких минут британская служба радиоперехвата запеленговала позицию заправщика, и через три часа он был атакован американским самолетом и отправлен на дно, став стальной гробницей для всей команды. После полудня я слышал за кормой раскаты от разрывов многих бомб. «У-847» погибла нелепой смертью.
Подобно трем другим подлодкам, «У-230» не располагала достаточными запасами горючего, чтобы маневрировать по собственному усмотрению. Мы были вынуждены следовать кратчайшим путем мимо Азорских островов. Огибая их в полдень 30 августа, мы перехватили радиограмму Дальхауса, шедшего первым: «Конвой курсом на север. Атакованы сторожевиком. „У-634“. Через несколько минут после получения радиограммы мы услышали чудовищный грохот взрывов глубинных бомб, доносившийся с места, где предположительно находилась лодка Дальхауса. Бомбардировки продолжались с нарастающей силой более четырех часов. После этого „У-634“ больше не выходила на связь. Она была потоплена со всем экипажем.
После того как «У-230» прошла 20 градусов западной долготы, участились атаки с воздуха. Отсюда начиналась «долина смерти». Мы решили оставаться под водой всю ночь и двигаться на поверхности днем, если небо будет безоблачным. Но англичане господствовали в воздухе, и весь Бискайский залив содрогался от их бомбардировок. Мы прорывались сквозь падающие авиабомбы, пулеметные очереди и штормящее море. В день удавалось пройти несколько жалких миль. Ночи приносили облегчение, но ненадолго. Мы прорывались сквозь строй сторожевых кораблей, уклонялись от их радиолокационных импульсов, посылаемых радарами большого радиуса действия, а также от бесконечных серий глубинных боезарядов. Через семь трудных дней мы наконец увидели, как из моря поднялись скалистые берега Бретани. Это случилось 8 сентября, почти через десять недель после того, как мы покинули порт.
Мы встретили тральщик сопровождения перед входом в бухту Бреста. Это был момент, когда подводники переоделись в свежую форму и устало протискивались на палубу выкурить свои первые за несколько недель сигареты. В это же время наш доктор поднялся со своей койки и показал свое потемневшее страдальческое лицо тем, кто давно забыл о его существовании. Зигман вставил большую сигару в рот, заросший ярко-рыжей бородой викинга, и пыхтел ею с довольным видом. Совершив поход под магическим зонтиком безопасности, мы снова сорвали самые изощренные попытки врага уложить нас на дно океана рядом с погибшими товарищами.
Как только «У-230» встала на одной из стоянок бетонного укрытия, на мостик взобрался Фридрих в соломенной шляпе и с черной бородой, обрамлявшей его бледное лицо. В руке он держал фарфоровую чашку.
Главмех отдал честь и передал чашку Зигману.
– Хочу удивить вас, герр капитан, – сказал он. – Вот все, что удалось выцедить из наших цистерн. Несколько капель солярки, и больше ничего.
Зигман улыбнулся:
– Видишь ли, главмех, это показатель того, как я эффективно управлял лодкой. Тебе следует отдать мне должное, Я всегда оставляю горючее про запас.
Глава 14
28 июля. В 21.45, когда погасли последние лучи солнца, мы всплыли и поспешили на полных оборотах вернуться в Чесапикский залив. Снова пересекли линию мыс Чарльз – мыс Генри. Налево находился Норфолк. Американский флот опять что-то праздновал в порту. Залив был пуст, лишь «У-230» нарушала безмятежность ночи. Около полночи Борхерт заметил тень, начавшуюся внезапно увеличиваться прямо перед нами. Мы немедленно сбавили скорость. Но тень так быстро превратилась в громаду, что Зигман был вынужден застопорить оба дизеля, избегая столкновения с кормой торгового корабля. Очевидно, он следовал в Балтимор. «Купец» двигался слишком медленно, со скоростью всего лишь восемь узлов, расстраивая наш график движения. Но поскольку мы не могли приказать его капитану поторопиться, то вынуждены были на малой скорости следовать в кильватере судна. Несколько минут мы рассматривали в бинокли природу Америки.
29 июля. В 02.10. Зигман решил, что мы достаточно продвинулись в залив. Повернув лодку на обратный курс, он направился к мигающим огням Норфолка. Когда «У-230» приобрела достаточно устойчивый ход, я спустился в темный прочный корпус лодки, готовясь к минированию бухты. Через пять минут первая мина выскочила из торпедного аппарата с тихим всплеском. Через три минуты за ней последовала вторая, потом – третья. Первый торпедный аппарат опустел. Аппараты, освобождавшиеся от мин через одинаковые промежутки времени, вновь быстро загружались. В них осторожно погружались новые мины, после того как их снимали при помощи лебедок со своих стоек. Носовой отсек перегревался от жара тел нескольких полуобнаженных потных матросов, занятых работой. Оттуда доносился лязг лебедочных цепей. Постановка мин проходила гладко и заняла 1 час 50 минут. Когда она закончилась, я поспешил на мостик и доложил:
– Двадцать четыре яйца подброшены ко входу во двор Дяди Сэма.
– Пасха еще далеко, – ответил Зигман, – не будем дожидаться, когда яйца сварятся. Полный вперед, курс 9.
Подлодка быстро набрала скорость 19 узлов и понеслась мимо Норфолка, Рыбачьего острова к светлеющей полоске утреннего неба. Около 06.00 мы нырнули под воду и без всяких помех вышли в открытое море.
Вечером того же дня «У-230» снова поднялась на поверхность. Зигман выбрал курс на юго-запад, и лодка быстро пошла вперед, оставляя позади район скрытного минирования. На следующий день возвратился наш прежний распорядок жизни – три или четыре раза мы уходили под воду, обнаруживая приближавшийся самолет. Ликование по поводу успешного выполнения задания нисколько не ослабило нашей бдительности. Поскольку «метокс» мало помогал нам в обнаружении самолетов противника, мы больше полагались на собственное зрение как гарант нашего спасения. 30 июля мы перехватили три радиограммы бедствия из одного и того же района в Бискайском заливе. Ридель выглядел явно шокированным, когда передавал мне тексты этих радиограмм: «Атакованы авиабомбами. Тонем. 46 С. Ш., 10 3. Д.
«У-504».
«Атакованы самолетом. Тонем. 46 С. Ш., 10 3. Д. „У-461“.
«Атакованы авиабомбами. Тонем. 46 С. Ш., 10 3. Д. „У-462“.
Эти лодки, по-видимому, использовали кильватерный строй, изобретенный мудрыми головами в штабе, от которого мы быстро отказались. Зная, что это большие неповоротливые подлодки-танкеры, мы легко представили себе картину неравного боя. Беззащитные перед маневрами самолетов противника, неспособные помочь друг другу, они, видимо, проиграли сражение до того, как прекратили подавать сигналы флажками, как это делали финикийцы три с половиной тысячи лет назад. Дело было не только в гибели подлодок. Их потеря серьезно подрывала наши возможности производить дозаправку в море.
Победы авиации англичан в Бискайском заливе сопровождались их сокрушительными ударами на суше. Третий раз мы слышали по коротковолновому приемнику о неоднократных бомбардировках Гамбурга британской авиацией. Судя по сообщениям, наиболее разрушительные воздушные налеты происходили в предыдущую ночь, когда половина города превратилась в пожарища. Я видел, как после этого известия лицо Зигмана стало смертельно бледным. В этот день он не прикасался к еде, уединившись в своем углу за занавеской. Все сочувствовали командиру, поскольку знали, что его семья проживала в Гамбурге – жена, дети, а также родители. Когда после бомбежки в Гамбурге потухли пожары, выяснилось, что 41 тысяча его жителей погибла и более 600 тысяч остались без крова.
1 августа. Удалившись примерно на 400 миль от побережья Чесапикского залива, мы рискнули направить в штаб радиограмму: «Спецзадание выполнено. Ждем новых указаний. Нуждаемся в топливе. 27 С. Ш., 68 3. Д. „У-230“.
Через три часа после нашего радиосеанса два четырехмоторных самолета внезапно свалились на нас с неба. Мы в замешательстве произвели срочное погружение. Вокруг грохотали разрывы авиабомб. В этот день мы уходили под воду еще четыре раза. Было ясно, что радиограмма спровоцировала активизацию поисковых операций авиации США. С наступлением ночи мы получили приказ следовать на юг через Карибское море в район восточнее Подветренных островов. Там нас должна была заправить подлодка-танкер «У-459».
Через два часа Ридель дешифровал личную радиограмму из штаба: «У-230». Зигману. Семья в безопасности. Все здоровы. Вывезены за город. Дениц». Эта радиограмма значила для командира и команды больше, чем награда за успешное выполнение задания.
Мы продолжали осторожно следовать на юг. Стали привычными срочные погружения и атаки самолетов. Затем 3 августа мы получили из штаба радиограмму, самую важную с начала перелома в подводной войне в пользу союзников. «Всем подлодкам, патрулирующим в море. Немедленно выключить „метокс“. Противник перехватывает его сигналы. Хранить радиомолчание до дальнейших указаний».
Предупреждение штаба поступило на «У-230» вовремя. Но оно оказалось слишком запоздалым для почти сотни наших подлодок, потопленных до него. Мы вдруг осознали, что в своих попытках спастись прибегали к устройству, которое раскрывало наши координаты столь же явно, сколь горящие лампочки высвечивают рождественскую елку. Недели и месяцы мы посылали противнику приглашения на свои собственные похороны. Новость была чудовищной. Она делала наше выживание еще более проблематичным.
С облегчением мы выключили «метокс» и продолжили движение на юг. Однако надежды на возвращение в порт стали призрачными, когда выяснилось, что подлодка-танкер не отвечала на вызовы штаба.
В эти дни в начале августа 1943 года «У-230» трижды меняла курс в попытках выйти на подлодку-заправщик. И каждый раз она не являлась на место встречи, обрекая нас на бесцельное блуждание. Каковы бы ни были причины этих мистических неявок, наше положение ухудшалось, поскольку с каждым днем запасы солярки на лодке сокращались. 9 августа наше долгое, изнурительное ожидание было прервано новой трагедией. Опять она коснулась трех наших лодок. Началось с радиограммы, перехваченной с подлодки, которая беспомощно крейсировала в 400 милях от бразильского порта Ресифи: «Атакованы самолетом. Имеем серьезные повреждения. Не можем погрузиться. „У-604“. Чтобы спасти команду лодки, штаб приказал „У-172“ и „У-185“, находившимся недалеко от катастрофы лодки, идти на помощь. Радиомолчание вокруг инцидента длилось около 30 часов. Затем 11 августа Атлантику пересекла радиограмма: „Атакованы самолетом. Имеем повреждения. „У-172“. И всего лишь через несколько минут – другая радиограмма: „Атакованы „либерейтором“. Тонем. „У-604“. Третью радиограмму мы перехватили примерно через час: «Спасли экипаж «У-604“. Сбили самолет. Имеем повреждения. «У-185“.
Из последующих радиограмм выяснилось, что «У-172» тоже приняла на борт часть экипажа «У-604». «У-185» помогла ей произвести поспешный ремонт. Затем обе лодки начали переход в порт базирования протяженностью в три тысячи миль. «У-185» не вернулась. 24 августа она была потоплена атакой с воздуха.
К 13 августа на «У-230» осталось всего лишь две тонны солярки. Мы находились в 300 милях к востоку от Барбадоса. В полдень получили по радио координаты места и время встречи с новой лодкой-заправщиком «У-117» в сетке квадрата ДР-64. Встреча должна была произойти 17 августа. Чтобы не выдавать себя, мы двигались днем в погруженном положении на малом ходу в целях экономии энергии аккумуляторных батарей. Ночью следовали в надводном положении с умеренной скоростью, расставаясь с каждым литром солярки, словно с собственной кровью. Тем не менее мы прибыли в заданный район точно в назначенное время. Лодка медленно крейсировала там, пока не израсходовала всю солярку. Затем, беспомощно дрейфуя, мы заметили черное пятнышко в нескольких милях от себя. Оно осторожно продвигалось по направлению к нам. Но вместо встречи с заправщиком мы поздоровались с нашим старым другом Дальхаусом с «У-634», лодкой, которая в этот день тоже должна была заправиться от «У-117».
Заправщик так и не прибыл. Почти через два дня напряженного ожидания Дальхаус и Зигман договорились, что «У-634», сохранившая еще 15 тонн солярки, пройдет 150 миль в западном направлении и затем сообщит в штаб о нашем положении, Таким образом, мы останемся в безопасности, даже если союзники перехватят радиограмму и сконцентрируют силы в месте ее передачи.
«У-634» ушла. Несколько часов мы оставались на прежнем месте, ныряя под воду при приближении противника. Через десять часов ожидания мы перехватили радиограмму Дальхауса в штаб. Затем стали ждать ответа из штаба с еще большим нетерпением. Он пришел 20 августа, породив новые надежды: «У-634». Поделиться соляркой с «У-230». Обоим подлодкам двигаться в квадрат ДФ-91, 27 августа заправиться от «У-847». Возвращаться на базу по кратчайшему маршруту».
Через 46 часов отсутствия Дальхаус наконец вернулся. Чтобы избежать риска заправки днем, обе лодки нырнули под воду и стали дожидаться заката солнца. В сумерках мы всплыли и получили свою часть солярки с «У-634». Обговорили также планы встречи с лодкой Дальхауса и заправщиком через пять дней. Затем обе лодки расстались,
Тихой спокойной ночью мы взяли курс на восток, Днем двигались в погруженном положении, пока не добрались до середины Атлантики. Здесь преследование с воздуха прекратилось. Ночью 27 августа мы прибыли к месту встречи с заправщиком и стали высматривать знакомые силуэты. Уже утром заметили три рубки на спокойной поверхности моря. Когда все лодки собрались в одном месте, из-под воды появилась надстройка большой лодки-заправщика «У-847». С ее появлением нас стало пятеро. Мы поприветствовали «У-634» и «У-415», поздравили «У-172», спасшую половину экипажа «У-604».
Встреча 5 подлодок таила большие опасности. Нам оставалось надеяться, что противнику не удалось о ней узнать. «У-634» и «У-415» не стали терять времени. Они пристали к бортам заправщика и стали выкачивать из него солярку. Через несколько часов Дальхаус передал топливные шланги нам и «У-230» приняла 15 тонн драгоценного топлива. Вскоре «У-415» закончила заправку и уступила свое место «У-172». Когда «У-415» отходила, мы пожелали ей безопасного возвращения в Брест. Я бы добавил к этому слова молитвы, если бы был пророком, потому что через семь месяцев стал капитаном «У-415».
Поскольку во время заправки горючим мы были совершенно беспомощны, артиллерийские расчеты заняли свои места у пушек. В случае появления самолетов противника мы были готовы мгновенно освободиться от топливных шлангов и открыть огонь. Не так вела себя команда заправщика. Члены ее экипажа стояли по краям ограждения обширного мостика, подобно праздным уличным зевакам, В негодовании я прокричал старпому «У-847» по мегафону:
– Почему так ведут себя ваши ребята, неужели вы не боитесь самолетов?
– С самой Гренландии не встречали ни одного, – ответил он мне.
– Вам лучше пересмотреть свое отношение. Куда вы направляетесь отсюда?
– В Японию, – сказал он небрежно. – Однако после того как мы передадим 50 тонн солярки, полагаю, доберемся только до Сурабайи.
Покачав головой, я пожелал ему удачи. Вскоре после этого мы отсоединили свои шланги и покинули небезопасное место встречи. Совершив короткое регулярное погружение, вынырнули на поверхность и осторожно последовали в кильватере наших предшественников прямым курсом в порт. Через два часа лодка-заправщик прервала радиомолчание и сообщила в штаб, что она заправила все четыре лодки. Этим «У-847» не только поставила под угрозу заправленные лодки, но и решила свою участь. В течение нескольких минут британская служба радиоперехвата запеленговала позицию заправщика, и через три часа он был атакован американским самолетом и отправлен на дно, став стальной гробницей для всей команды. После полудня я слышал за кормой раскаты от разрывов многих бомб. «У-847» погибла нелепой смертью.
Подобно трем другим подлодкам, «У-230» не располагала достаточными запасами горючего, чтобы маневрировать по собственному усмотрению. Мы были вынуждены следовать кратчайшим путем мимо Азорских островов. Огибая их в полдень 30 августа, мы перехватили радиограмму Дальхауса, шедшего первым: «Конвой курсом на север. Атакованы сторожевиком. „У-634“. Через несколько минут после получения радиограммы мы услышали чудовищный грохот взрывов глубинных бомб, доносившийся с места, где предположительно находилась лодка Дальхауса. Бомбардировки продолжались с нарастающей силой более четырех часов. После этого „У-634“ больше не выходила на связь. Она была потоплена со всем экипажем.
После того как «У-230» прошла 20 градусов западной долготы, участились атаки с воздуха. Отсюда начиналась «долина смерти». Мы решили оставаться под водой всю ночь и двигаться на поверхности днем, если небо будет безоблачным. Но англичане господствовали в воздухе, и весь Бискайский залив содрогался от их бомбардировок. Мы прорывались сквозь падающие авиабомбы, пулеметные очереди и штормящее море. В день удавалось пройти несколько жалких миль. Ночи приносили облегчение, но ненадолго. Мы прорывались сквозь строй сторожевых кораблей, уклонялись от их радиолокационных импульсов, посылаемых радарами большого радиуса действия, а также от бесконечных серий глубинных боезарядов. Через семь трудных дней мы наконец увидели, как из моря поднялись скалистые берега Бретани. Это случилось 8 сентября, почти через десять недель после того, как мы покинули порт.
Мы встретили тральщик сопровождения перед входом в бухту Бреста. Это был момент, когда подводники переоделись в свежую форму и устало протискивались на палубу выкурить свои первые за несколько недель сигареты. В это же время наш доктор поднялся со своей койки и показал свое потемневшее страдальческое лицо тем, кто давно забыл о его существовании. Зигман вставил большую сигару в рот, заросший ярко-рыжей бородой викинга, и пыхтел ею с довольным видом. Совершив поход под магическим зонтиком безопасности, мы снова сорвали самые изощренные попытки врага уложить нас на дно океана рядом с погибшими товарищами.
Как только «У-230» встала на одной из стоянок бетонного укрытия, на мостик взобрался Фридрих в соломенной шляпе и с черной бородой, обрамлявшей его бледное лицо. В руке он держал фарфоровую чашку.
Главмех отдал честь и передал чашку Зигману.
– Хочу удивить вас, герр капитан, – сказал он. – Вот все, что удалось выцедить из наших цистерн. Несколько капель солярки, и больше ничего.
Зигман улыбнулся:
– Видишь ли, главмех, это показатель того, как я эффективно управлял лодкой. Тебе следует отдать мне должное, Я всегда оставляю горючее про запас.
Глава 14
Прием экипажа нашей лодки в Бресте отражал напряженное положение дел и был омрачен общей удрученностью в связи с бесконечной вереницей потерь. На пирсе большого бетонного укрытия стояли несколько человек в морской форме и две девушки, выкроившие-время встретить нас с букетами цветов. Традиционное застолье в военном городке было хорошо организовано, но общее настроение не шло ни в какое сравнение с веселой праздничной атмосферой прежних встреч. Вскоре я ушел в свою комнату и обнаружил там личные вещи, аккуратно сложенные на полу. В саквояже из свиной кожи я нашел свое завещание и разорвал его на клочки. Так закончился мой самый продолжительный поход.
Затем пришло время для ритуала перевоплощения: под горячим душем я заново родился и, когда подстригся и побрился, достиг своего возраста. После этого собрался навестить Веру, планы проведения времени с которой после похода были продуманы мною еще в море. Я пытался припомнить, как завязывается мой галстук, когда в комнату вошел неверной походкой с полупустой бутылкой шампанского Фред Шрайбер, мой сообщник по многим приключениям на суше.
– Так-так, – начал он развязно, – кто-то, кажется, готовится отметить свое возвращение. Ты долго был в море? Говоришь, десять недель? Позволь, я заключу с тобой пари.
– Валяй, Фред, что у тебя на уме?
– Бьюсь об заклад, что она ушла с другим парнем в морской форме. Ты не можешь оставить девчонку на десять недель и рассчитывать, что она будет тебя ждать. Вот так. Давай выпьем, дабы пережить горечь женской неверности.
Я с трудом удержался от того, чтобы не возразить ему. Ведь моя девушка ждала меня здесь, в военном городке.
Между тем Фред продолжал:
– Почему бы тебе не провести этот вечер с нами? Мы намерены организовать большую пирушку в ателье фотографа. Будут девочки, шампанское, оркестр и многое другое. Девушка Берка празднует свой день рождения, приглашает всех к себе.
То ли я услышал?
– Фред, а что за девушка организует вечеринку?
– О-ла-ла, у тебя нет никаких шансов. Это Вера, фотограф. Они с Берком неразлучны.
Это был крах моих лучших ожиданий. Я наполнил свой стакан шампанским Фреда и залил вином горечь утраты. Фреду сказал, что уже договорился о другом свидании. Когда он вышел, я закурил сигарету и попытался развеять невеселое настроение. В конце концов, я не мог ничего требовать от Веры. За хорошенькой девушкой в порту ухаживали многие из тех мужчин, которым посчастливилось оставаться на берегу. Видимо, Вера и не ждала моего возвращения. Продолжительность жизни подводника, участвовавшего в боевых операциях, исчислялась шестью-семью месяцами, не больше.
Вместо посещения Веры мы с Риделем и Фридрихом отпраздновали возвращение в ресторане «Повидайся с комендантом», который мог предложить голодному моряку все, что он хочет.
Предполагалось, что во время ремонта наша подлодка будет модернизирована. На «У-230» должны были установить две двуствольные и одну четырехствольную зенитки, что давно ожидалось. Огневая мощь восьми стволов, несомненно, заставила бы пилота неприятельского самолета дважды подумать, прежде чем приблизиться к подлодке для бомбардировки. Должны были также установить новый радиолокационный приемник, именовавшийся «буг», вместо устаревшего «метокса». Мне сказали, что «буг» сможет пеленговать радиоволны в сантиметровом диапазоне. Если так, то он мог бы заблаговременно предупредить нас о готовившихся атаках, особенно ночью. Ведь наш отказ от «метокса» заставлял противника совершенствовать средства обнаружения подлодок. Кроме того, нами были взяты на вооружение торпеды новой конструкции. Эти и другие виды нового оружия обещали нам возвращение благоприятных тенденций в подводной войне.
Однако время уже было упущено. В июле мы потеряли 37 подлодок. Десять из 17, пытавшихся пересечь Бискайский залив во вторую половину этого месяца, больше не вернулись на базу. В августе было уничтожено еще 16 подлодок. За четыре месяца союзники потопили более 100 подлодок – почти 60 процентов всего оперативного подводного флота. Как следствие, наша способность уничтожать корабли противника снизилась от рекордного тоннажа в миллион регистровых брутто-тонн в марте до 96 тысяч тонн в августе. Многие мои друзья и знакомые исчезли навсегда. В офицерской столовой пустовали места. Ни прежнего смеха, ни веселья. Мы, кого пока пощадила судьба, имели достаточно оснований предполагать, что скоро сами исчезнем в глубинах океана.
Портовые будни быстро вытеснили уныние и стресс. Команда отдавалась делам, связанным с подлодкой, и любовным утехам с одинаковым рвением. Капитан отбыл для доклада Деницу и прохождения курсов повышения квалификации с тем, чтобы получить информацию о военной ситуации. Нашего доктора списали с подлодки и отправили в австрийские Альпы восстанавливать силы после чуть ли не рокового для него похода. Штаб оставил наконец идею укомплектования подлодок врачами. Большинство врачей, которые оказались пригодны для работы в подводном флоте, погибли вместе с подлодками, а в медицинской помощи теперь нуждались повсюду.
Из предстоящего оснащения подлодки торпедами новой конструкции следовало, что я должен был пройти краткий курс обучения новой технике в Готенхафене на Балтике. Неожиданное распоряжение обрадовало меня. Но перед отъездом я нашел время зайти к своему портному. При виде меня он удивился, поскольку наши проблемы не были секретом для французов. Костюм висел на вешалке. Он был сшит идеально. Чтобы пополнить свой гардероб, я приобрел габардиновое пальто, шелковые сорочки и модные спортивные ботинки. Шел четвертый год войны, но французы тем не менее ухитрялись доставать любые товары за сходную цену. Я мог позволить себе заплатить: в море ведь не было ни девиц, ни баров, ни пирушек.
Через пять дней после возвращения «У-230» из похода я ехал в поезде, в Париж. В моем саквояже из свиной кожи лежал аккуратно сложенный гражданский костюм. По прибытии я остановился в знакомом отеле близ Ван-домской площади и переоделся в гражданское. Впервые за четыре года я на время расстался с формой военного моряка.
Теперь Париж лежал у моих ног. Город пульсировал именно той жизнью, какой я ее себе представлял. Мое желание погрузиться в мирную среду нарастало с каждым днем продолжения войны. Я хотел быть среди тех счастливцев, которых не волновали грядущие дни, заполненные грохотом работавших дизелей, разрывов глубинных бомб, а также гибелью в стальных гробах. Я хотел забыть о том, что являюсь мелким винтиком в военной машине, несущей повсюду несчастья. Я хотел пожить снова не как солдат, а как беззаботный горожанин, почувствовать вкус жизни, свободной от гнетущего долга, – хотя бы на один день. Мне казалось, что я смогу удовлетворить свои чаяния свободной и беззаботной жизни только в одном месте – в Париже.
Париж меня не разочаровал. Он очаровывал, как всегда. Я чувствовал ритм жизни города так же, как и представители разных народов. Свободный от ограничений, которые накладывает военная форма, я с удовольствием бродил по парижским улицам и широким проспектам. Я понял, что моя маскировка под штатского удалась, когда ловил на себе взгляды парижских красоток, которые не снизошли бы до того, чтобы взглянуть на мужчину в форме. На 12 полных часов я совершенно забыл о войне.
Во Франкфурт я прибыл в военной форме и провел свое время с родителями и сестрой. В отношениях между отцом и матерью не осталось и тени напряжения, вызванного его романом и последовавшими неприятностями с гестапо. Но не все было благополучно во Франкфурте. Разрушения в городе приобрели чудовищные масштабы по сравнению с теми, что я наблюдал во время своего предыдущего посещения дома в июне. Огромные районы города были изуродованы так же, как и в Берлине. Во время последнего воздушного налета завод отца получил повреждения, которые были устранены на скорую руку. Мне сказали, что на чердаке отцовского склада только за две ночи было потушено шесть пожаров, небольшой случился и у нас в доме. Все эти вести действовали угнетающе, и я чувствовал смутную вину за нашу неспособность прервать поставки в Великобританию американских самолетов, обрушивавших теперь бомбы на немецкие города.
Я порадовался тайком тому, что командировка позволяла мне провести дома лишь несколько часов. Той же ночью отбыл из Франкфурта в затемненном вагоне поезда. Несколько раз поезд останавливался в лесу и открытом поле, вынуждая меня слушать глухой протяжный гул сотен бомбардировщиков союзников, пересекавших ночное небо Германии. Поездка в. Берлин стала теперь долгой и изнурительной. В столицу я прибыл с опозданием на восемь часов. Проехал поперек город на метро, вспоминая счастливые дни встреч с Марианной. После ее гибели Берлин потерял для меня привлекательность. Я уехал из города по знакомому мне маршруту к побережью Балтики, но опять же с опозданием.
В железнодорожном вагоне ехал две тоскливые ночи. Вагон освещался только вспышками спичек и раскаленными кончиками сигарет и сигар с ужасным запахом. В переполненных купе царили дым и смрад. Повсюду велись разговоры о войне, заставлявшие прислушиваться не участвовавших в ней военных и штатских. Меня очень интересовало моральное состояние гражданского населения и военных, особенно солдат, вернувшихся с Восточного фронта. Они рассказывали о происходивших там событиях, не теряя веры в победу. Это укрепило меня во мнении, что мы, сражавшиеся в Атлантике, могли рассчитывать на стойкость наших войск в России. Высадка союзников в Южной Италии, ожидавшаяся после краха нашего фронта в Киренаике и Северной Африке, кажется, нисколько не поколебала общую уверенность в победе.
Затем пришло время для ритуала перевоплощения: под горячим душем я заново родился и, когда подстригся и побрился, достиг своего возраста. После этого собрался навестить Веру, планы проведения времени с которой после похода были продуманы мною еще в море. Я пытался припомнить, как завязывается мой галстук, когда в комнату вошел неверной походкой с полупустой бутылкой шампанского Фред Шрайбер, мой сообщник по многим приключениям на суше.
– Так-так, – начал он развязно, – кто-то, кажется, готовится отметить свое возвращение. Ты долго был в море? Говоришь, десять недель? Позволь, я заключу с тобой пари.
– Валяй, Фред, что у тебя на уме?
– Бьюсь об заклад, что она ушла с другим парнем в морской форме. Ты не можешь оставить девчонку на десять недель и рассчитывать, что она будет тебя ждать. Вот так. Давай выпьем, дабы пережить горечь женской неверности.
Я с трудом удержался от того, чтобы не возразить ему. Ведь моя девушка ждала меня здесь, в военном городке.
Между тем Фред продолжал:
– Почему бы тебе не провести этот вечер с нами? Мы намерены организовать большую пирушку в ателье фотографа. Будут девочки, шампанское, оркестр и многое другое. Девушка Берка празднует свой день рождения, приглашает всех к себе.
То ли я услышал?
– Фред, а что за девушка организует вечеринку?
– О-ла-ла, у тебя нет никаких шансов. Это Вера, фотограф. Они с Берком неразлучны.
Это был крах моих лучших ожиданий. Я наполнил свой стакан шампанским Фреда и залил вином горечь утраты. Фреду сказал, что уже договорился о другом свидании. Когда он вышел, я закурил сигарету и попытался развеять невеселое настроение. В конце концов, я не мог ничего требовать от Веры. За хорошенькой девушкой в порту ухаживали многие из тех мужчин, которым посчастливилось оставаться на берегу. Видимо, Вера и не ждала моего возвращения. Продолжительность жизни подводника, участвовавшего в боевых операциях, исчислялась шестью-семью месяцами, не больше.
Вместо посещения Веры мы с Риделем и Фридрихом отпраздновали возвращение в ресторане «Повидайся с комендантом», который мог предложить голодному моряку все, что он хочет.
Предполагалось, что во время ремонта наша подлодка будет модернизирована. На «У-230» должны были установить две двуствольные и одну четырехствольную зенитки, что давно ожидалось. Огневая мощь восьми стволов, несомненно, заставила бы пилота неприятельского самолета дважды подумать, прежде чем приблизиться к подлодке для бомбардировки. Должны были также установить новый радиолокационный приемник, именовавшийся «буг», вместо устаревшего «метокса». Мне сказали, что «буг» сможет пеленговать радиоволны в сантиметровом диапазоне. Если так, то он мог бы заблаговременно предупредить нас о готовившихся атаках, особенно ночью. Ведь наш отказ от «метокса» заставлял противника совершенствовать средства обнаружения подлодок. Кроме того, нами были взяты на вооружение торпеды новой конструкции. Эти и другие виды нового оружия обещали нам возвращение благоприятных тенденций в подводной войне.
Однако время уже было упущено. В июле мы потеряли 37 подлодок. Десять из 17, пытавшихся пересечь Бискайский залив во вторую половину этого месяца, больше не вернулись на базу. В августе было уничтожено еще 16 подлодок. За четыре месяца союзники потопили более 100 подлодок – почти 60 процентов всего оперативного подводного флота. Как следствие, наша способность уничтожать корабли противника снизилась от рекордного тоннажа в миллион регистровых брутто-тонн в марте до 96 тысяч тонн в августе. Многие мои друзья и знакомые исчезли навсегда. В офицерской столовой пустовали места. Ни прежнего смеха, ни веселья. Мы, кого пока пощадила судьба, имели достаточно оснований предполагать, что скоро сами исчезнем в глубинах океана.
Портовые будни быстро вытеснили уныние и стресс. Команда отдавалась делам, связанным с подлодкой, и любовным утехам с одинаковым рвением. Капитан отбыл для доклада Деницу и прохождения курсов повышения квалификации с тем, чтобы получить информацию о военной ситуации. Нашего доктора списали с подлодки и отправили в австрийские Альпы восстанавливать силы после чуть ли не рокового для него похода. Штаб оставил наконец идею укомплектования подлодок врачами. Большинство врачей, которые оказались пригодны для работы в подводном флоте, погибли вместе с подлодками, а в медицинской помощи теперь нуждались повсюду.
Из предстоящего оснащения подлодки торпедами новой конструкции следовало, что я должен был пройти краткий курс обучения новой технике в Готенхафене на Балтике. Неожиданное распоряжение обрадовало меня. Но перед отъездом я нашел время зайти к своему портному. При виде меня он удивился, поскольку наши проблемы не были секретом для французов. Костюм висел на вешалке. Он был сшит идеально. Чтобы пополнить свой гардероб, я приобрел габардиновое пальто, шелковые сорочки и модные спортивные ботинки. Шел четвертый год войны, но французы тем не менее ухитрялись доставать любые товары за сходную цену. Я мог позволить себе заплатить: в море ведь не было ни девиц, ни баров, ни пирушек.
Через пять дней после возвращения «У-230» из похода я ехал в поезде, в Париж. В моем саквояже из свиной кожи лежал аккуратно сложенный гражданский костюм. По прибытии я остановился в знакомом отеле близ Ван-домской площади и переоделся в гражданское. Впервые за четыре года я на время расстался с формой военного моряка.
Теперь Париж лежал у моих ног. Город пульсировал именно той жизнью, какой я ее себе представлял. Мое желание погрузиться в мирную среду нарастало с каждым днем продолжения войны. Я хотел быть среди тех счастливцев, которых не волновали грядущие дни, заполненные грохотом работавших дизелей, разрывов глубинных бомб, а также гибелью в стальных гробах. Я хотел забыть о том, что являюсь мелким винтиком в военной машине, несущей повсюду несчастья. Я хотел пожить снова не как солдат, а как беззаботный горожанин, почувствовать вкус жизни, свободной от гнетущего долга, – хотя бы на один день. Мне казалось, что я смогу удовлетворить свои чаяния свободной и беззаботной жизни только в одном месте – в Париже.
Париж меня не разочаровал. Он очаровывал, как всегда. Я чувствовал ритм жизни города так же, как и представители разных народов. Свободный от ограничений, которые накладывает военная форма, я с удовольствием бродил по парижским улицам и широким проспектам. Я понял, что моя маскировка под штатского удалась, когда ловил на себе взгляды парижских красоток, которые не снизошли бы до того, чтобы взглянуть на мужчину в форме. На 12 полных часов я совершенно забыл о войне.
Во Франкфурт я прибыл в военной форме и провел свое время с родителями и сестрой. В отношениях между отцом и матерью не осталось и тени напряжения, вызванного его романом и последовавшими неприятностями с гестапо. Но не все было благополучно во Франкфурте. Разрушения в городе приобрели чудовищные масштабы по сравнению с теми, что я наблюдал во время своего предыдущего посещения дома в июне. Огромные районы города были изуродованы так же, как и в Берлине. Во время последнего воздушного налета завод отца получил повреждения, которые были устранены на скорую руку. Мне сказали, что на чердаке отцовского склада только за две ночи было потушено шесть пожаров, небольшой случился и у нас в доме. Все эти вести действовали угнетающе, и я чувствовал смутную вину за нашу неспособность прервать поставки в Великобританию американских самолетов, обрушивавших теперь бомбы на немецкие города.
Я порадовался тайком тому, что командировка позволяла мне провести дома лишь несколько часов. Той же ночью отбыл из Франкфурта в затемненном вагоне поезда. Несколько раз поезд останавливался в лесу и открытом поле, вынуждая меня слушать глухой протяжный гул сотен бомбардировщиков союзников, пересекавших ночное небо Германии. Поездка в. Берлин стала теперь долгой и изнурительной. В столицу я прибыл с опозданием на восемь часов. Проехал поперек город на метро, вспоминая счастливые дни встреч с Марианной. После ее гибели Берлин потерял для меня привлекательность. Я уехал из города по знакомому мне маршруту к побережью Балтики, но опять же с опозданием.
В железнодорожном вагоне ехал две тоскливые ночи. Вагон освещался только вспышками спичек и раскаленными кончиками сигарет и сигар с ужасным запахом. В переполненных купе царили дым и смрад. Повсюду велись разговоры о войне, заставлявшие прислушиваться не участвовавших в ней военных и штатских. Меня очень интересовало моральное состояние гражданского населения и военных, особенно солдат, вернувшихся с Восточного фронта. Они рассказывали о происходивших там событиях, не теряя веры в победу. Это укрепило меня во мнении, что мы, сражавшиеся в Атлантике, могли рассчитывать на стойкость наших войск в России. Высадка союзников в Южной Италии, ожидавшаяся после краха нашего фронта в Киренаике и Северной Африке, кажется, нисколько не поколебала общую уверенность в победе.