Страница:
По возвращении в Ла-Палис я приказал своим бывшим офицерам с «У-415» сойти с командой на берег и готовиться к отъезду в Германию. Затем я сообщил офицерам с «У-953» о графике молниеносной подготовки к выходу в море. К своему разочарованию, мы вскоре обнаружили, что все немецкие специалисты с верфей отправились на родину в преддверии надвигавшейся осады. Пришлось всех наших механиков и мотористов опреде-. лить на работы по приведению «У-953» в боеспособное состояние. На пирсе, а также на стоянке началась кипучая деятельность. Увесистый груз, мешавший ремонту, был вынесен с лодки и погружен на грузовики. Пока шла погрузка, водители нервничали, стремясь поскорее начать свой рейс на восток.
Обстановка в порту отражала общее замешательство среди наших войск во Франции. Пока мы были в море, союзники, наступавшие по всем направлениям, заняли значительные территории. В Бретани американцы захватили Нант и быстро продвигались вдоль побережья, 24 августа пал Париж, к неописуемой радости французов. Наступая вдоль Лазурного берега, силы вторжения заняли Тулон и Марсель. Наша безнадежная борьба в Южной Франции завершилась. Повсюду на контролировавшихся нами территориях активизировались группы диверсантов из французского движения Сопротивления. Отряды партизан, которых союзники снабжали но воздуху всем необходимым, совершали диверсии на наших коммуникациях, путях снабжения и отступления в Германию. Бомбардировщики союзной авиации бомбили железнодорожные пути и шоссейные магистрали, а истребители обстреливали из пулеметов длинные колонны войск, уходивших из западных портов. Погибали тысячи людей, не обученных для ведения боя на суше. Среди них секретарши, инженеры, гарнизонные клерки, моряки, судостроители, грузчики, автомеханики. Некоторые колонны беженцев сократились до жалких кучек людей, упорно пробивавшихся в Германию. В дни общего отступления в конце августа из Ла-Рошели и соседних портов эвакуировалось 25 тысяч человек. Среди них были подводники с бывшей «У-415», сотни моряков с других подлодок, не нашедших применения в войне на море. В Бордо экипажи «У-123», «У-129», «У-178» и «У-188» были вынуждены взорвать свои подлодки, прежде чем пуститься в путь на родину по суше. Их переход через враждебную Францию сопровождался адскими испытаниями и унижениями. Лишь немногим удалось добраться до границ Германии. Остальные оказались в могилах или за колючей проволокой.
В Ла-Рошели трагедия подводного флота продлилась несколько дольше. Одна подлодка, «У-260», в конце августа добралась до Норвегии. Ей удалось прорваться сквозь блокаду союзников, но и она позднее подорвалась на минном поле близ южного побережья Ирландии. С уходом «У-260» моя лодка осталась единственной в гигантском бетонном сооружении, вмещавшем в год нашего наивысшего морского могущества более 40 подлодок. «У-953» была также и единственной подлодкой, оставшейся во французских портах. С начала вторжения союзников на континент было уничтожено 66 наших подлодок, а потоплено судов противника тоннажем все лишь 170 тысяч тонн. Противолодочная оборона союзников стала настолько эффективной, что более трех четвертей подлодок со «шнеркелями», направленных для борьбы с неприятельскими десантными судами, не вернулись на базу. В решающие дни августа можно было ожидать, что британская противолодочная оборона вдоль судоходных маршрутов через Ирландское море и Северный пролив ослабеет, однако выжили лишь немногие наши подлодки, рассчитывавшие воспользоваться этим перерывом.
С уничтожением минимум 90 процентов оперативных единиц подводного флота и потерей всех баз на побережье Бискайского залива штаб был вынужден прекратить боевые операции в Ла-Манше. Последний акт трагедии должен был разыграться на севере. Моя же подлодка застряла в плачевном состоянии в Ла-Рошели,
Понимая, что Франция безвозвратно потеряна и что у нас осталось лишь несколько дней, чтобы потратить свое последнее жалованье, я отпустил после полудня в субботу команду на три часа сделать закупки в торговых рядах деловой части города. Мои карманы были забиты франками, но я нашел очень мало товаров, заслуживающих внимания. Купил лишь халат матери да шелковые чулки сестре. К комендантскому часу мои подводники быстро возвратились в свою временную резиденцию в городе, поскольку ночью нашу безопасность больше никто не мог гарантировать. Только утром были обнаружены в сточной канаве, протекавшей по краю одной из улиц, тела двух полураздетых морских офицеров. У каждого было перерезано горло и отрезан пенис.
«У-953» к концу недели так и не получила приказ на выход в море. Мои механики трудились все воскресенье, чтобы завершить самый необходимый ремонт, но только во вторник 5 сентября главмех посчитал лодку пригодной для похода – с некоторыми оговорками и ограничениями. Я запланировал выход в море на ночь в среду.
6 сентября в 10.00 я зашел в комендатуру, затянувшись в свежий отутюженный мундир, чтобы доложить коменданту о готовности «У-953» к походу. Он принял меня в неформальной обстановке и пожелал удачи. Затем комендант сообщил, что капитан Розинг, высокопоставленный офицер штабного подразделения «Запад», который собирается в случае осады города вылететь в Германию самолетом, просил меня явиться к нему. Меня заинтересовало, что он должен был мне сказать. Я не вполне представлял себе круг его обязанностей, поскольку вопросы оперативного использования подлодок решались в штабе Деница. Меня ожидала бронемашина, и мы помчались по городу с такой скоростью, что было слышно, как визжат о мостовую покрышки. Через несколько минут мы прибыли на великолепную виллу. Здесь повсюду готовились к поспешному отъезду. На лужайке матросы жгли кипы документов, на грузовики грузились шкафы и оргтехника. Меня привели в изящный кабинет капитана.
Розинг, одетый в белоснежные брюки, упаковывал в саквояж теннисные мячи и ракетки. Затем отрывисто заговорил:
– Как-то пролистал ваш вахтенный журнал. Вы неплохо водите лодку на мелководье. Это ваша специализация? Кажется, и блокады вы прорываете без труда.
– Герр капитан, я действовал сообразно обстоятельствам, – ответил я, раздраженный по двум причинам. Во-первых, именно он передавал нам в минувшем мае приказ о необходимости таранить подлодками неприятельские корабли. Во-вторых, для меня мало значил комплимент в устах человека, который командовал лодкой крайне незначительное время и, возможно, никогда не слышал разрывов глубинных бомб.
– Ладно, на этот раз вы получите трудное задание, – продолжил Розинг.
Он развернул карту с нанесенным на ней маршрутом моего похода. Я должен был проводить операции в Северном проливе, в опасной зоне между северным побережьем Ирландии и минными полями к западу от Шотландии. Подробные указания должны быть даны по радио. Розинг передал мне некоторые карты минных полей. Он объяснил также, как миновать минные поля у Ла-Рошели, прорваться сквозь блокаду британских кораблей и добраться до заданного района. Закончил он тем, что спросил:
– Вопросы есть?
Поскольку у меня было собственное представление о навигации, я ответил, что вопросов нет.
Мы отдали друг другу честь, и на этом наша своеобразная встреча завершилась. Я побежал к бронемашине и помчался на ней в компаунд, минуя воинские колонны. Там я упаковал свои скромные пожитки и на той же бронемашине отправился к бункеру. По пути встретились несколько тяжелых танков, грохотавших по улице, и колонна пехоты с полевой артиллерией, двигавшаяся через город, чтобы занять свои позиции на внешней оборонительной линии. Оттуда доносился глухой рокочущий шум приближавшейся битвы. Менее чем за неделю Ла-Рошель превратилась из сонного средневекового городка в укрепленный боевой пункт, гарнизон которого был готов сражаться до последнего.
Прибыв в Ла-Палис, я немного задержался у входа в бетонный бункер, устремив свой взгляд к солнцу. Умышленно посмаковал эти минуты, потому что знал, что ночью уйду с лодкой под воду и буду жить во тьме многие недели. Я знал, что в лучшем случае не увижу солнца до тех пор, пока лодка, пройдя две тысячи миль под водой, не всплывет осенью или, скорее, зимой в норвежском фиорде. В худшем же случае я мог вообще не увидеть дневного света и погрузиться в подводную могилу, в вечную тьму.
Подойдя к лодке, я был поражен видом деревянных контейнеров со свежими овощами, стоявшими на палубе. На мгновение показалось, что ничего не изменилось с тех славных дней, когда я начинал службу подводника. Впрочем, все стало по-иному. Несколько сотен наших подлодок улетучилось, подобно нашим победам на суше. Но осталась, по крайней мере, одна, обреченная на гибель в сражении.
Я подозвал старпома, следившего за погрузкой продовольствия, и сообщил ему:
– Выходим из этой западни в час ночи. Без эскорта, учтите это. И пожалуйста, никакой переклички.
– Как насчет уведомления артиллерийских батарей на побережье?
– Не хотелось бы, чтобы они знали о нашем отходе. У «томми» уши повсюду. Лучше рискнуть быть обстрелянными.
После ужина в 20.30 наступило полное затемнение. Я закрылся занавеской в своем углу и растянулся на зеленом кожаном матрасе. Бремя ответственности за команду давило на меня со всей своей тяжестью. С уходом последней подлодки из нашего последнего порта на побережье Бискайского залива битва за Атлантику подошла к горькому и вместе с тем дерзкому финалу.
Глава 25
Обстановка в порту отражала общее замешательство среди наших войск во Франции. Пока мы были в море, союзники, наступавшие по всем направлениям, заняли значительные территории. В Бретани американцы захватили Нант и быстро продвигались вдоль побережья, 24 августа пал Париж, к неописуемой радости французов. Наступая вдоль Лазурного берега, силы вторжения заняли Тулон и Марсель. Наша безнадежная борьба в Южной Франции завершилась. Повсюду на контролировавшихся нами территориях активизировались группы диверсантов из французского движения Сопротивления. Отряды партизан, которых союзники снабжали но воздуху всем необходимым, совершали диверсии на наших коммуникациях, путях снабжения и отступления в Германию. Бомбардировщики союзной авиации бомбили железнодорожные пути и шоссейные магистрали, а истребители обстреливали из пулеметов длинные колонны войск, уходивших из западных портов. Погибали тысячи людей, не обученных для ведения боя на суше. Среди них секретарши, инженеры, гарнизонные клерки, моряки, судостроители, грузчики, автомеханики. Некоторые колонны беженцев сократились до жалких кучек людей, упорно пробивавшихся в Германию. В дни общего отступления в конце августа из Ла-Рошели и соседних портов эвакуировалось 25 тысяч человек. Среди них были подводники с бывшей «У-415», сотни моряков с других подлодок, не нашедших применения в войне на море. В Бордо экипажи «У-123», «У-129», «У-178» и «У-188» были вынуждены взорвать свои подлодки, прежде чем пуститься в путь на родину по суше. Их переход через враждебную Францию сопровождался адскими испытаниями и унижениями. Лишь немногим удалось добраться до границ Германии. Остальные оказались в могилах или за колючей проволокой.
В Ла-Рошели трагедия подводного флота продлилась несколько дольше. Одна подлодка, «У-260», в конце августа добралась до Норвегии. Ей удалось прорваться сквозь блокаду союзников, но и она позднее подорвалась на минном поле близ южного побережья Ирландии. С уходом «У-260» моя лодка осталась единственной в гигантском бетонном сооружении, вмещавшем в год нашего наивысшего морского могущества более 40 подлодок. «У-953» была также и единственной подлодкой, оставшейся во французских портах. С начала вторжения союзников на континент было уничтожено 66 наших подлодок, а потоплено судов противника тоннажем все лишь 170 тысяч тонн. Противолодочная оборона союзников стала настолько эффективной, что более трех четвертей подлодок со «шнеркелями», направленных для борьбы с неприятельскими десантными судами, не вернулись на базу. В решающие дни августа можно было ожидать, что британская противолодочная оборона вдоль судоходных маршрутов через Ирландское море и Северный пролив ослабеет, однако выжили лишь немногие наши подлодки, рассчитывавшие воспользоваться этим перерывом.
С уничтожением минимум 90 процентов оперативных единиц подводного флота и потерей всех баз на побережье Бискайского залива штаб был вынужден прекратить боевые операции в Ла-Манше. Последний акт трагедии должен был разыграться на севере. Моя же подлодка застряла в плачевном состоянии в Ла-Рошели,
Понимая, что Франция безвозвратно потеряна и что у нас осталось лишь несколько дней, чтобы потратить свое последнее жалованье, я отпустил после полудня в субботу команду на три часа сделать закупки в торговых рядах деловой части города. Мои карманы были забиты франками, но я нашел очень мало товаров, заслуживающих внимания. Купил лишь халат матери да шелковые чулки сестре. К комендантскому часу мои подводники быстро возвратились в свою временную резиденцию в городе, поскольку ночью нашу безопасность больше никто не мог гарантировать. Только утром были обнаружены в сточной канаве, протекавшей по краю одной из улиц, тела двух полураздетых морских офицеров. У каждого было перерезано горло и отрезан пенис.
«У-953» к концу недели так и не получила приказ на выход в море. Мои механики трудились все воскресенье, чтобы завершить самый необходимый ремонт, но только во вторник 5 сентября главмех посчитал лодку пригодной для похода – с некоторыми оговорками и ограничениями. Я запланировал выход в море на ночь в среду.
6 сентября в 10.00 я зашел в комендатуру, затянувшись в свежий отутюженный мундир, чтобы доложить коменданту о готовности «У-953» к походу. Он принял меня в неформальной обстановке и пожелал удачи. Затем комендант сообщил, что капитан Розинг, высокопоставленный офицер штабного подразделения «Запад», который собирается в случае осады города вылететь в Германию самолетом, просил меня явиться к нему. Меня заинтересовало, что он должен был мне сказать. Я не вполне представлял себе круг его обязанностей, поскольку вопросы оперативного использования подлодок решались в штабе Деница. Меня ожидала бронемашина, и мы помчались по городу с такой скоростью, что было слышно, как визжат о мостовую покрышки. Через несколько минут мы прибыли на великолепную виллу. Здесь повсюду готовились к поспешному отъезду. На лужайке матросы жгли кипы документов, на грузовики грузились шкафы и оргтехника. Меня привели в изящный кабинет капитана.
Розинг, одетый в белоснежные брюки, упаковывал в саквояж теннисные мячи и ракетки. Затем отрывисто заговорил:
– Как-то пролистал ваш вахтенный журнал. Вы неплохо водите лодку на мелководье. Это ваша специализация? Кажется, и блокады вы прорываете без труда.
– Герр капитан, я действовал сообразно обстоятельствам, – ответил я, раздраженный по двум причинам. Во-первых, именно он передавал нам в минувшем мае приказ о необходимости таранить подлодками неприятельские корабли. Во-вторых, для меня мало значил комплимент в устах человека, который командовал лодкой крайне незначительное время и, возможно, никогда не слышал разрывов глубинных бомб.
– Ладно, на этот раз вы получите трудное задание, – продолжил Розинг.
Он развернул карту с нанесенным на ней маршрутом моего похода. Я должен был проводить операции в Северном проливе, в опасной зоне между северным побережьем Ирландии и минными полями к западу от Шотландии. Подробные указания должны быть даны по радио. Розинг передал мне некоторые карты минных полей. Он объяснил также, как миновать минные поля у Ла-Рошели, прорваться сквозь блокаду британских кораблей и добраться до заданного района. Закончил он тем, что спросил:
– Вопросы есть?
Поскольку у меня было собственное представление о навигации, я ответил, что вопросов нет.
Мы отдали друг другу честь, и на этом наша своеобразная встреча завершилась. Я побежал к бронемашине и помчался на ней в компаунд, минуя воинские колонны. Там я упаковал свои скромные пожитки и на той же бронемашине отправился к бункеру. По пути встретились несколько тяжелых танков, грохотавших по улице, и колонна пехоты с полевой артиллерией, двигавшаяся через город, чтобы занять свои позиции на внешней оборонительной линии. Оттуда доносился глухой рокочущий шум приближавшейся битвы. Менее чем за неделю Ла-Рошель превратилась из сонного средневекового городка в укрепленный боевой пункт, гарнизон которого был готов сражаться до последнего.
Прибыв в Ла-Палис, я немного задержался у входа в бетонный бункер, устремив свой взгляд к солнцу. Умышленно посмаковал эти минуты, потому что знал, что ночью уйду с лодкой под воду и буду жить во тьме многие недели. Я знал, что в лучшем случае не увижу солнца до тех пор, пока лодка, пройдя две тысячи миль под водой, не всплывет осенью или, скорее, зимой в норвежском фиорде. В худшем же случае я мог вообще не увидеть дневного света и погрузиться в подводную могилу, в вечную тьму.
Подойдя к лодке, я был поражен видом деревянных контейнеров со свежими овощами, стоявшими на палубе. На мгновение показалось, что ничего не изменилось с тех славных дней, когда я начинал службу подводника. Впрочем, все стало по-иному. Несколько сотен наших подлодок улетучилось, подобно нашим победам на суше. Но осталась, по крайней мере, одна, обреченная на гибель в сражении.
Я подозвал старпома, следившего за погрузкой продовольствия, и сообщил ему:
– Выходим из этой западни в час ночи. Без эскорта, учтите это. И пожалуйста, никакой переклички.
– Как насчет уведомления артиллерийских батарей на побережье?
– Не хотелось бы, чтобы они знали о нашем отходе. У «томми» уши повсюду. Лучше рискнуть быть обстрелянными.
После ужина в 20.30 наступило полное затемнение. Я закрылся занавеской в своем углу и растянулся на зеленом кожаном матрасе. Бремя ответственности за команду давило на меня со всей своей тяжестью. С уходом последней подлодки из нашего последнего порта на побережье Бискайского залива битва за Атлантику подошла к горькому и вместе с тем дерзкому финалу.
Глава 25
7 сентября; 01.00. При тусклом свете я изучал навигационные карты в помещении центрального поста. Был так поглощен планированием выхода в море, что вздрогнул, когда услышал голос старпома:
– Подлодка покинуть порт готова – команда на своих местах.
– Благодарю. Теперь задраить люки всех переборок, команде надеть спасательные жилеты. Когда будем пересекать бухту, только два-три человека должны оставаться в корпусе.
Клацнули водонепроницаемые двери, подводники облачились в свои желтые спасательные жилеты. Я натянул на себя куртку на овчине, последовал за командой на ходовой мостик и скомандовал приглушенным голосом:
– Отдать носовые и кормовые. Оба мотора на полные обороты, реверсивный ход – прямо руль!
Подлодка бесшумно отошла от пирса и выскользнула в бухту из бетонного убежища кормой вперед. Прошли в ночной тьме первые 300 метров. Никто не заметил нашего ухода.
– Стоп машина! Малый вперед! 20 – влево. Новый курс 20-80.
Я повел лодку к центру пролива между двумя островами. В последний раз я взглянул на уплывавшую в призрачной дымке Ла-Рошель, которая вскоре разделила судьбу Бреста и других портов, осажденных союзниками. Лодка двигалась по темной поверхности залива – последний из «волков» покидал свое логово. Было тяжело расставаться с этим берегом, откуда мы пронесли немецкий флаг через семь морей. У меня было такое ощущение, что все мои прежние походы, все наши огромные жертвы оказались напрасными.
Когда неясные очертания берега скрылись за горизонтом и лодка вышла в горловину бухты, высота прилива стала максимальной. Впереди по правому борту стройная башня маяка на острове Олерон указывала нам путь сквозь ночной туман.
– По правому борту тени. Эсминцы, пеленг 3-40.
В этот момент на нас вышли шесть неприятельских кораблей, едва заметных в открытом море. Однако радиолокационные импульсы не беспокоили. Нас не обнаружила и своя береговая артиллерия. Когда взятый пеленг на призрачный маяк по левому борту показал ] 20 градусов, я изменил курс и повел лодку на юг. «У-953» двигалась медленно, используя в качестве прикрытия черную береговую линию. После того как скрылся маяк, я рискнул запустить дизели. Как только они начали дымить отработанными газами, лодка набрала скорость. Мы шли десять миль вдоль видимого побережья берега под постоянной угрозой быть перехваченными противником. Но, как я и предполагал, неприятельские сторожевики с началом рассвета удалились, чтобы не подвергаться риску обстрела нашими береговыми батареями. Затем я повел лодку в открытое море. Когда на небе погасли звезды, «У-953» ушла под воду. Теперь мы расстались с берегом Бискайского залива навсегда.
На закате второго дня нашего похода разыгрался шторм. Сильный ветер гнал высокую волну, покрывавшую наш «шнеркель». Снабжение корпуса лодки воздухом часто прерывалось, в нем возникал вакуум, приводивший к удушью. От него наши головы буквально раскалывались. Но, несмотря на бушующий шторм, я чувствовал себя великолепно. Под защитой 14-метровой толщи воды и сильного волнения моря запеленговать нас было почти невозможно. Уже давно я не находился в такой безопасной обстановке, неприятности с использованием «шнеркеля» компенсировались снижением угрозы атаки с воздуха.
В эти часы скрытного движения наши радисты при высочайшей бдительности занимались дешифровкой радиограмм из штаба, касающихся «У-953» и нескольких других «волков», все еще остававшихся на плаву. Находясь в помещении центрального поста, я обнаружил в потоке радиограмм и приказ о нашей новой операции. Он состоял в том, что наша лодка совместно с «У-484» и «У-743» должна была заняться патрулированием на западных подступах к Северному проливу. «У-953» предписывалось обеспечить крайний южный фланг этого рубежа.
По окончании сеанса передачи приказов оперативного содержания штаб сообщил нам резюме последних коммюнике верховного командования вермахта. В них говорилось о тяжелых боях и наших потерях в Западной и Южной Франции. Англичане развернули мощное наступление на Бельгию, американцы вышли на линию НамурОрлеан. Мы узнали также, что франко-британские войска движутся на север вдоль реки Рона, а Советы готовы вступить в наши восточные земли. В других сообщениях, тоже удручающих, говорилось о бомбардировках Германии многочисленными эскадрильями бомбардировочной авиации союзников, которые сравнивали с землей наши города и превращали их в печи крематориев. Не было ни одной обнадеживающей вести, ни малейшего намека на остановку в пагубном развитии событий.
В ночь на 10 сентября короткое замыкание кабеля в помещении центрального поста поставило нас на грань катастрофы. Только мгновенная реакция главмеха, затушившего пожар руками в перчатках, спасла нас от аварийного всплытия, чреватого гибелью.
«У-953» шла устойчивым курсом на северо-запад, преодолевая обширные пространства Бискайского залива. Поверхность моря взъерошивали сильные осенние ветры, что затрудняло использование «шнеркеля». В ранние часы 11 сентября, как раз после того, как мы миновали восьмой градус западной долготы, вышла из строя наша центробежная помпа, а без нее мы теряли возможность сохранить способность оставаться на плаву в чрезвычайных обстоятельствах. Унтер-офицер Бергер, старший механик, разобрал помпу и ковырялся в ней до заката, пока она не заработала.
13 сентября, вскоре после полуночи, поступившие из штаба дурные вести касались меня лично. Случилось то, чего я долгое время опасался: под массированную бомбежку попал Дармштадт, где находился новый дом моих родителей. Воздушный налет, происшедший в минувшую ночь, стер с лица земли центр города, десятки тысяч горожан погибли, многие тысячи остались без крова. Родители, переехавшие в город, вопреки моим возражениям, очевидно, снова потеряли все свое имущество – о чем-то более трагичном я и думать не хотел. Надеялся, что они укрылись в ближайшем бомбоубежище.
На следующий день «У-953» взяла курс на северо-запад, следуя вдоль континентального шельфа. Нашему движению под водой пока ничто не мешало, поскольку мы находились вдали от порта. Мы доверяли «шнеркелю» ровно настолько, насколько его отсутствие приводило к гибели другие подлодки.
16 сентября. Через 40 минут после полуночи внезапно заглох дизель с правого борта. Нас начали преследовать аварии. Когда главмех вернулся с кормы, его хмурое лицо выражало тревогу.
– В дизеле лопнула втулка – черт бы его побрал, этот старый хлам.
Внезапное удушье помешало нашему разговору. Поплавок застрял в «шнеркеле», и доступ воздуха в корпус прекратился. Левый дизель высосал почти весь остававшийся в нем воздух, прежде чем был заглушен. Подводники судорожно дышали с выкатившимися из орбит глазами. Главмех опустил лодку под воду в надежде освободить «шнеркель» от поплавка. Однако маневр не дал результатов. Дышать стало еще труднее. Главмех отчаянно жестикулировал, пытаясь побудить своих помощников опустить трубу «шнеркеля» в целях устранения затора. Механики судорожно дергали рычаги, тянули трубу, ухватившись за трос, затем подняли ее простым домкратом. Потянулись мучительные минуты, затем труба освободилась от затора и морская вода устремилась в днище под звуки, напоминавшие полоскание горла. Поплавок с хлопком выскочил из трубы, и она начала всасывать внутрь воздух. Внезапная перемена давления ударила многих по барабанным перепонкам. Не выдержав боли, моряки опустились на палубные плиты и судорожно глотали воздух, чтобы уравновесить давление.
Неудачи и поломки продолжали преследовать лодку. В ночь на 17 сентября доставляли много нервного напряжения попытки удержать лодку на глубине «шнеркеля» в условиях разбушевавшегося моря и работы одного дизеля. Главмех часами пытался зарядить наши батареи, но этому препятствовало сильное волнение, из-за которого поплавок постоянно застревал в трубе «шнеркеля». Затем без всякого предупреждения лодка вырвалась из-под контроля моего опытного главмеха. Из дизельного отсека донесся плеск воды. Лодка резко осела на корму и пошла вниз под большим углом, совершенно неуправляемой. Главмех с отчаянной решимостью попытался остановить погружение лодки на глубине 285 метров, и после нескольких невероятных усилий она вновь была взята под контроль.
Причина проникновения воды в дизельный отсек оставалась загадкой. Видимо, она как-то прошла внутрь лодки через воздухозаборную трубу «шнеркеля». В днище дизельного отсека скопилось свыше 20 тонн воды, да еще пять в самой трубе. После того как труба вышла оттуда, мы снова опробовали «шнеркель», но вместо воздуха через него в лодку хлынули новые потоки воды, заставив ее продолжить погружение, чреватое катастрофой.
Не оставалось сомнений, наш «шнеркель» оказался недееспособен. Ситуация становилась угрожающей. Мы стояли перед выбором – либо задохнуться под водой, либо подняться на поверхность моря, где нас мог уничтожить противник. Я выбрал всплытие. В этом случае оставался слабый шанс добраться до побережья Ирландии и, скрываясь между скалами, исправить неполадки. Я изменил курс лодки с северо-запада на восток и поднял ее на поверхность штормившего моря. Стрелки бросились к своим автоматическим пушкам. Два моториста сняли с палубы решетки и скрылись в пространстве между легким и прочным корпусами, чтобы выяснить причину неисправности. Левый двигатель громко заревел и потащил лодку сквозь ураганный ветер, громады волн и ливень. Ночь была явно не из разряда обычных, но она держала охотников в портах.
Поскольку погода нам благоприятствовала, я продолжил движение к берегу и полностью перезарядил батареи. Перед закатом мы ушли под воду без приключений. Главмех доложил о неисправности, которую обнаружили мотористы: в воздухозаборнике был сорван поврежденный скрытый фланец. Установка нового фланца могла начаться не раньше вечера.
Мы провели еще одну ночь на поверхности штормового моря, спасавшего нас от преследования. Наконец через два часа ремонтных работ под ударами морских волн мотористы установили новый фланец и полностью перезарядили батареи. После столь невероятной удачи «У-953» нырнула под волну двадцатиметровой высоты.
На следующую ночь в 23.18 мы заметили свет маяка на ирландском побережье, миролюбиво мигавший нам издали. После консультаций со старпомом у перископа я решил, что это маяк Луп близ устья реки Шанон. Через 40 минут после полуночи во время регулярного акустического прослушивания мы услышали разрывы глубинных бомб в той зоне моря, которую пересекли минувшей ночью. Англичане вернулись к охоте за подлодками.
Мотористы приступили к разборке правого дизеля и починке его втулки. Мы в носовых отсеках сосредоточились на том, чтобы удержать под водой лодку на глубине «шнеркеля». В эти опасные напряженные часы до нас доходили короткие радиограммы и новости. Штаб настойчиво рекомендовал немногим одиночным «волкам» следовать в норвежские порты вдоль пограничной линии в 200 метрах от ирландского берега. Однако наблюдения за обстановкой заставили меня подозревать утечку из нашей системы безопасности, благодаря которой британские эсминцы вышли на эту линию первыми. Почти полдюжины подлодок бросили вызов превосходящим силам союзников, и все они, кроме двух, погибли. В помещении центрального поста я получил радиограмму бедствия, продублированную штабом: «Подверглись бомбардировке. Тонем. 62 С. Ш., 01 В. Д. „У-867“. Чуть позже поступила еще одна радиограмма бедствия из того же района: „Дефект в „шнеркеле“. Атакованы с воздуха. Погрузиться не можем. «У-865“. Это была последняя радиограмма лодки. Перед рассветом она была потоплена самолетом.
Позднее в ночь пришло сообщение о том, что крепость Брест пала после четырехнедельной осады. Я вспомнил о капитане Винтере, который, должно быть, сделал все возможное для обороны города. Затем мои мысли перенеслись в Дармштадт. Как там моя семья? Год назад мне сообщили бы об этом. Тогда Дениц еще поддерживал связи со своими капитанами, информируя их о хороших и дурных событиях дома. Но эти дни безвозвратно ушли в прошлое.
Внезапно из рубки донесся голос рулевого:
– Держаться курса невозможно – вышел из строя компас…
В бессильной ярости я выругался. Без гирокомпаса продолжать поход было крайне опасно. Пользоваться запасным магнитным компасом невозможно. Он не был отлажен с того времени, как лодка год назад покинула Киль, и не внушал доверия. Оказавшись в безвыходном положении, я приказал лечь на грунт. Бергер разобрал гирокомпас, предупредив несколько раз, что не имеет ни малейшего представления, как снова его собрать. Весь день вокруг нас бороздили море сторожевые корабли противника. Через 19 часов непрерывной работы Бергеру все же удалось собрать прибор.
20 сентября на рассвете я взял пеленг от маяка Инишбофин. Затем, ожидая встречи с противником, приказал отсоединить «шнеркель» и повел лодку на перископной глубине. Шум от импульсов «асдика» и вращавшихся винтов невидимых кораблей усиливался. Однако я увидел только самолет и скалы острова Клэр. Затем до меня дошло, что нас обмануло новое изобретение англичан. Они разбросали в прибрежных водах звуковые буи, имитировавшие шум гребных винтов и грохот взрывов. Таким образом противник рассчитывал выманить наши подлодки в море, где их могли бы запеленговать сторожевые корабли и уничтожить. Ободренный своим открытием, я повел лодку нормальным ходом.
На следующую ночь море успокоилось и только ложные «громыхалки» нарушали тишину. «У-953» обогнула мыс Эррис и продолжила движение к заливу Донегал. В 03.08 заглох левый дизель. С кормовых отсеков донеслось краткое сообщение:
– Заклинило муфту сцепления.
Я, подобно пирату, грязно выругался, выскочил из своего угла, заменил главмеха на посту управления, чтобы он смог разобраться в причине неисправности. Вскоре он вернулся с неприятным известием. Муфту нужно было демонтировать. С двумя бездействовавшими дизелями лодка продолжала двигаться на электромоторах еще три часа, затем легла на грунт в заливе Слайго. Целый день мотористы, перепачканные маслом и соляркой, трудились при дефиците воздуха с фанатичным упорством. Нашими постоянными спутниками были разрывы глубинных бомб за западным горизонтом и шум «громыха-лок». Через час после полуночи оба дизеля были наконец отремонтированы и «У-953» оторвалась от грунта.
Тяжелый грохот взрывов бомбовых кассет преследовал нас во время движения вдоль скалистого побережья. Рано утром открылся маяк острова Аран, сверкавший под солнцем. С наступлением ночи я взял пеленги от острова Тори, скалы которого высились над океаном, как белоснежные соборы. Ночью «У-953» вошла в Северный пролив. Была заметна бурная деятельность англичан вдоль всей двухсотметровой береговой линии. Мы осторожно продвигались на глубине «шнеркеля» от маяка к маяку и к рассвету добрались до острова Инищтрахалл. В 06.00 наша подлодка наконец прибыла в район охоты. Она легла в засаду на скалистое дно Северного пролива, сберегая силы для атак.
Грохот взрывов на западе не прекращался. «Томми» сбрасывали кассеты глубинных бомб, словно это были малоценные каменные глыбы. Интенсивность бомбардировок снова навела меня на подозрение, что англичане были проинформированы о нашем походе и сосредоточили здесь свои силы, чтобы разделаться со мной и моими партнерами. Однажды поздним вечером в двух милях от нас прошел эсминец, направлявшийся в бухту Лондондерри. Ближе к полночи мы продвинулись на глубине «шнеркеля» на восток, проникая все дальше в глубь пролива, где конвои были вынуждены следовать в стесненных условиях. Мы крейсировали в узких проходах три часа, совершая осторожные маневры, прислушиваясь и прощупывая окружающую обстановку. Затем снова легли на дно в 13 милях к востоку от Иништрахалла. Казалось, здесь, было идеальное место, чтобы затаиться и нанести удар из засады. Постоянный глухой рокот взрывов, доносившийся под водой с запада, и слабый шум от винтов быстро двигавшихся эсминцев свидетельствовали о мощных бомбардировках, производившихся на открытом морском пространстве. Но ни один из британских капитанов не подумал о прибрежных теснинах. Они могли бы легко расправиться с нами в пространстве между берегом и ближайшими минными полями.
– Подлодка покинуть порт готова – команда на своих местах.
– Благодарю. Теперь задраить люки всех переборок, команде надеть спасательные жилеты. Когда будем пересекать бухту, только два-три человека должны оставаться в корпусе.
Клацнули водонепроницаемые двери, подводники облачились в свои желтые спасательные жилеты. Я натянул на себя куртку на овчине, последовал за командой на ходовой мостик и скомандовал приглушенным голосом:
– Отдать носовые и кормовые. Оба мотора на полные обороты, реверсивный ход – прямо руль!
Подлодка бесшумно отошла от пирса и выскользнула в бухту из бетонного убежища кормой вперед. Прошли в ночной тьме первые 300 метров. Никто не заметил нашего ухода.
– Стоп машина! Малый вперед! 20 – влево. Новый курс 20-80.
Я повел лодку к центру пролива между двумя островами. В последний раз я взглянул на уплывавшую в призрачной дымке Ла-Рошель, которая вскоре разделила судьбу Бреста и других портов, осажденных союзниками. Лодка двигалась по темной поверхности залива – последний из «волков» покидал свое логово. Было тяжело расставаться с этим берегом, откуда мы пронесли немецкий флаг через семь морей. У меня было такое ощущение, что все мои прежние походы, все наши огромные жертвы оказались напрасными.
Когда неясные очертания берега скрылись за горизонтом и лодка вышла в горловину бухты, высота прилива стала максимальной. Впереди по правому борту стройная башня маяка на острове Олерон указывала нам путь сквозь ночной туман.
– По правому борту тени. Эсминцы, пеленг 3-40.
В этот момент на нас вышли шесть неприятельских кораблей, едва заметных в открытом море. Однако радиолокационные импульсы не беспокоили. Нас не обнаружила и своя береговая артиллерия. Когда взятый пеленг на призрачный маяк по левому борту показал ] 20 градусов, я изменил курс и повел лодку на юг. «У-953» двигалась медленно, используя в качестве прикрытия черную береговую линию. После того как скрылся маяк, я рискнул запустить дизели. Как только они начали дымить отработанными газами, лодка набрала скорость. Мы шли десять миль вдоль видимого побережья берега под постоянной угрозой быть перехваченными противником. Но, как я и предполагал, неприятельские сторожевики с началом рассвета удалились, чтобы не подвергаться риску обстрела нашими береговыми батареями. Затем я повел лодку в открытое море. Когда на небе погасли звезды, «У-953» ушла под воду. Теперь мы расстались с берегом Бискайского залива навсегда.
На закате второго дня нашего похода разыгрался шторм. Сильный ветер гнал высокую волну, покрывавшую наш «шнеркель». Снабжение корпуса лодки воздухом часто прерывалось, в нем возникал вакуум, приводивший к удушью. От него наши головы буквально раскалывались. Но, несмотря на бушующий шторм, я чувствовал себя великолепно. Под защитой 14-метровой толщи воды и сильного волнения моря запеленговать нас было почти невозможно. Уже давно я не находился в такой безопасной обстановке, неприятности с использованием «шнеркеля» компенсировались снижением угрозы атаки с воздуха.
В эти часы скрытного движения наши радисты при высочайшей бдительности занимались дешифровкой радиограмм из штаба, касающихся «У-953» и нескольких других «волков», все еще остававшихся на плаву. Находясь в помещении центрального поста, я обнаружил в потоке радиограмм и приказ о нашей новой операции. Он состоял в том, что наша лодка совместно с «У-484» и «У-743» должна была заняться патрулированием на западных подступах к Северному проливу. «У-953» предписывалось обеспечить крайний южный фланг этого рубежа.
По окончании сеанса передачи приказов оперативного содержания штаб сообщил нам резюме последних коммюнике верховного командования вермахта. В них говорилось о тяжелых боях и наших потерях в Западной и Южной Франции. Англичане развернули мощное наступление на Бельгию, американцы вышли на линию НамурОрлеан. Мы узнали также, что франко-британские войска движутся на север вдоль реки Рона, а Советы готовы вступить в наши восточные земли. В других сообщениях, тоже удручающих, говорилось о бомбардировках Германии многочисленными эскадрильями бомбардировочной авиации союзников, которые сравнивали с землей наши города и превращали их в печи крематориев. Не было ни одной обнадеживающей вести, ни малейшего намека на остановку в пагубном развитии событий.
В ночь на 10 сентября короткое замыкание кабеля в помещении центрального поста поставило нас на грань катастрофы. Только мгновенная реакция главмеха, затушившего пожар руками в перчатках, спасла нас от аварийного всплытия, чреватого гибелью.
«У-953» шла устойчивым курсом на северо-запад, преодолевая обширные пространства Бискайского залива. Поверхность моря взъерошивали сильные осенние ветры, что затрудняло использование «шнеркеля». В ранние часы 11 сентября, как раз после того, как мы миновали восьмой градус западной долготы, вышла из строя наша центробежная помпа, а без нее мы теряли возможность сохранить способность оставаться на плаву в чрезвычайных обстоятельствах. Унтер-офицер Бергер, старший механик, разобрал помпу и ковырялся в ней до заката, пока она не заработала.
13 сентября, вскоре после полуночи, поступившие из штаба дурные вести касались меня лично. Случилось то, чего я долгое время опасался: под массированную бомбежку попал Дармштадт, где находился новый дом моих родителей. Воздушный налет, происшедший в минувшую ночь, стер с лица земли центр города, десятки тысяч горожан погибли, многие тысячи остались без крова. Родители, переехавшие в город, вопреки моим возражениям, очевидно, снова потеряли все свое имущество – о чем-то более трагичном я и думать не хотел. Надеялся, что они укрылись в ближайшем бомбоубежище.
На следующий день «У-953» взяла курс на северо-запад, следуя вдоль континентального шельфа. Нашему движению под водой пока ничто не мешало, поскольку мы находились вдали от порта. Мы доверяли «шнеркелю» ровно настолько, насколько его отсутствие приводило к гибели другие подлодки.
16 сентября. Через 40 минут после полуночи внезапно заглох дизель с правого борта. Нас начали преследовать аварии. Когда главмех вернулся с кормы, его хмурое лицо выражало тревогу.
– В дизеле лопнула втулка – черт бы его побрал, этот старый хлам.
Внезапное удушье помешало нашему разговору. Поплавок застрял в «шнеркеле», и доступ воздуха в корпус прекратился. Левый дизель высосал почти весь остававшийся в нем воздух, прежде чем был заглушен. Подводники судорожно дышали с выкатившимися из орбит глазами. Главмех опустил лодку под воду в надежде освободить «шнеркель» от поплавка. Однако маневр не дал результатов. Дышать стало еще труднее. Главмех отчаянно жестикулировал, пытаясь побудить своих помощников опустить трубу «шнеркеля» в целях устранения затора. Механики судорожно дергали рычаги, тянули трубу, ухватившись за трос, затем подняли ее простым домкратом. Потянулись мучительные минуты, затем труба освободилась от затора и морская вода устремилась в днище под звуки, напоминавшие полоскание горла. Поплавок с хлопком выскочил из трубы, и она начала всасывать внутрь воздух. Внезапная перемена давления ударила многих по барабанным перепонкам. Не выдержав боли, моряки опустились на палубные плиты и судорожно глотали воздух, чтобы уравновесить давление.
Неудачи и поломки продолжали преследовать лодку. В ночь на 17 сентября доставляли много нервного напряжения попытки удержать лодку на глубине «шнеркеля» в условиях разбушевавшегося моря и работы одного дизеля. Главмех часами пытался зарядить наши батареи, но этому препятствовало сильное волнение, из-за которого поплавок постоянно застревал в трубе «шнеркеля». Затем без всякого предупреждения лодка вырвалась из-под контроля моего опытного главмеха. Из дизельного отсека донесся плеск воды. Лодка резко осела на корму и пошла вниз под большим углом, совершенно неуправляемой. Главмех с отчаянной решимостью попытался остановить погружение лодки на глубине 285 метров, и после нескольких невероятных усилий она вновь была взята под контроль.
Причина проникновения воды в дизельный отсек оставалась загадкой. Видимо, она как-то прошла внутрь лодки через воздухозаборную трубу «шнеркеля». В днище дизельного отсека скопилось свыше 20 тонн воды, да еще пять в самой трубе. После того как труба вышла оттуда, мы снова опробовали «шнеркель», но вместо воздуха через него в лодку хлынули новые потоки воды, заставив ее продолжить погружение, чреватое катастрофой.
Не оставалось сомнений, наш «шнеркель» оказался недееспособен. Ситуация становилась угрожающей. Мы стояли перед выбором – либо задохнуться под водой, либо подняться на поверхность моря, где нас мог уничтожить противник. Я выбрал всплытие. В этом случае оставался слабый шанс добраться до побережья Ирландии и, скрываясь между скалами, исправить неполадки. Я изменил курс лодки с северо-запада на восток и поднял ее на поверхность штормившего моря. Стрелки бросились к своим автоматическим пушкам. Два моториста сняли с палубы решетки и скрылись в пространстве между легким и прочным корпусами, чтобы выяснить причину неисправности. Левый двигатель громко заревел и потащил лодку сквозь ураганный ветер, громады волн и ливень. Ночь была явно не из разряда обычных, но она держала охотников в портах.
Поскольку погода нам благоприятствовала, я продолжил движение к берегу и полностью перезарядил батареи. Перед закатом мы ушли под воду без приключений. Главмех доложил о неисправности, которую обнаружили мотористы: в воздухозаборнике был сорван поврежденный скрытый фланец. Установка нового фланца могла начаться не раньше вечера.
Мы провели еще одну ночь на поверхности штормового моря, спасавшего нас от преследования. Наконец через два часа ремонтных работ под ударами морских волн мотористы установили новый фланец и полностью перезарядили батареи. После столь невероятной удачи «У-953» нырнула под волну двадцатиметровой высоты.
На следующую ночь в 23.18 мы заметили свет маяка на ирландском побережье, миролюбиво мигавший нам издали. После консультаций со старпомом у перископа я решил, что это маяк Луп близ устья реки Шанон. Через 40 минут после полуночи во время регулярного акустического прослушивания мы услышали разрывы глубинных бомб в той зоне моря, которую пересекли минувшей ночью. Англичане вернулись к охоте за подлодками.
Мотористы приступили к разборке правого дизеля и починке его втулки. Мы в носовых отсеках сосредоточились на том, чтобы удержать под водой лодку на глубине «шнеркеля». В эти опасные напряженные часы до нас доходили короткие радиограммы и новости. Штаб настойчиво рекомендовал немногим одиночным «волкам» следовать в норвежские порты вдоль пограничной линии в 200 метрах от ирландского берега. Однако наблюдения за обстановкой заставили меня подозревать утечку из нашей системы безопасности, благодаря которой британские эсминцы вышли на эту линию первыми. Почти полдюжины подлодок бросили вызов превосходящим силам союзников, и все они, кроме двух, погибли. В помещении центрального поста я получил радиограмму бедствия, продублированную штабом: «Подверглись бомбардировке. Тонем. 62 С. Ш., 01 В. Д. „У-867“. Чуть позже поступила еще одна радиограмма бедствия из того же района: „Дефект в „шнеркеле“. Атакованы с воздуха. Погрузиться не можем. «У-865“. Это была последняя радиограмма лодки. Перед рассветом она была потоплена самолетом.
Позднее в ночь пришло сообщение о том, что крепость Брест пала после четырехнедельной осады. Я вспомнил о капитане Винтере, который, должно быть, сделал все возможное для обороны города. Затем мои мысли перенеслись в Дармштадт. Как там моя семья? Год назад мне сообщили бы об этом. Тогда Дениц еще поддерживал связи со своими капитанами, информируя их о хороших и дурных событиях дома. Но эти дни безвозвратно ушли в прошлое.
Внезапно из рубки донесся голос рулевого:
– Держаться курса невозможно – вышел из строя компас…
В бессильной ярости я выругался. Без гирокомпаса продолжать поход было крайне опасно. Пользоваться запасным магнитным компасом невозможно. Он не был отлажен с того времени, как лодка год назад покинула Киль, и не внушал доверия. Оказавшись в безвыходном положении, я приказал лечь на грунт. Бергер разобрал гирокомпас, предупредив несколько раз, что не имеет ни малейшего представления, как снова его собрать. Весь день вокруг нас бороздили море сторожевые корабли противника. Через 19 часов непрерывной работы Бергеру все же удалось собрать прибор.
20 сентября на рассвете я взял пеленг от маяка Инишбофин. Затем, ожидая встречи с противником, приказал отсоединить «шнеркель» и повел лодку на перископной глубине. Шум от импульсов «асдика» и вращавшихся винтов невидимых кораблей усиливался. Однако я увидел только самолет и скалы острова Клэр. Затем до меня дошло, что нас обмануло новое изобретение англичан. Они разбросали в прибрежных водах звуковые буи, имитировавшие шум гребных винтов и грохот взрывов. Таким образом противник рассчитывал выманить наши подлодки в море, где их могли бы запеленговать сторожевые корабли и уничтожить. Ободренный своим открытием, я повел лодку нормальным ходом.
На следующую ночь море успокоилось и только ложные «громыхалки» нарушали тишину. «У-953» обогнула мыс Эррис и продолжила движение к заливу Донегал. В 03.08 заглох левый дизель. С кормовых отсеков донеслось краткое сообщение:
– Заклинило муфту сцепления.
Я, подобно пирату, грязно выругался, выскочил из своего угла, заменил главмеха на посту управления, чтобы он смог разобраться в причине неисправности. Вскоре он вернулся с неприятным известием. Муфту нужно было демонтировать. С двумя бездействовавшими дизелями лодка продолжала двигаться на электромоторах еще три часа, затем легла на грунт в заливе Слайго. Целый день мотористы, перепачканные маслом и соляркой, трудились при дефиците воздуха с фанатичным упорством. Нашими постоянными спутниками были разрывы глубинных бомб за западным горизонтом и шум «громыха-лок». Через час после полуночи оба дизеля были наконец отремонтированы и «У-953» оторвалась от грунта.
Тяжелый грохот взрывов бомбовых кассет преследовал нас во время движения вдоль скалистого побережья. Рано утром открылся маяк острова Аран, сверкавший под солнцем. С наступлением ночи я взял пеленги от острова Тори, скалы которого высились над океаном, как белоснежные соборы. Ночью «У-953» вошла в Северный пролив. Была заметна бурная деятельность англичан вдоль всей двухсотметровой береговой линии. Мы осторожно продвигались на глубине «шнеркеля» от маяка к маяку и к рассвету добрались до острова Инищтрахалл. В 06.00 наша подлодка наконец прибыла в район охоты. Она легла в засаду на скалистое дно Северного пролива, сберегая силы для атак.
Грохот взрывов на западе не прекращался. «Томми» сбрасывали кассеты глубинных бомб, словно это были малоценные каменные глыбы. Интенсивность бомбардировок снова навела меня на подозрение, что англичане были проинформированы о нашем походе и сосредоточили здесь свои силы, чтобы разделаться со мной и моими партнерами. Однажды поздним вечером в двух милях от нас прошел эсминец, направлявшийся в бухту Лондондерри. Ближе к полночи мы продвинулись на глубине «шнеркеля» на восток, проникая все дальше в глубь пролива, где конвои были вынуждены следовать в стесненных условиях. Мы крейсировали в узких проходах три часа, совершая осторожные маневры, прислушиваясь и прощупывая окружающую обстановку. Затем снова легли на дно в 13 милях к востоку от Иништрахалла. Казалось, здесь, было идеальное место, чтобы затаиться и нанести удар из засады. Постоянный глухой рокот взрывов, доносившийся под водой с запада, и слабый шум от винтов быстро двигавшихся эсминцев свидетельствовали о мощных бомбардировках, производившихся на открытом морском пространстве. Но ни один из британских капитанов не подумал о прибрежных теснинах. Они могли бы легко расправиться с нами в пространстве между берегом и ближайшими минными полями.