Страница:
13.30. Лодка движется на перископной глубине. Небо патрулируют самолеты звеньями по четыре-шесть машин. Земли не видно.
13.45. Движение продолжается. Эскадрилья двухмоторных самолетов проносится в миле от нас к северу, едва не задевая поверхность моря.
13.58. С востока появились два «либерейтора». Я убрал перископ и подождал, когда они удалятся.
14.10. Перископ снова над поверхностью. Я убедился, что мы приближались к скалам у оконечности Брестской бухты, и развернул перископ, чтобы проконтролировать обстановку. Со стороны кормы появились три двухмоторных самолета. Я опустил перископ так быстро, как только позволяло подъемное устройство.
14.18. Голубое небо свободно от самолетов. Настал наш час совершить рывок к месту встречи с эскортом и передать радиограмму с запросом помощи.
14.20. Лодка всплыла на поверхность. Когда я вышел на мостик, то чуть не ослеп от солнечных лучей. Закашлял единственный дизель, и измученная подлодка стала медленно набирать скорость. Я нервно следил за небом, а радист в это время настраивал передатчик, чтобы послать радиограмму с просьбой о воздушном прикрытии. Затем последовали бесконечные минуты пребывания в одиночестве на мостике. Лодка ковыляла по контролировавшейся противником зоне, оставляя за собой густой шлейф горючего. Небо необъяснимым образом оставалось свободным от самолетов. Через несколько минут мы достигли условленного места встречи с эскортами. Я повернул лодку на восток, чтобы сократить расстояние до берега. Однако щадящий режим, позволявший нам держаться на поверхности, кончился: за кормой из-за горизонта появились пять двухмоторных самолетов. Мы мгновенно ушли под воду.
Катастрофа. Лодка, лишенная электроэнергии, вышла из-под контроля, пошла вниз с дифферентом на нос и опустилась на дно на глубине 42 метра после мощного толчка. Через несколько секунд прогрохотали разрывы глубинных бомб. В лодку хлынула вода, залила палубные плиты и заполнила днище. Возникла опасность заполнения водой кормового отсека аккумуляторных батарей. Вода сильно утяжелила «У-415». Если противник заставит нас находиться под водой слишком долго, мы уже не сумеем подняться со дна моря.
19.35. От воды закоротило электропривод к нашей единственной действовавшей помпе. Шансы всплыть быстро уменьшилась. В корпусе лодки стало тихо, как в гробнице. Слышалось только, как капает сверху вода. Я задернул зеленую занавеску у своей койки и стал обдумывать, как выйти из положения.
23.00. Помощь с базы могла прийти в любую минуту, если только наш радиосигнал был принят. Я приказал включить акустические приборы, но акустик услышал только шум нашей собственной подлодки.
01.00. Сигналов с востока, где находился порт и откуда должна была прийти помощь, нет. Я рискнул подождать еще два часа, а затем попытаться пройти в бухту самостоятельно.
01.50.
– Прямо по курсу слышу слабый шум гребных винтов, – прозвучал наэлектризовавший меня голос акустика.
Я зашел к нему, надел наушники. Шум от эскортов стал слабеть и скоро умолк. Я физически ощущал на своей спине тонны воды, давившие на нашу лодку. Может, эскорты остановились? Или мы передали неточные координаты? А может, их атаковали самолетами и корабли вернулись в порт?
23.07. Вновь послышался шум и стал постепенно постепенно усиливаться. Стал различаться звук вращающихся винтов. Действовать нужно было быстро, или эскорты повернут назад, никого не обнаружив.
23.08
– Продуть весь балласт.
В цистерны ворвался сжатый воздух, однако «У-415» оставалась неподвижной.
03.09.
– Прекратить продувку цистерн один-три, все на корму.
Лодка по-прежнему не двигалась.
03.10.
– Все в носовой отсек. Продуть все цистерны! – скомандовал я. 03. П.
– Все – на корму… – продолжал командовать я, покрывшись холодным потом.
03.12.
– Все в носовой отсек, быстрей, ребята, быстрей! Сжатый воздух кончился.
03.13.
– Снова все на корму!
Лодка начала осторожно покачиваться. Она кренилась, дрожала, но поднималась все выше и выше, спасая саму себя. У самой поверхности она в последний раз вздрогнула, вырвалась наружу и застыла в полной неподвижности.
Я открыл крышку люка и выскочил в темноту. Перед нами двигались две тени. Я просигналил фонарем, оповестив, что мы в аварийном состоянии и можем двигаться только со скоростью 5 узлов. Немедленно один из эскортов пристроился к нам в кильватер. Так, между двумя кораблями, «У-415» начала медленное движение к порту.
04.45. С трудом маневрируя на одном дизеле, я вел лодку в освещенный квадрат в бетонном укрытии, где на пирсе нас ожидало несколько темных фигур. Нос отпрянул, уткнувшись в бетонную стену, однако швартовы, уже закрепленные на кнехтах, удержали лодку на месте.
Через минуту были перекинуты сходни. Капитан Винтер бросился на борт лодки и крепко пожал мне руку. Он был явно растроган.
– Рад видеть вас и команду. Вам следует хорошо помыться и почиститься, выглядите как пират. Отсылайте парней по комнатам, пусть отдыхают. Увидимся, как только будете готовы ко встрече.
Он повернулся к моим подводникам, отдал честь и затем вернулся на пирс.
Когда я вышел из лодки, то увидел Захсе и Бодденберга, которые вернулись в порт предыдущей ночью. Их лодки были отбуксированы в Брест эскортами, шедшими за эсминцами, перед тем как нашу колонну атаковали самолеты противника.
Я потащился на холм и вышел в свою комнату, искренне поблагодарив свею счастливую звезду. Мне казалось, что «У-415» совершила свой последний поход. Она была так изувечена, что трудно было надеяться на ее возвращение в строй. Теперь командованию придется предоставить мне новую лодку, оснащенную «шнеркелем». Утешившись этим, я принял душ, смыл с себя кровь и пот, завернулся в белые простыни и погрузился в глубокий сон.
В полдень меня разбудила острая боль. Голова ныла от ран, нанесенных шрапнелью. Боль пронзала и все тело в ритме ударов сердца. Яркое солнце слепило глаза. Закончив мучительный процесс одевания, я с трудом добрался до госпиталя, расположенного от нашего жилого корпуса через два здания.
Молодой врач осмотрел раны и сказал:
– Мне придется побрить вам голову.
Я стал возражать, и врач согласился выбрить лишь отдельные участки на моей голове. Он заморозил мой скальп, затем ковырял, резал и сшивал кожу почти час перед тем, как меня отпустить. Оправившись от боли, я навестил раненых старпома и стрелка-зенитчика. За обоими хорошо смотрели. Они быстро выздоравливали и попросили меня не искать для них замену.
Вскоре я выяснил, что вторжение союзников в Нормандию продолжается. Американские десанты на пляжи полуострова Котенин и британские близ Байо еще можно было сбросить в море. Наши оборонительные линии понесли серьезные потери, но не были прорваны. Между тем жалкие остатки германского подводного флота получили еще один сокрушительный удар. В месяц, предшествовавший шести дням июня, было потоплено 25 наших подлодок. Общее число потерь возросло до невероятной цифры – 440 судов. У нас осталось только 60 подлодок для отражения десанта. Большинство из них базировалось в портах побережья Норвегии и Бискайского залива. Участвовали в операциях против десанта союзников только 15 подлодок, вышедших из Бреста. Из восьми, отправленных на самоубийство без «шнеркелей», навсегда пропало пять, три спасшихся – «У-415», «У-413» и «У-256» – только случайно избежали гибели. В результате тяжелых потерь командование отменило безумный приказ передвигаться в надводном положении и таранить корабли неприятеля. Благодаря этому был отсрочен окончательный разгром германского подводного флота. Что касается семи подлодок, оснащенных «шнеркелями», которые вместе с нами ушли из Брестской бухты 6 июня, их судьба пока оставалась неизвестной. Пять других лодок со «шнеркелями» были направлены в Ла-Манш из Атлантики, чтобы компенсировать наши потери, но только две прибыли туда. Таким образом, в первую фазу вторжения союзников мы потеряли минимум 12 подлодок.
«У-415» поместили в сухой док. Практически все в ней нуждалось в укреплении и замене, от сильно деформированного корпуса до двух пришедших в негодность баллеров рулей. Главмех определил около 500 серьезных поломок, однако этот перечень был сокращен до 55 из-за нехватки запасных деталей и времени. Каждую лодку отправляли в море как можно скорее, даже если она не совсем была пригодна к бою. «У-415» со всеми ее бедами должны были за две недели каким-то образом отремонтировать.
Пока продолжались ремонтные работы, я продолжал требовать установления «шнеркеля» на мою подлодку, однако все требования постоянно отклонялись под тем предлогом, что наши эшелоны с техникой не могли добраться в Брест из-за диверсий французских подпольщиков. В отчаянии я попытался нанять грузовик, чтобы отправиться за «шнеркелем» самому, но мне не разрешили идти на риск трансконтинентальной поездки. Дефицит в самом обычном оборудовании и запчастях был настолько велик, что пришлось разобрать на части «У-256» для переоснащения «У-413» и «У-415». Бодденберга, командира «У-265», и его команду отправили на родину для получения новых назначений.
С отъездом Бодденберга мы с Захсе остались последними капитанами подлодок в Бресте. Мы понимали, что люди, отдававшие нам приказы, утратили чувство, реальности и даже здравый смысл. Но нас научили выполнять приказы, разумные и не очень, и поэтому были обречены на гибель вместе с «У-415» и «У-413». Мы никогда не оглашали свои тайные мысли, никогда не упоминали в разговорах друг с другом о возможности. неизбежной и бессмысленной смерти, а старались сосредоточиться на выполнении своих обязанностей, слушая с возрастающей тревогой новости из Нормандии, в том числе официальные сообщения верховного командования вермахта и более точные свидетельства с полей сражений к северу от нас.
В течение второй и третьей недели вторжения англоамериканские войска постепенно закрепились на полуострове Котенин, затем прорвали наш фронт на двух участках и начали наступление на запад. Однако на фронт бросили новые немецкие дивизии, и мы еще надеялись, что он будет удержан. В это же время положение наших подводных сил продолжало ухудшаться. «У-247» со «шнеркелем» серьезно пострадала от бомбардировок эсминцев и была вынуждена вернуться в порт до того, как вышла в Ла-Манш. «У-269», другая подлодка со «шнеркелем» под командованием Ула, была потоплена близ южного побережья Англии. Пять подлодок, оснащенных этими приборами, вышедшие наконец из норвежских портов, были потоплены одна за другой через короткие промежутки времени. К 30 июня операции наших подлодок, начавшиеся во время вторжения союзников, завершились полным провалом. Мы потопили всего пять союзных транспортов и два эсминца, а потеряли 22 подлодки.
В последние дни июня командование преподнесло мне неприятный сюрприз. На борт подлодки прибыли три молодых, неопытных офицера, чтобы заменить наших ветеранов. Новички должны были пойти с нами в свой первый и, скорее всего, роковой поход. Команда встретила их с нескрываемым скептицизмом. Уход опытных офицеров создал вакуум в управлении лодкой, который заполнить мог только я один. 30 июня «У-415» уже была признана пригодной для нового похода.
Накануне выхода в море я получил из дома письмо. В нем сообщалось, что родители и сестра переехали в Дармштадт – столицу земли Гессен. Труди осенью ждала ребенка. Сообщение это меня обрадовало, однако я был огорчен решением отца снова переехать в город, где семья будет постоянно находиться под угрозой воздушных налетов. Я так и написал в своем ответном письме домой. Я не писал родным о том, как близко вокруг меня ходит смерть, закончив свое послание бодрым «до свидания». В моем положении это пожелание походило на черный юмор.
Глава 22
13.45. Движение продолжается. Эскадрилья двухмоторных самолетов проносится в миле от нас к северу, едва не задевая поверхность моря.
13.58. С востока появились два «либерейтора». Я убрал перископ и подождал, когда они удалятся.
14.10. Перископ снова над поверхностью. Я убедился, что мы приближались к скалам у оконечности Брестской бухты, и развернул перископ, чтобы проконтролировать обстановку. Со стороны кормы появились три двухмоторных самолета. Я опустил перископ так быстро, как только позволяло подъемное устройство.
14.18. Голубое небо свободно от самолетов. Настал наш час совершить рывок к месту встречи с эскортом и передать радиограмму с запросом помощи.
14.20. Лодка всплыла на поверхность. Когда я вышел на мостик, то чуть не ослеп от солнечных лучей. Закашлял единственный дизель, и измученная подлодка стала медленно набирать скорость. Я нервно следил за небом, а радист в это время настраивал передатчик, чтобы послать радиограмму с просьбой о воздушном прикрытии. Затем последовали бесконечные минуты пребывания в одиночестве на мостике. Лодка ковыляла по контролировавшейся противником зоне, оставляя за собой густой шлейф горючего. Небо необъяснимым образом оставалось свободным от самолетов. Через несколько минут мы достигли условленного места встречи с эскортами. Я повернул лодку на восток, чтобы сократить расстояние до берега. Однако щадящий режим, позволявший нам держаться на поверхности, кончился: за кормой из-за горизонта появились пять двухмоторных самолетов. Мы мгновенно ушли под воду.
Катастрофа. Лодка, лишенная электроэнергии, вышла из-под контроля, пошла вниз с дифферентом на нос и опустилась на дно на глубине 42 метра после мощного толчка. Через несколько секунд прогрохотали разрывы глубинных бомб. В лодку хлынула вода, залила палубные плиты и заполнила днище. Возникла опасность заполнения водой кормового отсека аккумуляторных батарей. Вода сильно утяжелила «У-415». Если противник заставит нас находиться под водой слишком долго, мы уже не сумеем подняться со дна моря.
19.35. От воды закоротило электропривод к нашей единственной действовавшей помпе. Шансы всплыть быстро уменьшилась. В корпусе лодки стало тихо, как в гробнице. Слышалось только, как капает сверху вода. Я задернул зеленую занавеску у своей койки и стал обдумывать, как выйти из положения.
23.00. Помощь с базы могла прийти в любую минуту, если только наш радиосигнал был принят. Я приказал включить акустические приборы, но акустик услышал только шум нашей собственной подлодки.
01.00. Сигналов с востока, где находился порт и откуда должна была прийти помощь, нет. Я рискнул подождать еще два часа, а затем попытаться пройти в бухту самостоятельно.
01.50.
– Прямо по курсу слышу слабый шум гребных винтов, – прозвучал наэлектризовавший меня голос акустика.
Я зашел к нему, надел наушники. Шум от эскортов стал слабеть и скоро умолк. Я физически ощущал на своей спине тонны воды, давившие на нашу лодку. Может, эскорты остановились? Или мы передали неточные координаты? А может, их атаковали самолетами и корабли вернулись в порт?
23.07. Вновь послышался шум и стал постепенно постепенно усиливаться. Стал различаться звук вращающихся винтов. Действовать нужно было быстро, или эскорты повернут назад, никого не обнаружив.
23.08
– Продуть весь балласт.
В цистерны ворвался сжатый воздух, однако «У-415» оставалась неподвижной.
03.09.
– Прекратить продувку цистерн один-три, все на корму.
Лодка по-прежнему не двигалась.
03.10.
– Все в носовой отсек. Продуть все цистерны! – скомандовал я. 03. П.
– Все – на корму… – продолжал командовать я, покрывшись холодным потом.
03.12.
– Все в носовой отсек, быстрей, ребята, быстрей! Сжатый воздух кончился.
03.13.
– Снова все на корму!
Лодка начала осторожно покачиваться. Она кренилась, дрожала, но поднималась все выше и выше, спасая саму себя. У самой поверхности она в последний раз вздрогнула, вырвалась наружу и застыла в полной неподвижности.
Я открыл крышку люка и выскочил в темноту. Перед нами двигались две тени. Я просигналил фонарем, оповестив, что мы в аварийном состоянии и можем двигаться только со скоростью 5 узлов. Немедленно один из эскортов пристроился к нам в кильватер. Так, между двумя кораблями, «У-415» начала медленное движение к порту.
04.45. С трудом маневрируя на одном дизеле, я вел лодку в освещенный квадрат в бетонном укрытии, где на пирсе нас ожидало несколько темных фигур. Нос отпрянул, уткнувшись в бетонную стену, однако швартовы, уже закрепленные на кнехтах, удержали лодку на месте.
Через минуту были перекинуты сходни. Капитан Винтер бросился на борт лодки и крепко пожал мне руку. Он был явно растроган.
– Рад видеть вас и команду. Вам следует хорошо помыться и почиститься, выглядите как пират. Отсылайте парней по комнатам, пусть отдыхают. Увидимся, как только будете готовы ко встрече.
Он повернулся к моим подводникам, отдал честь и затем вернулся на пирс.
Когда я вышел из лодки, то увидел Захсе и Бодденберга, которые вернулись в порт предыдущей ночью. Их лодки были отбуксированы в Брест эскортами, шедшими за эсминцами, перед тем как нашу колонну атаковали самолеты противника.
Я потащился на холм и вышел в свою комнату, искренне поблагодарив свею счастливую звезду. Мне казалось, что «У-415» совершила свой последний поход. Она была так изувечена, что трудно было надеяться на ее возвращение в строй. Теперь командованию придется предоставить мне новую лодку, оснащенную «шнеркелем». Утешившись этим, я принял душ, смыл с себя кровь и пот, завернулся в белые простыни и погрузился в глубокий сон.
В полдень меня разбудила острая боль. Голова ныла от ран, нанесенных шрапнелью. Боль пронзала и все тело в ритме ударов сердца. Яркое солнце слепило глаза. Закончив мучительный процесс одевания, я с трудом добрался до госпиталя, расположенного от нашего жилого корпуса через два здания.
Молодой врач осмотрел раны и сказал:
– Мне придется побрить вам голову.
Я стал возражать, и врач согласился выбрить лишь отдельные участки на моей голове. Он заморозил мой скальп, затем ковырял, резал и сшивал кожу почти час перед тем, как меня отпустить. Оправившись от боли, я навестил раненых старпома и стрелка-зенитчика. За обоими хорошо смотрели. Они быстро выздоравливали и попросили меня не искать для них замену.
Вскоре я выяснил, что вторжение союзников в Нормандию продолжается. Американские десанты на пляжи полуострова Котенин и британские близ Байо еще можно было сбросить в море. Наши оборонительные линии понесли серьезные потери, но не были прорваны. Между тем жалкие остатки германского подводного флота получили еще один сокрушительный удар. В месяц, предшествовавший шести дням июня, было потоплено 25 наших подлодок. Общее число потерь возросло до невероятной цифры – 440 судов. У нас осталось только 60 подлодок для отражения десанта. Большинство из них базировалось в портах побережья Норвегии и Бискайского залива. Участвовали в операциях против десанта союзников только 15 подлодок, вышедших из Бреста. Из восьми, отправленных на самоубийство без «шнеркелей», навсегда пропало пять, три спасшихся – «У-415», «У-413» и «У-256» – только случайно избежали гибели. В результате тяжелых потерь командование отменило безумный приказ передвигаться в надводном положении и таранить корабли неприятеля. Благодаря этому был отсрочен окончательный разгром германского подводного флота. Что касается семи подлодок, оснащенных «шнеркелями», которые вместе с нами ушли из Брестской бухты 6 июня, их судьба пока оставалась неизвестной. Пять других лодок со «шнеркелями» были направлены в Ла-Манш из Атлантики, чтобы компенсировать наши потери, но только две прибыли туда. Таким образом, в первую фазу вторжения союзников мы потеряли минимум 12 подлодок.
«У-415» поместили в сухой док. Практически все в ней нуждалось в укреплении и замене, от сильно деформированного корпуса до двух пришедших в негодность баллеров рулей. Главмех определил около 500 серьезных поломок, однако этот перечень был сокращен до 55 из-за нехватки запасных деталей и времени. Каждую лодку отправляли в море как можно скорее, даже если она не совсем была пригодна к бою. «У-415» со всеми ее бедами должны были за две недели каким-то образом отремонтировать.
Пока продолжались ремонтные работы, я продолжал требовать установления «шнеркеля» на мою подлодку, однако все требования постоянно отклонялись под тем предлогом, что наши эшелоны с техникой не могли добраться в Брест из-за диверсий французских подпольщиков. В отчаянии я попытался нанять грузовик, чтобы отправиться за «шнеркелем» самому, но мне не разрешили идти на риск трансконтинентальной поездки. Дефицит в самом обычном оборудовании и запчастях был настолько велик, что пришлось разобрать на части «У-256» для переоснащения «У-413» и «У-415». Бодденберга, командира «У-265», и его команду отправили на родину для получения новых назначений.
С отъездом Бодденберга мы с Захсе остались последними капитанами подлодок в Бресте. Мы понимали, что люди, отдававшие нам приказы, утратили чувство, реальности и даже здравый смысл. Но нас научили выполнять приказы, разумные и не очень, и поэтому были обречены на гибель вместе с «У-415» и «У-413». Мы никогда не оглашали свои тайные мысли, никогда не упоминали в разговорах друг с другом о возможности. неизбежной и бессмысленной смерти, а старались сосредоточиться на выполнении своих обязанностей, слушая с возрастающей тревогой новости из Нормандии, в том числе официальные сообщения верховного командования вермахта и более точные свидетельства с полей сражений к северу от нас.
В течение второй и третьей недели вторжения англоамериканские войска постепенно закрепились на полуострове Котенин, затем прорвали наш фронт на двух участках и начали наступление на запад. Однако на фронт бросили новые немецкие дивизии, и мы еще надеялись, что он будет удержан. В это же время положение наших подводных сил продолжало ухудшаться. «У-247» со «шнеркелем» серьезно пострадала от бомбардировок эсминцев и была вынуждена вернуться в порт до того, как вышла в Ла-Манш. «У-269», другая подлодка со «шнеркелем» под командованием Ула, была потоплена близ южного побережья Англии. Пять подлодок, оснащенных этими приборами, вышедшие наконец из норвежских портов, были потоплены одна за другой через короткие промежутки времени. К 30 июня операции наших подлодок, начавшиеся во время вторжения союзников, завершились полным провалом. Мы потопили всего пять союзных транспортов и два эсминца, а потеряли 22 подлодки.
В последние дни июня командование преподнесло мне неприятный сюрприз. На борт подлодки прибыли три молодых, неопытных офицера, чтобы заменить наших ветеранов. Новички должны были пойти с нами в свой первый и, скорее всего, роковой поход. Команда встретила их с нескрываемым скептицизмом. Уход опытных офицеров создал вакуум в управлении лодкой, который заполнить мог только я один. 30 июня «У-415» уже была признана пригодной для нового похода.
Накануне выхода в море я получил из дома письмо. В нем сообщалось, что родители и сестра переехали в Дармштадт – столицу земли Гессен. Труди осенью ждала ребенка. Сообщение это меня обрадовало, однако я был огорчен решением отца снова переехать в город, где семья будет постоянно находиться под угрозой воздушных налетов. Я так и написал в своем ответном письме домой. Я не писал родным о том, как близко вокруг меня ходит смерть, закончив свое послание бодрым «до свидания». В моем положении это пожелание походило на черный юмор.
Глава 22
Поздним темным вечером 2 июля мои подводники начали прибывать на борт лодки небольшими группами, стараясь не вызывать подозрений о нашем скором выходе в море. Такая конспирация понадобилась для того, чтобы скрыть уход лодки от ночной смены французских докеров. В полночь мы сняли швартовы с кнехтов. Я отвел лодку от бетонного бункера и направил ее в ночную тьму. В 02.00 «У-415» начала свой последний поход, все еще без «шнеркеля».
Как только лодка достигла достаточной глубины под килем, мы ушли под воду. Для экономии горючего двигались на малых оборотах на запад. Я получил задание действовать в 200-мильной прибрежной зоне, приблизительно в 80 милях от побережья. Мы должны были не допускать входа в Брестскую бухту эсминцев и десантных судов противника. «У-415» превратилась сейчас в призрак. С ограничением подвижности, сомнительной боеспособностью, с крайней потребностью всплывать для вентиляции воздуха и подзарядки аккумуляторных батарей в условиях постоянной угрозы воздушного нападения подлодка стала плавающим гробом, мишенью для атак самолетов противника, всегда готовых отправить ее на дно.
Когда занялся новый день, я посадил лодку на дно. Ее нос касался песчаного дна, как голова пасущейся лошади. Все двигатели были запущены, а приборы выключены, команда отправлена спать. С началом отлива лодка снялась со дна, поднялась на поверхность, продвинулась дальше в море, затем снова залегла на дно. Эти маневры повторялись через равные промежутки времени. Во вторую ночь мы рискнули провести пять бесконечных минут на поверхности, вентилируя отсеки. В связи с усилением импульсов «асдика» ушли под воду и продолжили свое бесшумное движение в погруженном положении близко ко дну. Грохот взрывов, спорадически доносившийся со стороны Ла-Манша, напоминал нам о том, что англичане находились в постоянном поиске целей.
Через 40 часов «У-415» прибыла в заданный район. На самых малых оборотах мы проследовали под водой |j на 30-метровой глубине к северу. Наш акустик не услышал ни малейшего шума, напоминавшего звук вращавшихся гребных винтов. К концу дня, когда приблизился момент всплытия, наши сердца забились сильнее и чаще. Затем мы поднялись на поверхность в ночной тишине.
Чуть больше 20 минут «томми» нас не беспокоили. Затем стали появляться их самолеты. Мы совершили срочное погружение. В момент, когда толща морской воды закрыла подлодку, на нас посыпался град глубинных бомб. Внезапная бомбардировка подействовала ошеломляюще на моего нового главмеха. Неспособный управлять лодкой, он привел ее в хаотическое движение. Мы чувствовали себя как во время езды на «Американских горках» и стояли перед опасной альтернативой: либо рухнуть на дно, либо всплыть на поверхность и подставить себя под смертельный удар противника. Я бросился на место главмеха, вывел лодку из беспорядочного движения, выровнял ее и добился, чтобы она медленно двигалась на ровном киле. Затем, глубоко вздохнув, сказал своему ошеломленному главмеху:
– Действуй так, Зельде. Вот наш курс. Все еще потрясенный, он взялся за выполнение своих обязанностей. Моряк впервые попал под бомбежку, впервые так близко ощутил смерть. Я понимал, что вынужден буду мириться с его неподготовленностью, пока он не освоится в боевой обстановке.
С первой бомбардировкой начался наш танец смерти. Всю ночь мы жадно ловили мгновения, чтобы вынырнуть на поверхность моря для подзарядки батарей и вентиляции воздуха. За час до рассвета во время нашего последнего за ночь всплытия удалось почти что завершить подзарядку батарей. После оглушительных разрывов боезарядов очередной бомбовой кассеты мы затаились в глубине, измученные, истощенные и усталые.
Эсминцы союзников, которые мы должны были атаковать и уничтожить, не появлялись ни на третий, ни на четвертый день. По ночам я опускал лодку на дно, где было так тихо, что различалось только дыхание людей и слабый скрежет от носа лодки, тершегося о песок. Однако потребность в воздухе и электроэнергии вынуждала нас продолжить опасные всплытия и погружения под грохот разрывов глубинных бомб. И все же «У-415» упорно дожидалась появления кораблей противника. В то время как пилоты королевских ВВС не жалели средств для уничтожения нашей и других одиночных подлодок, британские корабли не обращали на нас внимания. Ни один из них не появлялся в районе патрулирования. Я тщательно обследовал в течение недели наш квадрат, но не встретил ни одного эсминца или десантного судна союзников. На девятую ночь бесполезного патрулирования я дерзнул проверить бдительность британских пилотов передачей радиограммы на базу следующего содержания: «Район патрулирования свободен от судоходства. Ждем новых указаний».
Сразу же за передачей мы скрылись под водой и на глубине 25 метров стали дожидаться ответа из штаба. Он приказал нам вернуться в Брест. Мы совершили обратный переход всего за 42 часа на волнах прибывавшего прилива, перенесшего нас в горловину Брестской бухты. Поздним вечером 13 июля мы прибыли к месту встречи с эскортом. Скорое всплытие, быстрый ответ на позывные эскорта, и «У-415» последовала за ним в порт.
В 22.25 я осторожно привел свою лодку в бункер под защиту семиметрового бетонного навеса. Ее двигатели заглохли. Когда капитан Винтер перешел по сходням на борт лодки, он увидел зеленые лица моих подводников, выстроившихся на палубе. Винтер принял мой рапорт и приветствовал команду улыбкой, прикрывающей его глубокую озабоченность. Обойдя строй, повернулся ко мне и сказал приглушенным голосом:
– Вас отозвали для особого задания. Свяжитесь с моим старшим морским инженером и обсудите с ним вопросы, требующие немедленного решения. В течение трех дней вы должны быть готовы. Только это время мы можем выделить вам на подготовку.
Я отдал честь и взобрался на мостик. Здесь инженер флотилии беседовал с моим главмехом. Я расслышал, как он говорит ему:
– … И я предлагаю не позднее 07.00 вывести лодку из бухты. Есть возражения?
Возражения были у меня. Я не спал 10 часов, команда измучилась и тоже нуждалась в отдыхе. Пришлось мрачно сказать старпому:
– Приготовьте лодку к маневрам ровно в 09.00. Скажите коку, чтобы он разбудил меня в 07.00. Вопросы есть?
– Пока нет, герр обер-лейтенант.
– Отлично, распустите команду. Позаботьтесь о том, чтобы сегодня вечером были исключены любые попойки, или мне придется наказать виновных.
Медленно просыпаясь, я еще слышал в туманных сновидениях грохот разрывов глубинных бомб. Последние разрывы заставили меня открыть глаза. Я убедился, что нахожусь не в море, а в своей комнате в порту и кто-то колотит кулаками в мою дверь. Полусонный, приоткрыл внутреннюю дверь и прокричал в вестибюль:
– Достаточно, я слышу!
Через входную дверь донесся голос дневального:
– Герр обер-лейтенант, вы должны были выйти в море в семь, но сейчас уже десять. С семи утра мы пытаемся вас разбудить.
– Благодарю. Сходите в бункер и скажите, что я буду через десять минут.
Сердитый на себя за то, что проспал, я быстро оделся, спустился по лестнице, прыгая через пять ступенек, и при свете яркого солнца отправился дальше вниз по извилистой тропинке в бункер. Когда я свернул в дверной проем, то увидел свою лодку. Она двигалась кормой вперед с дымившими дизелями. Меня взорвало. Старпом не имел права выводить ее без моих указаний. Как раз тогда, когда я обдумывал форму выговора, воздух потряс грохочущий взрыв. На том месте, где только что стояла лодка, в небо взметнулся мощный фонтан воды. Затем корма «У-415» поднялась из воды, будто один из концов плавающего бревна, выбросив за борт двух подводников. Мощные струи воды обрушились на лодку. «У-415» подорвалась на мине. Она развернулась правым бортом и двинулась по инерции к каменному ограждению внутренней бухты.
На мгновение зрелище гибнувшей лодки парализовало меня. Придя в себя, я прыгнул в моторную лодку и помчался к «У-415». Дойдя до пирса, лодка ударилась носом в каменную стену. В этот момент я уже был рядом с ней. Мотористы и матросы выбирались из корпуса через рубочный люк с кровоточившими ранами, бледные и потрясенные. Одни хромали, другие тащились кое-как. Лодка начала крениться на левый борт. Я забрался на нее, влез на мостик и стал помогать подводникам выбираться из узкого отверстия люка.
– В кормовых отсеках есть еще люди, мертвые или без сознания, – сказал моторист.
– Перетаскивай их в помещение центрального поста! – крикнул я ему.
Моторист не ответил.
Раненые продолжали подниматься по трапу. Некоторые повредили руки, другие – ноги. Когда поток людей снизу иссяк, я спустился в помещение центрального поста. За мной последовали два унтер-офицера, оставшиеся невредимыми. Внутри корпуса все было разрушено. Трубы, патрубки, переходники, рубильники, вентили, другие детали оборудования валялись на плитах палубы и в днище. Струя грязной вонючей воды била сквозь широкую трещину в корпусе в кормовой торпедный отсек, быстро заполняя лодку. Три подводника в тяжелом состоянии лежали на палубных плитах дизельного отсека. Еще двое распластались между электромоторами в кормовой секции. В то время как подлодка заполнялась маслянистой жидкостью и постепенно кренилась на левый борт, трое из нас таскали тяжелые тела мотористов в носовые отсеки. Кто-то открыл передний люк, который находился еще над водой. Общими усилиями мы вытащили мотористов из корпуса и погрузили их на одну из моторных лодок, подошедших к «У-415».
Крен подлодки стал угрожающим. Ее корму поглотило море. Как только я перебрался в моторку, старая добрая рабочая лошадка, скользнув по каменной стене, опрокинулась на левый борт. Ее палуба скрылась в темной бездне моря. Затем, дернувшись в последний раз кверху, рубка и мостик опустились в воду, и вся подлодка ушла на дно. «У-415» больше не существовало.
Я еще не оторвал взгляда от места гибели подлодки, когда пирса коснулась моторка. Ко мне, прихрамывая, подошел крайне обескураженный старпом. Раздраженный его самовольным выводом лодки из бункера, я крикнул:
– За это вам придется ответить, старпом!
– Герр обер-лейтенант, мне приказал вывести лодку со стоянки главный инженер флотилии. Он ждал вас целый час и потерял терпение.
– Главный инженер не начальник вам, старпом. Он не может приказывать, когда дело касается лодки. Вам следовало бы это знать. А сейчас соберите всех, кто не пострадал, и пересчитайте. Я буду сопровождать раненых в госпиталь.
– Полагаю, герр обер-лейтенант, двое из наших людей погибли.
– Да, я видел, как их подбросило вверх. Возьмите моторку и поищите их в бухте. Может, тела плавают где-нибудь. Найдете и сообщите мне об этом немедленно.
Мощный взрыв привлек внимание экипажей других подлодок, а также докеров, рабочих и служащих верфей. Было много желающих помочь. Когда мы несли тяжелораненых к санитарным машинам, я смог рассмотреть их. У всех были переломы ног. Ступни перекручены назад, пальцы ног сплющены. Одни повредили внутренние органы и стонали от боли, другие находились в бессознательном состоянии, их головы кровоточили.
Я сел в санитарной машине рядом с тяжело раненным электриком, и она помчалась по улицам Бреста под вой сирен. Мне пришло в голову, что «У-415» подорвалась на мине 14 июля в национальный праздник Франции – День взятия Бастилии. Гибель «У-415» была подарком англичан французам в этот день. Моя лодка подорвалась на мине, сброшенной ночью 28 мая. На грохот ее дизелей среагировал звукоулавливающий часовой механизм. И все же я решил, что судьба оказалась благосклонной к «У-415». Она не была потоплена в море, где мы нашли бы свою могилу, а погибла в порту, где оставались шансы на спасение. Почему я не проснулся вовремя? Почему старпом уступил требованиям главного инженера? Эти вопросы мучили меня. И почему я пережил тысячу бомбовых ударов в море, когда другие погибали? Видимо, я не был нужен ни небесам, ни преисподней.
Когда я прибыл в госпиталь, часть из моих пострадавших подводников уже лежали на операционном столе. Пятеро спасенных нами из кормовых отсеков все еще не приходили в сознание. Переломы ног и рук не носили тяжелого характера, однако врачи сообщили, что Два моряка получили серьезные травмы спины. Травмы черепа и сотрясения мозга получили еще двое. Они пострадали, когда ударились о палубные плиты. Уходя из госпиталя, я оставил там 14 своих ребят.
Вернувшись на базу, я встретил расстроенного капитана Винтера. Главный инженер уже сообщил ему о своем роковом приказе. Поскольку должность его считалась второй по значению в командовании базой, Винтер оказался в затруднительном положении. В сложившихся обстоятельствах он не располагал возможностью привлечь к ответственности вышестоящего начальника, а я мог только добиться увольнения старпома. Однако я простил первого вахтенного, оправдывавшегося тем, что не решился противоречить главному инженеру. Я убедил себя, что старпом только выполнил приказ вышестоящей инстанции.
Потеря «У-415» лишь пополнила статистику гибели нашего подводного флота. В течение двух первых недель июля – во время моего последнего похода – мы потеряли 11 подлодок, не оснащенных «шнеркелями». Почти все, чем располагала база. Еще две лодки со «шнеркелями» были потоплены в Ла-Манше, сократив численность подлодок, направленных для противодействия десантам союзников, до пяти. С потерей «У-415» «У-413» осталась единственной подлодкой без «шнеркеля» из тех, что вышли в море вечером 6 июня. Она все еще находилась в сухом доке, ожидая конца ремонтных работ.
Между тем пять оставшихся подлодок со «шнеркелями» использовали свои устройства для забора воздуха, чтобы оставаться в погруженном положении и не подвергаться воздушным ударам противника. Они продолжали рейды в Ла-Манше и даже достигли некоторых успехов, «У-953» потопила три эсминца, «У-984» послала на дно три транспорта и один сторожевик, того же добилась «У-763».
Как только лодка достигла достаточной глубины под килем, мы ушли под воду. Для экономии горючего двигались на малых оборотах на запад. Я получил задание действовать в 200-мильной прибрежной зоне, приблизительно в 80 милях от побережья. Мы должны были не допускать входа в Брестскую бухту эсминцев и десантных судов противника. «У-415» превратилась сейчас в призрак. С ограничением подвижности, сомнительной боеспособностью, с крайней потребностью всплывать для вентиляции воздуха и подзарядки аккумуляторных батарей в условиях постоянной угрозы воздушного нападения подлодка стала плавающим гробом, мишенью для атак самолетов противника, всегда готовых отправить ее на дно.
Когда занялся новый день, я посадил лодку на дно. Ее нос касался песчаного дна, как голова пасущейся лошади. Все двигатели были запущены, а приборы выключены, команда отправлена спать. С началом отлива лодка снялась со дна, поднялась на поверхность, продвинулась дальше в море, затем снова залегла на дно. Эти маневры повторялись через равные промежутки времени. Во вторую ночь мы рискнули провести пять бесконечных минут на поверхности, вентилируя отсеки. В связи с усилением импульсов «асдика» ушли под воду и продолжили свое бесшумное движение в погруженном положении близко ко дну. Грохот взрывов, спорадически доносившийся со стороны Ла-Манша, напоминал нам о том, что англичане находились в постоянном поиске целей.
Через 40 часов «У-415» прибыла в заданный район. На самых малых оборотах мы проследовали под водой |j на 30-метровой глубине к северу. Наш акустик не услышал ни малейшего шума, напоминавшего звук вращавшихся гребных винтов. К концу дня, когда приблизился момент всплытия, наши сердца забились сильнее и чаще. Затем мы поднялись на поверхность в ночной тишине.
Чуть больше 20 минут «томми» нас не беспокоили. Затем стали появляться их самолеты. Мы совершили срочное погружение. В момент, когда толща морской воды закрыла подлодку, на нас посыпался град глубинных бомб. Внезапная бомбардировка подействовала ошеломляюще на моего нового главмеха. Неспособный управлять лодкой, он привел ее в хаотическое движение. Мы чувствовали себя как во время езды на «Американских горках» и стояли перед опасной альтернативой: либо рухнуть на дно, либо всплыть на поверхность и подставить себя под смертельный удар противника. Я бросился на место главмеха, вывел лодку из беспорядочного движения, выровнял ее и добился, чтобы она медленно двигалась на ровном киле. Затем, глубоко вздохнув, сказал своему ошеломленному главмеху:
– Действуй так, Зельде. Вот наш курс. Все еще потрясенный, он взялся за выполнение своих обязанностей. Моряк впервые попал под бомбежку, впервые так близко ощутил смерть. Я понимал, что вынужден буду мириться с его неподготовленностью, пока он не освоится в боевой обстановке.
С первой бомбардировкой начался наш танец смерти. Всю ночь мы жадно ловили мгновения, чтобы вынырнуть на поверхность моря для подзарядки батарей и вентиляции воздуха. За час до рассвета во время нашего последнего за ночь всплытия удалось почти что завершить подзарядку батарей. После оглушительных разрывов боезарядов очередной бомбовой кассеты мы затаились в глубине, измученные, истощенные и усталые.
Эсминцы союзников, которые мы должны были атаковать и уничтожить, не появлялись ни на третий, ни на четвертый день. По ночам я опускал лодку на дно, где было так тихо, что различалось только дыхание людей и слабый скрежет от носа лодки, тершегося о песок. Однако потребность в воздухе и электроэнергии вынуждала нас продолжить опасные всплытия и погружения под грохот разрывов глубинных бомб. И все же «У-415» упорно дожидалась появления кораблей противника. В то время как пилоты королевских ВВС не жалели средств для уничтожения нашей и других одиночных подлодок, британские корабли не обращали на нас внимания. Ни один из них не появлялся в районе патрулирования. Я тщательно обследовал в течение недели наш квадрат, но не встретил ни одного эсминца или десантного судна союзников. На девятую ночь бесполезного патрулирования я дерзнул проверить бдительность британских пилотов передачей радиограммы на базу следующего содержания: «Район патрулирования свободен от судоходства. Ждем новых указаний».
Сразу же за передачей мы скрылись под водой и на глубине 25 метров стали дожидаться ответа из штаба. Он приказал нам вернуться в Брест. Мы совершили обратный переход всего за 42 часа на волнах прибывавшего прилива, перенесшего нас в горловину Брестской бухты. Поздним вечером 13 июля мы прибыли к месту встречи с эскортом. Скорое всплытие, быстрый ответ на позывные эскорта, и «У-415» последовала за ним в порт.
В 22.25 я осторожно привел свою лодку в бункер под защиту семиметрового бетонного навеса. Ее двигатели заглохли. Когда капитан Винтер перешел по сходням на борт лодки, он увидел зеленые лица моих подводников, выстроившихся на палубе. Винтер принял мой рапорт и приветствовал команду улыбкой, прикрывающей его глубокую озабоченность. Обойдя строй, повернулся ко мне и сказал приглушенным голосом:
– Вас отозвали для особого задания. Свяжитесь с моим старшим морским инженером и обсудите с ним вопросы, требующие немедленного решения. В течение трех дней вы должны быть готовы. Только это время мы можем выделить вам на подготовку.
Я отдал честь и взобрался на мостик. Здесь инженер флотилии беседовал с моим главмехом. Я расслышал, как он говорит ему:
– … И я предлагаю не позднее 07.00 вывести лодку из бухты. Есть возражения?
Возражения были у меня. Я не спал 10 часов, команда измучилась и тоже нуждалась в отдыхе. Пришлось мрачно сказать старпому:
– Приготовьте лодку к маневрам ровно в 09.00. Скажите коку, чтобы он разбудил меня в 07.00. Вопросы есть?
– Пока нет, герр обер-лейтенант.
– Отлично, распустите команду. Позаботьтесь о том, чтобы сегодня вечером были исключены любые попойки, или мне придется наказать виновных.
Медленно просыпаясь, я еще слышал в туманных сновидениях грохот разрывов глубинных бомб. Последние разрывы заставили меня открыть глаза. Я убедился, что нахожусь не в море, а в своей комнате в порту и кто-то колотит кулаками в мою дверь. Полусонный, приоткрыл внутреннюю дверь и прокричал в вестибюль:
– Достаточно, я слышу!
Через входную дверь донесся голос дневального:
– Герр обер-лейтенант, вы должны были выйти в море в семь, но сейчас уже десять. С семи утра мы пытаемся вас разбудить.
– Благодарю. Сходите в бункер и скажите, что я буду через десять минут.
Сердитый на себя за то, что проспал, я быстро оделся, спустился по лестнице, прыгая через пять ступенек, и при свете яркого солнца отправился дальше вниз по извилистой тропинке в бункер. Когда я свернул в дверной проем, то увидел свою лодку. Она двигалась кормой вперед с дымившими дизелями. Меня взорвало. Старпом не имел права выводить ее без моих указаний. Как раз тогда, когда я обдумывал форму выговора, воздух потряс грохочущий взрыв. На том месте, где только что стояла лодка, в небо взметнулся мощный фонтан воды. Затем корма «У-415» поднялась из воды, будто один из концов плавающего бревна, выбросив за борт двух подводников. Мощные струи воды обрушились на лодку. «У-415» подорвалась на мине. Она развернулась правым бортом и двинулась по инерции к каменному ограждению внутренней бухты.
На мгновение зрелище гибнувшей лодки парализовало меня. Придя в себя, я прыгнул в моторную лодку и помчался к «У-415». Дойдя до пирса, лодка ударилась носом в каменную стену. В этот момент я уже был рядом с ней. Мотористы и матросы выбирались из корпуса через рубочный люк с кровоточившими ранами, бледные и потрясенные. Одни хромали, другие тащились кое-как. Лодка начала крениться на левый борт. Я забрался на нее, влез на мостик и стал помогать подводникам выбираться из узкого отверстия люка.
– В кормовых отсеках есть еще люди, мертвые или без сознания, – сказал моторист.
– Перетаскивай их в помещение центрального поста! – крикнул я ему.
Моторист не ответил.
Раненые продолжали подниматься по трапу. Некоторые повредили руки, другие – ноги. Когда поток людей снизу иссяк, я спустился в помещение центрального поста. За мной последовали два унтер-офицера, оставшиеся невредимыми. Внутри корпуса все было разрушено. Трубы, патрубки, переходники, рубильники, вентили, другие детали оборудования валялись на плитах палубы и в днище. Струя грязной вонючей воды била сквозь широкую трещину в корпусе в кормовой торпедный отсек, быстро заполняя лодку. Три подводника в тяжелом состоянии лежали на палубных плитах дизельного отсека. Еще двое распластались между электромоторами в кормовой секции. В то время как подлодка заполнялась маслянистой жидкостью и постепенно кренилась на левый борт, трое из нас таскали тяжелые тела мотористов в носовые отсеки. Кто-то открыл передний люк, который находился еще над водой. Общими усилиями мы вытащили мотористов из корпуса и погрузили их на одну из моторных лодок, подошедших к «У-415».
Крен подлодки стал угрожающим. Ее корму поглотило море. Как только я перебрался в моторку, старая добрая рабочая лошадка, скользнув по каменной стене, опрокинулась на левый борт. Ее палуба скрылась в темной бездне моря. Затем, дернувшись в последний раз кверху, рубка и мостик опустились в воду, и вся подлодка ушла на дно. «У-415» больше не существовало.
Я еще не оторвал взгляда от места гибели подлодки, когда пирса коснулась моторка. Ко мне, прихрамывая, подошел крайне обескураженный старпом. Раздраженный его самовольным выводом лодки из бункера, я крикнул:
– За это вам придется ответить, старпом!
– Герр обер-лейтенант, мне приказал вывести лодку со стоянки главный инженер флотилии. Он ждал вас целый час и потерял терпение.
– Главный инженер не начальник вам, старпом. Он не может приказывать, когда дело касается лодки. Вам следовало бы это знать. А сейчас соберите всех, кто не пострадал, и пересчитайте. Я буду сопровождать раненых в госпиталь.
– Полагаю, герр обер-лейтенант, двое из наших людей погибли.
– Да, я видел, как их подбросило вверх. Возьмите моторку и поищите их в бухте. Может, тела плавают где-нибудь. Найдете и сообщите мне об этом немедленно.
Мощный взрыв привлек внимание экипажей других подлодок, а также докеров, рабочих и служащих верфей. Было много желающих помочь. Когда мы несли тяжелораненых к санитарным машинам, я смог рассмотреть их. У всех были переломы ног. Ступни перекручены назад, пальцы ног сплющены. Одни повредили внутренние органы и стонали от боли, другие находились в бессознательном состоянии, их головы кровоточили.
Я сел в санитарной машине рядом с тяжело раненным электриком, и она помчалась по улицам Бреста под вой сирен. Мне пришло в голову, что «У-415» подорвалась на мине 14 июля в национальный праздник Франции – День взятия Бастилии. Гибель «У-415» была подарком англичан французам в этот день. Моя лодка подорвалась на мине, сброшенной ночью 28 мая. На грохот ее дизелей среагировал звукоулавливающий часовой механизм. И все же я решил, что судьба оказалась благосклонной к «У-415». Она не была потоплена в море, где мы нашли бы свою могилу, а погибла в порту, где оставались шансы на спасение. Почему я не проснулся вовремя? Почему старпом уступил требованиям главного инженера? Эти вопросы мучили меня. И почему я пережил тысячу бомбовых ударов в море, когда другие погибали? Видимо, я не был нужен ни небесам, ни преисподней.
Когда я прибыл в госпиталь, часть из моих пострадавших подводников уже лежали на операционном столе. Пятеро спасенных нами из кормовых отсеков все еще не приходили в сознание. Переломы ног и рук не носили тяжелого характера, однако врачи сообщили, что Два моряка получили серьезные травмы спины. Травмы черепа и сотрясения мозга получили еще двое. Они пострадали, когда ударились о палубные плиты. Уходя из госпиталя, я оставил там 14 своих ребят.
Вернувшись на базу, я встретил расстроенного капитана Винтера. Главный инженер уже сообщил ему о своем роковом приказе. Поскольку должность его считалась второй по значению в командовании базой, Винтер оказался в затруднительном положении. В сложившихся обстоятельствах он не располагал возможностью привлечь к ответственности вышестоящего начальника, а я мог только добиться увольнения старпома. Однако я простил первого вахтенного, оправдывавшегося тем, что не решился противоречить главному инженеру. Я убедил себя, что старпом только выполнил приказ вышестоящей инстанции.
Потеря «У-415» лишь пополнила статистику гибели нашего подводного флота. В течение двух первых недель июля – во время моего последнего похода – мы потеряли 11 подлодок, не оснащенных «шнеркелями». Почти все, чем располагала база. Еще две лодки со «шнеркелями» были потоплены в Ла-Манше, сократив численность подлодок, направленных для противодействия десантам союзников, до пяти. С потерей «У-415» «У-413» осталась единственной подлодкой без «шнеркеля» из тех, что вышли в море вечером 6 июня. Она все еще находилась в сухом доке, ожидая конца ремонтных работ.
Между тем пять оставшихся подлодок со «шнеркелями» использовали свои устройства для забора воздуха, чтобы оставаться в погруженном положении и не подвергаться воздушным ударам противника. Они продолжали рейды в Ла-Манше и даже достигли некоторых успехов, «У-953» потопила три эсминца, «У-984» послала на дно три транспорта и один сторожевик, того же добилась «У-763».