Страница:
Метцендорфер подождал. Себастиан озабоченно покачал головой и сказал:
- Кроме того, нас не удовлетворяли его условия. Речь шла об образовании акционерного общества с нашим девятнадцатипроцентным участием. Мы настаиваем в таких случаях на доле в двадцать пять процентов, обеспечивающей нам право вето.
Это было Метцендорферу ясно. В акциях воплощался капитал общества. Владея более чем пятьюдесятью процентами акций, можно было при голосовании провести или провалить любое решение, если у другого акционера не было более двадцати пяти процентов. А с другой стороны, этих двадцати пяти процентов было достаточно, чтобы наложить вето на любое решение.
Но вообще-то Себастиан вел переговоры?
- По поручению, разумеется, - ответил тот любезно и удивленно, - не для себя. - Он чуть помедлил. - Я здесь директор, - прибавил он, - я блюду интересы этой фирмы. Личного честолюбия у меня нет. Кроме того, Альтбауэр показался мне человеком недостаточно серьезным.
Метцендорфер подождал.
Себастиан объяснил:
- Он, правда, получил высшее техническое образование, но и только. Он не был предпринимателем, хотя, - и тут на лице Себастиана показалось подобие улыбки, - предпринимал наверняка многое. Смутно припоминаю, что одно время он владел архитектурной мастерской в Мюнхене, покупал участки, пытался получать подряды на строительство, немножко спекулировал землей - н-да, увы, это и все! - Он умолк.
За спиной Метцендорфера открылась дверь, он услыхал тихий шорох. Себастиан взглянул в сторону двери. Лицо его было серьезно, он покачал головой и сказал, обращаясь не к Метцендорферу:
- Еще три минуты терпения, пожалуйста!
Адвокат понял, что это было сказано секретарше и что этим отмерено, урезано время, которое ему осталось здесь просидеть.
Он заторопился.
- Могу ли я попросить вас, господин директор, рассказать мне хоть что-нибудь о проекте Альтбауэра? - спросил Метцендорфер в высшей степени вежливо.
- Сказать могу только вот что, - ответил Себастиан значительно холоднее, - Альтбауэр познакомился в Саудовской Аравии с одним довольно влиятельным американцем и сумел заинтересовать его неким строительным проектом, реализовать который предполагалось во Франции.
Себастиан уже поднимался, и Метцендорфер быстро спросил:
- А какого рода был этот проект? Можно узнать?
Директор окончательно встал. Ему пришлось взглянуть на Метцендорфера снизу вверх, это его не смутило. Он ответил любезно:
- Я дал вам все сведения о господине Альтбауэре, какими располагал. Я, как и любой гражданин, заинтересован в том, чтобы помочь правосудию в нашем государстве. В конце концов, Альтбауэр убит. Даже если ваш друг стрелял не в него, этот факт при самом доброжелательном отношении к вам и к преступнику сбрасывать со счета нельзя. А с тех пор как меня посетил Альтбауэр, прошло несколько лет, и подробностей его проекта я уже не помню. Это, пожалуй, естественно.
Стараясь шагать за Себастианом как можно медленнее, адвокат осмелился спросить еще:
- А в Пассау… Я слышал, что он отсюда… - Себастиан не повернулся; Метцендорферу показалось, что тот ускорил шаг. Адвокат поспешил: - Вы не могли бы сказать мне, к кому… - Он не окончил фразы.
Себастиан сказал у двери, которой вскоре достиг:
- Нет, к сожалению. Я уже сказал, что с тех пор, как меня посетил Альтбауэр, прошло несколько лет. Недавно он пытался пробиться ко мне через другое лицо. - (Об этом Метцендорфер знал больше!) - Я отказал в аудиенции. И мне, стало быть, неизвестно, куда поехал господин Альтбауэр. - Маленькая рука уже легла на дверную ручку и опустила ее, когда Себастиан наконец обернулся и, бросив куда-то, может быть и на Метцендорфера, приветливый взгляд сквозь стекла в тонкой оправе, сказал: - Если память мне не изменяет, то господин Альтбауэр выразил в разговоре по телефону желание продать какие-то снимки, сделанные им в Саудовской Аравии. Но присягнуть в этом я не решился бы. Может быть, это указание поможет вам. Благодарю за визит.
Он отворил дверь, сделал легкий поклон, и Метцендорфер увидел через щель, как вскочила секретарша в соседней комнате.
Адвокат тоже поклонился и ответил:
- Очень признателен вам, господин директор, за уделенное мне время! Всего доброго!
Затем он прошел мимо трех безымянных дверей и мимо той, на которой значились титул «Директор» и фамилия «Себастиан». Покинув странно обставленный кабинет, он вновь окунулся в холодную атмосферу автоматического конвейера, и только теперь, вероятно, благодаря этому контрасту, весь разговор показался ему каким-то сном наяву. У него было такое чувство, будто он шагает по облакам: легко, но, того гляди, оступишься. Выйдя из здания, он остановился, зажмурился. Небо было светлое, хотя и бледное. Оно ослепило его. Он взглянул на стоянку: полно машин, море автомобильных крыш - наши компаньоны! Медленно, задерживаясь на каждой ступеньке, спускался Метцендорфер по лестнице, подходившей к парадному с трех сторон. Он был в растерянности.
Очертания Альтбауэра, наметившиеся в разговоре с комиссаром Гролем довольно ясно, теперь расплылись: человек с образованием, обделывал дела на Востоке, спекулировал земельными участками и на них обанкротился, высмотрел большой объект во Франкфурте и три года его обхаживал, а значит, все это долгое время находил у кого-то денежную поддержку; человек, который считал этот объект достойным того, чтобы в нем участвовала одна из крупнейших строительных фирм Федеративной республики, но не постеснялся подбить разбитную горничную на противозаконный поступок и пробраться в номер собственного посредника, - такой человек не очень-то поддавался однозначным определениям.
Незнакомец, которого воображал себе Метцендорфер, был вор, мелкий жулик, мошенник самого низкого пошиба и вполне мог забраться на дачу Брумеруса.
А Альтбауэр - разве он походил на воришку, который вместе с сообщником или сообщницей врывается в чужой дом, чтобы стянуть, так сказать, белье с веревки? Нет, он не походил на него!
Открывая дверцу машины, Метцендорфер оторопел: его осенила некая мысль. Спустя несколько минут он изучал на почтамте указатель дорог.
Сухая особа, обслуживавшая адвоката, наблюдала за ним, покуда он просматривал почтовый список газет. Она пыталась извлечь языком хлебную крошку, застрявшую у нее справа между мостом и верхней десной.
Тем не менее Метцендорфер не торопился. Он смахнул со лба рыжую прядь и еще раз просмотрел список, прежде чем достал записную книжку и записал туда заголовок «Баварская стража», ответственный редактор Хебзакер.
Поблагодарив ее и пожелав ей всего доброго, он вернул список сухой особе, которая молча сунула его под стойку, все еще занятая своими зубами.
Когда Метцендорфер проехал мангеймский автомобильный мост через Неккар и повернул на Гейдельберг, он стал взвешивать оставшиеся возможности. Он мог вернуться домой и пренебречь результатами своих поисков, сделать вид, словно он вовсе не ездил во Франкфурт, чтобы найти следы человека по фамилии Альтбауэр. Он мог сложить веером добытые карты и предложить комиссару Гролю сыграть; ему было, правда, ясно, что толку от этого будет немногим больше, чем от возвращения домой: в таком положении Гроль вряд ли позволит ему взять взятку; проигрыша не миновать. Он мог, наконец, - он взглянул на часы на щитке приборов - еще раз рискнуть и поискать новых следов; но дорога туда, где он, может быть, на них нападет, была далека, к тому же он был уверен, что встретит противников, которые не побоятся сыграть и крупно. А он уже устанет и, может быть, даже потеряет там несколько дней, чтобы в конце концов оказаться перед такой же пустотой, как сейчас.
Была ли это пустота? Всего несколько секунд назад он ответил бы: да. Но вдруг он усомнился в этом.
Он видел себя мчащимся по автостраде среди сотен других машин, и даже сейчас, днем, эти предупредительные, эти угрожающие надписи действовали ему на нервы: 100 километров! 100 километров! Мысли его ушли в сторону: зачем вообще выпускать более быстрые машины? Зачем ему покупать новый автомобиль? Его «мерседес» все еще легко брал барьер предельной скорости! Так почему он вообще собирался приобрести «боргвард изабеллу»? Неужели, сидя рядом с Брумерусом, он тоже проникся заботой о престиже?
Ах да, Брумерус! Он мысленно снял перед ним шляпу. Порядочный малый! Несмотря ни на что! История, в которой тот был замешан, оставалась неприятной, и вина его во всех осложнениях сомнению не подлежала. Но, набросившись на комиссара из-за заметки в скандальной газетенке - и по праву, сказал себе адвокат, ведь заметка была противная и причиняла ущерб деловой репутации, - он не стал больше нападать на него. Брумерус не подал жалобу на Гроля, он избавил чиновника от неприятных объяснений с начальством.
Кстати, Брумерусу тоже, наверно, любопытно, что за птица этот непрошеный гость его дачи. Метцендорфер подумал о том, когда ему представится случай проинформировать на этот счет Брумеруса.
Показалась башня Гейдельбергского замка.
Метцендорфер все еще не знал, какое решение он примет сегодня.
Глава восьмая
Фоторедактор Венцель Мария Даллингер, 48 лет, католического вероисповедания, женатый, отец пяти дочерей, привык, публикуя снимки, снабжать их подписями в манере журнала «Шпигель». Он считал эту манеру современной, а современным, как ему давно стало ясно, он обязан был быть, чтобы удержаться на своем месте и не уступить его пройдохам-мальчишкам, вертевшимся в редакции и метившим на повышение по службе.
Он, Венцель Мария Даллингер, щеголявший большой, с блюдце, тонзурой в темно-каштановых волосах, родившийся и конфирмованный в Пассау, сочетавшийся здесь гражданским и церковным браком и здесь же, в Пассау, произведший на свет своих детей, повидал мир как турист лишь один раз, съездив после войны в Париж, зато как солдат побывал довольно далеко на Востоке (но об этом он не любил вспоминать); своей осведомленностью в экономических, политических и социальных проблемах Востока и Запада, Севера и Юга он был обязан, следовательно, почти целиком своей редакторской деятельности в «Баварской страже», первоначально чисто местной газете, которая лишь в последние годы, благодаря честолюбию ее владельца и главного редактора, пыталась распространить свое влияние до Мюнхена, Регенсбурга и дальше, хотя пока что прозябала во франконской глуши. В этом честолюбии Венцель Мария Даллингер усматривал опасность для себя. Он не хватал звезд с неба, и связей с сильными мира сего у него не было, он с великим трудом пробился от должности репортера немудреной газетки сперва к должности стажера, затем - редактора местной хроники и, наконец, к должности редактора-иллюстратора.
Сгребая в архиве конверты, битком набитые фотографиями, он тихо вздохнул. Он думал, как, не имея снимков с места происшествия, проиллюстрировать столкновение легковой машины с поездом на переезде без шлагбаума. Он отказался от этой затеи, хотя в ушах его и застрял начальственный голос: «Люди не хотят читать, они хотят видеть!Мы живем в век зрения!» Это был голос Хебзакера, владельца и ответственного редактора.
Даллингер еще раз вздохнул, потянулся к телефону, сообщил редактору рубрики «Бавария» о своей неудаче, терпеливо выслушал, морщась, его сдержанную брань - «Баварская стража» была газетой христианско-католической - и осторожно положил трубку. В этот момент в дверь постучали.
Даллингер недовольно обернулся: пора идти домой, жена и дети ждали его к ужину. Стук прозвучал настойчивее. Даллингер не ответил, вместо этого он подошел к шкафу и вынул из него свое пальто. Он увидел, как, вежливо отворив дверь, в комнату вошел какой-то незнакомый ему человек, тощий, рыжеватый.
- Что вам угодно? - неприязненно спросил Даллингер.
- Я говорю с господином Даллингером? - спросил незнакомец.
- Именно с ним! - ответил Даллингер в обычном стиле равнодушных газетчиков и в той же манере прибавил:- Только у господина Даллингера сейчас нет времени, он должен выполнить одно срочное задание редакции.
Незнакомец закрыл дверь.
- Метцендорфер, - представился он, - из Байрейта.
Редактор молча уставился на него и медленно надел пальто.
- У меня есть для вас, - продолжал Метцендорфер, - интересная серия фотографий. - Он подождал.
Даллингер по-прежнему молчал. У фоторепортеров и графиков всегда имелись для него исключительно интересные серии; а потом обычно оказывалось, что это ничтожные однодневки.
- Из Саудовской Аравии, - прибавил, подумав, Метцендорфер и поднял правую бровь.
Даллингер застегнул первую пуговицу.
- Ах, - сказал он: звучать это должно было пренебрежительно.
Адвокат сделал несколько шагов в глубь комнаты. Он слабо улыбнулся.
- Да, - сказал он, - я был в тех краях.
- Гм, - отозвался Даллингер, занявшись следующей пуговицей. - Прием у короля, да? Подписание договора при дворе, что ли?
- Я был там с одним знакомым, - добавил Метцендорфер, скрывая радость, которую доставил ему ответ Даллингера, и поправился: - С одним компаньоном.
Редактор не стал больше медлить. Он опять повернулся к шкафу, вытащил оттуда маленькую баварскую шляпу и, прикрыв сначала тонзуру, энергично напялил ее на лоб. При этом он сказал, не глядя на Метцендорфера:
- Это никого не интересует. Таких фотографий - навалом, хороших и плохих. «Баварская стража» - газета солидная. Но из тех краев нам подошли бы, пожалуй, какие-нибудь истории о королеве или о гареме, да, что-нибудь в этом роде. - Он окинул взглядом письменный стол, дернул ручку ящика, проверяя, заперт ли он, и прибавил: - Всего несколько дней назад тут приходил один, предлагал то же самое. Фотографии еще здесь, у меня, надо будет отослать их ему. Я не мог вернуть их сразу, у него есть протекция в верхах. - Даллингер вздохнул. - Но у вас, слава богу, ее нет. Так что не будем терять время.
- Куда отослать? - с любопытством спросил Метцендорфер.
- О чем вы? - недоуменно спросил в свою очередь Даллингер.
- О фотографиях, - ответил адвокат, теперь все-таки взволнованно, - куда вы должны отослать фотографии, сделанные в Саудовской Аравии?
- Понятия не имею, - сказал Даллингер, снова уже совершенно равнодушно. - Где-нибудь, наверно, записан адрес. - Он вдруг взглянул на Метцендорфера и недоверчиво спросил: - А вас-топочему это интересует?
- Потому что дело идет об убийстве, - ответил Метцендорфер без промедления.
- Ах, - ошеломленно сказал Даллингер. Последовала долгая пауза, во время которой он почти машинально положил шляпу на стол и начал расстегивать пальто. Дойдя до верхней пуговицы, он остановился. Видимо, он хорошенько подумал. Он спросил: - Почему вы не сказали этого сразу?
- Потому что хотел узнать, - ответил адвокат, - был ли здесь Альтбауэр!
- Альтбауэр, - сказал редактор, - боже мой, да ведь это же он и есть, тот с фотографиями!
- Был! - поправил его Метцендорфер. - Был, господин Даллингер. Альтбауэр мертв!
- Господи! - воскликнул Даллингер, забыв о верхней пуговице, которую успел вынуть из петли только наполовину. - Что будет, когда узнает шеф! Ведь он же направил его ко мне!
- Это второе, - констатировал адвокат, заставляя себя держаться спокойно, - что я хотел узнать!
Вдруг Даллингер всполошился: он сделал несколько быстрых шагов к Метцендорферу, порывисто схватил его за плечо и воскликнул:
- Послушайте, господин, послушайте! Не дай бог, если до шефа дойдет, что вы узнали это от меня! - Он потряс его за плечо. - Я же не имею права разглашать редакционную информацию! Это может… - Он вдруг умолк.
Адвокату стало даже жаль Даллингера: побитый, растерянный, тот производил такое тяжелое впечатление, вероятно, потому, что поначалу вел себя нагло.
В эти секунды Метцендорфер заглянул в душу Даллингера и понял, что тот шел по жизни, как по льду, толщина которого неизвестна, зная лишь, что под этим льдом - бездна, и испытывая перед ней ужас, потому что лед мог сломаться, а плавать он не умел. Это был человек, которому перестроиться трудно. Весь мир, кроме его родного города, казался ему чужбиной, а где он мог найти здесь второе такое место? Возможно, думал Метцендорфер, даже весьма вероятно, что теперешний страх его необоснован, но это был старый страх, годами копившийся под кожей и сейчас вдруг прорвавшийся. Но адвокат понял также, что это состояние редактора дает ему, Метцендорферу, неожиданный козырь. Спокойно и стараясь при этом завоевать доверие Даллингера, он сказал:
- Я не хочу вредить вам, господин Даллингер. Я даже прошу прощения, что пытался узнать кое-что таким способом. - Даллингер пробормотал что-то невнятное. Пожав плечами, Метцендорфер немного повысил голос: - Но уж поскольку так вышло, нам придется поговорить, не правда ли?
Даллингер машинально поглядел на часы.
- Меня ждет жена, - сказал он автоматически. Метцендорфер промолчал. Редактор посмотрел на него смущенно. - В Пассау меня знает любой… Может быть, вы проводите меня до дома? - Он быстро прибавил: - Только… держась немного позади меня?
Метцендорфер подумал, что он все больше запутывается в странной для себя роли: брести через город Пассау за почти незнакомым тебе человеком! Тем не менее он сказал:
- Как вам будет угодно, господин Даллингер, ?
Тот схватил свою баварскую шляпу. С облегчением - адвокат это почувствовал.
Затем Метцендорфер пошел за Даллингером. Адвокат видел, как тот приподнимал шляпу через каждые три-четыре шага: здесь его и правда знали почти все.
И будет трудно, подумал адвокат озабоченно, выяснить что-либо незаметно, тайком.
Жена Даллингера была не в восторге от незваного гостя. Маленькая, тихая, невзрачная, она походила скорее на какую-нибудь серую букашку, чем на мотылька. Дети шумели вовсю. Никто этого, казалось, не замечал.
Среди шума редактор пытался занять своего гостя, но дальше нескольких несвязных и пустых фраз дело не двинулось. Единственное, что действительно узнал Метцендорфер, - это то, что Даллингер зарабатывал около тысячи в месяц; негусто, подумал адвокат, во всяком случае слишком мало, чтобы трепетать перед кем-либо в этой лавочке, в том числе и перед «владельцем и главным редактором».
После еды жена Даллингера выдворила детей, убрала посуду и исчезла сама; в тот вечер Метцендорфер больше не увидел ее.
Даллингер остался с ним в той же комнате, где проходил ужин, они сидели за слишком большим и слишком тяжелым столом, на стульях с жесткими спинками. На стене висела картина - баварский народный танец на фоне снежных горных вершин, - на темном буфете на вязаной салфетке стояли расписанная цветами пустая ваза и рядом с ней латунный пеликан, изделие художественной промышленности. Вся комната была темная, до блеска отполированная, без единой пылинки, покрытый коричневым лаком пол тускло отсвечивал.
Редактор посмотрел на свои костлявые пальцы и с усилием, словно ему предстояло сделать признание, сказал:
- Пожалуй, я сразу расскажу вам все. Так будет проще. Господин Альтбауэр, видите ли, пришел ко мне в редакцию несколько дней назад; он с первого взгляда мне не понравился. Так уж он держался. И, будь моя воля, я его тут же выпроводил бы, но он пришел с рекомендацией от шефа.. Этого я не люблю, ведь в таких случаях я вынужден брать снимки или рисунки, и либо они потом не идут, потому что никуда не годятся, и тогда начинаются неприятности из-за гонорара, либо я их печатаю, а они потом не нравятся шефу, и у меня опять неприятности. - Заметив, что он рискует отвлечься от темы, редактор слегка вздохнул и сказал: - Да, значит, господин Альтбауэр! Он принес мне снимки, сделанные в Саудовской Аравии, а также во Франции, но все одно и то же, пейзажи и фабрики, какие-то деревни, местные жители - ничего нового, да и снято к тому же плохо, иногда вяло. Просто любительские фотографии. Двадцать лет назад мы бы такое наверняка напечатали и еще бы гордились, но сегодня!.. Конечно, мы - политическая газета, но и газета массовая, потому что без масс политику делать нельзя. И мы конкурируем с иллюстрированными журналами, они нас обогнали, они формируют вкус, так что нам надо поспевать за ними.
Это слетало у него с языка очень легко; у Метцендорфера складывалось впечатление, что Даллингер излагал журналистские принципы своего шефа. Но адвокат знал, что ему нужно терпение, если он хочет вытянуть из недоверчивого редактора что-либо конкретное.
- Так вот, я отодвинул от себя к Альтбауэру лежавшие на столе фотографии и сказал, что мы не можем использовать их. Тут он взъярился и так посмотрел на меня, но не стал кричать, нет, только губы у него сузились, и он зашипел: «Черта с два! Он хочет оставить меня с носом, ваш шеф! Я затеял проект, миллионный проект! Я все наладил, и договоры подписаны. Но когда этот проект был у меня почти что в кармане, в Париже в НАТО вдруг заявили, что им требуется письменное согласие западногерманского правительства. Я тут же связался со своим мюнхенским партнером, чтобы тот получил такое письмо у министра, и партнер мне ответил, что получит, а позднее, что письмо есть и чтобы я приезжал. А приехав во Франкфурт, я узнаю, что меня хотят выкинуть из моего проекта, а вместо меня в дело войдут другие, и один из них - ваш шеф, потому что это он добыл письмо от министра. Вот так. Но я всадил в этот проект все свои деньги, у меня нет ни гроша, и я сказал вашему шефу, что мне не на что даже добраться отсюда до Мюнхена, если он не даст мне взаймы. Он вернет свои деньги, ведь мне как-никак причитается компенсация за мою долю в сделке, так что он сможет вычесть мой долг. Но он только ухмыльнулся, он ведь человек бездушный, и сказал, что размеры компенсации ему пока неизвестны, так что лучше мне просто продать его газете снимки, которые я привез из Саудовской Аравии. И поэтому я здесь, и вы их купите!»
Метцендорфер чувствовал, что эта сцена произвела на Даллингера сильное впечатление: тот весь раскраснелся, повторяя рассказ Альтбауэра, - мысленно он снова видел его перед собой и слышал его слова!
Редактор проглотил слюну, посмотрел снизу вверх на адвоката и, преодолев внутреннее сопротивление, сказал:
- Я сразу понял, что Альтбауэр не лжет. Наш шеф - именно такой человек, в этом он весь! Оставить с носом, да… - Он погрузился в свои мысли.
Метцендорфер молчал. Он смотрел на латунного пеликана, единственный светлый предмет в этой темной, мещанской квартире, и думал, оставил ли Даллингер услышанное при себе или поведал обо всем жене. Нет, оставил при себе, заключил Метцендорфер, и поэтому сейчас из него бьет фонтаном, как из артезианской скважины.
Подняв глаза, Даллингер сказал:
- И я купил у него фотографии по архивной расценке, чтобы отделаться от него, а потом я собирался отослать их ему, - Он помолчал, закусив губы, и добавил: - Теперь я отделался от него - окончательно!
Метцендорфер понял, что Даллингеру больше сказать нечего. Адвокат решил бросить ни к чему не обязывающую фразу. Он сказал:
- Да, это славная история.
- Можно и так сказать, - пробормотал Даллингер.
Метцендорфер подумал и спросил:
- Считаете ли вы, господин Даллингер, что мне следует поговорить с вашим шефом? О нашей встрече я, конечно, не стал бы упоминать.
- Нет, - ответил Даллингер сразу. - Это не имеет смысла. От него вы ничего не узнаете. - Метцендорфер подождал. Редактор прибавил: - Кто занимается журналистикой, тот всегда осторожен. Он знает, что информация может стоить ему всего. А уж если он ввязывается и в политику, то тем более! Да и что еще мог бы он вам сказать?
- Например, кто были партнеры Альтбауэра, - ответил Метцендорфер.
- Бог ты мой, - сказал Даллингер, - именно об этом он не проронит ни слова. Да и что это вам дало бы? Альтбауэр убит. Верно. Вы сами сказали мне уже, что убил его некто Маран. Чего же вы еще хотите! Все и так ясно!
Правда, смущенно подумал Метцендорфер, чего я, собственно, еще хочу? Он почувствовал вдруг почти неодолимую усталость. Он протер указательными пальцами уголки глаз и подумал, что завтра вернется в свою контору, отказавшись от бесполезных поисков, не дававших ничего, что могло бы помочь Марану.
Чтобы не обрывать беседу резко и не обижать редактора, он спросил:
- А вам-то известно, что за проект был у Альтбауэра в кармане?
- Нет, - ответил Даллингер, - он сказал только что-то насчет «хаузинга». О характере этих проектов мы, журналисты, осведомлены довольно точно. Речь идет обычно либо о подрядах на строительство казарм и аэродромов для американцев, либо о «хаузинге», то есть о жилищах для них. Ведь им разрешается привозить с собой целые семьи. Вся штука в том, чтобы получить такой заказ, причем на правах главного подрядчика!
Эту практику Метцендорфер знал. Как адвокат, он и сам уже составлял подобные договоры. Тут дело шло о миллионах. Главные подрядчики основывали фирму. Эта фирма получала от соответствующей американской инстанции подряд на строительные работы, причем на все в совокупности. Выполнить эти работы фирма не могла, да и не было у нее такого намерения. Она объединяла несколько строительных предприятий в новую фирму, где оказывались представлены и главные подрядчики. То же самое происходило с подземными, электротехническими, канализационными, стекольными, монтажными, столярными, кровельными работами: во всех необходимых для проекта отраслях производства возникали новые фирмы, которые существовали лишь до тех пор, покуда проект не был выполнен, а потом ликвидировались. Но во всех этих недолговечных предприятиях непременно участвовали главные подрядчики, они получали свою долю от прибылей этих фирм только за то, что подряжали их по кровельной, стекольной или плотницкой части.
- Кроме того, нас не удовлетворяли его условия. Речь шла об образовании акционерного общества с нашим девятнадцатипроцентным участием. Мы настаиваем в таких случаях на доле в двадцать пять процентов, обеспечивающей нам право вето.
Это было Метцендорферу ясно. В акциях воплощался капитал общества. Владея более чем пятьюдесятью процентами акций, можно было при голосовании провести или провалить любое решение, если у другого акционера не было более двадцати пяти процентов. А с другой стороны, этих двадцати пяти процентов было достаточно, чтобы наложить вето на любое решение.
Но вообще-то Себастиан вел переговоры?
- По поручению, разумеется, - ответил тот любезно и удивленно, - не для себя. - Он чуть помедлил. - Я здесь директор, - прибавил он, - я блюду интересы этой фирмы. Личного честолюбия у меня нет. Кроме того, Альтбауэр показался мне человеком недостаточно серьезным.
Метцендорфер подождал.
Себастиан объяснил:
- Он, правда, получил высшее техническое образование, но и только. Он не был предпринимателем, хотя, - и тут на лице Себастиана показалось подобие улыбки, - предпринимал наверняка многое. Смутно припоминаю, что одно время он владел архитектурной мастерской в Мюнхене, покупал участки, пытался получать подряды на строительство, немножко спекулировал землей - н-да, увы, это и все! - Он умолк.
За спиной Метцендорфера открылась дверь, он услыхал тихий шорох. Себастиан взглянул в сторону двери. Лицо его было серьезно, он покачал головой и сказал, обращаясь не к Метцендорферу:
- Еще три минуты терпения, пожалуйста!
Адвокат понял, что это было сказано секретарше и что этим отмерено, урезано время, которое ему осталось здесь просидеть.
Он заторопился.
- Могу ли я попросить вас, господин директор, рассказать мне хоть что-нибудь о проекте Альтбауэра? - спросил Метцендорфер в высшей степени вежливо.
- Сказать могу только вот что, - ответил Себастиан значительно холоднее, - Альтбауэр познакомился в Саудовской Аравии с одним довольно влиятельным американцем и сумел заинтересовать его неким строительным проектом, реализовать который предполагалось во Франции.
Себастиан уже поднимался, и Метцендорфер быстро спросил:
- А какого рода был этот проект? Можно узнать?
Директор окончательно встал. Ему пришлось взглянуть на Метцендорфера снизу вверх, это его не смутило. Он ответил любезно:
- Я дал вам все сведения о господине Альтбауэре, какими располагал. Я, как и любой гражданин, заинтересован в том, чтобы помочь правосудию в нашем государстве. В конце концов, Альтбауэр убит. Даже если ваш друг стрелял не в него, этот факт при самом доброжелательном отношении к вам и к преступнику сбрасывать со счета нельзя. А с тех пор как меня посетил Альтбауэр, прошло несколько лет, и подробностей его проекта я уже не помню. Это, пожалуй, естественно.
Стараясь шагать за Себастианом как можно медленнее, адвокат осмелился спросить еще:
- А в Пассау… Я слышал, что он отсюда… - Себастиан не повернулся; Метцендорферу показалось, что тот ускорил шаг. Адвокат поспешил: - Вы не могли бы сказать мне, к кому… - Он не окончил фразы.
Себастиан сказал у двери, которой вскоре достиг:
- Нет, к сожалению. Я уже сказал, что с тех пор, как меня посетил Альтбауэр, прошло несколько лет. Недавно он пытался пробиться ко мне через другое лицо. - (Об этом Метцендорфер знал больше!) - Я отказал в аудиенции. И мне, стало быть, неизвестно, куда поехал господин Альтбауэр. - Маленькая рука уже легла на дверную ручку и опустила ее, когда Себастиан наконец обернулся и, бросив куда-то, может быть и на Метцендорфера, приветливый взгляд сквозь стекла в тонкой оправе, сказал: - Если память мне не изменяет, то господин Альтбауэр выразил в разговоре по телефону желание продать какие-то снимки, сделанные им в Саудовской Аравии. Но присягнуть в этом я не решился бы. Может быть, это указание поможет вам. Благодарю за визит.
Он отворил дверь, сделал легкий поклон, и Метцендорфер увидел через щель, как вскочила секретарша в соседней комнате.
Адвокат тоже поклонился и ответил:
- Очень признателен вам, господин директор, за уделенное мне время! Всего доброго!
Затем он прошел мимо трех безымянных дверей и мимо той, на которой значились титул «Директор» и фамилия «Себастиан». Покинув странно обставленный кабинет, он вновь окунулся в холодную атмосферу автоматического конвейера, и только теперь, вероятно, благодаря этому контрасту, весь разговор показался ему каким-то сном наяву. У него было такое чувство, будто он шагает по облакам: легко, но, того гляди, оступишься. Выйдя из здания, он остановился, зажмурился. Небо было светлое, хотя и бледное. Оно ослепило его. Он взглянул на стоянку: полно машин, море автомобильных крыш - наши компаньоны! Медленно, задерживаясь на каждой ступеньке, спускался Метцендорфер по лестнице, подходившей к парадному с трех сторон. Он был в растерянности.
Очертания Альтбауэра, наметившиеся в разговоре с комиссаром Гролем довольно ясно, теперь расплылись: человек с образованием, обделывал дела на Востоке, спекулировал земельными участками и на них обанкротился, высмотрел большой объект во Франкфурте и три года его обхаживал, а значит, все это долгое время находил у кого-то денежную поддержку; человек, который считал этот объект достойным того, чтобы в нем участвовала одна из крупнейших строительных фирм Федеративной республики, но не постеснялся подбить разбитную горничную на противозаконный поступок и пробраться в номер собственного посредника, - такой человек не очень-то поддавался однозначным определениям.
Незнакомец, которого воображал себе Метцендорфер, был вор, мелкий жулик, мошенник самого низкого пошиба и вполне мог забраться на дачу Брумеруса.
А Альтбауэр - разве он походил на воришку, который вместе с сообщником или сообщницей врывается в чужой дом, чтобы стянуть, так сказать, белье с веревки? Нет, он не походил на него!
Открывая дверцу машины, Метцендорфер оторопел: его осенила некая мысль. Спустя несколько минут он изучал на почтамте указатель дорог.
3
Сухая особа, обслуживавшая адвоката, наблюдала за ним, покуда он просматривал почтовый список газет. Она пыталась извлечь языком хлебную крошку, застрявшую у нее справа между мостом и верхней десной.
Тем не менее Метцендорфер не торопился. Он смахнул со лба рыжую прядь и еще раз просмотрел список, прежде чем достал записную книжку и записал туда заголовок «Баварская стража», ответственный редактор Хебзакер.
Поблагодарив ее и пожелав ей всего доброго, он вернул список сухой особе, которая молча сунула его под стойку, все еще занятая своими зубами.
Когда Метцендорфер проехал мангеймский автомобильный мост через Неккар и повернул на Гейдельберг, он стал взвешивать оставшиеся возможности. Он мог вернуться домой и пренебречь результатами своих поисков, сделать вид, словно он вовсе не ездил во Франкфурт, чтобы найти следы человека по фамилии Альтбауэр. Он мог сложить веером добытые карты и предложить комиссару Гролю сыграть; ему было, правда, ясно, что толку от этого будет немногим больше, чем от возвращения домой: в таком положении Гроль вряд ли позволит ему взять взятку; проигрыша не миновать. Он мог, наконец, - он взглянул на часы на щитке приборов - еще раз рискнуть и поискать новых следов; но дорога туда, где он, может быть, на них нападет, была далека, к тому же он был уверен, что встретит противников, которые не побоятся сыграть и крупно. А он уже устанет и, может быть, даже потеряет там несколько дней, чтобы в конце концов оказаться перед такой же пустотой, как сейчас.
Была ли это пустота? Всего несколько секунд назад он ответил бы: да. Но вдруг он усомнился в этом.
Он видел себя мчащимся по автостраде среди сотен других машин, и даже сейчас, днем, эти предупредительные, эти угрожающие надписи действовали ему на нервы: 100 километров! 100 километров! Мысли его ушли в сторону: зачем вообще выпускать более быстрые машины? Зачем ему покупать новый автомобиль? Его «мерседес» все еще легко брал барьер предельной скорости! Так почему он вообще собирался приобрести «боргвард изабеллу»? Неужели, сидя рядом с Брумерусом, он тоже проникся заботой о престиже?
Ах да, Брумерус! Он мысленно снял перед ним шляпу. Порядочный малый! Несмотря ни на что! История, в которой тот был замешан, оставалась неприятной, и вина его во всех осложнениях сомнению не подлежала. Но, набросившись на комиссара из-за заметки в скандальной газетенке - и по праву, сказал себе адвокат, ведь заметка была противная и причиняла ущерб деловой репутации, - он не стал больше нападать на него. Брумерус не подал жалобу на Гроля, он избавил чиновника от неприятных объяснений с начальством.
Кстати, Брумерусу тоже, наверно, любопытно, что за птица этот непрошеный гость его дачи. Метцендорфер подумал о том, когда ему представится случай проинформировать на этот счет Брумеруса.
Показалась башня Гейдельбергского замка.
Метцендорфер все еще не знал, какое решение он примет сегодня.
Глава восьмая
1
Фоторедактор Венцель Мария Даллингер, 48 лет, католического вероисповедания, женатый, отец пяти дочерей, привык, публикуя снимки, снабжать их подписями в манере журнала «Шпигель». Он считал эту манеру современной, а современным, как ему давно стало ясно, он обязан был быть, чтобы удержаться на своем месте и не уступить его пройдохам-мальчишкам, вертевшимся в редакции и метившим на повышение по службе.
Он, Венцель Мария Даллингер, щеголявший большой, с блюдце, тонзурой в темно-каштановых волосах, родившийся и конфирмованный в Пассау, сочетавшийся здесь гражданским и церковным браком и здесь же, в Пассау, произведший на свет своих детей, повидал мир как турист лишь один раз, съездив после войны в Париж, зато как солдат побывал довольно далеко на Востоке (но об этом он не любил вспоминать); своей осведомленностью в экономических, политических и социальных проблемах Востока и Запада, Севера и Юга он был обязан, следовательно, почти целиком своей редакторской деятельности в «Баварской страже», первоначально чисто местной газете, которая лишь в последние годы, благодаря честолюбию ее владельца и главного редактора, пыталась распространить свое влияние до Мюнхена, Регенсбурга и дальше, хотя пока что прозябала во франконской глуши. В этом честолюбии Венцель Мария Даллингер усматривал опасность для себя. Он не хватал звезд с неба, и связей с сильными мира сего у него не было, он с великим трудом пробился от должности репортера немудреной газетки сперва к должности стажера, затем - редактора местной хроники и, наконец, к должности редактора-иллюстратора.
Сгребая в архиве конверты, битком набитые фотографиями, он тихо вздохнул. Он думал, как, не имея снимков с места происшествия, проиллюстрировать столкновение легковой машины с поездом на переезде без шлагбаума. Он отказался от этой затеи, хотя в ушах его и застрял начальственный голос: «Люди не хотят читать, они хотят видеть!Мы живем в век зрения!» Это был голос Хебзакера, владельца и ответственного редактора.
Даллингер еще раз вздохнул, потянулся к телефону, сообщил редактору рубрики «Бавария» о своей неудаче, терпеливо выслушал, морщась, его сдержанную брань - «Баварская стража» была газетой христианско-католической - и осторожно положил трубку. В этот момент в дверь постучали.
Даллингер недовольно обернулся: пора идти домой, жена и дети ждали его к ужину. Стук прозвучал настойчивее. Даллингер не ответил, вместо этого он подошел к шкафу и вынул из него свое пальто. Он увидел, как, вежливо отворив дверь, в комнату вошел какой-то незнакомый ему человек, тощий, рыжеватый.
- Что вам угодно? - неприязненно спросил Даллингер.
- Я говорю с господином Даллингером? - спросил незнакомец.
- Именно с ним! - ответил Даллингер в обычном стиле равнодушных газетчиков и в той же манере прибавил:- Только у господина Даллингера сейчас нет времени, он должен выполнить одно срочное задание редакции.
Незнакомец закрыл дверь.
- Метцендорфер, - представился он, - из Байрейта.
Редактор молча уставился на него и медленно надел пальто.
- У меня есть для вас, - продолжал Метцендорфер, - интересная серия фотографий. - Он подождал.
Даллингер по-прежнему молчал. У фоторепортеров и графиков всегда имелись для него исключительно интересные серии; а потом обычно оказывалось, что это ничтожные однодневки.
- Из Саудовской Аравии, - прибавил, подумав, Метцендорфер и поднял правую бровь.
Даллингер застегнул первую пуговицу.
- Ах, - сказал он: звучать это должно было пренебрежительно.
Адвокат сделал несколько шагов в глубь комнаты. Он слабо улыбнулся.
- Да, - сказал он, - я был в тех краях.
- Гм, - отозвался Даллингер, занявшись следующей пуговицей. - Прием у короля, да? Подписание договора при дворе, что ли?
- Я был там с одним знакомым, - добавил Метцендорфер, скрывая радость, которую доставил ему ответ Даллингера, и поправился: - С одним компаньоном.
Редактор не стал больше медлить. Он опять повернулся к шкафу, вытащил оттуда маленькую баварскую шляпу и, прикрыв сначала тонзуру, энергично напялил ее на лоб. При этом он сказал, не глядя на Метцендорфера:
- Это никого не интересует. Таких фотографий - навалом, хороших и плохих. «Баварская стража» - газета солидная. Но из тех краев нам подошли бы, пожалуй, какие-нибудь истории о королеве или о гареме, да, что-нибудь в этом роде. - Он окинул взглядом письменный стол, дернул ручку ящика, проверяя, заперт ли он, и прибавил: - Всего несколько дней назад тут приходил один, предлагал то же самое. Фотографии еще здесь, у меня, надо будет отослать их ему. Я не мог вернуть их сразу, у него есть протекция в верхах. - Даллингер вздохнул. - Но у вас, слава богу, ее нет. Так что не будем терять время.
- Куда отослать? - с любопытством спросил Метцендорфер.
- О чем вы? - недоуменно спросил в свою очередь Даллингер.
- О фотографиях, - ответил адвокат, теперь все-таки взволнованно, - куда вы должны отослать фотографии, сделанные в Саудовской Аравии?
- Понятия не имею, - сказал Даллингер, снова уже совершенно равнодушно. - Где-нибудь, наверно, записан адрес. - Он вдруг взглянул на Метцендорфера и недоверчиво спросил: - А вас-топочему это интересует?
- Потому что дело идет об убийстве, - ответил Метцендорфер без промедления.
- Ах, - ошеломленно сказал Даллингер. Последовала долгая пауза, во время которой он почти машинально положил шляпу на стол и начал расстегивать пальто. Дойдя до верхней пуговицы, он остановился. Видимо, он хорошенько подумал. Он спросил: - Почему вы не сказали этого сразу?
- Потому что хотел узнать, - ответил адвокат, - был ли здесь Альтбауэр!
- Альтбауэр, - сказал редактор, - боже мой, да ведь это же он и есть, тот с фотографиями!
- Был! - поправил его Метцендорфер. - Был, господин Даллингер. Альтбауэр мертв!
- Господи! - воскликнул Даллингер, забыв о верхней пуговице, которую успел вынуть из петли только наполовину. - Что будет, когда узнает шеф! Ведь он же направил его ко мне!
- Это второе, - констатировал адвокат, заставляя себя держаться спокойно, - что я хотел узнать!
Вдруг Даллингер всполошился: он сделал несколько быстрых шагов к Метцендорферу, порывисто схватил его за плечо и воскликнул:
- Послушайте, господин, послушайте! Не дай бог, если до шефа дойдет, что вы узнали это от меня! - Он потряс его за плечо. - Я же не имею права разглашать редакционную информацию! Это может… - Он вдруг умолк.
Адвокату стало даже жаль Даллингера: побитый, растерянный, тот производил такое тяжелое впечатление, вероятно, потому, что поначалу вел себя нагло.
В эти секунды Метцендорфер заглянул в душу Даллингера и понял, что тот шел по жизни, как по льду, толщина которого неизвестна, зная лишь, что под этим льдом - бездна, и испытывая перед ней ужас, потому что лед мог сломаться, а плавать он не умел. Это был человек, которому перестроиться трудно. Весь мир, кроме его родного города, казался ему чужбиной, а где он мог найти здесь второе такое место? Возможно, думал Метцендорфер, даже весьма вероятно, что теперешний страх его необоснован, но это был старый страх, годами копившийся под кожей и сейчас вдруг прорвавшийся. Но адвокат понял также, что это состояние редактора дает ему, Метцендорферу, неожиданный козырь. Спокойно и стараясь при этом завоевать доверие Даллингера, он сказал:
- Я не хочу вредить вам, господин Даллингер. Я даже прошу прощения, что пытался узнать кое-что таким способом. - Даллингер пробормотал что-то невнятное. Пожав плечами, Метцендорфер немного повысил голос: - Но уж поскольку так вышло, нам придется поговорить, не правда ли?
Даллингер машинально поглядел на часы.
- Меня ждет жена, - сказал он автоматически. Метцендорфер промолчал. Редактор посмотрел на него смущенно. - В Пассау меня знает любой… Может быть, вы проводите меня до дома? - Он быстро прибавил: - Только… держась немного позади меня?
Метцендорфер подумал, что он все больше запутывается в странной для себя роли: брести через город Пассау за почти незнакомым тебе человеком! Тем не менее он сказал:
- Как вам будет угодно, господин Даллингер, ?
Тот схватил свою баварскую шляпу. С облегчением - адвокат это почувствовал.
Затем Метцендорфер пошел за Даллингером. Адвокат видел, как тот приподнимал шляпу через каждые три-четыре шага: здесь его и правда знали почти все.
И будет трудно, подумал адвокат озабоченно, выяснить что-либо незаметно, тайком.
2
Жена Даллингера была не в восторге от незваного гостя. Маленькая, тихая, невзрачная, она походила скорее на какую-нибудь серую букашку, чем на мотылька. Дети шумели вовсю. Никто этого, казалось, не замечал.
Среди шума редактор пытался занять своего гостя, но дальше нескольких несвязных и пустых фраз дело не двинулось. Единственное, что действительно узнал Метцендорфер, - это то, что Даллингер зарабатывал около тысячи в месяц; негусто, подумал адвокат, во всяком случае слишком мало, чтобы трепетать перед кем-либо в этой лавочке, в том числе и перед «владельцем и главным редактором».
После еды жена Даллингера выдворила детей, убрала посуду и исчезла сама; в тот вечер Метцендорфер больше не увидел ее.
Даллингер остался с ним в той же комнате, где проходил ужин, они сидели за слишком большим и слишком тяжелым столом, на стульях с жесткими спинками. На стене висела картина - баварский народный танец на фоне снежных горных вершин, - на темном буфете на вязаной салфетке стояли расписанная цветами пустая ваза и рядом с ней латунный пеликан, изделие художественной промышленности. Вся комната была темная, до блеска отполированная, без единой пылинки, покрытый коричневым лаком пол тускло отсвечивал.
Редактор посмотрел на свои костлявые пальцы и с усилием, словно ему предстояло сделать признание, сказал:
- Пожалуй, я сразу расскажу вам все. Так будет проще. Господин Альтбауэр, видите ли, пришел ко мне в редакцию несколько дней назад; он с первого взгляда мне не понравился. Так уж он держался. И, будь моя воля, я его тут же выпроводил бы, но он пришел с рекомендацией от шефа.. Этого я не люблю, ведь в таких случаях я вынужден брать снимки или рисунки, и либо они потом не идут, потому что никуда не годятся, и тогда начинаются неприятности из-за гонорара, либо я их печатаю, а они потом не нравятся шефу, и у меня опять неприятности. - Заметив, что он рискует отвлечься от темы, редактор слегка вздохнул и сказал: - Да, значит, господин Альтбауэр! Он принес мне снимки, сделанные в Саудовской Аравии, а также во Франции, но все одно и то же, пейзажи и фабрики, какие-то деревни, местные жители - ничего нового, да и снято к тому же плохо, иногда вяло. Просто любительские фотографии. Двадцать лет назад мы бы такое наверняка напечатали и еще бы гордились, но сегодня!.. Конечно, мы - политическая газета, но и газета массовая, потому что без масс политику делать нельзя. И мы конкурируем с иллюстрированными журналами, они нас обогнали, они формируют вкус, так что нам надо поспевать за ними.
Это слетало у него с языка очень легко; у Метцендорфера складывалось впечатление, что Даллингер излагал журналистские принципы своего шефа. Но адвокат знал, что ему нужно терпение, если он хочет вытянуть из недоверчивого редактора что-либо конкретное.
- Так вот, я отодвинул от себя к Альтбауэру лежавшие на столе фотографии и сказал, что мы не можем использовать их. Тут он взъярился и так посмотрел на меня, но не стал кричать, нет, только губы у него сузились, и он зашипел: «Черта с два! Он хочет оставить меня с носом, ваш шеф! Я затеял проект, миллионный проект! Я все наладил, и договоры подписаны. Но когда этот проект был у меня почти что в кармане, в Париже в НАТО вдруг заявили, что им требуется письменное согласие западногерманского правительства. Я тут же связался со своим мюнхенским партнером, чтобы тот получил такое письмо у министра, и партнер мне ответил, что получит, а позднее, что письмо есть и чтобы я приезжал. А приехав во Франкфурт, я узнаю, что меня хотят выкинуть из моего проекта, а вместо меня в дело войдут другие, и один из них - ваш шеф, потому что это он добыл письмо от министра. Вот так. Но я всадил в этот проект все свои деньги, у меня нет ни гроша, и я сказал вашему шефу, что мне не на что даже добраться отсюда до Мюнхена, если он не даст мне взаймы. Он вернет свои деньги, ведь мне как-никак причитается компенсация за мою долю в сделке, так что он сможет вычесть мой долг. Но он только ухмыльнулся, он ведь человек бездушный, и сказал, что размеры компенсации ему пока неизвестны, так что лучше мне просто продать его газете снимки, которые я привез из Саудовской Аравии. И поэтому я здесь, и вы их купите!»
Метцендорфер чувствовал, что эта сцена произвела на Даллингера сильное впечатление: тот весь раскраснелся, повторяя рассказ Альтбауэра, - мысленно он снова видел его перед собой и слышал его слова!
Редактор проглотил слюну, посмотрел снизу вверх на адвоката и, преодолев внутреннее сопротивление, сказал:
- Я сразу понял, что Альтбауэр не лжет. Наш шеф - именно такой человек, в этом он весь! Оставить с носом, да… - Он погрузился в свои мысли.
Метцендорфер молчал. Он смотрел на латунного пеликана, единственный светлый предмет в этой темной, мещанской квартире, и думал, оставил ли Даллингер услышанное при себе или поведал обо всем жене. Нет, оставил при себе, заключил Метцендорфер, и поэтому сейчас из него бьет фонтаном, как из артезианской скважины.
Подняв глаза, Даллингер сказал:
- И я купил у него фотографии по архивной расценке, чтобы отделаться от него, а потом я собирался отослать их ему, - Он помолчал, закусив губы, и добавил: - Теперь я отделался от него - окончательно!
Метцендорфер понял, что Даллингеру больше сказать нечего. Адвокат решил бросить ни к чему не обязывающую фразу. Он сказал:
- Да, это славная история.
- Можно и так сказать, - пробормотал Даллингер.
Метцендорфер подумал и спросил:
- Считаете ли вы, господин Даллингер, что мне следует поговорить с вашим шефом? О нашей встрече я, конечно, не стал бы упоминать.
- Нет, - ответил Даллингер сразу. - Это не имеет смысла. От него вы ничего не узнаете. - Метцендорфер подождал. Редактор прибавил: - Кто занимается журналистикой, тот всегда осторожен. Он знает, что информация может стоить ему всего. А уж если он ввязывается и в политику, то тем более! Да и что еще мог бы он вам сказать?
- Например, кто были партнеры Альтбауэра, - ответил Метцендорфер.
- Бог ты мой, - сказал Даллингер, - именно об этом он не проронит ни слова. Да и что это вам дало бы? Альтбауэр убит. Верно. Вы сами сказали мне уже, что убил его некто Маран. Чего же вы еще хотите! Все и так ясно!
Правда, смущенно подумал Метцендорфер, чего я, собственно, еще хочу? Он почувствовал вдруг почти неодолимую усталость. Он протер указательными пальцами уголки глаз и подумал, что завтра вернется в свою контору, отказавшись от бесполезных поисков, не дававших ничего, что могло бы помочь Марану.
Чтобы не обрывать беседу резко и не обижать редактора, он спросил:
- А вам-то известно, что за проект был у Альтбауэра в кармане?
- Нет, - ответил Даллингер, - он сказал только что-то насчет «хаузинга». О характере этих проектов мы, журналисты, осведомлены довольно точно. Речь идет обычно либо о подрядах на строительство казарм и аэродромов для американцев, либо о «хаузинге», то есть о жилищах для них. Ведь им разрешается привозить с собой целые семьи. Вся штука в том, чтобы получить такой заказ, причем на правах главного подрядчика!
Эту практику Метцендорфер знал. Как адвокат, он и сам уже составлял подобные договоры. Тут дело шло о миллионах. Главные подрядчики основывали фирму. Эта фирма получала от соответствующей американской инстанции подряд на строительные работы, причем на все в совокупности. Выполнить эти работы фирма не могла, да и не было у нее такого намерения. Она объединяла несколько строительных предприятий в новую фирму, где оказывались представлены и главные подрядчики. То же самое происходило с подземными, электротехническими, канализационными, стекольными, монтажными, столярными, кровельными работами: во всех необходимых для проекта отраслях производства возникали новые фирмы, которые существовали лишь до тех пор, покуда проект не был выполнен, а потом ликвидировались. Но во всех этих недолговечных предприятиях непременно участвовали главные подрядчики, они получали свою долю от прибылей этих фирм только за то, что подряжали их по кровельной, стекольной или плотницкой части.