Страница:
Он потер руки, явно очень довольный Брёзельтау и самим собой, и Грисбюль убедился, что эта тактика принесет успех.
- Значит, вы понятия не имеете, - спросил комиссар теперь напрямик, - как оказался убитый у вас на даче?
В тот же миг Брумерус изменился: если до сих пор он держался любезно, то сейчас его обуяла злость.
- Бог ты мой, но это же как раз и должна выяснить полиция! На то вы и существуете, за это вам и платят, это ваша обязанность! Я настаиваю на том, чтобы вы это узнали! А то ведь нельзя быть уверенным в собственной безопасности!
- Я хотел только спросить, не было ли какой-нибудь договоренности… - уступил Гроль.
Брумерус готов был разъяриться, но комиссар успокоил его движением руки и как бы невзначай сказал:
- Ведь могло быть какое-нибудь деловое совещание у вас на даче. Иногда хочется принять партнера в более интимной обстановке, он становится откровеннее. - Комиссар быстро добавил: - Впрочем, все это вам лучше знать.
- Во всяком случае, ничего подобного не было, - возразил Брумерус, - и дело идет, возможно, о самом обыкновенном грабителе. Одному богу известно, какие ценности он предполагал там найти. Иному достаточно и каких-нибудь старых шмоток.
Как странно звучит в этих устах слово «шмотки», подумал Грисбюль.
- Да нет, - сказал комиссар, - все было в целости и сохранности: ни разбитых стекол, ни сломанных замков - ничего. Казалось, этот человек хорошо знал вашу дачу.
На это Брумерус ничего не ответил.
- Ну что ж, - сказал комиссар таким тоном, как будто они уже об этом договорились, - тогда еще раз посмотрим, какой нанесен ущерб! - и не спеша поднялся.
Брумерус взглянул на него.
- Разве вам нужно брать меня с собой? - спросил он ошеломленно. - У меня отвращение к покойникам!
- Вполне возможно, - вскользь сказал Гроль. - Кому охота видеть собственное будущее? Но вдруг окажется, что вы знаете убитого! - Он повернулся к Грисбюлю, праздно стоявшему у окна: - А вы пошевелитесь и доставьте мне доктора Марана, понятно?
Поспешно выходя из комнаты, Грисбюль еще услышал, как комиссар спросил: «Ведь он вам не неприятен, господин Брумерус?», а тот возмущенно ответил: «Отчего же? Разве я стрелял в него?»
Потом дверь захлопнулась.
Грисбюль дал громкий сигнал, похожий на крик осла, и немного спустя он увидел, как Брумерус, а вслед за ним комиссар и Биферли выходят из двери участка и садятся в «боргвард изабеллу».
Доктор Маран неподвижно глядел в пустоту. Его узкое лицо интеллигента еще более осунулось: он знал, что ему предстоит встретиться с человеком, которого он хотел убить, - с человеком, который из прихоти украл у него жену. Грисбюль услышал, как Метцендорфер сказал: «Вальтер, постарайся оставаться спокойным, так надо! От этого многое зависит!»
В зеркальце он увидел, как адвокат положил руку на плечо Марана. Маран на это никак не реагировал. Ассистент дал газ, и пестрая машина, громко тарахтя, покатилась по улицам, а «боргвард изабелла», изящная, бесшумная, обузданная, укрощенная, следовала за ней. Не похоже было, что «боргвард» затеет гонки, это успокоило Грисбюля.
Потом они стояли у калитки дачи, ассистент, адвокат и доктор Маран, который опустил голову и закрыл глаза.
«Боргвард» чуть не коснулся бампером размалеванного ублюдка, и, хотя помощник с любопытством ждал предстоявшего объяснения, он все-таки улыбнулся: старая шутка автомобилистов!
Брумерус, выйдя первым, немного расправил затекшие члены. Он стал тщательно запирать дверцы, после того как из машины, сгорбившись, вылезли Биферли и комиссар - Гроль вылез неловко, со шляпой в руке, словно нес орден на бархатной подушечке.
Биферли и Гроль сразу присоединились к ожидавшим, а потом, держась очень прямо, торопливым шагом подошел Брумерус, и комиссар, чтобы смягчить ожидаемую стычку, сказал ему:
- Это господин Метцендорфер, защитник. Брумерус усмехнулся, подняв одну бровь, но подал адвокату руку и сказал:
- Трудная задача. Кстати, ваша фамилия мне знакома.
Стычка не состоялась: Брумерус, казалось, не видел врача, он толкнул калитку и сказал таким тоном, словно приглашал к себе в гости:
- Я пойду впереди, я ведь здесь дома!
Лишь когда они оказались в той комнате и Грисбюль снял платок с лица убитого, а остальные молча и чуть ли не торжественно, как на траурной церемонии, столпились у двери, Брумерус твердым голосом, внезапно, так что даже у Грисбюля мороз пошел по коже, сказал:
- Вот ваша работа, господин доктор. Неужели вы, врач, находите, что имеет смысл так поступать?
Маран не то глубоко вздохнул, не то всхлипнул. Он промолчал. он не поднял головы.
И Брумерус еще прибавил:
- Эх вы!
Гроль разрядил атмосферу: он подошел к убитому, посмотрел на его лицо, затем в сторону двери, где столпились остальные, и сказал:
- Будьте добры, господин Брумерус! Вы ведь должны взглянуть на труп!
- Лучше бы не смотреть, - ответил тот. - Но если это вам нужно, комиссар, я окажу вам такую услугу. Но я его не знаю. - Теперь он стоял непосредственно возле трупа. - Я увидел это, как только вошел! Ужасно, право! Не верится, что человек способен на такие поступки!
Он обращался как бы к комиссару, но тот прекрасно понимал, что эти слова предназначены для Марана.
- Между тем, - продолжал Брумерус, - случаются вещи и похуже. Убийства на сексуальной почве бывают, кажется, и вовсе зверские? - Он произнес конец этой фразы с вопросительной интонацией, взглянув на Гроля.
- Да, да, - сказал тот рассеянно, потер лысину ладонью, повернулся к Грисбюлю и приказал: - Прикройте его.
Покуда ассистент выполнял это распоряжение, комиссар спросил Брумеруса:
- Значит, не знаете?
- Нет! - сказал тот решительно, потом, помедлив, добавил: - Однако на грабителя он не похож, тут я ошибся, вы правы, - Он как бы в знак сожаления поднял руки. - Узнайте, как он проник сюда, а главное - почему! И еще одна большая просьба: прикажите убрать труп как можно скорее! Я хотел бы, чтобы дачей можно было снова пользоваться!
Жестоко, подумал Грисбюль, очень жестоко по отношению к Марану, и услышал, как комиссар отвечает: «Разумеется! Я уже распорядился отвезти тело на вскрытие. Может быть, мы найдем какие-нибудь отправные точки, хотя я не верю в это и вскрывать, собственно, незачем. Но пусть все идет своим чередом!»
Гроль подошел к столу и, взяв книгу, уже знакомую ему по первому посещению этого дома, высоко поднял ее и спросил невзначай:
- Видимо, перевод господина Брёзельтау?
Грисбюль услышал, как адвокат сказал у двери: «Подождем снаружи, Вальтер!» - и еще услышал, как Брумерус, стоявший рядом с ним, Грисбюлем, удивленно ответил: «Нет! Почему вы так решили?»
- Да так, просто подумал! - сказал комиссар, еще раз оглядел комнату и пригласил Брумеруса и Грисбюля: - Что ж, давайте еще раз посмотрим снаружи.
Лишь когда они дошли до двери, где стояли адвокат и Маран, Гроль вернулся к оставленной было теме и спросил Брумеруса:
- Видимо, знаменитый автор? Набоков. «Лолита», издано у Ровольта, я прочел выходные данные, четвертое издание! Это интересно!
- Ах, - сказал Брумерус, и Грисбюль снова почувствовал, что этот ответ предназначен не для Гроля, а для врача, - я таких вещей не читаю. Я люблю более грубую пищу. Такое предпочитают дамы. Поэтому книжка здесь и лежит.
Грисбюль поглубже засунул кулаки в карманы своего замшевого пальто. Он взглянул на Марана. Сказанное Брумерусом кольнуло того, наверно, больнее, чем любая издевка над ним самим.
Но Маран промолчал. Маран это проглотил.
Они шагали вокруг дома. На голых ветках деревьев все еще висели тяжелые стеклянные капли. Похолодало. Земля была сырая и мягкая. Грисбюль с удивлением заметил, что Метцендорфер отделился от Марана и словно бы случайно оказался рядом с Брумерусом.
- Занятное дело, - услышал он голос адвоката.
- Да что там, простое убийство! - отвечал Брумерус.
- Я буду настаивать на неумышленном убийстве, - сказал Метцендорфер. - Полагаю, что Маран был вне себя.
Брумерус посмотрел на него искоса.
- Вне себя? - переспросил он холодно. - Но почему же, дорогой господин Метцендорфер, он не вышел из себя ни три, ни два года назад? Ведь эта история тянулась уже тогда! Если уж выходить из себя, то зачем же именно в тот момент, когда узел начал распутываться?
- Для кого как! - уклончиво ответил адвокат.
Брумерус слегка усмехнулся и дружелюбно сказал:
- Впрочем, я вас понимаю! Хороший адвокат всегда старается выгородить своего клиента! - Он как бы задумался на мгновение. - Я лично, - прибавил он, - не буду ставить вам палки в колеса. Мне все равно, сколько лет просидит Маран за решеткой, по мне, пусть его хоть оправдают.
Теперь Метцендорфер взглянул на него, как показалось Грисбюлю, с любопытством.
- Я мог бы даже подыграть вам, - сказал Брумерус и, погладив себе подбородок, сильно понизил голос, - но при одном условии: вы сделаете все, чтобы избежать выяснения некоторых, ну, интимных подробностей! Если мы на этом сойдемся… Да, я мог бы, пожалуй, поддержать вас. Я не хочу, чтобы мое имя трепали в печати, это легко понять!
- Об этом можно будет поговорить, - так же тихо отвечал адвокат.
- Я не ребенок, - слышал Грисбюль голос Брумеруса. - И я знаю, что на суд это произведет впечатление, если вы будете говорить об обманутом муже и о молодой женщине, отдавшей свою большую, страстную любовь недостойному человеку. - Брумерус умолк, они медленно шагали по мокрому суглинку. Брумерус осторожно оглянулся и продолжал: - Но все это можно рассказать судье перед процессом, можно также по-человечески объяснить ему ситуацию с моей точки зрения - задерганный предприниматель, которому просто нужно когда-нибудь да передохнуть, и так далее. Зачем это делать coram publico
- Сегодня, - отвечал адвокат, - нам не удастся обсудить это окончательно, господин Брумерус. Я всегда готов к компромиссам. Обычно они идут на пользу обеим сторонам. Прошу вас побывать у меня. Моя машина здесь в ремонте, и - такая нелепость! - мне сказали, что починить ее быстро не смогут. Да. А без машины ты уже не вполне человек!
- Конечно, я могу вас навестить. А потом, может быть, вы приедете ко мне, - услыхал Грисбюль. И после паузы, во время которой слышно было только хлюпанье грязи под ногами: - А как вы сейчас доберетесь из Бернека в Байрейт?
Метцендорфер пожал плечами.
- Говорят, не то вечером, не то ночью есть поезд.
- Да ну! - возмутился Брумерус. - Поезжайте со мной! Я с удовольствием подвезу вас! Ведь нам обоим нечего задерживаться здесь больше, чем это безусловно необходимо!
- Очень любезно с вашей стороны, - сказал адвокат. - У меня завтра утром заседание в суде, и надо еще просмотреть дело.
- Разумеется, - сказал Брумерус, и они замолчали. Немного позднее все стояли перед гаражом, головы были опущены, глаза искали следы колес. Следы эти были едва различимы. Грисбюль еще раз открыл ворота гаража, заглянул внутрь и вздохнул.
- Хотел бы я знать, - сказал Гроль, - как он оказался здесь! Ведь на машине он приехать не мог, а то бы она тут и стояла!
- Господин комиссар, - сказал Брумерус чуть ли не с жалостью, - он же не мог въехать в гараж, ведь ключ-то у меня! Если он приехал на машине, значит, он поставил ее на улице, в этом я уверен. Держу паря, если вы произведете экспертизу, вы найдете только оттиски моих собственных покрышек!
Гроль наклонился, взял щепотку земли, рассеянно растер ее, тяжело выпрямился, стряхнул грязь с пальцев. Он взглянул на Брумеруса и оказал:
- Вы правы. Никаких сомнений. Наверно, он приехал на поезде или на автобусе. Возможно также, что его кто-нибудь подвез и, высадив у калитки, уехал.
Он вздохнул. Он медленно направился к гравийной дорожке, и остальные последовали за ним.
- Надо установить личность убитого, - сказал Гроль. - Иначе мы вообще не сдвинемся с места.
Грисбюль глядел в окно в полицейском участке. Внизу, на улице, бесшумно отъехав, плавно увеличивала скорость «боргвард изабелла». Ассистент покивал головой вслед машине, о которой мечтал.
Метцендорфер поднялся сюда с ними всего на несколько минут.
- Сейчас я ничем не могу тебе немочь, - сказал он Марану. - Но я берусь за твое дело. И я позабочусь о Маргит. - Он сделал паузу и тихо прибавил: - Каждый день предварительного заключения вычитается из срока, такна это и смотри.
Маран не ответил, он даже не взглянул на адвоката и не поднял опущенной головы. Метцендорфер, беззвучно вздохнув', обратился к Гролю:
- Могу я получить копии показаний доктора Марана и господина Брумеруса? - и прибавил, когда комиссар помедлил с ответом: - Облегчите мне работу! Иначе ведь я смогу изучить протоколы, только когда они будут у следователя, а я хотел бы заняться этим делом уже сейчас.
Комиссар потер лысину и поморщился.
- Я знаю, - согласился адвокат, - вы не имеете права. Но даю вам слово, что я ими не воспользуюсь. Это был бы просто дружеский жест с вашей стороны!
Гроль поглядел на Метцендорфера так, словно хотел ответить: «С каких это пор мы друзья?» - и вздохнул. Тем не менее он сказал:
- Поднимитесь с нами!
В пыльно-серой комнате он просмотрел бумаги и, опустив голову, сказал Метцендорферу:
- Я понимаю ваши чувства, я понимаю вас, близкий друг - и вдруг такая история. Хочется его вытащить. А жена! Кто позаботится о ней? Ей придется отсюда уехать, ей нельзя оставаться в Бернеке, при виде ее все будут говорить или думать: ах, это та самая,что спала попеременно с двумя, ах, это та самая,из-за которой убили человека! Отвратительно. Но тут вы и самой лучшей защитой ничего не поправите. Единственное, что тут может выйти - и то если вам повезет, - это «неумышленное убийство неизвестного лица». Или скажем: покамест неизвестного.
Он пробормотал это очень тихо, чтобы Маран, сидевший у самого окна, ничего не разобрал. Но комиссар мог бы говорить и громко, ибо Маран явно не замечал происходившего вокруг него.
Метцендорфер только тихо вздохнул в ответ - это ясно показывало, что он знает, сколь скверно обстоят дела Марана.
Покуда Гроль вручал адвокату листки протоколов, Брумерус - Грисбюль видел это в окно - преспокойно сидел внизу в своей «боргвард изабелле», поигрывая рулем. Этого человека, казалось, ничто не могло задеть за живое. Он оставался невозмутим, он оставался высокомерен, он, казалось, забыл о женщине, из-за которой разыгралась эта трагедия. Он ее - так, наверно, выразился бы он, пользуясь привычным коммерческим лексиконом, - «списал». Ему уже нет дела ни до ее радостей, ни до ее горестей, ни до ее любви, ни до ее боли, он мысленно отметил ее знаком «бывшая» и причислил к ряду тех женщин, которые сыграли в его жизни свои маленькие, приятные для него роли. Теперь занавес опустился, на сцене идет перемена декораций, новая исполнительница уже загримировалась для него, а что касается ее текста, то хоть он и знает его наизусть, но слышать, как слетают эти слова с новых соблазнительных губ, все-таки каждый раз снова приятно. Он даст ей почитать «Лолиту», там, на даче, когда уберут труп - а это произойдет еще сегодня, - и постарается успокоить прессу, избежать скандальной шумихи. Ему нужно сохранить лицо перед заказчиками, а заказчиков можно подкупить - и в частном порядке, и, конечно, тем так называемым «общественным мнением», которое представляет газета «Бильд».
Грисбюль догадывался о мыслях этого могучего мужчины, к которому сейчас подсаживался адвокат. Вот они уже беседовали, и Грисбюль задумался, будет ли адвокат врачу добрым советчиком. Пусть он ему друг или был другом - мало ли какие новые выгодные связи откроет эта совместная поездка в машине.
Грисбюль услышал, как комиссар дает необходимые указания инспектору Биферли; Гроль облекал их в форму предложений, чтобы не вызывать у того чувства противоречия, он все-таки хорошо знал людей, этот Гроль!
Биферли исподволь обретал утраченную было самоуверенность. В сущности, все шло хорошо: Бернек получил свою сенсацию, доктора Марана, правда, придется забыть, это хоть и неприятно Биферли, как его пациенту, но жена доктора, ставшая теперь притчей во языцех, продаст маленькую виллу, там поселится другой врач, к нему перейдет клиентура Марана, и этот другой будет так же внимателен к Биферли. Да и все неприятности, которых можно ждать от начальства, он легко отведет от себя: Гроль за все отвечает, он, Биферли, будет упорно ссылаться на свою несамостоятельность, а вот если бы Гроль предоставил ему свободу действий, тогда бы… Так он постепенно оправился, ему стало ясно, сколь важную роль он сможет играть и в последующие дни и со сколькими трудными вопросами обрушатся на него друзья и знакомые. А он не будет отвечать на эти вопросы, он не имеет права разглашать служебную тайну, он ничего не выдаст, черт побери!
У окна виллы, прилепившейся к горе, стояла женщина и смотрела вдаль. Она глядела через унылый, бурый, мокрый луг вниз на дорогу, по которой ей так часто случалось ездить и которую она так хорошо знала.
Клочья тумана поднимались все выше, цеплялись за купола гор, вздувались и рвались на резком ветру, повисали, развеявшись, горизонтальными полосами, похожими на грязную марлю. Высоко над ними небо было сплошь серое. Эту часть земли словно бы прикрыл какой-то отвратительный цементный колпак, за который нельзя было заглянуть. Лишь в одном месте цемент отливал серебром, там, должно быть, стояло солнце.
Маргит Маран думала о том, что ей придется расстаться с привычным бытом. Это было ей ясно. Она знала также, что ее мужа осудят. Его разлучат с ней - на какой срок, она не знала. Когда она задала этот вопрос Метцендорферу, тот пожал плечами и отвел взгляд. Она пыталась представить себе ход мыслей судьи, который будет разбирать это дело; она понимала, что ее жалеть он не станет. Ей было ясно, что она может развестись с Мараном, но этого она не хотела. Она старалась не обманывать себя. Она молода. Мужчины будут домогаться ее, возможно, что тому или другому она уступит. Но принадлежать она хотела своемумужу. Он достаточно натерпелся и настрадался из-за нее, он совершил безумный поступок, но совершил его из-за нее; никто другой не подверг бы себя из-за нее такой опасности, не принес бы ради нее такой жертвы, и неважно, чтопоступок этот отвратителен и, по сути, бессмыслен.
Она увидела, как скользит по изгибам дороги «боргвард изабелла», и ее стало знобить. Ей почудилось, что это уплывают годы ее жизни, - годы, которые она проиграла, не только три последних года, но и неведомое число будущих лет. Она подалась вперед; она разглядела возле Брумеруса рыжеволосого друга ее мужа. Они не смотрели в ее сторону - они, по-видимому, беседовали. Все было совершенно нереально: она думала, что тот, кто сейчас ведет машину, убит, а он сидит за рулем, целый, невредимый и, возможно, неуязвимый, и болтает, и будет еще много лет болтать с самыми разными людьми, будет заключать сделки, нашептывать нежности любимой, развлекать общество веселыми и забавными историями. Но от нее он ускользает, через несколько секунд его машина скроется.
Она не удивилась, что Метцендорфер поехал с Брумерусом. Ее только поразило, что они даже не взглянули на этот дом, продолжая беседовать, как будто вообще ничего не случилось, как будто не было убийства, которое так или иначе касалось того и другого.
Она неподвижно стояла у окна. Кто-то открыл дверь комнаты; она услыхала робкие шаги домашней работницы, которая с утра металась по дому, как вспугнутая наседка. Маргит услыхала:
- Сударыня, как быть с ужином? На сколько человек готовить?
Ей показалось вполне естественным, что она на это не ответила, не смогла ответить и что дверь вскоре закрылась. Где-то в ее подсознании возник бледный образ этой добродушной, полной, некрасивой женщины: Маргит словно бы увидела, как та прокралась на кухню, вперилась глазами в плиту и, не зная, что делать, покачала головой. Но эта картина осталась неосознанной, не вызвала ни движения, ни слова, ни действия; Маргит чувствовала себя спрятанной в каменной коре растерянности и боли; кора эта образовалась вчера вечером и становилась все толще и тверже.
Она только и могла, что стоять у окна, глядеть на улицу и чего-то ждать. Чего - она сама не знала. Во всяком случае, она не обратила внимания ни на серую, высоко нагруженную чем-то телегу, ни на угрюмые очертания возницы на козлах, ни на тихий цокот копыт трусившей на спуске лошадки.
Когда солнце село, Маргит все еще стояла у окна. В котловинах уже скапливались и ворошились серые, прозрачные озерца тумана, и под каждым жухлым кустиком на лужайке перед домом тоже гнездилась серая муть. Но все это готовилось слиться в сплошную массу, суля одну из тех туманных ночей, в которые тоска растет, как плесень.
Она прильнула лбом к холодному стеклу, словно так ей было лучше видно: из Бернека, тарахтя, поднималась пестрая машина ассистента, который уже включил подфарники.
Она очень надеялась, что тот остановится у ее калитки! Но он прогромыхал мимо. Он даже не замедлил хода, и ее муж, сидевший на заднем сиденье, не повернул головы.
Когда беспокойная машина исчезла, Маргит наконец очнулась. Она медленно прошла к двери, что вела в сад, и отворила ее. Там она остановилась и посмотрела вдаль: туман постепенно все обволакивал. Она вышла из дому, поглядела по сторонам, как будто все здесь было ей внове, но казалось ей так, возможно, лишь потому, что она не просто предчувствовала, а знала, что со всем этим ей придется расстаться.
Она увидела желтый «опель-рекорд». Лакированные поверхности были усеяны крошечными жемчужинами влаги, стекла подернуты непроницаемой пленкой. Она подошла к машине, отперла и широко распахнула ворота гаража. Села в машину, пустила мотор и включила «дворники», которые торопливо высветили в пленке большой полукруг. Так она сидела долго, спокойно и как бы задумчиво, хотя думать она не могла. У нее были водительские права, но до сих пор она почти не пользовалась ими: у нее не хватало на это смелости. Ей было куда приятнее мчаться по дорогам, сидя рядом с умелым водителем. Наконец она включила первую скорость, и машина медленно тронулась. В гараже она зажгла фары, так всегда делал муж, и, когда отсветы на задней стене гаража стали маленькими, остановила машину. Потом раздался тот ни на что не похожий звук, с каким захлопывается дверца автомобиля. Идя мимо машины, которую так любил ее муж, она подумала, что эта машина устареет и развалится к тому времени, когда вернется хозяин.
Она скорчилась над багажником, словно от спазма в желудке, и расплакалась.
По виду обеих машин, изысканной «боргвард изабеллы» и Грисбюлева экстравагантного лоскутного коврика, никто бы не предположил, что их пассажиры имеют отношение к умышленному или хотя бы неумышленному убийству. Оба автомобиля мчались из Бернека к автостраде на Мюнхен; из низин уже там и сям выползали на дорогу клочья тумана, и машины хотели уйти от них, прежде чем фары упрутся в сплошную непроглядную муть.
- Мне, собственно, на руку, - небрежно бросил Брумерус, - что вы сегодня зависите от меня. - Он повернулся к адвокату с улыбкой. Метцендорфер поглядел на него вопросительно. - Видите ли, - продолжал Брумерус, глядя снова вперед, - мне было бы неприятно, если бы из-за нерасторопности этого комиссара поднялся шум вокруг моего имени! Где шум, там и люди, а люди любопытны. Частные дела становятся предметом публичного обсуждения. Никому это не приносит пользы. Удовлетворяется всего только потребность в сенсациях. - Он бросил быстрый взгляд на адвоката. - Сенсация сейчас уже не яв роли убитого и не отношения между фрау Маран и ее мужем, - от адвоката не ускользнуло, что даже в их беседе с глазу на глаз Брумерус отмежевывается от этого дела, - а тот факт, что жертвой оказался неизвестный и, во всяком случае, ни в чем не повинный. Не составляет труда, - он играючи взял левее, чтобы обогнать старый «мерседес», - сосредоточить внимание прессы на вопросе: кто убитый? - Он так же легко взял снова правее и добавил: - Если мы будем действовать заодно.
Метцендорфер хотел проверить свое наблюдение. Он сказал с вопросительной интонацией:
- Но ведь стрелял-то Маран в вас?!
- Поверьте мне, - продолжал Брумерус, - у меня нет ни малейшей охоты мстить. По мне, Марана пускай отпустят! Почему нет? В меняон больше не стал бы стрелять и ни в кого другого тоже, а что он нечаянно убил человека, которому, видит бог, нечего было делать на моей даче, - ну, на этот счет можно быть разного мнения! Как это он там оказался? Что ему вообще было нужно? Дружеских намерений у него наверняка не было! Допускаю, что и я выстрелил бы в него, окажись я на месте. - Брумерус осторожно повернул машину к выезду на автостраду.
Метцендорфер вздохнул. Он почувствовал внезапное облегчение: его речь на суде очень выиграла бы, если бы он не был вынужден изображать Брумеруса злодеем, который просто допек Марана, ведь адвокат знал, что у судей и присяжных сразу возникнет вопрос: почему же Маран не выстрелил три года назад, почему он так долго ждал? Если Брумерус даст объективные показания, а возможно, и проявит известную снисходительность к поступку Марана и наконец даже выскажет предположение, что жертвой оказался какой-то уголовник, то можно будет сыграть на сочувствии к доктору, тем более что тот производит впечатление человека сломленного. Не исключено, размышлял адвокат, что этот грабитель или кто бы он ни был даже испугал Марана каким-то своим действием, как-то перешел к нападению, может быть, Маран умолчал об этом в своем заявлении лишь потому, что сначала был твердо убежден, что убил Брумеруса. Да, об этом он еще подробно поговорит со своим другом, как только дело поступит к следователю.
- Значит, вы понятия не имеете, - спросил комиссар теперь напрямик, - как оказался убитый у вас на даче?
В тот же миг Брумерус изменился: если до сих пор он держался любезно, то сейчас его обуяла злость.
- Бог ты мой, но это же как раз и должна выяснить полиция! На то вы и существуете, за это вам и платят, это ваша обязанность! Я настаиваю на том, чтобы вы это узнали! А то ведь нельзя быть уверенным в собственной безопасности!
- Я хотел только спросить, не было ли какой-нибудь договоренности… - уступил Гроль.
Брумерус готов был разъяриться, но комиссар успокоил его движением руки и как бы невзначай сказал:
- Ведь могло быть какое-нибудь деловое совещание у вас на даче. Иногда хочется принять партнера в более интимной обстановке, он становится откровеннее. - Комиссар быстро добавил: - Впрочем, все это вам лучше знать.
- Во всяком случае, ничего подобного не было, - возразил Брумерус, - и дело идет, возможно, о самом обыкновенном грабителе. Одному богу известно, какие ценности он предполагал там найти. Иному достаточно и каких-нибудь старых шмоток.
Как странно звучит в этих устах слово «шмотки», подумал Грисбюль.
- Да нет, - сказал комиссар, - все было в целости и сохранности: ни разбитых стекол, ни сломанных замков - ничего. Казалось, этот человек хорошо знал вашу дачу.
На это Брумерус ничего не ответил.
- Ну что ж, - сказал комиссар таким тоном, как будто они уже об этом договорились, - тогда еще раз посмотрим, какой нанесен ущерб! - и не спеша поднялся.
Брумерус взглянул на него.
- Разве вам нужно брать меня с собой? - спросил он ошеломленно. - У меня отвращение к покойникам!
- Вполне возможно, - вскользь сказал Гроль. - Кому охота видеть собственное будущее? Но вдруг окажется, что вы знаете убитого! - Он повернулся к Грисбюлю, праздно стоявшему у окна: - А вы пошевелитесь и доставьте мне доктора Марана, понятно?
Поспешно выходя из комнаты, Грисбюль еще услышал, как комиссар спросил: «Ведь он вам не неприятен, господин Брумерус?», а тот возмущенно ответил: «Отчего же? Разве я стрелял в него?»
Потом дверь захлопнулась.
4
Грисбюль дал громкий сигнал, похожий на крик осла, и немного спустя он увидел, как Брумерус, а вслед за ним комиссар и Биферли выходят из двери участка и садятся в «боргвард изабеллу».
Доктор Маран неподвижно глядел в пустоту. Его узкое лицо интеллигента еще более осунулось: он знал, что ему предстоит встретиться с человеком, которого он хотел убить, - с человеком, который из прихоти украл у него жену. Грисбюль услышал, как Метцендорфер сказал: «Вальтер, постарайся оставаться спокойным, так надо! От этого многое зависит!»
В зеркальце он увидел, как адвокат положил руку на плечо Марана. Маран на это никак не реагировал. Ассистент дал газ, и пестрая машина, громко тарахтя, покатилась по улицам, а «боргвард изабелла», изящная, бесшумная, обузданная, укрощенная, следовала за ней. Не похоже было, что «боргвард» затеет гонки, это успокоило Грисбюля.
Потом они стояли у калитки дачи, ассистент, адвокат и доктор Маран, который опустил голову и закрыл глаза.
«Боргвард» чуть не коснулся бампером размалеванного ублюдка, и, хотя помощник с любопытством ждал предстоявшего объяснения, он все-таки улыбнулся: старая шутка автомобилистов!
Брумерус, выйдя первым, немного расправил затекшие члены. Он стал тщательно запирать дверцы, после того как из машины, сгорбившись, вылезли Биферли и комиссар - Гроль вылез неловко, со шляпой в руке, словно нес орден на бархатной подушечке.
Биферли и Гроль сразу присоединились к ожидавшим, а потом, держась очень прямо, торопливым шагом подошел Брумерус, и комиссар, чтобы смягчить ожидаемую стычку, сказал ему:
- Это господин Метцендорфер, защитник. Брумерус усмехнулся, подняв одну бровь, но подал адвокату руку и сказал:
- Трудная задача. Кстати, ваша фамилия мне знакома.
Стычка не состоялась: Брумерус, казалось, не видел врача, он толкнул калитку и сказал таким тоном, словно приглашал к себе в гости:
- Я пойду впереди, я ведь здесь дома!
Лишь когда они оказались в той комнате и Грисбюль снял платок с лица убитого, а остальные молча и чуть ли не торжественно, как на траурной церемонии, столпились у двери, Брумерус твердым голосом, внезапно, так что даже у Грисбюля мороз пошел по коже, сказал:
- Вот ваша работа, господин доктор. Неужели вы, врач, находите, что имеет смысл так поступать?
Маран не то глубоко вздохнул, не то всхлипнул. Он промолчал. он не поднял головы.
И Брумерус еще прибавил:
- Эх вы!
5
Гроль разрядил атмосферу: он подошел к убитому, посмотрел на его лицо, затем в сторону двери, где столпились остальные, и сказал:
- Будьте добры, господин Брумерус! Вы ведь должны взглянуть на труп!
- Лучше бы не смотреть, - ответил тот. - Но если это вам нужно, комиссар, я окажу вам такую услугу. Но я его не знаю. - Теперь он стоял непосредственно возле трупа. - Я увидел это, как только вошел! Ужасно, право! Не верится, что человек способен на такие поступки!
Он обращался как бы к комиссару, но тот прекрасно понимал, что эти слова предназначены для Марана.
- Между тем, - продолжал Брумерус, - случаются вещи и похуже. Убийства на сексуальной почве бывают, кажется, и вовсе зверские? - Он произнес конец этой фразы с вопросительной интонацией, взглянув на Гроля.
- Да, да, - сказал тот рассеянно, потер лысину ладонью, повернулся к Грисбюлю и приказал: - Прикройте его.
Покуда ассистент выполнял это распоряжение, комиссар спросил Брумеруса:
- Значит, не знаете?
- Нет! - сказал тот решительно, потом, помедлив, добавил: - Однако на грабителя он не похож, тут я ошибся, вы правы, - Он как бы в знак сожаления поднял руки. - Узнайте, как он проник сюда, а главное - почему! И еще одна большая просьба: прикажите убрать труп как можно скорее! Я хотел бы, чтобы дачей можно было снова пользоваться!
Жестоко, подумал Грисбюль, очень жестоко по отношению к Марану, и услышал, как комиссар отвечает: «Разумеется! Я уже распорядился отвезти тело на вскрытие. Может быть, мы найдем какие-нибудь отправные точки, хотя я не верю в это и вскрывать, собственно, незачем. Но пусть все идет своим чередом!»
Гроль подошел к столу и, взяв книгу, уже знакомую ему по первому посещению этого дома, высоко поднял ее и спросил невзначай:
- Видимо, перевод господина Брёзельтау?
Грисбюль услышал, как адвокат сказал у двери: «Подождем снаружи, Вальтер!» - и еще услышал, как Брумерус, стоявший рядом с ним, Грисбюлем, удивленно ответил: «Нет! Почему вы так решили?»
- Да так, просто подумал! - сказал комиссар, еще раз оглядел комнату и пригласил Брумеруса и Грисбюля: - Что ж, давайте еще раз посмотрим снаружи.
Лишь когда они дошли до двери, где стояли адвокат и Маран, Гроль вернулся к оставленной было теме и спросил Брумеруса:
- Видимо, знаменитый автор? Набоков. «Лолита», издано у Ровольта, я прочел выходные данные, четвертое издание! Это интересно!
- Ах, - сказал Брумерус, и Грисбюль снова почувствовал, что этот ответ предназначен не для Гроля, а для врача, - я таких вещей не читаю. Я люблю более грубую пищу. Такое предпочитают дамы. Поэтому книжка здесь и лежит.
Грисбюль поглубже засунул кулаки в карманы своего замшевого пальто. Он взглянул на Марана. Сказанное Брумерусом кольнуло того, наверно, больнее, чем любая издевка над ним самим.
Но Маран промолчал. Маран это проглотил.
6
Они шагали вокруг дома. На голых ветках деревьев все еще висели тяжелые стеклянные капли. Похолодало. Земля была сырая и мягкая. Грисбюль с удивлением заметил, что Метцендорфер отделился от Марана и словно бы случайно оказался рядом с Брумерусом.
- Занятное дело, - услышал он голос адвоката.
- Да что там, простое убийство! - отвечал Брумерус.
- Я буду настаивать на неумышленном убийстве, - сказал Метцендорфер. - Полагаю, что Маран был вне себя.
Брумерус посмотрел на него искоса.
- Вне себя? - переспросил он холодно. - Но почему же, дорогой господин Метцендорфер, он не вышел из себя ни три, ни два года назад? Ведь эта история тянулась уже тогда! Если уж выходить из себя, то зачем же именно в тот момент, когда узел начал распутываться?
- Для кого как! - уклончиво ответил адвокат.
Брумерус слегка усмехнулся и дружелюбно сказал:
- Впрочем, я вас понимаю! Хороший адвокат всегда старается выгородить своего клиента! - Он как бы задумался на мгновение. - Я лично, - прибавил он, - не буду ставить вам палки в колеса. Мне все равно, сколько лет просидит Маран за решеткой, по мне, пусть его хоть оправдают.
Теперь Метцендорфер взглянул на него, как показалось Грисбюлю, с любопытством.
- Я мог бы даже подыграть вам, - сказал Брумерус и, погладив себе подбородок, сильно понизил голос, - но при одном условии: вы сделаете все, чтобы избежать выяснения некоторых, ну, интимных подробностей! Если мы на этом сойдемся… Да, я мог бы, пожалуй, поддержать вас. Я не хочу, чтобы мое имя трепали в печати, это легко понять!
- Об этом можно будет поговорить, - так же тихо отвечал адвокат.
- Я не ребенок, - слышал Грисбюль голос Брумеруса. - И я знаю, что на суд это произведет впечатление, если вы будете говорить об обманутом муже и о молодой женщине, отдавшей свою большую, страстную любовь недостойному человеку. - Брумерус умолк, они медленно шагали по мокрому суглинку. Брумерус осторожно оглянулся и продолжал: - Но все это можно рассказать судье перед процессом, можно также по-человечески объяснить ему ситуацию с моей точки зрения - задерганный предприниматель, которому просто нужно когда-нибудь да передохнуть, и так далее. Зачем это делать coram publico
*?
- Сегодня, - отвечал адвокат, - нам не удастся обсудить это окончательно, господин Брумерус. Я всегда готов к компромиссам. Обычно они идут на пользу обеим сторонам. Прошу вас побывать у меня. Моя машина здесь в ремонте, и - такая нелепость! - мне сказали, что починить ее быстро не смогут. Да. А без машины ты уже не вполне человек!
- Конечно, я могу вас навестить. А потом, может быть, вы приедете ко мне, - услыхал Грисбюль. И после паузы, во время которой слышно было только хлюпанье грязи под ногами: - А как вы сейчас доберетесь из Бернека в Байрейт?
Метцендорфер пожал плечами.
- Говорят, не то вечером, не то ночью есть поезд.
- Да ну! - возмутился Брумерус. - Поезжайте со мной! Я с удовольствием подвезу вас! Ведь нам обоим нечего задерживаться здесь больше, чем это безусловно необходимо!
- Очень любезно с вашей стороны, - сказал адвокат. - У меня завтра утром заседание в суде, и надо еще просмотреть дело.
- Разумеется, - сказал Брумерус, и они замолчали. Немного позднее все стояли перед гаражом, головы были опущены, глаза искали следы колес. Следы эти были едва различимы. Грисбюль еще раз открыл ворота гаража, заглянул внутрь и вздохнул.
- Хотел бы я знать, - сказал Гроль, - как он оказался здесь! Ведь на машине он приехать не мог, а то бы она тут и стояла!
- Господин комиссар, - сказал Брумерус чуть ли не с жалостью, - он же не мог въехать в гараж, ведь ключ-то у меня! Если он приехал на машине, значит, он поставил ее на улице, в этом я уверен. Держу паря, если вы произведете экспертизу, вы найдете только оттиски моих собственных покрышек!
Гроль наклонился, взял щепотку земли, рассеянно растер ее, тяжело выпрямился, стряхнул грязь с пальцев. Он взглянул на Брумеруса и оказал:
- Вы правы. Никаких сомнений. Наверно, он приехал на поезде или на автобусе. Возможно также, что его кто-нибудь подвез и, высадив у калитки, уехал.
Он вздохнул. Он медленно направился к гравийной дорожке, и остальные последовали за ним.
- Надо установить личность убитого, - сказал Гроль. - Иначе мы вообще не сдвинемся с места.
7
Грисбюль глядел в окно в полицейском участке. Внизу, на улице, бесшумно отъехав, плавно увеличивала скорость «боргвард изабелла». Ассистент покивал головой вслед машине, о которой мечтал.
Метцендорфер поднялся сюда с ними всего на несколько минут.
- Сейчас я ничем не могу тебе немочь, - сказал он Марану. - Но я берусь за твое дело. И я позабочусь о Маргит. - Он сделал паузу и тихо прибавил: - Каждый день предварительного заключения вычитается из срока, такна это и смотри.
Маран не ответил, он даже не взглянул на адвоката и не поднял опущенной головы. Метцендорфер, беззвучно вздохнув', обратился к Гролю:
- Могу я получить копии показаний доктора Марана и господина Брумеруса? - и прибавил, когда комиссар помедлил с ответом: - Облегчите мне работу! Иначе ведь я смогу изучить протоколы, только когда они будут у следователя, а я хотел бы заняться этим делом уже сейчас.
Комиссар потер лысину и поморщился.
- Я знаю, - согласился адвокат, - вы не имеете права. Но даю вам слово, что я ими не воспользуюсь. Это был бы просто дружеский жест с вашей стороны!
Гроль поглядел на Метцендорфера так, словно хотел ответить: «С каких это пор мы друзья?» - и вздохнул. Тем не менее он сказал:
- Поднимитесь с нами!
В пыльно-серой комнате он просмотрел бумаги и, опустив голову, сказал Метцендорферу:
- Я понимаю ваши чувства, я понимаю вас, близкий друг - и вдруг такая история. Хочется его вытащить. А жена! Кто позаботится о ней? Ей придется отсюда уехать, ей нельзя оставаться в Бернеке, при виде ее все будут говорить или думать: ах, это та самая,что спала попеременно с двумя, ах, это та самая,из-за которой убили человека! Отвратительно. Но тут вы и самой лучшей защитой ничего не поправите. Единственное, что тут может выйти - и то если вам повезет, - это «неумышленное убийство неизвестного лица». Или скажем: покамест неизвестного.
Он пробормотал это очень тихо, чтобы Маран, сидевший у самого окна, ничего не разобрал. Но комиссар мог бы говорить и громко, ибо Маран явно не замечал происходившего вокруг него.
Метцендорфер только тихо вздохнул в ответ - это ясно показывало, что он знает, сколь скверно обстоят дела Марана.
Покуда Гроль вручал адвокату листки протоколов, Брумерус - Грисбюль видел это в окно - преспокойно сидел внизу в своей «боргвард изабелле», поигрывая рулем. Этого человека, казалось, ничто не могло задеть за живое. Он оставался невозмутим, он оставался высокомерен, он, казалось, забыл о женщине, из-за которой разыгралась эта трагедия. Он ее - так, наверно, выразился бы он, пользуясь привычным коммерческим лексиконом, - «списал». Ему уже нет дела ни до ее радостей, ни до ее горестей, ни до ее любви, ни до ее боли, он мысленно отметил ее знаком «бывшая» и причислил к ряду тех женщин, которые сыграли в его жизни свои маленькие, приятные для него роли. Теперь занавес опустился, на сцене идет перемена декораций, новая исполнительница уже загримировалась для него, а что касается ее текста, то хоть он и знает его наизусть, но слышать, как слетают эти слова с новых соблазнительных губ, все-таки каждый раз снова приятно. Он даст ей почитать «Лолиту», там, на даче, когда уберут труп - а это произойдет еще сегодня, - и постарается успокоить прессу, избежать скандальной шумихи. Ему нужно сохранить лицо перед заказчиками, а заказчиков можно подкупить - и в частном порядке, и, конечно, тем так называемым «общественным мнением», которое представляет газета «Бильд».
Грисбюль догадывался о мыслях этого могучего мужчины, к которому сейчас подсаживался адвокат. Вот они уже беседовали, и Грисбюль задумался, будет ли адвокат врачу добрым советчиком. Пусть он ему друг или был другом - мало ли какие новые выгодные связи откроет эта совместная поездка в машине.
Грисбюль услышал, как комиссар дает необходимые указания инспектору Биферли; Гроль облекал их в форму предложений, чтобы не вызывать у того чувства противоречия, он все-таки хорошо знал людей, этот Гроль!
Биферли исподволь обретал утраченную было самоуверенность. В сущности, все шло хорошо: Бернек получил свою сенсацию, доктора Марана, правда, придется забыть, это хоть и неприятно Биферли, как его пациенту, но жена доктора, ставшая теперь притчей во языцех, продаст маленькую виллу, там поселится другой врач, к нему перейдет клиентура Марана, и этот другой будет так же внимателен к Биферли. Да и все неприятности, которых можно ждать от начальства, он легко отведет от себя: Гроль за все отвечает, он, Биферли, будет упорно ссылаться на свою несамостоятельность, а вот если бы Гроль предоставил ему свободу действий, тогда бы… Так он постепенно оправился, ему стало ясно, сколь важную роль он сможет играть и в последующие дни и со сколькими трудными вопросами обрушатся на него друзья и знакомые. А он не будет отвечать на эти вопросы, он не имеет права разглашать служебную тайну, он ничего не выдаст, черт побери!
8
У окна виллы, прилепившейся к горе, стояла женщина и смотрела вдаль. Она глядела через унылый, бурый, мокрый луг вниз на дорогу, по которой ей так часто случалось ездить и которую она так хорошо знала.
Клочья тумана поднимались все выше, цеплялись за купола гор, вздувались и рвались на резком ветру, повисали, развеявшись, горизонтальными полосами, похожими на грязную марлю. Высоко над ними небо было сплошь серое. Эту часть земли словно бы прикрыл какой-то отвратительный цементный колпак, за который нельзя было заглянуть. Лишь в одном месте цемент отливал серебром, там, должно быть, стояло солнце.
Маргит Маран думала о том, что ей придется расстаться с привычным бытом. Это было ей ясно. Она знала также, что ее мужа осудят. Его разлучат с ней - на какой срок, она не знала. Когда она задала этот вопрос Метцендорферу, тот пожал плечами и отвел взгляд. Она пыталась представить себе ход мыслей судьи, который будет разбирать это дело; она понимала, что ее жалеть он не станет. Ей было ясно, что она может развестись с Мараном, но этого она не хотела. Она старалась не обманывать себя. Она молода. Мужчины будут домогаться ее, возможно, что тому или другому она уступит. Но принадлежать она хотела своемумужу. Он достаточно натерпелся и настрадался из-за нее, он совершил безумный поступок, но совершил его из-за нее; никто другой не подверг бы себя из-за нее такой опасности, не принес бы ради нее такой жертвы, и неважно, чтопоступок этот отвратителен и, по сути, бессмыслен.
Она увидела, как скользит по изгибам дороги «боргвард изабелла», и ее стало знобить. Ей почудилось, что это уплывают годы ее жизни, - годы, которые она проиграла, не только три последних года, но и неведомое число будущих лет. Она подалась вперед; она разглядела возле Брумеруса рыжеволосого друга ее мужа. Они не смотрели в ее сторону - они, по-видимому, беседовали. Все было совершенно нереально: она думала, что тот, кто сейчас ведет машину, убит, а он сидит за рулем, целый, невредимый и, возможно, неуязвимый, и болтает, и будет еще много лет болтать с самыми разными людьми, будет заключать сделки, нашептывать нежности любимой, развлекать общество веселыми и забавными историями. Но от нее он ускользает, через несколько секунд его машина скроется.
Она не удивилась, что Метцендорфер поехал с Брумерусом. Ее только поразило, что они даже не взглянули на этот дом, продолжая беседовать, как будто вообще ничего не случилось, как будто не было убийства, которое так или иначе касалось того и другого.
Она неподвижно стояла у окна. Кто-то открыл дверь комнаты; она услыхала робкие шаги домашней работницы, которая с утра металась по дому, как вспугнутая наседка. Маргит услыхала:
- Сударыня, как быть с ужином? На сколько человек готовить?
Ей показалось вполне естественным, что она на это не ответила, не смогла ответить и что дверь вскоре закрылась. Где-то в ее подсознании возник бледный образ этой добродушной, полной, некрасивой женщины: Маргит словно бы увидела, как та прокралась на кухню, вперилась глазами в плиту и, не зная, что делать, покачала головой. Но эта картина осталась неосознанной, не вызвала ни движения, ни слова, ни действия; Маргит чувствовала себя спрятанной в каменной коре растерянности и боли; кора эта образовалась вчера вечером и становилась все толще и тверже.
Она только и могла, что стоять у окна, глядеть на улицу и чего-то ждать. Чего - она сама не знала. Во всяком случае, она не обратила внимания ни на серую, высоко нагруженную чем-то телегу, ни на угрюмые очертания возницы на козлах, ни на тихий цокот копыт трусившей на спуске лошадки.
Когда солнце село, Маргит все еще стояла у окна. В котловинах уже скапливались и ворошились серые, прозрачные озерца тумана, и под каждым жухлым кустиком на лужайке перед домом тоже гнездилась серая муть. Но все это готовилось слиться в сплошную массу, суля одну из тех туманных ночей, в которые тоска растет, как плесень.
Она прильнула лбом к холодному стеклу, словно так ей было лучше видно: из Бернека, тарахтя, поднималась пестрая машина ассистента, который уже включил подфарники.
Она очень надеялась, что тот остановится у ее калитки! Но он прогромыхал мимо. Он даже не замедлил хода, и ее муж, сидевший на заднем сиденье, не повернул головы.
Когда беспокойная машина исчезла, Маргит наконец очнулась. Она медленно прошла к двери, что вела в сад, и отворила ее. Там она остановилась и посмотрела вдаль: туман постепенно все обволакивал. Она вышла из дому, поглядела по сторонам, как будто все здесь было ей внове, но казалось ей так, возможно, лишь потому, что она не просто предчувствовала, а знала, что со всем этим ей придется расстаться.
Она увидела желтый «опель-рекорд». Лакированные поверхности были усеяны крошечными жемчужинами влаги, стекла подернуты непроницаемой пленкой. Она подошла к машине, отперла и широко распахнула ворота гаража. Села в машину, пустила мотор и включила «дворники», которые торопливо высветили в пленке большой полукруг. Так она сидела долго, спокойно и как бы задумчиво, хотя думать она не могла. У нее были водительские права, но до сих пор она почти не пользовалась ими: у нее не хватало на это смелости. Ей было куда приятнее мчаться по дорогам, сидя рядом с умелым водителем. Наконец она включила первую скорость, и машина медленно тронулась. В гараже она зажгла фары, так всегда делал муж, и, когда отсветы на задней стене гаража стали маленькими, остановила машину. Потом раздался тот ни на что не похожий звук, с каким захлопывается дверца автомобиля. Идя мимо машины, которую так любил ее муж, она подумала, что эта машина устареет и развалится к тому времени, когда вернется хозяин.
Она скорчилась над багажником, словно от спазма в желудке, и расплакалась.
9
По виду обеих машин, изысканной «боргвард изабеллы» и Грисбюлева экстравагантного лоскутного коврика, никто бы не предположил, что их пассажиры имеют отношение к умышленному или хотя бы неумышленному убийству. Оба автомобиля мчались из Бернека к автостраде на Мюнхен; из низин уже там и сям выползали на дорогу клочья тумана, и машины хотели уйти от них, прежде чем фары упрутся в сплошную непроглядную муть.
- Мне, собственно, на руку, - небрежно бросил Брумерус, - что вы сегодня зависите от меня. - Он повернулся к адвокату с улыбкой. Метцендорфер поглядел на него вопросительно. - Видите ли, - продолжал Брумерус, глядя снова вперед, - мне было бы неприятно, если бы из-за нерасторопности этого комиссара поднялся шум вокруг моего имени! Где шум, там и люди, а люди любопытны. Частные дела становятся предметом публичного обсуждения. Никому это не приносит пользы. Удовлетворяется всего только потребность в сенсациях. - Он бросил быстрый взгляд на адвоката. - Сенсация сейчас уже не яв роли убитого и не отношения между фрау Маран и ее мужем, - от адвоката не ускользнуло, что даже в их беседе с глазу на глаз Брумерус отмежевывается от этого дела, - а тот факт, что жертвой оказался неизвестный и, во всяком случае, ни в чем не повинный. Не составляет труда, - он играючи взял левее, чтобы обогнать старый «мерседес», - сосредоточить внимание прессы на вопросе: кто убитый? - Он так же легко взял снова правее и добавил: - Если мы будем действовать заодно.
Метцендорфер хотел проверить свое наблюдение. Он сказал с вопросительной интонацией:
- Но ведь стрелял-то Маран в вас?!
- Поверьте мне, - продолжал Брумерус, - у меня нет ни малейшей охоты мстить. По мне, Марана пускай отпустят! Почему нет? В меняон больше не стал бы стрелять и ни в кого другого тоже, а что он нечаянно убил человека, которому, видит бог, нечего было делать на моей даче, - ну, на этот счет можно быть разного мнения! Как это он там оказался? Что ему вообще было нужно? Дружеских намерений у него наверняка не было! Допускаю, что и я выстрелил бы в него, окажись я на месте. - Брумерус осторожно повернул машину к выезду на автостраду.
Метцендорфер вздохнул. Он почувствовал внезапное облегчение: его речь на суде очень выиграла бы, если бы он не был вынужден изображать Брумеруса злодеем, который просто допек Марана, ведь адвокат знал, что у судей и присяжных сразу возникнет вопрос: почему же Маран не выстрелил три года назад, почему он так долго ждал? Если Брумерус даст объективные показания, а возможно, и проявит известную снисходительность к поступку Марана и наконец даже выскажет предположение, что жертвой оказался какой-то уголовник, то можно будет сыграть на сочувствии к доктору, тем более что тот производит впечатление человека сломленного. Не исключено, размышлял адвокат, что этот грабитель или кто бы он ни был даже испугал Марана каким-то своим действием, как-то перешел к нападению, может быть, Маран умолчал об этом в своем заявлении лишь потому, что сначала был твердо убежден, что убил Брумеруса. Да, об этом он еще подробно поговорит со своим другом, как только дело поступит к следователю.