— Что ты думаешь, Фам?
Тринли вздохнул и пробурчал в коммуникатор, еле шевеля губами:
— Дерьмом оно пахнет, Сэмми. И ты это знаешь.
— Мне было бы спокойнее, если бы ты был в запасном центре управления.
«Мостик» флагмана «Фам Нювен» формально находился именно здесь, но на самом деле были центры управления, расставленные в самых защищенных местах корабля. Более половины офицеров, видимых на мостике, на самом деле были в других местах. По теории это повышало живучесть корабля. По теории.
— Я могу лучше сделать. Я расколол один из модулей на дистанционное управление.
Старик взмыл с седла, медленно проплыл позади рядов техников, мимо экрана с видом на тяжелые подъемники, мимо экрана, где группа Дьема готовилась к взлету из сухой долины, мимо изображений таких внимательных лиц эмергентов… мимо тревожных дисплеев электронной контрразведки. Никто не обратил внимания на его пролет, и только когда он выплывал в дверь, на него глянул Сэмми Парк. Тринли слегка кивнул капитану Флота.
Развалины бесхребетные, почти все они.
Только Сэмми и Кира Пен Лизолет понимали необходимость ударить первыми
— и не убедили никого из членов Торгового Комитета. Даже после встречи с эмергентами лицом к лицу комитет в упор не видел признаков вероломства другой стороны. Так, они даже попросили кого-то из Винжей за них решить. Из Винжей, подумать только!
Тринли проплыл по пустым коридорам, приостановился возле шлюза модулей и вытолкнул люк того, который он специально подготовил.
Я мог бы попросить Лизолет поднять мятеж.
У заместителя Капитана Флота была своя команда — ККХ «Невидимая рука». Физически мятеж был возможен, а когда Лиз начала бы стрельбу, Сэмми и прочим осталось бы только присоединиться.
Он влез в модуль и включил насос шлюза.
Ладно, я умываю руки.
Где-то в затылке начинала нарастать головная боль. Обычно напряжение так на него не действовало. Он потряс головой. Ладно, правду сказать, он не стал просить Лизолет поднять мятеж, поскольку она из тех редких людей, у которых есть честь. Значит, надо распорядиться получше тем, что у него есть. Сэмми взял с собой оружие. Тринли ухмыльнулся, предвидя предстоящее.
Даже если та сторона ударит первой, я ставлю на то, что выстоим мы.
Выплывая на своем модуле из флагмана Кенг Хо, Тринли изучал угрожающие изменения потока данных и рассчитывал. Что попытается сделать та сторона? Если они будут ждать достаточно долго, он сможет сообразить, где у Сэмми шлюзы с оружием… и устроить мятеж из одного человека.
Было полно признаков приближающегося вероломства, но даже Фам Тринли пропустил самый явный из них. Чтобы узнать способ атаки, надо его знать.
Эзр Винж про военные приготовления наверху ничего не знал. Килосекунды, проведенные на поверхности, были полны тяжелой и захватывающей работы, которая мало оставляла времени, чтобы предаваться подозрениям. За всю свою жизнь он лишь несколько десятков мегасекунд провел, разгуливая по поверхности планет. Несмотря на все упражнения и медицину Кенг Хо, он вымотался. Первые килосекунды казались относительно легкими, но теперь каждая мышца ныла. К счастью, он оказался не единственным слабаком. Вся команда еле волочила ноги. Последняя уборка вылилась в бесконечные проверки, что нигде не осталось мусора, что все признаки их присутствия будут скрыты при новом возгорании Мигающей. Командир группы Дьем подвернул щиколотку, забираясь обратно в посадочный модуль, и без грузовой лебедки модуля дальше ему было бы не взобраться. Когда они наконец взошли на борт, даже снять и повесить на место термальные скафандры было мукой.
— О Господи!
Это Дьем свалился на койку рядом с Винжем. Когда модуль рванулся в небо, по всему пролету раздались стоны. И все же Винж чувствовал тихое удовлетворение: флот узнал за эту высадку куда больше, чем кто-либо мог ожидать. Это была праведная усталость.
Среди членов группы Дьема сейчас почти не было разговоров. Гул двигателя модуля был почти инфразвуком, исходившим, казалось, из костей людей и расходившимся наружу. Сверху Винж еще слышал разговоры, но Триксия в них не участвовала. К людям Дьема никто не обращался. Поправка: Чиви пыталась с ним говорить, но Винж слишком устал, чтобы вынести еще и Заразу.
За кривизной мира подъем тяжелых грузов выбился из графика. Чистые ядерные заряды выломали несколько миллионов тонн замерзшего океана, но пар над местом выемки затруднял дальнейшие работы. Брюгель, эмвргент, жаловался, что они потеряли контакт с остальными своими подъемниками.
— Думаю, вы просто не под тем углом, сэр, — донесся голос техника Кенг Хо. — Мы их всех видим. Они все еще на поверхности, один сильно закрыт местным туманом, но позиционирован точно. Еще три поднимаются, правильно расставленные… минутку… — Прошло несколько секунд. По более «дальнему» каналу другой голос излагал какую-то медицинскую проблему — очевидно, кого-то тошнило в невесомости. Потом вернулся голос диспетчера полетов: — Странно. Мы потеряли вид на операции на восточном берегу.
Брюгель, более резким голосом:
— Но ведь у вас же есть дублирующие устройства? Техник Кенг Хо не ответил. Третий голос:
— Замечен импульс электромагнитного излучения. Я думал, вы закончили с наземными взрывами?
— Конечно! — отозвался возмущенный Брюгель.
— Ну, так мы только что получили еще три импульса. Я… есть, сэр!
Импульсы электромагнитного излучения? Винж попытался сесть, но ускорение было слишком велико, и в голову ударила еще более сильная боль. Черт возьми, скажи еще что-нибудь! Но тот, кто произнес «есть, сэр!» — судя по голосу, артиллерист Кенг Хо, — ушел из эфира, или, что более вероятно, сменил режим и говорил шифром.
Голос эмергента звучал резко и сердито:
— Дайте мне кого-нибудь из руководства! Немедленно!'Мы можем узнать прицельные лазеры, когда они на нас светят! Отверните их, или мы все об этом пожалеем!
Наголовный дисплей Эзра стал прозрачным, и перед глазами появилась переборка. Фон на ней мигал, но видео показывало какую-то аварийную последовательность процедур.
— Блин!
Это был Джимми Дьем. Командир группы в голове каюты колотил по командной консоли. Где-то в хвосте кто-то блевал. Как в кошмаре, когда все вдруг превращается в сумасшедший дом.
В этот миг модуль достиг конца ускорения, за три секунды страшное давление спало и вернулся привычный комфорт невесомости. Винж освободил ремни койки и подплыл к Дьему.
С потолка было легко встать голова к голове с Джимми и увидеть аварийные дисплеи, не загораживая вид командиру.
— Мы на самом деле в них стреляем? — Господи, как голова-то болит!
Он попытался прочитать командную консоль Дьема, но глифы плыли перед глазами.
Дьем чуть повернул голову к Эзру. В его глазах ясно читалась боль, он едва мог шевелиться.
— Не знаю, что мы делаем. Я потерял синхронное изображение. Пристегнись… — Он наклонился вперед, будто пытаясь сфокусироваться на дисплее. — Сеть флота перешла на глубокое шифрование, а мы застряли на низшем уровне безопасности.
Это значило, что они не получат информации, кроме прямых приказов артиллеристов Парка.
Потолок дал Винжу ощутимый шлепок по заднице, и он поплыл к хвосту .кабины. Модуль поворачивался под управлением какой-то приоритетной аварийной процедуры — автопилот не дал предупреждения. Скорее всего командование флота готовило их для нового ускорения. Он успел пристегнуться за спиной Дьема, когда главный факел модуля дал ускорение примерно в одну десятую g.
— Они переводят нас на более низкую орбиту… но я не вижу ничего, идущего на рандеву, — сказал Дьем. И неуклюже потыкал в поле пароля под дисплеем.
— Ладно, буду разнюхивать сам… надеюсь, Парк не слишком озверел…
За спиной послышались еще звуки рвоты. Дьем попытался повернуть голову, вздрогнул.
— Ты у нас мобилен, Винж. Займись.
Эзр скользнул вдоль поручней пролета, поддаваясь силе тяжести в одну десятую g. Люди Кенг Хо жили при различных ускорениях. Медицина и хорошая генетическая работа сделали ориентационную тошноту редкостью среди них, но сейчас и Цуфе До и Фам Патил оба блевали, а Бенни Вен свернулся в клубок, насколько позволяли ремни. Он держался за виски и раскачивался от боли.
— Давит, давит!
Винж подобрался к Патилу и До, аккуратно отсосал вакуумом рвотные массы с их комбинезонов. Цуфе подняла на него озадаченные глаза:
— В кизни никогда не блевала.
— Это не ты, — ответил Винж, стараясь думать, несмотря на боль, которая давила все сильнее и сильнее.
Кретин, кретин, кретин! Как это я до сих пор не понял ?
Это не Кенг Хо напала .на эмергентов; как-то все вышло совсем наоборот.
Вдруг стало видно, что делается снаружи.
— Я поймал локальную синхронизацию, — донесся голос Дьема из наушников. Слова командира доносились короткими мучительными выдохами. — Пять высокоскоростных бомб с позиций эмергентов. Цель: флагман Парка…
Винж перегнулся через ряд коек и выглянул. Факелы ракет уходили в сторону от расположения модуля, пять бледных звезд разгонялись в небе все быстрее и быстрее, сходясь к ККХ «Фам Нювен». Но их пути не были гладкими дугами — резкие повороты и уходы в сторону.
— Наверное, мы бьем по ним лазером. Они уворачиваются. Одна из звезд исчезла.
— Мы одну сбили! Мы…
В небе вспыхнули четыре световые точки. Они становились все ярче и ярче, в тысячу раз ярче вылинявшего диска солнца.
И снова вид исчез с дисплея. Свет в кабине погас, мигнул и погас снова. Включилась самая глубинная аварийная система. Появилась бледная красноватая сетка линий, очерчивающая отсеки оборудования, воздушный шлюз, аварийную консоль. Эта система была защищена от радиации, но очень примитивна и низкоэнергетична. Даже фонового видео не было.
— Что там с флагманом Парка, командир? — спросил Винж. Четыре близких разрыва, такой страшной яркости — в углах правильного тетраэдра, охватившего жертву. Картина погасла, но в памяти его она останется вечно.
— ДЖИММИ! — выкрикнул Винж. — Что с «Фамом Нювеном»?
Казалось, красное аварийное освещение качнулось — от собственного крика он чуть не отключился.
Слабый голос Дьема прозвучал хрипло и отчетливо.
— Думаю… думаю, он погиб. — «Сгорел» или «испарился» — от этих прикрывающих слов не легче. — Я ничего не вижу, но четыре ядерных заряда… Господи, они же ударили точно в него!
Вмешались еще несколько голосов, но они звучали еще тише, чем у Дьема. Винж полез обратно в голову кабины, и тут тяга в одну десятую g кончилась. Без мозгов, без света — чем стал этот модуль, если не гробом? Впервые за свою жизнь Эзр Винж ощутил безотчетный ужас наземника: невесомость могла означать, что они вышли на расчетную орбиту, но могло быть, что они летят по баллистической траектории, пересекающей поверхность планеты…
Винж подавил ужас и поплыл вперед. Можно воспользоваться аварийной консолью. Услышать окружающий мир. Использовать локальный автопилот для полета к уцелевшим силам Кенг Хо.
Боль в голове усилилась до такой, которой Эзр Винж даже представить себе не мог. Казалось, красные огоньки аварийного освещения тускнеют и гаснут. Сознание ускользало, и начинал душить поднявшийся панический страх. Ничего он не может сделать.
Но перед тем как мир скользнул в небытие, судьба сделала ему подарок, воспоминание: Триксии Бонсол не было на борту «Фама Нювена».
Тринли вздохнул и пробурчал в коммуникатор, еле шевеля губами:
— Дерьмом оно пахнет, Сэмми. И ты это знаешь.
— Мне было бы спокойнее, если бы ты был в запасном центре управления.
«Мостик» флагмана «Фам Нювен» формально находился именно здесь, но на самом деле были центры управления, расставленные в самых защищенных местах корабля. Более половины офицеров, видимых на мостике, на самом деле были в других местах. По теории это повышало живучесть корабля. По теории.
— Я могу лучше сделать. Я расколол один из модулей на дистанционное управление.
Старик взмыл с седла, медленно проплыл позади рядов техников, мимо экрана с видом на тяжелые подъемники, мимо экрана, где группа Дьема готовилась к взлету из сухой долины, мимо изображений таких внимательных лиц эмергентов… мимо тревожных дисплеев электронной контрразведки. Никто не обратил внимания на его пролет, и только когда он выплывал в дверь, на него глянул Сэмми Парк. Тринли слегка кивнул капитану Флота.
Развалины бесхребетные, почти все они.
Только Сэмми и Кира Пен Лизолет понимали необходимость ударить первыми
— и не убедили никого из членов Торгового Комитета. Даже после встречи с эмергентами лицом к лицу комитет в упор не видел признаков вероломства другой стороны. Так, они даже попросили кого-то из Винжей за них решить. Из Винжей, подумать только!
Тринли проплыл по пустым коридорам, приостановился возле шлюза модулей и вытолкнул люк того, который он специально подготовил.
Я мог бы попросить Лизолет поднять мятеж.
У заместителя Капитана Флота была своя команда — ККХ «Невидимая рука». Физически мятеж был возможен, а когда Лиз начала бы стрельбу, Сэмми и прочим осталось бы только присоединиться.
Он влез в модуль и включил насос шлюза.
Ладно, я умываю руки.
Где-то в затылке начинала нарастать головная боль. Обычно напряжение так на него не действовало. Он потряс головой. Ладно, правду сказать, он не стал просить Лизолет поднять мятеж, поскольку она из тех редких людей, у которых есть честь. Значит, надо распорядиться получше тем, что у него есть. Сэмми взял с собой оружие. Тринли ухмыльнулся, предвидя предстоящее.
Даже если та сторона ударит первой, я ставлю на то, что выстоим мы.
Выплывая на своем модуле из флагмана Кенг Хо, Тринли изучал угрожающие изменения потока данных и рассчитывал. Что попытается сделать та сторона? Если они будут ждать достаточно долго, он сможет сообразить, где у Сэмми шлюзы с оружием… и устроить мятеж из одного человека.
Было полно признаков приближающегося вероломства, но даже Фам Тринли пропустил самый явный из них. Чтобы узнать способ атаки, надо его знать.
Эзр Винж про военные приготовления наверху ничего не знал. Килосекунды, проведенные на поверхности, были полны тяжелой и захватывающей работы, которая мало оставляла времени, чтобы предаваться подозрениям. За всю свою жизнь он лишь несколько десятков мегасекунд провел, разгуливая по поверхности планет. Несмотря на все упражнения и медицину Кенг Хо, он вымотался. Первые килосекунды казались относительно легкими, но теперь каждая мышца ныла. К счастью, он оказался не единственным слабаком. Вся команда еле волочила ноги. Последняя уборка вылилась в бесконечные проверки, что нигде не осталось мусора, что все признаки их присутствия будут скрыты при новом возгорании Мигающей. Командир группы Дьем подвернул щиколотку, забираясь обратно в посадочный модуль, и без грузовой лебедки модуля дальше ему было бы не взобраться. Когда они наконец взошли на борт, даже снять и повесить на место термальные скафандры было мукой.
— О Господи!
Это Дьем свалился на койку рядом с Винжем. Когда модуль рванулся в небо, по всему пролету раздались стоны. И все же Винж чувствовал тихое удовлетворение: флот узнал за эту высадку куда больше, чем кто-либо мог ожидать. Это была праведная усталость.
Среди членов группы Дьема сейчас почти не было разговоров. Гул двигателя модуля был почти инфразвуком, исходившим, казалось, из костей людей и расходившимся наружу. Сверху Винж еще слышал разговоры, но Триксия в них не участвовала. К людям Дьема никто не обращался. Поправка: Чиви пыталась с ним говорить, но Винж слишком устал, чтобы вынести еще и Заразу.
За кривизной мира подъем тяжелых грузов выбился из графика. Чистые ядерные заряды выломали несколько миллионов тонн замерзшего океана, но пар над местом выемки затруднял дальнейшие работы. Брюгель, эмвргент, жаловался, что они потеряли контакт с остальными своими подъемниками.
— Думаю, вы просто не под тем углом, сэр, — донесся голос техника Кенг Хо. — Мы их всех видим. Они все еще на поверхности, один сильно закрыт местным туманом, но позиционирован точно. Еще три поднимаются, правильно расставленные… минутку… — Прошло несколько секунд. По более «дальнему» каналу другой голос излагал какую-то медицинскую проблему — очевидно, кого-то тошнило в невесомости. Потом вернулся голос диспетчера полетов: — Странно. Мы потеряли вид на операции на восточном берегу.
Брюгель, более резким голосом:
— Но ведь у вас же есть дублирующие устройства? Техник Кенг Хо не ответил. Третий голос:
— Замечен импульс электромагнитного излучения. Я думал, вы закончили с наземными взрывами?
— Конечно! — отозвался возмущенный Брюгель.
— Ну, так мы только что получили еще три импульса. Я… есть, сэр!
Импульсы электромагнитного излучения? Винж попытался сесть, но ускорение было слишком велико, и в голову ударила еще более сильная боль. Черт возьми, скажи еще что-нибудь! Но тот, кто произнес «есть, сэр!» — судя по голосу, артиллерист Кенг Хо, — ушел из эфира, или, что более вероятно, сменил режим и говорил шифром.
Голос эмергента звучал резко и сердито:
— Дайте мне кого-нибудь из руководства! Немедленно!'Мы можем узнать прицельные лазеры, когда они на нас светят! Отверните их, или мы все об этом пожалеем!
Наголовный дисплей Эзра стал прозрачным, и перед глазами появилась переборка. Фон на ней мигал, но видео показывало какую-то аварийную последовательность процедур.
— Блин!
Это был Джимми Дьем. Командир группы в голове каюты колотил по командной консоли. Где-то в хвосте кто-то блевал. Как в кошмаре, когда все вдруг превращается в сумасшедший дом.
В этот миг модуль достиг конца ускорения, за три секунды страшное давление спало и вернулся привычный комфорт невесомости. Винж освободил ремни койки и подплыл к Дьему.
С потолка было легко встать голова к голове с Джимми и увидеть аварийные дисплеи, не загораживая вид командиру.
— Мы на самом деле в них стреляем? — Господи, как голова-то болит!
Он попытался прочитать командную консоль Дьема, но глифы плыли перед глазами.
Дьем чуть повернул голову к Эзру. В его глазах ясно читалась боль, он едва мог шевелиться.
— Не знаю, что мы делаем. Я потерял синхронное изображение. Пристегнись… — Он наклонился вперед, будто пытаясь сфокусироваться на дисплее. — Сеть флота перешла на глубокое шифрование, а мы застряли на низшем уровне безопасности.
Это значило, что они не получат информации, кроме прямых приказов артиллеристов Парка.
Потолок дал Винжу ощутимый шлепок по заднице, и он поплыл к хвосту .кабины. Модуль поворачивался под управлением какой-то приоритетной аварийной процедуры — автопилот не дал предупреждения. Скорее всего командование флота готовило их для нового ускорения. Он успел пристегнуться за спиной Дьема, когда главный факел модуля дал ускорение примерно в одну десятую g.
— Они переводят нас на более низкую орбиту… но я не вижу ничего, идущего на рандеву, — сказал Дьем. И неуклюже потыкал в поле пароля под дисплеем.
— Ладно, буду разнюхивать сам… надеюсь, Парк не слишком озверел…
За спиной послышались еще звуки рвоты. Дьем попытался повернуть голову, вздрогнул.
— Ты у нас мобилен, Винж. Займись.
Эзр скользнул вдоль поручней пролета, поддаваясь силе тяжести в одну десятую g. Люди Кенг Хо жили при различных ускорениях. Медицина и хорошая генетическая работа сделали ориентационную тошноту редкостью среди них, но сейчас и Цуфе До и Фам Патил оба блевали, а Бенни Вен свернулся в клубок, насколько позволяли ремни. Он держался за виски и раскачивался от боли.
— Давит, давит!
Винж подобрался к Патилу и До, аккуратно отсосал вакуумом рвотные массы с их комбинезонов. Цуфе подняла на него озадаченные глаза:
— В кизни никогда не блевала.
— Это не ты, — ответил Винж, стараясь думать, несмотря на боль, которая давила все сильнее и сильнее.
Кретин, кретин, кретин! Как это я до сих пор не понял ?
Это не Кенг Хо напала .на эмергентов; как-то все вышло совсем наоборот.
Вдруг стало видно, что делается снаружи.
— Я поймал локальную синхронизацию, — донесся голос Дьема из наушников. Слова командира доносились короткими мучительными выдохами. — Пять высокоскоростных бомб с позиций эмергентов. Цель: флагман Парка…
Винж перегнулся через ряд коек и выглянул. Факелы ракет уходили в сторону от расположения модуля, пять бледных звезд разгонялись в небе все быстрее и быстрее, сходясь к ККХ «Фам Нювен». Но их пути не были гладкими дугами — резкие повороты и уходы в сторону.
— Наверное, мы бьем по ним лазером. Они уворачиваются. Одна из звезд исчезла.
— Мы одну сбили! Мы…
В небе вспыхнули четыре световые точки. Они становились все ярче и ярче, в тысячу раз ярче вылинявшего диска солнца.
И снова вид исчез с дисплея. Свет в кабине погас, мигнул и погас снова. Включилась самая глубинная аварийная система. Появилась бледная красноватая сетка линий, очерчивающая отсеки оборудования, воздушный шлюз, аварийную консоль. Эта система была защищена от радиации, но очень примитивна и низкоэнергетична. Даже фонового видео не было.
— Что там с флагманом Парка, командир? — спросил Винж. Четыре близких разрыва, такой страшной яркости — в углах правильного тетраэдра, охватившего жертву. Картина погасла, но в памяти его она останется вечно.
— ДЖИММИ! — выкрикнул Винж. — Что с «Фамом Нювеном»?
Казалось, красное аварийное освещение качнулось — от собственного крика он чуть не отключился.
Слабый голос Дьема прозвучал хрипло и отчетливо.
— Думаю… думаю, он погиб. — «Сгорел» или «испарился» — от этих прикрывающих слов не легче. — Я ничего не вижу, но четыре ядерных заряда… Господи, они же ударили точно в него!
Вмешались еще несколько голосов, но они звучали еще тише, чем у Дьема. Винж полез обратно в голову кабины, и тут тяга в одну десятую g кончилась. Без мозгов, без света — чем стал этот модуль, если не гробом? Впервые за свою жизнь Эзр Винж ощутил безотчетный ужас наземника: невесомость могла означать, что они вышли на расчетную орбиту, но могло быть, что они летят по баллистической траектории, пересекающей поверхность планеты…
Винж подавил ужас и поплыл вперед. Можно воспользоваться аварийной консолью. Услышать окружающий мир. Использовать локальный автопилот для полета к уцелевшим силам Кенг Хо.
Боль в голове усилилась до такой, которой Эзр Винж даже представить себе не мог. Казалось, красные огоньки аварийного освещения тускнеют и гаснут. Сознание ускользало, и начинал душить поднявшийся панический страх. Ничего он не может сделать.
Но перед тем как мир скользнул в небытие, судьба сделала ему подарок, воспоминание: Триксии Бонсол не было на борту «Фама Нювена».
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Более двухсот лет часовой механизм в глубине замерзшего озера честно тикал, снимая натяжение пружины виток за витком. Так же надежно отщелкал он последнюю пружину… и его заело из-за попавшей воздушной снежинки в последнем спусковом механизме. Так бы он и завис, дожидаясь пришествия нового солнца, если бы не некоторые непредвиденные события: на седьмой день двести девятого года серия подземных толчков разошлась вдруг по замерзшему морю, освободив последний рычаг. Шевельнулся поршень, продвинув пену органического ила в бак с замерзшим воздухом. Несколько минут не происходило ничего. Потом органика тускло засветилась, температура поднялась выше точки кипения кислорода и азота и даже углекислого газа. Дыхание триллиона распускающихся экзотермов расплавило лед над маленькой машиной. Подъем к поверхности начался.
Очнуться от Тьмы — это совсем не то, что проснуться от обычного сна. Об этом миге писали тысячи поэтов, а в более поздние эпохи его изучали десятки тысяч ученых. Шерканер Андерхилл переживал его второй раз (но первый не стоило бы считать, потому что память о нем мешалась с неясными воспоминаниями детства о залезании на спину отца в прудах глубины Монтроял).
Пробуждение от Тьмы происходит по частям. Зрение, осязание, слух. Память, узнавание, мысль. Как это происходит: сначала одно, потом другое, потом третье? Или все происходит сразу, но части между собой не сообщаются? Когда из всех кусочков возникает «разум»? Эти вопросы дразнили воображение Шерканера всю его жизнь, став основой для его главных поисков… Но в эти моменты рассыпанного сознания они сосуществовали с теми, что казались куда важнее: собрать себя воедино, вспомнить, кто он, почему он здесь, и что нужно сделать прямо сейчас, чтобы выжить. Насест водителя занял миллионолетний инстинкт.
Шло время, клубились мысли, Шерканер Андерхилл выглядывал в темноту из поцарапанного окна своей посудины. Там было заметно движение — клубящийся пар? Нет, скорее, как пелена кристаллов, вертящаяся в тусклом свете, в котором они плыли.
Кто-то стучал его по правым плечам, вновь и вновь окликая его по имени. Шерканер сложил воспоминания в картину.
— Да, сержант! Я продулся… то есть проснулся.
— Прекрасно. — Голос Аннерби звучал жестью. — Состояние организма? Процедуру, надеюсь, помнишь?
Шерканер послушно пошевелил ногами. Все они болели — неплохое начало. Средние руки, передние руки, пищевые руки.
— Не уверен, что чувствую правую среднюю и переднюю. Может быть, еще пока слиплись.
— Ага. Вероятно, еще не оттаяли.
— Как там Джил и Эмбер?
— Говорю сейчас с ними по другим тросам. Голову ты собрал вместе последний, но у них до сих пор замерзли участки тела большей площади.
— Дай-ка мне конец троса.
Аннерби передал ему звукопроводящее устройство, и Шерканер поговорил с другими членами команды непосредственно. Тело выдерживает большие задержки в оттаивании, но если процесс не завершить, начинается гниение. Проблема была в том, что мешки экзотерма и горючего сместились, пока лодка протаивала свой путь к поверхности. Шерканер расставил мешки заново и стал пропускать через них ил и воздух. Зеленое сияние в тесной лодке стало ярче, и Шерканер при свете осмотрелся, нет ли проколов в дыхательных трубах. Экзотермы необходимы для тепла, но если Команде придется конкурировать с ними за кислород, то в этой борьбе ей ничего не светит.
Прошло полчаса, и окружавшее их тепло освободило наконец все конечности. Мороз повредил только кончики средних рук Джила Хэвена. Это было лучшее достижение по сравнению с большинством глубин. По лицу Шерканера расползлась широкая улыбка. Они это сделали — пробудили сами себя на Пике Тьмы.
Все четверо еще отдыхали, наблюдая за потоком воздуха и выполняя график Шерканера по управлению экзотермами. Аннерби и Эмбердон Нижнимор пробежали по подробному списку проверки, передавая подозрительные и сломанные детали Шерканеру. Нижнимор, Хэвен и Аннерби были талантливые ребята — химик и два инженера. Но еще они были профессиональными бойцами. Шерканера всегда восхищало, как они менялись, попадая из лаборатории в поле. Особенно эта «слоистость» проявлялась у-Аннерби: закаленный солдат, под этим — творческий инженер, и все это на твердом основании традиционной пуританской морали. Шерканер теперь знал сержанта уже семь лет. Первоначальное презрение сержанта к планам Андерхилла миновало давным-давно, они стали близкими друзьями. Но когда Команда выдвинулась на Восточный Фронт, манера сержанта изменилась. Он обращался к Андерхиллу со словом «сэр», и почтительность иной раз граничила с нетерпением.
Шерканер спросил об этом у Виктории. Это было в последний раз, когда они были вместе наедине — в холодной землянке под последним действующим аэродромом Восточного Фронта. Она в ответ на вопрос только рассмеялась.
— Дорогой мой мягкотелый, чего же ты ожидал? Когда Команда покинет дружественную территорию, оперативное командование примет Хранк. Ты — штатский советник, необученный, которого как-то надо втиснуть в рамки дисциплины. Ему нужно от тебя немедленное повиновение, но при этом еще твое воображение и гибкий ум. — Она тихо засмеялась; от остальной землянки их разговор был отделен только занавеской. — Будь ты обычным рекрутом, Аннерби уже не раз поджарил бы тебе панцирь. Бедняга страшно волнуется, что, когда счет пойдет на.секунды, твой гений вдруг отвлечется на что-то совершенно постороннее — астрономия там или что-нибудь в этом роде.
— Гм! — Он и на самом деле подумывал, как будут выглядеть звезды, когда их цвета не будут искажены атмосферой. — Понимаю. И поэтому был удивлен, честно говоря, когда он позволил Гринвелу вставить меня в Команду.
— Ты смеешься? Хранк требовал, чтобы тебя туда включили. Он знает, что будут сюрпризы, с которыми сможешь справиться только ты. Я же тебе говорила
— он коббер непростой.
Шерканера Андерхилла нечасто удавалось смутить, но сейчас был именно тот случай.
— Что ж, я постараюсь быть полезным.
— Я знаю, что будешь. Я просто хотела дать тебе понять, что настораживает Хранка… да ты можешь рассматривать это как поведенческую загадку: каким образом настолько сумасшедший народ может совместно действовать и уцелеть там, где никто и никогда еще не бывал?
Она, быть может, и шутила, но вопрос и в самом деле интересный.
Вне всякого сомнения, это их судно было самым странным за всю историю мира. Частично подлодка, частично портативная глубина, частично ведро с илом. Сейчас эта пятнадцатифутовая скорлупка лежала в мелкой лужице светящейся зелени и холодной красноты. Вода кипела в вакууме, из нее вырывались газы, замерзая мелкими кристаллами, которые тут же падали вниз. Аннерби вытолкнул люк, и команда построилась в цепь, передавая снаряжение и баки с экзотермами по цепочке, пока предметы, которые им предстояло нести, не оказались наваленными штабелями снаружи.
Они соединились переговорными тросами, от Андерхилла к Аннерби, Хэвену и Нижнимор. Шерканер до самого конца надеялся на портативные рации, но они были слишком громоздкими, и никто не знал, как они поведут себя в таких условиях. Поэтому каждый мог говорить только с соседним членом группы. Но все равно нужны были страховочные веревки, так что тросы не представляли излишнего неудобства.
Шерканер повел группу к берегу озера. Аннерби шел за ним, а Нижнимор и Хэвен тащили сани. Как только они отошли от подлодки, над ними сомкнулась темнота. Все еще посверкивали красные огоньки тепла там, где на землю пролился экзотерм; и подлодка тоже сожгла тонны горючего, проплавляя путь к поверхности. Далее источником энергии для группы будут только экзотермы, которые придется нести с собой, и горючее, если его удастся отыскать под снегом.
Именно экзотермы в первую очередь сделали возможным эту прогулку во Тьме. До изобретения микроскопа «великие мыслители» утверждали, что высших животных от прочей жизни отличает только способность индивидуального выживания в период Великой Тьмы. Растения и животные попроще погибали, и лишь их инцистированньге яйца благополучно переживали замораживание без необходимости ухода в глубины. Еще более странная вещь была открыта биологами Королевской Школы в годы студенчества Андерхилла: существуют формы низших бактерий, которые живут в вулканах и остаются активными даже в период Тьмы. Шерканера эти микроскопические существа просто потрясли. Профессора предполагали, что подобные существа должны впадать в анабиоз или давать споры, когда вулкан остывает, но он тогда задумался, не могут ли быть разновидности, которые переживают замерзание, сами выделяя тепло. В конце концов даже в период Тьмы кислорода достаточно — и почти всюду есть слой органических остатков под замерзшим воздухом. Если найдутся катализаторы для инициации окисления при сверхнизких температурах, может быть, эти микробы могут между извержениями вулкана «сжигать» растительность. Такие бактерии будут лучше всего адаптироваться к жизни после Тьмы.
Оглядываясь назад, Шерканер понимал, что в первую очередь собственное невежество позволило ему выносить эту идею — такие две стратегии жизни требовали абсолютно разной химии. Внешний эффект окисления был очень слаб и в теплых средах не существовал. Это и было главной слабостью этих мелких тварей: два эти метаболизма были ядовиты один для другого. В период Тьмы они получали небольшое преимущество, если оказывались возле точки с периодической вулканической активностью. И этого бы никто не заметил, если бы Шерканер не искал специально. Он превратил всю студенческую биологическую лабораторию в замерзшее болото и доигрался до того, что его выперли из колледжа (временно, правда), но зато вот они — его экзотермы.
После семи лет селекции в Отделе Материаловедения бактерия приобрела чистый высокоскоростной окислительный метаболизм. Поэтому, когда Шерканер плюхнул ил с экзотермами в снег, оттуда вырвался клуб пара и слабое сияние, угасшее по мере того, как капля, все еще жидкая, погружалась в снег и остывала. Пройдет секунда, и если смотреть очень внимательно (и если экзотермам в капле повезет), увидишь слабое свечение из-под снега, распространяющееся по поверхности какой там есть замерзшей органики.
Сейчас более яркое сияние уходило влево. Снег шевелился и лопался, и из него выходил какой-то пар. Шерканер натянул трос между собой и Аннерби, уводя группу туда, где горючего больше. Как бы ни была хороша идея, использование экзотермов оставалось чем-то вроде искусства добывания огня. Замерзший воздух лежал снежным покровом всюду, но горючие материалы были спрятаны. И только работа триллионов низших бактерий позволяла находить и использовать топливо. Какое-то время даже Отдел Материаловедения был испуган своим созданием. Как переплетенные водоросли Южных Берегов, они были в каком-то смысле общественными. Они размножались и двигались, как любое переплетение, ползающее по Южным Берегам. Что, если эта экскурсия подожжет весь мир? Но на самом деле высокоскоростной метаболизм был для бактерий самоубийством. В распоряжении Андерхилла и его группы было не более пятнадцати часов, пока не умрет последняя бактерия.
Вскоре они выбрались из озера и шли по ровному полю, которое в Годы Увядания было полем для боулинга начальника базы. Здесь горючего было достаточно, и в одном месте экзотермы попали на сваленную кучу остатков дерева траум. Куча разгоралась все сильнее, пока из-под снега не полыхнул яркий зеленый свет. На несколько мгновений он выхватил из темноты поле и стоящие вокруг здания. Потом зеленая вспышка погасла, оставив раскаленно-красное свечение.
От подлодки они отошли уже ярдов на сто. Если не встретится препятствий, надо будет пройти еще четыре тысячи с лишним ярдов. Команда вработалась в трудоемкую процедуру: пройти несколько десятков ярдов, остановиться и разлить экзотерм. Пока Нижнимор и Хэвен отдыхали, Аннерби и Андерхилл смотрели, где экзотермы находят самые богатые залежи топлива. На этих местах они пополняли все контейнеры с илом. Иногда не удавалось найти достаточно горючего, и приходилось загружать только воздушный снег. Он им тоже был нужен — для дыхания. Но без горючего для экзотермов холод быстро начинал леденить, распространяясь от сочленений и подошв скафандров. И потому успех зависел от того, удачно ли угадает Шерканер следующее место.
На самом деле Шерканер находил его достаточно легко. Он ориентировался при свете горящего дерева и научился определять по форме снежных заносов места, где скрывалась растительная масса. Все шло хорошо: он не начал снова замерзать. Остро болели кончики рук и ног, и каждый сустав казался кольцом огня, мучили боли от давления разбухания и потертости от скафандра. Интересная эта штука — боль. Такая надоедливая и такая полезная. Даже такие, как Хранкнер Аннерби, не могут полностью от нее отключиться: по тросу доносилось его хриплое дыхание.
Остановка, заправка контейнеров, заправка воздушных баков, и снова вперед. Снова и снова. У Джила Хэвена обморожения становились все серьезнее. Группа остановилась, попыталась помочь кобберу поправить костюм. Аннерби поменялся с Хэвеном, чтобы помочь Нижнимор тащить сани.
— Ничего страшного, только средние руки, — успокоил всех Джил. Но его тяжелое дыхание звучало еще хуже, чем у Аннерби.
Однако при всем при том они двигались лучше, чем Андерхилл рассчитывал. Шли сквозь Тьму, и вскоре движение стало почти автоматическим. И осталась только боль… и любопытство. Шерканер выглянул в крошечные иллюминаторы шлема. За клубами тумана и свечением экзотерма… да, это гладкие холмы. Полной темноты не было. Иногда, склонив голову под нужным углом, Шерканер видел низко в западном небе проблеск красноватого диска. Солнце на Пике Тьмы.
И еще сквозь эти иллюминаторы Шерканер видел звезды. Наконец мы здесь. Первые, кто когда-либо заглянул в Самую Тьму. Мир, существование которого отрицали некоторые из древних философов:
Очнуться от Тьмы — это совсем не то, что проснуться от обычного сна. Об этом миге писали тысячи поэтов, а в более поздние эпохи его изучали десятки тысяч ученых. Шерканер Андерхилл переживал его второй раз (но первый не стоило бы считать, потому что память о нем мешалась с неясными воспоминаниями детства о залезании на спину отца в прудах глубины Монтроял).
Пробуждение от Тьмы происходит по частям. Зрение, осязание, слух. Память, узнавание, мысль. Как это происходит: сначала одно, потом другое, потом третье? Или все происходит сразу, но части между собой не сообщаются? Когда из всех кусочков возникает «разум»? Эти вопросы дразнили воображение Шерканера всю его жизнь, став основой для его главных поисков… Но в эти моменты рассыпанного сознания они сосуществовали с теми, что казались куда важнее: собрать себя воедино, вспомнить, кто он, почему он здесь, и что нужно сделать прямо сейчас, чтобы выжить. Насест водителя занял миллионолетний инстинкт.
Шло время, клубились мысли, Шерканер Андерхилл выглядывал в темноту из поцарапанного окна своей посудины. Там было заметно движение — клубящийся пар? Нет, скорее, как пелена кристаллов, вертящаяся в тусклом свете, в котором они плыли.
Кто-то стучал его по правым плечам, вновь и вновь окликая его по имени. Шерканер сложил воспоминания в картину.
— Да, сержант! Я продулся… то есть проснулся.
— Прекрасно. — Голос Аннерби звучал жестью. — Состояние организма? Процедуру, надеюсь, помнишь?
Шерканер послушно пошевелил ногами. Все они болели — неплохое начало. Средние руки, передние руки, пищевые руки.
— Не уверен, что чувствую правую среднюю и переднюю. Может быть, еще пока слиплись.
— Ага. Вероятно, еще не оттаяли.
— Как там Джил и Эмбер?
— Говорю сейчас с ними по другим тросам. Голову ты собрал вместе последний, но у них до сих пор замерзли участки тела большей площади.
— Дай-ка мне конец троса.
Аннерби передал ему звукопроводящее устройство, и Шерканер поговорил с другими членами команды непосредственно. Тело выдерживает большие задержки в оттаивании, но если процесс не завершить, начинается гниение. Проблема была в том, что мешки экзотерма и горючего сместились, пока лодка протаивала свой путь к поверхности. Шерканер расставил мешки заново и стал пропускать через них ил и воздух. Зеленое сияние в тесной лодке стало ярче, и Шерканер при свете осмотрелся, нет ли проколов в дыхательных трубах. Экзотермы необходимы для тепла, но если Команде придется конкурировать с ними за кислород, то в этой борьбе ей ничего не светит.
Прошло полчаса, и окружавшее их тепло освободило наконец все конечности. Мороз повредил только кончики средних рук Джила Хэвена. Это было лучшее достижение по сравнению с большинством глубин. По лицу Шерканера расползлась широкая улыбка. Они это сделали — пробудили сами себя на Пике Тьмы.
Все четверо еще отдыхали, наблюдая за потоком воздуха и выполняя график Шерканера по управлению экзотермами. Аннерби и Эмбердон Нижнимор пробежали по подробному списку проверки, передавая подозрительные и сломанные детали Шерканеру. Нижнимор, Хэвен и Аннерби были талантливые ребята — химик и два инженера. Но еще они были профессиональными бойцами. Шерканера всегда восхищало, как они менялись, попадая из лаборатории в поле. Особенно эта «слоистость» проявлялась у-Аннерби: закаленный солдат, под этим — творческий инженер, и все это на твердом основании традиционной пуританской морали. Шерканер теперь знал сержанта уже семь лет. Первоначальное презрение сержанта к планам Андерхилла миновало давным-давно, они стали близкими друзьями. Но когда Команда выдвинулась на Восточный Фронт, манера сержанта изменилась. Он обращался к Андерхиллу со словом «сэр», и почтительность иной раз граничила с нетерпением.
Шерканер спросил об этом у Виктории. Это было в последний раз, когда они были вместе наедине — в холодной землянке под последним действующим аэродромом Восточного Фронта. Она в ответ на вопрос только рассмеялась.
— Дорогой мой мягкотелый, чего же ты ожидал? Когда Команда покинет дружественную территорию, оперативное командование примет Хранк. Ты — штатский советник, необученный, которого как-то надо втиснуть в рамки дисциплины. Ему нужно от тебя немедленное повиновение, но при этом еще твое воображение и гибкий ум. — Она тихо засмеялась; от остальной землянки их разговор был отделен только занавеской. — Будь ты обычным рекрутом, Аннерби уже не раз поджарил бы тебе панцирь. Бедняга страшно волнуется, что, когда счет пойдет на.секунды, твой гений вдруг отвлечется на что-то совершенно постороннее — астрономия там или что-нибудь в этом роде.
— Гм! — Он и на самом деле подумывал, как будут выглядеть звезды, когда их цвета не будут искажены атмосферой. — Понимаю. И поэтому был удивлен, честно говоря, когда он позволил Гринвелу вставить меня в Команду.
— Ты смеешься? Хранк требовал, чтобы тебя туда включили. Он знает, что будут сюрпризы, с которыми сможешь справиться только ты. Я же тебе говорила
— он коббер непростой.
Шерканера Андерхилла нечасто удавалось смутить, но сейчас был именно тот случай.
— Что ж, я постараюсь быть полезным.
— Я знаю, что будешь. Я просто хотела дать тебе понять, что настораживает Хранка… да ты можешь рассматривать это как поведенческую загадку: каким образом настолько сумасшедший народ может совместно действовать и уцелеть там, где никто и никогда еще не бывал?
Она, быть может, и шутила, но вопрос и в самом деле интересный.
Вне всякого сомнения, это их судно было самым странным за всю историю мира. Частично подлодка, частично портативная глубина, частично ведро с илом. Сейчас эта пятнадцатифутовая скорлупка лежала в мелкой лужице светящейся зелени и холодной красноты. Вода кипела в вакууме, из нее вырывались газы, замерзая мелкими кристаллами, которые тут же падали вниз. Аннерби вытолкнул люк, и команда построилась в цепь, передавая снаряжение и баки с экзотермами по цепочке, пока предметы, которые им предстояло нести, не оказались наваленными штабелями снаружи.
Они соединились переговорными тросами, от Андерхилла к Аннерби, Хэвену и Нижнимор. Шерканер до самого конца надеялся на портативные рации, но они были слишком громоздкими, и никто не знал, как они поведут себя в таких условиях. Поэтому каждый мог говорить только с соседним членом группы. Но все равно нужны были страховочные веревки, так что тросы не представляли излишнего неудобства.
Шерканер повел группу к берегу озера. Аннерби шел за ним, а Нижнимор и Хэвен тащили сани. Как только они отошли от подлодки, над ними сомкнулась темнота. Все еще посверкивали красные огоньки тепла там, где на землю пролился экзотерм; и подлодка тоже сожгла тонны горючего, проплавляя путь к поверхности. Далее источником энергии для группы будут только экзотермы, которые придется нести с собой, и горючее, если его удастся отыскать под снегом.
Именно экзотермы в первую очередь сделали возможным эту прогулку во Тьме. До изобретения микроскопа «великие мыслители» утверждали, что высших животных от прочей жизни отличает только способность индивидуального выживания в период Великой Тьмы. Растения и животные попроще погибали, и лишь их инцистированньге яйца благополучно переживали замораживание без необходимости ухода в глубины. Еще более странная вещь была открыта биологами Королевской Школы в годы студенчества Андерхилла: существуют формы низших бактерий, которые живут в вулканах и остаются активными даже в период Тьмы. Шерканера эти микроскопические существа просто потрясли. Профессора предполагали, что подобные существа должны впадать в анабиоз или давать споры, когда вулкан остывает, но он тогда задумался, не могут ли быть разновидности, которые переживают замерзание, сами выделяя тепло. В конце концов даже в период Тьмы кислорода достаточно — и почти всюду есть слой органических остатков под замерзшим воздухом. Если найдутся катализаторы для инициации окисления при сверхнизких температурах, может быть, эти микробы могут между извержениями вулкана «сжигать» растительность. Такие бактерии будут лучше всего адаптироваться к жизни после Тьмы.
Оглядываясь назад, Шерканер понимал, что в первую очередь собственное невежество позволило ему выносить эту идею — такие две стратегии жизни требовали абсолютно разной химии. Внешний эффект окисления был очень слаб и в теплых средах не существовал. Это и было главной слабостью этих мелких тварей: два эти метаболизма были ядовиты один для другого. В период Тьмы они получали небольшое преимущество, если оказывались возле точки с периодической вулканической активностью. И этого бы никто не заметил, если бы Шерканер не искал специально. Он превратил всю студенческую биологическую лабораторию в замерзшее болото и доигрался до того, что его выперли из колледжа (временно, правда), но зато вот они — его экзотермы.
После семи лет селекции в Отделе Материаловедения бактерия приобрела чистый высокоскоростной окислительный метаболизм. Поэтому, когда Шерканер плюхнул ил с экзотермами в снег, оттуда вырвался клуб пара и слабое сияние, угасшее по мере того, как капля, все еще жидкая, погружалась в снег и остывала. Пройдет секунда, и если смотреть очень внимательно (и если экзотермам в капле повезет), увидишь слабое свечение из-под снега, распространяющееся по поверхности какой там есть замерзшей органики.
Сейчас более яркое сияние уходило влево. Снег шевелился и лопался, и из него выходил какой-то пар. Шерканер натянул трос между собой и Аннерби, уводя группу туда, где горючего больше. Как бы ни была хороша идея, использование экзотермов оставалось чем-то вроде искусства добывания огня. Замерзший воздух лежал снежным покровом всюду, но горючие материалы были спрятаны. И только работа триллионов низших бактерий позволяла находить и использовать топливо. Какое-то время даже Отдел Материаловедения был испуган своим созданием. Как переплетенные водоросли Южных Берегов, они были в каком-то смысле общественными. Они размножались и двигались, как любое переплетение, ползающее по Южным Берегам. Что, если эта экскурсия подожжет весь мир? Но на самом деле высокоскоростной метаболизм был для бактерий самоубийством. В распоряжении Андерхилла и его группы было не более пятнадцати часов, пока не умрет последняя бактерия.
Вскоре они выбрались из озера и шли по ровному полю, которое в Годы Увядания было полем для боулинга начальника базы. Здесь горючего было достаточно, и в одном месте экзотермы попали на сваленную кучу остатков дерева траум. Куча разгоралась все сильнее, пока из-под снега не полыхнул яркий зеленый свет. На несколько мгновений он выхватил из темноты поле и стоящие вокруг здания. Потом зеленая вспышка погасла, оставив раскаленно-красное свечение.
От подлодки они отошли уже ярдов на сто. Если не встретится препятствий, надо будет пройти еще четыре тысячи с лишним ярдов. Команда вработалась в трудоемкую процедуру: пройти несколько десятков ярдов, остановиться и разлить экзотерм. Пока Нижнимор и Хэвен отдыхали, Аннерби и Андерхилл смотрели, где экзотермы находят самые богатые залежи топлива. На этих местах они пополняли все контейнеры с илом. Иногда не удавалось найти достаточно горючего, и приходилось загружать только воздушный снег. Он им тоже был нужен — для дыхания. Но без горючего для экзотермов холод быстро начинал леденить, распространяясь от сочленений и подошв скафандров. И потому успех зависел от того, удачно ли угадает Шерканер следующее место.
На самом деле Шерканер находил его достаточно легко. Он ориентировался при свете горящего дерева и научился определять по форме снежных заносов места, где скрывалась растительная масса. Все шло хорошо: он не начал снова замерзать. Остро болели кончики рук и ног, и каждый сустав казался кольцом огня, мучили боли от давления разбухания и потертости от скафандра. Интересная эта штука — боль. Такая надоедливая и такая полезная. Даже такие, как Хранкнер Аннерби, не могут полностью от нее отключиться: по тросу доносилось его хриплое дыхание.
Остановка, заправка контейнеров, заправка воздушных баков, и снова вперед. Снова и снова. У Джила Хэвена обморожения становились все серьезнее. Группа остановилась, попыталась помочь кобберу поправить костюм. Аннерби поменялся с Хэвеном, чтобы помочь Нижнимор тащить сани.
— Ничего страшного, только средние руки, — успокоил всех Джил. Но его тяжелое дыхание звучало еще хуже, чем у Аннерби.
Однако при всем при том они двигались лучше, чем Андерхилл рассчитывал. Шли сквозь Тьму, и вскоре движение стало почти автоматическим. И осталась только боль… и любопытство. Шерканер выглянул в крошечные иллюминаторы шлема. За клубами тумана и свечением экзотерма… да, это гладкие холмы. Полной темноты не было. Иногда, склонив голову под нужным углом, Шерканер видел низко в западном небе проблеск красноватого диска. Солнце на Пике Тьмы.
И еще сквозь эти иллюминаторы Шерканер видел звезды. Наконец мы здесь. Первые, кто когда-либо заглянул в Самую Тьму. Мир, существование которого отрицали некоторые из древних философов: