Страница:
«У Кима, пожалуй, лучше домик будет», – подумалось Соленому. Но вслух он ничего не сказал.
– Чирчик, – объявил водитель, когда они через небольшой мосток, перекрывающий реку, въезжали в прокопченный и грязный, как большинство среднеазиатских городов, населенный пункт. – И река Чирчик называется.
– Бурея пошире, – сам себе сказал Соленый.
– Что вы говорите?
– Ничего. Это я так…
Городок проскочили за двадцать пять минут. А дальше дорога пошла в горы. Воздух как-то внезапно стал прохладнее и чище. Если в Ташкенте температура держалась на уровне сорока градусов, то здесь бьшо не более тридцати пяти. А уже через полчаса пути, когда со всех сторон дорогу обступили пологие пока еще склоны, стало даже прохладно.
Впереди показался шлагбаум и деревянная будка, из которой вышел милиционер. Рядом стояли мотоцикл «Урал» с коляской и «Жигули» первой модели белого цвета. Соленого при виде милиционера невольно передернуло. И это не осталось незамеченным со стороны его водителя.
– Вы не волнуйтесь, Павел Алексеевич, – с улыбкой произнес он. – ' Все в порядке.
«Однако!» – подумал Соленый, подивившись цепкому глазу корейца.
А тот плавно тормознул у милицейского шлагбаума. Из будки вышел еще один мужчина. Он подошел к «тройке» со стороны пассажира и, склонившись к Соленому, сказал:
– Я от Виталия. Здравствуйте. Пересаживайтесь ко мне. – И кивнул в сторону белой «единички».
Милиционер оставался в стороне и делал вид, что его не интересует происходящее.
Соленый, попрощавшись со Славиком, пересел в указанную машину. Страж порядка поднял шлагбаум, и Соленый с новым шофером продолжил путь. В отличие от Славика, сменившийся водитель не произнес за всю дорогу ни слова. А ехали они вместе до позднего «вечера. Горы становились круче. «Жигуленку» приходилось здорово трудиться, преодолевая подъемы, и жечь тормоза на спусках. В конце концов они зарулили в какой-то маленький горный кишлак. Возле одного из глинобитных домишек их встретил мальчик лет двенадцати. Шофер что-то сказал ему по-узбекски, потом, уже на русском, обратился к Соленому:
– Дальше пойдете пешком. Он дорогу знает.
Через час пешего перехода по узкой горной тропе, виляющей над пропастью, мальчик остановился и без слов показал пальцем вниз, куда вела дорога. Соленый разглядел едва заметные огоньки и понял, что именно туда ему следовало спуститься. Уже без проводника. И еще полтора часа были убиты на спуск. Стерев до крови ноги, Соленый матерился до посинения. Он готов был набить Киму морду за испытание, которому тот его подверг. Но желание это моментально угасло, стоило ему приблизиться к тем огням, которые он видел сверху. На довольно широкой и зеленой площадке были раскинуты три войлочные юрты. Возле каждой из них горел костер. А у костров сидели по меньшей мере двадцать вооруженных охотничьими карабинами мужчин. Тут же были оседланные кони. И собаки. Они поразили Соленого более всего. Каждая размером с годовалого теленка! У одного из костров сидел и Ким. Увидев Соленого, он поднялся с подстилки из толстого войлока и поприветствовал его взмахом руки.
– Запарился!.. – вырвалось у Соленого.
– Бывает! – со смешком ответил ему кореец. – Рад видеть тебя. Присаживайся.
Соленый сел у костра. Он понял: сейчас, начинается самое главное. То, ради чего; Виталий мариновал его в Ташкенте целый месяц. Значит, проверка прошла успешно, и теперь он будет допущен к делам.
– Ким бу? Якши-мисиз, Виталий-ака?[79] – Над Соленым навис здоровенный узбек, встревоженный появлением здесь незнакомца. Он смотрел на Кима, но был готов в любую секунду нанести гостю сокрушающий удар кулаком-кувалдой по голове.
– Спасибо, Гайрат, – ответил кореец. – Все в порядке. Это мой друг.
Гайрат тут же исчез.
– Телохранитель? – спросил Соленый.
– Что-то вроде, – ответил Ким.
Вскоре им принесли запеченного в углях молодого барашка, стопку лепешек и четыре бутылки водки. Пришла пора ужинать.
Как объяснил Виталий, путь им предстоял неблизкий – через перевал, на административную границу с Киргизией. Соленый, который до этого ни разу не сидел в седле, очень скоро натер и отбил себе все, что только можно было натереть и отбить. И хотя конь ему попался весьма спокойный, а колонна двигалась исключительно шагом, вытянувшись длинной цепью по узкой тропе, петляющей над бездонной пропастью, чувствовал он себя более чем неуютно.
Двое суток пути с короткими привалами и четырехчасовым ночным сном вымотали всех окончательно. Даже отряд сопровождения, состоящий из коренных горцев, выглядел сейчас жалкой горсткой измочаленных скитальцев. К истечению вторых суток люди приободрились. И лошади пошли резвее, чувствуя близость жилища и завершение столь мучительного перехода.
– Приехали, – сказал Соленому кореец, который все это время держался рядом. – Через двадцать минут будем на месте.
Соленый внимательно огляделся, но никаких признаков обитания где-нибудь поблизости людей не обнаружил. И лишь когда узкая тропа свернула за прервавшуюся горную гряду, всеобщему взору открылось бескрайнее плато. Низина тянулась аж до самого горизонта, разбитая на ровные квадраты полей, на которых, словно букашки – такими они виделись с высоты тропы, – копошились люди. А в ближнем левом углу плантации приютилось небольшое селение, которое и являлось конечным пунктом назначения.
– Кишлак Йигирма, – пояснил Соленому Ким, когда они уже въезжали в населенный пункт.
– Что это означает?
– «Йигирма» в переводе с узбекского – двадцать.
– Странное название.
– Этот поселок вообще не имеет официального названия. И ни на одной карте, даже самой крупномасштабной, ты его не найдешь. Йигирма его мои люди назвали. Они и создали его ради этой плантации. Народ тут не селился со времен похода по Средней Азии армии Александра Македонского. А раньше, если верить легендам, здесь большой город был. Торговали с Китаем, Индией, Персией. Потом прошли огненные колесницы и сровняли все с землей. Отсюда, говорят, и эта равнина. Сам Великий Александр дал ей название.
– Какое?
– Проклятая.
– А поселок? Почему Йигирма?
– Каждый год здесь умирают примерно двадцать взрослых людей. Детей до двенадцати лет мы и не считаем.
– Отчего умирают?
– От наркотиков, – равнодушно продолжал объяснять Ким. – Они же здесь все на маке и конопле сидят. Не могут без этого…
– Так и все вымрут, – столь же равнодушно предположил Соленый.
– Не вымрут. Мы их подпитываем.
– Не понял.
– Регулярно поставляем сюда свежую рабочую силу с Большой земли. Из числа провинившихся или должников, не способных отдать долг вовремя. Ну если долг, конечно, солидный. В год примерно двадцать – двадцать пять человек новых привозим. Казахстан, Киргизия, Узбекистан… Туркмены и таджики тоже помогают. Но – значительно меньше. У них свои дела.
Дома в поселке были сложены из серого неотесанного камня, как и водится в горах. Заборов или каких-либо перегородок между жилищами не было. Да и сами хижины походили одна на другую, как близнецы. Возле каждого дома виднелись сложенные, туго набитые чем-то мешки.
– Мак-сырец, – пояснил Ким, перехватив взгляд Соленого. – Конопля уже собрана и отправлена.
Людей не было видно. Аул словно вымер. Из одного только жилища вышел старик и семенящей походкой направился к корейцу.
– Ассалом алейкум, Виталий-ака! – низко поклонился он.
Ким спрыгнул с лошади, и его примеру последовали все остальные.
– Я привел к тебе своего человека, – сказал кореец, указывая на Соленого. – Теперь он будет забирать товар. Он будет главным в караване.
– Якши-якши! – поспешил выразить согласие старик. – А Шавкат-ака?
– СдоХ твой Шавкат-ака! – зло ответил кореец. – Шакал грязный…
– Якши-якши! – вновь затараторил старец.
– Ничего хорошего, – распалялся Ким. – Сволочь продажная!
– А кто этот Шавкат? – осторожно спросил Соленый.
– Потом как-нибудь расскажу, – нехотя ответил Ким и вновь повернулся к старику: – Все мешки собери у себя.
Тот засеменил в обратном направлении. Обходя хижины, он что-то выкрикивал, и оттуда стали появляться люди. Они в страхе косились на корейца и его войско. Но каждый делал свое дело – нагружались мешками и тащили к дому старика, будто муравьи к муравейнику. Хотя больше люди эти были похожи на привидений. Черные и худые. Словно скелеты, туго обтянутые кожей, задубелой на солнце и ветре. Тела их покрывали сплошь волдыри и гнойные чирии, а рты были беззубы и страшны.
– Я сегодня ухожу с половиной охраны на Фрунзе, в Киргизию. Меня проводят почти до самого города. А ты погрузишь мешки на лошадей и вернешься той же дорогой, что мы пришли сюда. Весь товар оставишь в том кишлаке, где тебя встретил Анвар…
– Какой Анвар? – не понял Соленый.
– Ну мальчик, помнишь? Тот, что пешком тебя повел. Ему и сдашь…
– Мальчишке?! – переспросил Соленый. Но кореец будто не заметил его удивления.
– …Охрана останется там же. Дальше, в Ташкент, тебя привезут на машине. Я уже буду ждать дома.
– Слушай, а здесь… ты не боишься, что твои плантации разграбят?
– Посмотри, – сказал кореец, обводя горы взглядом. – Никто чужой сюда не войдет. А войдет, так не выйдет. Проверено.
Соленый поднял глаза и увидел, что склоны, обступающие низину с трех сторон, усеяны людьми. Даже отсюда было видно, что каждый хорошо вооружен.
– Сколько их?
– Я не считал. Все взрослые мужчины из окружающих равнину кишлаков…
Ленинград
Ташкент
– Чирчик, – объявил водитель, когда они через небольшой мосток, перекрывающий реку, въезжали в прокопченный и грязный, как большинство среднеазиатских городов, населенный пункт. – И река Чирчик называется.
– Бурея пошире, – сам себе сказал Соленый.
– Что вы говорите?
– Ничего. Это я так…
Городок проскочили за двадцать пять минут. А дальше дорога пошла в горы. Воздух как-то внезапно стал прохладнее и чище. Если в Ташкенте температура держалась на уровне сорока градусов, то здесь бьшо не более тридцати пяти. А уже через полчаса пути, когда со всех сторон дорогу обступили пологие пока еще склоны, стало даже прохладно.
Впереди показался шлагбаум и деревянная будка, из которой вышел милиционер. Рядом стояли мотоцикл «Урал» с коляской и «Жигули» первой модели белого цвета. Соленого при виде милиционера невольно передернуло. И это не осталось незамеченным со стороны его водителя.
– Вы не волнуйтесь, Павел Алексеевич, – с улыбкой произнес он. – ' Все в порядке.
«Однако!» – подумал Соленый, подивившись цепкому глазу корейца.
А тот плавно тормознул у милицейского шлагбаума. Из будки вышел еще один мужчина. Он подошел к «тройке» со стороны пассажира и, склонившись к Соленому, сказал:
– Я от Виталия. Здравствуйте. Пересаживайтесь ко мне. – И кивнул в сторону белой «единички».
Милиционер оставался в стороне и делал вид, что его не интересует происходящее.
Соленый, попрощавшись со Славиком, пересел в указанную машину. Страж порядка поднял шлагбаум, и Соленый с новым шофером продолжил путь. В отличие от Славика, сменившийся водитель не произнес за всю дорогу ни слова. А ехали они вместе до позднего «вечера. Горы становились круче. «Жигуленку» приходилось здорово трудиться, преодолевая подъемы, и жечь тормоза на спусках. В конце концов они зарулили в какой-то маленький горный кишлак. Возле одного из глинобитных домишек их встретил мальчик лет двенадцати. Шофер что-то сказал ему по-узбекски, потом, уже на русском, обратился к Соленому:
– Дальше пойдете пешком. Он дорогу знает.
Через час пешего перехода по узкой горной тропе, виляющей над пропастью, мальчик остановился и без слов показал пальцем вниз, куда вела дорога. Соленый разглядел едва заметные огоньки и понял, что именно туда ему следовало спуститься. Уже без проводника. И еще полтора часа были убиты на спуск. Стерев до крови ноги, Соленый матерился до посинения. Он готов был набить Киму морду за испытание, которому тот его подверг. Но желание это моментально угасло, стоило ему приблизиться к тем огням, которые он видел сверху. На довольно широкой и зеленой площадке были раскинуты три войлочные юрты. Возле каждой из них горел костер. А у костров сидели по меньшей мере двадцать вооруженных охотничьими карабинами мужчин. Тут же были оседланные кони. И собаки. Они поразили Соленого более всего. Каждая размером с годовалого теленка! У одного из костров сидел и Ким. Увидев Соленого, он поднялся с подстилки из толстого войлока и поприветствовал его взмахом руки.
– Запарился!.. – вырвалось у Соленого.
– Бывает! – со смешком ответил ему кореец. – Рад видеть тебя. Присаживайся.
Соленый сел у костра. Он понял: сейчас, начинается самое главное. То, ради чего; Виталий мариновал его в Ташкенте целый месяц. Значит, проверка прошла успешно, и теперь он будет допущен к делам.
– Ким бу? Якши-мисиз, Виталий-ака?[79] – Над Соленым навис здоровенный узбек, встревоженный появлением здесь незнакомца. Он смотрел на Кима, но был готов в любую секунду нанести гостю сокрушающий удар кулаком-кувалдой по голове.
– Спасибо, Гайрат, – ответил кореец. – Все в порядке. Это мой друг.
Гайрат тут же исчез.
– Телохранитель? – спросил Соленый.
– Что-то вроде, – ответил Ким.
Вскоре им принесли запеченного в углях молодого барашка, стопку лепешек и четыре бутылки водки. Пришла пора ужинать.
* * *
…Ким, Соленый и весь вооруженный отряд отправились в путь верхом на лошадях, лишь только над остроконечными пиками горных вершин разлился розовато-молочный кисель рассвета.Как объяснил Виталий, путь им предстоял неблизкий – через перевал, на административную границу с Киргизией. Соленый, который до этого ни разу не сидел в седле, очень скоро натер и отбил себе все, что только можно было натереть и отбить. И хотя конь ему попался весьма спокойный, а колонна двигалась исключительно шагом, вытянувшись длинной цепью по узкой тропе, петляющей над бездонной пропастью, чувствовал он себя более чем неуютно.
Двое суток пути с короткими привалами и четырехчасовым ночным сном вымотали всех окончательно. Даже отряд сопровождения, состоящий из коренных горцев, выглядел сейчас жалкой горсткой измочаленных скитальцев. К истечению вторых суток люди приободрились. И лошади пошли резвее, чувствуя близость жилища и завершение столь мучительного перехода.
– Приехали, – сказал Соленому кореец, который все это время держался рядом. – Через двадцать минут будем на месте.
Соленый внимательно огляделся, но никаких признаков обитания где-нибудь поблизости людей не обнаружил. И лишь когда узкая тропа свернула за прервавшуюся горную гряду, всеобщему взору открылось бескрайнее плато. Низина тянулась аж до самого горизонта, разбитая на ровные квадраты полей, на которых, словно букашки – такими они виделись с высоты тропы, – копошились люди. А в ближнем левом углу плантации приютилось небольшое селение, которое и являлось конечным пунктом назначения.
– Кишлак Йигирма, – пояснил Соленому Ким, когда они уже въезжали в населенный пункт.
– Что это означает?
– «Йигирма» в переводе с узбекского – двадцать.
– Странное название.
– Этот поселок вообще не имеет официального названия. И ни на одной карте, даже самой крупномасштабной, ты его не найдешь. Йигирма его мои люди назвали. Они и создали его ради этой плантации. Народ тут не селился со времен похода по Средней Азии армии Александра Македонского. А раньше, если верить легендам, здесь большой город был. Торговали с Китаем, Индией, Персией. Потом прошли огненные колесницы и сровняли все с землей. Отсюда, говорят, и эта равнина. Сам Великий Александр дал ей название.
– Какое?
– Проклятая.
– А поселок? Почему Йигирма?
– Каждый год здесь умирают примерно двадцать взрослых людей. Детей до двенадцати лет мы и не считаем.
– Отчего умирают?
– От наркотиков, – равнодушно продолжал объяснять Ким. – Они же здесь все на маке и конопле сидят. Не могут без этого…
– Так и все вымрут, – столь же равнодушно предположил Соленый.
– Не вымрут. Мы их подпитываем.
– Не понял.
– Регулярно поставляем сюда свежую рабочую силу с Большой земли. Из числа провинившихся или должников, не способных отдать долг вовремя. Ну если долг, конечно, солидный. В год примерно двадцать – двадцать пять человек новых привозим. Казахстан, Киргизия, Узбекистан… Туркмены и таджики тоже помогают. Но – значительно меньше. У них свои дела.
Дома в поселке были сложены из серого неотесанного камня, как и водится в горах. Заборов или каких-либо перегородок между жилищами не было. Да и сами хижины походили одна на другую, как близнецы. Возле каждого дома виднелись сложенные, туго набитые чем-то мешки.
– Мак-сырец, – пояснил Ким, перехватив взгляд Соленого. – Конопля уже собрана и отправлена.
Людей не было видно. Аул словно вымер. Из одного только жилища вышел старик и семенящей походкой направился к корейцу.
– Ассалом алейкум, Виталий-ака! – низко поклонился он.
Ким спрыгнул с лошади, и его примеру последовали все остальные.
– Я привел к тебе своего человека, – сказал кореец, указывая на Соленого. – Теперь он будет забирать товар. Он будет главным в караване.
– Якши-якши! – поспешил выразить согласие старик. – А Шавкат-ака?
– СдоХ твой Шавкат-ака! – зло ответил кореец. – Шакал грязный…
– Якши-якши! – вновь затараторил старец.
– Ничего хорошего, – распалялся Ким. – Сволочь продажная!
– А кто этот Шавкат? – осторожно спросил Соленый.
– Потом как-нибудь расскажу, – нехотя ответил Ким и вновь повернулся к старику: – Все мешки собери у себя.
Тот засеменил в обратном направлении. Обходя хижины, он что-то выкрикивал, и оттуда стали появляться люди. Они в страхе косились на корейца и его войско. Но каждый делал свое дело – нагружались мешками и тащили к дому старика, будто муравьи к муравейнику. Хотя больше люди эти были похожи на привидений. Черные и худые. Словно скелеты, туго обтянутые кожей, задубелой на солнце и ветре. Тела их покрывали сплошь волдыри и гнойные чирии, а рты были беззубы и страшны.
– Я сегодня ухожу с половиной охраны на Фрунзе, в Киргизию. Меня проводят почти до самого города. А ты погрузишь мешки на лошадей и вернешься той же дорогой, что мы пришли сюда. Весь товар оставишь в том кишлаке, где тебя встретил Анвар…
– Какой Анвар? – не понял Соленый.
– Ну мальчик, помнишь? Тот, что пешком тебя повел. Ему и сдашь…
– Мальчишке?! – переспросил Соленый. Но кореец будто не заметил его удивления.
– …Охрана останется там же. Дальше, в Ташкент, тебя привезут на машине. Я уже буду ждать дома.
– Слушай, а здесь… ты не боишься, что твои плантации разграбят?
– Посмотри, – сказал кореец, обводя горы взглядом. – Никто чужой сюда не войдет. А войдет, так не выйдет. Проверено.
Соленый поднял глаза и увидел, что склоны, обступающие низину с трех сторон, усеяны людьми. Даже отсюда было видно, что каждый хорошо вооружен.
– Сколько их?
– Я не считал. Все взрослые мужчины из окружающих равнину кишлаков…
Ленинград
Безнадёга – крохотный голохвостый и нагло-прожорливый крысенок, зародившийся в утробе. Он поначалу едва шевелится, тревожа робкими телодвижениями твои внутренности. Потом пробует на зуб самую нежную плоть: как она там, поддастся ли? Затем, убедившись в собственной всеядности, безжалостно набрасывается на незащищенную ткань души и с поразительной жадностью уничтожает ее, выжирая целые куски и причиняя нестерпимую боль. И растет, раздувается до невероятных размеров, в то время как ты сам столь же стремительно погибаешь, не в силах прокормить порожденного тобою же мутанта. Еще мгновение, и он заглотит тебя целиком…
Вернувшись домой, Кешка с безумным видом долго бродил по комнатам, не в силах сосредоточиться, найти хоть какой-нибудь выход – из создавшегося тупика.
Вдруг он подскочил на месте, словно в его жилище пробрался самым невероятным образом чудовищный тарантул и укусил его за ту самую часть тела, на которой он только что сидел. Сунув руку под телефонную полочку, он извлек оттуда небольших размеров картонку, которую сам и приклеивал липкой лентой в тот день, когда Багаев привез его на эту квартиру. На картонке шариковой ручкой были нанесены «тревожные» номера телефонов. Те самые, что оставил ему Иван Иванович на всякий случай.
Набрав указанный на картонном клочке номер, Кешка произнес короткую условную фразу, которая означала, что ему необходимо срочно встретиться со своим вербовщиком. Уже через час в одном из полуразрушенных домов старого фонда на окраине города встреча состоялась.
– Бизон отправляет меня в Ташкент. С каким-то грузом. Я пока не знаю, что это за груз… – сообщил Кешка.
– Значит, там тебя встретит человек, которому ты должен будешь передать груз от Бизона, – задумчиво проговорил Иван Иванович. – Что за груз? Скорее всего, деньги. Для нас это большая удача. Мы постараемся отследить прохождение этих денег по всей цепи – до того момента, когда они попадут в руки непосредственному поставщику опиумного мака. Мы не могли на него выйти три года. А теперь удача сама плывет к нам в руки. С твоей, конечно, помощью. И я на тебя надеюсь. Ты слышишь?
Кешка кивнул.
– Ты дойдешь до самого конца. И в точности сделаешь все, что от тебя требует Бизон. А наши люди проследят. Ты понял меня? Если сорвешься, провалишься, я тебе ничем помочь не смогу. Просто не успею физически. Кроме того, малейшей своей ошибкой ты поставишь под угрозу срыва операцию, находящуюся под контролем МВД. И, сам понимаешь, никто тебе этого не простит. Я буду сожалеть, если так случится…
– Неужели? – с сарказмом спросил Монахов.
– Именно так. – Тон агента ничуть не смутил оперативника. – Мне кажется, ты сам в скором времени до конца поймешь, что собой представляет Бизон. И тогда другими глазами посмотришь на все мои поступки. Ну ладно. Эмоции пока оставим. Продолжай работать;
– Я все понял, – сдавленным голосом проговорил Монахов.
– Вот и хорошо. А теперь – мне пора. Удачи тебе, Голубь…
Майор Багаев, покинув своего агента, не стал спускаться по лестнице вниз. Он воспользовался тем же маршрутом, каким и пришел сюда. Старый как мир и примитивный на первый взгляд метод не отвергается до сих пор никем из желающих, сохранить инкогнито.
Поднявшись на самый верхний этаж, Иван Иванович проник на чердак, а оттуда выбрался на крышу. Затем, рискуя сорваться с прогнивших перекрытий, перешел к противоположному концу дома и, воспользовавшись другим чердаком, оказался в крайнем подъезде, из которого и вышел на улицу никем не замеченным. Свернул за угол, где его ждала машина, и через тридцать минут уже был в отведенном для него кабинете на Литейном проспекте.
Себе майор дал слово, что приложит все силы к тому, чтобы обезопасить работу Голубя. Засвеченный агент, на каком бы уровне он ни засветился, считай, пропащий.
Прокрутив в голове полученную информацию, он тут же решил сообщить в Москву о начале своих активных действий. Собственно, этот доклад был выстроен и спланирован таким образом, чтобы в Ташкент, к подельникам Бизона, прошла утечка информации. Подозревалось, что кто-то из высокопоставленных офицеров МВД Узбекской ССР работает на ташкентскую преступную группировку. Но не было достаточных сведений, чтобы установить предателя и прижать его к стенке. Теперь же представился подходящий случай спровоцировать продавшегося милиционера и поймать его с поличным.
Вернувшись домой, Кешка с безумным видом долго бродил по комнатам, не в силах сосредоточиться, найти хоть какой-нибудь выход – из создавшегося тупика.
Вдруг он подскочил на месте, словно в его жилище пробрался самым невероятным образом чудовищный тарантул и укусил его за ту самую часть тела, на которой он только что сидел. Сунув руку под телефонную полочку, он извлек оттуда небольших размеров картонку, которую сам и приклеивал липкой лентой в тот день, когда Багаев привез его на эту квартиру. На картонке шариковой ручкой были нанесены «тревожные» номера телефонов. Те самые, что оставил ему Иван Иванович на всякий случай.
Набрав указанный на картонном клочке номер, Кешка произнес короткую условную фразу, которая означала, что ему необходимо срочно встретиться со своим вербовщиком. Уже через час в одном из полуразрушенных домов старого фонда на окраине города встреча состоялась.
– Бизон отправляет меня в Ташкент. С каким-то грузом. Я пока не знаю, что это за груз… – сообщил Кешка.
– Значит, там тебя встретит человек, которому ты должен будешь передать груз от Бизона, – задумчиво проговорил Иван Иванович. – Что за груз? Скорее всего, деньги. Для нас это большая удача. Мы постараемся отследить прохождение этих денег по всей цепи – до того момента, когда они попадут в руки непосредственному поставщику опиумного мака. Мы не могли на него выйти три года. А теперь удача сама плывет к нам в руки. С твоей, конечно, помощью. И я на тебя надеюсь. Ты слышишь?
Кешка кивнул.
– Ты дойдешь до самого конца. И в точности сделаешь все, что от тебя требует Бизон. А наши люди проследят. Ты понял меня? Если сорвешься, провалишься, я тебе ничем помочь не смогу. Просто не успею физически. Кроме того, малейшей своей ошибкой ты поставишь под угрозу срыва операцию, находящуюся под контролем МВД. И, сам понимаешь, никто тебе этого не простит. Я буду сожалеть, если так случится…
– Неужели? – с сарказмом спросил Монахов.
– Именно так. – Тон агента ничуть не смутил оперативника. – Мне кажется, ты сам в скором времени до конца поймешь, что собой представляет Бизон. И тогда другими глазами посмотришь на все мои поступки. Ну ладно. Эмоции пока оставим. Продолжай работать;
– Я все понял, – сдавленным голосом проговорил Монахов.
– Вот и хорошо. А теперь – мне пора. Удачи тебе, Голубь…
Майор Багаев, покинув своего агента, не стал спускаться по лестнице вниз. Он воспользовался тем же маршрутом, каким и пришел сюда. Старый как мир и примитивный на первый взгляд метод не отвергается до сих пор никем из желающих, сохранить инкогнито.
Поднявшись на самый верхний этаж, Иван Иванович проник на чердак, а оттуда выбрался на крышу. Затем, рискуя сорваться с прогнивших перекрытий, перешел к противоположному концу дома и, воспользовавшись другим чердаком, оказался в крайнем подъезде, из которого и вышел на улицу никем не замеченным. Свернул за угол, где его ждала машина, и через тридцать минут уже был в отведенном для него кабинете на Литейном проспекте.
Себе майор дал слово, что приложит все силы к тому, чтобы обезопасить работу Голубя. Засвеченный агент, на каком бы уровне он ни засветился, считай, пропащий.
Прокрутив в голове полученную информацию, он тут же решил сообщить в Москву о начале своих активных действий. Собственно, этот доклад был выстроен и спланирован таким образом, чтобы в Ташкент, к подельникам Бизона, прошла утечка информации. Подозревалось, что кто-то из высокопоставленных офицеров МВД Узбекской ССР работает на ташкентскую преступную группировку. Но не было достаточных сведений, чтобы установить предателя и прижать его к стенке. Теперь же представился подходящий случай спровоцировать продавшегося милиционера и поймать его с поличным.
Ташкент
– Урток полковник! – В кабинет Миркузия Мирвалиевича Султанова вошел, постучавшись, лейтенант из шифровального отдела. – Для вас информация из МВД СССР…
Миркузий Мирвалиевич Султанов встревожился не на шутку. «Свои люди из Москвы» сообщили, что к его и корейца Кима делам подбирается некий Багаев – парень не промах, цепкий и настырный, хитрый и расчетливый. Да к тому же «идейный» до мозга костей и во имя своих убеждений способен на все. Конечно, можно успокоить его. Раз и навсегда. Восток – дело тонкое. Но здесь как раз тот случай, когда все можно, но – ничего нельзя. Потому что насильственное устранение Багаева переполошит все МВД и сюда, в Ташкент, наедут опера, следователи и прокуроры из столицы. Перевернут все вверх дном и докопаются до чего угодно. Следовательно, необходим какой-то другой шаг. Какой? Вопрос.
Невероятным образом этот Багаев нащупал концы нитей, связывающих хитросплетенную сеть производства и реализации наркотического зелья. Теперь же он наступает на пятки и дышит в затылок. Не сегодня-завтра, как сообщили из Москвы, он готов приступить к практическому осуществлению своего замысла – разоблачить и обезвредить банду наркоторговцев. Каким образом Багаев вышел на след – другой вопрос. Важно, что может быть разрушена мощная машина по производству и сбыту наркотиков. А страшно оттого, что всплывет во всей этой канители длиннющий список имен и фамилий, что грозит самому Султанову серьезными неприятностями.
Тревожными мыслями Миркузий Мирвалиевич поделился с Кимом, так как их связывало одно дело – плантации опиумного мака и конопли.
– И что вы теперь собираетесь делать? – встревоженно задал вопрос кореец, когда они расположились у него в доме. На этот раз не было ни накрытого стола, ни показного радушия хозяина. Все оттеснил собой страх.
– Вай дод![80] – горестно покачал головой полковник Султанов. – Плохи наши дела. Ума не приложу, как эта белоухая собака Багаев пронюхал о наших делах. Рушится, все рушится. И полетят наши головы, словно арбузы с перевернувшейся арбы…
Сложность ситуации заключалась еще и в том, что ни кореец Ким, ни сам Миркузий Мирвалиевич не являлись первыми лицами в четко отлаженной системе производства и реализации опия и марихуаны. И тот и другой занимали достаточно высокие посты в преступной организации, раскинувшей свои сети по всей территории СССР, но были лишь исполнителями. Кореец отвечал за непосредственное производство и сбор сырья. Полковнику же вменялось в обязанности подстраховывать корейца на территории Узбекской ССР и одновременно осуществлять контроль за его деятельностью: сколько товара произведено и куда он ушел, не вздумав ли хитрый Ким пустить зелье налево.
Теперь же в случае провала вышестоящие и глубоко законспирированные лица во всем обвинят их двоих. И не сносить им тогда голов.
– А что, этот Багаев такой уж прямо принципиальный? – прищурил Ким и без того узкие глаза. – Нельзя с ним договориться?
– Как договориться, Виталий?! – схватился за голову Султанов. – Как?! Он за звездочки на погонах маму родную продаст!
– И что, денег не возьмет?
– Вах! Откуда деньги, уважаемый?..
Кореец в очередной раз поразился жадности Миркузия Мирвалиевича. Тот даже под страхом неминуемой гибели не хотел нести убытки. Разумом полковник понимал, что ему грозит смертельная опасность. Но жадность перекрывала все другие чувства, Ким лишь криво усмехнулся.
– Вы вот что, товарищ полковник, – сказал он, по-прежнему ухмыляясь, – вначале подумайте, что вас ожидает в случае провала, а потом пошуруйте у себя в карманах – может, чего и найдется.
– Опять я! – вскинул руки к небесам Султанов. – Чуть что – все на меня валится!
– Ну почему же только на вас? Я помогу, чем смогу.
– Да? – оживился полковник. – Сколько дашь?
– Думаю, будет справедливо, если мы с вами поделим расходы на Багаева поровну. Пятьдесят на пятьдесят.
– О Аллах! И какая сумма его устроит?
– Вам лучше знать, каковы аппетиты ваших коллег! – последнее слово кореец преднамеренно выделил.
– Тысяч десять, наверное, хватит, – с большим трудом выдавил из себя Миркузий Мирвалиевич.
– Так-так-так, – произнес кореец, что-то подсчитывая в уме. – Десять тысяч рублей… Вы уверены? – подозрительно взглянул он на полковника. – И что он на них себе купит? «Волгу», которую в своей Москве разобьет с пьяных глаз? И вновь заявится сюда за новой подачкой?
– А что ты предлагаешь? Дом мой ему отдать?! Жену отдать?! – начал окончательно выходить из себя Султанов.
Корейца его слова о жене даже позабавили. Он знал супругу Миркузия Мирвалиевича и мельком подумал о том, что русского Багаева вряд ли устроит стотридцатикилограммовая, низкорослая и усатая Юддуз-опа[81], от которой вечно пахнет кислым молоком и бараньей мочой и которая круглые сутки не вылезает из своих остроносых резиновых калош на босу ногу. К слову заметить, Султанов и сам не баловал жену особым вниманием, предпочитая время от времени заныривать к молоденьким девочкам в республиканский хореографический коллектив «Байрам» или, на худой конец, в Театр оперы и балета имени Алишера Навои, где забавлялся как с балеринами, так и с их партнерами – изящными юношами.
– Я думаю, Миркузий Мирвалиевич, от десяти тысяч он откажется. А вам пришьют еще одну статью – за дачу взятки должностному лицу. Тогда уж точно – «вышка».
– Ой, бедный я, несчастный! – запричитал полковник. – За что же все валится на мою голову? Сколько? – повернул он голову к корейцу.
– Не менее пятидесяти тысяч, – жестко произнес Ким.
Он умел считать деньги и знал им цену. Но он также знал, что сумма, потраченная на подкуп неугомонного московского сыщика, окупится в самое ближайшее время. Пятьдесят тысяч рублей – это как раз такие деньги, отказаться от которых Багаев не сможет (при его-то денежном содержании в двести одиннадцать рублей в месяц!).
Султанов долго молчал, прокручивая мысленно все возможные варианты. Затем, сообразив, что другого выбора нет, коротко махнул рукой.
– Майли![82] Завтра я встречаю его в аэропорту. Он сам позвонил в МВД республики и попросил, чтобы ему организовали встречу, а оттуда ужелюдиназначили встречающим меня. Твоя задача – подготовить все для приема дорогого гостя… Нет, ну какие деньги! – вновь сокрушенно воскликнул Султанов. – Мы разоримся! Значит, по двадцать пять? – опасливо глянул он на корейца.
– Другого выхода у нас нет, – сказал тот.
Взвалив на плечо увесистую сумку, он двинулся к выходу, с трудом протискиваясь между снующими хаотично пассажирами, провожающими и встречающими. Там, возле стоянки такси, к нему должен был подойти человек и произнести пароль, который Кешка получил еще в Ленинграде от Бизона.
Выйдя к стоянке, Монахов не стал приближаться к очереди на таксомотор, а занял позицию чуть в стороне, чтобы нужный человек сразу смог его заметить. Тот не заставил себя долго ждать.
– Вай, дорогой! – услышал Кешка веселый возглас. – Какой бледный! Какой не загорелый! Хочешь, на Куйлюк отвезу, хочешь – на северо-восток!.. – Разбитной парень, то ли казах, то ли кореец, лет тридцати с виду, замер в ожидающей позе. Теперь Кешка должен был дать ответ на произнесенный пароль.
– А на край света – слабо, гражданин хороший?
– На край света – не слабо! – оживился парень, услышав верный ответ. – Но это – в другую сторону! Все равно садись, с ветерком прокачу!
Неподалеку от стоянки была припаркована его машина – темно-зеленые «Жигули» третьей модели. Погрузив сумку на заднее сиденье, Кешка уселся рядом. Шофер прыгнул за руль, и машина тут же рванула с места.
Тут же из здания вокзала выбежали трое молодых людей, одетых в белые сорочки с короткими рукавами и светло-серые парусиновые брюки, и кинулись к ожидавшей их рядом белой «Волге». Автомобиль взревел мотором и помчался вслед за темно-зелеными «Жигулями».
– Жадный пес! – выругался Виталий, попрощавшись с полковником и вернувшись в комнату. – Лучше костью подавится и сдохнет, чем поделится с кем-нибудь.
– Это уж точно, – согласился с ним Соленый, выходя из соседнего смежного помещения.
Разговаривая с Кимом, полковник и понятия не имел, что кореец специально усадил в примыкающей комнате Соленого, чтобы тот был в курсе всего разговора и потом вынес ему свою оценку.
– Ох, Виталий! – тяжело вздохнул Соленый. – Во все века жадность губила людей.
– Ну что ты обо всем услышанном думаешь? – спросил кореец.
– Думаю, денег этому Багаеву нужно дать столько, сколько попросит. Но главная сложность в другом.
– Да?! – удивился кореец. – А в чем же?
– В том, что уехать отсюда пустым, в смысле результата работы, Багаев не сможет. И это станет основным препятствием в наших переговорах с ним. Он ведь тоже зависит от своего начальства. И Москва потребует от него отчета о проделанной работе. Что он им ответит? «Ошибка вышла! Нет никаких наркотиков!» Кукиш с маслом. Не сможет он так сказать. Не поверят ему. Сожрут Багаева и назначат на это дело другого. А тот еще неизвестно, как себя поведет.
– Ну допустим, – кивнул кореец. – Какие твои предложения?
– Если тебя это интересует, слушай. В тот момент, когда будешь ломать Багаева деньгами, дай ему понять, что сдашь пару-тройку своих людей. Для общего блага.
– Да ты что?! – Ким аж подскочил с места. – Я не шакал, чтобы корешей сдавать!!! Ты! Ты за кого меня принимаешь?! – В нахлынув шей ярости Ким схватил в руку стул и со всей силы долбанул его об пол. Да так, что тот разлетелся вдребезги.
Соленый по-прежнему сидел спокойно и даже не пытался спорить с ним, бесстрастно наблюдая, как кореец носится по комнате и крушит все на своем пути, вымещая накатившую ярость, матерясь во все горло и проклиная этот паскудный мир.
Вконец выбившись из сил, Виталий Ким рухнул на диван, тяжело дыша и презрительно глядя на Соленого. Тот понял, что можно продолжать.
– В общем, так, Циркач (корейца передернуло: он же просил Соленого не называть его блатным именем!), ты заплатишь этому мусору деньги и подставишь кого-нибудь из своих людей – из тех, кто подешевле. Полковник твой, как его… Султанов, обстряпает все таким образом, чтобы в Москве сложилось мнение, будто Багаев раскрыл здесь и обезвредил крупную банду наркоторговцев. Только так и – никак иначе.
Миркузий Мирвалиевич Султанов встревожился не на шутку. «Свои люди из Москвы» сообщили, что к его и корейца Кима делам подбирается некий Багаев – парень не промах, цепкий и настырный, хитрый и расчетливый. Да к тому же «идейный» до мозга костей и во имя своих убеждений способен на все. Конечно, можно успокоить его. Раз и навсегда. Восток – дело тонкое. Но здесь как раз тот случай, когда все можно, но – ничего нельзя. Потому что насильственное устранение Багаева переполошит все МВД и сюда, в Ташкент, наедут опера, следователи и прокуроры из столицы. Перевернут все вверх дном и докопаются до чего угодно. Следовательно, необходим какой-то другой шаг. Какой? Вопрос.
Невероятным образом этот Багаев нащупал концы нитей, связывающих хитросплетенную сеть производства и реализации наркотического зелья. Теперь же он наступает на пятки и дышит в затылок. Не сегодня-завтра, как сообщили из Москвы, он готов приступить к практическому осуществлению своего замысла – разоблачить и обезвредить банду наркоторговцев. Каким образом Багаев вышел на след – другой вопрос. Важно, что может быть разрушена мощная машина по производству и сбыту наркотиков. А страшно оттого, что всплывет во всей этой канители длиннющий список имен и фамилий, что грозит самому Султанову серьезными неприятностями.
Тревожными мыслями Миркузий Мирвалиевич поделился с Кимом, так как их связывало одно дело – плантации опиумного мака и конопли.
– И что вы теперь собираетесь делать? – встревоженно задал вопрос кореец, когда они расположились у него в доме. На этот раз не было ни накрытого стола, ни показного радушия хозяина. Все оттеснил собой страх.
– Вай дод![80] – горестно покачал головой полковник Султанов. – Плохи наши дела. Ума не приложу, как эта белоухая собака Багаев пронюхал о наших делах. Рушится, все рушится. И полетят наши головы, словно арбузы с перевернувшейся арбы…
Сложность ситуации заключалась еще и в том, что ни кореец Ким, ни сам Миркузий Мирвалиевич не являлись первыми лицами в четко отлаженной системе производства и реализации опия и марихуаны. И тот и другой занимали достаточно высокие посты в преступной организации, раскинувшей свои сети по всей территории СССР, но были лишь исполнителями. Кореец отвечал за непосредственное производство и сбор сырья. Полковнику же вменялось в обязанности подстраховывать корейца на территории Узбекской ССР и одновременно осуществлять контроль за его деятельностью: сколько товара произведено и куда он ушел, не вздумав ли хитрый Ким пустить зелье налево.
Теперь же в случае провала вышестоящие и глубоко законспирированные лица во всем обвинят их двоих. И не сносить им тогда голов.
– А что, этот Багаев такой уж прямо принципиальный? – прищурил Ким и без того узкие глаза. – Нельзя с ним договориться?
– Как договориться, Виталий?! – схватился за голову Султанов. – Как?! Он за звездочки на погонах маму родную продаст!
– И что, денег не возьмет?
– Вах! Откуда деньги, уважаемый?..
Кореец в очередной раз поразился жадности Миркузия Мирвалиевича. Тот даже под страхом неминуемой гибели не хотел нести убытки. Разумом полковник понимал, что ему грозит смертельная опасность. Но жадность перекрывала все другие чувства, Ким лишь криво усмехнулся.
– Вы вот что, товарищ полковник, – сказал он, по-прежнему ухмыляясь, – вначале подумайте, что вас ожидает в случае провала, а потом пошуруйте у себя в карманах – может, чего и найдется.
– Опять я! – вскинул руки к небесам Султанов. – Чуть что – все на меня валится!
– Ну почему же только на вас? Я помогу, чем смогу.
– Да? – оживился полковник. – Сколько дашь?
– Думаю, будет справедливо, если мы с вами поделим расходы на Багаева поровну. Пятьдесят на пятьдесят.
– О Аллах! И какая сумма его устроит?
– Вам лучше знать, каковы аппетиты ваших коллег! – последнее слово кореец преднамеренно выделил.
– Тысяч десять, наверное, хватит, – с большим трудом выдавил из себя Миркузий Мирвалиевич.
– Так-так-так, – произнес кореец, что-то подсчитывая в уме. – Десять тысяч рублей… Вы уверены? – подозрительно взглянул он на полковника. – И что он на них себе купит? «Волгу», которую в своей Москве разобьет с пьяных глаз? И вновь заявится сюда за новой подачкой?
– А что ты предлагаешь? Дом мой ему отдать?! Жену отдать?! – начал окончательно выходить из себя Султанов.
Корейца его слова о жене даже позабавили. Он знал супругу Миркузия Мирвалиевича и мельком подумал о том, что русского Багаева вряд ли устроит стотридцатикилограммовая, низкорослая и усатая Юддуз-опа[81], от которой вечно пахнет кислым молоком и бараньей мочой и которая круглые сутки не вылезает из своих остроносых резиновых калош на босу ногу. К слову заметить, Султанов и сам не баловал жену особым вниманием, предпочитая время от времени заныривать к молоденьким девочкам в республиканский хореографический коллектив «Байрам» или, на худой конец, в Театр оперы и балета имени Алишера Навои, где забавлялся как с балеринами, так и с их партнерами – изящными юношами.
– Я думаю, Миркузий Мирвалиевич, от десяти тысяч он откажется. А вам пришьют еще одну статью – за дачу взятки должностному лицу. Тогда уж точно – «вышка».
– Ой, бедный я, несчастный! – запричитал полковник. – За что же все валится на мою голову? Сколько? – повернул он голову к корейцу.
– Не менее пятидесяти тысяч, – жестко произнес Ким.
Он умел считать деньги и знал им цену. Но он также знал, что сумма, потраченная на подкуп неугомонного московского сыщика, окупится в самое ближайшее время. Пятьдесят тысяч рублей – это как раз такие деньги, отказаться от которых Багаев не сможет (при его-то денежном содержании в двести одиннадцать рублей в месяц!).
Султанов долго молчал, прокручивая мысленно все возможные варианты. Затем, сообразив, что другого выбора нет, коротко махнул рукой.
– Майли![82] Завтра я встречаю его в аэропорту. Он сам позвонил в МВД республики и попросил, чтобы ему организовали встречу, а оттуда ужелюдиназначили встречающим меня. Твоя задача – подготовить все для приема дорогого гостя… Нет, ну какие деньги! – вновь сокрушенно воскликнул Султанов. – Мы разоримся! Значит, по двадцать пять? – опасливо глянул он на корейца.
– Другого выхода у нас нет, – сказал тот.
* * *
Дикая жара ударила по мозгам, как только Кешка шагнул из вагона на перрон ташкентского Северного вокзала. Поезд прибыл, как и полагается скорому, на первый путь, так что Монахову не пришлось пробираться по пыльному и загаженному подземному переходу. Он поспешил нырнуть в здание вокзала, чтобы укрыться от нестерпимого пекла. Но здесь его ждало разочарование. Воздух был спертым и кислым. Смешение всевозможных запахов пробуждало рвотный инстинкт. К тому же нужно было внимательно смотреть под ноги, дабы не поскользнуться на арбузной или дынной корке и не сломать себе шею.Взвалив на плечо увесистую сумку, он двинулся к выходу, с трудом протискиваясь между снующими хаотично пассажирами, провожающими и встречающими. Там, возле стоянки такси, к нему должен был подойти человек и произнести пароль, который Кешка получил еще в Ленинграде от Бизона.
Выйдя к стоянке, Монахов не стал приближаться к очереди на таксомотор, а занял позицию чуть в стороне, чтобы нужный человек сразу смог его заметить. Тот не заставил себя долго ждать.
– Вай, дорогой! – услышал Кешка веселый возглас. – Какой бледный! Какой не загорелый! Хочешь, на Куйлюк отвезу, хочешь – на северо-восток!.. – Разбитной парень, то ли казах, то ли кореец, лет тридцати с виду, замер в ожидающей позе. Теперь Кешка должен был дать ответ на произнесенный пароль.
– А на край света – слабо, гражданин хороший?
– На край света – не слабо! – оживился парень, услышав верный ответ. – Но это – в другую сторону! Все равно садись, с ветерком прокачу!
Неподалеку от стоянки была припаркована его машина – темно-зеленые «Жигули» третьей модели. Погрузив сумку на заднее сиденье, Кешка уселся рядом. Шофер прыгнул за руль, и машина тут же рванула с места.
Тут же из здания вокзала выбежали трое молодых людей, одетых в белые сорочки с короткими рукавами и светло-серые парусиновые брюки, и кинулись к ожидавшей их рядом белой «Волге». Автомобиль взревел мотором и помчался вслед за темно-зелеными «Жигулями».
* * *
…Миркузий Мирвалиевич Султанов покинул дом корейца Кима в наипоганейшем расположении духа. Еще бы! Мало того, что дамоклов меч повис над головой, так к тому же приходится расставаться с такими деньжищами!– Жадный пес! – выругался Виталий, попрощавшись с полковником и вернувшись в комнату. – Лучше костью подавится и сдохнет, чем поделится с кем-нибудь.
– Это уж точно, – согласился с ним Соленый, выходя из соседнего смежного помещения.
Разговаривая с Кимом, полковник и понятия не имел, что кореец специально усадил в примыкающей комнате Соленого, чтобы тот был в курсе всего разговора и потом вынес ему свою оценку.
– Ох, Виталий! – тяжело вздохнул Соленый. – Во все века жадность губила людей.
– Ну что ты обо всем услышанном думаешь? – спросил кореец.
– Думаю, денег этому Багаеву нужно дать столько, сколько попросит. Но главная сложность в другом.
– Да?! – удивился кореец. – А в чем же?
– В том, что уехать отсюда пустым, в смысле результата работы, Багаев не сможет. И это станет основным препятствием в наших переговорах с ним. Он ведь тоже зависит от своего начальства. И Москва потребует от него отчета о проделанной работе. Что он им ответит? «Ошибка вышла! Нет никаких наркотиков!» Кукиш с маслом. Не сможет он так сказать. Не поверят ему. Сожрут Багаева и назначат на это дело другого. А тот еще неизвестно, как себя поведет.
– Ну допустим, – кивнул кореец. – Какие твои предложения?
– Если тебя это интересует, слушай. В тот момент, когда будешь ломать Багаева деньгами, дай ему понять, что сдашь пару-тройку своих людей. Для общего блага.
– Да ты что?! – Ким аж подскочил с места. – Я не шакал, чтобы корешей сдавать!!! Ты! Ты за кого меня принимаешь?! – В нахлынув шей ярости Ким схватил в руку стул и со всей силы долбанул его об пол. Да так, что тот разлетелся вдребезги.
Соленый по-прежнему сидел спокойно и даже не пытался спорить с ним, бесстрастно наблюдая, как кореец носится по комнате и крушит все на своем пути, вымещая накатившую ярость, матерясь во все горло и проклиная этот паскудный мир.
Вконец выбившись из сил, Виталий Ким рухнул на диван, тяжело дыша и презрительно глядя на Соленого. Тот понял, что можно продолжать.
– В общем, так, Циркач (корейца передернуло: он же просил Соленого не называть его блатным именем!), ты заплатишь этому мусору деньги и подставишь кого-нибудь из своих людей – из тех, кто подешевле. Полковник твой, как его… Султанов, обстряпает все таким образом, чтобы в Москве сложилось мнение, будто Багаев раскрыл здесь и обезвредил крупную банду наркоторговцев. Только так и – никак иначе.