Вихлянцев Олег. Стукач

   «Так чего ж тебе нужно, – думал Бизон, слушая собеседника. – Богатства или власти… над человечеством? Хотя,, из первого вытекает, как правило, второе».
   Похоже, Лев Исаакович уловил что-то из потаенных мыслей Бизона, потому что вдруг резко прервал пылкую речь и устало склонил голову:
   – А я что? Я – маленький, ничтожный человек, часто не в силах совладать с эмоциями и тягой к прекрасному…
   – Так в чем же все-таки проблема? – спросил Серегин исключительно для порядка. Он уже наверняка знал, с какой просьбой обратится к нему Краманский-Горлов.
   – Вы – человек со связями. К тому же не раз помогали мне, – ответил Лев Исаакович. – Помогите же и в этот раз. Пропадут ведь камни в этой стране! – Он уже не скрывал отчаяния.
   – Вы имеете в виду вывоз камней за границу?
   – Да! – излишне торопливо ответил Лев Исаакович, И Бизону стало совершенно ясно: Краманский-Горлов собирается свалить из Союза. С концами. И естественно, горит желанием прихватить с собой всю свою коллекцию бриллиантов. Дела. И сколько же их у него?
   Игорь Иванович был достаточно хорошо осведомлен, что помимо официального алмазного рынка, к которому Краманский-Горлов не имел ни малейшего отношения, существовал и так называемый черный рынок. Высокие пошлины, налоги на алмазы, особенно ограненные, заставляют фирмы искать пути неофициального сбыта товара. Только по официальным данным, в США из Великобритании, Венесуэлы и Бразилии ежегодно ввозятся контрабандой алмазы на сумму более сорока миллионов долларов. Но что такое официальные данные? Реальность гораздо впечатлительнее. Сорок миллионов – несчастные крохи, которые таможенникам удалось задержать при нелегальном провозе.
   «Краманский-Горлов, конечно, не Рокфеллер, – думалось Бизону. – Но потрясти его мошну будет очень даже пользительно».
   – Я приложу все силы, чтобы помочь вам, Лев Исаакович, – спокойно и убедительно выговорил Бизон.
   Вздох облегчения вырвался из груди хозяина дома. Конечно, к кому еще обратиться за помощью? Более душевного и отзывчивого человека, чем Игорь Иванович, Лев Исаакович в Ленинграде не знал.
   – Я искренне буду вам благодарен! – обрадованно заговорил Краманский-Горлов. – От общей стоимости камней… – Тут Лев Исаакович хотел было назвать размер своей благодарности, прикинув в уме, что полутора процентов будет вполне достаточно. Но Серегин решительно опередил его:
   – Пять процентов меня устроят, – произнес буднично, словно речь шла о сотне-другой советских «деревянных» рублей.
   – А-ап!.. – судорожно глотнул воздух Краманский-Горлов. – Но…
   – Нет-нет! – выставил Бизон перед Львом Исааковичем раскрытые ладони и чуть улыбнулся. – Большего и не предлагайте. Пять процентов и – ни цента сверху. Я человек не жадный и к близким людям отношусь с должным уважением.
   – Позвольте, милейший! – пришел наконец в себя Лев Исаакович. – Мы – говорим не о мешке картошки! Пять процентов – сумасшедшие деньга!!! Вы хоть представляете себе, сколько это?!
   – А вы? Вы задумывались хоть на минуту, что ждет вас в случае неудачи на границе? Да вас растерзают таможенники, не отходя от кассы! Или, чего доброго, на территории ФРГ случится неприятность… Вот жалость-то будет! – Последние две фразы прозвучали скрытой угрозой. И Краманский-Горлов прекрасно понял истинную суть сказанного.
   – Вы хотите сказать, что теперь, когда я ввел вас в курс моих проблем, вы не оставите меня в покое и все равно получите с меня эти пять процентов? – затравленно спросил он.
   – Уважаемый, – мягко заговорил Бизон, – согласитесь, что гораздо выгоднее заплатить мне эти деньги, чем поиметь крупные неприятности и в результате потерять все. Более того, воспользовавшись моими услугами, вы не потащите эти камни с собой, а получите их непосредственно в Мюнхене. Мои люди переправят их туда. Но оплата их труда не входит в означенные пять процентов…
   – Назовите сумму целиком. Сколько к требуемым пяти я должен буду заплатить?..
   Лев Исаакович понял, что обречен. Засветившись со своими камнями перед Серегиным, он сам предложил себя на роль дойной коровы. Игорь Иванович не отступится. А если отказаться от его услуг? Нет. Этот номер не пройдет. Старик подставит его на границе. Лучше уж платить.
   – У вас есть доверенное лицо в Германии? – спросил Бизон.
   Краманский-Горлов кивнул.
   – Замечательно. Здесь вы платите мне пять процентов от стоимости всех камней. Это – лично мне, как носителю весьма опасной для вас информации. Плюс два процента – вознаграждение людям, которые возьмутся переправить алмазы за рубеж. Далее. Как только ваш человек принимает там камни, вы здесь, в Ленинграде, выплачиваете мне еще два процента. Так будет честно.
   – Ну, знаете ли!..
   – Три процента! – жестко повысил требования Бизон. – И не советую упрямиться. А потом и сами можете катиться на все четыре стороны. Вы ведь свалить за бугор надумали? Я угадал?..
   После того как были оговорены все детали, Игорь Иванович покинул дом Краманского-Горлова. Тот, провожая гостя, пробурчал подавленно себе под нос:
   – До свидания. Надеюсь на вашу порядочность.
   – Угу, – так же еле слышно ответил Бизон.
   Какая, к черту, порядочность! Сделка обещала немалый доход. Все равно теперь этому еврею деваться некуда. Подумаешь, ограбленным себя считает! Перетопчется. Эх, с волками жить…

Узбекская ССР. Ташкент

   – Уважаемые пассажиры! Наш самолет произвел посадку в аэропорту столицы Узбекской Советской Социалистической Республики городе Ташкенте. Температура за бортом плюс сорок два градуса по Цельсию. Командир корабля и экипаж желают вам всего доброго. Просьба не забывать на местах личные вещи. Первый салон приглашается к выходу. Благодарю за внимание!
   Бортпроводница белозубо улыбнулась и, заученно качнув бедрами, одернула шторку тамбура.
   – Ох, я бы ей!.. – плотоядно воскликнул сосед Монахова. – Как считаешь, а?
   Иннокентий Всеволодович брезгливо скривился.
   – Ну-ну, – усмехнулся сосед. – Кто-то любит апельсины, а кто-то ящики из-под них. Давай на выход. Тебя ждут. И – без глупостей…
   Шагнув с трапа на бетон взлетно-посадочной полосы, Иннокентий Всеволодович почувствовал, как нестерпимая жара ударила в голову. С непривычки желтые круги поплыли перед глазами. Но все климатические неудобства мгновенно отступили перед опасностью, подстерегающей его сразу за пределами салона самолета.
   К чему Багаеву понадобилось подставлять своего агента ташкентским оперативникам? Точный ответ на этот вопрос знал только сам генерал Багаев.
   …Пройдя с группой других пассажиров, прилетевших из Ленинграда, через галерею номер два к выходу в город, Монахов бросил взгляд через стеклянные перегородки в сторону автостоянки и сразу заметил встречающих его людей. Возле темно-вишневой «девятки» покуривали двоюродный брат корейца и еще один, неизвестный ему парень лет двадцати пяти. Оба пристально всматривались в толпу прилетевших, отыскивая глазами Иннокентия Всеволодовича. По предварительной договоренности он сам должен был подойти к ним. Но сделать этого не успел. Едва он пересек распахнутые двери здания аэропорта, как был зажат с двух сторон крепкими молодыми людьми.
   Один из них без лишней суетливости перехватил под локоть его руку, держащую кожаный саквояж, и тихо, но строго предупредил:
   – Не вздумайте уронить чемоданчик, Иннокентий Всеволодович.
   Монахов инстинктивно дернулся. Нет, он и не пытался оказывать сопротивление. Смысл? Все равно скрутят. Исключительно от неожиданности он сделал резкий шаг в сторону. И тут же почувствовал, как запястье пронзила острая боль. А тот, кто придержал его на болевом приеме, успел подставить снизу под саквояж свою вторую, остававшуюся свободной руку: чтоб действительно не выронил чемодан. Другой, что шел слева от Монахова, подстраховал его руку с «дипломатом» и тоже подал голос:
   – Сказали же – не дергайся. Один хрен, на видео пишут. Так что влип ты, дядя. Душевно влип.
   Его повели к припаркованной особняком от других машин серой «Волге». Заднее стекло ее было задернуто белоснежными шторками. Садясь в салон, Монахов успел заметить, как побледнели и вытянулись лица у людей корейца Кима. Они тут же прыгнули в свою «девятку» и поспешили убраться из зоны аэропорта. Серая «Волга» еще только тронулась с мебта, а темно-вишневого автомобиля уже и след простыл.
   Те, что «приняли» Монахова при выходе из здания аэропорта, сели на заднем сиденье по обе стороны от него. Водитель, выруливающий в сторону моста, ведущего в город, даже не оглянулся. А человек, расположившийся впереди справа, обернулся и с улыбкой представился:
   – Подполковник милиции Бурханов. Главное управление внутренних дел. Можно просто – Алишер Ганиевич.
   – Очень приятно… – еле разомкнул губы задержанный.
   – Иннокентий Всеволодович Монахов, если не ошибаюсь? – улыбнулся подполковник.
   – Не ошибаетесь. Но… по какому праву?! – попытался разыграть возмущение Монахов. Видимо, у него это плохо получилось, потому что все присутствующие дружно рассмеялись.
   – Право у нас одно – Уголовно-процессуальный кодекс. И закон один – Конституция. Посему плохи ваши дела…
   – Не понимаю, о чем вы. – Монахов помнил наставления своего неслучайного попутчика – идти в отказ. – Я не совершил ничего противозаконного! Я требую!..
   – На параше будешь требовать! – резко оборвал его Бурханов. – Приедем в управление, вскроем твои чемоданчики… При понятых, разумеется, все как положено. Кино тебе покажем, которое в аэропорту сняли, когда ты с этими самыми чемоданами к стоянке выходил. А там поглядим, кто кому права будет качать.
   – Вы за это ответите!
   – Заткнись до поры.
   Подполковник отвернулся. «Волга» прошла по Новополторацкой и вышла на улицу Чехова. Дорога от аэропорта до здания ГУВД заняла не более пятнадцати минут. Тормознули у самого входа. Вывели из машины, придерживая под руки, и, проведя через просторный и прохладный холл, втолкнули в лифт. Бурханов нажал на кнопку с цифрой «два». На втором этаже располагалось Управление уголовного розыска.
 

* * *

   …Виталий Ким и Соленый пока еще не знали о задержании Иннокентия Всеволодовича в аэропорту. Отправив людей встречать Монахова, они ждали его прибытия с минуты на минуту. Ждали, как никогда раньше, потому что их дела в Средней Азии шли из рук вон плохо. Монахов лее представлял «фирму» Бизона, обретавшегося в Ленинграде и имевшего в криминальной среде Союза немалый вес. На поддержку Серегина они очень рассчитывали. Больше ждать помощи ни от кого не приходилось…
   – Виталик, я совершенно ничего не понимаю! Все летит к чертовой матери! Все, что столько лет собиралось по крупицам, строилось и налаживалось!
   – А что здесь понимать?! Кислород, суки, перекрывают. Выжить хотят.
   Соленый и Ким сидели в доме последнего и обсуждали события, происшедшие на плантации опиумного мака.
   – Ты хоть предположительно можешь сказать, кто осмелился на такой борзый налет? – спросил Соленый.
   – Понятия не имею. И думаю, придется от сюда убираться…
   – Куда убираться?! Ты что несешь; братан?!
   – Куда глаза глядят. Задавят нас местные.
   – Ну-у! Ты совсем раскис! Блин, поставим на уши этих черножопых, раскопаем Султанова и повесим на площади Дружбы Народов!
   – Не духарись, Соленый. Не тот случай. Ты еще кое-чего не знаешь. Иван из Москвы наколку дал. Под нас копают. Причем сильно. От души.
   – Так надо с тем же Иваном и переговорить. Пусть позатыкает хавальники! Он же, бля буду, целый генерал! На хрена мы в него уйму денег вбухали, чтоб он теперь руки разводил да наколки лажовые давал?!
   – Не кипятись. Он делает все, что может. Но по регионам, не только в Узбекистане, а вообще по всему Союзу, идет подготовка к какой-то херне типа отделения от Москвы.
   – Да брось! – недоверчиво посмотрел на него Соленый. – Быть такого не может!
   – Боюсь, что может. Не знаю, правда, когда именно это случится. Но тот же Багаев уверен, что рано или поздно Узбекистан выделится в независимую страну.
   – Да в какую, на хрен, страну?! Они ж помрут без России!
   – Экий ты уверенный во всем. Вроде старый битый мужик, а как что скажешь, так я и сомневаться начинаю.
   – В чем?
   – Хреноватенько ты сечешь в политике. Глянь вот только на наши дела. Сколько товару за последний год ментами перехвачено?
   – Ну.
   – Что «ну»?! Гну! – взвился кореец. – В три раза больше, чем за все прошлые годы! Сколько людей наших пропало?! Какие убытки мы несем?! А завод?! Твой же консервный завод в Келесе сгорел дотла!
   Тут Соленый призадумался. И было над чем. Кореец прав. Все происходящее случайными неудачами никак не назовешь. Что бы они ни предпринимали, куда бы ни сунулись, всюду натыкаются на непреодолимые препятствия. Не срабатывают ни деньги, ни связи. Любая мало-мальски серьезная операция по переброске наркотиков проваливается. Причем изымается сам товар. Курьеры уничтожаются. Значит, идет мощная утечка информации. И где она, до сих пор установить не удалось, хотя меры к этому предпринимались самые серьезные.
   По характеру противодействия можно было без труда определить, что во всех перехватах участвуют спецслужбы. Но ведь не заведено ни одного крупного уголовного дела! Попавшиеся «шестерки» колются до самой задницы и стучат, как сумасшедшие дятлы. А корейца с Соленым – самую верхушку – никто не трогает.
   – Отсюда вывод, братан, – заключил кореец. – Нас попросту выживают с насиженного места. Нам дают понять: освободите нишу. Для кого, спрашивается? И ответ есть. Для местных. Не переплюнем мы их.
   – Что ты предлагаешь, Виталик?
   – Пока не поздно, валить отсюда со всем своим барахлом. Собрать в кучу деньга. Перебраться в Россию. Легализовать бизнес. Частично, конечно. И раскручиваться там. Потому что, если упремся, нас вынудят бежать отсюда сломя голову да еще с голыми жопами. А Россия большая. Там всем места хватит. К тому же у Бизона в Ленинграде сильные позиции. Опять же, Багаев в Москве – все проще.
   – Ты с ним этот вопрос перетирал? – спросил Соленый, уже почти согласившись с доводами Кима.
   – Естественно. Он предложил обосноваться в центре. Но не в самой Москве, а в Ленинграде.
   Кореец был во всем прав. Раскрученное за десяток лет производство марихуаны и опиумного мака, налаженные каналы переправки, сеть сбыта – все летело к чертям собачьим. И это – при четкой организации, жестком контроле и активной работе собственных служб разведки и контрразведки! Их выживали. Если группировке Бизона в Ленинграде ничто не грозило, то той части наркокортеля, которой руководил кореец, светил окончательный распад. Держались они из последних сил. А развалятся, то и Бизон со своими людьми в сторону отойдет.
   Наглый налет на плантации был последней каплей, переполнившей чашу терпения. Всадники воскресшего Султанова совершенно безнаказанно перебили всех людей Кима, включая многочисленные группы охранения, расположенные СО всех сторон Проклятой равнины. В то же самое время в горном районе была проведена крупномасштабная войсковая операция по уничтожению наркотиков, складированных в тайниках.
   Тут же по корейцу и Соленому был нанесен еще один удар. Подверглись тщательным проверкам все принадлежащие им кооперативы и частные предприятия, зарегистрированные, на территории Узбекской ССР с целью отмывки денег, получаемых от торговли наркотиками. Большинство из них были немедленно закрыты. Обложили.
   Багаев из Москвы давно ориентировал Кима на перевод всех дел в Россию. Там было проще и надежнее. Правда, при этом он выставлял свои дополнительные условия, но выхода не было. Нужно было спасать дело.
   – А ты не боишься, Виталик, что генерал, перетянув нас в Россию, все дела под себя сгребет? – спросил Соленый, словно прочитав мысли корейца. – Может, он сам и приложил руку к тому, чтобы нас отсюда выжили?
   – Не знаю. Иван хочет войти в долю на равных. Придется принимать его условия. Или вообще чухать за границу.
   – Да кому мы там нужны? – усмехнулся Соленый.
   – Вот и я о том. Значит, берем генерала в равную долю. В конце концов, он за десять лет заслужил это.
   – Ох, смотри, Виталик, – предостерег Соленый. – Хороший мент – мертвый мент. Не обожгись…
   – Я сам решать не стану. Потолкую с Бизоном. Он умный. Как скажет, так и будет. К тому же если в Россию перебираться, то и под Бизона идти.
   – В холуи к нему?! – Соленый аж подскочил на месте.
   – Зачем в холуи. Обоснуемся, приглядимся. Связями обрастем, а там видно будет. Земля большая, всем места хватит…
   – То-то я смотрю, нам здесь тесновато стало.
   – Ладно. – Кореец махнул рукой и вышел из душной комнаты на просторную тенистую веранду своего дома. – Сейчас пацаны Монаха привезут. Для начала с ним перетолкуем. Он как-никак у Бизона в приближенных, кое в чем сечет. Глядишь, подскажет…
   Во двор через раскрытые ворота на бешеной скорости влетела темно-вишневая «девятка». Скрежеща тормозами, встала как вкопанная перед верандой. Брат корейца прямо с улицы дрожащим голосом закричал:
   – Монаха повязали!!!

Ленинград

   Телефонный звонок разбудил Игоря Ивановича Серегина в три часа ночи,
   …Как раз сегодня он «регулировал» ситуацию с бриллиантами Краманского-Горлова. Суть регулировки заключалась в извлечении максимальной прибыли с предприятия. Что такое максимальная прибыль? Бизон давно и навсегда решил для себя, что «лучше больше, чем меньше». То есть, если подворачивается возможность вытрясти из жертвы все до копейки, не следует эту возможность упускать. А в том, что Льву Исааковичу природой уготована участь жертвы, Серегин не сомневался.
   Так вот, когда зазвонил установленный на-прикроватной тумбе телефонный аппарат, Бизон решил, что тревожат его люди, работающие по бриллиантам Краманского-Горлова. Что-то у них там, видимо, не срастается.
   – Слушаю! – недовольно буркнул он в трубку.
   Звонил в столь поздний час, оказалось, кореец. Из Ташкента. Что у них там могло такого произойти, что напрямую бы касалось интересов Серегина? Хотят сообщить, что Монах прилетел? Так оно и запланировано. Землетрясение очередное? Да хрен с вами. Не мешали бы спать.
   Ан нет, все оказалось гораздо серьезнее.
   – Игорь Иванович! У нас проблемы! – встревоженно проговорил кореец. – Монахова задержали прямо в аэропорту и отвезли в городскую управу!
   – Не понял. Еще раз. Внятно.
   Бизон с трудом отходил ото сна и все никак не мог сообразить, кому и за что понадобилось задерживать в Ташкенте Монахова.
   – За что «приняли»? – задал вопрос Бизон, когда кореец рассказал ему, как происходило задержание в порту.
   – Мои люди из ментовки сообщили, что при нем были кукловые^[91]. Что-то в пределах пятидесяти штук. Взяли, скорее всего, по наводке. Но кто навел – не в курсах. Это надо вам в Ленинграде пробить^[92]. Ветер от вас дует.
   – Не мог он везти с собой бабки, – растерянно выговорил Бизон. Ему совсем не хотелось посвящать в эти дела корейца.
   – Значит, мог. Не в карман же ему подсунули целый саквояж!
   – Хорошо. С этим разберемся, я думаю. Ты мне скажи, как его с кичи^[93] вытащить?
   – Тут без генерала не обойтись… – предположил кореец.
   – Так подключите его!
   – Поймите правильно, Игорь Иванович, – извиняющимся тоном произнес Ким. – В этой ситуации нам не с руки помощи у него просить. Правильно будет, если вы сами ему позвоните.
   По большому счету кореец был прав. Монахов принадлежал организации Бизона. К корейцу же имел весьма косвенное отношение. Значит, решать дела по его освобождению должен был Бизон. В этой связи Игорь Иванович вспомнил, что совсем недавно разговаривал с Багаевым по телефону и разговор, как ему показалось, прошел на весьма дружеской ноте. Можно надеяться, что генерал не откажет в помощи.

Узбекская ССР. Ташкент

   Монахов сидел в одном из кабинетов Управления уголовного розыска на жестком стуле, привинченном к полу. Конвоир снял с него наручники и вышел. Подполковник Бурханов задал первый вопрос:
   – Фамилия, имя, отчество?
   Объективной необходимости отвечать на него не было. Но этого требовала процессуаль-ность.
   – Монахов. Иннокентий Всеволодович…
   Далее последовали обязательные расспросы
   об анкетных данных задержанного. Спустя несколько минут перешли к главному.
   – С какой целью вами были завезены на территорию Узбекской Советской Социалистической Республики фальшивые деньги?
   – Я ничего не завозил, – понуро отвечал Монахов.
   – Иннокентий Всеволодович, на вашем месте я бы не упирался, – вежливо посоветовал оперативник. Он старательно изображал корректность. – Видеокамера зафиксировала вас, выходящего из здания аэропорта с саквояжем в руках. Здесь, в управлении, из этого самого саквояжа изъяты деньги, изготовленные кустарным способом. С актом изъятия вас, кажется, ознакомили.
   – Ничего не знаю. Саквояж при мне действительно был. Но в управлении мне его подменили. Я знать не знаю ни о каких деньгах. Тем более – о фальшивых.
   – Смею вас заверить, – улыбнулся Алишер Ганиевич, – мое терпение имеет предел. И не рекомендую вам испытывать его на прочность. Дороже обойдется.
   – С какой стати, разрешите спросить, я буду брать на себя преступление, которого не совершал? – теперь улыбнулся и Монахов. Но улыбка его выглядела жалкой.
   – Неужели вам не понятно, Монахов, что все пути назад отрезаны? – искренне удивился подполковник. – Вы не в России, где можно выкрутиться из любого дела и выбраться чистым из любого дерьма. Здесь – Узбекистан. И помощи, насколько мне известно, вам ждать неоткуда.
   – Что ж, я могу уповать лишь на справедливость советского закона, – саркастически заметил допрашиваемый.
   – Слушай, сволочь! – неожиданно взорвался Бурханов. – В последний раз советую: колись! – Он вскочил из-за стола и порывисто приблизился к Монахову.
   От его корректности не осталось и следа. Теперь перед задержанным стоял разъяренный человек, готовый на все ради того, чтобы получить необходимые показания.
   – Мне нечего добавить к сказанному…
   – Хафизов! – рявкнул подполковник и дважды ударил кулаком в стену.
   Через несколько секунд в кабинете появился один из тех, кто задерживал Монахова в аэропорту.
   – Приступай… – приказал Бурханов.
   Монахов приготовился терпеть побои. Но Хафизов, как оказалось, бить его не собирался.
   Бурханов подошел к подоконнику и открыл ключом замок на раздвижной решетке. Затем раздвинул в стороны створки и распахнул рамы, выключив по такому случаю кондиционер в помещении.
   Хафизов же заковал задержанного в наручники и подтолкнул к окну.
   – Влезай на подоконник, – приказал сурово.
   Монахов непонимающе взглянул на него.
   – Пошел!!! – с неимоверной силой подхватил его за пояс и буквально втолкнул наверх. Руки, скованные за спиной, затрудняли движения. Сопротивляться не было никакой возможности. А Хафизов, выждав мгновение, легко столкнул Иннокентия Всеволодовича вниз со второго этажа. На подоконнике остались отпечатки его обуви.
   – Стой!!! – что было силы заорал Хафизов и выстрелил в воздух из пистолета, спрыгивая вслед за Монаховым.
   Тот уже корчился от боли на асфальтовом тротуаре у здания ГУВД. Бежать, понятное дело, никуда не собирался. Хотя все было обставлено таким образом, что Монахов якобы предпринял попытку к бегству.
   – Ах ты гад!!! – орал до хрипоты Хафизов и пинал валяющегося на асфальте задержанного ногами. Его целью было наделать побольше шума и привлечь на свою сторону свидетелей, которые бы потом подтвердили, что подозреваемый пытался сбежать прямо из кабинета на втором этаже.
   Из дежурного помещения вышел офицер, посмотрел на происходящее и лишь хмыкнул себе под нос. Видимо, такие инсценировки тут устраивались нередко.
   Избитого под руки вволокли обратно к Бурханову.
   – Ну вот, родной. – Подполковник вновь улыбался. – Теперь у тебя еще и попытка к бегству с оказанием сопротивления. Соображаешь?
   Монахов кивнул.
   – Будешь говорить?
   Он отрицательно покачал головой, облизывая вспухшим языком разбитые в кровь губы.
   Бурханов нажал кнопку на стене, и в кабинете появился конвоир.
   – В камеру! – отдал распоряжение подполковник. – До утра у тебя будет время подумать…

Москва

   Все шло по плану. Утром Багаеву позвонил прямо домой Игорь Иванович Серегин из Ленинграда и попросил о помощи. Осторожно намекал, что готов заплатить сколько потребуется, чтобы только освободили Монахова, попавшегося в Ташкенте с какими-то фальшивыми деньгами. «Какими-то», – говорил Бизон. Ивану Ивановичу было известно, кому и для чего предназначались эти деньги и откуда они у Иннокентия Всеволодовича появились.
   Для порядка он не согласился сразу, но пообещал, что подумает и примет решение. Задумка генерала начала приносить плоды. Он давно искал удобного случая, чтобы поставить Бизона и его помощников в безвыходное положение. И вот наконец этот случай представился. Пусть и в Ташкенте, и в Ленинграде знают, что без него они и шагу не ступят.