Страница:
— О чем это вы говорите? — По-прежнему никаких опасений, вообще никаких эмоций. Он даже не предлагает Биллу уйти. — Что же, по-вашему, я сделал с Лизл?
— Ты развратил ее, уничтожил все доброе и достойное, что в ней было.
Раф улыбался.
— Ничего я не развратил и не уничтожил. И с Лизл ни чего не сделал. Просто предложил ей выбор. Все, что она выбирала, целиком ее добрая воля.
— Ну, конечно. Я слышал про этот выбор: либо плохое, либо еще хуже.
Раф пожал плечами.
— Это дело вкуса. Но вы забываете, что всегда остается возможность ничего не делать. Я никогда ни к чему не принуждал Лизл.
— Ты играл с обиженной судьбой женщиной.
— Я не собираюсь тратить время на обсуждение этого с вами. Позвольте напомнить один неопровержимый факт: все, что сделала Лизл, она сделала добровольно. Я указывал ей несколько вариантов, но какой предпочесть, она выбирала сама. Я никогда ей не угрожал — ничем; я не выбирал за нее — она сама делала выбор. Ответственность за все содеянное лежит только на ней.
Ярость Билла достигла критической массы.
— Она была так несчастна! Ты воспользовался ее слабостью, прорвал оборону, скрутил в узел. И вложил ей в руки пробирку со спиртом в доме Эверетта Сандерса. Все равно что заряженный пистолет!
— Она взрослый человек, а не ребенок. И она знала, что делала, когда спускала курок. Ваши упреки не по адресу, друг мой. Вам бы надо кричать на Лизл.
Это была последняя капля. Билл сгреб Рафа за ворот и вздернул на ноги.
— Я тебе не друг. Мне нужны кое-какие ответы и немедленно!
Зазвонил телефон. Тем самым длинным, протяжным звонком. Звук этот ошеломил Билла так, что он выпустил Рафа.
Раф тут же шагнул к телефону и снял трубку. Послушал секунду, повернулся, протянул ее Биллу.
— Это вас, отец Райан.
Билл отшатнулся. Из трубки слабо неслись мольбы Дэнни Гордона:
— Отец, пожалуйста, придите и заберите меня! Приди-и-ите!
Но сквозь весь этот ужас пробивалась мысль — Раф назвал его отцом Райаном.
— Ты знаешь?
— Конечно.
— Откуда?
— Не важно. По-моему, гораздо важней, чтоб вы ответили маленькому Дэнни. Он хочет, чтоб вы поспешили к нему на помощь.
— Он умер, ты, ублюдок!
Билл изготовился прыгнуть на Рафа, но снисходительная улыбка молодого человека и медленное отрицательное покачивание головы остановило его.
— Вы так уверены в этом?
— Конечно! — произнес Билл. — Я... я сам его похоронил.
Еще один неспешный отрицательный кивок в сопровождении той же сводящей с ума улыбки.
— Может быть, и похоронили... да только он не умер.
Билл знал, что это не может быть правдой. Он лжёт! Должен лгать. Но нельзя было не спросить:
— Если он все еще жив, где он?
Раф улыбнулся еще шире.
— Там, где ты его оставил.
Колени Билла подогнулись, он заставил себя устоять, зашатался и едва слышал собственный голос сквозь шум в ушах.
— Нет!
— Да. Разумеется, да. Больше пяти лет он лежит на дне ямы, которую ты для него выкопал на кладбище Святой Анны. Ждет тебя. Ненавидит тебя.
Билл неотрывно смотрел на Рафа. Ничто в мире не заставило бы его поверить ни единому слову из уст этого... этого существа, и все-таки он почему-то поверил.
Потому что в самых тайных уголках души, в самых скрытых извилинах мозга, в самых глубинах сердца всегда теплилось ничтожно слабое подозрение, что его провели, одурачили завладевшие судьбой Дэнни силы, толкнув на злодейство, на то, чтобы похоронить Дэнни заживо в надежде положить конец его мукам. Когда он весь в поту, с колотящимся сердцем просыпался в темноте спальни, его преследовало воспоминание о той последней ночи, и в этом воспоминании сквозила невысказанная возможность, что Дэнни в яме не умер. Билл никогда открыто не думал о ней, но теперь у него не оставалось выбора.
Он закрыл глаза.
Нет! Это немыслимо!
Немыслимо... но немыслимое претворилось в реальность пять лет назад, когда Дэнни остался живым, страдал и, словно бездонная пропасть, бесследно поглощал жидкости и медикаменты, которыми его накачивали. Немыслимое и теперь может оказаться правдой.
Он открыл глаза и посмотрел на Рафа.
— Кто ты, черт возьми? Что ты такое?
Раф улыбался, а свет вдруг стал меркнуть.
— Мне бы страшно хотелось тебе показать, — заявил он, — но в данный момент это не отвечает моим целям. Впрочем, беглый взгляд можешь бросить.
В комнате становилось все темнее и холодней, как будто невидимый смерч уносил из нее свет и тепло. А потом разлилась чернота, тьма такая, что нервы Билла заныли. Все покосилось, понятия верха и низа утратили смысл. Настала не просто глухая и плотная тьма, не просто отсутствие света — настал конец света. Живая чернота, скользкая, колеблющаяся, жадная чернота, жаждущая не плоти его, но души, сути, самого существа. Билл упал на колени, ухватился за пол, вцепился ногтями, чтоб не скатиться к потолку, в ноздри ему ударил тошнотворный трупный запах, попал на язык — кислый, едкий, сырой, гниловатый, — лишив дара речи.
А потом он увидел, что перед ним всплывают глаза. Огромные, круглые, белые, словно фарфоровые тарелки, со сверкающими радужками, невероятно черными, но совсем не такими черными, как бездонные, уходящие в бесконечность дыры зрачков в центре. Из этих зрачков изливалось такое зло, что Биллу пришлось отвернуться и крепко зажмуриться, чтобы не потерять рассудок.
А потом вспыхнул свет. Он разжал веки. В гостиной снова было светло. Он глотнул воздуху. Что это было — видение под каким-то гипнозом или таков и есть настоящий Раф?
Билл стряхнул сковавший все тело страх и огляделся. Раф исчез. Он поднялся на ноги, стал осматривать комнату за комнатой, внизу и наверху — Рафа нигде не было. Выкрикивая его имя, он поплелся к двери.
Столько вопросов по-прежнему без ответа. Кто такой Раф? Человек? Не похоже. Что связывает его с Сарой? Откуда он может знать про Дэнни? Отупевший мозг Билла с огромным трудом ставил эти вопросы, язык не поворачивался, чтобы произнести их. И не было никого, кто мог бы на них ответить.
Дэнни... жив. Это не может быть правдой, но он должен узнать. Ибо если какая-то нечестивая сила держит Дэнни живым в могиле, Билл не допустит, чтоб он оставался там хотя бы еще одну минуту.
Надо вернуться. Вернуться в Нью-Йорк, на кладбище. Он должен знать!
Он побежал к машине.
Попасть в дом Райана оказалось нетрудно. Маленький особнячок стоял в стороне от дороги среди деревьев. От соседей отгорожен полностью. Ренни расколотил стекло в задней двери, просунул руку, открыл засов и вошел. Увидев на стенах расписной бархат — тигров, клоунов, Элвисов, — он решил, что ошибся. Невозможно вообразить, чтобы тот отец Райан, которого он знал, держал дома такие вещи. Но Уилл Райерсон должен быть Райаном.
Первый час Ренни потратил на обыск дома, но не нашел ничего интересного. В какой-то момент понял, что телефон отсутствует. Это подкрепило его уверенность в правильном выборе цели — при их последней встрече священник панически боялся телефонов.
Почти весь остаток дня он провел, посиживая то тут, то там, глядя телевизор с приглушенным звуком. Даже приготовил себе чашечку кофе и сделал сандвич из холодных остатков, обнаруженных в холодильнике. Почему бы нет? Райану они не понадобятся.
Около пяти выключил телевизор, уселся в передней комнате, вытащил пистолет и стал ждать.
Ждать.
Этой встречи он ждет уже пять лет. Можно обождать еще несколько минут. Но эти последние минуты убивали его, ползли, ровно улитки по наждачной бумаге.
Что здесь сейчас будет?
Что он сделает после всех этих лет, когда встретится со священником лицом к лицу? Ренни надеялся, что не убьет его. Он должен хранить хладнокровие, поскольку знает, что хочет с ним сделать: приколотить к стенке и выпустить кишки, как он сделал с маленьким парнишкой. Но тогда он и себя тоже принесет в жертву.
Нет. Ренни решил играть честно. Арестовать его, увезти в столицу штата и начать процедуру выдачи преступника.
Лучшее, что можно с ним сделать, — отправить в тюрьму. Там время течет медленно. Священник будет все время мозолить глаза другим заключенным. А как только он попадет в Райкерс, тут же узнает на собственном опыте, что парни, практически выросшие в тюрьме, питают особые чувства по отношению к насильникам над детьми.
Тюрьма будет самой медленной пыткой. Ад покажется быстротечным пикником на тенистой поляне по сравнению с жизнью извращенца священника в тюрьме.
Впервые за время работы в полиции Ренни радовался, что в штате Нью-Йорк нет смертной казни.
Когда стало близиться к шести и темнеть, Ренни задергался. От кампуса досюда езды самое большее минут пятнадцать. Когда же он явится?
А потом мочевой пузырь начал подавать недвусмысленные сигналы. Вот так всегда, когда он переберет кофе. Он подскочил к окну, выглянул на дорогу. Ни одной машины. Быстренько побежал в ванную, и только наполовину успел облегчиться, когда услышал скрип покрышек на гравии. Шепча проклятия, застегнул «молнию», выскочил в холл, а когда вбегал в гостиную, кто-то едва не сшиб его с ног.
Этот кто-то вскрикнул, отшатнулся.
— Кто вы такой, черт подери?
Ренни нашарил выключатель, повернул его.
И задохнулся. Наверно, он все же ошибся. Бородатый, с седыми висками тип перед ним нисколько не походил на отца Уильяма Райана. Господи помилуй, с конским хвостом! Потом Ренни пригляделся поближе и узнал.
Глаза их встретились.
— Помнишь меня, отец Билл?
Тип смотрел на него в явной растерянности, немало напуганный пистолетом в руке Ренни. Потом растерянность и испуг рассеялись.
— О Господи Иисусе.
— Иисус не поможет тебе, ублюдок. Он уж наверняка был бы последним, кто пожелал бы тебе помочь.
Ренни ждал страха, ужаса, отчаяния, просьб о милости, предложений о подкупе. Он с удовольствием предчувствовал все это. Он видел в глазах священника ужас и страх, но это был страх не перед Ренни. Он боялся чего-то еще. А заметней всего в этих глазах была безнадежность.
— Сейчас? — спросил Райан. — Ты сейчас меня хочешь забрать?
— Я, может, работаю и не слишком споро, но дело довожу до конца.
— Сейчас у меня времени нет, черт побери!
Ренни застыл в изумлении на пару секунд. Нет времени? Что это за ответ? Он поднял пистолет.
— Знаешь, как говорят: проходи, не задерживай.
— Слушай, мне надо вернуться в Нью-Йорк!
— О, не волнуйся. Туда ты и отправишься. Только сперва через Рейли.
— Нет, мне надо в Нью-Йорк прямо сейчас.
— М-м-м... Сначала тебя должны выдать.
Ренни действовал по закону. Он не собирался давать какой-нибудь судебной змее шанс отмазать этого гада. Он сурово смотрел на священника и прислушивался к себе, ожидая прилива ярости, который заставит его спустить курок. Но его не было.
Где вся та злоба, которую он копил и лелеял пять лет? Почему она сейчас не сводит его с ума? Как он может смотреть на ублюдка и не испытывать искушения прикончить его на месте?
— Это слишком долго, — возразил Райан. — Мне надо ехать прямо сейчас.
— Забудь об этом. Тебя...
Священник повернулся и пошел через холл к спальне. Ренни поспешил за ним, нацеливая пистолет в затылок.
— Стой, стрелять буду!
— Ну так стреляй, — сказал Райан. — Я еду в Нью-Йорк, и немедленно. Можешь арестовать меня там. Тогда тебе не придется беспокоиться о выдаче и обо всем прочем.
Ренни ошеломленно смотрел, как Райан стаскивает рабочую рубашку и натягивает полосатое джерси с длинными рукавами. Все шло как-то не так, как надо. Что Райан задумал? Какой-нибудь трюк? Сейчас надо быть предельно осторожным. Райан мужик здоровенный и абсолютно сумасшедший.
Он вдруг заметил, как тот шарит под простыней на кровати, и вскинул пистолет.
— Не смей!
Райан вытащил руку и предъявил пачку банкнотов.
— Мои сбережения.
Он достал из шкафа потертую спортивную куртку и в сопровождении Ренни снова направился в гостиную.
— Стой, черт побери, или, клянусь Богом, я тебя пристрелю! — Он опустил дуло. — Знаешь, что бывает, когда простреливают колено?
Райан остановился и повернулся к нему лицом. В глазах его была боль и мука.
— Дэнни жив.
— Что за дерьмо!
— Именно то. Тот, кто мне об этом сказал, знает, что говорит.
— Только не надо мне этих штучек! Ты утащил его и убил!
Глаза Райана ослепли.
— Я думал, что так и сделал. Похоронил его на кладбище Святой Анны в Куинсе.
Он признался! Признался в убийстве! И вот теперь пришла ярость, поднялась, наполнила рот Ренни острым металлическим вкусом.
— Ты, ублюдок!
— Я сделал это, чтобы спасти его! Если бы я этого не сделал, он все еще был бы в больнице с трубками в каждой жилке, страдал бы от адских мук, а над ним бы кудахтали орды белых халатов! Неужели ты думаешь, что я в самом деле мог причинить зло этому мальчику? Он был изуродован безнадежно!
— Это ты его изуродовал! Ты надругался над ним, не мог отпустить его и замучил!
Ренни увидел, как плечи священника поникли.
— Это официальная версия? — Он печально покачал головой. — Пожалуй, я ожидал чего-то подобного.
— Тебе воздастся по заслугам, и даже больше, гораздо больше: И не рассчитывай свести копа с ума дерьмовыми байками о живом ребенке. Нет, не выйдет.
Райан ответил не сразу. Он вроде бы на секундочку сбился с мысли, потом выпрямился и твердо взглянул на Ренни.
— Есть только один способ проверить, правда? Нам надо вернуться и выкопать его.
Эта идея окончательно сбила Ренни с толку. Неужто Райан совсем рехнулся, чтоб привести его на то место, где похоронен парнишка? Это решает дело.
Священник сгреб ключи от машины.
— Ты идешь? Я уезжаю.
И он пошел к входной двери. И Ренни побежал следом за ним.
Глава 25
— Ты развратил ее, уничтожил все доброе и достойное, что в ней было.
Раф улыбался.
— Ничего я не развратил и не уничтожил. И с Лизл ни чего не сделал. Просто предложил ей выбор. Все, что она выбирала, целиком ее добрая воля.
— Ну, конечно. Я слышал про этот выбор: либо плохое, либо еще хуже.
Раф пожал плечами.
— Это дело вкуса. Но вы забываете, что всегда остается возможность ничего не делать. Я никогда ни к чему не принуждал Лизл.
— Ты играл с обиженной судьбой женщиной.
— Я не собираюсь тратить время на обсуждение этого с вами. Позвольте напомнить один неопровержимый факт: все, что сделала Лизл, она сделала добровольно. Я указывал ей несколько вариантов, но какой предпочесть, она выбирала сама. Я никогда ей не угрожал — ничем; я не выбирал за нее — она сама делала выбор. Ответственность за все содеянное лежит только на ней.
Ярость Билла достигла критической массы.
— Она была так несчастна! Ты воспользовался ее слабостью, прорвал оборону, скрутил в узел. И вложил ей в руки пробирку со спиртом в доме Эверетта Сандерса. Все равно что заряженный пистолет!
— Она взрослый человек, а не ребенок. И она знала, что делала, когда спускала курок. Ваши упреки не по адресу, друг мой. Вам бы надо кричать на Лизл.
Это была последняя капля. Билл сгреб Рафа за ворот и вздернул на ноги.
— Я тебе не друг. Мне нужны кое-какие ответы и немедленно!
Зазвонил телефон. Тем самым длинным, протяжным звонком. Звук этот ошеломил Билла так, что он выпустил Рафа.
Раф тут же шагнул к телефону и снял трубку. Послушал секунду, повернулся, протянул ее Биллу.
— Это вас, отец Райан.
Билл отшатнулся. Из трубки слабо неслись мольбы Дэнни Гордона:
— Отец, пожалуйста, придите и заберите меня! Приди-и-ите!
Но сквозь весь этот ужас пробивалась мысль — Раф назвал его отцом Райаном.
— Ты знаешь?
— Конечно.
— Откуда?
— Не важно. По-моему, гораздо важней, чтоб вы ответили маленькому Дэнни. Он хочет, чтоб вы поспешили к нему на помощь.
— Он умер, ты, ублюдок!
Билл изготовился прыгнуть на Рафа, но снисходительная улыбка молодого человека и медленное отрицательное покачивание головы остановило его.
— Вы так уверены в этом?
— Конечно! — произнес Билл. — Я... я сам его похоронил.
Еще один неспешный отрицательный кивок в сопровождении той же сводящей с ума улыбки.
— Может быть, и похоронили... да только он не умер.
Билл знал, что это не может быть правдой. Он лжёт! Должен лгать. Но нельзя было не спросить:
— Если он все еще жив, где он?
Раф улыбнулся еще шире.
— Там, где ты его оставил.
Колени Билла подогнулись, он заставил себя устоять, зашатался и едва слышал собственный голос сквозь шум в ушах.
— Нет!
— Да. Разумеется, да. Больше пяти лет он лежит на дне ямы, которую ты для него выкопал на кладбище Святой Анны. Ждет тебя. Ненавидит тебя.
Билл неотрывно смотрел на Рафа. Ничто в мире не заставило бы его поверить ни единому слову из уст этого... этого существа, и все-таки он почему-то поверил.
Потому что в самых тайных уголках души, в самых скрытых извилинах мозга, в самых глубинах сердца всегда теплилось ничтожно слабое подозрение, что его провели, одурачили завладевшие судьбой Дэнни силы, толкнув на злодейство, на то, чтобы похоронить Дэнни заживо в надежде положить конец его мукам. Когда он весь в поту, с колотящимся сердцем просыпался в темноте спальни, его преследовало воспоминание о той последней ночи, и в этом воспоминании сквозила невысказанная возможность, что Дэнни в яме не умер. Билл никогда открыто не думал о ней, но теперь у него не оставалось выбора.
Он закрыл глаза.
Нет! Это немыслимо!
Немыслимо... но немыслимое претворилось в реальность пять лет назад, когда Дэнни остался живым, страдал и, словно бездонная пропасть, бесследно поглощал жидкости и медикаменты, которыми его накачивали. Немыслимое и теперь может оказаться правдой.
Он открыл глаза и посмотрел на Рафа.
— Кто ты, черт возьми? Что ты такое?
Раф улыбался, а свет вдруг стал меркнуть.
— Мне бы страшно хотелось тебе показать, — заявил он, — но в данный момент это не отвечает моим целям. Впрочем, беглый взгляд можешь бросить.
В комнате становилось все темнее и холодней, как будто невидимый смерч уносил из нее свет и тепло. А потом разлилась чернота, тьма такая, что нервы Билла заныли. Все покосилось, понятия верха и низа утратили смысл. Настала не просто глухая и плотная тьма, не просто отсутствие света — настал конец света. Живая чернота, скользкая, колеблющаяся, жадная чернота, жаждущая не плоти его, но души, сути, самого существа. Билл упал на колени, ухватился за пол, вцепился ногтями, чтоб не скатиться к потолку, в ноздри ему ударил тошнотворный трупный запах, попал на язык — кислый, едкий, сырой, гниловатый, — лишив дара речи.
А потом он увидел, что перед ним всплывают глаза. Огромные, круглые, белые, словно фарфоровые тарелки, со сверкающими радужками, невероятно черными, но совсем не такими черными, как бездонные, уходящие в бесконечность дыры зрачков в центре. Из этих зрачков изливалось такое зло, что Биллу пришлось отвернуться и крепко зажмуриться, чтобы не потерять рассудок.
А потом вспыхнул свет. Он разжал веки. В гостиной снова было светло. Он глотнул воздуху. Что это было — видение под каким-то гипнозом или таков и есть настоящий Раф?
Билл стряхнул сковавший все тело страх и огляделся. Раф исчез. Он поднялся на ноги, стал осматривать комнату за комнатой, внизу и наверху — Рафа нигде не было. Выкрикивая его имя, он поплелся к двери.
Столько вопросов по-прежнему без ответа. Кто такой Раф? Человек? Не похоже. Что связывает его с Сарой? Откуда он может знать про Дэнни? Отупевший мозг Билла с огромным трудом ставил эти вопросы, язык не поворачивался, чтобы произнести их. И не было никого, кто мог бы на них ответить.
Дэнни... жив. Это не может быть правдой, но он должен узнать. Ибо если какая-то нечестивая сила держит Дэнни живым в могиле, Билл не допустит, чтоб он оставался там хотя бы еще одну минуту.
Надо вернуться. Вернуться в Нью-Йорк, на кладбище. Он должен знать!
Он побежал к машине.
* * *
Священник едва не сшиб Ренни с ног — в буквальном смысле.Попасть в дом Райана оказалось нетрудно. Маленький особнячок стоял в стороне от дороги среди деревьев. От соседей отгорожен полностью. Ренни расколотил стекло в задней двери, просунул руку, открыл засов и вошел. Увидев на стенах расписной бархат — тигров, клоунов, Элвисов, — он решил, что ошибся. Невозможно вообразить, чтобы тот отец Райан, которого он знал, держал дома такие вещи. Но Уилл Райерсон должен быть Райаном.
Первый час Ренни потратил на обыск дома, но не нашел ничего интересного. В какой-то момент понял, что телефон отсутствует. Это подкрепило его уверенность в правильном выборе цели — при их последней встрече священник панически боялся телефонов.
Почти весь остаток дня он провел, посиживая то тут, то там, глядя телевизор с приглушенным звуком. Даже приготовил себе чашечку кофе и сделал сандвич из холодных остатков, обнаруженных в холодильнике. Почему бы нет? Райану они не понадобятся.
Около пяти выключил телевизор, уселся в передней комнате, вытащил пистолет и стал ждать.
Ждать.
Этой встречи он ждет уже пять лет. Можно обождать еще несколько минут. Но эти последние минуты убивали его, ползли, ровно улитки по наждачной бумаге.
Что здесь сейчас будет?
Что он сделает после всех этих лет, когда встретится со священником лицом к лицу? Ренни надеялся, что не убьет его. Он должен хранить хладнокровие, поскольку знает, что хочет с ним сделать: приколотить к стенке и выпустить кишки, как он сделал с маленьким парнишкой. Но тогда он и себя тоже принесет в жертву.
Нет. Ренни решил играть честно. Арестовать его, увезти в столицу штата и начать процедуру выдачи преступника.
Лучшее, что можно с ним сделать, — отправить в тюрьму. Там время течет медленно. Священник будет все время мозолить глаза другим заключенным. А как только он попадет в Райкерс, тут же узнает на собственном опыте, что парни, практически выросшие в тюрьме, питают особые чувства по отношению к насильникам над детьми.
Тюрьма будет самой медленной пыткой. Ад покажется быстротечным пикником на тенистой поляне по сравнению с жизнью извращенца священника в тюрьме.
Впервые за время работы в полиции Ренни радовался, что в штате Нью-Йорк нет смертной казни.
Когда стало близиться к шести и темнеть, Ренни задергался. От кампуса досюда езды самое большее минут пятнадцать. Когда же он явится?
А потом мочевой пузырь начал подавать недвусмысленные сигналы. Вот так всегда, когда он переберет кофе. Он подскочил к окну, выглянул на дорогу. Ни одной машины. Быстренько побежал в ванную, и только наполовину успел облегчиться, когда услышал скрип покрышек на гравии. Шепча проклятия, застегнул «молнию», выскочил в холл, а когда вбегал в гостиную, кто-то едва не сшиб его с ног.
Этот кто-то вскрикнул, отшатнулся.
— Кто вы такой, черт подери?
Ренни нашарил выключатель, повернул его.
И задохнулся. Наверно, он все же ошибся. Бородатый, с седыми висками тип перед ним нисколько не походил на отца Уильяма Райана. Господи помилуй, с конским хвостом! Потом Ренни пригляделся поближе и узнал.
Глаза их встретились.
— Помнишь меня, отец Билл?
Тип смотрел на него в явной растерянности, немало напуганный пистолетом в руке Ренни. Потом растерянность и испуг рассеялись.
— О Господи Иисусе.
— Иисус не поможет тебе, ублюдок. Он уж наверняка был бы последним, кто пожелал бы тебе помочь.
Ренни ждал страха, ужаса, отчаяния, просьб о милости, предложений о подкупе. Он с удовольствием предчувствовал все это. Он видел в глазах священника ужас и страх, но это был страх не перед Ренни. Он боялся чего-то еще. А заметней всего в этих глазах была безнадежность.
— Сейчас? — спросил Райан. — Ты сейчас меня хочешь забрать?
— Я, может, работаю и не слишком споро, но дело довожу до конца.
— Сейчас у меня времени нет, черт побери!
Ренни застыл в изумлении на пару секунд. Нет времени? Что это за ответ? Он поднял пистолет.
— Знаешь, как говорят: проходи, не задерживай.
— Слушай, мне надо вернуться в Нью-Йорк!
— О, не волнуйся. Туда ты и отправишься. Только сперва через Рейли.
— Нет, мне надо в Нью-Йорк прямо сейчас.
— М-м-м... Сначала тебя должны выдать.
Ренни действовал по закону. Он не собирался давать какой-нибудь судебной змее шанс отмазать этого гада. Он сурово смотрел на священника и прислушивался к себе, ожидая прилива ярости, который заставит его спустить курок. Но его не было.
Где вся та злоба, которую он копил и лелеял пять лет? Почему она сейчас не сводит его с ума? Как он может смотреть на ублюдка и не испытывать искушения прикончить его на месте?
— Это слишком долго, — возразил Райан. — Мне надо ехать прямо сейчас.
— Забудь об этом. Тебя...
Священник повернулся и пошел через холл к спальне. Ренни поспешил за ним, нацеливая пистолет в затылок.
— Стой, стрелять буду!
— Ну так стреляй, — сказал Райан. — Я еду в Нью-Йорк, и немедленно. Можешь арестовать меня там. Тогда тебе не придется беспокоиться о выдаче и обо всем прочем.
Ренни ошеломленно смотрел, как Райан стаскивает рабочую рубашку и натягивает полосатое джерси с длинными рукавами. Все шло как-то не так, как надо. Что Райан задумал? Какой-нибудь трюк? Сейчас надо быть предельно осторожным. Райан мужик здоровенный и абсолютно сумасшедший.
Он вдруг заметил, как тот шарит под простыней на кровати, и вскинул пистолет.
— Не смей!
Райан вытащил руку и предъявил пачку банкнотов.
— Мои сбережения.
Он достал из шкафа потертую спортивную куртку и в сопровождении Ренни снова направился в гостиную.
— Стой, черт побери, или, клянусь Богом, я тебя пристрелю! — Он опустил дуло. — Знаешь, что бывает, когда простреливают колено?
Райан остановился и повернулся к нему лицом. В глазах его была боль и мука.
— Дэнни жив.
— Что за дерьмо!
— Именно то. Тот, кто мне об этом сказал, знает, что говорит.
— Только не надо мне этих штучек! Ты утащил его и убил!
Глаза Райана ослепли.
— Я думал, что так и сделал. Похоронил его на кладбище Святой Анны в Куинсе.
Он признался! Признался в убийстве! И вот теперь пришла ярость, поднялась, наполнила рот Ренни острым металлическим вкусом.
— Ты, ублюдок!
— Я сделал это, чтобы спасти его! Если бы я этого не сделал, он все еще был бы в больнице с трубками в каждой жилке, страдал бы от адских мук, а над ним бы кудахтали орды белых халатов! Неужели ты думаешь, что я в самом деле мог причинить зло этому мальчику? Он был изуродован безнадежно!
— Это ты его изуродовал! Ты надругался над ним, не мог отпустить его и замучил!
Ренни увидел, как плечи священника поникли.
— Это официальная версия? — Он печально покачал головой. — Пожалуй, я ожидал чего-то подобного.
— Тебе воздастся по заслугам, и даже больше, гораздо больше: И не рассчитывай свести копа с ума дерьмовыми байками о живом ребенке. Нет, не выйдет.
Райан ответил не сразу. Он вроде бы на секундочку сбился с мысли, потом выпрямился и твердо взглянул на Ренни.
— Есть только один способ проверить, правда? Нам надо вернуться и выкопать его.
Эта идея окончательно сбила Ренни с толку. Неужто Райан совсем рехнулся, чтоб привести его на то место, где похоронен парнишка? Это решает дело.
Священник сгреб ключи от машины.
— Ты идешь? Я уезжаю.
И он пошел к входной двери. И Ренни побежал следом за ним.
Глава 25
«Он считает меня сумасшедшим», — думал Билл, косясь на детектива Аугустино, сидящего на переднем сиденье. Он вел взятую напрокат в гараже в аэропорту Ла-Гардиа машину к восточному въезду на Гранд-Сентрал-Парквей. Может быть, так оно и есть.
По дороге сюда он рассказал Аугустино все. Рассказал ему о том, что сделал в канун Нового года и почему это сделал. Рассказал ему о сходстве Рафа с Сарой, об именах-анаграммах. И, слушая самого себя, сознавал, какой в высшей степени невероятной выглядит эта история. Он сам начинал сомневаться, хоть и лично ее пережил.
Дэнни жив? Как он мог даже подумать об этом? Даже на одну секунду? Из всех бредовых идей это самая безумная.
Но так сказал Раф. Раф! Откуда Раф может что-нибудь знать, не имея прямого отношения к делу?
Как Аугустино объясняет всю эту чертовщину?
«Ты все это выдумал, потому что спятил».
Спятил. Билл не в первый раз думает о такой возможности и точно знает, что не в последний. Но сейчас он чувствует, что приближается к некому водоразделу, где предположение о его сумасшествии обретет либо подтверждение, либо опровержение.
Ведя машину в темноте первых предрассветных часов субботнего утра, он не знал, на какой из двух вариантов лучше надеяться.
Они нашли круглосуточный супермаркет и купили в отделе садового инвентаря лом и лопату, приплюсовали к счету фонарик и совершили последний бросок к кладбищу Святой Анны. Билл медленно ехал вдоль северной стены. Давно заменили фонарь, который он разбил пять лет назад, однако он узнал старый покосившийся дуб. Большую часть пути детектив просидел тихо, а когда Билл перевалил через бровку тротуара и съехал в траву, закричал:
— Какого черта ты делаешь?
— Это здесь, — объявил Билл, нажимая на тормоз и выключая мотор.
— Здесь ничего нет! О чем ты говоришь?
Билл открыл рот, чтобы что-то сказать, но не мог вымолвить ни единого слова. Он не верил, что вновь оказался здесь и действительно говорит обо всем этом с другим человеком. С копом — ни больше ни меньше. Он снова попробовал заговорить:
— Здесь я его схоронил.
В самом деле? Он в самом деле совершил это? Казалось, с тех пор протекла вечность, что все было просто дурным сном.
— Ты ведь вроде бы говорил, на кладбище?
Он посмотрел на детектива.
— Не можем же мы въехать через главные ворота в два часа ночи, правда?
— По-моему, эта идея не самая лучшая, — заметил Аугустино. — Я могу раздобыть ордер на эксгумацию...
Билл сунул фонарик в карман куртки, открыл дверцу и вышел. Открыл заднюю дверцу, вытащил лом и лопату.
— Иди добывай. Я тем временем переберусь через стену и буду копать.
Сердцем и разумом он был уверен, что Раф солгал. Он убеждал себя в этом в течение всей поездки на север. Но давно подавленные сомнения вырвались на свободу, огнем разгорались внутри, в кишках, комом поднимались к горлу. Он должен удостовериться. Об ожидании ордера на эксгумацию не может быть речи. Он хочет оставить весь этот кошмар позади раз и навсегда. Сегодня. Сейчас.
Билл влез на капот машины, перебросил лопату и лом через стену и начал карабкаться сам.
Ренни заволновался, увидев, как Райан взбирается на стену. Безумие нарастало с каждой минутой. Он позволил рехнувшемуся расстриге-священнику, насильнику и убийце ребенка, протащить себя через все Восточное побережье. Как можно решиться последовать за Райаном на пустынное кладбище?
«Я тоже, должно быть, свихнулся».
Но назад поворачивать поздно.
— Черт! — сказал он.
Хватил кулаком по приборной доске. Потом, сыпля проклятиями, полез за священником через стену.
На другой стороне было темно, и на мгновение он испугался насмерть. Где-то рядом безумный убийца с новехоньким ломом. Ренни пригнулся и вытащил пистолет.
Потом перед ним, футах в десяти, блеснул луч фонаря. Там стоял Райан, как статуя, освещая клочок земли у себя под ногами. Ренни осторожно приблизился.
— Вот это место, — сказал Райан. Голос его был хриплым, чуть слышным.
— Тут нет отметки. Как ты можешь узнать без отметки?
Я помню, где копал. Такое не забывается. Смотри — тут трава не растет.
Ренни уставился на голую землю. Кругом росла редкая, потемневшая зимняя травка — кругом, но не здесь.
— Но ведь тут было вскопано, — сказал Ренни, топая ногой по голой земле, — вот и не растет.
Священник вонзил острие лопаты в твердую мерзлую землю.
— Прошло уже много времени.
— Ну, нет травы, ну и что?
Голос священника прошелестел едва слышно.
— Я вижу это не в первый раз.
Ренни не мог разглядеть лицо Райана, но чувствовал, что священника охватил истинный ужас. Он вдруг осознал, как холодно в феврале здесь, в Нью-Йорке, и ему страшно захотелось опять оказаться сейчас в Северной Каролине.
— Давай покончим с этим.
Он держал фонарик, а священник копал. Работа тяжелая — пробиваться через твердый, словно гранит, верхний слой земли, и время от времени Ренни порывался помочь, но не мог рисковать. Он не мог повернуться спиной к этому человеку и дать ему шанс превратить могилу в братскую — если, конечно, это на самом деле могила.
Когда промерзшая земля была раскопана, у священника, добравшегося до нижних слоев, дело пошло быстрей. Погрузившись в яму по бедра, он отбросил лопату в сторону и скрылся из виду.
Ренни придвинулся поближе. Райан стоял на коленях и разгребал грязь голыми руками.
— Что ты делаешь?
— Не хочу ударить его лопатой.
«Он ничего не почувствует, ты, кретин!»
Но Ренни поразило благоговение в голосе Райана. Должно быть, мальчик очень уж много для него значит, даже мертвый.
А через пять лет на дне этой ямы он может быть только мертвым. Но его тело многое может сказать. Если его выкопать, оно поможет вбить целую горсть гвоздей в гроб отца Уильяма Райана.
— Почти все, — произнес священник, тяжело дыша. — Еще чуточку...
И отпрянул.
— Что там? — спросил Ренни.
— Что-то шевелится.
— Брось, Райан!
— Нет... тут, под грязью. Что-то пошевелилось. Я чувствую.
Ренни ступил на самый край и направил луч на дно ямы.
Он не увидел ничего шевелящегося.
— Может, крот или еще что-нибудь, — предположил он, стараясь говорить спокойно.
— Нет, — вымолвил священник так тихо, что Ренни с трудом расслышал. — Это Дэнни. Он жив. О Боже, он еще жив!
И принялся яростно рыть землю.
— Полегче, приятель. Просто чуть-чуть успокойся.
«Господь Всемогущий, не дай мне сейчас сойти с ума!»
— Я его чую! — кричал священник, швыряя в воздух огромные пригоршни грязи, обсыпая Ренни и себя холодной сырой землей. — Я слышу, как он шевелится!
И будь все проклято, если земля перед священником не горбилась и не вздымалась, словно что-то под ней корчилось и боролось. Ренни сглотнул слюну, которой почти не осталось во рту. Игра света. Это может быть только...
А потом что-то пробилось сквозь землю и задергалось в пятне света. Ренни сначала подумал, что это огромный белый червяк, но скоро понял, что это рука, тонкая маленькая рука, извивающаяся и помахивающая в воздухе. Но не целая рука. Она казалась изодранной и изъеденной молью, кожа была сморщенной и иссохшей, плоть местами облезла, обнажив кости.
Ренни задохнулся, чуть не выронил фонарь, а священник продолжал рыть, всхлипывая и выцарапывая горсти земли. Наконец он отрыл остатки чего-то, похожего на простыню. Обеими руками ухватился за ткань и рванул. Она треснула с мягким звуком, лежащий сверху слой земли разошелся, и то, что осталось от Дэнни Гордона, село в своей могиле.
А может, это не Дэнни Гордон. Кто знает? Судя по росту — ребенок, но что бы это ни было, не дело ему ворочаться и прикидываться живым. Оно принадлежит могиле. Оно принадлежит мертвым.
Глядя на это в пляшущем свете фонарика, Ренни понял, что силы его покидают. Оказавшиеся на виду голова и верхняя часть тела были так же изодраны и изъедены, как рука, которая все извивалась в воздухе, словно змея. Она потянулась к священнику, и отец Билл не колебался. Он взял нечто, обглоданное червями, на руки и прижал к груди. Потом запрокинул голову и возопил к небесам с такой яростью и отчаянием, что у Ренни чуть не разорвалось сердце.
— Боже мой, Боже! Как Ты мог это позволить? Как Ты мог это позволить?
Ренни, может, и перенес бы все это, если бы не увидел глаза. Он стерпел запах, вид мертвого тела, которое двигалось, как живое, но потом наступил момент, когда оно повернуло лицо к свету, и он увидел чудесные голубые глаза, влажные, яркие, сияющие, не тронутые тлением. Глаза маленького Дэнни Гордона, совершенно живые, все понимающие, в наполовину сгнившем черепе.
И нервы у Ренни сдали. Он бросил фонарь и побежал. Какая-то часть его существа проклинала себя, сбежавшего в панике, словно трус, но верх взял примитивный инстинкт, визжащий от страха, не признающий никаких вариантов, кроме бегства. Он добрался до стены кладбища, подпрыгнул, не смог ухватиться за верхушку, сорвался, помчался к растущему вблизи дереву, вскарабкался по корявому стволу, перебрался на стену и спрыгнул, приземлившись рядом с наемной машиной. Он ударился о крыло и ушибся, но ничего не повредил, поднялся и встал там, задыхаясь, в поту, зажмурившись.
Он был прав! Священник прав! Ребенок еще жив — похоронен пять лет назад и все еще жив! Пять лет под землей! Этого не может быть!
И все-таки это правда, черт побери! Он видел собственными глазами. Никаких сомнений — тут творится что-то адское.
С той стороны стены по-прежнему слышался голос отца Билла, взывающего к пустому зимнему небу.
А потом Ренни услышал еще что-то. Приближающиеся шаги.
Он выпрямился и огляделся и замер при виде согбенной фигуры, шагающей к нему по промерзшей земле. Высокий мужчина, держится на ногах нетвердо. Подпирается палкой, держит ее в одной руке, в другой же висит коробка какая-то, что ли, которая бьет его по ноге на ходу.
— Уходите отсюда, — велел Ренни глухим дребезжащим голосом. И, чтоб сказать что-нибудь поумней, добавил: — Здесь работает полиция.
Старик даже не замедлил шаг; ничуть не смутившись, он продолжал продвигаться вперед. Ступив в пятно света от фонаря, остановился и поднял глаза на Ренни. На нем было теплое тяжелое пальто, поля шляпы бросали тень почти на все лицо, но Ренни видел седую бороду, изборожденные морщинами щеки и мог судить, что он очень стар.
— Я так понял, вы вскрыли могилу, — сказал старик.
Иисусе, еще кому-то известно об этом!
— Послушайте, — удалось выговорить Ренни, — это совершенно не ваше дело. Если вы человек сообразительный, то вернетесь туда, откуда пришли, и будете держаться подальше от всего этого.
— Тут вы абсолютно правы, однако... — Он помолчал, словно обдумывал, не последовать ли совету Ренни, потом вздохнул и протянул предмет, который принес. — Вот. Это то, что вам нужно.
Теперь Ренни увидел, что это не коробка, а банка — двухгаллонная канистра из-под бензина. Внутри плескалась жидкость.
— Я не понял.
Старик кивнул в сторону кладбища.
— Для того, кто похоронен в непомеченной могиле. Только так можно покончить с этим.
И Ренни мгновенно понял, что он прав. Он не знал, откуда взялся этот старик, но сообразил, что это решает дело.
Стало быть, надо снова лезть через стену и смотреть на то, что осталось от Дэнни Гордона. Он не хотел делать этого и не знал, сможет ли.
Теперь за стеной стояла тишина. Отец Билл пребывал наедине с тем, что было — и в каком-то смысле осталось Дэнни Гордоном. Один. Так как Ренни его бросил. А Ренальдо Аугустино никогда в жизни никого не бросал. И сейчас не собирается.
По дороге сюда он рассказал Аугустино все. Рассказал ему о том, что сделал в канун Нового года и почему это сделал. Рассказал ему о сходстве Рафа с Сарой, об именах-анаграммах. И, слушая самого себя, сознавал, какой в высшей степени невероятной выглядит эта история. Он сам начинал сомневаться, хоть и лично ее пережил.
Дэнни жив? Как он мог даже подумать об этом? Даже на одну секунду? Из всех бредовых идей это самая безумная.
Но так сказал Раф. Раф! Откуда Раф может что-нибудь знать, не имея прямого отношения к делу?
Как Аугустино объясняет всю эту чертовщину?
«Ты все это выдумал, потому что спятил».
Спятил. Билл не в первый раз думает о такой возможности и точно знает, что не в последний. Но сейчас он чувствует, что приближается к некому водоразделу, где предположение о его сумасшествии обретет либо подтверждение, либо опровержение.
Ведя машину в темноте первых предрассветных часов субботнего утра, он не знал, на какой из двух вариантов лучше надеяться.
Они нашли круглосуточный супермаркет и купили в отделе садового инвентаря лом и лопату, приплюсовали к счету фонарик и совершили последний бросок к кладбищу Святой Анны. Билл медленно ехал вдоль северной стены. Давно заменили фонарь, который он разбил пять лет назад, однако он узнал старый покосившийся дуб. Большую часть пути детектив просидел тихо, а когда Билл перевалил через бровку тротуара и съехал в траву, закричал:
— Какого черта ты делаешь?
— Это здесь, — объявил Билл, нажимая на тормоз и выключая мотор.
— Здесь ничего нет! О чем ты говоришь?
Билл открыл рот, чтобы что-то сказать, но не мог вымолвить ни единого слова. Он не верил, что вновь оказался здесь и действительно говорит обо всем этом с другим человеком. С копом — ни больше ни меньше. Он снова попробовал заговорить:
— Здесь я его схоронил.
В самом деле? Он в самом деле совершил это? Казалось, с тех пор протекла вечность, что все было просто дурным сном.
— Ты ведь вроде бы говорил, на кладбище?
Он посмотрел на детектива.
— Не можем же мы въехать через главные ворота в два часа ночи, правда?
— По-моему, эта идея не самая лучшая, — заметил Аугустино. — Я могу раздобыть ордер на эксгумацию...
Билл сунул фонарик в карман куртки, открыл дверцу и вышел. Открыл заднюю дверцу, вытащил лом и лопату.
— Иди добывай. Я тем временем переберусь через стену и буду копать.
Сердцем и разумом он был уверен, что Раф солгал. Он убеждал себя в этом в течение всей поездки на север. Но давно подавленные сомнения вырвались на свободу, огнем разгорались внутри, в кишках, комом поднимались к горлу. Он должен удостовериться. Об ожидании ордера на эксгумацию не может быть речи. Он хочет оставить весь этот кошмар позади раз и навсегда. Сегодня. Сейчас.
Билл влез на капот машины, перебросил лопату и лом через стену и начал карабкаться сам.
Ренни заволновался, увидев, как Райан взбирается на стену. Безумие нарастало с каждой минутой. Он позволил рехнувшемуся расстриге-священнику, насильнику и убийце ребенка, протащить себя через все Восточное побережье. Как можно решиться последовать за Райаном на пустынное кладбище?
«Я тоже, должно быть, свихнулся».
Но назад поворачивать поздно.
— Черт! — сказал он.
Хватил кулаком по приборной доске. Потом, сыпля проклятиями, полез за священником через стену.
На другой стороне было темно, и на мгновение он испугался насмерть. Где-то рядом безумный убийца с новехоньким ломом. Ренни пригнулся и вытащил пистолет.
Потом перед ним, футах в десяти, блеснул луч фонаря. Там стоял Райан, как статуя, освещая клочок земли у себя под ногами. Ренни осторожно приблизился.
— Вот это место, — сказал Райан. Голос его был хриплым, чуть слышным.
— Тут нет отметки. Как ты можешь узнать без отметки?
Я помню, где копал. Такое не забывается. Смотри — тут трава не растет.
Ренни уставился на голую землю. Кругом росла редкая, потемневшая зимняя травка — кругом, но не здесь.
— Но ведь тут было вскопано, — сказал Ренни, топая ногой по голой земле, — вот и не растет.
Священник вонзил острие лопаты в твердую мерзлую землю.
— Прошло уже много времени.
— Ну, нет травы, ну и что?
Голос священника прошелестел едва слышно.
— Я вижу это не в первый раз.
Ренни не мог разглядеть лицо Райана, но чувствовал, что священника охватил истинный ужас. Он вдруг осознал, как холодно в феврале здесь, в Нью-Йорке, и ему страшно захотелось опять оказаться сейчас в Северной Каролине.
— Давай покончим с этим.
Он держал фонарик, а священник копал. Работа тяжелая — пробиваться через твердый, словно гранит, верхний слой земли, и время от времени Ренни порывался помочь, но не мог рисковать. Он не мог повернуться спиной к этому человеку и дать ему шанс превратить могилу в братскую — если, конечно, это на самом деле могила.
Когда промерзшая земля была раскопана, у священника, добравшегося до нижних слоев, дело пошло быстрей. Погрузившись в яму по бедра, он отбросил лопату в сторону и скрылся из виду.
Ренни придвинулся поближе. Райан стоял на коленях и разгребал грязь голыми руками.
— Что ты делаешь?
— Не хочу ударить его лопатой.
«Он ничего не почувствует, ты, кретин!»
Но Ренни поразило благоговение в голосе Райана. Должно быть, мальчик очень уж много для него значит, даже мертвый.
А через пять лет на дне этой ямы он может быть только мертвым. Но его тело многое может сказать. Если его выкопать, оно поможет вбить целую горсть гвоздей в гроб отца Уильяма Райана.
— Почти все, — произнес священник, тяжело дыша. — Еще чуточку...
И отпрянул.
— Что там? — спросил Ренни.
— Что-то шевелится.
— Брось, Райан!
— Нет... тут, под грязью. Что-то пошевелилось. Я чувствую.
Ренни ступил на самый край и направил луч на дно ямы.
Он не увидел ничего шевелящегося.
— Может, крот или еще что-нибудь, — предположил он, стараясь говорить спокойно.
— Нет, — вымолвил священник так тихо, что Ренни с трудом расслышал. — Это Дэнни. Он жив. О Боже, он еще жив!
И принялся яростно рыть землю.
— Полегче, приятель. Просто чуть-чуть успокойся.
«Господь Всемогущий, не дай мне сейчас сойти с ума!»
— Я его чую! — кричал священник, швыряя в воздух огромные пригоршни грязи, обсыпая Ренни и себя холодной сырой землей. — Я слышу, как он шевелится!
И будь все проклято, если земля перед священником не горбилась и не вздымалась, словно что-то под ней корчилось и боролось. Ренни сглотнул слюну, которой почти не осталось во рту. Игра света. Это может быть только...
А потом что-то пробилось сквозь землю и задергалось в пятне света. Ренни сначала подумал, что это огромный белый червяк, но скоро понял, что это рука, тонкая маленькая рука, извивающаяся и помахивающая в воздухе. Но не целая рука. Она казалась изодранной и изъеденной молью, кожа была сморщенной и иссохшей, плоть местами облезла, обнажив кости.
Ренни задохнулся, чуть не выронил фонарь, а священник продолжал рыть, всхлипывая и выцарапывая горсти земли. Наконец он отрыл остатки чего-то, похожего на простыню. Обеими руками ухватился за ткань и рванул. Она треснула с мягким звуком, лежащий сверху слой земли разошелся, и то, что осталось от Дэнни Гордона, село в своей могиле.
А может, это не Дэнни Гордон. Кто знает? Судя по росту — ребенок, но что бы это ни было, не дело ему ворочаться и прикидываться живым. Оно принадлежит могиле. Оно принадлежит мертвым.
Глядя на это в пляшущем свете фонарика, Ренни понял, что силы его покидают. Оказавшиеся на виду голова и верхняя часть тела были так же изодраны и изъедены, как рука, которая все извивалась в воздухе, словно змея. Она потянулась к священнику, и отец Билл не колебался. Он взял нечто, обглоданное червями, на руки и прижал к груди. Потом запрокинул голову и возопил к небесам с такой яростью и отчаянием, что у Ренни чуть не разорвалось сердце.
— Боже мой, Боже! Как Ты мог это позволить? Как Ты мог это позволить?
Ренни, может, и перенес бы все это, если бы не увидел глаза. Он стерпел запах, вид мертвого тела, которое двигалось, как живое, но потом наступил момент, когда оно повернуло лицо к свету, и он увидел чудесные голубые глаза, влажные, яркие, сияющие, не тронутые тлением. Глаза маленького Дэнни Гордона, совершенно живые, все понимающие, в наполовину сгнившем черепе.
И нервы у Ренни сдали. Он бросил фонарь и побежал. Какая-то часть его существа проклинала себя, сбежавшего в панике, словно трус, но верх взял примитивный инстинкт, визжащий от страха, не признающий никаких вариантов, кроме бегства. Он добрался до стены кладбища, подпрыгнул, не смог ухватиться за верхушку, сорвался, помчался к растущему вблизи дереву, вскарабкался по корявому стволу, перебрался на стену и спрыгнул, приземлившись рядом с наемной машиной. Он ударился о крыло и ушибся, но ничего не повредил, поднялся и встал там, задыхаясь, в поту, зажмурившись.
Он был прав! Священник прав! Ребенок еще жив — похоронен пять лет назад и все еще жив! Пять лет под землей! Этого не может быть!
И все-таки это правда, черт побери! Он видел собственными глазами. Никаких сомнений — тут творится что-то адское.
С той стороны стены по-прежнему слышался голос отца Билла, взывающего к пустому зимнему небу.
А потом Ренни услышал еще что-то. Приближающиеся шаги.
Он выпрямился и огляделся и замер при виде согбенной фигуры, шагающей к нему по промерзшей земле. Высокий мужчина, держится на ногах нетвердо. Подпирается палкой, держит ее в одной руке, в другой же висит коробка какая-то, что ли, которая бьет его по ноге на ходу.
— Уходите отсюда, — велел Ренни глухим дребезжащим голосом. И, чтоб сказать что-нибудь поумней, добавил: — Здесь работает полиция.
Старик даже не замедлил шаг; ничуть не смутившись, он продолжал продвигаться вперед. Ступив в пятно света от фонаря, остановился и поднял глаза на Ренни. На нем было теплое тяжелое пальто, поля шляпы бросали тень почти на все лицо, но Ренни видел седую бороду, изборожденные морщинами щеки и мог судить, что он очень стар.
— Я так понял, вы вскрыли могилу, — сказал старик.
Иисусе, еще кому-то известно об этом!
— Послушайте, — удалось выговорить Ренни, — это совершенно не ваше дело. Если вы человек сообразительный, то вернетесь туда, откуда пришли, и будете держаться подальше от всего этого.
— Тут вы абсолютно правы, однако... — Он помолчал, словно обдумывал, не последовать ли совету Ренни, потом вздохнул и протянул предмет, который принес. — Вот. Это то, что вам нужно.
Теперь Ренни увидел, что это не коробка, а банка — двухгаллонная канистра из-под бензина. Внутри плескалась жидкость.
— Я не понял.
Старик кивнул в сторону кладбища.
— Для того, кто похоронен в непомеченной могиле. Только так можно покончить с этим.
И Ренни мгновенно понял, что он прав. Он не знал, откуда взялся этот старик, но сообразил, что это решает дело.
Стало быть, надо снова лезть через стену и смотреть на то, что осталось от Дэнни Гордона. Он не хотел делать этого и не знал, сможет ли.
Теперь за стеной стояла тишина. Отец Билл пребывал наедине с тем, что было — и в каком-то смысле осталось Дэнни Гордоном. Один. Так как Ренни его бросил. А Ренальдо Аугустино никогда в жизни никого не бросал. И сейчас не собирается.