Два ручейка - факты и собственные размышления - слились в один поток и дальше текли в едином русле, словно проблема начала решаться естественным ходом событий.
Приходилось напоминать себе, что так не бывает: совпадения приводят к однозначным выводам, а те, в свою очередь, выстраиваются в стройную версию. Слишком просто, чтобы доверять такой версии Инспектор припомнил свою соседку, миссис Хипи. Она жила через два дома от него, была в хороших отношениях с его женой, они частенько ходили вместе на распродажи и, кажется, в церковь. Если бы ее квартирант внезапно исчез, неужели она ничего не рассказала бы приятельнице? "Что-то здесь не вяжется, - думал инспектор, - да, именно это слабое место надо бы проверить в первую очередь".
Жена гостила у своей матери, так что он пообедал на Кинг Кросс, а затем направился к дому 227 по Тоббл-Хорстроуд. Дверь открыла сама миссис Хипи.
- О, входите, инспектор, - приветливо пригласила она, - а я думала, вы уехали. Кажется, ваша жена говорила...
- Да, верно, - подтвердил он, входя за хозяйкой в гостиную, как важно именовали комнату, окна которой эркером выходили на улицу. - Пришлось вернуться. Служба .
- Да? - довольно равнодушно произнесла миссис Хипи. - Инспектор, вы не знаете рыбу из шести букв?
- Рыбу? - Инспектор слегка опешил. - Тюлень?
Лосось? Макрель? Нет, макрель из семи.
- А может быть, мягкий знак не считается? - живо предположила миссис Хипи. - Кто всех мокрей? Макрель!
- Почему? - не понял инспектор. - В чем тут суть?
Миссис Хипи, порывшись в бумагах, извлекла зеленый с золотом журнальчик, на котором красными буквами было написано: "Кроссворды и загадки. Журнал для всех".
- Вот, - объяснила она. - Предлагают приз за десять лучших вопросов и ответов. Четыре я уже придумала. По чему шнурок шнурует? - Она подождала и победоносно выпалила:
- По дыркам! А вот следующий...
- Отлично! Просто здорово, миссис Хипи! - вскричал инспектор. - Очень остроумно! Наверное, вы выиграете и все это напечатают. Не хотел бы надолго отрывать вас от такого важного дела. Я зашел только спросить, не знаете ли вы человека по фамилии Петтисон? Он вроде останавливался у вас...
- Петтисон? - хозяйка широко открыла глаза. - Вы что, арестовать его хотите? Понятия не имею, где он. Съехал месяц назад - А вы случайно не знаете, куда?
- В Канаду. Это он говорил. Такой забавный! Совсем не общительный, понимаете?.. Я ему отдала все старые номера, - она потрясла перед носом у инспектора "Кроссвордами и загадками", - так можете себе представить, он ни одного кроссворда не решил! И еще Библию испортил, мамину.
Слава богу, не ту, с которой я в церковь хожу. Всю исчеркал.
Вот так всегда - хочешь помочь человеку, а он вовсе того и не стоит.
- Да, конечно, но, может попробуете еще раз, поможете мне? - сказал инспектор. - Я хотел бы взглянуть на эту Библию. А вы уверены, что он уехал в Канаду?
- Не то чтобы уверена, - проговорила миссис Хипи, с тоской поглядывая на "Кроссворды", - это он так говорил.
А потом как-то утром попрощался и сказал, что пришлет открытку. Конечно, не прислал.
Дальнейшие расспросы почти ничего не дали. Миссис Хипи знала на удивление мало. Время от времени она сдавала две комнаты одиноким джентльменам, и Петтисон был ее последним постояльцем Он заметил объявление в окне, долго доказывал свою порядочность и кредитоспособность и выглядел при этом весьма обеспокоенным. О причинах его волнений хозяйка ничего не знала. Несколько раз она встречала его в церкви (Веслианской), но, кажется, успокоения он там не нашел, одолжил Библию и всю исчеркал. В конце концов, он собрал свой чемоданчик, сообщил, что отправляется в Канаду, и больше они не встречались.
С тех пор комнаты "приводили в порядок", ожидая приезда замужней сестры. Инспектор тщательно обследовал их одну за другой, но единственной добычей так и осталась та самая Библия. Ее-то инспектор и уволок в свое временно пустующее логово и подверг всестороннему исследованию.
Поначалу ему показалось, что заметки к делу не относятся. Они попадались часто - на форзацах, на полях, а то и прямо поверх текста, и содержали обрывки молитв, междометия, даже целые фразы. Иногда фразу, наспех записанную над строкой, переписывали на полях и подчеркивали; как правило, речь шла о милосердии Господнем. Часто повторялось исступленное "Верую! верую!", например, против стиха "Бог есть Любовь".
Правда, были тут и вопросительные знаки, причем фразу тоже подчеркивали, например, было жирно подчеркнуто: "Отойдите от меня, делающие беззаконие" и "тот, который есть скверна, в скверне и останется". Такого же внимания удостоилась фраза:
"Я предал его сатане". Слова и речения о непростительных грехах были обведены рамочкой, так же как "Он проявит жалость, к кому пожелает". Среди каракулей встречались и комментарии, написанные очень четко. Так, аккуратно выведенное "ложь" отмечало стих "Бог пребудет всем во всем", а напротив "Примиряющий мир в Себе" стояло четкое "Не правда!"
Оборот титульного листа и шмуцтитулы, разделяющие книги, заполняли более пространные рассуждения. Разобрать их было нелегко. Первое из них как бы открывало дискуссию о том, обещано ли нам спасение и завершалось словами: "Я проклят".
Видимо, речь шла об упражнениях религиозного маньяка, мало что дававших инспектору. Он ничуть не приблизился к ответу на вопрос, почему Петтисон (если это его труп лежал под столом в издательстве) дал себя убить. Вдруг в конце Второзакония инспектору бросилось в глаза слово "Грегори".
Только одно слово, но оно пробудило в душе Колхауна угасшую было надежду. Нет, подумал он, одно дело - прочитать имя человека, и совсем другое - доказать, что именно этот человек убил писавшего. Он продолжал перелистывать страницы.
В конце Книги Иова обнаружилась запись: "Он не даст мне уйти, но Иисус не даст увести меня". "Он" могло, в сущности, относиться и к Грегори, и к дьяволу, подумал инспектор. Что ж, если у Петтисона с дьяволом сложились особые отношения, еще не все потеряно.
Между двумя малыми пророками попались каракули:
"Я видел ее сегодня. Значит, дома ее нет", - и долго страницы оставались чистыми, пока, наконец, на обороте "Нового Завета Господа нашего Иисуса Христа" инспектор не наткнулся на целое послание.
"Я хочу все это записать. Я - Джеймс Монтгомери Петтисон. Мне сорок шесть лет, и я знаю, что дьявол скоро убьет меня. Я слишком долго служил ему против своего желания и теперь не могу от него избавиться. Когда я услышал проповедь мистера Макдермота, я почувствовал, как сердце мое открылось, Господь пришел ко мне и спас меня. Тогда я свидетельствовал о моем хозяине, ибо он - еще худший грешник, чем я, и понял: нет, от него мне не спастись, он слишком крепко меня держит, ведь я служил ему и дьяволу целых двадцать четыре года, с того самого момента, как он застукал меня на ограблении. Я подделывал для него документы, я видел, как он лжесвидетельствовал против безвинных и отправлял их в тюрьму. Так погибла женщина, которую я соблазнил.
Мне уже не освободиться. Он убьет меня; я вижу это по его глазам, по его лицу". Дальше следовали пылкие воззвания к Богу, а заканчивалась запись такими словами: "Это он посадил Луизу в тюрьму, чтобы помучить меня. Это все он". Намного ниже, рукой более спокойной, было приписано: "Я все равно вернусь к нему, и он меня убьет. Воля Божия".
До самого конца Библии больше ничего существенного не нашлось, но вот, на самой последней странице, в узорной рамочке, стояли слова, четкие и ясные: "М-р Грегори Персиммонс, Калли, Сев. Фардль, Хартфордшир".
Инспектор закрыл книгу и отправился на кухню готовить чай.
Глава 15
"Ныне же будешь со мною в раю"
Обычно по вечерам Лорд-Мэр-стрит окутывал туман.
Какие-то тошнотворные испарения делали воздух тусклым, а около трех лавок прохожие и в ясные дни замечали про себя, что не то вечереет слишком рано, не то туман понанесло с реки. Однако для Грегори Персиммонса, около девяти часов вечера быстро вошедшего в лавку Димитрия, все выглядело иначе. Аптека представлялась ему бастионом, вздымающимся над Лондоном, боевой башней на спине слона, знаком и пристанищем князя, властителя незримых воинств. Грегори толкнул ногой дверь, вошел и прикрыл ее за собой.
После уличных фонарей в лавке было темновато, только из задней комнаты пробивался свет. Впервые за все это время грека за прилавком не оказалось, но пока Грегори озирался, из-за перегородки послышался голос Манассии.
- Это вы, Грегори?
- Я, - откликнулся Персиммонс, зашел за прилавок и вошел в заднюю комнату. Она оказалась пустой и грязной. На столе у окна, прямо напротив двери, стоял Грааль. Его освещала лампочка без абажура, свисавшая с потолка на длинном проводе. Ни одной книги, ни одной картины, только три стула да высокий запертый шкаф, а на полу - ветхий ковер.
Димитрий сидел на стуле слева от стола, Манассия расхаживал по комнате Когда Грегори вошел, он приостановился и с беспокойством поглядел на него.
- А где мальчишка? - спросил он.
- Не сегодня, - ответил Персиммонс. - Так будет лучше. Не знаю, кто там у нас творит чудеса, но наша пациентка уже на ногах и хочет побыть с сыном. Пусть побудет до завтра, так мы договорились, а завтра после обеда мы с ним отправляемся в Лондон, поглядеть.., черт, забыл, на что мы собирались поглядеть. Неважно. Когда мы покинем Англию?
- Послезавтра, - сказал Манассия. - Я же завтра обещал навестить вашу больную. Но при таком обороте не знаю, стоит ли.
- Пошлете телеграмму: "Задерживаюсь, буду позже", - предложил Грегори. - Мы к этому времени доберемся до Харвича.
- А может, плюнуть на мальчишку, - мрачно предложил Манассия. - Лучше бы не связываться. В путешествии это обуза.
- С путешествием все в порядке, - отвечал Грегори. - Джесси тоже едет ну эта, которая за ним смотрит. Не беспокойтесь, дело чистое. Родни у нее нет, знать она ничего не знает, но с нами поедет. Эта маленькая сучка давно положила глаз на хозяина Калли, мистера Персиммонса. Она только и ждет, чтобы я ей свистнул, и поедет куда угодно.
Манассия кивнул, но не отступился.
- Но зачем нам тащить с собой мальчишку? - повторил он.
- Я обещал его на шабаше, - объяснил Грегори. - Не так уж часто подворачивается такая чистая жертва. Он ужасно ко мне привязался. Попробуем сделать из него владыку силы. Глупо упускать такой случай. А от Джесси, если не пригодится, нетрудно избавиться. Ну, а вы что решили? - ом подошел к столу. - Возьмем это с собой, или вы все еще хотите его уничтожить?
- Я передумал, - сказал Манассия. - Возьмем. Может быть, вы были правы тогда.
- Когда это? - рассеянно спросил Грегори. Тихо насвистывая, он разглядывал Чашу на столе.
- Когда говорили, что его можно использовать, - напомнил Манассия. Мне подумалось, что с его помощью можно уничтожить и небо и землю в обычном понимании. В этой чаше от смерти не меньше, чем от жизни. А вдруг окажется, что для смерти она подходит даже лучше? Они болтают о своих мессах, вы помешались на черных мессах, а я вот думаю, что над Чашей можно отслужить такую мессу смерти, что вся земля взорвется. Жаль только, нам это не по силам.
- Вполне возможно, - мягко отвечал Грегори. - Я новичок в этих делах, но знаю поток желаний, движущий все на свете, и я могу немного управлять им. Но этот поток - еще не все, есть вещи посерьезней. - Он посмотрел на грека. - Что скажет тот, кто старше нас?
Димитрий заговорил, не отрывая глаз от Грааля:
- Мир неразделен и един. Нельзя достичь полноты уничтожения, как и полноты жизни. Но изменить можно многое. Даже я не вижу дна бездны. Пользуйтесь им и наслаждайтесь, пока сила у вас, ибо есть тайные тропы, и если он захочет уйти, вам его не удержать.
Грегори улыбнулся и щелкнул ногтем по краю Грааля.
- Я понял, как нам рассчитаться с архидиаконом за все его козни. Я пробовал, я уверен! Тут, - он указал на Чашу, - все души на свете. Я созову их и перетасую, как мне захочется. Силой Грааля я вызову их из обоих миров, свяжу погибшего с живущим, и тогда живущий погибнет.
Манассия с горящими глазами подошел поближе.
- Ну-ка, ну-ка, расскажите подробней, - потребовал он. - Это великая мысль.
- Она и мне нравится, - надменно произнес Грегори, - мы так и сделаем. Слушайте. Недавно, моими стараниями, этот мир покинула одна презренная, заблудшая душа. Она пыталась отыскать пути к Богу, но в конце концов вернулась и всецело предалась мне. Этот человек хотел умереть, и я убил его. Теперь он - призрак и ждет моего приказа. Мы позовем его сюда и соединим с архидиаконом, они будут вместе днем и ночью, пока этот поп не перестанет понимать, который из них - он. А после поглядим, захочет ли он затевать с нами свару из-за Грааля.
- Да, это можно сделать, - кивнул Манассия. - Я видел, как вызывают духов, правда, не с помощью Грааля. Только сможем ли мы связать их накрепко?
- Сможем, - подал голос Димитрий, - при определенных условиях. Тело, куда вы подселите духа, должно быть здесь, на расстоянии это вряд ли получится, во всяком случае, я о таком не слыхал, а пробовать некогда. Кроме того, необходима полная власть над духом; впрочем, она у вас, видимо, есть. Еще нужен инструмент; есть и он - вот, на столе. Наконец, удачи не будет без очень сильного желания. Оно тоже есть. Вы одержимы, вы стремитесь к уничтожению. Не знали? Ну так я сообщаю вам, и я солью свою силу с вашей, если хотите.
- Но тело-то все-таки нужно, - озабоченно сказал Грегори. - А он придет?
- Почему бы ему не прийти, если попросят? - ответил грек. - Манассия, не сочинишь ли для него какую-нибудь сказку про эту женщину?
- Завтрашняя ночь у нас последняя, - сказал Манассия. - Больше мы в Англии быть не сможем, если собираемся взять с собой и Грааль, и мальчишку. Хватит и этого. За Граалем он побежит куда угодно.
Они долго молчали, кто - стоя, кто - сидя у Чаши, а она, словно узник в оковах, ожидала их решения. Но вдруг тишину нарушил резкий стук в дверь. Грегори вздрогнул, они с Манассией вопросительно взглянули на грека, а он сказал, как бы невзначай:
- Может, кто-нибудь за лекарством, а может - и за Грегори. Открой лучше ты, Манассия. Если спросят меня, скажи - уехал, а если Грегори, скажи, что его здесь нет.
Манассия вышел, закрыв за собой дверь. Грегори улыбнулся Димитрию.
- Вы что, в самом деле торгуете лекарствами? - спросил он.
Димитрий пожал плечами.
- Почему бы и нет? Не стану же я травить муравьев.
Какая разница - живы они или умерли? Впрочем, у меня мало покупателей.
Они прислушались. Вот Манассия прошел через лавку, вот открыл дверь. У входа заговорили несколько человек.
Потом среди них выделился молодой веселый голос. При его звуках Грегори поднял брови.
- Да это же сам доктор! - воскликнул кто-то. - Вот так удача! А мы только о вас и говорили. Вы знакомы с герцогом? Да подождите, не закрывайте! Мы ехали из самого Фардля.., нет, Кастра Парвулорум! У нас к вам один вопрос... ну, два... А Персиммонс, случайно, не у вас? Нет, нет, это я так, сверх программы. Тогда простите... Жаль... Вот теперь закрывайте, большое вам спасибо.
В этом быстром потоке слов чуть не потерялись слабые возражения Манассии и звук шагов. Грегори метну лея к Граалю, но Димитрий властным движением руки остановил его.
- Сколько их? - тихо спросил он.
Грегори на цыпочках подкрался к двери и осторожно выглянул.
- Кажется, двое, - прошептал он. - Это герцог с Морнингтоном. Вроде бы они одни. Может, лучше убрать его?
Грек обернулся к нему и с неожиданной злобой прошипел:
- Идиот! Так и будешь бегать от них?
Он встал и быстро, но бесшумно расставил стулья вдоль стены. В лавке Морнингтон пытался втянуть Манассию в разговор.
- Мы хотим узнать про Грааль, - говорил он, - и, по правде сказать, нам очень интересно, что вы сделали с Барбарой Рекстоу. Вот мы и решили спросить вас. Герцог просто в восторге. Неизвестный гений, миссис Эдди, сэр Герберт Баркер! Раз вы взяли Грааль, значит, что-то такое сделали. Я сразу сказал герцогу: Манассия - человек почтенный... - Кеннет внезапно замолчал и шумно потянул носом. - Послушайте, Грегори здесь! Запах, как от навозной кучи. Ничего, если я сам посмотрю?
Судя по звукам, Манассия прыгнул вперед, преграждая ему дорогу. После короткой возни Морнингтон весело произнес:
- Будьте любезны, герцог, придержите его, я осмотрюсь.
Димитрий нагнулся, взялся за край ковра и отбросил его в сторону. Открылся давно не мытый пол, размеченный мелом.
От двери через всю комнату шли две параллельные линии, перед столом их замыкала довольно сложная схема. Грегори она показалась смутно знакомой. Затаив дыхание, он спросил:
- Думаете, это их удержит?
Грек бросил на пол подушку и уселся на нее, оказавшись между чертежом и столом, где стояла Чаша.
- Это надежная защита, - сказал он. - Крикни Манассии, чтобы не входил, ибо это - путь смерти. Я сообщил ему силу. Всякий, кто окажется между линиями, умрет. Открой дверь, встань в сторону и молчи.
Не вступая в пространство между линиями, Грегори вытянул руку и резко распахнул дверь. Теперь из лавки можно было увидеть освещенный лампой стол в комнате.
Димитрий прищурился и разглядел в полумраке Морнингтона. В тот же миг Морнингтон увидел Чашу.
- Взгляните-ка, герцог! - воскликнул он. - Да они тут выставку устроили! Несомненно, ручная работа! Милый старый Персиммонс плел что-то насчет Эфеса. Если так, тогда привез потир вон тот джентльмен, который сидит на полу.
Припоминаете, у Диккенса - Хобсон и Джон, как его там звали? Ну, в этом мерзком рождественском рассказе! А может, мы попали на ужин? Если не ошибаюсь, Грааль всегда обеспечивал угощенье. Что вы заказали, доктор? Что-нибудь восточное?
Плов? Ну, дорогой мой, стоит ли расходовать на это Грааль!
С этими словами Кеннет подошел к двери и неожиданно вынул револьвер.
- Это я у герцога одолжил, - зловещим тоном сообщил он в пространство. - Незаменимая вещь в хозяйстве, и почти ничего не стоит. Вы держите его, герцог? По-моему, мы попали к уличному художнику. Вон какие оригинальные наброски на полу!
- Осторожней! - вскричал герцог. - Вы подошли вплотную к вратам ада!
- Очень может быть, - отвечал Кеннет. - Но если там в привратниках Грегори, вряд ли я стану забивать этим голову.
Он вошел в комнату и быстро огляделся, но тут же пошатнулся и прижал руку к груди. Услышав судорожный вздох, герцог рванулся вперед, не выпуская тщедушного Манассию. Кеннет вслепую шагнул к меловой черте, но пошатнулся снова и остановился, качаясь как пьяный и судорожно вздыхая. Димитрий подвинулся к свету, герцог только тут заметил его и ахнул от ужаса человек, глядящий на него, был далеко, он словно был самой далью. Лицо его, бледное н больное, казалось таким страшным, что герцог закрыл глаза. Перед ним было воплощенное зло. Он часто читал и слышал о пурпуре и золоте порока, о борьбе добра и зла. Ничего этого не было. Тот, кто сидел посреди меловых линий перед Граалем, не боролся, а извергал зло. Когда через мгновение герцог справился с собой и все же взглянул вперед, он увидел Морнингтона, бессильно оседавшего на пол. Герцог громко вскрикнул, отшвырнул Манассию, призвал на помощь Господа и Матерь Божию и бросился к Кеннету. Но на пороге комнаты силы внезапно оставили его. Вцепившись в косяк, он почувствовал, как его повело из стороны в сторону, и упал на пол. Он уже не видел, как, собрав все силы, Кеннет сделал еще два шага к столу, застонал, опустился на колени и, глотая воздух, рухнул замертво поперек меловых линий у самых ног грека.
Манассия с трудом встал и прислонился к двери. Грегори так и остался стоять, вжавшись в стену. Герцог, в полном сознании, неподвижно распростерся на пороге. Все трое видели, как мертвое тело вздрогнуло и едва заметно приподнялось, словно от сильного ветра. Над ним соткалось темное облачко. Оно быстро густело, плотным покровом охватывая тело мертвеца, и, наконец, скрыло его совсем. Манассия созерцал эту картину в упоении. Грегори было не по себе - он хуже знал высшую магию, ему претила не сама гибель врага, а форма этой гибели. Лицо колдуна пугало его; как и герцог, он столкнулся с тем, к чему был совершенно не готов. Его мутило, он трясся от страха и с ужасом думал, что это конец торжеству и власти. Неужели не будет больше ни шабаша, ни исполнения желаний? То, что он видел, швырнуло его вниз на тысячу витков, и теперь он висел над вечной пустотой. Он попытался смотреть на символ их победы - на темное облако, поднимавшееся от пола к потолку; но взгляд неудержимо притягивало властное и страшное лицо Димитрия.
Облако меж тем взволновалось, вытянулось и стало как-то странно заворачиваться внутрь самого себя. Цвет его быстро менялся от угольно-черного к сизо-дымному, а потом стал пепельно-серым. Движение внутри облака все убыстрялось и уже через две-три минуты оно полностью поглотило себя. Там, где еще недавно лежало тело, осталась лишь горсть праха.
Оглушенный и потрясенный герцог, чья душа была слишком молода для такой бури, все же попытался отстоять то, чему служил. С трудом приподнявшись на локте, он заговорил на любезной его сердцу латыни, больше литературной, чем церковной, и все же куда более древней и властной, чем он сам.
- Profiscere, anima Christiana, - выговорил он, - de hoc mundo, in nomine Patris ... - Тихо! - огрызнулся Манассия и швырнул в герцога подвернувшийся под руку пузырек с каким-то снадобьем.
Пузырек ударился об пол и привлек внимание грека. Его глаза остановились на герцоге и приобрели осмысленное выражение. Димитрий с трудом поднялся на ноги и жестом велел Грегори положить ковер на место. Как только смертельный коридор исчез, все трое обступили герцога, уже привставшего на колени. Грек легко коснулся его и снова поверг на пол.
- Может, и его тоже уничтожить? - жадно и несмело спросил Манассия.
Грек медленно покачал головой.
- Я устал, - глухо произнес он. - В линиях больше нет силы. Если бы он не презирал нас так страстно, не знаю, справился бы я с ним. А этот... - он равнодушно посмотрел на герцога, - раз уж он здесь, сами убейте его, или делайте с ним, что хотите.
- А что с ним делать? - спросил Грегори, задумчиво пиная герцога ногой. Он уже забыл о своей недавней слабости.
- Пусть напишет священнику, которого ты ненавидишь, - посоветовал Димитрий, - что и сам он, и Грааль, и тот, которого нет, попали в ловушку. Пусть попросит приехать побыстрее, освободить их.
- А он напишет? - спросил Грегори.
- Конечно, - прежним сонным голосом ответил грек. - Или вы напишите его рукой.
- Написал бы ты, - сказал Манассия. - Ты - величайший из нас.
- Хорошо, раз ты так хочешь, - согласился грек. - Поднимите его, дайте мне бумагу и карандаш.
Грегори вырвал листок из блокнота и вместе с Манассией кое-как усадил герцога, привалив спиной к двери. Грек опустился рядом с ним на колени, левой рукой приобнял за плечи, а правой взял под локоть. Тьма рухнула на сознание герцога, неведомая сила вломилась в него и чужая воля подавила его собственную. Душа еще сопротивлялась, но тело больше не повиновалось ему. Кто-то другой водил его бесчувственной рукой по бумаге. Почерк был герцога, разум и воля - грека.
"Приходите во что бы то ни стало, - бежали ровные строки. - И мы все, и Она здесь. Посыльный скажет вам сколько сможет, но знайте, без Вас всему конец. Герцог Йоркш.".
Грек освободил его и встал. Грегори взял записку, прочитал и покачал головой.
- Вряд ли он поверит, - проговорил он.
- Как он может... - начал было Манассия, но грек властно прервал его.
- Он сделает то, что должен. Не он и не мы правим сейчас, над нами сильнейшие. Думаю, он придет, ведь битва началась, и не кончится до тех пор, пока не уступят те, что с нами, или те, что с ними. Завтра - решающий день. Действуйте осмотрительно.
- А кто отнесет письмо? - спросил Грегори.
- Ты, - коротко уронил грек.
- Что же я ему скажу? - растерянно спросил Грегори.
Грек повернулся к нему.
- Дурак! - вскричал он. - Говорю, у тебя нет выбора. Пойдешь и скажешь, что нужно. Выбора нет и у него. А завтра все кончится.
Глава 16
Как искали дом
Чай, табак, напряженные размышления и даже сон не помогли инспектору решить проблему. Допустим, думал он, личность убитого установлена, это Дж. М. Петтисон. Допустим, нам известен и убийца, это Грегори Персиммонс. Но где же мотив? Об их отношениях так ничего и не известно. Возможно, Петтисон шантажировал Персиммонса, но тогда при чем здесь каракули на Библии? В голову лезли совсем уж нелепые предположения. Кровная месть? Родовая вражда? Патологическая ненависть? Нет. Инспектор чувствовал, что и в этих случаях попадает в порочный круг. Да, ничтожные людишки убивают банкиров или пэров, но пэры очень редко убивают ничтожных людишек. А тут еще какой-то бред на религиозной почве! Кто же из них фанатик? Петтисон? Персиммонс? А может, оба? И при чем тут дьявол? До сих пор инспектор полагал, что в дьявола верят только дети. Ежу понятно, что его нет, и уж, во всяком случае, он не вмешивается в наши дела. Инспектор признавал в мире лишь три реальные силы полиция, преступники и прочие люди. Впрочем, последние две группы для инспектора не так уж отличались друг от друга; все специалисты делят человечество на самих себя и всех прочих, им подвластных. Для врача это медики и пациенты, настоящие или будущие; для священника - пастыри и паства; для поэта - автор и читатели (те, кто вообще не читает - просто недоделанная разновидность читателей); для путешественника - исследователи и туземцы и так далее. Конечно, закон не позволял рассматривать всех как преступников, надо было выбирать, и он склонялся к тому, что виновен скорее Петтисон. Но задушили-то как раз Петтисона, а его упражнения на Библии вроде бы явно изобличают Персиммонса.
Приходилось напоминать себе, что так не бывает: совпадения приводят к однозначным выводам, а те, в свою очередь, выстраиваются в стройную версию. Слишком просто, чтобы доверять такой версии Инспектор припомнил свою соседку, миссис Хипи. Она жила через два дома от него, была в хороших отношениях с его женой, они частенько ходили вместе на распродажи и, кажется, в церковь. Если бы ее квартирант внезапно исчез, неужели она ничего не рассказала бы приятельнице? "Что-то здесь не вяжется, - думал инспектор, - да, именно это слабое место надо бы проверить в первую очередь".
Жена гостила у своей матери, так что он пообедал на Кинг Кросс, а затем направился к дому 227 по Тоббл-Хорстроуд. Дверь открыла сама миссис Хипи.
- О, входите, инспектор, - приветливо пригласила она, - а я думала, вы уехали. Кажется, ваша жена говорила...
- Да, верно, - подтвердил он, входя за хозяйкой в гостиную, как важно именовали комнату, окна которой эркером выходили на улицу. - Пришлось вернуться. Служба .
- Да? - довольно равнодушно произнесла миссис Хипи. - Инспектор, вы не знаете рыбу из шести букв?
- Рыбу? - Инспектор слегка опешил. - Тюлень?
Лосось? Макрель? Нет, макрель из семи.
- А может быть, мягкий знак не считается? - живо предположила миссис Хипи. - Кто всех мокрей? Макрель!
- Почему? - не понял инспектор. - В чем тут суть?
Миссис Хипи, порывшись в бумагах, извлекла зеленый с золотом журнальчик, на котором красными буквами было написано: "Кроссворды и загадки. Журнал для всех".
- Вот, - объяснила она. - Предлагают приз за десять лучших вопросов и ответов. Четыре я уже придумала. По чему шнурок шнурует? - Она подождала и победоносно выпалила:
- По дыркам! А вот следующий...
- Отлично! Просто здорово, миссис Хипи! - вскричал инспектор. - Очень остроумно! Наверное, вы выиграете и все это напечатают. Не хотел бы надолго отрывать вас от такого важного дела. Я зашел только спросить, не знаете ли вы человека по фамилии Петтисон? Он вроде останавливался у вас...
- Петтисон? - хозяйка широко открыла глаза. - Вы что, арестовать его хотите? Понятия не имею, где он. Съехал месяц назад - А вы случайно не знаете, куда?
- В Канаду. Это он говорил. Такой забавный! Совсем не общительный, понимаете?.. Я ему отдала все старые номера, - она потрясла перед носом у инспектора "Кроссвордами и загадками", - так можете себе представить, он ни одного кроссворда не решил! И еще Библию испортил, мамину.
Слава богу, не ту, с которой я в церковь хожу. Всю исчеркал.
Вот так всегда - хочешь помочь человеку, а он вовсе того и не стоит.
- Да, конечно, но, может попробуете еще раз, поможете мне? - сказал инспектор. - Я хотел бы взглянуть на эту Библию. А вы уверены, что он уехал в Канаду?
- Не то чтобы уверена, - проговорила миссис Хипи, с тоской поглядывая на "Кроссворды", - это он так говорил.
А потом как-то утром попрощался и сказал, что пришлет открытку. Конечно, не прислал.
Дальнейшие расспросы почти ничего не дали. Миссис Хипи знала на удивление мало. Время от времени она сдавала две комнаты одиноким джентльменам, и Петтисон был ее последним постояльцем Он заметил объявление в окне, долго доказывал свою порядочность и кредитоспособность и выглядел при этом весьма обеспокоенным. О причинах его волнений хозяйка ничего не знала. Несколько раз она встречала его в церкви (Веслианской), но, кажется, успокоения он там не нашел, одолжил Библию и всю исчеркал. В конце концов, он собрал свой чемоданчик, сообщил, что отправляется в Канаду, и больше они не встречались.
С тех пор комнаты "приводили в порядок", ожидая приезда замужней сестры. Инспектор тщательно обследовал их одну за другой, но единственной добычей так и осталась та самая Библия. Ее-то инспектор и уволок в свое временно пустующее логово и подверг всестороннему исследованию.
Поначалу ему показалось, что заметки к делу не относятся. Они попадались часто - на форзацах, на полях, а то и прямо поверх текста, и содержали обрывки молитв, междометия, даже целые фразы. Иногда фразу, наспех записанную над строкой, переписывали на полях и подчеркивали; как правило, речь шла о милосердии Господнем. Часто повторялось исступленное "Верую! верую!", например, против стиха "Бог есть Любовь".
Правда, были тут и вопросительные знаки, причем фразу тоже подчеркивали, например, было жирно подчеркнуто: "Отойдите от меня, делающие беззаконие" и "тот, который есть скверна, в скверне и останется". Такого же внимания удостоилась фраза:
"Я предал его сатане". Слова и речения о непростительных грехах были обведены рамочкой, так же как "Он проявит жалость, к кому пожелает". Среди каракулей встречались и комментарии, написанные очень четко. Так, аккуратно выведенное "ложь" отмечало стих "Бог пребудет всем во всем", а напротив "Примиряющий мир в Себе" стояло четкое "Не правда!"
Оборот титульного листа и шмуцтитулы, разделяющие книги, заполняли более пространные рассуждения. Разобрать их было нелегко. Первое из них как бы открывало дискуссию о том, обещано ли нам спасение и завершалось словами: "Я проклят".
Видимо, речь шла об упражнениях религиозного маньяка, мало что дававших инспектору. Он ничуть не приблизился к ответу на вопрос, почему Петтисон (если это его труп лежал под столом в издательстве) дал себя убить. Вдруг в конце Второзакония инспектору бросилось в глаза слово "Грегори".
Только одно слово, но оно пробудило в душе Колхауна угасшую было надежду. Нет, подумал он, одно дело - прочитать имя человека, и совсем другое - доказать, что именно этот человек убил писавшего. Он продолжал перелистывать страницы.
В конце Книги Иова обнаружилась запись: "Он не даст мне уйти, но Иисус не даст увести меня". "Он" могло, в сущности, относиться и к Грегори, и к дьяволу, подумал инспектор. Что ж, если у Петтисона с дьяволом сложились особые отношения, еще не все потеряно.
Между двумя малыми пророками попались каракули:
"Я видел ее сегодня. Значит, дома ее нет", - и долго страницы оставались чистыми, пока, наконец, на обороте "Нового Завета Господа нашего Иисуса Христа" инспектор не наткнулся на целое послание.
"Я хочу все это записать. Я - Джеймс Монтгомери Петтисон. Мне сорок шесть лет, и я знаю, что дьявол скоро убьет меня. Я слишком долго служил ему против своего желания и теперь не могу от него избавиться. Когда я услышал проповедь мистера Макдермота, я почувствовал, как сердце мое открылось, Господь пришел ко мне и спас меня. Тогда я свидетельствовал о моем хозяине, ибо он - еще худший грешник, чем я, и понял: нет, от него мне не спастись, он слишком крепко меня держит, ведь я служил ему и дьяволу целых двадцать четыре года, с того самого момента, как он застукал меня на ограблении. Я подделывал для него документы, я видел, как он лжесвидетельствовал против безвинных и отправлял их в тюрьму. Так погибла женщина, которую я соблазнил.
Мне уже не освободиться. Он убьет меня; я вижу это по его глазам, по его лицу". Дальше следовали пылкие воззвания к Богу, а заканчивалась запись такими словами: "Это он посадил Луизу в тюрьму, чтобы помучить меня. Это все он". Намного ниже, рукой более спокойной, было приписано: "Я все равно вернусь к нему, и он меня убьет. Воля Божия".
До самого конца Библии больше ничего существенного не нашлось, но вот, на самой последней странице, в узорной рамочке, стояли слова, четкие и ясные: "М-р Грегори Персиммонс, Калли, Сев. Фардль, Хартфордшир".
Инспектор закрыл книгу и отправился на кухню готовить чай.
Глава 15
"Ныне же будешь со мною в раю"
Обычно по вечерам Лорд-Мэр-стрит окутывал туман.
Какие-то тошнотворные испарения делали воздух тусклым, а около трех лавок прохожие и в ясные дни замечали про себя, что не то вечереет слишком рано, не то туман понанесло с реки. Однако для Грегори Персиммонса, около девяти часов вечера быстро вошедшего в лавку Димитрия, все выглядело иначе. Аптека представлялась ему бастионом, вздымающимся над Лондоном, боевой башней на спине слона, знаком и пристанищем князя, властителя незримых воинств. Грегори толкнул ногой дверь, вошел и прикрыл ее за собой.
После уличных фонарей в лавке было темновато, только из задней комнаты пробивался свет. Впервые за все это время грека за прилавком не оказалось, но пока Грегори озирался, из-за перегородки послышался голос Манассии.
- Это вы, Грегори?
- Я, - откликнулся Персиммонс, зашел за прилавок и вошел в заднюю комнату. Она оказалась пустой и грязной. На столе у окна, прямо напротив двери, стоял Грааль. Его освещала лампочка без абажура, свисавшая с потолка на длинном проводе. Ни одной книги, ни одной картины, только три стула да высокий запертый шкаф, а на полу - ветхий ковер.
Димитрий сидел на стуле слева от стола, Манассия расхаживал по комнате Когда Грегори вошел, он приостановился и с беспокойством поглядел на него.
- А где мальчишка? - спросил он.
- Не сегодня, - ответил Персиммонс. - Так будет лучше. Не знаю, кто там у нас творит чудеса, но наша пациентка уже на ногах и хочет побыть с сыном. Пусть побудет до завтра, так мы договорились, а завтра после обеда мы с ним отправляемся в Лондон, поглядеть.., черт, забыл, на что мы собирались поглядеть. Неважно. Когда мы покинем Англию?
- Послезавтра, - сказал Манассия. - Я же завтра обещал навестить вашу больную. Но при таком обороте не знаю, стоит ли.
- Пошлете телеграмму: "Задерживаюсь, буду позже", - предложил Грегори. - Мы к этому времени доберемся до Харвича.
- А может, плюнуть на мальчишку, - мрачно предложил Манассия. - Лучше бы не связываться. В путешествии это обуза.
- С путешествием все в порядке, - отвечал Грегори. - Джесси тоже едет ну эта, которая за ним смотрит. Не беспокойтесь, дело чистое. Родни у нее нет, знать она ничего не знает, но с нами поедет. Эта маленькая сучка давно положила глаз на хозяина Калли, мистера Персиммонса. Она только и ждет, чтобы я ей свистнул, и поедет куда угодно.
Манассия кивнул, но не отступился.
- Но зачем нам тащить с собой мальчишку? - повторил он.
- Я обещал его на шабаше, - объяснил Грегори. - Не так уж часто подворачивается такая чистая жертва. Он ужасно ко мне привязался. Попробуем сделать из него владыку силы. Глупо упускать такой случай. А от Джесси, если не пригодится, нетрудно избавиться. Ну, а вы что решили? - ом подошел к столу. - Возьмем это с собой, или вы все еще хотите его уничтожить?
- Я передумал, - сказал Манассия. - Возьмем. Может быть, вы были правы тогда.
- Когда это? - рассеянно спросил Грегори. Тихо насвистывая, он разглядывал Чашу на столе.
- Когда говорили, что его можно использовать, - напомнил Манассия. Мне подумалось, что с его помощью можно уничтожить и небо и землю в обычном понимании. В этой чаше от смерти не меньше, чем от жизни. А вдруг окажется, что для смерти она подходит даже лучше? Они болтают о своих мессах, вы помешались на черных мессах, а я вот думаю, что над Чашей можно отслужить такую мессу смерти, что вся земля взорвется. Жаль только, нам это не по силам.
- Вполне возможно, - мягко отвечал Грегори. - Я новичок в этих делах, но знаю поток желаний, движущий все на свете, и я могу немного управлять им. Но этот поток - еще не все, есть вещи посерьезней. - Он посмотрел на грека. - Что скажет тот, кто старше нас?
Димитрий заговорил, не отрывая глаз от Грааля:
- Мир неразделен и един. Нельзя достичь полноты уничтожения, как и полноты жизни. Но изменить можно многое. Даже я не вижу дна бездны. Пользуйтесь им и наслаждайтесь, пока сила у вас, ибо есть тайные тропы, и если он захочет уйти, вам его не удержать.
Грегори улыбнулся и щелкнул ногтем по краю Грааля.
- Я понял, как нам рассчитаться с архидиаконом за все его козни. Я пробовал, я уверен! Тут, - он указал на Чашу, - все души на свете. Я созову их и перетасую, как мне захочется. Силой Грааля я вызову их из обоих миров, свяжу погибшего с живущим, и тогда живущий погибнет.
Манассия с горящими глазами подошел поближе.
- Ну-ка, ну-ка, расскажите подробней, - потребовал он. - Это великая мысль.
- Она и мне нравится, - надменно произнес Грегори, - мы так и сделаем. Слушайте. Недавно, моими стараниями, этот мир покинула одна презренная, заблудшая душа. Она пыталась отыскать пути к Богу, но в конце концов вернулась и всецело предалась мне. Этот человек хотел умереть, и я убил его. Теперь он - призрак и ждет моего приказа. Мы позовем его сюда и соединим с архидиаконом, они будут вместе днем и ночью, пока этот поп не перестанет понимать, который из них - он. А после поглядим, захочет ли он затевать с нами свару из-за Грааля.
- Да, это можно сделать, - кивнул Манассия. - Я видел, как вызывают духов, правда, не с помощью Грааля. Только сможем ли мы связать их накрепко?
- Сможем, - подал голос Димитрий, - при определенных условиях. Тело, куда вы подселите духа, должно быть здесь, на расстоянии это вряд ли получится, во всяком случае, я о таком не слыхал, а пробовать некогда. Кроме того, необходима полная власть над духом; впрочем, она у вас, видимо, есть. Еще нужен инструмент; есть и он - вот, на столе. Наконец, удачи не будет без очень сильного желания. Оно тоже есть. Вы одержимы, вы стремитесь к уничтожению. Не знали? Ну так я сообщаю вам, и я солью свою силу с вашей, если хотите.
- Но тело-то все-таки нужно, - озабоченно сказал Грегори. - А он придет?
- Почему бы ему не прийти, если попросят? - ответил грек. - Манассия, не сочинишь ли для него какую-нибудь сказку про эту женщину?
- Завтрашняя ночь у нас последняя, - сказал Манассия. - Больше мы в Англии быть не сможем, если собираемся взять с собой и Грааль, и мальчишку. Хватит и этого. За Граалем он побежит куда угодно.
Они долго молчали, кто - стоя, кто - сидя у Чаши, а она, словно узник в оковах, ожидала их решения. Но вдруг тишину нарушил резкий стук в дверь. Грегори вздрогнул, они с Манассией вопросительно взглянули на грека, а он сказал, как бы невзначай:
- Может, кто-нибудь за лекарством, а может - и за Грегори. Открой лучше ты, Манассия. Если спросят меня, скажи - уехал, а если Грегори, скажи, что его здесь нет.
Манассия вышел, закрыв за собой дверь. Грегори улыбнулся Димитрию.
- Вы что, в самом деле торгуете лекарствами? - спросил он.
Димитрий пожал плечами.
- Почему бы и нет? Не стану же я травить муравьев.
Какая разница - живы они или умерли? Впрочем, у меня мало покупателей.
Они прислушались. Вот Манассия прошел через лавку, вот открыл дверь. У входа заговорили несколько человек.
Потом среди них выделился молодой веселый голос. При его звуках Грегори поднял брови.
- Да это же сам доктор! - воскликнул кто-то. - Вот так удача! А мы только о вас и говорили. Вы знакомы с герцогом? Да подождите, не закрывайте! Мы ехали из самого Фардля.., нет, Кастра Парвулорум! У нас к вам один вопрос... ну, два... А Персиммонс, случайно, не у вас? Нет, нет, это я так, сверх программы. Тогда простите... Жаль... Вот теперь закрывайте, большое вам спасибо.
В этом быстром потоке слов чуть не потерялись слабые возражения Манассии и звук шагов. Грегори метну лея к Граалю, но Димитрий властным движением руки остановил его.
- Сколько их? - тихо спросил он.
Грегори на цыпочках подкрался к двери и осторожно выглянул.
- Кажется, двое, - прошептал он. - Это герцог с Морнингтоном. Вроде бы они одни. Может, лучше убрать его?
Грек обернулся к нему и с неожиданной злобой прошипел:
- Идиот! Так и будешь бегать от них?
Он встал и быстро, но бесшумно расставил стулья вдоль стены. В лавке Морнингтон пытался втянуть Манассию в разговор.
- Мы хотим узнать про Грааль, - говорил он, - и, по правде сказать, нам очень интересно, что вы сделали с Барбарой Рекстоу. Вот мы и решили спросить вас. Герцог просто в восторге. Неизвестный гений, миссис Эдди, сэр Герберт Баркер! Раз вы взяли Грааль, значит, что-то такое сделали. Я сразу сказал герцогу: Манассия - человек почтенный... - Кеннет внезапно замолчал и шумно потянул носом. - Послушайте, Грегори здесь! Запах, как от навозной кучи. Ничего, если я сам посмотрю?
Судя по звукам, Манассия прыгнул вперед, преграждая ему дорогу. После короткой возни Морнингтон весело произнес:
- Будьте любезны, герцог, придержите его, я осмотрюсь.
Димитрий нагнулся, взялся за край ковра и отбросил его в сторону. Открылся давно не мытый пол, размеченный мелом.
От двери через всю комнату шли две параллельные линии, перед столом их замыкала довольно сложная схема. Грегори она показалась смутно знакомой. Затаив дыхание, он спросил:
- Думаете, это их удержит?
Грек бросил на пол подушку и уселся на нее, оказавшись между чертежом и столом, где стояла Чаша.
- Это надежная защита, - сказал он. - Крикни Манассии, чтобы не входил, ибо это - путь смерти. Я сообщил ему силу. Всякий, кто окажется между линиями, умрет. Открой дверь, встань в сторону и молчи.
Не вступая в пространство между линиями, Грегори вытянул руку и резко распахнул дверь. Теперь из лавки можно было увидеть освещенный лампой стол в комнате.
Димитрий прищурился и разглядел в полумраке Морнингтона. В тот же миг Морнингтон увидел Чашу.
- Взгляните-ка, герцог! - воскликнул он. - Да они тут выставку устроили! Несомненно, ручная работа! Милый старый Персиммонс плел что-то насчет Эфеса. Если так, тогда привез потир вон тот джентльмен, который сидит на полу.
Припоминаете, у Диккенса - Хобсон и Джон, как его там звали? Ну, в этом мерзком рождественском рассказе! А может, мы попали на ужин? Если не ошибаюсь, Грааль всегда обеспечивал угощенье. Что вы заказали, доктор? Что-нибудь восточное?
Плов? Ну, дорогой мой, стоит ли расходовать на это Грааль!
С этими словами Кеннет подошел к двери и неожиданно вынул револьвер.
- Это я у герцога одолжил, - зловещим тоном сообщил он в пространство. - Незаменимая вещь в хозяйстве, и почти ничего не стоит. Вы держите его, герцог? По-моему, мы попали к уличному художнику. Вон какие оригинальные наброски на полу!
- Осторожней! - вскричал герцог. - Вы подошли вплотную к вратам ада!
- Очень может быть, - отвечал Кеннет. - Но если там в привратниках Грегори, вряд ли я стану забивать этим голову.
Он вошел в комнату и быстро огляделся, но тут же пошатнулся и прижал руку к груди. Услышав судорожный вздох, герцог рванулся вперед, не выпуская тщедушного Манассию. Кеннет вслепую шагнул к меловой черте, но пошатнулся снова и остановился, качаясь как пьяный и судорожно вздыхая. Димитрий подвинулся к свету, герцог только тут заметил его и ахнул от ужаса человек, глядящий на него, был далеко, он словно был самой далью. Лицо его, бледное н больное, казалось таким страшным, что герцог закрыл глаза. Перед ним было воплощенное зло. Он часто читал и слышал о пурпуре и золоте порока, о борьбе добра и зла. Ничего этого не было. Тот, кто сидел посреди меловых линий перед Граалем, не боролся, а извергал зло. Когда через мгновение герцог справился с собой и все же взглянул вперед, он увидел Морнингтона, бессильно оседавшего на пол. Герцог громко вскрикнул, отшвырнул Манассию, призвал на помощь Господа и Матерь Божию и бросился к Кеннету. Но на пороге комнаты силы внезапно оставили его. Вцепившись в косяк, он почувствовал, как его повело из стороны в сторону, и упал на пол. Он уже не видел, как, собрав все силы, Кеннет сделал еще два шага к столу, застонал, опустился на колени и, глотая воздух, рухнул замертво поперек меловых линий у самых ног грека.
Манассия с трудом встал и прислонился к двери. Грегори так и остался стоять, вжавшись в стену. Герцог, в полном сознании, неподвижно распростерся на пороге. Все трое видели, как мертвое тело вздрогнуло и едва заметно приподнялось, словно от сильного ветра. Над ним соткалось темное облачко. Оно быстро густело, плотным покровом охватывая тело мертвеца, и, наконец, скрыло его совсем. Манассия созерцал эту картину в упоении. Грегори было не по себе - он хуже знал высшую магию, ему претила не сама гибель врага, а форма этой гибели. Лицо колдуна пугало его; как и герцог, он столкнулся с тем, к чему был совершенно не готов. Его мутило, он трясся от страха и с ужасом думал, что это конец торжеству и власти. Неужели не будет больше ни шабаша, ни исполнения желаний? То, что он видел, швырнуло его вниз на тысячу витков, и теперь он висел над вечной пустотой. Он попытался смотреть на символ их победы - на темное облако, поднимавшееся от пола к потолку; но взгляд неудержимо притягивало властное и страшное лицо Димитрия.
Облако меж тем взволновалось, вытянулось и стало как-то странно заворачиваться внутрь самого себя. Цвет его быстро менялся от угольно-черного к сизо-дымному, а потом стал пепельно-серым. Движение внутри облака все убыстрялось и уже через две-три минуты оно полностью поглотило себя. Там, где еще недавно лежало тело, осталась лишь горсть праха.
Оглушенный и потрясенный герцог, чья душа была слишком молода для такой бури, все же попытался отстоять то, чему служил. С трудом приподнявшись на локте, он заговорил на любезной его сердцу латыни, больше литературной, чем церковной, и все же куда более древней и властной, чем он сам.
- Profiscere, anima Christiana, - выговорил он, - de hoc mundo, in nomine Patris ... - Тихо! - огрызнулся Манассия и швырнул в герцога подвернувшийся под руку пузырек с каким-то снадобьем.
Пузырек ударился об пол и привлек внимание грека. Его глаза остановились на герцоге и приобрели осмысленное выражение. Димитрий с трудом поднялся на ноги и жестом велел Грегори положить ковер на место. Как только смертельный коридор исчез, все трое обступили герцога, уже привставшего на колени. Грек легко коснулся его и снова поверг на пол.
- Может, и его тоже уничтожить? - жадно и несмело спросил Манассия.
Грек медленно покачал головой.
- Я устал, - глухо произнес он. - В линиях больше нет силы. Если бы он не презирал нас так страстно, не знаю, справился бы я с ним. А этот... - он равнодушно посмотрел на герцога, - раз уж он здесь, сами убейте его, или делайте с ним, что хотите.
- А что с ним делать? - спросил Грегори, задумчиво пиная герцога ногой. Он уже забыл о своей недавней слабости.
- Пусть напишет священнику, которого ты ненавидишь, - посоветовал Димитрий, - что и сам он, и Грааль, и тот, которого нет, попали в ловушку. Пусть попросит приехать побыстрее, освободить их.
- А он напишет? - спросил Грегори.
- Конечно, - прежним сонным голосом ответил грек. - Или вы напишите его рукой.
- Написал бы ты, - сказал Манассия. - Ты - величайший из нас.
- Хорошо, раз ты так хочешь, - согласился грек. - Поднимите его, дайте мне бумагу и карандаш.
Грегори вырвал листок из блокнота и вместе с Манассией кое-как усадил герцога, привалив спиной к двери. Грек опустился рядом с ним на колени, левой рукой приобнял за плечи, а правой взял под локоть. Тьма рухнула на сознание герцога, неведомая сила вломилась в него и чужая воля подавила его собственную. Душа еще сопротивлялась, но тело больше не повиновалось ему. Кто-то другой водил его бесчувственной рукой по бумаге. Почерк был герцога, разум и воля - грека.
"Приходите во что бы то ни стало, - бежали ровные строки. - И мы все, и Она здесь. Посыльный скажет вам сколько сможет, но знайте, без Вас всему конец. Герцог Йоркш.".
Грек освободил его и встал. Грегори взял записку, прочитал и покачал головой.
- Вряд ли он поверит, - проговорил он.
- Как он может... - начал было Манассия, но грек властно прервал его.
- Он сделает то, что должен. Не он и не мы правим сейчас, над нами сильнейшие. Думаю, он придет, ведь битва началась, и не кончится до тех пор, пока не уступят те, что с нами, или те, что с ними. Завтра - решающий день. Действуйте осмотрительно.
- А кто отнесет письмо? - спросил Грегори.
- Ты, - коротко уронил грек.
- Что же я ему скажу? - растерянно спросил Грегори.
Грек повернулся к нему.
- Дурак! - вскричал он. - Говорю, у тебя нет выбора. Пойдешь и скажешь, что нужно. Выбора нет и у него. А завтра все кончится.
Глава 16
Как искали дом
Чай, табак, напряженные размышления и даже сон не помогли инспектору решить проблему. Допустим, думал он, личность убитого установлена, это Дж. М. Петтисон. Допустим, нам известен и убийца, это Грегори Персиммонс. Но где же мотив? Об их отношениях так ничего и не известно. Возможно, Петтисон шантажировал Персиммонса, но тогда при чем здесь каракули на Библии? В голову лезли совсем уж нелепые предположения. Кровная месть? Родовая вражда? Патологическая ненависть? Нет. Инспектор чувствовал, что и в этих случаях попадает в порочный круг. Да, ничтожные людишки убивают банкиров или пэров, но пэры очень редко убивают ничтожных людишек. А тут еще какой-то бред на религиозной почве! Кто же из них фанатик? Петтисон? Персиммонс? А может, оба? И при чем тут дьявол? До сих пор инспектор полагал, что в дьявола верят только дети. Ежу понятно, что его нет, и уж, во всяком случае, он не вмешивается в наши дела. Инспектор признавал в мире лишь три реальные силы полиция, преступники и прочие люди. Впрочем, последние две группы для инспектора не так уж отличались друг от друга; все специалисты делят человечество на самих себя и всех прочих, им подвластных. Для врача это медики и пациенты, настоящие или будущие; для священника - пастыри и паства; для поэта - автор и читатели (те, кто вообще не читает - просто недоделанная разновидность читателей); для путешественника - исследователи и туземцы и так далее. Конечно, закон не позволял рассматривать всех как преступников, надо было выбирать, и он склонялся к тому, что виновен скорее Петтисон. Но задушили-то как раз Петтисона, а его упражнения на Библии вроде бы явно изобличают Персиммонса.