Винченци Пенни. Греховные радости

   – Прости меня, дорогая. Наверное, я немного старомоден. Мне почему-то нравится женское общество. Знаешь что, свожу-ка я на следующей неделе Фредди и Шарлотту в цирк. Как тебе такая идея?
   Мэри Роуз уже открыла было рот, чтобы сказать, что Фредди предпочел бы пойти без Шарлотты, но поспешно закрыла его и улыбнулась Фреду III:
   – Это было бы превосходно. Фредди, Кендрик, вылезайте и поздоровайтесь с дедушкой.
   Кендрик выбрался первым; это был красивый мальчик с копной густых темно-золотистых волос и очень темными голубыми глазами. Все, кто его видел, постоянно говорили о том, что он удивительно похож на Малыша. Но сходство было только внешним: на самом деле мальчик был далеко не таким обаятельным, как Малыш, гораздо более тихим и спокойным, несколько углубленным в себя; и улыбка у него была не такая широкая и сердечная, от всей души, как у Малыша, а намного более сдержанная, просто вежливая. Вот и теперь он подошел к деду, держась за мамину руку, образцовый ребенок в бледно-голубом пальто с вельветовым воротничком, в белых носочках и в ботиночках на кнопках; Фред нагнулся, потискал его в объятиях и спросил:
   – Ну, как поживаешь?
   – Спасибо, ничего, – вежливо улыбнулся Кендрик.
   Следом подошел Фредди, одетый в идеально сшитые длинные брюки, свободную рубашку и свитер со шнуровкой на плече; он снисходительно протягивал деду руку.
   – Как поживаешь, дедушка? – проговорил он. Его улыбка тоже была не похожа на улыбку Малыша: улыбка была мамина, натянутая, смущенная; но внешне он на нее совсем не походил – волосы у него были темные, телосложение более крепкое; все это были черты, унаследованные со стороны семейства Брэдли.
   Фред III добродушно потряс ему руку, а потом ласково потрепал по голове:
   – Поедем кататься вместе со мной и с Шарлоттой? Мы возьмем для тебя пони у Топпингов.
   Мальчик оглянулся на маму, в глазах его читалась паника.
   – Э-э-э… Фредди немного простужен, – быстро вступилась Мэри Роуз. – Я думаю, ему лучше сегодня посидеть дома.
   – Ну ладно. – В голосе Фреда раздражение смешалось с чувством явного облегчения. Фред понимал, что дело не в легкой простуде, а в боязни верховой езды; он недолюбливал этого мальчишку и едва сдерживал себя в тех случаях, когда Фредди, соглашаясь отправиться на верховую прогулку, старался по большей части идти пешком, ведя пони в поводу, в седле сидел напряженно, был бледен от страха и резко натягивал поводья всякий раз, когда пони чуть-чуть прибавлял шагу. Шарлотта, напротив, ни капельки не боялась и скакала легким галопом рядом с дедом на своем похожем на небольшой бочонок пони, смеясь от удовольствия, когда ветер подхватывал и развевал ее волосы.
   – Шарлотта, голубушка, подойди поздоровайся с кузенами, а потом мы с тобой поедем на прогулку.
   Подбежала Шарлотта; на ней были джинсы и просторный свитер, длинные темные волосы спутались и ниспадали на плечи, а золотистые глаза, точно такие же, как у Вирджинии, весело сверкали. Фред с обожанием посмотрел на нее; этот взгляд не ускользнул от внимания Мэри Роуз. Шарлотта протянула руку:
   – Привет, Фредди. Привет, Кендрик. Очень рада вас видеть. – Ее английская интонация и манера слегка формально строить фразу звучали чрезвычайно мило. – Фредди, поехали, покатаемся, будет здорово!
   – Э-э-э… нет, у меня немного болит горло, – смущенно пробормотал Фредди. – Мама считает, что мне надо сегодня посидеть дома. Пойду поздороваюсь с бабушкой.
   – Фредди, возьми Кендрика. И смотри внимательно, чтобы он не поскользнулся на лестнице.
   – Да, мама.
   Взгляды Шарлотты и Фреда III на мгновение встретились, и в них промелькнуло полное взаимопонимание и какое-то злое удовольствие оттого, что оба они так хорошо все понимают; потом Шарлотта обратилась к Фреду:
   – Пойду переоденусь для верховой езды. Увидимся позже, тетя Мэри Роуз.
   – Кажется, она немного располнела, – приторным голосом проговорила Мэри Роуз, глядя вслед умчавшейся в дом Шарлотте.
   – Ну, она прекрасно выглядит, – возразил Фред. – Не люблю я тощих детей. Да и Вирджи в ее возрасте была кубышкой. Но она чудесный ребенок. Смелая! И жуть какая умная, – добавил он, наказывая Мэри Роуз за то, что та покрывает и тем самым укрепляет трусость Фредди. – Она умеет складывать в уме целые ряды цифр быстрее, чем я. И разбирается в балансе, понимает, что такое дебет и кредит. Потрясающе! Она еще станет когда-нибудь президентом «Прэгерса». Честное слово, станет.
   Выпрямившись, как палка, Мэри Роуз обошла его и молча направилась в дом.
 
   Малыш приехал в субботу утром на белом «мустанге», своей новой машине, которую называл своей новой любовницей и которая, как он утверждал, дала ему возможность снова почувствовать себя молодым. Ему нравилась эта шутка; ему вообще всегда нравилось ходить по острию; теперь, когда построили новую автостраду, до Хамптона можно было домчаться гораздо быстрее, да и сам процесс езды доставлял ему наслаждение. Он любил приезжать в Хамптон; каждый раз, очутившись на его широких, как-то по-особому изысканных улицах, застроенных бесконечными рядами белых, колониального стиля домов, снизив скорость и вдохнув свежий соленый воздух, он чувствовал себя так, словно родился здесь и прожил всю жизнь – хотя он и был до мозга костей городским человеком. Вот и сейчас, когда он свернул на Уотерлили-драйв и совсем медленно поехал по широкой дороге с заросшими травой обочинами, с высокими живыми изгородями вдоль нее, дружески махая рукой знакомым, которые все были одеты так, как неизменно одеваются весьма состоятельные люди, когда хотят казаться небрежными в одежде, – то ощутил, что его словно обволакивает со всех сторон теплая волна благополучия и благодушия, и почувствовал себя абсолютно счастливым и в полном смысле слова дома.
   Он свернул еще раз и поехал по длинной гравийной дороге, которая поднималась вверх и круто заворачивала к тому месту, где на берегу, высоко над морем, стояло имение Бичез; и здесь на него налетел шквал приветствий: Шарлотта с разбегу бросилась ему в объятия, Георгина обхватила его за ноги, а Вирджиния просто стояла на месте и широко улыбалась ему. Он с удовольствием отметил про себя, что выглядела она великолепно: чувствовала себя явно хорошо, смеялась, держалась без малейшего внутреннего напряжения.
   – Так рада тебя видеть, – сказала Вирджиния, здороваясь с ним за руку, когда он наконец-то постепенно высвободился из детских объятий. – Знаешь, я скучаю по тебе. А ты прекрасно выглядишь!
   Малыш улыбнулся и ответил, что он и чувствует себя тоже превосходно.
   – Как ты этого добился, Малыш? Какой-нибудь новой чудотворной диетой?
   В сознании Малыша возникло вдруг, как живое, видение этой его новой чудотворной диеты, и он с большим трудом заставил себя возвратиться в реальный мир.
   – С тебя пример беру, – проговорил он. – Бросил пить. И чувствую себя просто потрясающе.
   Вся семья в разговорах придерживалась той версии, что Вирджиния сама, добровольно перешла в разряд трезвенников. Ее это очень забавляло: она не имела бы ничего против, если бы прямо назывались истинные причины; но она понимала, что так ее родителям легче примириться со всем происшедшим, и поэтому не возражала.
   – Тебе пошло на пользу. Ты так здорово похудел. Значит, и похмелий больше не бывает?
   – Нет. Если честно, то я без них даже скучаю.
   Вирджиния рассмеялась:
   – И Мэри Роуз тоже выглядит лучше, чем раньше. Немного оттаявшей. Видимо, от тебя польза передается и ей.
   – Угу. – Он поспешил сменить тему. – А как Александр?
   – Прекрасно.
   – Доволен, что получил сына и наследника?
   – Безмерно, – улыбнулась Вирджиния. – И я тоже могу больше об этом не думать. Теперь у Хартеста есть наследник.
   – Больше рожать не будешь?
   – Нет, хватит.
   – А как с работой?
   – Потихоньку. Александру теперь не нравится, что я всю неделю живу в Лондоне, а это создает мне определенные трудности. Точнее, он не возражает против того, чтобы я сама там жила, но не позволяет мне брать с собой детей. Говорит, они должны привыкнуть к тому, что их дом в Хартесте.
   – Ну что ж, может быть, он и прав.
   – О господи, Малыш, ну почему вы, мужчины, всегда друг друга поддерживаете?!
 
   Фред III находился в потрясающей форме. Он поговаривал о том, что уже думает над торжественным приемом в честь своего ухода в отставку – а это надо будет сделать незадолго перед следующим Рождеством (Фред часто говорил о своей отставке, но потом всегда находил какую-нибудь причину, которая мешала этому). Ему ведь уже почти шестьдесят пять, а Малыш трудится на все сто процентов своих способностей. Так что банк останется в хороших руках. Вирджиния про себя отметила: всякий раз, когда Фред III заговаривал об этом, у Мэри Роуз был такой вид, словно она вот-вот испытает оргазм. Вирджиния очень жалела, что ей не с кем поделиться этим своим наблюдением.
 
   В понедельник после обеда Малыш только было позволил себе мысленно с удовольствием унестись в Нью-Йорк, как Вирджиния пригласила его прогуляться с ней вместе по берегу. Он пошел, но несколько неохотно и настороженно: видел, что сестре хочется поговорить по душам, и, понимая, насколько хорошо она его знает, боялся, что она сможет прочесть в его душе слишком многое.
   – Я и вправду без тебя скучаю. – Вирджиния взяла его за руку; они шли вдоль самой кромки воды, и ветер, гнавший соленый воздух, развевал их волосы. – В Англии у меня нет никого, с кем я могла бы поговорить так, как с тобой.
   – Что-то не верится, – полушутя возразил Малыш.
   – Нет, честное слово, это правда. Ну разве что с Катрионой, но даже и ее я бы не назвала очень уж близким мне по духу человеком.
   – Да уж, ее родной душой не назовешь, – согласился Малыш, вспоминая шумную, любящую поразглагольствовать и поизливать чувства Катриону и недоумевая, как они с Вирджинией вообще смогли подружиться, а тем более сойтись достаточно близко.
   – А с тех пор, как уехала Энджи, стало совсем плохо. При всех ее отрицательных чертах и недостатках я по ней ужасно скучаю. Мне было очень жаль, что она не смогла приехать на крестины. Насколько я понимаю, сюда она несколько раз приезжала. Маме она очень нравится. Ты с ней не встречаешься, Малыш?
   – Изредка.
   Оба замолчали.
   – Что с тобой, Малыш? – спросила вдруг Вирджиния. – Ты сам на себя не похож.
   – Да нет. Нет, ничего. Извини, Вирджиния. Просто голова настолько забита. Всякие дела, понимаешь. Меня сейчас опять запрягли, и я тащу изо всех сил. Я сейчас та курица, что несет золотые яйца. Делаю все. Не могу пока сказать, чтобы папа был мной доволен, но он уже не в такой мере недоволен, как бывало.
   – Ну что ж, – рассмеялась Вирджиния, – похоже, и Мэри Роуз тобой довольна. Выглядит она, во всяком случае, в сотню раз лучше, чем прежде.
   У Малыша возникло столь сильное желание поделиться с сестрой, что оно ощущалось почти физически, как голод.
   – Вирджи, – начал он.
   – Да, Малыш?
   – Вирджи, я… н-ну… – огромным усилием воли он заставил себя остановиться. Он же обещал себе, что никому ничего не станет рассказывать; это был своеобразный договор с самим собой. Раз никто ничего не знает, то не будет и никаких разговоров; а как бы ни любил он сестру, он все же понимал, что она может кому-нибудь разболтать. Ему, правда, было не совсем понятно кому, но ведь может! – Да нет, ничего, – проговорил он наконец, – ничего существенного. Расскажи лучше, как ты там живешь, в Англии? Как там этот парень… такой приятный, долговязый, кажется, Мартин? Который женат на твоей подружке Катрионе. Мне он нравится, он славный малый.
   – Как у нас там, в Англии, говорят.
   – Да, как у вас говорят. – Ему показалось, что сестра смотрит на него как-то странно.
 
   В тот же день, но уже ближе к вечеру, когда он помогал Мэри Роуз укладывать в машину багаж, Вирджиния предложила:
   – Малыш, давай как-нибудь на этой неделе пообедаем вместе?
   – Обязательно, – согласился он, – с удовольствием. Если только у меня будет время. Я тебе позвоню с работы. – Он понимал, что Мэри Роуз слушает их разговор и что его ответ прозвучал несколько уклончиво; и то и другое ему было неприятно.
   – Ну, если не на этой неделе, то на следующей. Я тут пробуду почти месяц. Хочу снова восстановить здесь свое дело. Есть кое-кто, с кем мне надо встретиться.
   – Н-ну… я…
   – Вирджиния, – заговорила Мэри Роуз с интонациями, типичными для классной наставницы, – Малыш в обеденное время бывает обычно очень занят. У него каждый день деловые ланчи.
   Малышу и в голову не приходило, что он сможет когда-нибудь испытать к Мэри Роуз искреннее чувство благодарности.
   – Это правда, Вирджи, – подтвердил он. Потом взглянул на ее обиженное лицо и почувствовал угрызения совести. – Но я обещаю, что позвоню и постараюсь выбрать время. А ты что, собираешься работать в Нью-Йорке? Я думал, Александр хочет, чтобы ты почаще бывала в Хартесте.
   – Да, – ответила она, – ты прав.
   И на лице у нее при этом было выражение, которое стало появляться теперь достаточно часто; Малыш не мог понять, что именно оно означает, но оно ясно показывало, что данная тема не подлежит дальнейшему обсуждению.
   Два дня спустя Вирджиния села за руль и укатила в Нью-Йорк. Она начала работать, используя пока в качестве своей базы дом на 80-й Восточной улице, и рассчитывала, что сможет заниматься там делами хоть круглые сутки. Бетси, наслаждавшаяся общением с внуками, фактически вытолкала ее из Бичеза. Фред III не собирался выходить на работу до самого конца недели, решив, что будет помогать Бетси присматривать за детьми. Он купил Шарлотте, в качестве пасхального подарка, карманный калькулятор, и теперь горел нетерпением показать ей, как он действует.
 
   Стоял один из тех ясных, ветреных, золотисто-голубых дней, для которых и создан Нью-Йорк: когда улицы внезапно заливает поток солнечного света и здания становятся светлее, веселее, не давят так, как в сером зимнем полумраке. После в высшей степени удовлетворительной встречи с одним из новых клиентов и посещения вслед за ним универмага «Ди энд Ди» Вирджиния не спеша шла по Мэдисон-авеню. В такие дни у нее всегда бывало приподнятое настроение, ей словно передавался от города заряд радости и энергии.
   Ожидая, когда можно будет перейти улицу, и равнодушно, от нечего делать глядя на снующие взад-вперед машины, она вдруг поймала себя на том, что смотрит на желтое такси, в котором видна чья-то знакомая фигура. Она видела только широкую спину и затылок со светлыми волосами, больше ничего, потому что обладатель этих спины и затылка был полностью занят тем, что целовал сидевшую с ним рядом женщину. Но вот такси дернулось вперед, мужчина со смехом откинулся на спинку сиденья, и Вирджиния смогла хорошо разглядеть его; разумеется, это был Малыш. А рядом с ним, разбросав золотистые локоны по его вытянутой вдоль спинки сиденья, полуобнимающей ее руке, смеясь и глядя на него своими зелеными глазами, сидела Энджи.
   – Малыш, мне обязательно надо срочно с тобой увидеться.
   – Вирджи, дорогая, только не сегодня.
   – Именно сегодня. Сегодня же вечером. Здесь, дома.
   – Вирджиния, я не могу. Я жутко занят. Я сейчас работаю над одной колоссальной сделкой, и у меня скопилась масса бумаг.
   – Ничего удивительного. Работать надо, а не кататься на такси. И поменьше тратить времени на все эти деловые ланчи, которые так одобряет Мэри Роуз.
   Первым чувством, которое испытал Малыш, было облегчение. Наконец-то он может говорить откровенно, не нарушая при этом заключенный с самим собой договор.
   – А-а-а… – протянул он.
   – Вот именно. Малыш, ты что, с ума сошел?
   – Вирджиния, ты не понимаешь. Ты просто не понимаешь.
   – Ну, попытайся мне объяснить. Если тебе так удобно, можешь прийти поздно, даже очень поздно. Я не возражаю.
   – Ладно. Но мне придется придумать какое-нибудь объяснение для Мэри Роуз.
   – Полагаю, – весело заявила Вирджиния, – что в этом ты уже успел неплохо напрактиковаться.
 
   Он приехал в семь вечера и сразу же налил себе изрядную порцию виски.
   – Мне казалось, ты бросил.
   – Только по хорошим дням, – ответил Малыш. Он вдруг понял, что таких дней за последнее время у него было очень много, и улыбнулся ей одновременно и сконфуженно, и счастливо. – Вирджиния, дай я все тебе объясню. Это… ну, это совсем не то, что ты думаешь.
   – Малыш, я знаю, что это такое. Это всегда одно и то же. Какой же ты дурак, Малыш. И с кем – с Энджи! Другой не нашел.
   – Ну, – он старался, чтобы голос его звучал беззаботно, – она для меня лучше всех других.
   – Честно говоря, Малыш, меня поражает она. И это после… после того, как я столько для нее сделала.
   – А может быть, – Малыш как-то странно взглянул на сестру, – именно то, что ты столько для нее сделала, как ты выражаешься, и заставило ее так поступить.
   – Не понимаю, о чем ты, Малыш.
   – Я хочу сказать, что она несколько устала от необходимости испытывать благодарность. И от того, что для нее много делают. У нее появилась возможность сделать что-то самой. Потому что… ну, потому что…
   – Потому что тебе ее захотелось?
   – Да, – ответил он с легким вызовом. – Да, потому что мне ее захотелось. Должен тебе сказать, Вирджиния, что я ее действительно обожаю.
   – Ну разумеется. Она молода, она соблазнительна, и она…
   – Красива, – закончил он. – Ты никогда мне не говорила, насколько она красива.
   – Не считала нужным об этом говорить. Да, она красива. И напрочь лишена всякой морали. Пожалуй, она даже не знает, что это вообще такое. Ну, да не в этом дело. Малыш, это же страшно опасно. Уж если тебе так необходима любовница, неужели нельзя найти такую, которая никак не была бы связана ни с кем из нашей семьи? Где-нибудь в другом городе? Ты с ума сошел! Как к этому отнесется Мэри Роуз, если узнает? А папа?!
   – Мэри Роуз от этого только выигрывает, – грустно произнес он. – Впервые за многие годы я обрел способность относиться к ней по-человечески. Я так счастлив.
   – В подобных ситуациях все так говорят.
   Он посмотрел на нее и в конце концов все-таки набрался мужества спросить о том, что ему давным-давно уже страшно хотелось узнать.
   – Вирджиния, а ты когда-нибудь… ну…
   – Господи, Малыш, не говори глупостей! – Она вспыхнула и явно рассердилась; потом зажгла сигарету. – Как я могу пойти на такой риск? Я слишком заметная в обществе фигура, моя задача – стать основательницей династии.
   – Да, но… ты хоть когда-нибудь думала об этом?
   – О да, часто, – беззаботно ответила она.
   Малыш налил себе еще виски, и Вирджиния вздохнула.
   – Вирджиния, если бы ты только знала… Я себя чувствую совсем другим человеком. Я так счастлив. Я могу работать, и как следует. Знаешь, я ее и в самом деле очень люблю, правда. Вот почему это все так важно. Она для меня не просто любовница, это не ради того, чтобы только потрахаться. Я люблю ее.
   – А как тебе кажется, она тебя любит?
   – Не знаю. Она говорит, что да.
   – Знаешь, Малыш, она очень крепенький орешек, сильно себе на уме. И до умопомрачения честолюбива. Тебе не приходило в голову, что она может просто использовать тебя?
   Малыш вдруг представил себе Энджи, сидящую совершенно голой на большой постели в той маленькой квартирке, которую он снял для нее в Гринвич-Виллидж, увидел ее глаза, ласково и нежно глядящие на него, – и ощутил столь острую неприязнь к Вирджинии, что, скажи ему кто-нибудь раньше, будто он может испытывать к сестре нечто подобное, он бы не поверил.
   – Ты просто не понимаешь, – коротко ответил он.
   – Ну что ж, попробуй мне объяснить. Давай, рассказывай, – потребовала Вирджиния.
 
   Она сразу же показалась ему потрясающей, с самого первого взгляда. И дело было не только в тонких чертах ее лица, в зеленых глазах, в водопаде золотистых волос, не в странной, дерзкой и беспечной, слегка распутной ее улыбке; и не в ее маленьком стройном теле; и даже не в том, что она как бы излучала вокруг себя секс; дело было и не в ее жесткости, смелости, привычке открыто смотреть жизни в лицо и бить ей в ответ, при необходимости, прямо меж глаз. (Она работала у одного модного молодого дизайнера, уйдя от прежнего своего покровителя, некоего мистера Стерна. Как она рассказала Малышу, с мистером Стерном она рассталась по собственной инициативе, когда миссис Стерн, с которой тот незадолго перед этим помирился и сошелся снова, стала выказывать ревность и устраивать скандалы из-за того положения, которое занимала Энджи в жизни и в фирме этого самого Стерна. «Да так или иначе, он все равно видел во мне только секретаршу, и ничего больше. А в жизни, Малыш, как я считаю, надо куда-то двигаться. По крайней мере, на том жизненном этапе, на котором я сейчас нахожусь».) Нет, наиболее неотразимым в ней для Малыша оказалась ее способность во всем отыскивать развлечение и удовольствие. Когда после того, как они в самый первый раз пообедали вместе, он предложил ей прогуляться по парку, она ответила, что предпочла бы прокатиться вокруг Центрального парка в карете; однако сидеть с ним рядом в карете не пожелала, а убедила возницу – непрерывно сетовавшего, что, если кто это увидит, он лишится своей лицензии, – разрешить ей сесть рядом с ним на козлы. Когда они в самый первый раз очутились вместе в постели, Энджи не пожелала воспользоваться для этого обычной гостиницей, где подобное в порядке вещей, а потребовала, чтобы они отправились в «Плазу» и зарегистрировались бы там у администратора как мистер и миссис Смит. Она заявила, что если Малыш осмелится проделать такую штуку, то она сделает для него все, что он захочет, – «действительно все, в полном смысле слова».
   Потом как-то она заставила его ждать на улице возле универмага «Мэйси» и сказала, что вынесет ему оттуда, не заплатив, любые три вещи, какие он попросит; в другой раз нацепила темный парик и черные очки и, когда они зашли в ресторан, сделала вид, будто не знает Малыша, будто он подсел к ней только что здесь, в ресторане; все оборачивались и смотрели на них, она даже позвала на помощь метрдотеля, и в конце концов бедняга Малыш и сам запутался, она это или не она. А тот вечер, когда она пообещала, что пойдет с ним ужинать, но только если он предварительно кое-что купит, и вручила ему список – «Ничего особенного, Малыш, я уверена, что ты проделывал все это множество раз в твоем сверхблагополучном детстве», – где, наряду с прочим, были указаны пачка «тампакс», надувная секс-кукла и два билета на порнографический фильм; или другой случай, когда она устроила соревнование: «Кто из нас придумает больше поз, в которых можно потрахаться: проигравший делает то, чего захочет победитель».
   И практически всякий раз, когда они встречались, у нее наготове была какая-нибудь новая идея, новый розыгрыш; и всякий раз он находил ее все более неотразимой и любил все сильнее.
   Но была и еще одна причина, по которой она казалась ему неотразимой: она сама считала его замечательным парнем. Девять лет супружеской жизни с Мэри Роуз начисто деморализовали Малыша; первые же девять часов романа с Энджи полностью восстановили его уверенность в себе и самооценку, дали ему возможность снова почувствовать себя умным, сильным, сексуально привлекательным и просто человеком, с которым интересно. Все это ударяло в голову, действовало опьяняюще.
   Их роман поначалу развивался очень медленно; Малыш проводил ее в небольшую гостиницу неподалеку от Грэмерси-парк, которую порекомендовала Вирджиния, пригласил на следующий вечер в бар, помог установить контакт с М. Визерли и как-то весной, в воскресенье, свозил ее на Лонг-Айленд и познакомил с Фредом и Бетси. Он видел, насколько она сексуально притягательна, и чувствовал себя из-за этого несколько стесненно – еще и потому, что совершенно очевидно был для нее не менее притягателен; однако они тогда легко и почти беззаботно профлиртовали друг с другом целый день (к раздражению, но не более чем раздражению Мэри Роуз, которая с тех самых пор стала неизменно отзываться об Энджи «эта англичан очка», причем ее ледяной тон ясно указывал, что между двумя этими словами подразумевалось еще «заурядная»). Энджи между тем занималась своими делами, устроилась в Нью-Йорке, налаживала свою новую жизнь; и в следующий раз Малыш столкнулся с ней, в самом прямом смысле слова, только осенью, во время парада на День благодарения. Малыш взял Фредди на парад – вопреки сильным возражениям Мэри Роуз, которая утверждала, что с балкона квартиры Морганов, находившейся в самом начале Парк-авеню, Фредди увидит все гораздо лучше, – но Малыш настаивал, что никакие впечатления не сравнятся с теми, что получаешь непосредственно на улице, и повел Фредди на Бродвей; они стояли в толпе на Таймс-сквер (Фредди сидел у Малыша на плечах) и, вытягивая шею, старались рассмотреть Белоснежку и семь гномов, когда чей-то голос у них за спиной произнес: «Еще шаг назад, и вы меня раздавите»; Малыш оглянулся и увидел Энджи; на ней были джинсы и клетчатая жакетка, вокруг шеи повязана красная косынка, волосы подняты вверх и завязаны «лошадиным хвостом»; она смеялась, но по глазам было видно, что и вправду побаивалась, как бы ее тут не затоптали. «Извините, пожалуйста, – проговорил Малыш и только тут узнал ее. – Энджи, это вы? Здравствуйте. Как жизнь?»