Страница:
– Я бы никогда не попросил Вирджинию бросить работу, – твердо проговорил Александр, – для нее работа исключительно важна.
– Ну и дурак, – бросил Фред. – Но это ваше дело.
– А кроме того, не думаю, что это бы что-то дало. Если подсчитать все плюсы и минусы. – Александр слегка улыбнулся. – Э-э…
– Да?
– Я, в общем-то, думал о возможности займа. Разумеется, на сугубо деловой основе.
– О господи, нет! – Фред сделал протестующий жест. – Я никак не мог бы просить банк дать взаймы такие деньги. Во всяком случае, не для того, чтобы починить крышу какого-то дома. – Он говорил так, словно Хартест был обычным садовым сараем. – Если, конечно, вы не согласитесь открыть его для посетителей. В таком случае я бы чувствовал себя несколько более уверенно.
– Ну что ж. – Александр вздохнул. – Я, разумеется, обдумаю все, что вы мне сказали.
– Да, пожалуйста. А если вам нужен покупатель того Моне, то я знаю одно очень заинтересованное лицо. – Он улыбнулся Александру, и его светло-голубые глаза зловеще сверкнули на фоне симпатичного пожилого лица. – Я бы дал вам лучшую цену, чем кто угодно другой. Можете проверить у специалистов, если захотите. Просто чтобы убедиться.
– Нет, – коротко ответил Александр, – она не продается.
В тот же самый день Мэри Роуз решила вечером пригласить Вирджинию и Александра к ужину. Момент для такого приглашения был выбран совсем неподходящий: Вирджиния пребывала в подавленном состоянии, Александр был физически и морально измучен, а Малыш – раздражен. Он изо всех сил пытался отговорить Мэри Роуз от этого намерения, однако она настояла на своем.
– Не пригласить их было бы просто невежливо, – заявила она, – а ты знаешь, как я отношусь к любым проявлениям дурного тона. И, Малыш, перестань все время хватать орешки, ты и так уже страшно растолстел!
Естественно, что за столом обсуждалось высказанное Фредом предложение.
– У меня такое чувство, – говорил Александр, – что, если только я открою Хартест для публики, я умру.
– Но почему? Что в этом такого плохого? – Вирджиния явно склонялась к принятию этой идеи. – Хартест от этого не испортится, останется таким же прекрасным. Посмотри на Бленхейм. На Больё. На замок Говард. Они же не стали хуже.
– Боже, Вирджиния, мне просто странно слышать от тебя нечто подобное. – Мэри Роуз проговорила это так, словно Вирджиния предлагала превратить Хартест по меньшей мере в публичный дом. – Стоит только открыть такое место для публики, и оно сразу же теряет душу.
– Мэри Роуз, при всем моем к тебе уважении думаю, что в этих делах я разбираюсь лучше. Я все-таки, знаешь ли, сама живу в Англии.
– Время от времени, – заметила Мэри Роуз с самой ледяной из всех своих улыбок. – Когда я работала над книгой об искусстве и архитектурном наследии XVIII века, то получила возможность побывать во многих английских домах. И у меня осталось такое впечатление, что только те из них, которые все еще в частных руках, сохранили присущий им дух, какую-то таинственность, собственную атмосферу, ощущение, что о них заботятся; а из таких мест, как Бленхейм, все это ушло начисто. Конечно, все это трудноуловимые вещи…
– Трудноуловимым по счетам не расплатишься, – хмыкнул Малыш. Он уже крепко набрался.
– Платить по счетам – это еще не все в жизни, – заметил Александр.
– Мне казалось, что ты сюда приехал именно из-за этой проблемы, – возразил Малыш.
– По крайней мере, это позволило бы привести в порядок дом, – быстро вмешалась Вирджиния. – Если бы ты… если бы мы открыли его для посещений. Мне всегда казалось, что самое главное для тебя – сохранность дома.
– А для тебя оно что такое? – Вирджиния ощутила вдруг прилив сильной и слепой ярости. – Я понимаю, что это красивейший дом, что им очень приятно владеть, что еще лучше было бы и передать его по наследству твоим детям. Я понимаю, что все это для тебя очень важно. Но что изменится, если позволить людям осматривать дом и брать с них за это какую-то плату? На мой взгляд, так даже наоборот: сможешь похвастать своим домом, тебе это должно быть по душе.
– Иногда мне кажется, – медленно проговорил Александр, – что ты ревнуешь меня к Хартесту. Ревнуешь к тем чувствам, какие я к нему испытываю. Другого объяснения твоему отношению я просто не вижу.
Вирджиния, вся красная от злости, молча смотрела на него.
– Мэри Роуз, – поспешно обратился к жене Малыш, – не перейти ли нам в гостиную и не выпить ли кофе? А то уже довольно поздно.
На следующий день Александр улетел назад в Англию. Вирджиния задержалась, чтобы уладить некоторые проблемы, возникшие при осуществлении одного из ее проектов, но за два дня до начала пасхальных каникул тоже отправилась домой. Своим она сказала, что обещала Александру и детям провести Пасху вместе с ними.
В аэропорту Хитроу ее встречал Гарольд Тэллоу.
– Тэллоу, вы?! Я думала, что приедет муж. Может быть, даже с детьми.
– Шарлотта и Макс в машине, мадам, вместе с Няней. У меня для вас письмо от лорда Кейтерхэма.
– Письмо? Боже милостивый, какие формальности! Погодите минутку, Тэллоу, дайте я его прочту.
Она молча прочла письмо. Тэллоу, внимательно наблюдавший за ней, увидел, как вначале шея, потом лицо ее залились краской, а затем, спустя несколько мгновений, она вдруг сильно побледнела. Потом улыбнулась ему, быстро и весело.
– Ну вот и все, можем идти. Посмотрим на ребят. Надеюсь, с ними все в порядке?
– В полном порядке, ваша светлость.
Они подошли к машине; Макс выскочил из нее и бросился к Вирджинии, чуть не сбив ее с ног.
– Мамочка, мамочка, ты такая красивая, что ты мне привезла?
Он всегда задавал этот вопрос, и всегда Вирджиния при этих словах не могла удержаться от смеха.
– Стетсон, Макс, вот что я тебе привезла, настоящую ковбойскую шляпу, какие носят в Техасе, и такую большую, что в нее целое ведро вылить можно. Шарлотта, дорогая моя, ты так подросла! И постройнела! Я тебе говорила, что так и будет. Ты настоящая красавица. Вот только боюсь, джинсы, которые я тебе купила, окажутся теперь слишком коротки. И слишком свободны. Но не расстраивайся, все бы неприятности были такими, как эта. Поцелуй меня. Няня, здравствуйте, как ваши дела?
– Очень хорошо, спасибо, мадам, – ответила Няня. – Тут у нас, правда, было довольно холодно, но с Максом все в порядке.
– Вот и хорошо, – сказала Вирджиния, как всегда несколько сбитая с толку непоследовательностью Няниных высказываний и не успевшая еще решить, на какую часть этих высказываний необходимо отвечать. – Мне так не терпится оказаться наконец дома! Мы больше часа кружились над Хитроу, нас все никак не сажали. Надеюсь, вам не пришлось дожидаться все это время в аэропорту?
– Мы звонили в справочную, ваша светлость, – пояснил Тэллоу. – И нам сказали, что рейс опаздывает.
Шарлотта критически оглядела Вирджинию:
– Мамочка, ты страшно похудела. И выглядишь очень усталой.
– Да будет мне позволено заметить, вы жжете свечу с обоих концов, – сурово проговорила Няня. – Как и его светлость.
– Возможно, и так, – согласилась Вирджиния. – Но, слава богу, теперь я уже дома. А лорд Кейтерхэм, как я понимаю, в отъезде?
– Да, мадам. – Лицо Няни оставалось совершенно бесстрастным. – Он вчера уехал навестить свою мать.
– И взял Георгину с собой?
– Да, мадам, совершенно верно.
– Мамочка, правда это все очень странно? За все эти годы бабушка ни разу никого из нас не видела, и вдруг она ни с того ни с сего звонит и заявляет, что хочет увидеть Георгину. А… – Шарлотта выдержала некоторую паузу, чтобы слова ее произвели наибольший эффект, – а Макс и я поедем к ней на следующей неделе. Ты разве не знала об этом?
– Нет, – ответила Вирджиния. – Нет, не знала. – Она вдруг покачнулась и прислонилась головой к стеклу; Няня пристально посмотрела на нее.
– Вы себя хорошо чувствуете, мадам? Это разница во времени или что-то другое?
– Разница во времени, Няня. Да, скорее всего, из-за этого. Не беспокойтесь. Шарлотта, а когда это все произошло? Когда пришло приглашение от бабушки приехать к ней в гости?
– Папа звонил сегодня утром. Он сказал, что ей так понравилась Георгина, что она захотела познакомиться со мной и Максом тоже. Я просто сгораю от нетерпения скорее туда попасть. Ты знаешь, она живет в замке, в самом настоящем, с башнями!
– Как интересно! Ну что ж, буду затаив дыхание ждать ваших рассказов обо всем. Но вы ведь несколько дней еще со мной пробудете, да?
– Ну… в общем-то, да. Меня пригласили на выходные погостить у Джоанны Лейвенхэм. Ничего, если я поеду? Папа сказал, что можно. А Макс останется здесь.
– Поезжай, – автоматически проговорила Вирджиния. Она чувствовала, что у нее начинает раскалываться голова.
Пасха без детей проходила уныло. Дом казался слишком огромным и молчаливым. Вирджиния бродила по нему, пытаясь найти какое-нибудь занятие и всеми силами поддерживая в себе бодрое настроение. В конце концов, это ведь всего несколько дней, уговаривала она себя. И потом, она-то сама уезжала от них так часто. Нельзя же требовать, чтобы они постоянно сидели на месте и дожидались, когда она появится.
В понедельник позвонила Георгина:
– Мамочка! Здесь так чудесно! И бабушка очень симпатичная, совсем не такая, какой мы ее себе представляли. Она довольно молодо выглядит, и знаешь еще что? Ни за что не догадаешься! Она приготовила каждому из нас пони! А вчера мы в ее лесу искали пасхальные яйца, с собаками! Это какая-то охотничья помесь, они не очень красивые, но зато такие умные! А одна сучка только что ощенилась, и бабушка говорит, что я могу взять себе щенка. А завтра мы пойдем ловить рыбу. Погоди, Макс хочет с тобой поговорить. – В трубке послышались оживленное хихиканье и смех. – Мамочка, извини, он не хочет, его позвала бабушкина повариха, он ей будет помогать готовить ужин. Ой, здесь так прекрасно! Как жаль, что мы раньше сюда не приезжали. До свиданья, мамочка, увидимся на следующей неделе.
– Мамочка? Это Шарлотта. Здесь просто великолепно. Бабушка очень, очень приятный человек. У меня очень симпатичная комната, с видом на озеро, и громаднейшая кровать. Послушай, ты не будешь возражать, если мы тут останемся еще на недельку? Дело в том, что бабушка устраивает в этот уик-энд, как она говорит, небольшое веселье и приглашает массу народа, будет много ребят моего возраста, и это все должно быть очень интересно. Ты ведь не возражаешь, правда? Папа передает тебе привет. Нет, сейчас его нет дома, он ловит рыбу. Оказывается, он очень здорово умеет это делать.
– Вирджиния? Как твои дела? Ты там себя не очень одиноко чувствуешь? Ну и хорошо. Да, кажется, им здесь понравилось. И с мамой у них установились прекрасные отношения. Она говорит, что ей надо было пригласить их уже давным-давно. Что? Нет, мне кажется, она еще не готова с тобой познакомиться. Не торопи ее, все придет в свое время. Да, послушай, прости меня, ради бога, я совершенно забыл: в тот день, когда ты должна была вернуться, звонила некая миссис Уард. Она сказала, что это не срочно, но она хотела бы обсудить с тобой вопрос о коврах. Согласишься ты или нет с какой-то ее идеей. Извини, пожалуйста, что я тебе не передал. Но она, наверное, уже сама тебе позвонила. Что, не звонила? Ну, тогда позвони сама. Прости, мне очень жаль, что так вышло. Да, у меня все в порядке. Ну конечно, беспокоюсь. Страшно беспокоюсь. Очень жаль, что твой отец не хочет помочь. Что? Извини, Вирджиния, но мне это не кажется помощью. Да, я понимаю, что повлиять на него ты никак не можешь. Ты мне постоянно об этом говоришь. Боюсь, что я себя во всем этом деле чувствую очень одиноким. Послушай, мне надо идти. До свидания, Вирджиния. До встречи.
Никогда еще он не разговаривал с ней так холодно и отчужденно.
Когда Вирджиния позвонила Сюзанне Уард, та тоже разговаривала с ней очень холодно.
– Извините, Вирджиния, но я не могла дожидаться. По-моему, я совершенно ясно дала понять тому, с кем тогда говорила, что мое дело не терпит отлагательства.
Вот сука высокомерная, подумала Вирджиния. Ясно же, что ничего она не «дала понять», Александр всегда крайне аккуратно и точно, до малейших подробностей, передавал все, что ему говорили.
– Так вот, мне пришлось действовать самой, я купила ковры и теперь, все тщательно взвесив, вижу, что они не совсем в тон той окраске стен, которую вы предложили. Поэтому я решила перекрасить их немного поярче, но теперь меня не устраивает и ткань, которую вы выбрали для штор. Весьма сожалею, но таковы дела. Я же вас предупреждала с самого начала, что чрезвычайно тороплюсь и хочу, чтобы все было сделано быстро.
– Мне очень жаль, что так получилось, – ответила Вирджиния с большим смирением в голосе, чем, по-видимому, этого требовали обстоятельства.
Она положила трубку и отправилась на прогулку. Гуляла долго, но удовольствия почти не получала: Александр увез с собой даже собак.
Потом она пообедала, попозже выпила чаю; и то и другое – в полном одиночестве. Именно в такие моменты ее обычно сильнее всего тянуло выпить. Вирджиния поехала в расположенную неподалеку деревушку и купила там шоколадные конфеты и французские сигареты. Когда она впадала в мрачное расположение, ей бывало нужно и то и другое.
Она решила поговорить с Катрионой Данбар. Катриона уже на протяжении нескольких месяцев не раз подступалась к ней с предложением войти в состав подготовительного комитета благотворительного бала в пользу инвалидов; Александр тоже настоятельно советовал ей сделать это, однако она тогда сказала ему, что у нее нет времени. «Время у тебя бы нашлось, если бы ты почаще тут бывала». Но сейчас вдруг даже такая перспектива показалась Вирджинии привлекательной. По крайней мере, это дало бы ей повод съездить повидаться с Катрионой, возможно даже пообедать с ней вместе.
– А, Вирджиния. Привет. – Голос Катрионы был суховат и сдержан.
– Привет, Катриона. Как дела?
– Спасибо, Вирджиния, все просто превосходно.
– Э-э… Катриона, я звоню насчет этого бала в пользу инвалидов.
– Да… А что?
Голос ее звучал очень холодно. Неужели же я ее тогда так допекла своими отказами, подумала Вирджиния.
– Знаешь, Катриона, если еще не слишком поздно, я бы очень хотела…
– Вирджиния, я страшно сожалею, но уже поздно. Мы ведь не можем ждать до бесконечности: бал же назначен на сентябрь. К нам в комитет вошла Дженнифер Комптон Смит.
– А-а-а. Ну что ж, я понимаю. Если я чем-нибудь могу быть полезной…
– Да, большое спасибо, Вирджиния. Очень мило с твоей стороны. Послушай, извини, я спешу, мы с Мартином идем сейчас на бега.
– А я не могла бы… – «…пойти вместе с вами?» – чуть было не произнесла Вирджиния, которой вдруг страшно захотелось оказаться хоть в каком-нибудь обществе; немного странное и дурацкое желание, конечно; но она вовремя сдержалась и оборвала фразу на полуслове. Не так уж плохо она себя чувствует и в одиночестве, и к тому же Катриона явно настроена отнюдь не дружелюбно. Видимо, в свое время Вирджиния не поняла, что ответ насчет этого проклятого комитета надо дать к определенному сроку, и к тому же она была уверена, что обещала Катрионе ответить сразу после Пасхи. О господи, женщины, которые забивают свою жизнь всяческой чепухой, положительно несносны!
– Извини, Вирджиния. Я должна бежать.
– Счастливо, Катриона.
Вирджиния медленно опустила на место телефонную трубку. Глупая стерва! Устраивает сцены неизвестно из-за чего. Ну и пожалуйста, пусть там у них всем занимается эта Дженнифер Комптон Смит! Слава богу, у нее самой есть пока еще собственная работа. Она решила съездить на денек в Лондон, походить по магазинам, кое с кем повидаться. На одном из коктейлей, как раз перед последней поездкой в Нью-Йорк, они с Александром познакомились с женщиной по имени Энн Лайгон, владелицей компании недвижимости, которая пригласила Вирджинию отделать в одном из ее новых зданий в Сити показательную квартиру. Это была очень многообещающая работа, которая обеспечила бы ей еще большую известность, и Вирджиния отнеслась к приглашению с энтузиазмом. Она сделала предварительные наброски, причем в совершенно новом для себя ключе, в самом современном, подчеркнуто техницистском стиле, в черно-белых тонах, с массой плексигласа и нержавеющей стали; Энн Лайгон понравились эти эскизы, и она дала добро на их осуществление; вот ей-то и решила позвонить сейчас Вирджиния.
– Энн? Это Вирджиния Кейтерхэм. Послушайте, я сегодня в Лондоне, и у меня появились кое-какие новые идеи; мне бы очень хотелось заглянуть к вам и посоветоваться. Вам это было бы не слишком неудобно?
– Вирджиния, я сегодня очень занята. – Голос Энн Лайгон звучал вежливо, но сдержанно.
– Да, я понимаю, что вы не можете ради меня все бросить. – Вирджиния старалась говорить легко и непринужденно, чтобы подавить возникшее у нее внутри и постепенно нараставшее ощущение сдавливающего холода. – Я могла бы приехать завтра или даже в пятницу.
– Послушайте, Вирджиния, мне очень жаль, но боюсь, что на этот раз ничего не получится. – Энн казалась смущенной. – Я действительно сожалею, но у меня сейчас масса неотложнейших дел. Я думала встретиться с вами, но где-то позже. Не на этой неделе.
– Хорошо. – Вирджиния уже больше даже не старалась придать своему голосу жизнерадостность и скрыть охватившее ее уныние. – Хорошо. До свидания, Энн.
– До свидания, Вирджиния. – Голос Энн Лайгон звучал с явным облегчением.
Вирджиния отправилась в Лондон и потратила кучу денег на новую норковую шубку.
Если Александру не хватает шести миллионов, то тремя тысячами больше или меньше – невелика разница.
В ее отсутствие звонила Шарлотта и попросила, чтобы мама перезвонила ей, оставив бабушкин телефон. Вирджиния никогда прежде не набирала этот номер, и ее охватил какой-то суеверный страх. Она только надеялась, что к телефону подойдет не мать Александра. Это было бы просто кошмаром, ей бы пришлось повесить трубку, и все. Вирджиния вдруг почувствовала, что почему-то вся мелко дрожит. Не набрав номер до конца, быстро положила трубку и закурила. С сигаретой она почувствовала себя лучше. Снова набрала номер. Ответил мужской голос с сильным шотландским акцентом:
– Замок Кинлох.
– Доброе утро. Пожалуйста, попросите леди Шарлотту Уэллес.
– Позвольте узнать, кто ее спрашивает?
– Леди Кейтерхэм. Ее мать.
– Одну минутку, леди Кейтерхэм.
Она ждала, постукивая пальцами по столу и оглядывая комнату, как бы заново открывая ее для себя, внимательно изучая богатую лепнину карнизов, идеальные линии камина; иногда, хотя и очень редко, она была способна понять, почему Александр так любит этот дом. Надо будет помочь ему справиться со всеми этими трудностями, да и вообще больше помогать ему. В последнее время она мало что для него делала, надо признать честно.
– Леди Кейтерхэм?
– Да? – Вирджиния не ожидала, что ответит не Шарлотта, а кто-то другой.
– Леди Кейтерхэм, я сожалею, но дети уже уехали.
– Уехали? – Странно, в этом слове ей почудилось что-то угрожающее. Вирджиния поняла, что впадает в совершенно нелогичную, бессмысленную панику. – Что значит уехали?
– Видите ли, леди Кейтерхэм, они уехали на два или три дня. Лорд Кейтерхэм и леди Кейтерхэм-старшая повезли их на острова. Они должны возвратиться в субботу.
– Ах вот как. Понимаю. Видимо… видимо, дочь мне позвонила именно для того, чтобы об этом сказать.
– Да, ваша светлость, я так полагаю. – Голос звучал успокаивающе, но как-то снисходительно. Вирджиния почувствовала раздражение.
– Ну что ж, когда вернутся, передайте им, пожалуйста, что я звонила.
– Да, леди Кейтерхэм. Разумеется.
Она положила трубку, ощущая, как у нее словно мороз пробегает по коже. Такое впечатление, что от нее все вдруг отвернулись, бросили ее. Потом она встряхнулась. Чепуха. Дней через пять они все вернутся и будут снова дома. Надо пойти и просто заварить себе крепкого кофе. Очень крепкого. Она закурила французскую сигарету, спустилась вниз, в холл, и направилась к двери на кухню.
В общем-то, по-настоящему помочь ей могло на самом деле только одно. Всю оставшуюся часть дня Вирджиния слонялась по дому, курила, пила кофе, съела целую коробку шоколадных конфет; и в конце концов ей не осталось ничего иного, кроме как поступить самым очевиднейшим образом. Выпить. Только одну рюмку. Всего одну. Чтобы облегчить ощущение боли, обиды, одиночества.
Какая кошмарная неделя! Все, ну абсолютно все пошло не так. Дети уехали и явно угодили там под влияние бабушки; клиентка раздражена; заказ от Энн Лайгон сорвался; даже дружба с Катрионой оказалась под угрозой. Ужасно. Ужасно. И за всем этим, на заднем плане, в глубине постоянно грызущий жуткий страх из-за Хартеста, из-за отсутствия денег, из-за того, что Александр страшно несчастен и потому отдаляется от нее, становится каким-то чужим и враждебным. И не к кому, совершенно не к кому обратиться за помощью. Только… только к выпивке. Вот тот единственный друг, который никогда не изменял ей. Эта мысль вытеснила у нее из сознания все, она не могла думать ни о чем другом. Этот друг способен успокоить, приласкать, утешить ее, снять боль, притупить чувство беспокойства. Он так доступен и ничего не требует для себя в ответ.
Красное вино, вот что ей нужно. Шампанское недостаточно холодное, и, кроме того, она не сможет удержаться и ограничить себя одним бокалом: раз уж откроет бутылку шампанского, придется ее допивать, иначе пропадет. А красное вино можно будет снова заткнуть пробкой и растянуть до завтра, до ужина. Она достала бутылку кларета, зажала ее под мышкой и тихонько поднялась наверх. Штопор она возьмет в кабинете Александра, там их сколько угодно.
В кабинете было холодно, комната выглядела до отвращения прибранной и потому какой-то обезличенной. Такое впечатление, будто никто никогда в жизни ею не пользовался. Вирджиния взяла с подноса штопор, дошла по коридору до своей комнаты, вошла и заперла за собой дверь.
Теперь она уже больше не думала о том, что дети уехали без нее; ее не волновало, не растеряет ли она всех своих клиентов. Теперь она испытывала радостное возбуждение, даже подъем. Чувствовала себя так, словно должна вот-вот встретиться с давно потерянным любовником. Ну пусть не любовником. С другом. Сердце у нее билось сильно и учащенно. Она уселась на кровати, раскупорила бутылку и налила чуть-чуть вина в стакан, который взяла из ванной. Посидела так некоторое время, рассматривая вино, думая, чего-то выжидая. Потом подняла стакан и тихонько, задумчиво пригубила из него самую малость.
Когда дети и Александр, промчавшись на «даймлере» по Большой аллее, остановились возле дома, на ступеньках лестницы их встречала Вирджиния, и в глазах ее стояли слезы счастья. Она едва держалась на ногах.
Проводив потом Шарлотту и Георгину в школу – Георгина храбро отправилась в интернат на первый в своей жизни семестр, – распрощавшись с ними и уступив предложению Александра, что он сам отвезет детей, а она сможет остаться дома и немного поработать, Вирджиния поднялась к себе наверх и напилась до бесчувствия.
Потом и Макс тоже уехал в школу в Мальборо, в первую подготовительную группу; на прощание он обнял мать у ворот и сказал: «Скоро я тоже буду в интернат ездить, скорее бы уж»; а она отправилась в Лондон, в дом на Итон-плейс, и там двенадцать часов подряд пила, а потом на протяжении следующих полусуток пыталась протрезвиться. Потом снова двенадцать часов пьянства и двенадцать – отрезвления. И снова, и снова.
В конце концов приехал Александр, он и обнаружил ее в соответствующем состоянии; посмотрев на нее странным, одновременно и грустным и любящим взглядом, он проговорил:
– Поехали, дорогая. Давай я отвезу тебя домой.
Затем опять был курс лечения, короткое пребывание в клинике и возвращение домой – на этот раз, как она надеялась, окончательное, – но когда Александру пришлось ненадолго уехать, чтобы встретиться с несколькими людьми и провести переговоры о судьбе Хартеста, вокруг снова наступила тишина и Вирджиния снова почувствовала себя такой одинокой, до ужаса одинокой – и опять напилась.
Как раз когда она была в этом беспробудно пьяном состоянии, позвонил Малыш; позвонить его просил Александр, сказавший, что звонок приободрит ее, что она сильно скучает без брата и что она остается одна; рыдая от счастья, Вирджиния бормотала в телефон что-то нечленораздельное и даже не обратила внимания на то, что на другом конце провода Малыш вдруг как-то странно затих, а потом довольно неожиданно попрощался с нею.
Александр пребывал в постоянном беспокойстве, мысли его были непрерывно заняты Хартестом и поиском денег; в конце концов он даже заявил, что, может быть, согласится открыть имение для посетителей. Никто и никогда не сможет убедить его в том, сказал он, что такое решение правильное; но, похоже, ничего другого уже не остается. Вирджиния предложила продать все ее акции, но он ответил, что это не имеет никакого смысла:
– Этих денег даже на окраску одних только стен не хватит.
– Ну и дурак, – бросил Фред. – Но это ваше дело.
– А кроме того, не думаю, что это бы что-то дало. Если подсчитать все плюсы и минусы. – Александр слегка улыбнулся. – Э-э…
– Да?
– Я, в общем-то, думал о возможности займа. Разумеется, на сугубо деловой основе.
– О господи, нет! – Фред сделал протестующий жест. – Я никак не мог бы просить банк дать взаймы такие деньги. Во всяком случае, не для того, чтобы починить крышу какого-то дома. – Он говорил так, словно Хартест был обычным садовым сараем. – Если, конечно, вы не согласитесь открыть его для посетителей. В таком случае я бы чувствовал себя несколько более уверенно.
– Ну что ж. – Александр вздохнул. – Я, разумеется, обдумаю все, что вы мне сказали.
– Да, пожалуйста. А если вам нужен покупатель того Моне, то я знаю одно очень заинтересованное лицо. – Он улыбнулся Александру, и его светло-голубые глаза зловеще сверкнули на фоне симпатичного пожилого лица. – Я бы дал вам лучшую цену, чем кто угодно другой. Можете проверить у специалистов, если захотите. Просто чтобы убедиться.
– Нет, – коротко ответил Александр, – она не продается.
В тот же самый день Мэри Роуз решила вечером пригласить Вирджинию и Александра к ужину. Момент для такого приглашения был выбран совсем неподходящий: Вирджиния пребывала в подавленном состоянии, Александр был физически и морально измучен, а Малыш – раздражен. Он изо всех сил пытался отговорить Мэри Роуз от этого намерения, однако она настояла на своем.
– Не пригласить их было бы просто невежливо, – заявила она, – а ты знаешь, как я отношусь к любым проявлениям дурного тона. И, Малыш, перестань все время хватать орешки, ты и так уже страшно растолстел!
Естественно, что за столом обсуждалось высказанное Фредом предложение.
– У меня такое чувство, – говорил Александр, – что, если только я открою Хартест для публики, я умру.
– Но почему? Что в этом такого плохого? – Вирджиния явно склонялась к принятию этой идеи. – Хартест от этого не испортится, останется таким же прекрасным. Посмотри на Бленхейм. На Больё. На замок Говард. Они же не стали хуже.
– Боже, Вирджиния, мне просто странно слышать от тебя нечто подобное. – Мэри Роуз проговорила это так, словно Вирджиния предлагала превратить Хартест по меньшей мере в публичный дом. – Стоит только открыть такое место для публики, и оно сразу же теряет душу.
– Мэри Роуз, при всем моем к тебе уважении думаю, что в этих делах я разбираюсь лучше. Я все-таки, знаешь ли, сама живу в Англии.
– Время от времени, – заметила Мэри Роуз с самой ледяной из всех своих улыбок. – Когда я работала над книгой об искусстве и архитектурном наследии XVIII века, то получила возможность побывать во многих английских домах. И у меня осталось такое впечатление, что только те из них, которые все еще в частных руках, сохранили присущий им дух, какую-то таинственность, собственную атмосферу, ощущение, что о них заботятся; а из таких мест, как Бленхейм, все это ушло начисто. Конечно, все это трудноуловимые вещи…
– Трудноуловимым по счетам не расплатишься, – хмыкнул Малыш. Он уже крепко набрался.
– Платить по счетам – это еще не все в жизни, – заметил Александр.
– Мне казалось, что ты сюда приехал именно из-за этой проблемы, – возразил Малыш.
– По крайней мере, это позволило бы привести в порядок дом, – быстро вмешалась Вирджиния. – Если бы ты… если бы мы открыли его для посещений. Мне всегда казалось, что самое главное для тебя – сохранность дома.
* * *
– Ты что, и в самом деле ничего не понимаешь? – произнес Александр, и в глазах его появилась такая из самой глубины идущая мрачность, что Вирджиния даже вздрогнула. – Похоже, что не понимаешь. Для тебя Хартест – просто место, дом и земля вокруг него.– А для тебя оно что такое? – Вирджиния ощутила вдруг прилив сильной и слепой ярости. – Я понимаю, что это красивейший дом, что им очень приятно владеть, что еще лучше было бы и передать его по наследству твоим детям. Я понимаю, что все это для тебя очень важно. Но что изменится, если позволить людям осматривать дом и брать с них за это какую-то плату? На мой взгляд, так даже наоборот: сможешь похвастать своим домом, тебе это должно быть по душе.
– Иногда мне кажется, – медленно проговорил Александр, – что ты ревнуешь меня к Хартесту. Ревнуешь к тем чувствам, какие я к нему испытываю. Другого объяснения твоему отношению я просто не вижу.
Вирджиния, вся красная от злости, молча смотрела на него.
– Мэри Роуз, – поспешно обратился к жене Малыш, – не перейти ли нам в гостиную и не выпить ли кофе? А то уже довольно поздно.
На следующий день Александр улетел назад в Англию. Вирджиния задержалась, чтобы уладить некоторые проблемы, возникшие при осуществлении одного из ее проектов, но за два дня до начала пасхальных каникул тоже отправилась домой. Своим она сказала, что обещала Александру и детям провести Пасху вместе с ними.
В аэропорту Хитроу ее встречал Гарольд Тэллоу.
– Тэллоу, вы?! Я думала, что приедет муж. Может быть, даже с детьми.
– Шарлотта и Макс в машине, мадам, вместе с Няней. У меня для вас письмо от лорда Кейтерхэма.
– Письмо? Боже милостивый, какие формальности! Погодите минутку, Тэллоу, дайте я его прочту.
Она молча прочла письмо. Тэллоу, внимательно наблюдавший за ней, увидел, как вначале шея, потом лицо ее залились краской, а затем, спустя несколько мгновений, она вдруг сильно побледнела. Потом улыбнулась ему, быстро и весело.
– Ну вот и все, можем идти. Посмотрим на ребят. Надеюсь, с ними все в порядке?
– В полном порядке, ваша светлость.
Они подошли к машине; Макс выскочил из нее и бросился к Вирджинии, чуть не сбив ее с ног.
– Мамочка, мамочка, ты такая красивая, что ты мне привезла?
Он всегда задавал этот вопрос, и всегда Вирджиния при этих словах не могла удержаться от смеха.
– Стетсон, Макс, вот что я тебе привезла, настоящую ковбойскую шляпу, какие носят в Техасе, и такую большую, что в нее целое ведро вылить можно. Шарлотта, дорогая моя, ты так подросла! И постройнела! Я тебе говорила, что так и будет. Ты настоящая красавица. Вот только боюсь, джинсы, которые я тебе купила, окажутся теперь слишком коротки. И слишком свободны. Но не расстраивайся, все бы неприятности были такими, как эта. Поцелуй меня. Няня, здравствуйте, как ваши дела?
– Очень хорошо, спасибо, мадам, – ответила Няня. – Тут у нас, правда, было довольно холодно, но с Максом все в порядке.
– Вот и хорошо, – сказала Вирджиния, как всегда несколько сбитая с толку непоследовательностью Няниных высказываний и не успевшая еще решить, на какую часть этих высказываний необходимо отвечать. – Мне так не терпится оказаться наконец дома! Мы больше часа кружились над Хитроу, нас все никак не сажали. Надеюсь, вам не пришлось дожидаться все это время в аэропорту?
– Мы звонили в справочную, ваша светлость, – пояснил Тэллоу. – И нам сказали, что рейс опаздывает.
Шарлотта критически оглядела Вирджинию:
– Мамочка, ты страшно похудела. И выглядишь очень усталой.
– Да будет мне позволено заметить, вы жжете свечу с обоих концов, – сурово проговорила Няня. – Как и его светлость.
– Возможно, и так, – согласилась Вирджиния. – Но, слава богу, теперь я уже дома. А лорд Кейтерхэм, как я понимаю, в отъезде?
– Да, мадам. – Лицо Няни оставалось совершенно бесстрастным. – Он вчера уехал навестить свою мать.
– И взял Георгину с собой?
– Да, мадам, совершенно верно.
– Мамочка, правда это все очень странно? За все эти годы бабушка ни разу никого из нас не видела, и вдруг она ни с того ни с сего звонит и заявляет, что хочет увидеть Георгину. А… – Шарлотта выдержала некоторую паузу, чтобы слова ее произвели наибольший эффект, – а Макс и я поедем к ней на следующей неделе. Ты разве не знала об этом?
– Нет, – ответила Вирджиния. – Нет, не знала. – Она вдруг покачнулась и прислонилась головой к стеклу; Няня пристально посмотрела на нее.
– Вы себя хорошо чувствуете, мадам? Это разница во времени или что-то другое?
– Разница во времени, Няня. Да, скорее всего, из-за этого. Не беспокойтесь. Шарлотта, а когда это все произошло? Когда пришло приглашение от бабушки приехать к ней в гости?
– Папа звонил сегодня утром. Он сказал, что ей так понравилась Георгина, что она захотела познакомиться со мной и Максом тоже. Я просто сгораю от нетерпения скорее туда попасть. Ты знаешь, она живет в замке, в самом настоящем, с башнями!
– Как интересно! Ну что ж, буду затаив дыхание ждать ваших рассказов обо всем. Но вы ведь несколько дней еще со мной пробудете, да?
– Ну… в общем-то, да. Меня пригласили на выходные погостить у Джоанны Лейвенхэм. Ничего, если я поеду? Папа сказал, что можно. А Макс останется здесь.
– Поезжай, – автоматически проговорила Вирджиния. Она чувствовала, что у нее начинает раскалываться голова.
Пасха без детей проходила уныло. Дом казался слишком огромным и молчаливым. Вирджиния бродила по нему, пытаясь найти какое-нибудь занятие и всеми силами поддерживая в себе бодрое настроение. В конце концов, это ведь всего несколько дней, уговаривала она себя. И потом, она-то сама уезжала от них так часто. Нельзя же требовать, чтобы они постоянно сидели на месте и дожидались, когда она появится.
В понедельник позвонила Георгина:
– Мамочка! Здесь так чудесно! И бабушка очень симпатичная, совсем не такая, какой мы ее себе представляли. Она довольно молодо выглядит, и знаешь еще что? Ни за что не догадаешься! Она приготовила каждому из нас пони! А вчера мы в ее лесу искали пасхальные яйца, с собаками! Это какая-то охотничья помесь, они не очень красивые, но зато такие умные! А одна сучка только что ощенилась, и бабушка говорит, что я могу взять себе щенка. А завтра мы пойдем ловить рыбу. Погоди, Макс хочет с тобой поговорить. – В трубке послышались оживленное хихиканье и смех. – Мамочка, извини, он не хочет, его позвала бабушкина повариха, он ей будет помогать готовить ужин. Ой, здесь так прекрасно! Как жаль, что мы раньше сюда не приезжали. До свиданья, мамочка, увидимся на следующей неделе.
– Мамочка? Это Шарлотта. Здесь просто великолепно. Бабушка очень, очень приятный человек. У меня очень симпатичная комната, с видом на озеро, и громаднейшая кровать. Послушай, ты не будешь возражать, если мы тут останемся еще на недельку? Дело в том, что бабушка устраивает в этот уик-энд, как она говорит, небольшое веселье и приглашает массу народа, будет много ребят моего возраста, и это все должно быть очень интересно. Ты ведь не возражаешь, правда? Папа передает тебе привет. Нет, сейчас его нет дома, он ловит рыбу. Оказывается, он очень здорово умеет это делать.
– Вирджиния? Как твои дела? Ты там себя не очень одиноко чувствуешь? Ну и хорошо. Да, кажется, им здесь понравилось. И с мамой у них установились прекрасные отношения. Она говорит, что ей надо было пригласить их уже давным-давно. Что? Нет, мне кажется, она еще не готова с тобой познакомиться. Не торопи ее, все придет в свое время. Да, послушай, прости меня, ради бога, я совершенно забыл: в тот день, когда ты должна была вернуться, звонила некая миссис Уард. Она сказала, что это не срочно, но она хотела бы обсудить с тобой вопрос о коврах. Согласишься ты или нет с какой-то ее идеей. Извини, пожалуйста, что я тебе не передал. Но она, наверное, уже сама тебе позвонила. Что, не звонила? Ну, тогда позвони сама. Прости, мне очень жаль, что так вышло. Да, у меня все в порядке. Ну конечно, беспокоюсь. Страшно беспокоюсь. Очень жаль, что твой отец не хочет помочь. Что? Извини, Вирджиния, но мне это не кажется помощью. Да, я понимаю, что повлиять на него ты никак не можешь. Ты мне постоянно об этом говоришь. Боюсь, что я себя во всем этом деле чувствую очень одиноким. Послушай, мне надо идти. До свидания, Вирджиния. До встречи.
Никогда еще он не разговаривал с ней так холодно и отчужденно.
Когда Вирджиния позвонила Сюзанне Уард, та тоже разговаривала с ней очень холодно.
– Извините, Вирджиния, но я не могла дожидаться. По-моему, я совершенно ясно дала понять тому, с кем тогда говорила, что мое дело не терпит отлагательства.
Вот сука высокомерная, подумала Вирджиния. Ясно же, что ничего она не «дала понять», Александр всегда крайне аккуратно и точно, до малейших подробностей, передавал все, что ему говорили.
– Так вот, мне пришлось действовать самой, я купила ковры и теперь, все тщательно взвесив, вижу, что они не совсем в тон той окраске стен, которую вы предложили. Поэтому я решила перекрасить их немного поярче, но теперь меня не устраивает и ткань, которую вы выбрали для штор. Весьма сожалею, но таковы дела. Я же вас предупреждала с самого начала, что чрезвычайно тороплюсь и хочу, чтобы все было сделано быстро.
– Мне очень жаль, что так получилось, – ответила Вирджиния с большим смирением в голосе, чем, по-видимому, этого требовали обстоятельства.
Она положила трубку и отправилась на прогулку. Гуляла долго, но удовольствия почти не получала: Александр увез с собой даже собак.
Потом она пообедала, попозже выпила чаю; и то и другое – в полном одиночестве. Именно в такие моменты ее обычно сильнее всего тянуло выпить. Вирджиния поехала в расположенную неподалеку деревушку и купила там шоколадные конфеты и французские сигареты. Когда она впадала в мрачное расположение, ей бывало нужно и то и другое.
Она решила поговорить с Катрионой Данбар. Катриона уже на протяжении нескольких месяцев не раз подступалась к ней с предложением войти в состав подготовительного комитета благотворительного бала в пользу инвалидов; Александр тоже настоятельно советовал ей сделать это, однако она тогда сказала ему, что у нее нет времени. «Время у тебя бы нашлось, если бы ты почаще тут бывала». Но сейчас вдруг даже такая перспектива показалась Вирджинии привлекательной. По крайней мере, это дало бы ей повод съездить повидаться с Катрионой, возможно даже пообедать с ней вместе.
– А, Вирджиния. Привет. – Голос Катрионы был суховат и сдержан.
– Привет, Катриона. Как дела?
– Спасибо, Вирджиния, все просто превосходно.
– Э-э… Катриона, я звоню насчет этого бала в пользу инвалидов.
– Да… А что?
Голос ее звучал очень холодно. Неужели же я ее тогда так допекла своими отказами, подумала Вирджиния.
– Знаешь, Катриона, если еще не слишком поздно, я бы очень хотела…
– Вирджиния, я страшно сожалею, но уже поздно. Мы ведь не можем ждать до бесконечности: бал же назначен на сентябрь. К нам в комитет вошла Дженнифер Комптон Смит.
– А-а-а. Ну что ж, я понимаю. Если я чем-нибудь могу быть полезной…
– Да, большое спасибо, Вирджиния. Очень мило с твоей стороны. Послушай, извини, я спешу, мы с Мартином идем сейчас на бега.
– А я не могла бы… – «…пойти вместе с вами?» – чуть было не произнесла Вирджиния, которой вдруг страшно захотелось оказаться хоть в каком-нибудь обществе; немного странное и дурацкое желание, конечно; но она вовремя сдержалась и оборвала фразу на полуслове. Не так уж плохо она себя чувствует и в одиночестве, и к тому же Катриона явно настроена отнюдь не дружелюбно. Видимо, в свое время Вирджиния не поняла, что ответ насчет этого проклятого комитета надо дать к определенному сроку, и к тому же она была уверена, что обещала Катрионе ответить сразу после Пасхи. О господи, женщины, которые забивают свою жизнь всяческой чепухой, положительно несносны!
– Извини, Вирджиния. Я должна бежать.
– Счастливо, Катриона.
Вирджиния медленно опустила на место телефонную трубку. Глупая стерва! Устраивает сцены неизвестно из-за чего. Ну и пожалуйста, пусть там у них всем занимается эта Дженнифер Комптон Смит! Слава богу, у нее самой есть пока еще собственная работа. Она решила съездить на денек в Лондон, походить по магазинам, кое с кем повидаться. На одном из коктейлей, как раз перед последней поездкой в Нью-Йорк, они с Александром познакомились с женщиной по имени Энн Лайгон, владелицей компании недвижимости, которая пригласила Вирджинию отделать в одном из ее новых зданий в Сити показательную квартиру. Это была очень многообещающая работа, которая обеспечила бы ей еще большую известность, и Вирджиния отнеслась к приглашению с энтузиазмом. Она сделала предварительные наброски, причем в совершенно новом для себя ключе, в самом современном, подчеркнуто техницистском стиле, в черно-белых тонах, с массой плексигласа и нержавеющей стали; Энн Лайгон понравились эти эскизы, и она дала добро на их осуществление; вот ей-то и решила позвонить сейчас Вирджиния.
– Энн? Это Вирджиния Кейтерхэм. Послушайте, я сегодня в Лондоне, и у меня появились кое-какие новые идеи; мне бы очень хотелось заглянуть к вам и посоветоваться. Вам это было бы не слишком неудобно?
– Вирджиния, я сегодня очень занята. – Голос Энн Лайгон звучал вежливо, но сдержанно.
– Да, я понимаю, что вы не можете ради меня все бросить. – Вирджиния старалась говорить легко и непринужденно, чтобы подавить возникшее у нее внутри и постепенно нараставшее ощущение сдавливающего холода. – Я могла бы приехать завтра или даже в пятницу.
– Послушайте, Вирджиния, мне очень жаль, но боюсь, что на этот раз ничего не получится. – Энн казалась смущенной. – Я действительно сожалею, но у меня сейчас масса неотложнейших дел. Я думала встретиться с вами, но где-то позже. Не на этой неделе.
– Хорошо. – Вирджиния уже больше даже не старалась придать своему голосу жизнерадостность и скрыть охватившее ее уныние. – Хорошо. До свидания, Энн.
– До свидания, Вирджиния. – Голос Энн Лайгон звучал с явным облегчением.
Вирджиния отправилась в Лондон и потратила кучу денег на новую норковую шубку.
Если Александру не хватает шести миллионов, то тремя тысячами больше или меньше – невелика разница.
В ее отсутствие звонила Шарлотта и попросила, чтобы мама перезвонила ей, оставив бабушкин телефон. Вирджиния никогда прежде не набирала этот номер, и ее охватил какой-то суеверный страх. Она только надеялась, что к телефону подойдет не мать Александра. Это было бы просто кошмаром, ей бы пришлось повесить трубку, и все. Вирджиния вдруг почувствовала, что почему-то вся мелко дрожит. Не набрав номер до конца, быстро положила трубку и закурила. С сигаретой она почувствовала себя лучше. Снова набрала номер. Ответил мужской голос с сильным шотландским акцентом:
– Замок Кинлох.
– Доброе утро. Пожалуйста, попросите леди Шарлотту Уэллес.
– Позвольте узнать, кто ее спрашивает?
– Леди Кейтерхэм. Ее мать.
– Одну минутку, леди Кейтерхэм.
Она ждала, постукивая пальцами по столу и оглядывая комнату, как бы заново открывая ее для себя, внимательно изучая богатую лепнину карнизов, идеальные линии камина; иногда, хотя и очень редко, она была способна понять, почему Александр так любит этот дом. Надо будет помочь ему справиться со всеми этими трудностями, да и вообще больше помогать ему. В последнее время она мало что для него делала, надо признать честно.
– Леди Кейтерхэм?
– Да? – Вирджиния не ожидала, что ответит не Шарлотта, а кто-то другой.
– Леди Кейтерхэм, я сожалею, но дети уже уехали.
– Уехали? – Странно, в этом слове ей почудилось что-то угрожающее. Вирджиния поняла, что впадает в совершенно нелогичную, бессмысленную панику. – Что значит уехали?
– Видите ли, леди Кейтерхэм, они уехали на два или три дня. Лорд Кейтерхэм и леди Кейтерхэм-старшая повезли их на острова. Они должны возвратиться в субботу.
– Ах вот как. Понимаю. Видимо… видимо, дочь мне позвонила именно для того, чтобы об этом сказать.
– Да, ваша светлость, я так полагаю. – Голос звучал успокаивающе, но как-то снисходительно. Вирджиния почувствовала раздражение.
– Ну что ж, когда вернутся, передайте им, пожалуйста, что я звонила.
– Да, леди Кейтерхэм. Разумеется.
Она положила трубку, ощущая, как у нее словно мороз пробегает по коже. Такое впечатление, что от нее все вдруг отвернулись, бросили ее. Потом она встряхнулась. Чепуха. Дней через пять они все вернутся и будут снова дома. Надо пойти и просто заварить себе крепкого кофе. Очень крепкого. Она закурила французскую сигарету, спустилась вниз, в холл, и направилась к двери на кухню.
В общем-то, по-настоящему помочь ей могло на самом деле только одно. Всю оставшуюся часть дня Вирджиния слонялась по дому, курила, пила кофе, съела целую коробку шоколадных конфет; и в конце концов ей не осталось ничего иного, кроме как поступить самым очевиднейшим образом. Выпить. Только одну рюмку. Всего одну. Чтобы облегчить ощущение боли, обиды, одиночества.
Какая кошмарная неделя! Все, ну абсолютно все пошло не так. Дети уехали и явно угодили там под влияние бабушки; клиентка раздражена; заказ от Энн Лайгон сорвался; даже дружба с Катрионой оказалась под угрозой. Ужасно. Ужасно. И за всем этим, на заднем плане, в глубине постоянно грызущий жуткий страх из-за Хартеста, из-за отсутствия денег, из-за того, что Александр страшно несчастен и потому отдаляется от нее, становится каким-то чужим и враждебным. И не к кому, совершенно не к кому обратиться за помощью. Только… только к выпивке. Вот тот единственный друг, который никогда не изменял ей. Эта мысль вытеснила у нее из сознания все, она не могла думать ни о чем другом. Этот друг способен успокоить, приласкать, утешить ее, снять боль, притупить чувство беспокойства. Он так доступен и ничего не требует для себя в ответ.
Красное вино, вот что ей нужно. Шампанское недостаточно холодное, и, кроме того, она не сможет удержаться и ограничить себя одним бокалом: раз уж откроет бутылку шампанского, придется ее допивать, иначе пропадет. А красное вино можно будет снова заткнуть пробкой и растянуть до завтра, до ужина. Она достала бутылку кларета, зажала ее под мышкой и тихонько поднялась наверх. Штопор она возьмет в кабинете Александра, там их сколько угодно.
В кабинете было холодно, комната выглядела до отвращения прибранной и потому какой-то обезличенной. Такое впечатление, будто никто никогда в жизни ею не пользовался. Вирджиния взяла с подноса штопор, дошла по коридору до своей комнаты, вошла и заперла за собой дверь.
Теперь она уже больше не думала о том, что дети уехали без нее; ее не волновало, не растеряет ли она всех своих клиентов. Теперь она испытывала радостное возбуждение, даже подъем. Чувствовала себя так, словно должна вот-вот встретиться с давно потерянным любовником. Ну пусть не любовником. С другом. Сердце у нее билось сильно и учащенно. Она уселась на кровати, раскупорила бутылку и налила чуть-чуть вина в стакан, который взяла из ванной. Посидела так некоторое время, рассматривая вино, думая, чего-то выжидая. Потом подняла стакан и тихонько, задумчиво пригубила из него самую малость.
Когда дети и Александр, промчавшись на «даймлере» по Большой аллее, остановились возле дома, на ступеньках лестницы их встречала Вирджиния, и в глазах ее стояли слезы счастья. Она едва держалась на ногах.
Проводив потом Шарлотту и Георгину в школу – Георгина храбро отправилась в интернат на первый в своей жизни семестр, – распрощавшись с ними и уступив предложению Александра, что он сам отвезет детей, а она сможет остаться дома и немного поработать, Вирджиния поднялась к себе наверх и напилась до бесчувствия.
Потом и Макс тоже уехал в школу в Мальборо, в первую подготовительную группу; на прощание он обнял мать у ворот и сказал: «Скоро я тоже буду в интернат ездить, скорее бы уж»; а она отправилась в Лондон, в дом на Итон-плейс, и там двенадцать часов подряд пила, а потом на протяжении следующих полусуток пыталась протрезвиться. Потом снова двенадцать часов пьянства и двенадцать – отрезвления. И снова, и снова.
В конце концов приехал Александр, он и обнаружил ее в соответствующем состоянии; посмотрев на нее странным, одновременно и грустным и любящим взглядом, он проговорил:
– Поехали, дорогая. Давай я отвезу тебя домой.
Затем опять был курс лечения, короткое пребывание в клинике и возвращение домой – на этот раз, как она надеялась, окончательное, – но когда Александру пришлось ненадолго уехать, чтобы встретиться с несколькими людьми и провести переговоры о судьбе Хартеста, вокруг снова наступила тишина и Вирджиния снова почувствовала себя такой одинокой, до ужаса одинокой – и опять напилась.
Как раз когда она была в этом беспробудно пьяном состоянии, позвонил Малыш; позвонить его просил Александр, сказавший, что звонок приободрит ее, что она сильно скучает без брата и что она остается одна; рыдая от счастья, Вирджиния бормотала в телефон что-то нечленораздельное и даже не обратила внимания на то, что на другом конце провода Малыш вдруг как-то странно затих, а потом довольно неожиданно попрощался с нею.
Александр пребывал в постоянном беспокойстве, мысли его были непрерывно заняты Хартестом и поиском денег; в конце концов он даже заявил, что, может быть, согласится открыть имение для посетителей. Никто и никогда не сможет убедить его в том, сказал он, что такое решение правильное; но, похоже, ничего другого уже не остается. Вирджиния предложила продать все ее акции, но он ответил, что это не имеет никакого смысла:
– Этих денег даже на окраску одних только стен не хватит.