Виндж Джоан. Пешка

   Страйгер стоял молча, опираясь на трость, словно это не его рука, а длань Божья вбила меня в пол. Страйгер на самом деле верил, что это была рука Бога.
   Мне удалось подняться и задом подойти к кровати. Я сел на нее, выпуская щупальце мысли в мозг Страйгера. Мне нужно было сделать все возможное, чтобы меня не искалечили.
   — Как я понимаю, от тебя нельзя ожидать цивилизованного поведения, — сказал Страйгер. Бархат исчез из его голоса, обнажив прятавшийся за ним кулак. — Но, полагаю, ты можешь дать ответ и получше.
   Я скорчил гримасу.
   — Не знаю, почему я живу. Не знаю, почему я полукровка. Возможно, мою маму изнасиловали твердолобые.
   Над моей головой сверкнула трость. Ощутив ее движение, я нагнулся, но, прежде чем я успел выпрямиться и поймать равновесие, трость вернулась ко мне, но уже сзади, сильным ударом сбрасывая меня с кровати. Я приземлился лицом вниз. И снова начал подниматься: сначала сел, потом встал на колени, потом на ноги. Теперь подъем занял больше времени, поскольку двигаться стало тяжелее. Из носа текла кровь, рот как будто крысиным мясом забили. Я стал смотреть на сетку энергии — она светилась, живая, внутри меня, сигнализируя о том, что ни одна деталь пытки не пропадет. (Почему?) — подумал я; не в силах отдышаться и вслух спросить Страйгера почему, а еще мне стало интересно, что он будет делать. — (Зачем вам это надо?)
   — Мразь! — заорал Страйгер. Трость яростно стукнула об пол и ударила меня по груди. Потеряв равновесие, я упал. — Не сметь дотрагиваться до меня своей мерзостной… — Он замолк, содрогаясь, проглатывая слово. А потом, чуть ли не с печалью в голосе, сказал! — Я не хочу это делать.
   И самое худшее было то, что часть его и вправду не хотела. Страйгер медленно — шаг за шагом — приблизился ко мне и вытянул руку, словно желая помочь встать.
   — Но Бог открыл мне, что это необходимо. Ты сам мне продемонстрировал, что заслуживаешь наказания. Само твое существование — богохульство. Цивилизация Гидры развратилась. Они возомнили себя богами. И именно поэтому цивилизация погибла. Она лишилась Милости Господней. Только истинные, без примеси чужой крови, люди суть Божьи дети, осознающие предначертанную им Богом роль. Только Земля — целомудренна.
   Я посмотрел на его простертую в воздухе руку, на ослепительно белый, безжалостный свет, окружающий Страйгера мерцающей аурой, и, стараясь не глядеть на трость, сказал:
   — Ну и наговорили вы тут дерьма.
   Трость подскочила и скользящим ударом снизу вверх под подбородок отшвырнула меня назад, на металлический остов кровати. Из глаз у меня посыпались искры.
   Опираясь плечами о спинку кровати я приподнялся и снова упал, в полуобмороке, задыхаясь, на вонючий матрац. Я надеялся, что Страйгер все же не свернул мне челюсть. Стремительно краснеющие рубцы от ударов разрастались, казалось, на толщину целой руки. Я удивился, как это я мог не заметить его движения.
   — Мы не… — выговорил я и сплюнул, обрадованный, что челюсть еще работает, — не мы другие. Гидраны все… Это вы. Вы — мутанты… дефекты… аномалии… Пороки!
   С подбородка ручьем текла кровь.
   — Будь ты проклят, — прошептал он, когда в его мозгу что-то расползлось, как сгнившая тряпка. И я увидел — увы, слишком поздно — самый сильный его страх: он смертельно боялся, что я прав. В видении, случившемся у него много лет назад после катастрофы, когда он попал в клинику почти мертвым, — в видении, которое, как верил Страйгер, было ниспослано ему Богом, сознание его, отделившись от тела и покружив над ним, пересекло ту невозможную границу в сознаниях людей, которые спасали ему жизнь. Страйгер слышал их разговор, проник в их мысли, почти во все тайны, как Бог. Врачи спасли его, вернули обратно в тело, которому он и принадлежал. И, очнувшись, Страйгер понял, что ему никогда уже не испытать того ощущения совершенной божественной силы… потому что он не псион. Я чувствовал, как жажда Дара, которым Страйгер никогда не обладал, изгрызает его живьем, чувствовал его безумную ненависть к тем, кто владел Даром с рожденья. О Боже, подумал я и тут же пожалел о своей мысли.
   — Полагаю, — задумчиво сказал Страйгер, глядя на меня с бессмысленной скорбью, — что тебе это будет полезно.
   Концом трости он ударил меня в живот. Я согнулся пополам. Вторым ударом — смачным, хлестким — трость разбила в кровь голову и ухо.
   Я лежал, уткнувшись лицом в гнилой вонючий матрац, слушая свои же стоны, надеясь на то, что, если я буду лежать так, Страйгер даст мне хотя бы минутную передышку. По шее и по лицу текла кровь, заливая глаз. Я не мог ее вытереть и хотел только, чтобы раны на голове не кровоточили бы так сильно. Разбитое ухо заполнилось кровью и перестало слышать. Я забеспокоился: мне стало трудно читать Страйгера. Это был непорядок. Может, переходник забирал слишком много концентрации. Но как раз она-то и была главным, без нее все остальное теряло всякий смысл… И вообще, с каждой минутой мне становилось все труднее находить смысл в чем бы то ни было.
   Я сел, в ушах звенело. Страйгер ударом под ребра сбросил меня с кровати. Я не успел перевернуться, как трость заехала мне по яйцам. Я согнулся в три погибели, закашлялся до рвоты, а через секунду почувствовал, как мои почки разрываются от очередного удара. (Дэрик!) Я пытался оформить эту мысль, дотянуться ею до Дэрика, но не смог этого сделать. Слишком мало было контроля и слишком много — боли, которая, точно кровь, ручьем текла из меня прямо в их мозги. Я слышал, как орет Страйгер, нанося удар за ударом, — ему было противно, что я выкрикиваю боль вслух.
   — Дэрик! — Я зарыдал, но мне уже стало все равно. — Дэрик!..
   — Соджонер, — сказал Дэрик, голос его — глухой, как из бочки, раздавался откуда-то издалека. — Соджонер! — крикнул Дэрик уже громче и почти испуганно. Он подошел к нам, медленно вплывая в поле моего зрения, крепко схватил Страйгера за руку, и развернул к себе.
   — Я… Мне он нужен на секунду.
   Страйгер застыл, потом отступил, как в трансе, освобождая место.
   Дэрик присел на корточки.
   — Хватит? — прошептал он.
   Я кивнул, закрывая глаза.
   — Нет, — хрипло сказал Дэрик. — Я так не думаю.
   Я открыл глаза. Он провел пальцем по моим разорванным губам. Палец стал красным. Дэрик засунул палец в рот и, улыбаясь, обсосал его. Потом он снова поднялся.
   — Кстати… — он пихнул мне под нос палец. На его кончике сидело какое-то маленькое пятно. — По-моему, это твое?
   Я скосил глаза. Наркотик. Тот, который был у меня за ухом. Дэрик снял его, когда я вырубился. И мой пси-центр медленно умирал все это время.
   Дэрик щелчком стряхнул пластырь с пальца. Я выругался и, судорожно дергаясь всем телом, пытался подтянуть под себя ноги и увидеть, куда упал наркотик. Дэрик врезал мне кулаком в живот, я рухнул на пол. Дэрик отошел обратно в угол. (Мика!) — Я бросил в этот вызов все, что у меня было, молясь о том, чтобы сейчас, когда я по-настоящему в нем нуждался, ко мне вернулся, сам собой, мой Дар. Но он не вернулся.
   — Мика! — закричал я вслух не своим голосом. Страйгер нанес еще удар, и я вскрикнул опять.
   Я пробовал пнуть Страйгера ногой, пытался уползти в сторону, но все было бесполезно. Теперь, когда я валялся на полу, беспомощный, Страйгер играл тростью, как артист, выбивая из меня самую сильную боль самыми изощренными способами, выискивая самые уязвимые места. Но, как знаток своего дела, он рассчитывал силу ударов так, чтобы я не терял сознания. Где-то в середине этой бойни линии сетки из моей головы исчезли. И я понял, что моя поддержка исчезла тоже, а я остался в неизвестном месте один лицом к лицу с двумя людьми, которые ненавидели меня сильнее, чем кого-либо. Двумя людьми, которые хотели, чтобы я подох, и в целом универсуме больше ничто не вызывало в них такого сильного желания. Дело зашло слишком далеко, перекрыв мои планы. Страйгер собирается убить меня, а Дэрик будет облизывать мой труп, и никто никогда даже не узнает…
   Боль погрузила меня в темные глубины, в страх, в воспоминания, и спасительной соломинки, чтобы не утонуть, не было… Я снова очутился на тех улицах, голодный и замерзший, мне было семь или восемь лет. В голове — там, где должна была быть память, — зияла черная дыра. Какой-то человек, иногда подававший мне милостыню, сказал: Пойдем. Я-то думал, что знаю правила улицы, и то, что я делаю. Я никогда не слышал о нем ничего плохого. Но наверху, в той комнате, он спустил штаны и сказал, что ему от меня надо. Я ответил, что я не хочу, и его улыбающееся, приветливое лицо исказилось бешенством. Выхватив нож, он приставил его к моему горлу и сказал: Делай, или я тебя убью. И я подчинился. Я подвывал и всхлипывал; меня тошнило, но я думал, что потом он меня отпустит. Я никогда не слышал, чтобы он кого-нибудь убил, и надеялся, что, если я сделаю это, он меня отпустит…
   Но он не отпустил. Я умолял его, пытался сопротивляться, но он скрутил меня и содрал с меня одежду. Потом прижал к кровати и начал. Я говорил себе, что он обычный педераст, получающий свое удовольствие, и что ничего страшного, раз я живой. Но он не унимался, делая мне все больнее и больнее, пока я не заорал. И тогда он начал избивать меня, крича, что я сам виноват — заставил его это сделать. И вот уже все тело заболело, и кровь текла отовсюду, но все же это была только боль, а боль не могла длиться вечно. А он перевернул меня на живот и забрался сверху. Голый, беспомощный под его тяжестью, я взвыл, когда боль — такой пронзительной, безумной боли я не испытывал никогда — разорвала на части мои внутренности. «Господи! Остановите его!» — выкрикивал я снова и снова, умоляя спасти меня, но никто — никто — не услышал мои крики, и никто не спас.
   А боль все не прекращалась. Мои крики превратились в хрипы, я захлебывался рыданиями и блевотиной… И наконец во мне не осталось ничего, кроме правды: ослепленный болью — черным провалом, который разверзся, чтобы поглотить меня, я понял, что несущийся сквозь меня поток мокроты — это кровь, что мне уже никогда не выйти из этой комнаты, что — о Боже! — я умираю здесь и все кончается, кончается, и меня тянет вниз, вниз, вниз — в темноту…
 
   Шум взорвал комнату, взорвал ночной кошмар. А потом наступила тишина, хотя внутри я все еще кричал. Удары прекратились, но не боль. Я открыл глаз — тот, который еще мог открываться, прищурился от ослепительной белизны, наблюдая, как реальность раскатывается передо мной, словно изображение на голоэкране: Страйгер застыл на месте, с изумлением глядя на человека, который стоял там, где раньше была дверь. Мика. Дэрик, как паук, прижимаясь к стене, отступал назад.
   Увидев меня, Мика замер. Глаза его бегло обшарили комнату, голова медленно качнулась из стороны в сторону, но выражения его лица, спрятанного за забралом шлема, видно не было. Он взглянул на Страйгера.
   — Итак, — с глухой яростью в голосе пробормотал он, переводя взгляд со Страйгера на Дэрика и обратно. — Ты опять подставил меня, выродок паршивый… — Той частью мозга, которая еще наполовину работала, я понял, что Мика покрывает меня, чтобы не испортить игры.
   Страйгер так и стоял с отвисшей челюстью, его глаза расширялись. От изумления он даже не мог вздохнуть. У Страйгера был такой вид, будто ему явился сам дьявол в человеческом обличье. И, может быть, Страйгер так и думал. Я засмеялся, а может, зарыдал.
   Мика двинулся в мою сторону.
   Страйгер закрыл рот, когда Мика отпихнул его с дороги… когда он понял, что это всего лишь человек, да к тому же ненужный свидетель. Страйгер замахнулся тростью.
   Даже не обернувшись, Мика оглушил его. Тело Страйгера, как будто переломившись надвое, обрушилось на пол. Мика присел на корточки и протянул мне бронированную лапу.
   — Нет… Не надо… — Слова запузырились у моих губ кровавой пеной, тело сжалось, а в мозгу захрустели стеклянные осколки.
   Мика отдернул руку, поднял забрало, чтобы я мог видеть его лицо.
   — Кот, — сказал он, — это я Мика.
   — Мика… Я тебя… не… обма… нывал…
   — Насчет чего? — смущенно спросил он.
   — Насчет бегства… с шахты…
   — Да. Я знаю.
   — Не давай… им бить… меня.
   — Не дам, — сказал Мика и мягко добавил: — Мы не на Синдере. И уже давно, брат.
   — Знаю… — прошептал я, пытаясь приподнять голову. — Где?..
   — …Мы? В Пропасти. — Мика ухмыльнулся, как старуха-смерть.
   — Ничего себе.
   Подождав, когда я освоюсь с реальностью, он снял красный шарф, намотанный на шею прямо поверх защиты, приподнял мою голову и концом шарфа вытер с лица кровь и слюни.
   — Ты слыш… — выдавил я из себя. — Ты слышал?.. — Надежда, такая же острая, как и боль, пронзила мой мозг.
   — Слышал? Я ни черта не слышал после того, как ты долбанул меня своим импульсом. Поэтому я и пришел. Дело затягивалось. Я подумал, что случилось что-то.
   Я закашлялся, поперхнувшись досадой. От кашля грудь и спина так заболели, что меня вырвало. Мика помог мне сесть. Я взвыл: каждый миллиметр моего тела был словно усеян иголками, и перемена положения вызвала в нем мучительную боль. Но лежать, уткнувшись в пол разодранным до мяса окровавленным лицом, было еще хуже. Мика, дотронувшись до сковывающих мои запястья наручников, плюнул от отвращения.
   — У Дэрика… — еле ворочая языком, сказал я, пытаясь повернуть голову. — Заставь его… — Не успел я договорить, как меня что-то сильно толкнуло, за моей спиной посыпались искры, и наручники упали на пол: Мика справился сам. Мои руки повисли плетьми. Мика приподнял меня, прислонил, как куклу, к спинке кровати и перерезал ножом веревку на лодыжке. Затем повернулся к Дэрику. Тот стоял, прижавшись к неровной, с выбоинами, стене, и в ужасе переводил взгляд с тела Страйгера на нас и обратно.
   — Что случилось? — спросил меня Мика, не отрывая глаз от Дэрика. — Где произошел сбой?
   — Он. Сучья морда, — ответил я, глядя на Дэрика как завороженный. — Он забрал мой наркотик. Я не мог… — Мой голос сорвался. — Опарыш! Подонок! Ты позволил ему…
   — Ты хочешь, чтобы я убил обоих? — спросил Мика, медленно вставая.
   — Нет, — захныкал Дэрик. Его рот растянулся, как резиновый. — Я остановил бы его, Кот. Еще немного… — Он вытер рукавом лицо. — Еще немного — ну, чтобы все как надо… Ты видел, как я мог его контролировать. Он не умер? Он мертвый? — Дэрик смотрел на Страйгера.
   — Нет еще, — сказал Мика. — Но сейчас я это исправлю. — Он повернулся и поднял руку.
   — Нет! — сдавленно прохрипел я. — Ради Бога, не надо. — Я мотнул головой, и из ран толчками потекла кровь.
   — Почему, черт возьми? — спросил удивленный Мика.
   — Потому что… ты сделаешь из него… Черт… мученика.
   Я подтянул свое тело к спинке кровати и повис на ней, давясь удушливым кашлем. От боли мне было не вздохнуть. Мика молча ждал, когда я смогу заговорить.
   — Ты сейчас убьешь его… и он выиграет, вопреки всему. Кроме того, я хочу, чтобы он жил… Потому что иначе толку не будет.
   Мика опустил руку, у него дернулась щека:
   — Просто хотел убедиться.
   — В чем?
   Странно посмотрев на меня, Мика сказал:
   — Что это не из-за жалости к нему, бедняге. — Он улыбнулся, показывая зубы. — А как насчет джентльмена?
   — Он мне пока нужен… до завтра. — Я перевел взгляд на Дэрика. — Ты знаешь, что тебе надо сделать. Если не сделаешь… я убью тебя своими руками.
   Дэрик кивнул, облизывая губы.
   — Убери это отсюда, — распорядился Мика, указывая на тело Страйгера.
   — Как? — спросил Дэрик. У него был такой вид, словно его оглушили резиновой дубиной.
   — Волоком стащи.
   — Но что ему сказать, когда он очнется? — спросил Дэрик загробным голосом. Он и выглядел, как покойник. — Он ведь узнает, что…
   — Просто скажи ему… что он сделал из моего любовника настоящего ревнивца. — Я засмеялся и тут же выругался, потому что даже смех причинял мне невыносимую боль.
   Дэрик вытаращился на меня, дергаясь, как нервнобольной. Но потом кивнул и, спотыкаясь, пошел к Страйгеру.
   Он выволок его через разломанную дверь, беззвучно ругаясь на чем свет стоит.
   — Раньше мне такого делать не приходилось, — сказал Мика, когда шаги стихли. — Отпускать живым того, кого нужно было убить.
   Я усмехнулся:
   — Я тоже сделал кое-что… чего не делал раньше.
   — Что?
   — Обмочил штаны.
   Мика чуть было не рассмеялся, но, взглянув на меня, осекся. Мне тоже было не до смеха: на штанах расплывалось красное пятно.
   — Пойдем, — сказал Мика, подставляя плечо, — лучше я вытащу тебя отсюда.
   — Подожди… Мика. Наркотик… — С трудом подняв руку, я дотронулся до кровавой лепешки, в которую Страйгер превратил мое ухо. — Мне он нужен. — Я попытался встать, но ничего не вышло. — Он где-то здесь. Помоги. Не могу думать…
   — Ты не можешь думать, потому что этот мешок дерьма раздробил тебе череп, — мрачно сказал Мика, но все же обшарил пол и нашел пластырь. Я прилепил его за другое ухо.
   — Теперь нормально, — сказал я и дрожащей рукой вытер подбородок. Потом встал с кровати и снова упал лицом вниз.
   Мика поднял меня, бережно поддерживая:
   — Наркоман.
   Я кивнул, и из глаз у меня потекли слезы. Я не мог сам встать. Трость Страйгера, вся заляпанная моей кровью, лежала на полу прямо передо мной.
   — Мика…
   — Да?
   — Правда все кончилось?
   Посмотрев на трость, Мика ногой отшвырнул ее в дальний угол комнаты.
   — Кончилось. Я отведу тебя домой.

Глава 34

   Но сначала он отвел меня в клинику — одну из тех, где не задавали лишних вопросов. Целую ночь они складывали мое тело по кусочкам, да еще хотели, чтобы я остался. Но наступило утро, и меня ждали дела. Врачи, раз взглянув на Мику, спорить не стали. Мы вернулись в Пургаторий.
   Аргентайн, увидев нас, встала как вкопанная прямо посередине коридора. Она обхватила себя за локти, вцепилась пальцами в рукава рубашки и стояла так, поджидая нас. Когда мы дошли до нее, она позвала:
   — Аспен!
   — Все в порядке, — замотал я головой. Напичканный седативами и облепленный анестетиками, я двигался словно в замедленной съемке. Аргентайн, глядя на мое лицо, не верила своим глазам.
   — Уже позаботился, — сказал Мика, когда позади нее возник, словно из воздуха, Аспен.
   — Переходник у Дэрика.
   — Хрен с ним. — Голос Аргентайн дрожал. — Он сработал?
   — Да.
   — Дэрик выполнил все, что обещал?
   — Все и даже больше, — мрачно ответил я. — Новостей от него не поступало?
   — Нет, — произнесла она, недоверчиво глядя то на меня, то на Мику.
   — Мне нужно идти в Конгресс.
   Я должен убедиться, что Дэрик там, что Страйгер тоже там и что все устроено.
   — Ты не можешь, — запротестовала Аргентайн, будто я был обязан все еще находиться в шоке.
   — Вот только гнезда подключения нет. — Я коснулся головы. Его вытащили в клинике. Правда, Страйгер размолотил его и выбил из моей головы вместе с мозгами. — Мне нужно быть там, чтобы посмотреть, как все будет происходить.
   — Да, тебе и еще парочке миллионов других людей, — вставила Аргентайн. — Они не допустят туда тех, у кого нет на это права.
   Я выругался.
   — У меня есть право…
   — Кот, — перебил меня Мика, — ну подумай сам: кто знает, какой гром грянет, когда Дэрик пропустит эту запись через их систему? Ты же поднимаешь бучу во всей Федерации. Тебе лучше не высовываться, мальчик. Узнаешь от «Независимых».
   Несколько минут я стоял и смотрел на них, пока, наконец, груз их совместных доводов и здравого смысла не раздавил меня.
   — Да… — Я вдруг засомневался в своем желании быть там, когда весь Конгресс будет переживать то, что случилось со мной прошлым вечером. — Пожалуй, я останусь.
   — Отдохни немного, — сказала Аргентайн, кладя мне на плечо ладонь. — Еще несколько часов в запасе.
   — А раны на голове осмотрели? — спросил Аспен, пробежавшись взглядом профессионала по моему заклеенному-переклеенному лицу. Я пожал плечами, не вполне уверенный, не знаю я или просто не могу вспомнить.
   — Он получил полный курс, — вмешался Мика. — В госпитале «Соул» знают, что делают. Через них много травм проходит.
   — Тогда понятно. Через пару-тройку деньков ты почувствуешь себя как будто в новом теле, — сказал Аспен с таким довольным видом, словно лечил меня он.
   — Но пока я еще в старом. — Я повернулся, чувствуя, как к горлу подступает желчь, и поплелся к лестнице.
   Лестница показалась мне дорогой на Луну. С заплывшим глазом я даже не мог разглядеть, где начинаются ступеньки. Мика помог мне взобраться наверх и дойти до комнаты Аргентайн. Я лежал на кровати, закрыв глаза и не шевелясь, но где-то внутри, под слоем тумана от седативов и анестетиков, тело мое все еще дрожало, ожидая, когда на него обрушится очередной удар. Потому что последние три года я проживал не жизнь, а ложь, притворяясь, что я — свободный гражданин Федерации Человечества, обладающий мозгом, именем и правом чувствовать что-то вроде гордости… Но Страйгер содрал с меня все иллюзии, как много лет назад безымянный извращенец содрал с меня одежду и я усвоил урок: я — ничто, жертва в комнате без выходов.
   Услышав, что Мика уходит, оставляя меня одного, я перекатился на живот, пряча лицо в душной темноте одеял и подушек. Но он, дойдя до двери и секунду поколебавшись, посмотрел на меня, тихонько вернулся назад и сел в кресло. Я приподнял голову и приоткрыл здоровый глаз, чтобы увидеть его — сидящего рядом со мной. Вытянув щупальце, я коснулся его мозга — не затем, чтобы позвать его, нет, просто так, для себя. И потом, почувствовав наконец, что я в безопасности, заснул.
 
   Проснувшись несколькими часами позже, я обнаружил Мику все так же сидящим в кресле. Аргентайн тоже была здесь, она будила меня. Передача начиналась. Я чувствовал себя лучше, чем до сна, но тело мое по десятибалльной шкале — от одного до десяти — тянуло на отметку пять.
   Я как-то ухитрился встать, и мы спустились в клуб. Внизу уже сидели, ожидая передачи, музыканты и еще несколько рабочих клуба. Войдя в комнату, я ощутил на себе их нездоровое любопытство, но никому не хотелось смотреть на мое лицо дольше одной секунды.
   — Кому нужен терминал? — Швейцар протянул мне сетку, когда я проходил мимо него.
   С сеткой картинки приблизятся, станут реальностью… Я покачал головой.
   Когда я опустил свое тело на подушки возле стола, Зал Конгресса Федерации уже заполнил экран. Шандер Мандрагора вплывал и выплывал из реальности по ту сторону экрана, держа аудиторию на крючке ретроспективными перебивками кадра, прокручивая заново все «за» и «против» — настоящие и выдуманные, подготавливая зрителей к предстоящему действу, стараясь поддержать их интерес к голосованию, исход которого, как думал Мандрагора, они уже знали. Он объяснил все это миллиардам нынешних и будущих зрителей, которые никогда не поймут в происходящем больше, чем покажет им Мандрагора. Я наблюдал, как сменялись кадры и проплывали мимо лица. Позади Мандрагоры открылся второй план, и у меня закружилась голова. Я стал обшаривать зал в поисках знакомых. Камеры показали Элнер, она уже стояла на трибуне, получив, как член Конгресса, разрешение обратиться перед голосованием к присутствующим. Страйгеру было дано такое же право. Он тоже был в зале — живой, чистый, блистательный. Итак, два фрагмента мозаики встали на свои места. Но мне нужен был третий.
   — Дэрик, — сказала Аргентайн, когда камеры выхватили из медленно проплывающей вереницы лиц его лицо. Только я успел его заметить, как он исчез. Но он сидел в зале. Кивнув, я зарылся обратно в подушки, расфокусировав свой единственный глаз. Аргентайн сунула мне в перебинтованную руку полную кружку какого-то безобидного напитка. Я выпил его.
   Наконец, бесконечное шарканье, мельтешение и переключение кадров прекратилось, спикер Конгресса призвал делегатов подключиться к системе и объявил сессию открытой. Я подался вперед, когда спикер представлял выступающих гостей, разъясняя их точки зрения еще раз, словно они имели какое-нибудь значение. На парящий в воздухе подиум первой он вызвал Элнер, речь которой почти полностью повторяла ее выступление на открытых дебатах, поскольку сказать больше было нечего. Элнер пыталась пробиться сквозь глухую инерцию запрограммированных мозгов, и в ее голосе появились напряжение и сила, которых я не мог почувствовать внутри нее… А потом она закончила говорить, и Страйгер пошел к трибуне, чтобы занять ее место.
   Я смотрел, как он идет прямо на меня, мимо мерцающих бело-голубых рядов респектабельного Конгресса Федерации, которые прямо-таки излучали одобрение и согласие. Трости у Страйгера не было. Но если вчерашнее и произвело на него какое-либо впечатление, то по его движениям горделивости и лоску этого не было заметно. Может быть, наоборот, он утвердится в мысли, что Бог на его стороне, что это его крестовый поход… что он вот-вот получит желаемое. Я наблюдал за ним, и меня не покидало ощущение, что Страйгер каким-то образом видит меня и что я тону…
   Мика растормошил меня:
   — Дыши, — сказал он.
   Я втянул в легкие воздух. Страйгер уже был на трибуне. Он начал говорить, а Шандер Мандрагора снова напомнил нам, что устная речь для Страйгера — не рекламный трюк, но единственный способ общаться со своей аудиторией… словно это был символ его непорочности, залог его принадлежности к обычным людям.
   — Потому что ему никогда не обрести Дара, — пробурчал я. — Потому что если он не может его иметь, то другого способа у него и не появится.
   — Я думала, что он ненавидит псионов, — сказала Аргентайн, отводя взгляд от моего лица — доказательства своему предположению.