Страница:
На втором курсе одного из факультетов у неё довольно прилежно учился юноша… Владимир Худяков.
В ночь на третье сентября, накануне приезда тёщи, Михаил Худяков спал тревожно и беспокойно. Просыпался, ворочался, ходил курить, опять засыпал и опять беспокойно вертелся на кровати. Лишь одно доставляло ему какое-то неведомое до этого удовольствие – расстояние между супружескими кроватями, которое он определил сам. Утром он, как всегда, поднялся раньше всех. Но рассвет не застал. Солнце в этот день взошло без него. Тундра уже была вся залита холодным, ярким и искрящимся светом. Сладкий миг превращения из тёмного в светлое он пропустил. Небосвод был чист, синева поражала глубиной и прозрачностью. Михаил оглядел осеннюю тундру, уходящую за горизонт, и отправился в ванную бриться.
Потом он стоял у того же окна, ждал, когда закипит чайник, и всё смотрел в даль. На далёком горизонте, в утренней прохладе, выгибались причудливыми линиями далёкие горные отроги. Там, за горами, уже начиналась Азия. Город Северск был самым восточным городом Европы.
Худяков заварил себе чашку растворимого какао, густого и терпкого, как горький шоколад. Попивая напиток, он закурил сигарету и стал обдумывать своё положение. Отчего-то ему казалось, что сегодня должно что-то измениться. Что? Естественно, то, что сегодня приедет тёща и придётся держать оборону со всех сторон. А дети вновь будут прятаться по своим комнатам, чтоб ничего не видеть и ничего не слышать. Но внутри себя Михаил слышал, что измениться сегодня что-то должно и помимо приезда тёщи. Он опять себя спрашивал: что? Но ответа не находил.
В семейных же отношениях, если смотреть на проблему в общем, ничего у них не изменилось. Всё осталось как и было. Кровати стоят порознь? Так они и спят порознь, что здесь нового? Когда образовалась та самая маленькая трещинка в их отношениях, что на сегодняшний день превратилась в пропасть, никто из них уже и не помнит. Наверное, эта пропасть уже давно разлучила их, если бы не шаткий мостик из детей. Но мостик раскачивается с каждым годом всё сильнее и сильнее и грозит, наконец, обрушиться вниз. А может, уже рухнул? Может, просто они пока этого не заметили? Нервные срывы у Ирины стали происходить столь часто, что такое понятие, как мир в семье, уже отсутствовало в их квартире последние полгода, а может, и год, а может, и больше?.. Может, опять не заметили? Когда нервозность матери достигала своего апогея и выместить её на Михаиле не представлялось возможным, она срывалась на детях… Дети были уже давно согласны, чтоб родители развелись и весь этот кошмар закончился. Михаил знал это.
К чему он пришёл в свои тридцать восемь лет? К полному разрушению всего построенного, что должно было со временем только крепнуть и срастаться. Дети выросли, скоро, вполне возможно, будут жить отдельно. Кто с чем тогда останется? Вся эта затея с похудением супруги – блеф и фикция. Та соломинка, за которую не удержаться. Жена не захочет, он не сможет. Зачем тогда оттягивать то, что всё равно произойдёт? Откладывать развод – лишь усугублять своё положение, рвать нервы и заставлять детей мучиться вместе с ними. Атак? Ксюша ещё несовершеннолетняя, значит, разводить будут через суд. Значит, ещё лишнее ведро помоев на его голову. Подождать ещё три года? За это время можно с ума сойти. Если бы Ирина была согласна на развод… Может, попросить об этом саму тёщу?.. Нет. Вдвоём они могут такое придумать… А может, обвинить супругу в неверности? Двенадцатилетней давности? Интересно, какая у нее будет реакция? А тёща? Она что скажет?.. Посмеётся. Ладно, может, тёща ещё и не приедет, может, это всё Ирина придумала… для него. Это было бы чудо. Бывают чудеса в жизни?..
В коридоре сонно прошлёпали чьи-то тапочки, и Худяков увидел сына… Коротко бросив отцу приветствие, тот скрылся в туалете. Худяков затушил сигарету, включил снова чайник. Очень быстро не остывшая ещё вода зашумела, из носика пошёл пар. Худяков сполоснул кипятком заварной чайничек, бросил в него приличную щепотку крупного чайного листа и залил пышущей паром водой. Худяков всегда заваривал чай на один раз – по-английски, а не по-купечески, как принято во многих семьях, когда заварку разбавляют кипятком. Укрыв чайник полотенцем, он облокотился на оконную раму и в ожидании вновь глянул в тундровую даль. Скоро, очень скоро ляжет снег. Может, даже листья с кустов ещё не успеют опасть. Потом задует ветер. По кустам, по асфальту на улицах он понесёт снежную крупу длинными, вьющимися плётками; люди будут кутать лица, отворачиваться от колких снежинок, потом ветер стихнет, и тогда уже начнётся настоящий снегопад. Снег будет идти до самого лета, с короткими передышками на лютый мороз и коварные оттепели, с пургой и метелью, гололёдом, белым месивом и полярной ночью. С октября по май. Холод, снег, холод, ветер, холод, ночь… Ночь, ночь, ночь. А люди всё равно живут здесь и обожают свой заполярный край. Парадокс!
Когда проснулась вся семья, Худяков успел позавтракать и чаю напиться вволю. Худяков вообще много пил чая, кофе, какао всякого, соков… Это было вызвано курением, медики говорили – сушит тебя, кури меньше. Худяков совсем хотел бросить курить, но всё как-то не находилось времени. Всё нервы. Сейчас он уже наказал себе – если жизнь изменится хоть как-то к лучшему, курить брошу. Михаил нисколько не сомневался, что может бросить курить, он сам этого хотел, так как его занятия в тренажёрном зале становились несколько затруднительными из-за отдышки. Что-то надо было бросать, а бросить спорт он точно не сможет уже – значит, остаётся второй выход.
В восьмом часу Михаил стал собираться в институт, чистил обувь, когда услышал голос супруги:
– Сегодня мама приезжает в обед. Ты поедешь встречать?
«Чудес не бывает», – сказал он сам себе. Потом выждал пару секунд и ответил:
– У меня сегодня в четырнадцать лекция.
Он не обманул, у него и в самом деле была лекция.
– Конечно, – сразу согласились за спиной и потом уже в кухню и в зал спросили: – Дети, кто-нибудь поедет встречать бабушку?
Володя засопел, Оксана яростно заскребла по тарелке вилкой, потом сын проговорил:
– Мам, ну я не могу, до четырёх сегодня… пропустишь, начнут сразу…
– Конечно, – не очень поверил та, потом обратилась к дочери в кухню: – Ты тоже до четырёх?
– Я не поеду, – сказала Оксана, – не поеду просто.
– Это как это? – звякнул голос матери.
Тишина охватила всю квартиру, шарканье щётки по туфлям скребло каждого.
– Так, – сказала Оксана, стараясь показать, как она не хочет говорить, – бабушка опять с водителем поругается… не хочу.
– Ах, вот как! – вскипела мать. – Вас уже бабушка не устраивает?
– Бабушка устраивает, – ответила дочь, – просто она общительная слишком, не знаешь, что через минуту отвесит…
– Придержи язык! – сказала мать. – Ну, спасибо, дети, спасибо… Угодили маме! Хорошо хоть бабушка не слышит! У-ух, худяковщина!.. – И ушла в кухню, где была Оксана.
– Мам, не обижайся, – попросила дочь там, – в прошлом году мы её встречали, помнишь?
– И что?.. Она вас укусила?
– Нет. Она сказала таксисту, что он сидит, как обосрался… – Оксана здесь прыснула девчачьим смехом, – мам, я не могу так…
– Ну так и что? – громко спросила мать, – Он и сидел, как обосрался! Что, бабушка приврала, что ли?
– Мам, таксист был старший брат моего одноклассника, – уже жалобно сказала Оксана, – потом в школе говорили…
– А ты поменьше слушай, что там в школе говорили!.. – чуть не крикнула Ирина, тут же сориентировалась и перекинулась на мужа: – Если послушать что говорят про вашего папашку, тогда вообще вешаться всей семье надо! Послушали бы вы, что говорят про вашего отца ненаглядного!.. Про бабушку у них говорили!..
– Что про него говорят? – бесцветно спросил появившийся в кухне сын.
– Ой, Владимир, что же ты?.. – поставил туфли Михаил. – Ну ещё ровно две минуты бы помолчал…
– Что говорят, что говорят?.. – сорвалась тут же мать. – Всё говорят! Потаскун! Произнести стыдно! Выродок! Гуляка кафедральный!..
Последние слова уже летели в коридор Михаилу. Дети мигом выскочили в свои комнаты из кухни. Мать только крикнула им в перерыве между эпитетами:
– А чай, гренки?!
– Спасибо, наелись! – пришло ответом.
– Потаскун! – вышла жена в коридор, где Михаил уже надел туфли. – Скот! И что я не послушала в своё время маму? Она сразу говорила, что нельзя выходить замуж за этого паршивого кобеля! У-у, яйцеголовый! Проститут!! Шлюхомон!!.
Михаил на секунду остановился, сказал: «Неологизм!» – и вышел. Дверь прикрыл обычно, без лишних хлопков. За дверью ещё какое-то время было слышно:
– Иди, иди!! Беги к своим сукам грязным!! Скот!!
Завтрак на том и закончился. В обед, встретив Раису Семёновну, Ирина рассказала эту милую историю, где весь удар пришёлся по супругу, а дети были лишь его орудием. Получилось хорошо – Михаил будто спланировал заранее сорвать встречу тёщи и детей к этому подговорил. Вот же паразит, какой хитрый и поганый!
Сегодня вечером идти домой Худякову совсем не хотелось. Совсем. Он долго возился что-то у себя на кафедре в институте, потом долго собирался – до прихода уборщицы и только тогда уже неспешно ушёл из своего кабинета. Настроение было такое гадкое, что ему на ум пришла совсем уже идиотская мысль – если он сейчас попадёт под машину, не надо будет идти к себе… тогда можно будет хотя бы один вечер не видеть ни жену, ни тем более тёшу… Путь его лежал мимо кафе «Белые ночи». Худяков посмотрел на часы – если посидеть часа три, можно прийти домой и сразу завалиться спать. Он подумал и… вошёл. Однако Михаил не просидел в кафе трёх часов, он выпил там чекушку водки, обрёл свою пьяноватую браваду и нахальство, вперемежку с мужской уверенностью, и пошёл бодро домой.
В шесть часов, когда в семье Худяковых собрались все, кроме Михаила, Раиса Семёновна предложила накрыть на стол. Даже ничего не спрашивая, Ирина стала накрывать в зале. Дети помогали матери расставлять посуду, снуя между кухней и залом. Раиса Семёновна, чинно сидя за столом, читала какую-то центральную газету. В процессе чтения Раиса Семёновна разочарованно кряхтела и недовольно ворочала из стороны в сторону своим могучим, затянутым в цветное платье торсом.
– Нет, вы послушайте только! – гремел её бас. – Вы только послушайте! В нашей Азии опять землетрясение, на нашей Кубани опять наводнение!.. Там пострадало сто человек, а здесь… тридцать пять. Про это пишут, да?.. А вот про то, что Шелепутинский комбинат изготовил вредную для организьма туалетную бумагу и от неё пострадало десять миллионов задниц – про это почему-то не пишут!
– Мама! – крикнула Ирина из кухни, но было поздно – дети покатились со смеху.
– А что мама? – ещё громче удивилась бабушка. – Или ты думаешь, этот орган не болит и от него не страдают? Задница, моя дорогая, не болит только у пчелы!
– Почему, бабушка? – появилась Оксана, чуть не выронив по пути супницу.
– Как почему? – удивилась та. – У неё же там жало! Чему ж там болеть?..
– Мама! – появилась Ирина в дверях, слегка боком, чтоб удобнее было войти. Раиса Семёновна это увидела и посоветовала:
– Пора уже и вторую половинку дверей здесь открыть, что всё живёте как временно? Где ваш бездельник отец шляется? Всё по бабам?
Ирина не ответила.
– Надеюсь, мы не будем его ждать? – спросила Раиса Семёновна. – Давайте уже все за стол. Я вам прочитаю что-нибудь интересное… для аппетита… Вот тут… про убийство в туалете вокзала есть… человек лежал головой в нечистотах…
– Мама! – уже попросила громко Ирина, разливая половником суп в тарелки. Дети сидели за столом. Оксана раскладывала всем салат, а Владимир открывал водку местного розлива с громким именем «Шахтёрская».
– Что опять? – спросила удивлённо Раиса Семёновна, оторвавшись от газеты.
– За столом о сортире? Перед обедом? – спросила Ирина.
– Перед обедом о сортире нельзя, а после обеда в сортир можно? – парировала бабушка. – Что ж вы за народ такой, брезгливый до сопливости?.. Мы же про убийство?.. А это всегда интересно: кто, кого да за что? Хорошие эмоции повышают уровень выделения желудочного сока, его секрецию, моторику и перистальтику кишечника, что обусловливает общий метаболизм всего организьма. Дети! Вашей маме вредно жить с вашим папой, он уничтожил её как личность!
– Мама, тебе два половника или один? – разливала суп дочь и пыталась сменить тему разговора.
– Три! – не замедлила с ответом Раиса Семёновна.
Когда все тарелки были наполнены и закуски расставлены, Раиса Семёновна торжественно сказала:
– Как я вижу, мужчина здесь в доме один. Володенька, дружок, налей-ка бабушке и матушке по рюмочке водочки! Тебе рано, деточка, – сказала она Оксане и тут же внуку: – А ты, милейший, конечно, уже имеешь полное право, но хотелось бы, когда придёт твой… папашка, чтобы хоть один мужчина был дома трезвый. Потому как я лично думаю сегодня хорошо выпить и проучить как следует поганца Худякова-старшего! Ваш папашка сегодня будет бит и повержен!!
Владимир стал наливать бабушке водку и тут же получил урок.
– Сударь, – сказала она поучительным тоном, – вначале, прежде чем вы нальёте водки кому-либо, надо слить себе в рюмку две капельки, это называется в приличных компаниях – слить грязь, запомнили? Выполняйте. Молодец, теперь лей бабушке!
Подняв свою рюмку, Раиса Семёновна посмотрела на свою дочь, на внуков поочерёдно и торжественно объявила:
– Хочу вас всех поздравить с приездом вашей дорогой бабушки и… с новой жизнью, которая тут поселится вместе со мной! Хоп!.. – последнее относилось неизвестно к кому, но на этом «хоп» Раиса Семёновна выпила свою рюмку.
Едва она успела зацепить вилкой дольку солёного огурчика с кружком колбасы, как в дверь входную что-то толкнулось, как поленом или лбом, потом тихо звякнуло и дверь, скрипнув, громко захлопнулась. В прихожей что-то затопталось. Все это услышали, но никто пока из зала ничего и никого не увидел.
– Это ещё кто? – удивлённо спросила бабушка и зажевала колбасу с огурцом.
– Отец, наверное, – ответил Володя, – кто ещё может?
– Рановато, – пробасила Раиса Семёновна и тут же протянула внуку вновь свою рюмку, – а ну-ка, милейший, ливани мне ещё разок для разогрева! Полную… полную… Вот та-ак… Хоп!..
Закусив вторую рюмку, тёща приосанилась на диване, словно в царском троне ворочалась.
– Что он у вас, – проронила недовольно она, – башмаки нынче стал до утра снимать?
– Может, он к себе в комнату ушёл? – предположила Оксана.
– Сейчас я позову, – сказала Ирина и вышла из-за стола.
Раиса Семёновна, не меняя своего царственного положения, потянулась с ровной спиной, как швабру проглотивши, вилкой за огурцом, умудрилась достать, однако тот предательски покачался-покачался и на обратном пути слетел с вилки в суп… На Раису Семёновну из тарелки брызнула пара капель бульона.
– Ваш отец, – прорычала она, – меня уже раздражает!
Откуда-то из спальной родителей, а может, и кухни донеслись явно нервный, недовольный голос Ирины и не очень внятные ответы Михаила. Голос супруги стал нарастать, но его прервал резкий голос Худякова:
– Тиха!! – И тут же в тишине квартиры: – Молчать мне!
Тёща подняла свою рюмку, пододвинулась для этого на диване ближе к столу и протянула её внуку.
– Володенька, мальчик мой, – сказала она ему ласковым баском, – налей-ка бабушке ещё рюмочку! Видно, давно у вас здесь нет порядка… Хоп!
После этого бабушка поднялась из-за стола, взяла ещё кружок варёной колбаски, отправила его в рот и вроде как хотела выйти в коридор, на помощь дочери, но здесь дверь в зал отворилась и на пороге появился отец семейства Михаил… в трусах, пиджаке и галстуке. Сорочки на нём не было. Галстук висел поверх майки.
– Что я слышу! – заревел он громко. – К нам приехала бабуська!.. – сделал он ударение на втором слоге. – И она уже всем рассказывает, что полезно для организма! Раи-иса Семёновна! – расставил он руки в стороны над головой. – Дай же я тебя поцелую!..
Тёща рухнула обратно на диван и тем и спаслась. Пьяный Худяков рванулся к столу и через него хотел обнять любимую тёшу. Сзади показалась несколько испуганная жена. На её лице было написано примерно следующее: дурак, он и есть дурак.
– Постыдились бы! – наконец обрела тёща свой уверенный бас. – Постыдились бы, молодой человек! В трусах заявляться ко мне – это в высшей степени хамство и грубость! Пойдите и оденьтесь! Фу, мужик…
– Ой, ой, ой, – пропел на это Михаил и сел за стол напротив Раисы Семёновны, – какие слова, какие эпитеты! Афоризмы на скаку! Вып-пьем тёща, где же кружка? – Он поискал глазами по столу и разочарованно промычал: – Кажется, нас не ждали. Ну-с, Володя, возьму твою рюмашку…
Михаил налил себе водки, поднял на уровень тёщиных глаз, сказал:
– Сем-мёновна! Будь здорова! – и в одиночестве выпил рюмку.
– Фу! – сказала та. – Давно такого безобразия не видела. Алкоголик!
– А-а, – приставил себе блюдо с колбасой Михаил и стал брать кружочки прямо рукой, – значит, милейшая Раиса Семёновна, безобразия вы всё-таки видели! И, надо думать, принимали в них прямое участие. Поделитесь воспоминаниями?.. Что это у вас в тарелке плавает?
Михаил смотрел в суп тёщи, где зелёным стручком плавал небольшой ядрёный огурец.
– Это что? – ехидно спросил он. – Суп лапша с варёными огурцами?
– Вы сейчас и варёный ботинок съедите, не заметите, – сказала брезгливо тёща.
– Не скажите, – аппетитно жевал колбасу Михаил, – ботинок не едим. Колбаса что – ливерная? – повернулся он к супруге. – Мы кормим маму требухой? Как-кая пошлятина! Кстати, Раиса Семёновна, вы не будете против, если я сниму пиджак? Душновато.
– Вначале наденьте штаны! – повелела Раиса Семёновна. – Потом снимайте пиджак!
Михаил даже головой мотнул, пытаясь понять, что услышал. Повинно покивал и, вскинув глаза на тёщу, робко спросил:
– Я тогда буду приглашён к столу?
– Тогда мы сможем приступить к рассмотрению вопроса о вашем присутствии за столом, а дальше уже как общество скажет, – изрекла Раиса Семёновна.
Михаил обмакнул кусок колбасы в соус, съел и налил себе ещё одну рюмку водки.
– Послушайте, – спросил он недоумённо, – а кого, в сущности, стесняться? Маму? Жену? Детей? Кого стесняться? Давайте по-семейному? Папа посидит чуть-чуть голый… зато при галстуке.
Он выпил рюмку и снял пиджак. Повесил его на спинку стула. Ослабил узел галстука. В трусах и майке Михаил выглядел нахально. Облокотился обеими руками о стол и, положив на них подбородок, уставился на тёщу. Супруга от этого нервно поёрзала на стуле. Тёща, царственно окаменев, не шелохнулась. Глаза её изрешетили Михаила всего. Однако тот чувствовал себя очень недурно и, уже изрядно подкрепившись водочкой, расслабился ещё больше, набрав в опустевшую тарелку всякой закуски.
– Может, вы нам объясните в конце концов своё поведение?.. – спросила Раиса Семёновна. – Что за наглость такая новая в этом доме? Что за попрание моральных и этических норм в этом доме? Что здесь вообще происходит?
Михаил ещё раз согласно и повинно покивал головой, налил себе ещё водки, выпил, закусил, потом, мотая вилкой по сторонам, ответил:
– Мы разводимся.
Здесь Худяков впервые за весь этот короткий фарс посмотрел вначале на дочь и на сына. Дети не дрогнули и, похоже, знали этот ответ. Оксана лишь по-девичьи коротко и печально сжала губы и поморгала глазёнками, словно соглашаясь с неизбежным. Владимир вздохнул и попросился сразу покурить на кухню. Раиса Семёновна со своей дочерью секунду молчали, очевидно переваривая услышанное, обе замерли и немного вытаращенно смотрели в стол. Михаил громко выдохнул и вновь налёг на еду. Молчание прервала тёща.
– Куда вы, простите, разводитесь? – язвительно спросила она и с издевкой в голосе добавила: – Юноша!
– В новую жизнь, – смиренно ответил Михаил, но в тон ей добавил: – Бабушка!
– Для вас, – поправила она, – Раиса Семёновна. Надеюсь, для этого обращения у вас ещё остались мозги?
Оксана, после этого бабушкиного заявления, сразу вспомнила, что должна позвонить подруге, узнать, есть ли завтра факультатив в школе. Тут же поднялась из-за стола и вышла. Её никто не заметил. Михаил смотрел в тарелку. Ирина и Раиса Семёновна не сводили с него глаз. В доме назревала гроза, и назревала она уже быстро и неотвратимо. Обе женщины следили за каждым движением Худякова, словно ожидая от него внезапного броска в их сторону. Но Михаил размеренно питался и ни на кого бросаться не думал. Раиса Семёновна вновь поправилась на диване, сев поудобнее. Она уже поняла, что весь удар предстоящей склоки и разборок ей придётся взять на себя. И она ещё вполне способна ответить этому мерзкому и поганому мужичонке, что покусился первым заявить о разводе, первым отказаться от её дочери и, получается, первым поставить какие-то условия. Они разводятся!.. Ха! Сейчас он получит от неё полный поворот событий и после всего ей сказанного должен будет либо всё перевести в глупую шутку, либо… пятясь задом с чемоданчиком в руке, убраться из квартиры вон! Второе – лучше. Давно уже стоило выгнать этого обормота из дома и завести себе приличного мужика.
– Так вы мне объясните, – вновь ровно, грозно пророкотала Раиса Семёновна, – что это всё значит и что за новую жизнь вы тут себе придумали? Куда это вы разводитесь? Это так нынче шутят гуманитарии?
Внутри себя Раиса Семёновна сказала – ладно, я дам ему шанс перевести всё в глупую шутку. Один шанс.
– Так нынче рушатся семьи, – сообщил Михаил, совсем не то, чего от него ожидали. И все поняли, что шуток здесь нет.
– Подробнее, пожалуйста, – попросила басом тёща гулко и требовательно, концентрируясь, как бы половчее всё обставить уже при первой схватке.
– А что рассусоливать? – невинно спросил тот. – Р-раз и всё! – Схватил огурец и стал его грызть столь яростно, словно только что его сам лично где-то зарубил на огороде.
– Интересно, – накалялся голос тёщи оттого, что разговор не клеился и не входил в то русло, что она уже наметила, – что значит – раз и всё?
– Покажу, не торопитесь, – пробубнил Михаил, хрустя огурцом.
Он взял бутылку водки, налил себе не в рюмку, а в стакан, степенно поднял его, выпил не торопясь и так же медленно поставил его на стол. Посидел, помотал головой, покорчил рожи от выпитого и потянулся за куском хлеба.
– Вот как бы сейчас дала по рукам, – помечтала тёща, просмотрев всю сцену.
– Это вряд ли, – тихо ответил Михаил уже сытым голосом, макнул хлеб в общую соусницу и смачно зажевал. Жевал он как-то крупно, лицо его при этом ходило ходуном. Михаил дурил, и супруга это видела, но запретить уже не могла, супруг вышел из-под контроля.
– Если вы желаете напиться, – донеслось от Раисы Семёновны, – а потом устроить здесь дебош… предупреждаю – у вас ничего не выйдет! Мы не поддадимся на провокации какого-то алкоголика! Мы просто вызовем органы внутренних дел и закуём вас в наручники и смирительную рубашку, а потом отправим в вытрезвитель.
Здесь тёща быстро налила сама себя водки, сказала «хоп!» и перевернула рюмку в себя.
– Не выйдет, – прочавкал Худяков нагловато.
Раиса Семёновна выдохнула из себя воздух после рюмки и, не закусывая, спросила:
– Это почему не выйдет?
– Потому что вы сами обе пьяные! – брякнул весело Михаил и перевёл глаза на жену. – Вас самих можно сдать в вытрезвитель! Дети – свидетели. Вы же тут водку весь вечер пьёте! От вас обеих за версту несёт перегаром! Милиция даже разбираться не будет. Обычное дело. Попили водки, поскандалили…
– Что?! – вскочила жена. – Ах, наглец, наглец!!. – Здесь она схватила остатки водки, вылила себе в рюмку, выпила и добавила так же заполошно и зло: – Подлец!.. Он ещё нас будет сдавать!..
Она хотела что-то схватить в руки, чтобы ударить Михаила, но на столе ничего подходящего не нашла, поводила ещё глазами по приборам – вилкам, ложкам, ножам, но ничего не схватила и, как сдержав себя, быстро, нервно села на свой стул.
– Скот! – сказала она напоследок.
– Н-да! – согласился Михаил, пьяненько и бесстрашно рассматривая своих родственниц. Водка сделала своё дело и всех за столом «разобрало». Михаил имел больший опыт в таком состоянии и сориентировался в этой ситуации мгновенно.
– Вы такие обе пьяные, – сказал он почти трезво и бесстрастно, – что я боюсь, как бы кто-нибудь из вас не свалился под стол. Вам перед детьми не стыдно? Ма-туш-ка и ба-буш-ка!..
– Ирина, – пьяным басом молвила Раиса Семёновна, – кажется, этот хрен, простите, хочет нас дискредитировать перед нашими с тобой детьми! Принеси мне утюг и швабру!
– А что? – пьяновато посмотрела супруга на мужа, – самый тот аргумент для недоносков!
– Действительно, – как будто опомнился Михаил, – это мысль!
Пошатываясь, он поднялся из-за стола, зацепив боком скатерть так, что та собралась складками, и зашлёпал куда-то по коридору в сторону санузла и кухни.
– Я вот что скажу тебе, дочка, – сразу же раздался басок Раисы Семёновны за столом, – надо быстрее форсировать события. Вначале с квартирой, потом с детьми! Будешь с квартирой, всегда найдёшь себе какого-нибудь попрыгунчика. А вот этого… этого надо уже туда!.. – Последнее она сказала жутким, громким шёпотом.
– Куда? – вытаращила пьяные глаза Ирина.
– На-а свалку! – рявкнула Раиса Семёновна. – И прямо сейчас! Сию секунду!!
Здесь дверь зала резко распахнулась, и в ней появился зять. В руках у него была… швабра.
В ночь на третье сентября, накануне приезда тёщи, Михаил Худяков спал тревожно и беспокойно. Просыпался, ворочался, ходил курить, опять засыпал и опять беспокойно вертелся на кровати. Лишь одно доставляло ему какое-то неведомое до этого удовольствие – расстояние между супружескими кроватями, которое он определил сам. Утром он, как всегда, поднялся раньше всех. Но рассвет не застал. Солнце в этот день взошло без него. Тундра уже была вся залита холодным, ярким и искрящимся светом. Сладкий миг превращения из тёмного в светлое он пропустил. Небосвод был чист, синева поражала глубиной и прозрачностью. Михаил оглядел осеннюю тундру, уходящую за горизонт, и отправился в ванную бриться.
Потом он стоял у того же окна, ждал, когда закипит чайник, и всё смотрел в даль. На далёком горизонте, в утренней прохладе, выгибались причудливыми линиями далёкие горные отроги. Там, за горами, уже начиналась Азия. Город Северск был самым восточным городом Европы.
Худяков заварил себе чашку растворимого какао, густого и терпкого, как горький шоколад. Попивая напиток, он закурил сигарету и стал обдумывать своё положение. Отчего-то ему казалось, что сегодня должно что-то измениться. Что? Естественно, то, что сегодня приедет тёща и придётся держать оборону со всех сторон. А дети вновь будут прятаться по своим комнатам, чтоб ничего не видеть и ничего не слышать. Но внутри себя Михаил слышал, что измениться сегодня что-то должно и помимо приезда тёщи. Он опять себя спрашивал: что? Но ответа не находил.
В семейных же отношениях, если смотреть на проблему в общем, ничего у них не изменилось. Всё осталось как и было. Кровати стоят порознь? Так они и спят порознь, что здесь нового? Когда образовалась та самая маленькая трещинка в их отношениях, что на сегодняшний день превратилась в пропасть, никто из них уже и не помнит. Наверное, эта пропасть уже давно разлучила их, если бы не шаткий мостик из детей. Но мостик раскачивается с каждым годом всё сильнее и сильнее и грозит, наконец, обрушиться вниз. А может, уже рухнул? Может, просто они пока этого не заметили? Нервные срывы у Ирины стали происходить столь часто, что такое понятие, как мир в семье, уже отсутствовало в их квартире последние полгода, а может, и год, а может, и больше?.. Может, опять не заметили? Когда нервозность матери достигала своего апогея и выместить её на Михаиле не представлялось возможным, она срывалась на детях… Дети были уже давно согласны, чтоб родители развелись и весь этот кошмар закончился. Михаил знал это.
К чему он пришёл в свои тридцать восемь лет? К полному разрушению всего построенного, что должно было со временем только крепнуть и срастаться. Дети выросли, скоро, вполне возможно, будут жить отдельно. Кто с чем тогда останется? Вся эта затея с похудением супруги – блеф и фикция. Та соломинка, за которую не удержаться. Жена не захочет, он не сможет. Зачем тогда оттягивать то, что всё равно произойдёт? Откладывать развод – лишь усугублять своё положение, рвать нервы и заставлять детей мучиться вместе с ними. Атак? Ксюша ещё несовершеннолетняя, значит, разводить будут через суд. Значит, ещё лишнее ведро помоев на его голову. Подождать ещё три года? За это время можно с ума сойти. Если бы Ирина была согласна на развод… Может, попросить об этом саму тёщу?.. Нет. Вдвоём они могут такое придумать… А может, обвинить супругу в неверности? Двенадцатилетней давности? Интересно, какая у нее будет реакция? А тёща? Она что скажет?.. Посмеётся. Ладно, может, тёща ещё и не приедет, может, это всё Ирина придумала… для него. Это было бы чудо. Бывают чудеса в жизни?..
В коридоре сонно прошлёпали чьи-то тапочки, и Худяков увидел сына… Коротко бросив отцу приветствие, тот скрылся в туалете. Худяков затушил сигарету, включил снова чайник. Очень быстро не остывшая ещё вода зашумела, из носика пошёл пар. Худяков сполоснул кипятком заварной чайничек, бросил в него приличную щепотку крупного чайного листа и залил пышущей паром водой. Худяков всегда заваривал чай на один раз – по-английски, а не по-купечески, как принято во многих семьях, когда заварку разбавляют кипятком. Укрыв чайник полотенцем, он облокотился на оконную раму и в ожидании вновь глянул в тундровую даль. Скоро, очень скоро ляжет снег. Может, даже листья с кустов ещё не успеют опасть. Потом задует ветер. По кустам, по асфальту на улицах он понесёт снежную крупу длинными, вьющимися плётками; люди будут кутать лица, отворачиваться от колких снежинок, потом ветер стихнет, и тогда уже начнётся настоящий снегопад. Снег будет идти до самого лета, с короткими передышками на лютый мороз и коварные оттепели, с пургой и метелью, гололёдом, белым месивом и полярной ночью. С октября по май. Холод, снег, холод, ветер, холод, ночь… Ночь, ночь, ночь. А люди всё равно живут здесь и обожают свой заполярный край. Парадокс!
Когда проснулась вся семья, Худяков успел позавтракать и чаю напиться вволю. Худяков вообще много пил чая, кофе, какао всякого, соков… Это было вызвано курением, медики говорили – сушит тебя, кури меньше. Худяков совсем хотел бросить курить, но всё как-то не находилось времени. Всё нервы. Сейчас он уже наказал себе – если жизнь изменится хоть как-то к лучшему, курить брошу. Михаил нисколько не сомневался, что может бросить курить, он сам этого хотел, так как его занятия в тренажёрном зале становились несколько затруднительными из-за отдышки. Что-то надо было бросать, а бросить спорт он точно не сможет уже – значит, остаётся второй выход.
В восьмом часу Михаил стал собираться в институт, чистил обувь, когда услышал голос супруги:
– Сегодня мама приезжает в обед. Ты поедешь встречать?
«Чудес не бывает», – сказал он сам себе. Потом выждал пару секунд и ответил:
– У меня сегодня в четырнадцать лекция.
Он не обманул, у него и в самом деле была лекция.
– Конечно, – сразу согласились за спиной и потом уже в кухню и в зал спросили: – Дети, кто-нибудь поедет встречать бабушку?
Володя засопел, Оксана яростно заскребла по тарелке вилкой, потом сын проговорил:
– Мам, ну я не могу, до четырёх сегодня… пропустишь, начнут сразу…
– Конечно, – не очень поверил та, потом обратилась к дочери в кухню: – Ты тоже до четырёх?
– Я не поеду, – сказала Оксана, – не поеду просто.
– Это как это? – звякнул голос матери.
Тишина охватила всю квартиру, шарканье щётки по туфлям скребло каждого.
– Так, – сказала Оксана, стараясь показать, как она не хочет говорить, – бабушка опять с водителем поругается… не хочу.
– Ах, вот как! – вскипела мать. – Вас уже бабушка не устраивает?
– Бабушка устраивает, – ответила дочь, – просто она общительная слишком, не знаешь, что через минуту отвесит…
– Придержи язык! – сказала мать. – Ну, спасибо, дети, спасибо… Угодили маме! Хорошо хоть бабушка не слышит! У-ух, худяковщина!.. – И ушла в кухню, где была Оксана.
– Мам, не обижайся, – попросила дочь там, – в прошлом году мы её встречали, помнишь?
– И что?.. Она вас укусила?
– Нет. Она сказала таксисту, что он сидит, как обосрался… – Оксана здесь прыснула девчачьим смехом, – мам, я не могу так…
– Ну так и что? – громко спросила мать, – Он и сидел, как обосрался! Что, бабушка приврала, что ли?
– Мам, таксист был старший брат моего одноклассника, – уже жалобно сказала Оксана, – потом в школе говорили…
– А ты поменьше слушай, что там в школе говорили!.. – чуть не крикнула Ирина, тут же сориентировалась и перекинулась на мужа: – Если послушать что говорят про вашего папашку, тогда вообще вешаться всей семье надо! Послушали бы вы, что говорят про вашего отца ненаглядного!.. Про бабушку у них говорили!..
– Что про него говорят? – бесцветно спросил появившийся в кухне сын.
– Ой, Владимир, что же ты?.. – поставил туфли Михаил. – Ну ещё ровно две минуты бы помолчал…
– Что говорят, что говорят?.. – сорвалась тут же мать. – Всё говорят! Потаскун! Произнести стыдно! Выродок! Гуляка кафедральный!..
Последние слова уже летели в коридор Михаилу. Дети мигом выскочили в свои комнаты из кухни. Мать только крикнула им в перерыве между эпитетами:
– А чай, гренки?!
– Спасибо, наелись! – пришло ответом.
– Потаскун! – вышла жена в коридор, где Михаил уже надел туфли. – Скот! И что я не послушала в своё время маму? Она сразу говорила, что нельзя выходить замуж за этого паршивого кобеля! У-у, яйцеголовый! Проститут!! Шлюхомон!!.
Михаил на секунду остановился, сказал: «Неологизм!» – и вышел. Дверь прикрыл обычно, без лишних хлопков. За дверью ещё какое-то время было слышно:
– Иди, иди!! Беги к своим сукам грязным!! Скот!!
Завтрак на том и закончился. В обед, встретив Раису Семёновну, Ирина рассказала эту милую историю, где весь удар пришёлся по супругу, а дети были лишь его орудием. Получилось хорошо – Михаил будто спланировал заранее сорвать встречу тёщи и детей к этому подговорил. Вот же паразит, какой хитрый и поганый!
Сегодня вечером идти домой Худякову совсем не хотелось. Совсем. Он долго возился что-то у себя на кафедре в институте, потом долго собирался – до прихода уборщицы и только тогда уже неспешно ушёл из своего кабинета. Настроение было такое гадкое, что ему на ум пришла совсем уже идиотская мысль – если он сейчас попадёт под машину, не надо будет идти к себе… тогда можно будет хотя бы один вечер не видеть ни жену, ни тем более тёшу… Путь его лежал мимо кафе «Белые ночи». Худяков посмотрел на часы – если посидеть часа три, можно прийти домой и сразу завалиться спать. Он подумал и… вошёл. Однако Михаил не просидел в кафе трёх часов, он выпил там чекушку водки, обрёл свою пьяноватую браваду и нахальство, вперемежку с мужской уверенностью, и пошёл бодро домой.
В шесть часов, когда в семье Худяковых собрались все, кроме Михаила, Раиса Семёновна предложила накрыть на стол. Даже ничего не спрашивая, Ирина стала накрывать в зале. Дети помогали матери расставлять посуду, снуя между кухней и залом. Раиса Семёновна, чинно сидя за столом, читала какую-то центральную газету. В процессе чтения Раиса Семёновна разочарованно кряхтела и недовольно ворочала из стороны в сторону своим могучим, затянутым в цветное платье торсом.
– Нет, вы послушайте только! – гремел её бас. – Вы только послушайте! В нашей Азии опять землетрясение, на нашей Кубани опять наводнение!.. Там пострадало сто человек, а здесь… тридцать пять. Про это пишут, да?.. А вот про то, что Шелепутинский комбинат изготовил вредную для организьма туалетную бумагу и от неё пострадало десять миллионов задниц – про это почему-то не пишут!
– Мама! – крикнула Ирина из кухни, но было поздно – дети покатились со смеху.
– А что мама? – ещё громче удивилась бабушка. – Или ты думаешь, этот орган не болит и от него не страдают? Задница, моя дорогая, не болит только у пчелы!
– Почему, бабушка? – появилась Оксана, чуть не выронив по пути супницу.
– Как почему? – удивилась та. – У неё же там жало! Чему ж там болеть?..
– Мама! – появилась Ирина в дверях, слегка боком, чтоб удобнее было войти. Раиса Семёновна это увидела и посоветовала:
– Пора уже и вторую половинку дверей здесь открыть, что всё живёте как временно? Где ваш бездельник отец шляется? Всё по бабам?
Ирина не ответила.
– Надеюсь, мы не будем его ждать? – спросила Раиса Семёновна. – Давайте уже все за стол. Я вам прочитаю что-нибудь интересное… для аппетита… Вот тут… про убийство в туалете вокзала есть… человек лежал головой в нечистотах…
– Мама! – уже попросила громко Ирина, разливая половником суп в тарелки. Дети сидели за столом. Оксана раскладывала всем салат, а Владимир открывал водку местного розлива с громким именем «Шахтёрская».
– Что опять? – спросила удивлённо Раиса Семёновна, оторвавшись от газеты.
– За столом о сортире? Перед обедом? – спросила Ирина.
– Перед обедом о сортире нельзя, а после обеда в сортир можно? – парировала бабушка. – Что ж вы за народ такой, брезгливый до сопливости?.. Мы же про убийство?.. А это всегда интересно: кто, кого да за что? Хорошие эмоции повышают уровень выделения желудочного сока, его секрецию, моторику и перистальтику кишечника, что обусловливает общий метаболизм всего организьма. Дети! Вашей маме вредно жить с вашим папой, он уничтожил её как личность!
– Мама, тебе два половника или один? – разливала суп дочь и пыталась сменить тему разговора.
– Три! – не замедлила с ответом Раиса Семёновна.
Когда все тарелки были наполнены и закуски расставлены, Раиса Семёновна торжественно сказала:
– Как я вижу, мужчина здесь в доме один. Володенька, дружок, налей-ка бабушке и матушке по рюмочке водочки! Тебе рано, деточка, – сказала она Оксане и тут же внуку: – А ты, милейший, конечно, уже имеешь полное право, но хотелось бы, когда придёт твой… папашка, чтобы хоть один мужчина был дома трезвый. Потому как я лично думаю сегодня хорошо выпить и проучить как следует поганца Худякова-старшего! Ваш папашка сегодня будет бит и повержен!!
Владимир стал наливать бабушке водку и тут же получил урок.
– Сударь, – сказала она поучительным тоном, – вначале, прежде чем вы нальёте водки кому-либо, надо слить себе в рюмку две капельки, это называется в приличных компаниях – слить грязь, запомнили? Выполняйте. Молодец, теперь лей бабушке!
Подняв свою рюмку, Раиса Семёновна посмотрела на свою дочь, на внуков поочерёдно и торжественно объявила:
– Хочу вас всех поздравить с приездом вашей дорогой бабушки и… с новой жизнью, которая тут поселится вместе со мной! Хоп!.. – последнее относилось неизвестно к кому, но на этом «хоп» Раиса Семёновна выпила свою рюмку.
Едва она успела зацепить вилкой дольку солёного огурчика с кружком колбасы, как в дверь входную что-то толкнулось, как поленом или лбом, потом тихо звякнуло и дверь, скрипнув, громко захлопнулась. В прихожей что-то затопталось. Все это услышали, но никто пока из зала ничего и никого не увидел.
– Это ещё кто? – удивлённо спросила бабушка и зажевала колбасу с огурцом.
– Отец, наверное, – ответил Володя, – кто ещё может?
– Рановато, – пробасила Раиса Семёновна и тут же протянула внуку вновь свою рюмку, – а ну-ка, милейший, ливани мне ещё разок для разогрева! Полную… полную… Вот та-ак… Хоп!..
Закусив вторую рюмку, тёща приосанилась на диване, словно в царском троне ворочалась.
– Что он у вас, – проронила недовольно она, – башмаки нынче стал до утра снимать?
– Может, он к себе в комнату ушёл? – предположила Оксана.
– Сейчас я позову, – сказала Ирина и вышла из-за стола.
Раиса Семёновна, не меняя своего царственного положения, потянулась с ровной спиной, как швабру проглотивши, вилкой за огурцом, умудрилась достать, однако тот предательски покачался-покачался и на обратном пути слетел с вилки в суп… На Раису Семёновну из тарелки брызнула пара капель бульона.
– Ваш отец, – прорычала она, – меня уже раздражает!
Откуда-то из спальной родителей, а может, и кухни донеслись явно нервный, недовольный голос Ирины и не очень внятные ответы Михаила. Голос супруги стал нарастать, но его прервал резкий голос Худякова:
– Тиха!! – И тут же в тишине квартиры: – Молчать мне!
Тёща подняла свою рюмку, пододвинулась для этого на диване ближе к столу и протянула её внуку.
– Володенька, мальчик мой, – сказала она ему ласковым баском, – налей-ка бабушке ещё рюмочку! Видно, давно у вас здесь нет порядка… Хоп!
После этого бабушка поднялась из-за стола, взяла ещё кружок варёной колбаски, отправила его в рот и вроде как хотела выйти в коридор, на помощь дочери, но здесь дверь в зал отворилась и на пороге появился отец семейства Михаил… в трусах, пиджаке и галстуке. Сорочки на нём не было. Галстук висел поверх майки.
– Что я слышу! – заревел он громко. – К нам приехала бабуська!.. – сделал он ударение на втором слоге. – И она уже всем рассказывает, что полезно для организма! Раи-иса Семёновна! – расставил он руки в стороны над головой. – Дай же я тебя поцелую!..
Тёща рухнула обратно на диван и тем и спаслась. Пьяный Худяков рванулся к столу и через него хотел обнять любимую тёшу. Сзади показалась несколько испуганная жена. На её лице было написано примерно следующее: дурак, он и есть дурак.
– Постыдились бы! – наконец обрела тёща свой уверенный бас. – Постыдились бы, молодой человек! В трусах заявляться ко мне – это в высшей степени хамство и грубость! Пойдите и оденьтесь! Фу, мужик…
– Ой, ой, ой, – пропел на это Михаил и сел за стол напротив Раисы Семёновны, – какие слова, какие эпитеты! Афоризмы на скаку! Вып-пьем тёща, где же кружка? – Он поискал глазами по столу и разочарованно промычал: – Кажется, нас не ждали. Ну-с, Володя, возьму твою рюмашку…
Михаил налил себе водки, поднял на уровень тёщиных глаз, сказал:
– Сем-мёновна! Будь здорова! – и в одиночестве выпил рюмку.
– Фу! – сказала та. – Давно такого безобразия не видела. Алкоголик!
– А-а, – приставил себе блюдо с колбасой Михаил и стал брать кружочки прямо рукой, – значит, милейшая Раиса Семёновна, безобразия вы всё-таки видели! И, надо думать, принимали в них прямое участие. Поделитесь воспоминаниями?.. Что это у вас в тарелке плавает?
Михаил смотрел в суп тёщи, где зелёным стручком плавал небольшой ядрёный огурец.
– Это что? – ехидно спросил он. – Суп лапша с варёными огурцами?
– Вы сейчас и варёный ботинок съедите, не заметите, – сказала брезгливо тёща.
– Не скажите, – аппетитно жевал колбасу Михаил, – ботинок не едим. Колбаса что – ливерная? – повернулся он к супруге. – Мы кормим маму требухой? Как-кая пошлятина! Кстати, Раиса Семёновна, вы не будете против, если я сниму пиджак? Душновато.
– Вначале наденьте штаны! – повелела Раиса Семёновна. – Потом снимайте пиджак!
Михаил даже головой мотнул, пытаясь понять, что услышал. Повинно покивал и, вскинув глаза на тёщу, робко спросил:
– Я тогда буду приглашён к столу?
– Тогда мы сможем приступить к рассмотрению вопроса о вашем присутствии за столом, а дальше уже как общество скажет, – изрекла Раиса Семёновна.
Михаил обмакнул кусок колбасы в соус, съел и налил себе ещё одну рюмку водки.
– Послушайте, – спросил он недоумённо, – а кого, в сущности, стесняться? Маму? Жену? Детей? Кого стесняться? Давайте по-семейному? Папа посидит чуть-чуть голый… зато при галстуке.
Он выпил рюмку и снял пиджак. Повесил его на спинку стула. Ослабил узел галстука. В трусах и майке Михаил выглядел нахально. Облокотился обеими руками о стол и, положив на них подбородок, уставился на тёщу. Супруга от этого нервно поёрзала на стуле. Тёща, царственно окаменев, не шелохнулась. Глаза её изрешетили Михаила всего. Однако тот чувствовал себя очень недурно и, уже изрядно подкрепившись водочкой, расслабился ещё больше, набрав в опустевшую тарелку всякой закуски.
– Может, вы нам объясните в конце концов своё поведение?.. – спросила Раиса Семёновна. – Что за наглость такая новая в этом доме? Что за попрание моральных и этических норм в этом доме? Что здесь вообще происходит?
Михаил ещё раз согласно и повинно покивал головой, налил себе ещё водки, выпил, закусил, потом, мотая вилкой по сторонам, ответил:
– Мы разводимся.
Здесь Худяков впервые за весь этот короткий фарс посмотрел вначале на дочь и на сына. Дети не дрогнули и, похоже, знали этот ответ. Оксана лишь по-девичьи коротко и печально сжала губы и поморгала глазёнками, словно соглашаясь с неизбежным. Владимир вздохнул и попросился сразу покурить на кухню. Раиса Семёновна со своей дочерью секунду молчали, очевидно переваривая услышанное, обе замерли и немного вытаращенно смотрели в стол. Михаил громко выдохнул и вновь налёг на еду. Молчание прервала тёща.
– Куда вы, простите, разводитесь? – язвительно спросила она и с издевкой в голосе добавила: – Юноша!
– В новую жизнь, – смиренно ответил Михаил, но в тон ей добавил: – Бабушка!
– Для вас, – поправила она, – Раиса Семёновна. Надеюсь, для этого обращения у вас ещё остались мозги?
Оксана, после этого бабушкиного заявления, сразу вспомнила, что должна позвонить подруге, узнать, есть ли завтра факультатив в школе. Тут же поднялась из-за стола и вышла. Её никто не заметил. Михаил смотрел в тарелку. Ирина и Раиса Семёновна не сводили с него глаз. В доме назревала гроза, и назревала она уже быстро и неотвратимо. Обе женщины следили за каждым движением Худякова, словно ожидая от него внезапного броска в их сторону. Но Михаил размеренно питался и ни на кого бросаться не думал. Раиса Семёновна вновь поправилась на диване, сев поудобнее. Она уже поняла, что весь удар предстоящей склоки и разборок ей придётся взять на себя. И она ещё вполне способна ответить этому мерзкому и поганому мужичонке, что покусился первым заявить о разводе, первым отказаться от её дочери и, получается, первым поставить какие-то условия. Они разводятся!.. Ха! Сейчас он получит от неё полный поворот событий и после всего ей сказанного должен будет либо всё перевести в глупую шутку, либо… пятясь задом с чемоданчиком в руке, убраться из квартиры вон! Второе – лучше. Давно уже стоило выгнать этого обормота из дома и завести себе приличного мужика.
– Так вы мне объясните, – вновь ровно, грозно пророкотала Раиса Семёновна, – что это всё значит и что за новую жизнь вы тут себе придумали? Куда это вы разводитесь? Это так нынче шутят гуманитарии?
Внутри себя Раиса Семёновна сказала – ладно, я дам ему шанс перевести всё в глупую шутку. Один шанс.
– Так нынче рушатся семьи, – сообщил Михаил, совсем не то, чего от него ожидали. И все поняли, что шуток здесь нет.
– Подробнее, пожалуйста, – попросила басом тёща гулко и требовательно, концентрируясь, как бы половчее всё обставить уже при первой схватке.
– А что рассусоливать? – невинно спросил тот. – Р-раз и всё! – Схватил огурец и стал его грызть столь яростно, словно только что его сам лично где-то зарубил на огороде.
– Интересно, – накалялся голос тёщи оттого, что разговор не клеился и не входил в то русло, что она уже наметила, – что значит – раз и всё?
– Покажу, не торопитесь, – пробубнил Михаил, хрустя огурцом.
Он взял бутылку водки, налил себе не в рюмку, а в стакан, степенно поднял его, выпил не торопясь и так же медленно поставил его на стол. Посидел, помотал головой, покорчил рожи от выпитого и потянулся за куском хлеба.
– Вот как бы сейчас дала по рукам, – помечтала тёща, просмотрев всю сцену.
– Это вряд ли, – тихо ответил Михаил уже сытым голосом, макнул хлеб в общую соусницу и смачно зажевал. Жевал он как-то крупно, лицо его при этом ходило ходуном. Михаил дурил, и супруга это видела, но запретить уже не могла, супруг вышел из-под контроля.
– Если вы желаете напиться, – донеслось от Раисы Семёновны, – а потом устроить здесь дебош… предупреждаю – у вас ничего не выйдет! Мы не поддадимся на провокации какого-то алкоголика! Мы просто вызовем органы внутренних дел и закуём вас в наручники и смирительную рубашку, а потом отправим в вытрезвитель.
Здесь тёща быстро налила сама себя водки, сказала «хоп!» и перевернула рюмку в себя.
– Не выйдет, – прочавкал Худяков нагловато.
Раиса Семёновна выдохнула из себя воздух после рюмки и, не закусывая, спросила:
– Это почему не выйдет?
– Потому что вы сами обе пьяные! – брякнул весело Михаил и перевёл глаза на жену. – Вас самих можно сдать в вытрезвитель! Дети – свидетели. Вы же тут водку весь вечер пьёте! От вас обеих за версту несёт перегаром! Милиция даже разбираться не будет. Обычное дело. Попили водки, поскандалили…
– Что?! – вскочила жена. – Ах, наглец, наглец!!. – Здесь она схватила остатки водки, вылила себе в рюмку, выпила и добавила так же заполошно и зло: – Подлец!.. Он ещё нас будет сдавать!..
Она хотела что-то схватить в руки, чтобы ударить Михаила, но на столе ничего подходящего не нашла, поводила ещё глазами по приборам – вилкам, ложкам, ножам, но ничего не схватила и, как сдержав себя, быстро, нервно села на свой стул.
– Скот! – сказала она напоследок.
– Н-да! – согласился Михаил, пьяненько и бесстрашно рассматривая своих родственниц. Водка сделала своё дело и всех за столом «разобрало». Михаил имел больший опыт в таком состоянии и сориентировался в этой ситуации мгновенно.
– Вы такие обе пьяные, – сказал он почти трезво и бесстрастно, – что я боюсь, как бы кто-нибудь из вас не свалился под стол. Вам перед детьми не стыдно? Ма-туш-ка и ба-буш-ка!..
– Ирина, – пьяным басом молвила Раиса Семёновна, – кажется, этот хрен, простите, хочет нас дискредитировать перед нашими с тобой детьми! Принеси мне утюг и швабру!
– А что? – пьяновато посмотрела супруга на мужа, – самый тот аргумент для недоносков!
– Действительно, – как будто опомнился Михаил, – это мысль!
Пошатываясь, он поднялся из-за стола, зацепив боком скатерть так, что та собралась складками, и зашлёпал куда-то по коридору в сторону санузла и кухни.
– Я вот что скажу тебе, дочка, – сразу же раздался басок Раисы Семёновны за столом, – надо быстрее форсировать события. Вначале с квартирой, потом с детьми! Будешь с квартирой, всегда найдёшь себе какого-нибудь попрыгунчика. А вот этого… этого надо уже туда!.. – Последнее она сказала жутким, громким шёпотом.
– Куда? – вытаращила пьяные глаза Ирина.
– На-а свалку! – рявкнула Раиса Семёновна. – И прямо сейчас! Сию секунду!!
Здесь дверь зала резко распахнулась, и в ней появился зять. В руках у него была… швабра.