– Ах вот как? – Михаил сделал шаг вперёд и между ним и Светланой расстояния практически не осталось.
Истомина сделала шаг назад скорее интуитивно, чем осознанно.
– Португальский ещё интересует? – вдруг спросила она, как защищаясь вопросом.
– Да, – ответил он бодро и дерзко, тут же подался вперёд и как-то очень незаметно вновь приблизился к Истоминой, – хочу изучить. В городе есть специалисты?
– Конечно, – вновь отошла назад Светлана, – вот хотя бы Ольга Николаевна, она… ой, вы сейчас мне на ногу наступите… Она экономику на португальском преподаёт…
– Я думаю, её португальский лучше подойдёт Сушнякову, – нагловато молвил Михаил, взял осторожно Истомину за кисть руки, она остановилась, удивлённо взглянула на него, – всегда не любил высоких училок, боюсь, этот комплекс у меня создаст трудности в обучении… может, вы возьмётесь?
– У меня ужасное произношение, я совсем недавно стала изучать… Вы мне руку давите, больно же…
– Ах, простите, – сказал Михаил, руку отпустил, но сам вновь шагнул вперёд на Истомину. Она вновь отошла. – А что у вас с произношением?
– Акцент, знаете… – Светлана оглянулась мигом назад и поняла, что отодвигается она от своего кавалера к стене института, сбоку от парадного крыльца – место не совсем безлюдное.
– Какая ерунда! – воскликнул Худяков счастливым голосом. – Я всё детство провёл в горах Бырранга, там все говорят с акцентом, даже русские.
– С каким же акцентом говорят там русские? – удивилась она.
– С русским, – Михаил был серьёзен, – с русским акцентом говорят на ненецком языке.
– У вас было трудное детство?
– Ещё юность и молодость…
– Зрелость?
– До зрелости ещё не дожил, – сообщил Михаил, – по нормам российского Минздрава зрелость наступает с сорока пяти лет. Рано ещё.
– Так вы ещё молодой? – искренне обрадовалась она. – И откуда только дети взрослые берутся?
– Сам не заметил, – оправдался он.
Здесь Худяков обернулся вокруг себя очень профессионально-незаметно, словно нехотя и незачем, неожиданно взял Светлану за руку у локтя и принуждённо отвёл к самой стене института. Здесь поставил её спиной к зданию, у Истоминой выкатились глаза. Худяков упёрся рукой в стену над её плечом и чуть ли не прижал Светлану Анатольевну грудью. Она совсем опешила, заморгала, посмотрела по сторонам и спросила требовательно:
– Вы что?.. Вы с ума сошли?! Что вы делаете?..
Худяков не остановился. Оглянулся на редких прохожих, вновь повернулся к изумлённому лицу женщины и чуть ли не на ушко прошептал:
– Нет, – отрезал он, убирая руку, и простодушно добавил: – Первый раз! Не поверите – первый раз!
– Случилось что? – Светлана уже пришла в себя, опасение быть кем-то увиденной прошло, и она дарила ему улыбку за улыбкой. Единственное, что она тут же предприняла, – быстро, незаметно сменила местоположение и теперь спиной к стене уже стоял Михаил.
– Конечно, случилось, – проникновенно сказал он, вновь очень невидимо наступая на неё, – по крайней мере вы не ушли на свидание, во-вторых, я, наконец, нашёл преподавателя португальского языка в нашем городе, и в-третьих, я теперь испытываю острый недостаток в отсутствии мобильного телефона. Достаточно? – И на этом слове он остановился и замер на полушаге.
– Да-а, впечатляет, – ответила она, уже предостерегающе выставив между ними свою ладонь, – как вы думаете, минута уже прошла?
– Прошла! – воскликнул он. – Прошла минута и ушла в бесконечность!
– Тихо, тихо! – Её ладонь перед Михаилом почти коснулась его груди. – Я не для этого. Давайте мы с вами договоримся по-другому? Хорошо?
– Я согласен! – тут же сказал Михаил.
– Вы-ы… – потянула Светлана, раздумывая и поглядывая вдаль, – вы мне позвоните вечером… хотите сегодня… хотите завтра…
– Сегодня!
– Хорошо. Вы позвоните, и мы с вами обдумаем… Иначе вы можете меня скомпрометировать… У нас женский коллектив… понимаете меня?
– Да, конечно, – серьёзно ответил Худяков, остановился и спросил: – Во сколько можно?
– Можно в любое время. Я прихожу где-то к шести вечера. Всё, всё, я ушла!
И Светлана Анатольевна тут же быстро и упруго повернулась и поднялась по ступенькам. От стоявших по другую сторону крыльца Сушнякова и Сироп голос Ольги крикнул:
– Света! Подожди, я иду!..
Поднимаясь к себе на этаж в преподавательскую, Сироп спросила:
– Ну что, что?! Рассказывай!
– Он меня чуть не съел! – пожаловалась Светлана. – Тайфун ходячий. Прямо при всех чуть не съел! Что за привычка – говорит, а сам к тебе идёт!.. Идёт и не останавливается… люди же смотрят?.. И ты хороша, минуты тебе хватит!
– А я с Сушняковым договариваюсь, а сама вижу – он тебя уже почти к стене прижал, думаю, всё о'кей у вас, – ответила Сироп, – ты бы видела, как он на тебя смотрел!
– Да видела я, как он на меня смотрел. Как можно смотреть на ягнёнка, которого сейчас зарежут и съедят!
– Ну вы договорились?
– Да.
– На сегодня?
– Да.
– У тебя?
– Что?
– Встречаетесь? – Сироп даже отшатнулась назад.
– Нет. Сегодня он мне позвонит…
– Начина-ается! – всплеснула руками Ольга. – Извращенцы несчастные! Секс по телефону!.. Я не знаю, Светка, хоть не отходи от тебя, пока ты с мужиком договариваешься!
Они поднялись на свой этаж, и уже перед самой преподавательской Ольга спросила:
– Ну скажи, ты хоть рада?
– Как я скажу? – чуть усомнилась Светлана. – Я же пока не знаю… что да как…
– Вот же дура! – очень дружески произнесла Ольга. – Вот это «что», так это – мужик! А вот «как», так он к тебе придёт и всё покажет! Ребёнок.
– Я не об этом. Я не хочу женатого.
– Разведём!
В преподавательской Светлана Анатольевна открыла Большой энциклопедический словарь, боясь позабыть название горной местности, нашла там слово – Бырранга, прочитала – горы, на Таймырском полуострове, длина, высота, ледники, каменисто-арктическая тундра, коренное население – ненцы. Всё. Не много. И что он там потерял, в этих горах?
В шестнадцать часов, переговорив с врачом тренажёрного зала, Ирина в новых кроссовках, затянутая в трико и свободной сорочке мужского покроя вошла в зал для занятий. Врач констатировал довольно прилично сохранившееся здоровье для её лет и комплекции. Никаких отклонений и патологий врач не нашёл. Мельком глянул на справку из поликлиники и разрешил – занимайтесь. На вопрос Ирины – за сколько времени она сможет сбросить килограммов… сорок… врач только и сказал – смотря как будете усердствовать. Потом был лёгкий инструктаж, где Ирина среди всего прочего узнала, что пить любую влагу до и после занятий воспрещается, или никто ей не гарантирует успеха в похудении. Кроме этого, были ещё и ограничения в еде. Оказалось, что всё самое вкусное есть нельзя. Нельзя острых, солёных, копчёных, жирных и всех продуктов с «лёгкими» углеводами – хлеб, картофель, макароны, крупы, сахар, всё сладкое… и так далее. По большому счёту получалось – есть совсем ничего нельзя. Ирина промолчала, но подумала, что такого режима не выдержит и двух дней. Когда еда – простое утоление голода, это одно. Когда еда – культ, это совсем другое. У Ирины еда была культом, почитаемым удовольствием. Она приступала к трапезе степенно, организованно, продумав до мелочей, какое блюдо за каким надо съедать. Потому не понимала и терпеть не могла, когда дети хватали «куски» между кухней и лестничным коридором.
В первый день занятий вместе с ней в зале находился молодой парень, инструктор. Занимался он с ней спокойно, без эмоций и раздражения. Ирина не могла сделать ничего. Ни прогнуться, ни согнуться. Мышцы были слабые, дряблые. А уж достать пальцами до пола – эту мечту отложили по меньшей мере на полгода, если она, конечно, выдержит эти полгода. Минут через сорок Ирина ушла в душ. По дороге домой она чувствовала себя так, словно полвагона картошки перетаскала к себе на пятый этаж. Но душа её пела. Она пересилила себя. Она себя сломала. Она даже забыла сейчас свою мать, мужа-потаскуна, работу и всё хозяйство. Детей, правда, помнила. В голове только и звенело – я это сделаю, я верну себе всё. Даже молодость. На полгода просто всё удовольствия себе «закажу»! По крайней мере, тогда у меня ещё есть десять с лишним лет. Вот их я проживу не так. Их я проживу в своё удовольствие. По-настоящему! Чтоб Мишка всё прочувствовал! А то… детский вра-ач!.. Тоже мне, компромат нашёл, скотина лупоглазая! (Почему лупоглазая – Ирина не знала, но звучало обидно.)
Истомина сделала шаг назад скорее интуитивно, чем осознанно.
– Португальский ещё интересует? – вдруг спросила она, как защищаясь вопросом.
– Да, – ответил он бодро и дерзко, тут же подался вперёд и как-то очень незаметно вновь приблизился к Истоминой, – хочу изучить. В городе есть специалисты?
– Конечно, – вновь отошла назад Светлана, – вот хотя бы Ольга Николаевна, она… ой, вы сейчас мне на ногу наступите… Она экономику на португальском преподаёт…
– Я думаю, её португальский лучше подойдёт Сушнякову, – нагловато молвил Михаил, взял осторожно Истомину за кисть руки, она остановилась, удивлённо взглянула на него, – всегда не любил высоких училок, боюсь, этот комплекс у меня создаст трудности в обучении… может, вы возьмётесь?
– У меня ужасное произношение, я совсем недавно стала изучать… Вы мне руку давите, больно же…
– Ах, простите, – сказал Михаил, руку отпустил, но сам вновь шагнул вперёд на Истомину. Она вновь отошла. – А что у вас с произношением?
– Акцент, знаете… – Светлана оглянулась мигом назад и поняла, что отодвигается она от своего кавалера к стене института, сбоку от парадного крыльца – место не совсем безлюдное.
– Какая ерунда! – воскликнул Худяков счастливым голосом. – Я всё детство провёл в горах Бырранга, там все говорят с акцентом, даже русские.
– С каким же акцентом говорят там русские? – удивилась она.
– С русским, – Михаил был серьёзен, – с русским акцентом говорят на ненецком языке.
– У вас было трудное детство?
– Ещё юность и молодость…
– Зрелость?
– До зрелости ещё не дожил, – сообщил Михаил, – по нормам российского Минздрава зрелость наступает с сорока пяти лет. Рано ещё.
– Так вы ещё молодой? – искренне обрадовалась она. – И откуда только дети взрослые берутся?
– Сам не заметил, – оправдался он.
Здесь Худяков обернулся вокруг себя очень профессионально-незаметно, словно нехотя и незачем, неожиданно взял Светлану за руку у локтя и принуждённо отвёл к самой стене института. Здесь поставил её спиной к зданию, у Истоминой выкатились глаза. Худяков упёрся рукой в стену над её плечом и чуть ли не прижал Светлану Анатольевну грудью. Она совсем опешила, заморгала, посмотрела по сторонам и спросила требовательно:
– Вы что?.. Вы с ума сошли?! Что вы делаете?..
Худяков не остановился. Оглянулся на редких прохожих, вновь повернулся к изумлённому лицу женщины и чуть ли не на ушко прошептал:
– Замечательно, – сказала ему Истомина, – можно чуть-чуть отодвинуться и руку отсюда убрать? Спасибо. Знаете… неожиданно. Вы всегда становитесь таким ураганом, когда возникает потребность в изучении иностранного языка?
Я вас люблю. И потерять боюсь.
Как мне без вас принять седые зимы,
Чьи сроки на века необозримы,
А с ними – одиночество и грусть[1].
– Нет, – отрезал он, убирая руку, и простодушно добавил: – Первый раз! Не поверите – первый раз!
– Случилось что? – Светлана уже пришла в себя, опасение быть кем-то увиденной прошло, и она дарила ему улыбку за улыбкой. Единственное, что она тут же предприняла, – быстро, незаметно сменила местоположение и теперь спиной к стене уже стоял Михаил.
– Конечно, случилось, – проникновенно сказал он, вновь очень невидимо наступая на неё, – по крайней мере вы не ушли на свидание, во-вторых, я, наконец, нашёл преподавателя португальского языка в нашем городе, и в-третьих, я теперь испытываю острый недостаток в отсутствии мобильного телефона. Достаточно? – И на этом слове он остановился и замер на полушаге.
– Да-а, впечатляет, – ответила она, уже предостерегающе выставив между ними свою ладонь, – как вы думаете, минута уже прошла?
– Прошла! – воскликнул он. – Прошла минута и ушла в бесконечность!
– Тихо, тихо! – Её ладонь перед Михаилом почти коснулась его груди. – Я не для этого. Давайте мы с вами договоримся по-другому? Хорошо?
– Я согласен! – тут же сказал Михаил.
– Вы-ы… – потянула Светлана, раздумывая и поглядывая вдаль, – вы мне позвоните вечером… хотите сегодня… хотите завтра…
– Сегодня!
– Хорошо. Вы позвоните, и мы с вами обдумаем… Иначе вы можете меня скомпрометировать… У нас женский коллектив… понимаете меня?
– Да, конечно, – серьёзно ответил Худяков, остановился и спросил: – Во сколько можно?
– Можно в любое время. Я прихожу где-то к шести вечера. Всё, всё, я ушла!
И Светлана Анатольевна тут же быстро и упруго повернулась и поднялась по ступенькам. От стоявших по другую сторону крыльца Сушнякова и Сироп голос Ольги крикнул:
– Света! Подожди, я иду!..
Поднимаясь к себе на этаж в преподавательскую, Сироп спросила:
– Ну что, что?! Рассказывай!
– Он меня чуть не съел! – пожаловалась Светлана. – Тайфун ходячий. Прямо при всех чуть не съел! Что за привычка – говорит, а сам к тебе идёт!.. Идёт и не останавливается… люди же смотрят?.. И ты хороша, минуты тебе хватит!
– А я с Сушняковым договариваюсь, а сама вижу – он тебя уже почти к стене прижал, думаю, всё о'кей у вас, – ответила Сироп, – ты бы видела, как он на тебя смотрел!
– Да видела я, как он на меня смотрел. Как можно смотреть на ягнёнка, которого сейчас зарежут и съедят!
– Ну вы договорились?
– Да.
– На сегодня?
– Да.
– У тебя?
– Что?
– Встречаетесь? – Сироп даже отшатнулась назад.
– Нет. Сегодня он мне позвонит…
– Начина-ается! – всплеснула руками Ольга. – Извращенцы несчастные! Секс по телефону!.. Я не знаю, Светка, хоть не отходи от тебя, пока ты с мужиком договариваешься!
Они поднялись на свой этаж, и уже перед самой преподавательской Ольга спросила:
– Ну скажи, ты хоть рада?
– Как я скажу? – чуть усомнилась Светлана. – Я же пока не знаю… что да как…
– Вот же дура! – очень дружески произнесла Ольга. – Вот это «что», так это – мужик! А вот «как», так он к тебе придёт и всё покажет! Ребёнок.
– Я не об этом. Я не хочу женатого.
– Разведём!
В преподавательской Светлана Анатольевна открыла Большой энциклопедический словарь, боясь позабыть название горной местности, нашла там слово – Бырранга, прочитала – горы, на Таймырском полуострове, длина, высота, ледники, каменисто-арктическая тундра, коренное население – ненцы. Всё. Не много. И что он там потерял, в этих горах?
В шестнадцать часов, переговорив с врачом тренажёрного зала, Ирина в новых кроссовках, затянутая в трико и свободной сорочке мужского покроя вошла в зал для занятий. Врач констатировал довольно прилично сохранившееся здоровье для её лет и комплекции. Никаких отклонений и патологий врач не нашёл. Мельком глянул на справку из поликлиники и разрешил – занимайтесь. На вопрос Ирины – за сколько времени она сможет сбросить килограммов… сорок… врач только и сказал – смотря как будете усердствовать. Потом был лёгкий инструктаж, где Ирина среди всего прочего узнала, что пить любую влагу до и после занятий воспрещается, или никто ей не гарантирует успеха в похудении. Кроме этого, были ещё и ограничения в еде. Оказалось, что всё самое вкусное есть нельзя. Нельзя острых, солёных, копчёных, жирных и всех продуктов с «лёгкими» углеводами – хлеб, картофель, макароны, крупы, сахар, всё сладкое… и так далее. По большому счёту получалось – есть совсем ничего нельзя. Ирина промолчала, но подумала, что такого режима не выдержит и двух дней. Когда еда – простое утоление голода, это одно. Когда еда – культ, это совсем другое. У Ирины еда была культом, почитаемым удовольствием. Она приступала к трапезе степенно, организованно, продумав до мелочей, какое блюдо за каким надо съедать. Потому не понимала и терпеть не могла, когда дети хватали «куски» между кухней и лестничным коридором.
В первый день занятий вместе с ней в зале находился молодой парень, инструктор. Занимался он с ней спокойно, без эмоций и раздражения. Ирина не могла сделать ничего. Ни прогнуться, ни согнуться. Мышцы были слабые, дряблые. А уж достать пальцами до пола – эту мечту отложили по меньшей мере на полгода, если она, конечно, выдержит эти полгода. Минут через сорок Ирина ушла в душ. По дороге домой она чувствовала себя так, словно полвагона картошки перетаскала к себе на пятый этаж. Но душа её пела. Она пересилила себя. Она себя сломала. Она даже забыла сейчас свою мать, мужа-потаскуна, работу и всё хозяйство. Детей, правда, помнила. В голове только и звенело – я это сделаю, я верну себе всё. Даже молодость. На полгода просто всё удовольствия себе «закажу»! По крайней мере, тогда у меня ещё есть десять с лишним лет. Вот их я проживу не так. Их я проживу в своё удовольствие. По-настоящему! Чтоб Мишка всё прочувствовал! А то… детский вра-ач!.. Тоже мне, компромат нашёл, скотина лупоглазая! (Почему лупоглазая – Ирина не знала, но звучало обидно.)
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента