Страница:
– А-а! – радостно взвыл он неприличным рёвом, что раздаются на брачных турнирах, словно искал их уже давным-давно по всей квартире. – Вот вы где!..
Размахнулся шваброй до потолка, зацепил один из пяти плафонов люстры и с криком:
– Зарублю, подлюки!! – бросился на них через стол.
Жена и тёща издали дикий визг, с лёгкостью горных ланей вскочили с мест и побежали прямо по дивану прочь из комнаты. Михаил обогнул за ними стол и погнался за ними в коридор. Жена и тёща влетели со всего хода в ванную и заперлись там, щёлкнув шпингалетом.
Михаил в погоне неосмотрительно зацепился тапочком за дорожку на выходе из зала и растянулся тут же во весь рост со шваброй впереди себя. Голова его оказалась рядом со входом в их с Ириной спальную, откуда сразу же вышла дочь с телефонной трубкой в руках и спросила отца, шевелившегося на полу:
– Пап, ты что – упал?
Михаил приподнялся и ответил:
– Нет, Ксюша. Я не упал. Я просто немного погонял свою семью.
– Зачем? – спросила Ксюша, явно удивлённая непривычным поведением отца.
– Не знаю, – с расстановкой ответил тот, – надо же когда-то начинать?
Из кухни показался Владимир, сигареты в руках не было, вместо неё он держал книгу.
– Никто не зашибся? – спросил он как-то и отца и мать с бабушкой через дверь в ванную.
– Твой отец придурок! Мозгами с детства зашибся! – крикнула из-за двери мать.
– Угомони своего папашку! – крикнула высоким басом бабушка и пригрозила: – А то я сейчас выйду и забью его как барана! Мне просто детей жалко, Ирина, – добавила она тише.
– Ужин закончился? – спросил Владимир. – Можно убирать?
– Нет! – сказал громко отец в дверь ванной комнаты. – Ужин продолжается. Садитесь за стол. Папа только штаны наденет.
Поставил швабру у стены и, пройдя мимо дочери, вошёл в спальную. Владимир постучал пальцами по двери ванной:
– Мам, бабушка… выходите… это уже закончилось…
– А-а, – раздалось из ванной двумя голосами, – смерти нашей хочешь?
– Швабра у меня, – сказал им Владимир.
Дети стояли в коридоре и смотрели друг на друга, потом Оксана хмыкнула весело и пожала плечом, Владимир унёс швабру в туалет, и они вместе вошли в зал. Скоро в штанах и рубашке, но без галстука появился отец. Ирина с Раисой Семёновной не появились. Михаил сел за стол на место тёщи на диване, тут же сказал дочери:
– Оксана, тарелку мне подай, пожалуйста, а эти тарелки туда поставь… садитесь между нами… И позовите уже… наших барышень!..
Оксана подозрительно посмотрела на отца, но тарелки переставила и тут же ушла, позвала бабушку и мать к столу. В коридоре щёлкнул шпингалет, и в зале почти сразу появились Ирина с Раисой Семёновной. Первой вошла Ирина с немного перепуганным видом, словно от мужа только что получила кучу оплеух, второй ровно и важно прошествовала Раиса Семёновна, лишь уже в зале оглянулась назад, как примериваясь: успеет, если что, обратно в убежище или нет?
– Набуянились, сударь? – поинтересовалась она столь бесстрастно, словно только что разрешила Михаилу появиться за столом. – Когда вы завтра проспитесь, надо будет подумать о вашей изоляции от нормального общества. Ирина, присаживайся.
Ирина присела на стул напротив мужа, как кролик перед удавом, и не сводила с него глаз. Раиса Семёновна села рядом с дочерью свободно и раскованно, сразу продолжила:
– А что, водки в этом доме больше нет?
– Принести? – привстал Володя.
– Конечно, мой мальчик. Бабушка ведь говорила тебе, что сегодня напьётся, и тогда мы ещё посмотрим, кто здесь схватится за швабру… Это я трезвая культурно-образованная.
Она быстро разобралась в новом расположении тарелок, наполнила свою едой и, не глядя на зятя, невозмутимым голосом поинтересовалась:
– Надеюсь, вы не подумали, Михаил, что я там чего-то перепугалась и потому вышла из-за стола и ушла в ванную?.. Я сопровождала вашу супругу… Вы, надо отдать должное вашему хамству и скотству, сумели всё же перепугать свою бедную, измученную жену… Мы с ней уже давно не видели подобных выходок. Я понимаю, что у таких людей, как вы, чувство раскаяния отсутствует напрочь!.. Что ж…
Михаил молча уплетал свой остывший суп. Слушая тещу, не проронил ни слова. Раиса Семёновна расценила это как свой успех и некоторый упадок инициативы у зятя. Она почувствовала сразу уверенность в себе, своих словах и движениях. Ситуацию нужно было срочно брать под контроль, в свои руки. И она это сделает без промедления. Промедление смерти подобно! Ленин сказал? О-о, великий был человек!.. «Вот пока этот зять орудует ложкой в супе, – подумала она, – я буду орудовать словом и мыслью! С чего начать?..»
Вернулся Владимир из кухни, принёс бутылку водки, открыл её, налил бабушке и поставил бутылку на стол. Раиса Семёновна кивнула ему благодарно, и внук сел на своё место.
– Я надеюсь, вы не думаете, что после развода, о котором вы здесь талдычите весь вечер, моя дочь… которая столько своих молодых лет подарила вам… и за что вы так подло её обманули на старости лет…
– Мама! – возмутилась дочь.
– Спокойно, деточка, – успокоила её та, – я это образно… Я надеюсь, хоть вы и мерзавец последний, но как человек воспитанный и образованный… просто сами съедете с нашей квартиры и не будете претендовать на нашу жилплощадь? Или вы желаете, чтоб мы подали на вас в суд?.. Кстати, сколько вы собираетесь платить алиментов на детей? Надеюсь, мне не надо вам напоминать, что Володя хоть и совершеннолетний по паспорту, но ещё совсем мальчик по возрасту и своему социальному студенческому положению. Тем более у него даже институт платный… Я надеюсь, вы продолжите оплату его обучения?.. Или вы собираетесь, как нашкодивший кот?.. Вжик! И в кусты? Мама дорогая! Какая мерзость! Какая гнусность! Я ведь так и думала, что в вас достоинства ровно столько, сколько висит меж ног…
– Мама!
– Нормально, девочка моя! Пусть знает, что мы не собираемся потакать его свинским прихотям и мужскому паскудству! Пусть сразу готовится к тому, что спуску ему не будет! Так вы не ответили мне про алименты! Мы можем написать заявление в суд хоть сейчас! Или всё же нам не придётся это делать?
– Вам ничего не придётся, – двусмысленно, тихо и спокойно ответил, наконец, Михаил.
– Это как понимать? – Раиса Семёновна взяла рюмку, сказала «хоп». И пустая рюмка вернулась на место. Тёща посмотрела подозрительно на зятя. Неужели вся её риторика прошла впустую? Неужели этот маленький спортивный негодяй, пока она выстраивала свою линию обороны, сидел, жрал и тихо подсмеивался над ней? Обормот! Что у него в мозгах? Глупости? А что там может ещё быть? Откуда тогда эта уверенность? Раиса Семёновна взяла огурец, положила себе на чистую тарелку и принялась его разделывать на пластинки. Пластинки получались тончайшие, невесомые.
– А так и понимать, – ответил Михаил, – разводиться будем мы… когда начнём, тогда и думать будем.
Здесь Михаил закончил с супом, отставил тарелку, Оксана подала ему чистую, он что-то положил в неё и как договорил игриво, чуть не подмигнув тёще:
– Если мы ещё будем разводиться!
Тёща отшатнулась немного назад. Михаил при этом взял кусок хлеба, погрозил им тёще и добавил:
– Этот вопрос требует тщательного обдумывания!
Сам для себя он уже всё обдумал и всё решил. Разводиться он будет обязательно и без промедлений. Но займётся он этим лишь тогда, когда любимая тёща отправится восвояси.
– Ах, даже так? – возмутилась Раиса Семёновна. – Вы что же – идиотничаете? Это что же – спектакль всё?
– Подумаем, – туманно ответил Михаил.
Тёща фыркнула что-то – даже развестись и то не умеет.
– Думайте быстрее, – сказала она вслух, – я никуда не уеду, пока в этом доме всё не встанет на свои места!
– Кажется, я наелась, – донеслось от Оксаны.
– Я тоже, – поддержал Владимир. Они вдвоём поднялись, но голос бабушки остановил их.
– Дорогие мои, – переключилась та на внуков, – ломать компанию – это вверх неприличия и бестактности поведения человека в приличном обществе! Никогда не забывайте, что жить в обществе и быть от него свободным – нельзя! Великий Ленин сказал.
– Так мы есть больше не хотим, – попробовал отвертеться внук.
– А и не надо есть. Надо просто сидеть и… ждать… когда все наедятся. Поддерживать компанию.
– И кого нам поддерживать? – спросила Оксана.
– Мать и бабушку! Не отца же своего – недоноска, который вас бросить хочет! И даже алименты платить отказывается. Ты скоро, Володенька, пойдёшь разгружать баржи в порту! Будешь таскать муку и уголь в мешках!
– Бабушка, у нас нет моря, – напомнил Владимир.
– Ничего. Будешь разгружать вагоны с удобрением для полей! На твоих плечах, Володенька, взрастёт пшеница за полярным кругом! Готовься! Станешь быдлом за полгода, это я тебе обещаю! – выделила она себя. – Ну а тебя, Ксюшенька, не знаю даже, что и ждёт!.. Так и лезет на ум произведение Феденьки Достоевского, так и вспомнишь к месту дорогую мне Сонечку Мармеладову!.. Бедные, несчастные дети!!
Оксана на это тут же по-девчачьи опять прыснула смехом и прикрыла губки ладошкой. Владимир повёл головой. Они так и продолжали стоять за столом. Ирина уже хотела им разрешить выйти, но чего-то ждала от матери. Михаил посмотрел на обоих и спросил у сына:
– Что встали-то? Идите.
– Стоять! – сказала тёща, и дети замерли, посмотрев на мать. Мать посмотрела себе в тарелку.
И тут раздался звонок в дверь. Ирина вздрогнула и стокилограммовой голубкой упорхнула из зала, бросив на ходу:
– Это из школы!
– Да это ко мне, Наташка! – сказал Владимир и пошёл за матерью.
– Мне тоже надо! – пошла за ним Оксана.
– Нахалюги! – сказала досадно им вслед бабушка. – Разрешения не было.
– А зачем им на это разрешение? – спросил Михаил. – Они у себя дома.
– Вот именно! Всё без спросу! Всё дозволено! Так дети становятся бандюгами!.. Неужели эти несчастные крошки пойдут по вашим стопам, Мишенька? Это что же из них будет? Володенька станет шеромыжником с высшим образованием, а Ксюшенька и того пуще – этой… Сонькой Достоевской! Со средним образованием! Одна мать в вашей семье – трудолюбивая пчёлка, с юных лет семью на себе тянет! Ни радости тебе в жизни, ни утех семейных! Один мужик на всю биографию и тот… обормот! Что вы сказали?.. – вдруг подалась она в сторону Михаила, как что-то не услышав.
– Я ничего не сказал, но могу вас заверить, что я у вашей дочери не один мужик на всю биографию. – И тут же Михаил внутренне поморщился: гадко как-то всё сразу выглядеть стало. Хотелось сказать весело и легко, а получилось – как посплетничал. Фу!..
– Фу!! – тут же сказала тёща. – Фу! Какая гадость! Мерзость! За глаза, за спиной у верной жены такие слова! Фу!..
В зал вернулась Ирина, сказала негромко:
– К Володе Наташа пришла.
И тут же села за стол на своё место.
– Девочка моя, – обратилась к ней мать, – твой бывший муженёк-паренёк, оказывается, про тебя по всему городу разносит сплетни, что ты любовников меняешь каждую неделю… ха-ха-ха!! Клеопарта!..
– Клеопатра, – поправил Михаил.
– Один хрен, – отрубила тёща, – шлюха египетская!
– Что?.. – сразу вздыбилась Ирина. – Я – шлюха египетская?!
– Нуда, – кивнула мать, – муженёк твой… поведал мне по секрету о твоих любовниках! Интересно рассказывал.
– Это о каких таких любовниках? – очень хотела разъяриться Ирина, но что-то сдерживало её и не давало полного выхода возмущению и негодованию.
– Ничего я особенного не говорил и говорить не хочу. Отстаньте! – Михаил понял, что влип, и тут же потянулся к спасительной бутылке водки. Хмель понемногу улёгся и выветрился. Ирина, едва он налил себе в рюмку, выхватила у него бутылку и налила себе. Раиса Семёновна требовательно спросила её:
– А маме?
Ирина налила и маме. Выпила сама с собой, ни на кого не смотря, и уже более раскованно и требовательно переспросила:
– Так о каких мы тут любовниках?!.
Михаил ел и думал – что ж теперь делать? Проболтался по пьяни, болван! Кто за язык тянул? Теперь отговаривайся. От слов не откажешься. Бузить дальше, что ли? Внутренний голос сразу сказал – бузить! Ещё как бузить! Второго такого случая просто не будет. Вперёд!..
– Где факты? Факты! – повышался голос тёщи. – Не вижу пока ни одного любовника возле имени моей дочери! Или вы опять идиотничаете? Обычно это бывает у мужчин, когда состояние эрекции оставляет желать лучшего. Сейчас это лечится, милейший! Надо просто обратиться к врачу…
– Не надо нам врача! – быстро усваивался алкоголь у Ирины. – Говори про моих любовников! Хочу услышать хотя бы одного…
– Детский врач Оксаны, – сказал совсем тихо Михаил, совсем не уверенный в успехе, – когда она была маленькой.
– Ха! Вспомнил!.. – почти крикнула Ирина и осеклась, даже рот свой закрыв рукой по-бабьи.
Раиса Семёновна посмотрела на дочь и всё поняла. Михаил остановился и перестал жевать. Удар был нанесён точно и в назначенное время. Алкоголь сыграл плохую услугу его жене. За столом появилась тишина.
– Я хотела сказать… – начала Ирина, суетливо водя глазами по столу.
– Да не надо ничего, – поднялся Михаил и вышел из-за стола.
– Мы не договорили, – резко возникла тёща.
– Я перекурю, – пояснил он, – пока вы обсудите биографию моей супруги.
– Ты вспомни, сколько шлюх у тебя было! – воскликнула жена.
– Так мы же сейчас о принципе, а не о количестве! – удивился Михаил, выходя из зала.
Проходя мимо своей спальной комнаты, он услышал возмущённый голос дочери, разговаривающей с кем-то по телефону:
–.. интересно, а почему это именно ты должна покупать презервативы? Он что у тебя, в этом не участвует?..
– Ой-ёй-ёй, – пробормотал Худяков, – хорошо хоть так… предусмотрительно.
В кухне сын Владимир курил возле открытой форточки, рядом стояла его гостья и тоже курила. На появление отца она повернулась и стеснительно сказала:
– Здрасте!
Михаил поздоровался, потом спросил:
– Что ты барышню принимаешь на кухне? Идите в комнату.
– Да нет, – сын едва видно поморщился, – мы сейчас уходим.
Он повернулся к окну и выбросил окурок в форточку, девчонка сделала то же самое. Михаил на это качнул головой. Сказал обоим:
– Пепельница есть, – и ткнул своей сигаретой в пепельницу на столе.
– Там же не ходит никто! – как удивился Владимир. – Кусты… тундра.
– Это внутренняя культура, – сказал ему отец.
Девчонка пролепетала:
– Извините.
Они тут же вышли в прихожую. За окном и в самом деле никто не ходил. Там была тундра, где по утрам вставало солнце, а под самым домом были уложены кусты с дёрном.
Уже наступила ночь. Тёмная, непроглядная сентябрьская ночь без луны, без таинственных стрекотов в пожухлой траве, без лишних запахов и ароматов раскинувшейся до самого горизонта тундры. Просто ночь с далёкими огоньками повсюду. Это проглядывались далёкие шахты с близлежащими к ним посёлками. А над ними и над тундрой висело такое же чёрное, как земля, небо с далёкими огоньками звёзд.
Ночь была тёплая, из форточки почти неуловимо дышало свежестью. Дым от сигареты Михаила вился вверх и вытягивался в форточку тонкой, вьющейся ленточкой. В прихожей хлопнула дверь – Владимир ушёл со своей девчонкой. Худяков открыл холодильник, посмотрел – на верхней полке лежала ещё одна нетронутая бутылка водки. Ирина запаслась алкоголем серьёзно. Знает свою маму.
Худяков докурил сигарету. Идти в зал к тёще и супруге совсем не хотелось. Не хотелось ничего выслушивать, ругаться, спорить и доказывать всю эту никому не нужную ерунду – кто прав, кто нет. Он достал водку, посмотрел-подумал два мига и, открыв, налил себе граммов сто пятьдесят. Аккуратно выдохнув воздух, словно перед расстрелом, он одним бульдожьим глотком выпил весь стакан, снова выдохнул воздух и закурил вторую сигарету. «Сейчас дойдёт, – подумал он, – и можно сходить к женщинам ещё раз». Но, докурив сигарету, Михаил ушёл в спальную. Оксана тут же вышла с трубкой в руках и тем же возмущением, кто и что должен покупать для секса. Худяков быстро разделся, проверил расстояние между кроватями, потушил свет и лёг под одеяло. «Всё, – сказал он себе, – спать, спать, спать. Пусть там сами теперь ломают себе голову о детском враче, разводе и всём прочем». А он будет спать. Зря он вообще завёл весь этот разговор. Переиграл. Надо было всё закончить на швабре. И про развод пока ничего не говорить. Вначале надо закрыть тылы, сказала бы его мать. А он так не умеет… Всё в порыве, всё эмоции… А ещё и дети… Как их поделишь?.. А ещё работа… Эта тёща может ведь и на работу сообщить… у неё ума хватит…
В тот момент, когда Раиса Семёновна ступила на перрон вокзала города Северска, Светлана Анатольевна Истомина закончила преподавать английский язык в группе будущих управленцев и бизнесменов. Выйдя из аудитории, она столкнулась в коридоре института с одним из своих студентов – Владимиром Худяковым. Он тут же извинился и напомнил своему преподавателю, что она обещала ему один интересный учебник по английской фонетике. Худяков был второкурсником, но английским владел прекрасно, можно сказать, свободно и как-то в разговоре с преподавателем высказал желание «подровнять» произношение, а также параллельно заняться ещё одним языком – может, французским, может, испанским? Истомина одобрила его рвение и предложила в случае чего обращаться к ней. Худяков сейчас и обратился.
– Вы ещё не решили, коллега, – официально вежливо поинтересовалась Светлана Анатольевна, – какой язык будет у вас вторым?
Владимир посмотрел сверху на своего преподавателя, он был выше неё на целую голову, и коротко ответил – нет. Истомина пригласила его в преподавательскую. Там достала учебник английской фонетики и отдала Владимиру. Владимир коротко пролистал его, как листают люди очень сведущие, и спросил:
– А вы какой посоветуете изучать вторым?
– Французский.
– Почему?
– Хотя бы потому, что у вас всегда рядом будет преподаватель, хорошо знающий этот язык. – Она кивнула ему так, что указала этим кивком на себя. – Могу подсказать, как лучше подступиться.
– У меня отец изучал французский, – сказал Владимир, – красивая речь.
– Вот как? – несколько заинтересованно произнесла Истомина. – А кто у вас отец?
– Он преподаёт в Институте гуманитарных наук… Русский язык.
– Ах вот как? – мило улыбнулась ему Истомина. – Что ж, интеллигентность, очевидно, заложена у вас с рождения.
Она вновь открыла стол, достала оттуда ещё одну книгу, протянула Владимиру.
– Вот, посмотрите на досуге. Может, заинтересуетесь. Кстати, в Интернете не пробовали что-либо поискать?
– Пробовал, с книгой мне легче изучать… привычнее и удобнее, – листал он учебник, – всегда под рукой.
Истомина согласно кивнула, не сводя взгляда с Худякова-младшего. Юноша был серьёзен и глубокомысленно задумчив. В глазах Истоминой на секунду проскользнула ирония. Худяков оторвался от книги и посмотрел на преподавателя. Светлана Анатольевна стала серьёзной.
– Вы знаете, – немного сбивчиво произнёс Владимир, – я слышал, что с русским языком очень схож португальский… даже в его эмоциональной выразительности…
– Ух ты! – вырвалось у Истоминой. – Где же это вы слышали?
– По телевидения как-то говорили, в какой-то передаче. Мне говорили, что вы знаете португальский…
– Ой, что вы! – едва не рассмеялась она. – С португальским не всё так хорошо. Этот язык я изучала самостоятельно. А почему португальский?
– А в Рио-де-Жанейро хочу, – просто сказал он, – карнавал увидеть.
– Вот как, – взгляд Истоминой опустился вниз, – тоже неплохо. Какой-никакой, а стимул.
– У вас не найдётся какого-нибудь учебника? В наших книжных магазинах я мог купить только словарь.
– Найдётся, – согласилась она, – завтра принесу. А французский всё же полистайте.
– Хорошо.
– Кто ж его знает, – предположила она, – может, вас и на третий язык хватит?..
Худяков сказал ей спасибо и вышел из преподавательской.
Только за ним закрылась дверь, к ней тут же подошла преподаватель из «экономистов», барышня такого же возраста, статная, высокая, как хорошая породистая кобылка. Кличка у неё была «Сироп». Звали её Ольга Николаевна, а кличку она получила от своих коллег за огромный интерес её к мужской части населения города Северска. Вначале кто-то в сердцах сказал – как мухи на г…, потом кто-то сравнил с сахаром, с повидлом, мёдом… пока одна из коллег, у которой та увела мужика, не сказала – Сироп. Слово не мягкое и слащаво-приторное. Оно и прижилось. Ольга Николаевна хотела этой коллеге приклеить кличку «Кисляк», но не вышло. Просто так клички не клеятся. Сейчас, чуть наклонившись к уху коллеги, стройная и привлекательная девушка Сироп, произнесла загадочно и таинственно:
– Юноша, конечно, приятный, но скажу тебе по секрету… у него есть девчонка, а вот отец у него – мужчина ещё интереснее, правда, ростом не так удался, как сынок.
– Личный опыт? – спросила Истомина.
– Нет, бабские пересуды. Присутствовала на одной вечеринке. И могу ещё дополнить: там сейчас в семье кризис. Разводятся.
– Тоже пересуды?
– Нет. Сведения – сто процентов. Жена его друга Сушнякова сегодня проболталась по телефону, мы с ней… того… товарки. Ну что ты вылупилась?
– Ладно, – пообещала Истомина, – я им займусь.
– Вы же не знакомы?
– А для чего нам Худяков-младший?.. – показно-стервозно спросила Истомина.
– Молодец! – похвалила Сироп.
Знакомиться с Худяковым-старшим, а тем более использовать для этого Худякова-младшего Светлана Анатольевна совсем не собиралась. В своей жизни Истомина никогда и нигде не знакомилась с мужчинами преднамеренно. В знакомстве с мужчинами должна была присутствовать романтика отношений, а потому всё это было отдано на волю случая.
Истомина решила пройтись по двум-трём магазинам и, сама того не заметив, случайно оказалась рядом с Институтом гуманитарных наук. Время было вечернее, из дверей учебного заведения один за другим выходили студенты, преподаватели. Светлана Анатольевна вспомнила разговор с подругой и взгляд её на выходящих мужчинах обострился. «А может, и в самом деле?.. – мелькнуло в её сознании. – Кто его знает, где, когда и с кем мы встречаемся и что потом изо всего этого выходит в жизни… Начинается обычно всегда несерьёзно, даже бывает смешно…» Здесь у Истоминой сработало обычное женское любопытство и интуиция: посмотреть бы хоть одним глазком на этого потенциального жениха. Истомина замедлила шаг и едва приметно подняла взор на окна пятиэтажного корпуса института. Интересно, каков он собой, этот Худяков-старший? Может, просто замухрышка книжный, женой замученный. Впрочем, все мы когда-то бываем жёнами. В одном из громадных окон последнего этажа она увидела мужскую фигуру, прошедшую вперёд-назад за тюлевыми занавесями, потом фигура прошла ещё раз. «А герой романа, – романтично пронеслось у неё в голове, – обуреваемый страстями, метался по кабинету, ища выход и спасение!.. И совсем не догадывался, что спасение его сейчас стоит под окнами и ждёт с ним встречи…» Светлана улыбнулась сама себе и пошла дальше.
В эту же секунду в кабинет Худякова Михаила вошла уборщица, и он, быстро одевшись, вышел из института и направился домой. Тёща приехала, он это знал, потому домой совсем не хотелось.
Утром следующего дня Худяков-старший проснулся ни свет ни заря. По большому счёту, проснулся именно так, как хотел, – ночь уже начала таять, а утро ещё не пришло. В доме было тихо и спокойно. Рядом в спальной на соседней кровати мирно сопела супруга. Худяков повернул голову, глянул на неё пристально и сам себе сказал зачем-то: «Всё! Теперь точно – всё! И мучить её своими требованиями похудеть не буду, и рычать, что неповоротливая стала да в двери не проходит… и вообще!.. Всё! Надо просто для начала научиться уважать друг друга». Худяков поднялся, сел на кровати. Перед ним стоял платяной шкаф. Он представил себе, как они его начнут делить. Стало смешно. А холодильник? Гарнитур? И прочее… Придётся, видно, пилить. Михаил накинул на себя халат и вышел из комнаты. Дверь в зал была открыта и из-за неё раздавался, как и положено, могучий храп тёщи. Раиса Семёновна всегда храпела, сколько он её помнил, это не было признаком возраста, это было признаком её величия и отличия. Худяков ушёл в ванную и привёл себя в порядок. Потом уже по привычке, войдя на кухню, взял пачку сигарет, но что-то передумал и отложил их на подоконник. Достал из холодильника какой-то сок, отхлебнул глоточек. Главное с похмелья – не наделать глупостей.
Светало. Звёзды меркли одна за другой. Небо синело, и в открытую форточку стали врываться звуки проносящихся рядом с микрорайоном тяжёлых грузовиков. Проснулось железнодорожное депо местного значения, и протяжные гудки тепловозов разрывали утреннюю тишину вместе с перестуком колёс товарных составов. Голос диспетчера метался по далёкому депо из конца в конец, ругаясь и призывая кого-то что-то переместить.
Скоро погасли все звёзды на небе, осталась лишь совсем маленькая звёздочка на горизонте. Туда уже подступали первые лучи солнца, а звёздочка не пропадала и не гасла. Приблизившись к форточке, Михаил негромко прочитал утренней звезде четыре строчки:
Размахнулся шваброй до потолка, зацепил один из пяти плафонов люстры и с криком:
– Зарублю, подлюки!! – бросился на них через стол.
Жена и тёща издали дикий визг, с лёгкостью горных ланей вскочили с мест и побежали прямо по дивану прочь из комнаты. Михаил обогнул за ними стол и погнался за ними в коридор. Жена и тёща влетели со всего хода в ванную и заперлись там, щёлкнув шпингалетом.
Михаил в погоне неосмотрительно зацепился тапочком за дорожку на выходе из зала и растянулся тут же во весь рост со шваброй впереди себя. Голова его оказалась рядом со входом в их с Ириной спальную, откуда сразу же вышла дочь с телефонной трубкой в руках и спросила отца, шевелившегося на полу:
– Пап, ты что – упал?
Михаил приподнялся и ответил:
– Нет, Ксюша. Я не упал. Я просто немного погонял свою семью.
– Зачем? – спросила Ксюша, явно удивлённая непривычным поведением отца.
– Не знаю, – с расстановкой ответил тот, – надо же когда-то начинать?
Из кухни показался Владимир, сигареты в руках не было, вместо неё он держал книгу.
– Никто не зашибся? – спросил он как-то и отца и мать с бабушкой через дверь в ванную.
– Твой отец придурок! Мозгами с детства зашибся! – крикнула из-за двери мать.
– Угомони своего папашку! – крикнула высоким басом бабушка и пригрозила: – А то я сейчас выйду и забью его как барана! Мне просто детей жалко, Ирина, – добавила она тише.
– Ужин закончился? – спросил Владимир. – Можно убирать?
– Нет! – сказал громко отец в дверь ванной комнаты. – Ужин продолжается. Садитесь за стол. Папа только штаны наденет.
Поставил швабру у стены и, пройдя мимо дочери, вошёл в спальную. Владимир постучал пальцами по двери ванной:
– Мам, бабушка… выходите… это уже закончилось…
– А-а, – раздалось из ванной двумя голосами, – смерти нашей хочешь?
– Швабра у меня, – сказал им Владимир.
Дети стояли в коридоре и смотрели друг на друга, потом Оксана хмыкнула весело и пожала плечом, Владимир унёс швабру в туалет, и они вместе вошли в зал. Скоро в штанах и рубашке, но без галстука появился отец. Ирина с Раисой Семёновной не появились. Михаил сел за стол на место тёщи на диване, тут же сказал дочери:
– Оксана, тарелку мне подай, пожалуйста, а эти тарелки туда поставь… садитесь между нами… И позовите уже… наших барышень!..
Оксана подозрительно посмотрела на отца, но тарелки переставила и тут же ушла, позвала бабушку и мать к столу. В коридоре щёлкнул шпингалет, и в зале почти сразу появились Ирина с Раисой Семёновной. Первой вошла Ирина с немного перепуганным видом, словно от мужа только что получила кучу оплеух, второй ровно и важно прошествовала Раиса Семёновна, лишь уже в зале оглянулась назад, как примериваясь: успеет, если что, обратно в убежище или нет?
– Набуянились, сударь? – поинтересовалась она столь бесстрастно, словно только что разрешила Михаилу появиться за столом. – Когда вы завтра проспитесь, надо будет подумать о вашей изоляции от нормального общества. Ирина, присаживайся.
Ирина присела на стул напротив мужа, как кролик перед удавом, и не сводила с него глаз. Раиса Семёновна села рядом с дочерью свободно и раскованно, сразу продолжила:
– А что, водки в этом доме больше нет?
– Принести? – привстал Володя.
– Конечно, мой мальчик. Бабушка ведь говорила тебе, что сегодня напьётся, и тогда мы ещё посмотрим, кто здесь схватится за швабру… Это я трезвая культурно-образованная.
Она быстро разобралась в новом расположении тарелок, наполнила свою едой и, не глядя на зятя, невозмутимым голосом поинтересовалась:
– Надеюсь, вы не подумали, Михаил, что я там чего-то перепугалась и потому вышла из-за стола и ушла в ванную?.. Я сопровождала вашу супругу… Вы, надо отдать должное вашему хамству и скотству, сумели всё же перепугать свою бедную, измученную жену… Мы с ней уже давно не видели подобных выходок. Я понимаю, что у таких людей, как вы, чувство раскаяния отсутствует напрочь!.. Что ж…
Михаил молча уплетал свой остывший суп. Слушая тещу, не проронил ни слова. Раиса Семёновна расценила это как свой успех и некоторый упадок инициативы у зятя. Она почувствовала сразу уверенность в себе, своих словах и движениях. Ситуацию нужно было срочно брать под контроль, в свои руки. И она это сделает без промедления. Промедление смерти подобно! Ленин сказал? О-о, великий был человек!.. «Вот пока этот зять орудует ложкой в супе, – подумала она, – я буду орудовать словом и мыслью! С чего начать?..»
Вернулся Владимир из кухни, принёс бутылку водки, открыл её, налил бабушке и поставил бутылку на стол. Раиса Семёновна кивнула ему благодарно, и внук сел на своё место.
– Я надеюсь, вы не думаете, что после развода, о котором вы здесь талдычите весь вечер, моя дочь… которая столько своих молодых лет подарила вам… и за что вы так подло её обманули на старости лет…
– Мама! – возмутилась дочь.
– Спокойно, деточка, – успокоила её та, – я это образно… Я надеюсь, хоть вы и мерзавец последний, но как человек воспитанный и образованный… просто сами съедете с нашей квартиры и не будете претендовать на нашу жилплощадь? Или вы желаете, чтоб мы подали на вас в суд?.. Кстати, сколько вы собираетесь платить алиментов на детей? Надеюсь, мне не надо вам напоминать, что Володя хоть и совершеннолетний по паспорту, но ещё совсем мальчик по возрасту и своему социальному студенческому положению. Тем более у него даже институт платный… Я надеюсь, вы продолжите оплату его обучения?.. Или вы собираетесь, как нашкодивший кот?.. Вжик! И в кусты? Мама дорогая! Какая мерзость! Какая гнусность! Я ведь так и думала, что в вас достоинства ровно столько, сколько висит меж ног…
– Мама!
– Нормально, девочка моя! Пусть знает, что мы не собираемся потакать его свинским прихотям и мужскому паскудству! Пусть сразу готовится к тому, что спуску ему не будет! Так вы не ответили мне про алименты! Мы можем написать заявление в суд хоть сейчас! Или всё же нам не придётся это делать?
– Вам ничего не придётся, – двусмысленно, тихо и спокойно ответил, наконец, Михаил.
– Это как понимать? – Раиса Семёновна взяла рюмку, сказала «хоп». И пустая рюмка вернулась на место. Тёща посмотрела подозрительно на зятя. Неужели вся её риторика прошла впустую? Неужели этот маленький спортивный негодяй, пока она выстраивала свою линию обороны, сидел, жрал и тихо подсмеивался над ней? Обормот! Что у него в мозгах? Глупости? А что там может ещё быть? Откуда тогда эта уверенность? Раиса Семёновна взяла огурец, положила себе на чистую тарелку и принялась его разделывать на пластинки. Пластинки получались тончайшие, невесомые.
– А так и понимать, – ответил Михаил, – разводиться будем мы… когда начнём, тогда и думать будем.
Здесь Михаил закончил с супом, отставил тарелку, Оксана подала ему чистую, он что-то положил в неё и как договорил игриво, чуть не подмигнув тёще:
– Если мы ещё будем разводиться!
Тёща отшатнулась немного назад. Михаил при этом взял кусок хлеба, погрозил им тёще и добавил:
– Этот вопрос требует тщательного обдумывания!
Сам для себя он уже всё обдумал и всё решил. Разводиться он будет обязательно и без промедлений. Но займётся он этим лишь тогда, когда любимая тёща отправится восвояси.
– Ах, даже так? – возмутилась Раиса Семёновна. – Вы что же – идиотничаете? Это что же – спектакль всё?
– Подумаем, – туманно ответил Михаил.
Тёща фыркнула что-то – даже развестись и то не умеет.
– Думайте быстрее, – сказала она вслух, – я никуда не уеду, пока в этом доме всё не встанет на свои места!
– Кажется, я наелась, – донеслось от Оксаны.
– Я тоже, – поддержал Владимир. Они вдвоём поднялись, но голос бабушки остановил их.
– Дорогие мои, – переключилась та на внуков, – ломать компанию – это вверх неприличия и бестактности поведения человека в приличном обществе! Никогда не забывайте, что жить в обществе и быть от него свободным – нельзя! Великий Ленин сказал.
– Так мы есть больше не хотим, – попробовал отвертеться внук.
– А и не надо есть. Надо просто сидеть и… ждать… когда все наедятся. Поддерживать компанию.
– И кого нам поддерживать? – спросила Оксана.
– Мать и бабушку! Не отца же своего – недоноска, который вас бросить хочет! И даже алименты платить отказывается. Ты скоро, Володенька, пойдёшь разгружать баржи в порту! Будешь таскать муку и уголь в мешках!
– Бабушка, у нас нет моря, – напомнил Владимир.
– Ничего. Будешь разгружать вагоны с удобрением для полей! На твоих плечах, Володенька, взрастёт пшеница за полярным кругом! Готовься! Станешь быдлом за полгода, это я тебе обещаю! – выделила она себя. – Ну а тебя, Ксюшенька, не знаю даже, что и ждёт!.. Так и лезет на ум произведение Феденьки Достоевского, так и вспомнишь к месту дорогую мне Сонечку Мармеладову!.. Бедные, несчастные дети!!
Оксана на это тут же по-девчачьи опять прыснула смехом и прикрыла губки ладошкой. Владимир повёл головой. Они так и продолжали стоять за столом. Ирина уже хотела им разрешить выйти, но чего-то ждала от матери. Михаил посмотрел на обоих и спросил у сына:
– Что встали-то? Идите.
– Стоять! – сказала тёща, и дети замерли, посмотрев на мать. Мать посмотрела себе в тарелку.
И тут раздался звонок в дверь. Ирина вздрогнула и стокилограммовой голубкой упорхнула из зала, бросив на ходу:
– Это из школы!
– Да это ко мне, Наташка! – сказал Владимир и пошёл за матерью.
– Мне тоже надо! – пошла за ним Оксана.
– Нахалюги! – сказала досадно им вслед бабушка. – Разрешения не было.
– А зачем им на это разрешение? – спросил Михаил. – Они у себя дома.
– Вот именно! Всё без спросу! Всё дозволено! Так дети становятся бандюгами!.. Неужели эти несчастные крошки пойдут по вашим стопам, Мишенька? Это что же из них будет? Володенька станет шеромыжником с высшим образованием, а Ксюшенька и того пуще – этой… Сонькой Достоевской! Со средним образованием! Одна мать в вашей семье – трудолюбивая пчёлка, с юных лет семью на себе тянет! Ни радости тебе в жизни, ни утех семейных! Один мужик на всю биографию и тот… обормот! Что вы сказали?.. – вдруг подалась она в сторону Михаила, как что-то не услышав.
– Я ничего не сказал, но могу вас заверить, что я у вашей дочери не один мужик на всю биографию. – И тут же Михаил внутренне поморщился: гадко как-то всё сразу выглядеть стало. Хотелось сказать весело и легко, а получилось – как посплетничал. Фу!..
– Фу!! – тут же сказала тёща. – Фу! Какая гадость! Мерзость! За глаза, за спиной у верной жены такие слова! Фу!..
В зал вернулась Ирина, сказала негромко:
– К Володе Наташа пришла.
И тут же села за стол на своё место.
– Девочка моя, – обратилась к ней мать, – твой бывший муженёк-паренёк, оказывается, про тебя по всему городу разносит сплетни, что ты любовников меняешь каждую неделю… ха-ха-ха!! Клеопарта!..
– Клеопатра, – поправил Михаил.
– Один хрен, – отрубила тёща, – шлюха египетская!
– Что?.. – сразу вздыбилась Ирина. – Я – шлюха египетская?!
– Нуда, – кивнула мать, – муженёк твой… поведал мне по секрету о твоих любовниках! Интересно рассказывал.
– Это о каких таких любовниках? – очень хотела разъяриться Ирина, но что-то сдерживало её и не давало полного выхода возмущению и негодованию.
– Ничего я особенного не говорил и говорить не хочу. Отстаньте! – Михаил понял, что влип, и тут же потянулся к спасительной бутылке водки. Хмель понемногу улёгся и выветрился. Ирина, едва он налил себе в рюмку, выхватила у него бутылку и налила себе. Раиса Семёновна требовательно спросила её:
– А маме?
Ирина налила и маме. Выпила сама с собой, ни на кого не смотря, и уже более раскованно и требовательно переспросила:
– Так о каких мы тут любовниках?!.
Михаил ел и думал – что ж теперь делать? Проболтался по пьяни, болван! Кто за язык тянул? Теперь отговаривайся. От слов не откажешься. Бузить дальше, что ли? Внутренний голос сразу сказал – бузить! Ещё как бузить! Второго такого случая просто не будет. Вперёд!..
– Где факты? Факты! – повышался голос тёщи. – Не вижу пока ни одного любовника возле имени моей дочери! Или вы опять идиотничаете? Обычно это бывает у мужчин, когда состояние эрекции оставляет желать лучшего. Сейчас это лечится, милейший! Надо просто обратиться к врачу…
– Не надо нам врача! – быстро усваивался алкоголь у Ирины. – Говори про моих любовников! Хочу услышать хотя бы одного…
– Детский врач Оксаны, – сказал совсем тихо Михаил, совсем не уверенный в успехе, – когда она была маленькой.
– Ха! Вспомнил!.. – почти крикнула Ирина и осеклась, даже рот свой закрыв рукой по-бабьи.
Раиса Семёновна посмотрела на дочь и всё поняла. Михаил остановился и перестал жевать. Удар был нанесён точно и в назначенное время. Алкоголь сыграл плохую услугу его жене. За столом появилась тишина.
– Я хотела сказать… – начала Ирина, суетливо водя глазами по столу.
– Да не надо ничего, – поднялся Михаил и вышел из-за стола.
– Мы не договорили, – резко возникла тёща.
– Я перекурю, – пояснил он, – пока вы обсудите биографию моей супруги.
– Ты вспомни, сколько шлюх у тебя было! – воскликнула жена.
– Так мы же сейчас о принципе, а не о количестве! – удивился Михаил, выходя из зала.
Проходя мимо своей спальной комнаты, он услышал возмущённый голос дочери, разговаривающей с кем-то по телефону:
–.. интересно, а почему это именно ты должна покупать презервативы? Он что у тебя, в этом не участвует?..
– Ой-ёй-ёй, – пробормотал Худяков, – хорошо хоть так… предусмотрительно.
В кухне сын Владимир курил возле открытой форточки, рядом стояла его гостья и тоже курила. На появление отца она повернулась и стеснительно сказала:
– Здрасте!
Михаил поздоровался, потом спросил:
– Что ты барышню принимаешь на кухне? Идите в комнату.
– Да нет, – сын едва видно поморщился, – мы сейчас уходим.
Он повернулся к окну и выбросил окурок в форточку, девчонка сделала то же самое. Михаил на это качнул головой. Сказал обоим:
– Пепельница есть, – и ткнул своей сигаретой в пепельницу на столе.
– Там же не ходит никто! – как удивился Владимир. – Кусты… тундра.
– Это внутренняя культура, – сказал ему отец.
Девчонка пролепетала:
– Извините.
Они тут же вышли в прихожую. За окном и в самом деле никто не ходил. Там была тундра, где по утрам вставало солнце, а под самым домом были уложены кусты с дёрном.
Уже наступила ночь. Тёмная, непроглядная сентябрьская ночь без луны, без таинственных стрекотов в пожухлой траве, без лишних запахов и ароматов раскинувшейся до самого горизонта тундры. Просто ночь с далёкими огоньками повсюду. Это проглядывались далёкие шахты с близлежащими к ним посёлками. А над ними и над тундрой висело такое же чёрное, как земля, небо с далёкими огоньками звёзд.
Ночь была тёплая, из форточки почти неуловимо дышало свежестью. Дым от сигареты Михаила вился вверх и вытягивался в форточку тонкой, вьющейся ленточкой. В прихожей хлопнула дверь – Владимир ушёл со своей девчонкой. Худяков открыл холодильник, посмотрел – на верхней полке лежала ещё одна нетронутая бутылка водки. Ирина запаслась алкоголем серьёзно. Знает свою маму.
Худяков докурил сигарету. Идти в зал к тёще и супруге совсем не хотелось. Не хотелось ничего выслушивать, ругаться, спорить и доказывать всю эту никому не нужную ерунду – кто прав, кто нет. Он достал водку, посмотрел-подумал два мига и, открыв, налил себе граммов сто пятьдесят. Аккуратно выдохнув воздух, словно перед расстрелом, он одним бульдожьим глотком выпил весь стакан, снова выдохнул воздух и закурил вторую сигарету. «Сейчас дойдёт, – подумал он, – и можно сходить к женщинам ещё раз». Но, докурив сигарету, Михаил ушёл в спальную. Оксана тут же вышла с трубкой в руках и тем же возмущением, кто и что должен покупать для секса. Худяков быстро разделся, проверил расстояние между кроватями, потушил свет и лёг под одеяло. «Всё, – сказал он себе, – спать, спать, спать. Пусть там сами теперь ломают себе голову о детском враче, разводе и всём прочем». А он будет спать. Зря он вообще завёл весь этот разговор. Переиграл. Надо было всё закончить на швабре. И про развод пока ничего не говорить. Вначале надо закрыть тылы, сказала бы его мать. А он так не умеет… Всё в порыве, всё эмоции… А ещё и дети… Как их поделишь?.. А ещё работа… Эта тёща может ведь и на работу сообщить… у неё ума хватит…
В тот момент, когда Раиса Семёновна ступила на перрон вокзала города Северска, Светлана Анатольевна Истомина закончила преподавать английский язык в группе будущих управленцев и бизнесменов. Выйдя из аудитории, она столкнулась в коридоре института с одним из своих студентов – Владимиром Худяковым. Он тут же извинился и напомнил своему преподавателю, что она обещала ему один интересный учебник по английской фонетике. Худяков был второкурсником, но английским владел прекрасно, можно сказать, свободно и как-то в разговоре с преподавателем высказал желание «подровнять» произношение, а также параллельно заняться ещё одним языком – может, французским, может, испанским? Истомина одобрила его рвение и предложила в случае чего обращаться к ней. Худяков сейчас и обратился.
– Вы ещё не решили, коллега, – официально вежливо поинтересовалась Светлана Анатольевна, – какой язык будет у вас вторым?
Владимир посмотрел сверху на своего преподавателя, он был выше неё на целую голову, и коротко ответил – нет. Истомина пригласила его в преподавательскую. Там достала учебник английской фонетики и отдала Владимиру. Владимир коротко пролистал его, как листают люди очень сведущие, и спросил:
– А вы какой посоветуете изучать вторым?
– Французский.
– Почему?
– Хотя бы потому, что у вас всегда рядом будет преподаватель, хорошо знающий этот язык. – Она кивнула ему так, что указала этим кивком на себя. – Могу подсказать, как лучше подступиться.
– У меня отец изучал французский, – сказал Владимир, – красивая речь.
– Вот как? – несколько заинтересованно произнесла Истомина. – А кто у вас отец?
– Он преподаёт в Институте гуманитарных наук… Русский язык.
– Ах вот как? – мило улыбнулась ему Истомина. – Что ж, интеллигентность, очевидно, заложена у вас с рождения.
Она вновь открыла стол, достала оттуда ещё одну книгу, протянула Владимиру.
– Вот, посмотрите на досуге. Может, заинтересуетесь. Кстати, в Интернете не пробовали что-либо поискать?
– Пробовал, с книгой мне легче изучать… привычнее и удобнее, – листал он учебник, – всегда под рукой.
Истомина согласно кивнула, не сводя взгляда с Худякова-младшего. Юноша был серьёзен и глубокомысленно задумчив. В глазах Истоминой на секунду проскользнула ирония. Худяков оторвался от книги и посмотрел на преподавателя. Светлана Анатольевна стала серьёзной.
– Вы знаете, – немного сбивчиво произнёс Владимир, – я слышал, что с русским языком очень схож португальский… даже в его эмоциональной выразительности…
– Ух ты! – вырвалось у Истоминой. – Где же это вы слышали?
– По телевидения как-то говорили, в какой-то передаче. Мне говорили, что вы знаете португальский…
– Ой, что вы! – едва не рассмеялась она. – С португальским не всё так хорошо. Этот язык я изучала самостоятельно. А почему португальский?
– А в Рио-де-Жанейро хочу, – просто сказал он, – карнавал увидеть.
– Вот как, – взгляд Истоминой опустился вниз, – тоже неплохо. Какой-никакой, а стимул.
– У вас не найдётся какого-нибудь учебника? В наших книжных магазинах я мог купить только словарь.
– Найдётся, – согласилась она, – завтра принесу. А французский всё же полистайте.
– Хорошо.
– Кто ж его знает, – предположила она, – может, вас и на третий язык хватит?..
Худяков сказал ей спасибо и вышел из преподавательской.
Только за ним закрылась дверь, к ней тут же подошла преподаватель из «экономистов», барышня такого же возраста, статная, высокая, как хорошая породистая кобылка. Кличка у неё была «Сироп». Звали её Ольга Николаевна, а кличку она получила от своих коллег за огромный интерес её к мужской части населения города Северска. Вначале кто-то в сердцах сказал – как мухи на г…, потом кто-то сравнил с сахаром, с повидлом, мёдом… пока одна из коллег, у которой та увела мужика, не сказала – Сироп. Слово не мягкое и слащаво-приторное. Оно и прижилось. Ольга Николаевна хотела этой коллеге приклеить кличку «Кисляк», но не вышло. Просто так клички не клеятся. Сейчас, чуть наклонившись к уху коллеги, стройная и привлекательная девушка Сироп, произнесла загадочно и таинственно:
– Юноша, конечно, приятный, но скажу тебе по секрету… у него есть девчонка, а вот отец у него – мужчина ещё интереснее, правда, ростом не так удался, как сынок.
– Личный опыт? – спросила Истомина.
– Нет, бабские пересуды. Присутствовала на одной вечеринке. И могу ещё дополнить: там сейчас в семье кризис. Разводятся.
– Тоже пересуды?
– Нет. Сведения – сто процентов. Жена его друга Сушнякова сегодня проболталась по телефону, мы с ней… того… товарки. Ну что ты вылупилась?
– Ладно, – пообещала Истомина, – я им займусь.
– Вы же не знакомы?
– А для чего нам Худяков-младший?.. – показно-стервозно спросила Истомина.
– Молодец! – похвалила Сироп.
Знакомиться с Худяковым-старшим, а тем более использовать для этого Худякова-младшего Светлана Анатольевна совсем не собиралась. В своей жизни Истомина никогда и нигде не знакомилась с мужчинами преднамеренно. В знакомстве с мужчинами должна была присутствовать романтика отношений, а потому всё это было отдано на волю случая.
Истомина решила пройтись по двум-трём магазинам и, сама того не заметив, случайно оказалась рядом с Институтом гуманитарных наук. Время было вечернее, из дверей учебного заведения один за другим выходили студенты, преподаватели. Светлана Анатольевна вспомнила разговор с подругой и взгляд её на выходящих мужчинах обострился. «А может, и в самом деле?.. – мелькнуло в её сознании. – Кто его знает, где, когда и с кем мы встречаемся и что потом изо всего этого выходит в жизни… Начинается обычно всегда несерьёзно, даже бывает смешно…» Здесь у Истоминой сработало обычное женское любопытство и интуиция: посмотреть бы хоть одним глазком на этого потенциального жениха. Истомина замедлила шаг и едва приметно подняла взор на окна пятиэтажного корпуса института. Интересно, каков он собой, этот Худяков-старший? Может, просто замухрышка книжный, женой замученный. Впрочем, все мы когда-то бываем жёнами. В одном из громадных окон последнего этажа она увидела мужскую фигуру, прошедшую вперёд-назад за тюлевыми занавесями, потом фигура прошла ещё раз. «А герой романа, – романтично пронеслось у неё в голове, – обуреваемый страстями, метался по кабинету, ища выход и спасение!.. И совсем не догадывался, что спасение его сейчас стоит под окнами и ждёт с ним встречи…» Светлана улыбнулась сама себе и пошла дальше.
В эту же секунду в кабинет Худякова Михаила вошла уборщица, и он, быстро одевшись, вышел из института и направился домой. Тёща приехала, он это знал, потому домой совсем не хотелось.
Утром следующего дня Худяков-старший проснулся ни свет ни заря. По большому счёту, проснулся именно так, как хотел, – ночь уже начала таять, а утро ещё не пришло. В доме было тихо и спокойно. Рядом в спальной на соседней кровати мирно сопела супруга. Худяков повернул голову, глянул на неё пристально и сам себе сказал зачем-то: «Всё! Теперь точно – всё! И мучить её своими требованиями похудеть не буду, и рычать, что неповоротливая стала да в двери не проходит… и вообще!.. Всё! Надо просто для начала научиться уважать друг друга». Худяков поднялся, сел на кровати. Перед ним стоял платяной шкаф. Он представил себе, как они его начнут делить. Стало смешно. А холодильник? Гарнитур? И прочее… Придётся, видно, пилить. Михаил накинул на себя халат и вышел из комнаты. Дверь в зал была открыта и из-за неё раздавался, как и положено, могучий храп тёщи. Раиса Семёновна всегда храпела, сколько он её помнил, это не было признаком возраста, это было признаком её величия и отличия. Худяков ушёл в ванную и привёл себя в порядок. Потом уже по привычке, войдя на кухню, взял пачку сигарет, но что-то передумал и отложил их на подоконник. Достал из холодильника какой-то сок, отхлебнул глоточек. Главное с похмелья – не наделать глупостей.
Светало. Звёзды меркли одна за другой. Небо синело, и в открытую форточку стали врываться звуки проносящихся рядом с микрорайоном тяжёлых грузовиков. Проснулось железнодорожное депо местного значения, и протяжные гудки тепловозов разрывали утреннюю тишину вместе с перестуком колёс товарных составов. Голос диспетчера метался по далёкому депо из конца в конец, ругаясь и призывая кого-то что-то переместить.
Скоро погасли все звёзды на небе, осталась лишь совсем маленькая звёздочка на горизонте. Туда уже подступали первые лучи солнца, а звёздочка не пропадала и не гасла. Приблизившись к форточке, Михаил негромко прочитал утренней звезде четыре строчки:
На кудри милой головы
Я шаль зелёную накинул.
Я пред Венерою Невы