Страница:
– Ты что ж это, падла, делаешь!
В следующий миг обладатель длинного члена и разбитой морды выхватил меч и с утробным ревом бросился вперед. Спущенные штаны ему, как ни странно, совсем не мешали. Савинов отразил первый удар приемом, который Храбр называл “шлепком”. Согуд, даже обезумев от ярости, сражался грамотно. Широких ударов не наносил – помещение не позволяло. Он просто теснил Савинова к дальней стене, рассчитывая зажать в углу и прикончить. О последствиях Согуд, видимо, не думал, а может, ему было начхать. И еще он забыл про раненых. Хаген молниеносным движением метнул нож. Согуд взревел – лезвие вонзилось ему в плечо, споткнулся – ему подставили ножку. В этот момент Сашка вполне мог убить его, но... Хоть и сволочь, а все же это был свой... Быстрый шаг вперёд. Ногой в колено, эфесом – в зубы. Хрясь! Что-то отлетело в сторону. Длинные усы смешно взвились. Согуд рухнул на спину, еще пытаясь прикрыться мечом. Сашка ударил его тыльной стороной клинка по пальцам. Бзынь! Выбитое оружие зазвенело у стены. Хлоп! Подошва Сашкиного сапога впечаталась здоровяку в лоб.
– Стой!
Савинов замер, держа скрамасакс у горла Согуда. В дверном проеме, занимая его весь, возвышался Диармайд. Позади него под дождем толпились воины с факелами. Пламя шипело и плевалось. Потом знакомый голос сказал: “А ну-ка...”, и ирландец посторонился. Ольбард шагнул внутрь и остановился, обозревая поле боя. Его взгляд задержался на дрожащей Сигурни, прижавшейся к Хагену, и на спущенных штанах Согуда. Густые брови князя сошлись к переносице.
– Знать, зарод зачесался? – вопрос, судя по всему, был риторический.
Согуд завозился, пытаясь встать, но Сашкин клинок уперся ему в горло.
– Пусти его, Александр, – Ольбард не отрываясь смотрел на здоровяка, – вы оба пойдете со мной. Диармайд останься и опроси всех. Да поставь у двери стража.
Князь повернулся и, ни на кого не глядя, вышел вон. Савинов, вкладывая оружие в ножны, двинулся за ним. У двери он оглянулся и поймал два взгляда. Один растерянный – Сигурни, и второй – Хагена. Казалось, тот не мог решить что-то для себя. Наконец викинг кивнул – спасибо, мол. Сашка подмигнул в ответ и вышел под дождь.
Глава 4
Сашка снова сидел на вершине скалы и обозревал окрестности. На этот раз ему досталась дневная сторожа. Солнце приветливо сияло в безоблачном небе. Гроза ушла на юг, утащив с собой все тучи и не оставив даже малого лоскутка. Мир сиял, омытый потоками воды. Он как бы родился заново, прекрасный и праздничный. У подошвы скалы волновалось зеленое море. Кроны деревьев теснились вокруг, обтекая скальную гряду, рядами бесчисленного воинства устремлялись к горизонту, взбираясь по пути на холмы и осаждая вершины гор. Почему-то вспомнилось детство, пыльные листья акаций в заводском сквере и заросшие редкой травой курганы старых терриконов в Донбассе. Какой контраст... Насколько этот мир чище и красивее со своей нетронутой природой, малолюдством. Насколько он богаче возможностями, открывающимися на каждом шагу для свободного человека! Но – только для свободного...
Там, в будущем, все равны перед законом, по крайней мере на словах. Государство защищает всех и заставляет соблюдать правила общежития. Здесь же – не так. Законы, конечно, есть, но они, как выясняется, “для своих”. И защищают они только этих самых своих от всех остальных. Причем с этими остальными “свои” могут делать все что угодно – убивать, продавать, насиловать. Понятие морали есть, но мораль тоже действует избирательно. Свои – это члены рода, дружины и в более широком понятии – соплеменники. Все! Остальные, даже если говорят на твоем языке и практически ничем от тебя не отличаются, вполне могут попасть под определение чужих, со всеми, как говорится, вытекающими последствиями. Понятие национальной общности сильно размыто, хотя в некоторых былинах и песнях, которые Савинов услышал во время застолья, были довольно прозрачные намеки на древнее всеславянское родство. Похоже, об этом продолжали помнить, но предпочитали не вспоминать.
В общем, поступок Согуда, а затем и княжий суд произвели на Сашку довольно тягостное впечатление. События последних дней спустили его с неба на землю. Только теперь он понял – как же ему повезло, что его необычное появление произвело на русов такое впечатление. Прямо с небес! Посреди моря! Ух! Посланец богов! Примем его в род, други! И приняли... а могли ведь и в рабство продать.
Сашка злился. Злился, что поддался глупой эйфории – ну как же, здорово, ведь это же ТЕ САМЫЕ русичи! Злился, что утратил бдительность и чуть не наломал дров на суде. Спасибо Храбру – уберег! Злился от осознания того, что не хватило ума вовремя сообразить – у этих людей совсем иная история за спиной. Ведь еще не было Эпохи Возрождения, не писал Шекспир, не вводились рыцарские правила поединка, никто еще понятия не имеет о правилах содержания военнопленных, а функциональная необходимость таких организаций, как Лига Наций, вообще вряд ли кому-нибудь здесь может быть объяснена. Зато они помнят распятие готами антского князя Буса, захваченного на пиру безоружным, походы гуннов. Их боги не чураются кровавых жертв, а их законы, вполне справедливые для членов рода, являются просто людоедскими по отношению к чужакам, не имеющим защиты. А справедливость зависит от личных качеств князя или вождя, творящего суд и сплошь и рядом имеющего в деле личную заинтересованность. Так вот... Но надо жить, раз он попал сюда. И не просто жить – надо что-то менять. Использовать единственный плюс, который есть на данный момент, а именно: в этом мире, в отличие от того, откуда пришел он сам, человек имеет больше возможностей изменить ситуацию, если он достаточно силен и мудр. Здесь у людей больше личной свободы. Хотя, может быть, и это только иллюзия...
* * *
– Обида, княже!..
В помещении собрались все воины Ольбарда, за исключением тех, что стояли на страже. Сам князь сидел в тяжелом кресле с высокой спинкой, напоминающем трон. Лицо его было мрачным. Сильные руки сжимали рукоять меча, упертого острием в пол. Старшая дружина расселась на лавках вдоль стен, молодшие столпились у входа. Люди молчали, и молчание это вдруг показалось Сашке плохим знаком. Что-то было не так.
– Обида, княже!
Произнесший эти слова Согуд стоял посреди зимовья, горделиво выпрямившись,– левая рука на перекрестье меча. “Штаны уже натянул”,– растерянно подумал Савинов. Он был слева от руса и чуть сзади. Отсюда была хорошо видна дыра в рубахе и рана на левой лопатке насильника. Согуда она, похоже, совсем не беспокоила. Мелькнула мысль, что будь Хаген не так слаб, то попал бы на два пальца правее, и тогда не держать бы Согуду больше речей. Однако не попал...
– В чем твоя обида?– голос князя был сух и бесцветен, на говорившего он не смотрел. Диармайд стоял за его правым плечом и рассеянно крутил в пальцах метательный нож. Тот самый, Хагенов.
– Олекса с урманами стакнулся, убить меня хотел, кровь пустил. Дозволь, княже, очиститься. Божьего суда прошу!
– Что?!– Сашке показалось, что его ударило по башке дубиной.– Ты чего несешь! Еще скажи, что это я девку насиловал, а ты ни сном, ни духом!
– Молчи! – Ольбард поднял на него тяжелый взгляд.– Тебя позже спрошу... Согуд, что ты в клети у полоняников делал?
– Кровь за кровь хотел взять, княже! Хаген побратима моего убил. А девку взять хотел у него на глазах, чтоб смерть горше была.
Воины зашумели. Пламя очага озаряло их свирепые, покрытые шрамами лица. Кто-то из молодших крикнул: “Князь, он в своем праве! А девка все одно без толку,– ничья. Отчего ж не потешиться? Раны мы и сами лечить горазды!” “Это дурной сон, – подумал Савинов. – Что они несут? Какое свое право?” Он с ужасом увидел, что князь кивает, словно соглашаясь с крикунами.
– Ты, Александр, – князь снова перевел на него взгляд, – признаешь ли, что кровь родовича пролил? Что за сговор с урманами?
– Не было никакого сговора! – Савинов шагнул вперед и стал вровень с Согудом. – Я на крик прибежал. А что кровь пролил – правда. Некогда было разбирать... И что это за право такое! Она лечила всех, а он своим грязным хреном... Да за такое убить мало!
– Ты что же, жизнь родовича против чести безродной девки ставишь?! – кто-то из старшей дружины вскочил с места. Савинов открыл было рот, чтобы ответить. Гневные слова сами рвались с языка. Внезапно рядом оказался Храбр. Рванул за плечо. Жесткие усы укололи ухо. Гневно зашипел: “Молчи, Олекса! Всю дружину против себя поднять хочешь?! Не тебе– князю решать – что по правде содеяно!”
– Девка ничья!– надрывался Согуд,– Никто ее под защиту не брал! Отчего ж не потешиться? От нее не убудет!
– Тогда я беру!– крикнул Сашка, но железные пальцы Храбра стиснули плечо до боли. “Да замолчишь ты наконец?! Думаешь, я тебя противу всех защитить сумею?”
Воины заорали, перекрикивая друг друга. Большинство кричало за Согуда. Кто-то требовал немедленно освободить место для поединка. Князь молча слушал. На его лице было все то же мрачное выражение. Наконец он кивнул, видимо приняв решение, и крики мгновенно прекратились.
– Что ж, дружина, вот мое слово. Ты, Александр, заплатишь Согуду виру– две гривны серебром из своей добычи. Поединка я не допущу. Мы потеряли многих, и не дело кровавить мечи из за девки. Моя вина– если б знал, что ссоры, да которые из за нее начнутся,– убил бы сам. Но ты, Согуд, забыл – Хаген МОЙ! В полон взял его я, и рубился с ним я, – потому мне решать, жить ему или сгинуть! Потому про месть свою забудь и про Божий Суд тоже. А ты, Александр, запомни: пойдет из за тебя в дружине рознь – изгоню. На все четыре стороны. И еще помни– ты в дружине недавно– не тебе рядить, что по правде, а что нет...– Ольбард помолчал, оглядывая зал, а затем, уже спокойнее, добавил: что Согуда удержал – добро. Хаген мне живым надобен. А девку, чтоб никому не обидно было, себе возьму, хоть и не нужна она мне... Слово мое твердо – помните оба. Я вас предупредил...
Согуд коротко поклонился и вышел вон, окатив Савинова яростным взглядом. Воины, продолжая еще спорить, расходились по своим местам. На Сашку больше никто не посмотрел.
* * *
Савинов слегка передвинулся, так, чтобы оставаться в тени, ползущей по скале, повторяя путь солнца на небосводе. Глаза его продолжали обшаривать окоем в поисках дыма и других признаков присутствия чужаков, а мысли катились по накатанной колее.
Храбр после суда долго вправлял Савинову мозги. Разъяснял, что к чему, и выходило, что кругом Сашка не прав. На суде вел себя не так. Лез поперед батьки, Правды не зная. И понятно, почему большинство кричало за Согуда. Тот хоть и паскудник, но свой кореш. Он с ними давно, а Сашка недавно. Его плохо знают, и многие наверняка считают выскочкой из за его поведения на суде, хотя в общем относятся неплохо, особенно после хольмганга...
Вот князь Ольбард. Правильный мужик, умный, решение вынес, что называется, соломоново и, судя по всему, остался им, Сашкой, доволен. Но и предупредил, и был прав, а Савинов оказался болваном. И вообще от него князю пока одни неприятности. То в ледяную воду за ним прыгай, то на плечах таскай любопытного. Стыдно... Нельзя лезть в чужой дом со своим уставом. Для начала стоит научиться понимать этих людей, в принципе неплохих, но с совершенно чуждыми обычаями. И только потом, после того как он станет частью этого мира, можно что-то менять. А для этого нужно получить власть. И тогда можно будет перекроить этот мир, который неплох, но и недостаточно хорош.
Здесь многое можно изменить. Нужно только правильно поставить себя. А для этого надо бы определить цели, коих он хочет достигнуть, задачи, которые необходимо выполнить, и, конечно, способы их выполнения. Отсюда и нужно танцевать... Сашка усмехнулся своим мыслям. “Думаю как настоящий коммунист. Еще ни в чем не разобрался, а туда же – менять, ломать, поворачивать! Сначала стань здесь своим, балбес! А уж потом меняй, если надо что-то менять”.
Он сидел улыбаясь и смотрел вдаль. Принятое решение как-то сразу принесло внутренний покой. Светило солнце, пели птицы. Как хорошо!..
Глава 5
Бзынь! Мечи сшибаются, роняя искру. Шаг вперед. Трава легка под ногой. Снова звенят клинки. Солнце палит обнаженные плечи. Храбр играет дистанцией, подкрадывается ближе. Кончик его меча: непрерывно движется, ища прорехи в Сашкиной защите, пробуя ее на прочность. Чуть отступить, затем снова вперед. Порез на левом предплечье щиплет от пота. Который уже раз он попался на этот хитрый прием. Храбр усмехается в усы.
– Не думай, Олекса! Охоться!
Сашка хмурится, кивает. Взмах, удар, отбив. Все верно. Нужно охотиться на противника, подстерегая его ошибки. Без мыслей. Сознание словно обращается в идеальное зеркало, отражающее действия врага, и тогда тело реагирует на изменения ситуации само. Снова лязг оружия. Сашка сражается левой рукой. У него обе работают одинаково. Храбр чуть отступает, потом прыгает вперед. Клинок его меча сверкает перед самыми глазами. Отбит! Проскальзывает над плечом, едва не задевая ухо. Нырок. Рука сама делает стремительное движение. Есть! На штанине Храбра появляется темное пятнышко, но металл уже обжег Сашкино плечо. Храбр делает шаг назад, удовлетворенно кивая:
– Добро! Но голову не бережешь! Я поймал тебя на остановке. Гляди – вот так. Показать в глаза, затем слева в шею и придержать меч на миг, чтобы противник ударил. Он откроется – и бей туда, где открыто. Это принцип, как говорят румляне, сиречь – основа, правило. Остановка всегда короткая – на долю мгновения, иначе опоздаешь. Другой принцип – идти под удар, уклоняясь, как ты сейчас. Третий – за ударом, когда он пролетает мимо. Очень опасно – нужно хорошо чувствовать расстояние до врага и время для начала движения навстречу... Четвертый – бить после защиты, отталкиваясь от удара супротивника. Все их можно смешивать между собой. Есть еще много меньших правил. Это все для боя клинок на клинок. Со щитом возможны и иные способы... Отдышался? Тогда давай дальше. Теперь – нападай!
И Сашка добросовестно нападал... Главное единоборство, как говорит Храбр, происходит на уровне духа. Чей дух сильнее, тот и победит. Это не значит, что не нужно учиться владеть мечом. Просто меч здесь не главное. Главное – воля бойца. И если меч сломается, ты сможешь поразить врага его собственным оружием. Но когда воля слаба, а дух вял – не спасут ни харалуг <Харалуг – булат>, ни доспех, Победа в бою зиждется в первую очередь на несокрушимости духа воина. После боя на мечах боролись, выйдя на прибрежный песок. Храбр доволен – Сашка борется хорошо. Потом метали топоры, ножи. Здесь тоже все здорово. Он умеет метать с двух рук. Храбр хлопает себя по ляжкам, смеется... После обеда –стрельба из лука. Там все плохо. Сашка профан. Но глаз меткий – глядишь, наверстаем. А пока, скинув одежду, окунуться в холодные речные струи. Вынырнуть, задохнувшись от холода, с пылающей от перепада температур кожей. Быстрыми гребками вынестись на середину реки, грея мышцы, всем телом чувствуя напор водяных струй. Борясь с течением, проплыть вверх по реке метров сто, выбраться на берег, смыв пот и пыль. Вот это жизнь!
Сашка чувствовал себя по-настоящему счастливым. Теперь у него была цель. Он был не один, и все рисовалось в радужных красках. Прошлое отступило вдаль и поблекло, перестав тревожить и лишь иногда всплывая в мутной глубине снов. Воинская наука давалась не без труда, но это было приятно. Он всегда любил преодолевать преграды, а способностей ему было не занимать. Савинов, конечно, не рассчитывал сравняться с такими бойцами, как Ольбард или Хаген, но превзойти со временем средний уровень мог. Хотелось, конечно, большего, но он понимал, что профессиональных воинов готовят с детства. Он сам был из такой воинской семьи, и была надежда, что все же сработает память предков – ведь она уже выручала его однажды. Однако пока приходилось, как и всем, грызть гранит воинской науки, орошая его обильным потом и кровью из многочисленных порезов.
В дружине Ольбарда практически все время воины проводили упражняясь с оружием, несли дозоры, охотились, чинили снаряжение. Выздоравливающие из раненных в бою с викингами почти все уже встали на ноги. Только двое или трое, в том числе могучий Василько, еще лежали в зимовье. Но и они уже были в сознании, а Василько, так тот даже ухитрялся что-то там вырезать из небольших деревянных чурочек, которые подсовывал ему Храбр. Живучесть у этих людей была просто чудовищная. Даже пленные скандинавы, с Хагеном во главе, уже шли на поправку, а ведь всего две недели назад ни один из них не мог даже приподняться. За ними стали следить строже. Возле клети постоянно дежурило двое русов в полном вооружении – так, на всякий случай. Сигурни Сашка видел после того случая всего пару раз. Страха в ее глазах больше не было, зато появилось озадаченно-виноватое выражение. Взгляд она старательно отводила. Стеснялась, что ли?
Тем больше он удивился, когда однажды вечером она подошла к нему и сказала, что Хаген просит его прийти. Близился тот день, когда лодьи русов должны будут отправиться на юг. “Змиулан” уже выволокли из корабельного сарая и спустили на воду. Савинов стоял возле борта и с удовольствием разглядывал затейливую резьбу, украшавшую привальный брус, идущий вдоль борта. Травы и звери сплетались в знакомом уже узоре, вытесанные умелой рукой в твердой древесине. Глядя на узор, хотелось рисовать, но было нечем. Он подумывал – не сделать ли новый рисунок на щите, который достался ему в бою. Нужно только узнать у Храбра – какие краски они здесь используют. Она появилась бесшумно. Остановилась в двух шагах – узкая ладошка на теплых досках корабельного борта. Смотрела молча, словно ждала разрешения заговорить. “До чего же ладная девица”, – подумал он. Сигурни ему нравилась, но он видел, что у нее с Хагеном все серьезно. Возможно, для местных это не преграда, но он воспитан по-иному. А холодноглазый викинг после истории с Согудом стал ему чем-то симпатичен. Наверное, тем, что никогда не сдавался.
– Хаген зовет, – сказала она просто. – Пойдешь?
Он молча кивнул. Отчего ж не пойти?
Хаген сидел на куче соломы, привалившись спиной к стене. Раненое плечо уже почти не болело, и он развлекался тем, что вырезал ножом из кусочков дерева шахматные фигурки... Берсерк получался отменный. В коническом шлеме с длинным, миндалевидным щитом, край которого он свирепо грыз крепкими зубами. Двух белых берсерков Хаген уже закончил. Настал черед черных... Работа спорилась. Рядом с ним лежал мешочек с готовыми фигурками и свернутый в трубку кусок толстой кожи, который потом надо будет расчертить клетками – поле для битв.
Сквозь щели в досках приоткрытой двери вливался яркий солнечный свет, в котором танцевали пылинки. Два дня назад Хаген впервые вышел наружу и долго стоял, глядя на реку. Мир оставался таким же, как прежде, но что-то в нем все же изменилось. Быть может, правда, это изменились его, Хагена, ощущения. Теперь он не был свободен, и дальнейшая его судьба таилась во мраке. Что будет дальше? Хаген не знал.
Страж, стоявший у входа в хижину, хмуро смотрел на него. Они встречались в бою. Хаген усмехнулся. Странно боги все повернули. Быть может, они все же мстили за разграбленный храм? Но почему тогда он в плену? Ведь жрицы остались живы только благодаря ему... Или отцу, сумевшему отплыть с двумя десятками воинов, уготована худшая участь? Небо хранило молчание. Река бежала под его безоблачной синью, стремясь мимо лесистых берегов к морю. К морю...
Русы, как всегда, упражнялись на берегу в воинском умении. Ставили стену щитов, метали копья. Двое, голые по пояс, учились бою клинок на клинок. Хаген пригляделся. Да – один из них – тот самый. Человек, которого русы звали Олексой, убивший на хольмганге беднягу Торира... И спасший Сигурни от насильника. Почему? Какой ему прок идти против своих, чтобы помочь пленным? Все было непонятным в этом человеке. Он поступал не так, как другие, но Хаген чувствовал себя благодарным ему. Что ж, – он оплатит свой долг...
Он почти закончил очередную фигуру, когда дверь отворилась.
Глава 6
Когда Савинов вошел внутрь, в первый момент ему показалось, что в помещении никого нет. Но он тут же услышал храп – кто-то из пленных преспокойно давил ухо. Глаза после яркого света не успели еще привыкнуть к полумраку. Однако через мгновение он заметил Хагена, сидящего у противоположной стены, подошел к нему и опустился рядом на охапку соломы.
– Здравствуй, Александр!
– Здрав будь и ты, Хаген. Вижу, ты совсем поправился.
Викинг кивнул. Сигурни, бесшумно появившись сбоку, присела рядом. Хаген машинально положил руку ей на колено, а она накрыла ее своей. Жест был естественный, и у Савинова мелькнула мысль, что эти двое уже вместе и ничто, даже смерть, не сможет их разлучить. Он улыбнулся. Хаген правильно истолковал его улыбку, усмехнулся в ответ.
– Потому и просил прийти тебя. Она мне дороже жизни. – Влюбленные переглянулись. – А ты защитил ее, когда я сам был беспомощен. Поэтому я хочу отблагодарить тебя.
Савинов хотел было возразить, мол, не стоит и все такое, но вовремя спохватился. Не на светском приеме. Здесь нельзя отказываться.
– Я в плену, и, наверное, ты можешь подумать, что у меня ничего нет. Это так, но одна вещь осталась. Сигурни сохранила ее для меня.
Девушка отвернулась к стене. Зашелестела солома. Из темноты появился длинный сверток. Хаген взял его и положил перед собой.
– Это единственное, что у меня есть. Этого очень мало, но я прошу тебя принять этот дар, как залог дружбы и благодарности. Знай, что Хаген Стурлаугсон всегда платит свои долги и выполняет клятвы. Я не хочу, чтобы ты думал, что я хочу этим купить твое расположение и, пользуясь им, бежать. Это не в моем обычае – предавать друзей... Прошу тебя, разверни его.
Савинов развернул холстину... Единственной мыслью, которая возникла у него и повисла в сознании этаким большим знаком вопроса, было: “Откуда?” Он, конечно, не очень хорошо разбирался в оружии, но японский меч узнал сразу. В ленинградском Эрмитаже он как-то раз наткнулся на выставку японского холодного оружия... “О Бог мой!” Сашка наполовину вытащил клинок из ножен. Луч солнечного света упал на зеркально отполированный клинок. По стенам заплясали зайчики.
– Я добыл его в поединке, – Хаген тоже смотрел на меч. – Его хозяин перед этим в одиночку победил девятерых сильных воинов. Клинок харалужный, но это не обычный харалуг, который делают арабы или наши кузнецы. Он очень прочный – я проверял.
– Катана...
– Что?
– Это катана <Катана – самурайский меч с длиной клинка около 90 сантиметров и двуручной рукоятью. Предназначался для ношения с гражданским платьем. Герой ошибается. Скорее всего, в его руках другой меч – тати. Он предназначался для ношения с доспехами, был несколько длиннее, а на ножнах имел кольца для привешивания к поясу>, или другой похожий японский меч. Япония – страна далеко на востоке, за Персией и Китаем. Она на островах, что лежат в Тихом океане...
– Да, он был странный, этот воин. Смуглый, с узкими глазами. Храбрый. Умер с улыбкой, а сражаясь, читал стихи. Жаль – я не понял ни слова.
– Это очень дорогой подарок. Но я не могу отказаться принять его. Сделав так, я бы оскорбил Сигурни. Любовь не имеет цены.
Хаген кивнул.
– Это не все. Мой подарок бросит на тебя подозрения в том, что ты захочешь помочь мне бежать. Поэтому я принесу клятву. Для этого нам обоим нужно пойти к князю.
* * *
Ольбард стоял на пригорке. Руки, натруженные мечом, приятно гудели. Диармайд сегодня превзошел себя, и поединок вышел очень интересным. Такого владения мечом князь не видел с тех пор, как Ререх Умелый начал учить его воинскому искусству. Что ж, Западная Страна всегда славилась своими бойцами. Надо будет попросить черноволосого ирландца еще раз показать этот прием “падающего листа”.
Занятый своими мыслями, он заметил троицу, идущую к нему, уже у подножия холма. “Интересно, что привело этих троих?”
Александр, шедший впереди, остановился. Хаген сделал еще шаг, положил к ногам князя длинный изогнутый меч, похожий на сарматскую саблю <У сармат в ходу, кроме всего прочего, были двуручные сабли>. Сигурни осталась сзади. В руках ее был горящий факел.
– Разреши говорить, Синеус, – Хаген стоял прямо и смотрел твердо. На лугу, где упражнялась дружина, все замерло. Воины, чувствуя, что происходит нечто важное, стали собираться к холму. Ольбард кивнул:
– Говори, Стурлаугсон.
– Я обязан жизнью тебе, князь. Я твой пленник. Но Сигурни обязана честью Александру. Она жена мне перед богами и людьми. Вчера мы совершили обряд, и Диармайд О’Дуйвне был намсвидетелем... Я должен оплатить свой долг перед твоим воином. Чтобы не делать этого у тебя за спиной, я передаю свой дар тебе, дабы тысам наградил его, если считаешь достойным.
В следующий миг обладатель длинного члена и разбитой морды выхватил меч и с утробным ревом бросился вперед. Спущенные штаны ему, как ни странно, совсем не мешали. Савинов отразил первый удар приемом, который Храбр называл “шлепком”. Согуд, даже обезумев от ярости, сражался грамотно. Широких ударов не наносил – помещение не позволяло. Он просто теснил Савинова к дальней стене, рассчитывая зажать в углу и прикончить. О последствиях Согуд, видимо, не думал, а может, ему было начхать. И еще он забыл про раненых. Хаген молниеносным движением метнул нож. Согуд взревел – лезвие вонзилось ему в плечо, споткнулся – ему подставили ножку. В этот момент Сашка вполне мог убить его, но... Хоть и сволочь, а все же это был свой... Быстрый шаг вперёд. Ногой в колено, эфесом – в зубы. Хрясь! Что-то отлетело в сторону. Длинные усы смешно взвились. Согуд рухнул на спину, еще пытаясь прикрыться мечом. Сашка ударил его тыльной стороной клинка по пальцам. Бзынь! Выбитое оружие зазвенело у стены. Хлоп! Подошва Сашкиного сапога впечаталась здоровяку в лоб.
– Стой!
Савинов замер, держа скрамасакс у горла Согуда. В дверном проеме, занимая его весь, возвышался Диармайд. Позади него под дождем толпились воины с факелами. Пламя шипело и плевалось. Потом знакомый голос сказал: “А ну-ка...”, и ирландец посторонился. Ольбард шагнул внутрь и остановился, обозревая поле боя. Его взгляд задержался на дрожащей Сигурни, прижавшейся к Хагену, и на спущенных штанах Согуда. Густые брови князя сошлись к переносице.
– Знать, зарод зачесался? – вопрос, судя по всему, был риторический.
Согуд завозился, пытаясь встать, но Сашкин клинок уперся ему в горло.
– Пусти его, Александр, – Ольбард не отрываясь смотрел на здоровяка, – вы оба пойдете со мной. Диармайд останься и опроси всех. Да поставь у двери стража.
Князь повернулся и, ни на кого не глядя, вышел вон. Савинов, вкладывая оружие в ножны, двинулся за ним. У двери он оглянулся и поймал два взгляда. Один растерянный – Сигурни, и второй – Хагена. Казалось, тот не мог решить что-то для себя. Наконец викинг кивнул – спасибо, мол. Сашка подмигнул в ответ и вышел под дождь.
Глава 4
КНЯЖИЙ СУД
С суконным рылом, да в калашный ряд.
Русская пословица
Сашка снова сидел на вершине скалы и обозревал окрестности. На этот раз ему досталась дневная сторожа. Солнце приветливо сияло в безоблачном небе. Гроза ушла на юг, утащив с собой все тучи и не оставив даже малого лоскутка. Мир сиял, омытый потоками воды. Он как бы родился заново, прекрасный и праздничный. У подошвы скалы волновалось зеленое море. Кроны деревьев теснились вокруг, обтекая скальную гряду, рядами бесчисленного воинства устремлялись к горизонту, взбираясь по пути на холмы и осаждая вершины гор. Почему-то вспомнилось детство, пыльные листья акаций в заводском сквере и заросшие редкой травой курганы старых терриконов в Донбассе. Какой контраст... Насколько этот мир чище и красивее со своей нетронутой природой, малолюдством. Насколько он богаче возможностями, открывающимися на каждом шагу для свободного человека! Но – только для свободного...
Там, в будущем, все равны перед законом, по крайней мере на словах. Государство защищает всех и заставляет соблюдать правила общежития. Здесь же – не так. Законы, конечно, есть, но они, как выясняется, “для своих”. И защищают они только этих самых своих от всех остальных. Причем с этими остальными “свои” могут делать все что угодно – убивать, продавать, насиловать. Понятие морали есть, но мораль тоже действует избирательно. Свои – это члены рода, дружины и в более широком понятии – соплеменники. Все! Остальные, даже если говорят на твоем языке и практически ничем от тебя не отличаются, вполне могут попасть под определение чужих, со всеми, как говорится, вытекающими последствиями. Понятие национальной общности сильно размыто, хотя в некоторых былинах и песнях, которые Савинов услышал во время застолья, были довольно прозрачные намеки на древнее всеславянское родство. Похоже, об этом продолжали помнить, но предпочитали не вспоминать.
В общем, поступок Согуда, а затем и княжий суд произвели на Сашку довольно тягостное впечатление. События последних дней спустили его с неба на землю. Только теперь он понял – как же ему повезло, что его необычное появление произвело на русов такое впечатление. Прямо с небес! Посреди моря! Ух! Посланец богов! Примем его в род, други! И приняли... а могли ведь и в рабство продать.
Сашка злился. Злился, что поддался глупой эйфории – ну как же, здорово, ведь это же ТЕ САМЫЕ русичи! Злился, что утратил бдительность и чуть не наломал дров на суде. Спасибо Храбру – уберег! Злился от осознания того, что не хватило ума вовремя сообразить – у этих людей совсем иная история за спиной. Ведь еще не было Эпохи Возрождения, не писал Шекспир, не вводились рыцарские правила поединка, никто еще понятия не имеет о правилах содержания военнопленных, а функциональная необходимость таких организаций, как Лига Наций, вообще вряд ли кому-нибудь здесь может быть объяснена. Зато они помнят распятие готами антского князя Буса, захваченного на пиру безоружным, походы гуннов. Их боги не чураются кровавых жертв, а их законы, вполне справедливые для членов рода, являются просто людоедскими по отношению к чужакам, не имеющим защиты. А справедливость зависит от личных качеств князя или вождя, творящего суд и сплошь и рядом имеющего в деле личную заинтересованность. Так вот... Но надо жить, раз он попал сюда. И не просто жить – надо что-то менять. Использовать единственный плюс, который есть на данный момент, а именно: в этом мире, в отличие от того, откуда пришел он сам, человек имеет больше возможностей изменить ситуацию, если он достаточно силен и мудр. Здесь у людей больше личной свободы. Хотя, может быть, и это только иллюзия...
* * *
– Обида, княже!..
В помещении собрались все воины Ольбарда, за исключением тех, что стояли на страже. Сам князь сидел в тяжелом кресле с высокой спинкой, напоминающем трон. Лицо его было мрачным. Сильные руки сжимали рукоять меча, упертого острием в пол. Старшая дружина расселась на лавках вдоль стен, молодшие столпились у входа. Люди молчали, и молчание это вдруг показалось Сашке плохим знаком. Что-то было не так.
– Обида, княже!
Произнесший эти слова Согуд стоял посреди зимовья, горделиво выпрямившись,– левая рука на перекрестье меча. “Штаны уже натянул”,– растерянно подумал Савинов. Он был слева от руса и чуть сзади. Отсюда была хорошо видна дыра в рубахе и рана на левой лопатке насильника. Согуда она, похоже, совсем не беспокоила. Мелькнула мысль, что будь Хаген не так слаб, то попал бы на два пальца правее, и тогда не держать бы Согуду больше речей. Однако не попал...
– В чем твоя обида?– голос князя был сух и бесцветен, на говорившего он не смотрел. Диармайд стоял за его правым плечом и рассеянно крутил в пальцах метательный нож. Тот самый, Хагенов.
– Олекса с урманами стакнулся, убить меня хотел, кровь пустил. Дозволь, княже, очиститься. Божьего суда прошу!
– Что?!– Сашке показалось, что его ударило по башке дубиной.– Ты чего несешь! Еще скажи, что это я девку насиловал, а ты ни сном, ни духом!
– Молчи! – Ольбард поднял на него тяжелый взгляд.– Тебя позже спрошу... Согуд, что ты в клети у полоняников делал?
– Кровь за кровь хотел взять, княже! Хаген побратима моего убил. А девку взять хотел у него на глазах, чтоб смерть горше была.
Воины зашумели. Пламя очага озаряло их свирепые, покрытые шрамами лица. Кто-то из молодших крикнул: “Князь, он в своем праве! А девка все одно без толку,– ничья. Отчего ж не потешиться? Раны мы и сами лечить горазды!” “Это дурной сон, – подумал Савинов. – Что они несут? Какое свое право?” Он с ужасом увидел, что князь кивает, словно соглашаясь с крикунами.
– Ты, Александр, – князь снова перевел на него взгляд, – признаешь ли, что кровь родовича пролил? Что за сговор с урманами?
– Не было никакого сговора! – Савинов шагнул вперед и стал вровень с Согудом. – Я на крик прибежал. А что кровь пролил – правда. Некогда было разбирать... И что это за право такое! Она лечила всех, а он своим грязным хреном... Да за такое убить мало!
– Ты что же, жизнь родовича против чести безродной девки ставишь?! – кто-то из старшей дружины вскочил с места. Савинов открыл было рот, чтобы ответить. Гневные слова сами рвались с языка. Внезапно рядом оказался Храбр. Рванул за плечо. Жесткие усы укололи ухо. Гневно зашипел: “Молчи, Олекса! Всю дружину против себя поднять хочешь?! Не тебе– князю решать – что по правде содеяно!”
– Девка ничья!– надрывался Согуд,– Никто ее под защиту не брал! Отчего ж не потешиться? От нее не убудет!
– Тогда я беру!– крикнул Сашка, но железные пальцы Храбра стиснули плечо до боли. “Да замолчишь ты наконец?! Думаешь, я тебя противу всех защитить сумею?”
Воины заорали, перекрикивая друг друга. Большинство кричало за Согуда. Кто-то требовал немедленно освободить место для поединка. Князь молча слушал. На его лице было все то же мрачное выражение. Наконец он кивнул, видимо приняв решение, и крики мгновенно прекратились.
– Что ж, дружина, вот мое слово. Ты, Александр, заплатишь Согуду виру– две гривны серебром из своей добычи. Поединка я не допущу. Мы потеряли многих, и не дело кровавить мечи из за девки. Моя вина– если б знал, что ссоры, да которые из за нее начнутся,– убил бы сам. Но ты, Согуд, забыл – Хаген МОЙ! В полон взял его я, и рубился с ним я, – потому мне решать, жить ему или сгинуть! Потому про месть свою забудь и про Божий Суд тоже. А ты, Александр, запомни: пойдет из за тебя в дружине рознь – изгоню. На все четыре стороны. И еще помни– ты в дружине недавно– не тебе рядить, что по правде, а что нет...– Ольбард помолчал, оглядывая зал, а затем, уже спокойнее, добавил: что Согуда удержал – добро. Хаген мне живым надобен. А девку, чтоб никому не обидно было, себе возьму, хоть и не нужна она мне... Слово мое твердо – помните оба. Я вас предупредил...
Согуд коротко поклонился и вышел вон, окатив Савинова яростным взглядом. Воины, продолжая еще спорить, расходились по своим местам. На Сашку больше никто не посмотрел.
* * *
Савинов слегка передвинулся, так, чтобы оставаться в тени, ползущей по скале, повторяя путь солнца на небосводе. Глаза его продолжали обшаривать окоем в поисках дыма и других признаков присутствия чужаков, а мысли катились по накатанной колее.
Храбр после суда долго вправлял Савинову мозги. Разъяснял, что к чему, и выходило, что кругом Сашка не прав. На суде вел себя не так. Лез поперед батьки, Правды не зная. И понятно, почему большинство кричало за Согуда. Тот хоть и паскудник, но свой кореш. Он с ними давно, а Сашка недавно. Его плохо знают, и многие наверняка считают выскочкой из за его поведения на суде, хотя в общем относятся неплохо, особенно после хольмганга...
Вот князь Ольбард. Правильный мужик, умный, решение вынес, что называется, соломоново и, судя по всему, остался им, Сашкой, доволен. Но и предупредил, и был прав, а Савинов оказался болваном. И вообще от него князю пока одни неприятности. То в ледяную воду за ним прыгай, то на плечах таскай любопытного. Стыдно... Нельзя лезть в чужой дом со своим уставом. Для начала стоит научиться понимать этих людей, в принципе неплохих, но с совершенно чуждыми обычаями. И только потом, после того как он станет частью этого мира, можно что-то менять. А для этого нужно получить власть. И тогда можно будет перекроить этот мир, который неплох, но и недостаточно хорош.
Здесь многое можно изменить. Нужно только правильно поставить себя. А для этого надо бы определить цели, коих он хочет достигнуть, задачи, которые необходимо выполнить, и, конечно, способы их выполнения. Отсюда и нужно танцевать... Сашка усмехнулся своим мыслям. “Думаю как настоящий коммунист. Еще ни в чем не разобрался, а туда же – менять, ломать, поворачивать! Сначала стань здесь своим, балбес! А уж потом меняй, если надо что-то менять”.
Он сидел улыбаясь и смотрел вдаль. Принятое решение как-то сразу принесло внутренний покой. Светило солнце, пели птицы. Как хорошо!..
Глава 5
УЧИСЬ, ПОКА ЖИВЕШЬ
Запад есть запад, восток есть восток, и им не сойтись никогда...
Р. Киплинг
Бзынь! Мечи сшибаются, роняя искру. Шаг вперед. Трава легка под ногой. Снова звенят клинки. Солнце палит обнаженные плечи. Храбр играет дистанцией, подкрадывается ближе. Кончик его меча: непрерывно движется, ища прорехи в Сашкиной защите, пробуя ее на прочность. Чуть отступить, затем снова вперед. Порез на левом предплечье щиплет от пота. Который уже раз он попался на этот хитрый прием. Храбр усмехается в усы.
– Не думай, Олекса! Охоться!
Сашка хмурится, кивает. Взмах, удар, отбив. Все верно. Нужно охотиться на противника, подстерегая его ошибки. Без мыслей. Сознание словно обращается в идеальное зеркало, отражающее действия врага, и тогда тело реагирует на изменения ситуации само. Снова лязг оружия. Сашка сражается левой рукой. У него обе работают одинаково. Храбр чуть отступает, потом прыгает вперед. Клинок его меча сверкает перед самыми глазами. Отбит! Проскальзывает над плечом, едва не задевая ухо. Нырок. Рука сама делает стремительное движение. Есть! На штанине Храбра появляется темное пятнышко, но металл уже обжег Сашкино плечо. Храбр делает шаг назад, удовлетворенно кивая:
– Добро! Но голову не бережешь! Я поймал тебя на остановке. Гляди – вот так. Показать в глаза, затем слева в шею и придержать меч на миг, чтобы противник ударил. Он откроется – и бей туда, где открыто. Это принцип, как говорят румляне, сиречь – основа, правило. Остановка всегда короткая – на долю мгновения, иначе опоздаешь. Другой принцип – идти под удар, уклоняясь, как ты сейчас. Третий – за ударом, когда он пролетает мимо. Очень опасно – нужно хорошо чувствовать расстояние до врага и время для начала движения навстречу... Четвертый – бить после защиты, отталкиваясь от удара супротивника. Все их можно смешивать между собой. Есть еще много меньших правил. Это все для боя клинок на клинок. Со щитом возможны и иные способы... Отдышался? Тогда давай дальше. Теперь – нападай!
И Сашка добросовестно нападал... Главное единоборство, как говорит Храбр, происходит на уровне духа. Чей дух сильнее, тот и победит. Это не значит, что не нужно учиться владеть мечом. Просто меч здесь не главное. Главное – воля бойца. И если меч сломается, ты сможешь поразить врага его собственным оружием. Но когда воля слаба, а дух вял – не спасут ни харалуг <Харалуг – булат>, ни доспех, Победа в бою зиждется в первую очередь на несокрушимости духа воина. После боя на мечах боролись, выйдя на прибрежный песок. Храбр доволен – Сашка борется хорошо. Потом метали топоры, ножи. Здесь тоже все здорово. Он умеет метать с двух рук. Храбр хлопает себя по ляжкам, смеется... После обеда –стрельба из лука. Там все плохо. Сашка профан. Но глаз меткий – глядишь, наверстаем. А пока, скинув одежду, окунуться в холодные речные струи. Вынырнуть, задохнувшись от холода, с пылающей от перепада температур кожей. Быстрыми гребками вынестись на середину реки, грея мышцы, всем телом чувствуя напор водяных струй. Борясь с течением, проплыть вверх по реке метров сто, выбраться на берег, смыв пот и пыль. Вот это жизнь!
Сашка чувствовал себя по-настоящему счастливым. Теперь у него была цель. Он был не один, и все рисовалось в радужных красках. Прошлое отступило вдаль и поблекло, перестав тревожить и лишь иногда всплывая в мутной глубине снов. Воинская наука давалась не без труда, но это было приятно. Он всегда любил преодолевать преграды, а способностей ему было не занимать. Савинов, конечно, не рассчитывал сравняться с такими бойцами, как Ольбард или Хаген, но превзойти со временем средний уровень мог. Хотелось, конечно, большего, но он понимал, что профессиональных воинов готовят с детства. Он сам был из такой воинской семьи, и была надежда, что все же сработает память предков – ведь она уже выручала его однажды. Однако пока приходилось, как и всем, грызть гранит воинской науки, орошая его обильным потом и кровью из многочисленных порезов.
В дружине Ольбарда практически все время воины проводили упражняясь с оружием, несли дозоры, охотились, чинили снаряжение. Выздоравливающие из раненных в бою с викингами почти все уже встали на ноги. Только двое или трое, в том числе могучий Василько, еще лежали в зимовье. Но и они уже были в сознании, а Василько, так тот даже ухитрялся что-то там вырезать из небольших деревянных чурочек, которые подсовывал ему Храбр. Живучесть у этих людей была просто чудовищная. Даже пленные скандинавы, с Хагеном во главе, уже шли на поправку, а ведь всего две недели назад ни один из них не мог даже приподняться. За ними стали следить строже. Возле клети постоянно дежурило двое русов в полном вооружении – так, на всякий случай. Сигурни Сашка видел после того случая всего пару раз. Страха в ее глазах больше не было, зато появилось озадаченно-виноватое выражение. Взгляд она старательно отводила. Стеснялась, что ли?
Тем больше он удивился, когда однажды вечером она подошла к нему и сказала, что Хаген просит его прийти. Близился тот день, когда лодьи русов должны будут отправиться на юг. “Змиулан” уже выволокли из корабельного сарая и спустили на воду. Савинов стоял возле борта и с удовольствием разглядывал затейливую резьбу, украшавшую привальный брус, идущий вдоль борта. Травы и звери сплетались в знакомом уже узоре, вытесанные умелой рукой в твердой древесине. Глядя на узор, хотелось рисовать, но было нечем. Он подумывал – не сделать ли новый рисунок на щите, который достался ему в бою. Нужно только узнать у Храбра – какие краски они здесь используют. Она появилась бесшумно. Остановилась в двух шагах – узкая ладошка на теплых досках корабельного борта. Смотрела молча, словно ждала разрешения заговорить. “До чего же ладная девица”, – подумал он. Сигурни ему нравилась, но он видел, что у нее с Хагеном все серьезно. Возможно, для местных это не преграда, но он воспитан по-иному. А холодноглазый викинг после истории с Согудом стал ему чем-то симпатичен. Наверное, тем, что никогда не сдавался.
– Хаген зовет, – сказала она просто. – Пойдешь?
Он молча кивнул. Отчего ж не пойти?
Хаген сидел на куче соломы, привалившись спиной к стене. Раненое плечо уже почти не болело, и он развлекался тем, что вырезал ножом из кусочков дерева шахматные фигурки... Берсерк получался отменный. В коническом шлеме с длинным, миндалевидным щитом, край которого он свирепо грыз крепкими зубами. Двух белых берсерков Хаген уже закончил. Настал черед черных... Работа спорилась. Рядом с ним лежал мешочек с готовыми фигурками и свернутый в трубку кусок толстой кожи, который потом надо будет расчертить клетками – поле для битв.
Сквозь щели в досках приоткрытой двери вливался яркий солнечный свет, в котором танцевали пылинки. Два дня назад Хаген впервые вышел наружу и долго стоял, глядя на реку. Мир оставался таким же, как прежде, но что-то в нем все же изменилось. Быть может, правда, это изменились его, Хагена, ощущения. Теперь он не был свободен, и дальнейшая его судьба таилась во мраке. Что будет дальше? Хаген не знал.
Страж, стоявший у входа в хижину, хмуро смотрел на него. Они встречались в бою. Хаген усмехнулся. Странно боги все повернули. Быть может, они все же мстили за разграбленный храм? Но почему тогда он в плену? Ведь жрицы остались живы только благодаря ему... Или отцу, сумевшему отплыть с двумя десятками воинов, уготована худшая участь? Небо хранило молчание. Река бежала под его безоблачной синью, стремясь мимо лесистых берегов к морю. К морю...
Русы, как всегда, упражнялись на берегу в воинском умении. Ставили стену щитов, метали копья. Двое, голые по пояс, учились бою клинок на клинок. Хаген пригляделся. Да – один из них – тот самый. Человек, которого русы звали Олексой, убивший на хольмганге беднягу Торира... И спасший Сигурни от насильника. Почему? Какой ему прок идти против своих, чтобы помочь пленным? Все было непонятным в этом человеке. Он поступал не так, как другие, но Хаген чувствовал себя благодарным ему. Что ж, – он оплатит свой долг...
Он почти закончил очередную фигуру, когда дверь отворилась.
Глава 6
ДАР И КЛЯТВА
... Когда я устану от ласковых слов и объятий,
Когда я устану от мыслей и дел повседневных,
Я слышу, как воздух трепещет от грозных проклятий,
Я вижу на холме героев, суровых и гневных.
Н. Гумилев. “Оссиан”
Когда Савинов вошел внутрь, в первый момент ему показалось, что в помещении никого нет. Но он тут же услышал храп – кто-то из пленных преспокойно давил ухо. Глаза после яркого света не успели еще привыкнуть к полумраку. Однако через мгновение он заметил Хагена, сидящего у противоположной стены, подошел к нему и опустился рядом на охапку соломы.
– Здравствуй, Александр!
– Здрав будь и ты, Хаген. Вижу, ты совсем поправился.
Викинг кивнул. Сигурни, бесшумно появившись сбоку, присела рядом. Хаген машинально положил руку ей на колено, а она накрыла ее своей. Жест был естественный, и у Савинова мелькнула мысль, что эти двое уже вместе и ничто, даже смерть, не сможет их разлучить. Он улыбнулся. Хаген правильно истолковал его улыбку, усмехнулся в ответ.
– Потому и просил прийти тебя. Она мне дороже жизни. – Влюбленные переглянулись. – А ты защитил ее, когда я сам был беспомощен. Поэтому я хочу отблагодарить тебя.
Савинов хотел было возразить, мол, не стоит и все такое, но вовремя спохватился. Не на светском приеме. Здесь нельзя отказываться.
– Я в плену, и, наверное, ты можешь подумать, что у меня ничего нет. Это так, но одна вещь осталась. Сигурни сохранила ее для меня.
Девушка отвернулась к стене. Зашелестела солома. Из темноты появился длинный сверток. Хаген взял его и положил перед собой.
– Это единственное, что у меня есть. Этого очень мало, но я прошу тебя принять этот дар, как залог дружбы и благодарности. Знай, что Хаген Стурлаугсон всегда платит свои долги и выполняет клятвы. Я не хочу, чтобы ты думал, что я хочу этим купить твое расположение и, пользуясь им, бежать. Это не в моем обычае – предавать друзей... Прошу тебя, разверни его.
Савинов развернул холстину... Единственной мыслью, которая возникла у него и повисла в сознании этаким большим знаком вопроса, было: “Откуда?” Он, конечно, не очень хорошо разбирался в оружии, но японский меч узнал сразу. В ленинградском Эрмитаже он как-то раз наткнулся на выставку японского холодного оружия... “О Бог мой!” Сашка наполовину вытащил клинок из ножен. Луч солнечного света упал на зеркально отполированный клинок. По стенам заплясали зайчики.
– Я добыл его в поединке, – Хаген тоже смотрел на меч. – Его хозяин перед этим в одиночку победил девятерых сильных воинов. Клинок харалужный, но это не обычный харалуг, который делают арабы или наши кузнецы. Он очень прочный – я проверял.
– Катана...
– Что?
– Это катана <Катана – самурайский меч с длиной клинка около 90 сантиметров и двуручной рукоятью. Предназначался для ношения с гражданским платьем. Герой ошибается. Скорее всего, в его руках другой меч – тати. Он предназначался для ношения с доспехами, был несколько длиннее, а на ножнах имел кольца для привешивания к поясу>, или другой похожий японский меч. Япония – страна далеко на востоке, за Персией и Китаем. Она на островах, что лежат в Тихом океане...
– Да, он был странный, этот воин. Смуглый, с узкими глазами. Храбрый. Умер с улыбкой, а сражаясь, читал стихи. Жаль – я не понял ни слова.
– Это очень дорогой подарок. Но я не могу отказаться принять его. Сделав так, я бы оскорбил Сигурни. Любовь не имеет цены.
Хаген кивнул.
– Это не все. Мой подарок бросит на тебя подозрения в том, что ты захочешь помочь мне бежать. Поэтому я принесу клятву. Для этого нам обоим нужно пойти к князю.
* * *
Ольбард стоял на пригорке. Руки, натруженные мечом, приятно гудели. Диармайд сегодня превзошел себя, и поединок вышел очень интересным. Такого владения мечом князь не видел с тех пор, как Ререх Умелый начал учить его воинскому искусству. Что ж, Западная Страна всегда славилась своими бойцами. Надо будет попросить черноволосого ирландца еще раз показать этот прием “падающего листа”.
Занятый своими мыслями, он заметил троицу, идущую к нему, уже у подножия холма. “Интересно, что привело этих троих?”
Александр, шедший впереди, остановился. Хаген сделал еще шаг, положил к ногам князя длинный изогнутый меч, похожий на сарматскую саблю <У сармат в ходу, кроме всего прочего, были двуручные сабли>. Сигурни осталась сзади. В руках ее был горящий факел.
– Разреши говорить, Синеус, – Хаген стоял прямо и смотрел твердо. На лугу, где упражнялась дружина, все замерло. Воины, чувствуя, что происходит нечто важное, стали собираться к холму. Ольбард кивнул:
– Говори, Стурлаугсон.
– Я обязан жизнью тебе, князь. Я твой пленник. Но Сигурни обязана честью Александру. Она жена мне перед богами и людьми. Вчера мы совершили обряд, и Диармайд О’Дуйвне был намсвидетелем... Я должен оплатить свой долг перед твоим воином. Чтобы не делать этого у тебя за спиной, я передаю свой дар тебе, дабы тысам наградил его, если считаешь достойным.