Страница:
Ольбард поднял оружие, извлек из ножен и взвесил в руке.
– Прекрасный дар. Неясно только, как ты его спрятал...
– Это не все, князь. Чтобы твои воины не думали, будто я пытаюсь этим мечом купить себе свободу, я дам клятву.
Он вытащил нож из-за голенища и полоснул себя по левому предплечью. Сигурни тут же оказалась рядом, держа факел в вытянутой руке. Потекла кровь, капая прямо в шипящее пламя. Выражение лица Хагена при этом ничуть не изменилось...
Стояла тишина. Собравшиеся вокруг воины ждали.
– Я, Хаген Стурлаугсон, известный также как Молниеносный Меч, клянусь перед Богами и перед людьми клятвой Огня, Крови и Стали в том, что намерения мои чисты и я не собираюсь бежать от тебя и твоих воинов, Ольбард Синеус, разве только ты сам отпустишь меня. Клянусь не ковать крамолы и не договариваться с иными у тебя за спиной. И слово мое твердо! Если же я нарушу его – пусть меня поразит мое собственное оружие!
Некоторое время Ольбард молчал. Ветер трепал его отросший чуб и усы.
– Что же, Хаген, сын Стурлауга. Я принимаю твою клятву. Ты поклялся страшно и сам знаешь, что будет, если ты нарушишь свое слово. Тебе, Александр, скажу – дара ты достоин. Носи этот меч, и пусть он принесет тебе славу. И готовьтесь все – через день мы идем домой... А ты, Диармайд, позаботься, чтобы у пленных не оказалось схоронено какое другое оружие....
Сашка поклонился и принял меч из княжеских рук. “Вот те раз, – подумал он, – как там насчет рыцарских идеалов? Похоже, они появились совсем не на пустом месте”. Синева над головой смешливо изогнула облачные брови: “А ты что думал?”
Глава 7
Зимовье осталось позади. Лодьи одна за другой вышли на стремнину, и река сначала медленно, а потом все быстрее повлекла их к морю. Мимо проплывали крутые, лесистые берега. Савинов узнавал места. Вот здесь он вышел из леса к реке и впервые увидел с высокого мыса корабли и стоянку. Вот здесь бежал сломя голову, переполненный ощущениями нового мира... Дальше тянулись незнакомые, неизведанные места. Деревья, словно дикари, встречающие Джеймса Кука, теснились к самой воде. Наклонялись, стараясь достать корабли. Здесь он тоже был, но мест не помнил, потому что дрых, одурманенный видениями, когда “Змиулан” проходил тут. Река еще раз повернула, выходя на финишную прямую в своем стремлении к морю. Открылась первая стоянка, закопченная скала над ней. За вершинами деревьев мелькнул и пропал горный хребет. Тот самый... Лодьи прошли в тени береговых скал. Сашка знал, что за ними море, но простор, открывшись внезапно, все равно застал его врасплох. Он вдруг понял, как мал его нынешний мир... Впрочем, нет. Мир огромен. Мала та его часть, что знакома Сашке. Река с ее берегами, лес, скалы и горы за ними. Теперь это все осталось позади.
Незнакомое чувство стеснило грудь. Наверное, так себя чувствовали средневековые мореплаватели, уходя в неведомое от родных берегов. Он судорожно вдохнул пряный морской воздух. Чайки, печально крича, проносились над мачтой. Провожали...
В море вода – зеркалом. Берегов – не видать. Небо раскинулось исполинским сияющим куполом. Ни облачка, ни ветерка. Корабли идут на веслах. Звук барабана далеко летит по поверхности воды, и лопасти мерно ныряют в воду, дробя зеркальную гладь. Вода пенится за бортом, идет изумрудной зеленью. Чайка летит в вышине, смотрит вниз на пенные следы кораблей. Ждет, когда мелькнет в буруне серебристое рыбье тело. Кренясь, срывается вниз. Есть!
Храбр и Савинов на одном весле. Сашка упарился уже, а Храбр сух. Хоть бы капелька пота. Усмехается в усы – давай учись! “Ничего! Мы и не такое осваивали”. Савинов встряхивает отросшими волосами. Соленые капли падают на грудь. Весло со скрипом проворачивается еще раз. И еще... Лодьи идут на юг. Домой.
Точнее, все остальные идут домой, а он, Савинов, – неизвестно куда. Впрочем, интересно, что там? Что ждет его за подернутым дымкой горизонтом? Какие люди, дела, битвы? Интересно... Он не выдерживает:
– Храбр, а что там в Белоозере?
– Княжий двор, крепость, посад... Что же еще?
– Нет, это понятно. А люди какие, чем промышляют, с кем война, мир? Расскажи...
– Ишь ты... – Храбр задумчиво смотрит в палубу. – Разные люди. Словене, русы, весины. Есть урмане – у тех своя слобода. На торгу же разный народ встретить можно – арабов, хузар. Через нас большой торговый путь идет по рекам от Ра-реки, иначе – Волги. Везут серебро, оружие, каменья разные, паволоки, вино, коней. От нас же пушнина, мед, рабы...
– Рабы?! Своих же людей?
Храбр удивленно косится:
– Кто ж своих продает? Полон... Бывает, продадут и холопа или татя. Но тех обычно судят по Правде. Се редко... Свободного же продать нельзя. Вот полоняников – это да... Ужели у вас не так?
– У нас нет рабов! Все свободны, и права одинаковые.
– Да ну?! – Храбр недоверчив. – Что, и в порубе <Поруб – тюрьма, обычно подземная>никто не сидит? А насчет прав – так не может того быть, чтобы у князя права были те же, что и у смерда. Что-то ты темнишь, брат.
Сашке тут же вспомнился Беломорканал. Случай свел его как-то раз с бывшим зеком... Н-да... Гляди-ка, а Храбр-то прав.
– Знаешь... наверное, твоя правда. Рабы есть, только их так не зовут. Если кто закон нарушит – по суду отправляют на работы. Правда, на определенный срок. Потом они выходят... Не все только.
– У вас, я гляжу, все по-ромейски. Там тоже на рудники ссылают. Но оттудова редко кто живым выходит, а уж здоровым...
– Слушай... А полон откуда?
– С кем заратимся – оттуда и полон. Соседи у нас беспокойные. Та же весь, меря, мурома. Они на нас ходят – мы на них. Раньше, бывало, и со словенами ратились. Да то давно было. На Булгар ходили не раз, к хузарам, к Царьграду...
– С Олегом? А ты сам ходил?
– Дважды. С Игорем я ходил, а в Ольговы времена младенцем еще был. В рубахе путался...
– В первый раз побили нас ромеи... Сначала пришли мы к Царьграду. Сожгли гавань – Суду, стали воевать город. Ромеи затворились внутри стен. Держались с трудом – мало воинов у них было... На третий день подошло их войско. Вышли мы в поле, стали биться, стоя крепко, и едва не одолели, да слишком много их оказалось. Тогда к вечеру отступили мы к лагерю. Стали совет держать – как быть дале. По всему выходило – не выстоять нам противу всех их войск на другое утро. А к ним все новые отряды подходили – у нас же не было конницы. Решили ночью выйти в море и пробиваться домой. Так и сделали, да только перехитрили нас ромеи. Встретили поутру в море с огненосными дромонами <Дромон – византийский боевой корабль>. Пришлось уйти не солоно хлебавши. Правда, ромеи потом врали, что перебили вам чуть ли не все войско. А по правде-то – сожгли пяток лодей да насадов. Князь сообразил, что к чему, и приказал на берег высаживаться. Там уже конница ромейская была, да мы ее потрепали и пробились к полуночи. Даже полон кое-какой привели. В поле-то ромеи нам не пара, ежели не пяток на одного. Это в древние времена они героями были, а ныне дух-то поистратили... Зато другой раз пришлось им дань заплатить Игорю. Пошли войском сразу по морю и по суше. Игорь верно рассудил – спужалися ромеи, заслали дары. Он еще в тот же год хазар здорово помял, грады пожег, и полона было много... А про Ольга Вещего у вас, стало быть, помнят. Добро...
– А в Киеве теперь кто сидит? Игорь?
– Нет... – Храбр помрачнел. – В прошлом годе, зимой, убили его древляне на полюдье. Бают – по хузарскому наущенью. Их князь, Малфред, его древляне еще Нискиней кличут, сватов к Ольге засылал. Какова наглость! Княгиня велела убить их, зарыть живьем. Помяни мое слово – этим летом сожжет она Искоростень как пук соломы. Крута нравом! Сын ее Святослав млад еще, да норовом в отца с матерью. Двенадцать зим ему только исполнилось, но вьюнош крепкий... Да не дергай ты так весло! Не руками тяни – туловом...
Сашка попробовал. Оказалось, так легче грести. “Интересное время, – думал он, старательно ворочая весло. – Если верить нашим историкам, то Русь в это время просыпалась ото сна. Были сделаны первые шаги к Империи. Правда, неуверенные и непоследовательные. Один князь, вот как Олег, – собирал Русь, другой вслед за этим брал и раздавал все сыновьям в уделы. Пока папаша жив – все путем. А помре – и начинается драчка между братцами. Да в кровь, да насмерть. Первыми такую пакость сыны Владимира затеяли, кажется <Герой ошибается – первыми передрались уже сыновья Святослава>. И одним из главных – Ярослав Владимирович, прозванный почему-то Мудрым. Скорее уж, он был Хитроумным... Прикончил, поганец, братьев Бориса и Глеба (их потом объявили святыми), а вину свалил на Святополка, коего нарек Окаянным. Тот был опасен, стоял на пути Мудрого к Золотому Киевскому столу и прозывался до той гнусной истории Отважным. И пошло-поехало. Усобица за усобицей, брат на брата, сын на отца. Нежатина Нива... <Битва на Нежатиной Ниве произошла в 1078 году между войсками двух княжеских коалиций в борьбе за Черниговский и Киевский стол. Одна из кровопролитнейших междоусобных битв в. русской истории>. А потом, к шапочному разбору, подоспели монголы. И началось по новой... Страшная история у нашей земли. Вот бы сделать так, чтобы к приходу Батыя Русь состояла не из удельных лоскутов, а была сильной, единой. Получили бы тогда косоглазые по голове. И никакого тебе Ига. Вся история пошла бы по-иному... Вся!”
Савинов греб и хмуро смотрел перед собой. Храбр толкнул его локтем:
– Эй, друже! Чего насупился?
Сашка помялся – рассказывать, нет ли? А, была не была...
– Я ведь знаю, что будет, Храбр. Конечно, знаю не точно – помню не все. А иное и записано в летописях неверно, но ждут нашу землю потоки крови. Страшные времена. Будет это нескоро – лет через семьдесят, когда войдут в силу внуки Святославовы. Станут рвать они Русь на части, как псы кусок мяса. И будет так почти двести лет. Потом придет сильный враг и возьмет нашу землю, и будет она под пятой еще три столетия... Моря крови русской прольются.
– Вот оно что... Пятьсот лет... А потом?
– Потом... Прогоним врагов. Русь расширится до Восточного океана. Огромные, богатые земли... Но германцы и французы за те триста лет уйдут далеко вперед. Станут сильны. Очень сильны. Снова будут войны – ты таких не видел... И так без конца. Я сам с такой войны... И нам все время придется их догонять. И снова кровь...
– Ратиться будут всегда... Здесь нет беды. Но не нравится мне такое грядущее. Что мы, хуже франков? Был у них толковый конунг – Карл, да помер. А теперь свей, даны да урмане делят их землю как хотят...
Сидевший на соседнем весле воин с татуированными плечами и лицом вдруг обернулся. Звали его Весемир, родом он был из западных славян, лютичей.
– Скажи-ка, Олекса, а наши земли? Аркона, Волин, Бранибор – что там будет?
Сашка уже пожалел, что завел этот разговор. Но, как говорится, назвался груздем...
– Бранибор станет Брандербургом. Ваши земли займут саксы. Аркона падет последней...
– Саксы?! Надсмехаешься ты, что ли! Мы их бьем завсегда!
– Правильно, да только деретесь вы между собой да с бодричами. Пока будете биться, саксы станут сильны и сожрут вас....
– Страшные ты слова говоришь, Александр...
Савинов вздрогнул. Ольбард, оказывается, стоял рядом, слушал. Лицо его было печальным.
– А Святослав, Игорев сын, что ждет его?
– Он будет великим воином, князь. Многие века его имя будет созвучно славе и мужеству. Он разобьет хазар, так что те не поднимутся больше, возьмет Саркел, Тмутаракань надолго станет нашей, возьмет Болгарию, будет биться с греками. Правда, ему придется оттуда уйти... А на днепровских порогах его подстерегут печенеги и убьют... И чашу из черепа его сделают. Паскуды!
Ольбард только мрачно кивнул и долгое время стоял молча. Савинова удивила его реакция. Сам Сашка всегда приходил в бешенство, натыкаясь на этот эпизод в книгах. Какой же поганью надо быть, чтобы так относиться к храброму врагу!
Поднявшийся ветерок сморщил сияющую гладь воды. Солнце светило по-прежнему...
– То, что ты поведал, печально, но вижу – се правда. Что до Святославовой смерти... Не надругались над ним печенеги. Великую честь оказали ему! Пить вино из черепа великого воина – значит, причаститься к его мудрости!.. Однако боги не решают за нас. Сильный и мудрый может избежать беды. Пророчества и предначертания исполняются там, где люди покорились судьбе. Если ты знаешь где ловчая яма, то обойти ее нетрудно. Потому грядущее содержится в нынешнем. Руны рекут – ничто не предопределено, и нет ничего такого, чего нельзя было бы избежать, – он остро глянул Сашке в глаза, отвернулся и пошел на корму.
Сашка налег на весло. Какая-то мысль не давала ему покоя. Вертелась рядом, просилась... Как кошка, царапающая дверь квартиры. Но стоило попытаться ее ухватить – ускользала прочь. Откуда она взялась? Князь что-то говорил... Ничто не предопределено... Нет, раньше – что-то... И вдруг он понял, и понимание это едва не пригнуло его к доскам палубного настила. Огромная, тяжкая ноша... Но кто я такой, чтобы замахиваться на историю?.. Разве может человек, один человек, изменить все? Ход истории?.. Столько судеб и сил переплетено в нем!.. Но мысль не уходила, наоборот, она, как забияка на ярмарочной площади, встала посередь дороги, с вызовом ухмыляясь. Да, с вызовом! Никто здесь не обладает такой информацией, как он! Никто не знает последствий! Он, Савинов тоже знает не все, но многое... Знает, значит, может изменить!!!
– Силен и славен Тохтамыш, что не оставил от Москвы и праха, – продекламировал он. – Но был раздавлен, словно мышь, железной ратью Мономаха!
Храбр удивленно посмотрел на него.
– Мы прорвемся, брат! – сказал ему Сашка. – Все будет хорошо!
Тот в ответ недоверчиво покачал головой. “Весла суши! – донеслось с кормы. – Ставьте ветрило! Ветер идет!”
Глава 8
– В Изборске сидит Труворов внук Вадим, – рассказывал Храбр, – у него пять сотен русинов.
– Погоди, разве русин – это не название народа? Ведь вы сами себя так называете.
– Русин это воин, живущий мечом. А мы варяги – русь. Это то же, что урмане, к примеру, или словене. Есть еще россы – те в Полянской земле, где Киев. Все мы дети Славена, если не считать урман, да и те нам родня, правда дальняя. Русином же может быть любой – вятич, древлянин, хузарин ли, рус ли. Хватило бы воинского умения да удачи.
– А почему усы синие?
– Ишь, как много у тя вопросов. За пазухой их прячешь?.. Усы синие у тех, кто варягом родился, как я или Святомир. Это наш знак. Чубы же только у вождей, а синий у Ольбарда одного – он старший в роду. Ты же теперь тоже варяг – русь, но им не родился. Потому подбородок брей, а усов красить не можешь.
– А Ольбард? Сколько у него русинов?
– В малой дружине – пять сотен.
– Значит, в большой – ополчении – тысяч десять?
– Когда как – бывало и поболее... Так на чем я... Да, а в Полоцке – князь Рогволт. У него дружина сильна – без малого тысяча русинов. Поболее только у киевлян. Да новугородцы могут выставить столько же. У Малфреда Древлянского – пятьсот мечей, но ополчение очень большое...
– Интересно. У нас его везде Малом пишут, а варягов вообще считают свеями или данами.
– Малфред – оттого, что готского рода. Ну, а на счет того, что варяги – свей, ты тут никому не говори. Обидеться могут... Может, там у вас и все остальное переврали? Хотелось бы верить...
Савинов пожал плечами:
– Мне бы тоже хотелось. Но, как говорили древние римляне: “Хочешь мира – готовься к войне!” Будем исходить из того, что переврали не все.
* * *
Они сидели у костра и тихо беседовали. Была ночь. Кругом вповалку спали воины, завернувшись в плащи. У берега темнели силуэты кораблей. Уже два дня они шли морем вдоль берега, сначала на юг, а лотом на юго-восток. Непрерывной чередой тянулись поросшие лесом скалы, бухты, мысы. Нигде ни дыма, ни человеческого жилья. Правда, Храбр утверждал, что в лесах живут весины, но чужих они не любят и потому не показываются. В море некоторое время видны были большие острова. Надо думать – Соловки. По этим ориентирам Сашка уверенно идентифицировал место как Онежскую губу. Значит, теперь – вверх по Онеге, а там по рекам и до Белоозера недалеко. Говорят – если на волоках не замешкаемся, то дома будем через полторы две недели.
Звезды над головой светили настолько ярко, что, казалось, их лучи могут исколоть руки, если протянуть их вверх. Лес окружал стоянку молчаливой стеной. Натужно звенели комары. Сашка радовался дыму костра, не то сожрут, кровососы. Он вспомнил, как один из ребят, которому довелось служить под Архангельском, рассказывал о местных комарах. “Оставишь, бывало, на столе хлеба краюху и оглянуться не успеешь – гладь, потащил! Ты его ладонью – бабах! Так не поверите – пальцы отшибаешь! А он управление теряет и на пол... Да так, что стаканы на столе гремят!”
Савинов невольно улыбнулся своим мыслям, хотя настроение было далеко не праздничное. Целый день его не оставляло чувство тревоги. Такое бывало оба раза, когда его сбивали фрицы, и в тот раз, когда поймали в клещи тоже, но тогда чудом удалось вырваться. Он частенько поглядывал на ближайшие деревья. Где-то там – сторожа. Не должны проспать вроде...
Храбр заметил его тревогу.
– Что, тоже чуешь недоброе? Выйдет из тебя вождь, попомни мои слова. Вон Ольбард с Диармайдом – те тоже не спят. Чуют. Следит за нами кто-то...
– Нападут?
– Могут. Хотя и не всяк решится напасть на сотню русинов. Дорого встанет...
– А следить-то кто может?
– Да та же весь, или урмане... Мало ли кто? Они помолчали.
* * *
Тени скользили между деревьев, как клочья тумана. Бесшумно сливались с ночным мраком, появлялись вновь. Свет привлекал их, но и заставлял держаться подальше. Они не боялись, нет. Без света нет и теней... Но яркий свет обнажает суть, а время еще не пришло...
* * *
–Скажи-ка, Храбр, а кто-нибудь знает, когда и каким путем вы должны возвращаться?
– А голова у тя варит, – уважительно заметил побратим, – знать о том могут. И врагов у нас в достатке. Да и не пустые идем... Надо бы с князем потолковать.
Он бесшумно поднялся и ушел в темноту мягким, охотничьим шагом. Оставшись один, Савинов придвинул поближе подаренный Хагеном меч. Но ночь прошла спокойно.
Следующий день лодьи снова шли вдоль береговой линии. Князь стоял на носу “Змиулана” и напряженно всматривался в прибрежную чащу. В разговоре с Храбром он промолвил только: “Устья Онеги нам не миновать. И они это знают. Нынче ночью спать в бронях”.
Днем так и не было замечено ничего подозрительного, а к вечеру корабли достигли устья реки. Темнело. Солнце закатилось за горизонт, как раскаленное пушечное ядро, подпалив при этом усталые облака. Черные вершины деревьев клыками дракона царапали кровавое зарево. Вода пламенела отраженным светом. Два заката – один над другим – зажигали огромный погребальный костер, словно боги на небе справляли поминальную тризну. Корабли выволокли на песок, и те застыли грозными изгибами форштевней, как рвущиеся в пылающее небо неведомые существа... На берегу темнел какой-то навес из жердей. Видимо, здесь частенько останавливаются. Тут же воины запалили костры, отхватив у наступающей темноты изрядный кусок территории.
Савинов собирал хворост вместе со всеми. Несколько раз он чувствовал у себя на спине чей-то взгляд, но делал вид, что ничего не заметил. После трапезы, состоявшей из жареного мяса, черствых лепешек и сыра, похожего на камень, люди стали готовиться ко сну. Ложились, как бы невзначай, рядом – один подле другого, чтобы по тревоге вскочить и прикрыться щитами. Стражей поставили у костров. Похоже, Ольбард провоцировал неизвестных соглядатаев на нападение. В лес на этот раз князь никого не отрядил – верная смерть. Хагена и других скандинавов на всякий случай связали. “Еще не хватало, чтобы они нам в спину ударили, если нападающие окажутся их знакомцами...” – ворчал Храбр, затягивая узлы. Хаген презрительно молчал и позволил себя связать. Он дал клятву, а ему не доверяют. Сигурни усадили рядом и тоже связали. В бою некому будет за ней следить.
Вскоре все стихло. Казалось, лагерь действительно погрузился в сон. Стражи походили некоторое время, потом оперлись на копья и стали клевать носами...
* * *
Тени копились во мраке, слетаясь со всех сторон. Их было много, по крайней мере достаточно на такое количество людей. Сегодня они нападут. Нужно только выждать, когда жертвы уснут. Глупые, они поставили стражу только у костров... Выждать... Предводитель теней не думал о том, почему ненавистные чужаки на берегу так беспечны. Скоро настанет час, которого он так долго ждал. Скоро... Уже сейчас!
* * *
Когда темнота брызнула в дружину Ольбарда ливнем стрел и темные фигуры вынырнули из-за деревьев, воины разом повскакали на ноги, стряхнув сонную одурь. Один из стражей у костра упал, пораженный стрелой в лицо. Двое других успели стать в строй. Щиты с грохотом столкнулись краями.
Дружина ощетинилась тяжелыми копьями, построившись клином. Первая волна нападающих разбилась об него, как волна о берег. Строй даже не дрогнул. Люди в темных накидках отступили, забрасывая русов стрелами. Те градом бились в русские щиты, со звоном отлетали от шлемов. Накидки упали, и тени, оказавшиеся рослыми светловолосыми воинами, ринулись вперед. У некоторых были кольчуги и круглые щиты, но большинство – лишь в кожаных панцирях, а то и вовсе в одних рубахах. – Это весины!
Нападающие метали тяжелые топоры, подкатывались под копья, стараясь ударить снизу, подсекая поджилки. Пара русов упала, но строй дружины тут же сомкнулся над ними. Наконечники копий сновали вперед – назад, окрашиваясь кровью. Но весинов было примерно впятеро больше. Они рвались вперед, нажимая на вершину клина. Казалось, сейчас они сомнут и просто затопчут русов. Но дружина стояла. Воины в первых рядах орудовали мечами и секирами. Второй ряд бил копьями от бедра, прикрывая щитами головы. Савинов, оборачиваясь, видел их тяжко вздымающиеся плечи, облитые броней. Он стоял в задней шеренге со стороны реки, и здесь пока было все тихо. Бой сюда еще не докатывался... Постепенно натиск ослаб. Весины снова откатились назад, оттаскивая раненых и убитых, чтобы те не мешали сражаться.
Внезапно у реки раздался вой. Новый отряд вынырнул из холодной воды и ринулся вперед. Но и здесь их встретила стена щитов и копейные жала. Бой возобновился с новой силой. Белоголовые навалились со всех сторон. Сашка дрался как одержимый. Перед глазами мелькали перекошенные яростью лица в боевой раскраске. “Ну чисто индейцы!” Топор врубился в край щита. Сашка тут же отсек державшую его руку. Лязг, звон, проклятия...
Что-то ужалило в ногу. Он не глядя ткнул мечом. Верткий охотник отскочил... Тяжелое копье с хрустом вошло ему между глаз...
Сосед слева упал. Воин из заднего ряда сделал шаг вперед, чтобы занять его место. Брызги крови летели во все стороны. Щит дергался в руках, как живой, стонал от ударов. Сашкина правая рука стала липкой, и было неясно – чья это кровь, врагов или его собственная. Натиск все усиливался. Воины теснее сбивали щиты. Воздух с хрипом рвался из глотки. Кажется, Сашка что-то кричал, но и сам не слышал себя в грохоте боя. В голове кувалдой колотилось: “Держать строй! Держать!!!” Враги все атаковали, безумно, раз за разом кидаясь на русские щиты. Потом грохот боя перекрыл рев: “Бей!!!” Силы сравнялись! Строй мгновенно рассыпался. Русы ринулись добывать славу.
* * *
Все смешалось, Сашка вертелся ужом. Ему казалось, что он видит сразу во все стороны. Щит превратился в щепу. Он бросил его и взялся за меч двумя руками. Его словно закружило ураганом. Он отчетливо помнил, как перерубил чей-то подставленный для защиты клинок. Лица, морды, ощеренные пасти. Перед глазами возникали и гасли застывшие на миг картины битвы... Весинский топор разрубает чей-то шлем... Какой-то белоголовый падает под ударами, прямо в костер, тут же вскакивает и в горящей рубахе мечется среди битвы, размахивая мечом. Храбр рубит рогатиной, как алебардой, стремительно вращая тяжелое древко... Ольбард неуловимым движением рассекает своего противника пополам... Диармайд подскакивает к пленникам и молниеносным взмахом меча перерубает путы. Хагена. Тот тут же подхватывает чей-то меч...
Вой, хрип, визг. В жилах настоящий вулкан... Во мраке гремит железо, мечутся дикие тени. Звериная мощь переполняет тело. Меч– легче соломины, кольчуга тает невесомой паутинкой... Клинок не встречает сопротивления... Нет– это клык, коготь, бивень!.. Образы вспыхивают и гаснут в кровавом тумане... Вот из лесу вываливает новая толпа. Сразу с десяток окружают князя. Все в доспехах и с мечами в руках... Диармайд врывается в эту кучу и становится с Ольбардом спина к спине. “Сбор!”– призывно кричит кто-то. Зверь слышит, человек пробивается на голос... Весины всей кодлой навалились на Диармайда с князем. Те пока держатся... Кто то заступает дорогу и, хрипя, валится прямо под ноги, зажав рукой распоротый живот... Довольный рык... Трое скандинавов, что то радостно воя, бьются с белоголовыми среди костров. Между ними– Сигурни, в руке девушки– топор... Хаген, раздобыв где-то второй меч, врубается в осадивших князя весинов. В стороны летят отсеченные головы, руки...
– Прекрасный дар. Неясно только, как ты его спрятал...
– Это не все, князь. Чтобы твои воины не думали, будто я пытаюсь этим мечом купить себе свободу, я дам клятву.
Он вытащил нож из-за голенища и полоснул себя по левому предплечью. Сигурни тут же оказалась рядом, держа факел в вытянутой руке. Потекла кровь, капая прямо в шипящее пламя. Выражение лица Хагена при этом ничуть не изменилось...
Стояла тишина. Собравшиеся вокруг воины ждали.
– Я, Хаген Стурлаугсон, известный также как Молниеносный Меч, клянусь перед Богами и перед людьми клятвой Огня, Крови и Стали в том, что намерения мои чисты и я не собираюсь бежать от тебя и твоих воинов, Ольбард Синеус, разве только ты сам отпустишь меня. Клянусь не ковать крамолы и не договариваться с иными у тебя за спиной. И слово мое твердо! Если же я нарушу его – пусть меня поразит мое собственное оружие!
Некоторое время Ольбард молчал. Ветер трепал его отросший чуб и усы.
– Что же, Хаген, сын Стурлауга. Я принимаю твою клятву. Ты поклялся страшно и сам знаешь, что будет, если ты нарушишь свое слово. Тебе, Александр, скажу – дара ты достоин. Носи этот меч, и пусть он принесет тебе славу. И готовьтесь все – через день мы идем домой... А ты, Диармайд, позаботься, чтобы у пленных не оказалось схоронено какое другое оружие....
Сашка поклонился и принял меч из княжеских рук. “Вот те раз, – подумал он, – как там насчет рыцарских идеалов? Похоже, они появились совсем не на пустом месте”. Синева над головой смешливо изогнула облачные брови: “А ты что думал?”
Глава 7
ПОХОД
Ты слышишь печальный напев кабестана?
Не слышишь? Ну что ж – не беда...
Уходят из гавани Дети Тумана,
Уходят. Надолго? Куда?
Ты слышишь, как чайка рыдает и плачет.
Свинцовую зыбь бороздя, -
Скрываются строгие, черные мачты
За серой завесой дождя...
В предутренний ветер, в ненастное море,
Где белая пена бурлит,
Спокойные люди в неясные зори
Уводят свои корабли...
Стихи из книги братьев Стругацких “Страна Багровых Туч”
Зимовье осталось позади. Лодьи одна за другой вышли на стремнину, и река сначала медленно, а потом все быстрее повлекла их к морю. Мимо проплывали крутые, лесистые берега. Савинов узнавал места. Вот здесь он вышел из леса к реке и впервые увидел с высокого мыса корабли и стоянку. Вот здесь бежал сломя голову, переполненный ощущениями нового мира... Дальше тянулись незнакомые, неизведанные места. Деревья, словно дикари, встречающие Джеймса Кука, теснились к самой воде. Наклонялись, стараясь достать корабли. Здесь он тоже был, но мест не помнил, потому что дрых, одурманенный видениями, когда “Змиулан” проходил тут. Река еще раз повернула, выходя на финишную прямую в своем стремлении к морю. Открылась первая стоянка, закопченная скала над ней. За вершинами деревьев мелькнул и пропал горный хребет. Тот самый... Лодьи прошли в тени береговых скал. Сашка знал, что за ними море, но простор, открывшись внезапно, все равно застал его врасплох. Он вдруг понял, как мал его нынешний мир... Впрочем, нет. Мир огромен. Мала та его часть, что знакома Сашке. Река с ее берегами, лес, скалы и горы за ними. Теперь это все осталось позади.
Незнакомое чувство стеснило грудь. Наверное, так себя чувствовали средневековые мореплаватели, уходя в неведомое от родных берегов. Он судорожно вдохнул пряный морской воздух. Чайки, печально крича, проносились над мачтой. Провожали...
В море вода – зеркалом. Берегов – не видать. Небо раскинулось исполинским сияющим куполом. Ни облачка, ни ветерка. Корабли идут на веслах. Звук барабана далеко летит по поверхности воды, и лопасти мерно ныряют в воду, дробя зеркальную гладь. Вода пенится за бортом, идет изумрудной зеленью. Чайка летит в вышине, смотрит вниз на пенные следы кораблей. Ждет, когда мелькнет в буруне серебристое рыбье тело. Кренясь, срывается вниз. Есть!
Храбр и Савинов на одном весле. Сашка упарился уже, а Храбр сух. Хоть бы капелька пота. Усмехается в усы – давай учись! “Ничего! Мы и не такое осваивали”. Савинов встряхивает отросшими волосами. Соленые капли падают на грудь. Весло со скрипом проворачивается еще раз. И еще... Лодьи идут на юг. Домой.
Точнее, все остальные идут домой, а он, Савинов, – неизвестно куда. Впрочем, интересно, что там? Что ждет его за подернутым дымкой горизонтом? Какие люди, дела, битвы? Интересно... Он не выдерживает:
– Храбр, а что там в Белоозере?
– Княжий двор, крепость, посад... Что же еще?
– Нет, это понятно. А люди какие, чем промышляют, с кем война, мир? Расскажи...
– Ишь ты... – Храбр задумчиво смотрит в палубу. – Разные люди. Словене, русы, весины. Есть урмане – у тех своя слобода. На торгу же разный народ встретить можно – арабов, хузар. Через нас большой торговый путь идет по рекам от Ра-реки, иначе – Волги. Везут серебро, оружие, каменья разные, паволоки, вино, коней. От нас же пушнина, мед, рабы...
– Рабы?! Своих же людей?
Храбр удивленно косится:
– Кто ж своих продает? Полон... Бывает, продадут и холопа или татя. Но тех обычно судят по Правде. Се редко... Свободного же продать нельзя. Вот полоняников – это да... Ужели у вас не так?
– У нас нет рабов! Все свободны, и права одинаковые.
– Да ну?! – Храбр недоверчив. – Что, и в порубе <Поруб – тюрьма, обычно подземная>никто не сидит? А насчет прав – так не может того быть, чтобы у князя права были те же, что и у смерда. Что-то ты темнишь, брат.
Сашке тут же вспомнился Беломорканал. Случай свел его как-то раз с бывшим зеком... Н-да... Гляди-ка, а Храбр-то прав.
– Знаешь... наверное, твоя правда. Рабы есть, только их так не зовут. Если кто закон нарушит – по суду отправляют на работы. Правда, на определенный срок. Потом они выходят... Не все только.
– У вас, я гляжу, все по-ромейски. Там тоже на рудники ссылают. Но оттудова редко кто живым выходит, а уж здоровым...
– Слушай... А полон откуда?
– С кем заратимся – оттуда и полон. Соседи у нас беспокойные. Та же весь, меря, мурома. Они на нас ходят – мы на них. Раньше, бывало, и со словенами ратились. Да то давно было. На Булгар ходили не раз, к хузарам, к Царьграду...
– С Олегом? А ты сам ходил?
– Дважды. С Игорем я ходил, а в Ольговы времена младенцем еще был. В рубахе путался...
– В первый раз побили нас ромеи... Сначала пришли мы к Царьграду. Сожгли гавань – Суду, стали воевать город. Ромеи затворились внутри стен. Держались с трудом – мало воинов у них было... На третий день подошло их войско. Вышли мы в поле, стали биться, стоя крепко, и едва не одолели, да слишком много их оказалось. Тогда к вечеру отступили мы к лагерю. Стали совет держать – как быть дале. По всему выходило – не выстоять нам противу всех их войск на другое утро. А к ним все новые отряды подходили – у нас же не было конницы. Решили ночью выйти в море и пробиваться домой. Так и сделали, да только перехитрили нас ромеи. Встретили поутру в море с огненосными дромонами <Дромон – византийский боевой корабль>. Пришлось уйти не солоно хлебавши. Правда, ромеи потом врали, что перебили вам чуть ли не все войско. А по правде-то – сожгли пяток лодей да насадов. Князь сообразил, что к чему, и приказал на берег высаживаться. Там уже конница ромейская была, да мы ее потрепали и пробились к полуночи. Даже полон кое-какой привели. В поле-то ромеи нам не пара, ежели не пяток на одного. Это в древние времена они героями были, а ныне дух-то поистратили... Зато другой раз пришлось им дань заплатить Игорю. Пошли войском сразу по морю и по суше. Игорь верно рассудил – спужалися ромеи, заслали дары. Он еще в тот же год хазар здорово помял, грады пожег, и полона было много... А про Ольга Вещего у вас, стало быть, помнят. Добро...
– А в Киеве теперь кто сидит? Игорь?
– Нет... – Храбр помрачнел. – В прошлом годе, зимой, убили его древляне на полюдье. Бают – по хузарскому наущенью. Их князь, Малфред, его древляне еще Нискиней кличут, сватов к Ольге засылал. Какова наглость! Княгиня велела убить их, зарыть живьем. Помяни мое слово – этим летом сожжет она Искоростень как пук соломы. Крута нравом! Сын ее Святослав млад еще, да норовом в отца с матерью. Двенадцать зим ему только исполнилось, но вьюнош крепкий... Да не дергай ты так весло! Не руками тяни – туловом...
Сашка попробовал. Оказалось, так легче грести. “Интересное время, – думал он, старательно ворочая весло. – Если верить нашим историкам, то Русь в это время просыпалась ото сна. Были сделаны первые шаги к Империи. Правда, неуверенные и непоследовательные. Один князь, вот как Олег, – собирал Русь, другой вслед за этим брал и раздавал все сыновьям в уделы. Пока папаша жив – все путем. А помре – и начинается драчка между братцами. Да в кровь, да насмерть. Первыми такую пакость сыны Владимира затеяли, кажется <Герой ошибается – первыми передрались уже сыновья Святослава>. И одним из главных – Ярослав Владимирович, прозванный почему-то Мудрым. Скорее уж, он был Хитроумным... Прикончил, поганец, братьев Бориса и Глеба (их потом объявили святыми), а вину свалил на Святополка, коего нарек Окаянным. Тот был опасен, стоял на пути Мудрого к Золотому Киевскому столу и прозывался до той гнусной истории Отважным. И пошло-поехало. Усобица за усобицей, брат на брата, сын на отца. Нежатина Нива... <Битва на Нежатиной Ниве произошла в 1078 году между войсками двух княжеских коалиций в борьбе за Черниговский и Киевский стол. Одна из кровопролитнейших междоусобных битв в. русской истории>. А потом, к шапочному разбору, подоспели монголы. И началось по новой... Страшная история у нашей земли. Вот бы сделать так, чтобы к приходу Батыя Русь состояла не из удельных лоскутов, а была сильной, единой. Получили бы тогда косоглазые по голове. И никакого тебе Ига. Вся история пошла бы по-иному... Вся!”
Савинов греб и хмуро смотрел перед собой. Храбр толкнул его локтем:
– Эй, друже! Чего насупился?
Сашка помялся – рассказывать, нет ли? А, была не была...
– Я ведь знаю, что будет, Храбр. Конечно, знаю не точно – помню не все. А иное и записано в летописях неверно, но ждут нашу землю потоки крови. Страшные времена. Будет это нескоро – лет через семьдесят, когда войдут в силу внуки Святославовы. Станут рвать они Русь на части, как псы кусок мяса. И будет так почти двести лет. Потом придет сильный враг и возьмет нашу землю, и будет она под пятой еще три столетия... Моря крови русской прольются.
– Вот оно что... Пятьсот лет... А потом?
– Потом... Прогоним врагов. Русь расширится до Восточного океана. Огромные, богатые земли... Но германцы и французы за те триста лет уйдут далеко вперед. Станут сильны. Очень сильны. Снова будут войны – ты таких не видел... И так без конца. Я сам с такой войны... И нам все время придется их догонять. И снова кровь...
– Ратиться будут всегда... Здесь нет беды. Но не нравится мне такое грядущее. Что мы, хуже франков? Был у них толковый конунг – Карл, да помер. А теперь свей, даны да урмане делят их землю как хотят...
Сидевший на соседнем весле воин с татуированными плечами и лицом вдруг обернулся. Звали его Весемир, родом он был из западных славян, лютичей.
– Скажи-ка, Олекса, а наши земли? Аркона, Волин, Бранибор – что там будет?
Сашка уже пожалел, что завел этот разговор. Но, как говорится, назвался груздем...
– Бранибор станет Брандербургом. Ваши земли займут саксы. Аркона падет последней...
– Саксы?! Надсмехаешься ты, что ли! Мы их бьем завсегда!
– Правильно, да только деретесь вы между собой да с бодричами. Пока будете биться, саксы станут сильны и сожрут вас....
– Страшные ты слова говоришь, Александр...
Савинов вздрогнул. Ольбард, оказывается, стоял рядом, слушал. Лицо его было печальным.
– А Святослав, Игорев сын, что ждет его?
– Он будет великим воином, князь. Многие века его имя будет созвучно славе и мужеству. Он разобьет хазар, так что те не поднимутся больше, возьмет Саркел, Тмутаракань надолго станет нашей, возьмет Болгарию, будет биться с греками. Правда, ему придется оттуда уйти... А на днепровских порогах его подстерегут печенеги и убьют... И чашу из черепа его сделают. Паскуды!
Ольбард только мрачно кивнул и долгое время стоял молча. Савинова удивила его реакция. Сам Сашка всегда приходил в бешенство, натыкаясь на этот эпизод в книгах. Какой же поганью надо быть, чтобы так относиться к храброму врагу!
Поднявшийся ветерок сморщил сияющую гладь воды. Солнце светило по-прежнему...
– То, что ты поведал, печально, но вижу – се правда. Что до Святославовой смерти... Не надругались над ним печенеги. Великую честь оказали ему! Пить вино из черепа великого воина – значит, причаститься к его мудрости!.. Однако боги не решают за нас. Сильный и мудрый может избежать беды. Пророчества и предначертания исполняются там, где люди покорились судьбе. Если ты знаешь где ловчая яма, то обойти ее нетрудно. Потому грядущее содержится в нынешнем. Руны рекут – ничто не предопределено, и нет ничего такого, чего нельзя было бы избежать, – он остро глянул Сашке в глаза, отвернулся и пошел на корму.
Сашка налег на весло. Какая-то мысль не давала ему покоя. Вертелась рядом, просилась... Как кошка, царапающая дверь квартиры. Но стоило попытаться ее ухватить – ускользала прочь. Откуда она взялась? Князь что-то говорил... Ничто не предопределено... Нет, раньше – что-то... И вдруг он понял, и понимание это едва не пригнуло его к доскам палубного настила. Огромная, тяжкая ноша... Но кто я такой, чтобы замахиваться на историю?.. Разве может человек, один человек, изменить все? Ход истории?.. Столько судеб и сил переплетено в нем!.. Но мысль не уходила, наоборот, она, как забияка на ярмарочной площади, встала посередь дороги, с вызовом ухмыляясь. Да, с вызовом! Никто здесь не обладает такой информацией, как он! Никто не знает последствий! Он, Савинов тоже знает не все, но многое... Знает, значит, может изменить!!!
– Силен и славен Тохтамыш, что не оставил от Москвы и праха, – продекламировал он. – Но был раздавлен, словно мышь, железной ратью Мономаха!
Храбр удивленно посмотрел на него.
– Мы прорвемся, брат! – сказал ему Сашка. – Все будет хорошо!
Тот в ответ недоверчиво покачал головой. “Весла суши! – донеслось с кормы. – Ставьте ветрило! Ветер идет!”
Глава 8
ТЕНИ
... Спутанно помню – кровь повсюду,
Душу гнетущий мертвый страх,
Ночь, и героев павших груду,
И труп товарища в волнах...
Николай Гумилев. “Товарищ”
– В Изборске сидит Труворов внук Вадим, – рассказывал Храбр, – у него пять сотен русинов.
– Погоди, разве русин – это не название народа? Ведь вы сами себя так называете.
– Русин это воин, живущий мечом. А мы варяги – русь. Это то же, что урмане, к примеру, или словене. Есть еще россы – те в Полянской земле, где Киев. Все мы дети Славена, если не считать урман, да и те нам родня, правда дальняя. Русином же может быть любой – вятич, древлянин, хузарин ли, рус ли. Хватило бы воинского умения да удачи.
– А почему усы синие?
– Ишь, как много у тя вопросов. За пазухой их прячешь?.. Усы синие у тех, кто варягом родился, как я или Святомир. Это наш знак. Чубы же только у вождей, а синий у Ольбарда одного – он старший в роду. Ты же теперь тоже варяг – русь, но им не родился. Потому подбородок брей, а усов красить не можешь.
– А Ольбард? Сколько у него русинов?
– В малой дружине – пять сотен.
– Значит, в большой – ополчении – тысяч десять?
– Когда как – бывало и поболее... Так на чем я... Да, а в Полоцке – князь Рогволт. У него дружина сильна – без малого тысяча русинов. Поболее только у киевлян. Да новугородцы могут выставить столько же. У Малфреда Древлянского – пятьсот мечей, но ополчение очень большое...
– Интересно. У нас его везде Малом пишут, а варягов вообще считают свеями или данами.
– Малфред – оттого, что готского рода. Ну, а на счет того, что варяги – свей, ты тут никому не говори. Обидеться могут... Может, там у вас и все остальное переврали? Хотелось бы верить...
Савинов пожал плечами:
– Мне бы тоже хотелось. Но, как говорили древние римляне: “Хочешь мира – готовься к войне!” Будем исходить из того, что переврали не все.
* * *
Они сидели у костра и тихо беседовали. Была ночь. Кругом вповалку спали воины, завернувшись в плащи. У берега темнели силуэты кораблей. Уже два дня они шли морем вдоль берега, сначала на юг, а лотом на юго-восток. Непрерывной чередой тянулись поросшие лесом скалы, бухты, мысы. Нигде ни дыма, ни человеческого жилья. Правда, Храбр утверждал, что в лесах живут весины, но чужих они не любят и потому не показываются. В море некоторое время видны были большие острова. Надо думать – Соловки. По этим ориентирам Сашка уверенно идентифицировал место как Онежскую губу. Значит, теперь – вверх по Онеге, а там по рекам и до Белоозера недалеко. Говорят – если на волоках не замешкаемся, то дома будем через полторы две недели.
Звезды над головой светили настолько ярко, что, казалось, их лучи могут исколоть руки, если протянуть их вверх. Лес окружал стоянку молчаливой стеной. Натужно звенели комары. Сашка радовался дыму костра, не то сожрут, кровососы. Он вспомнил, как один из ребят, которому довелось служить под Архангельском, рассказывал о местных комарах. “Оставишь, бывало, на столе хлеба краюху и оглянуться не успеешь – гладь, потащил! Ты его ладонью – бабах! Так не поверите – пальцы отшибаешь! А он управление теряет и на пол... Да так, что стаканы на столе гремят!”
Савинов невольно улыбнулся своим мыслям, хотя настроение было далеко не праздничное. Целый день его не оставляло чувство тревоги. Такое бывало оба раза, когда его сбивали фрицы, и в тот раз, когда поймали в клещи тоже, но тогда чудом удалось вырваться. Он частенько поглядывал на ближайшие деревья. Где-то там – сторожа. Не должны проспать вроде...
Храбр заметил его тревогу.
– Что, тоже чуешь недоброе? Выйдет из тебя вождь, попомни мои слова. Вон Ольбард с Диармайдом – те тоже не спят. Чуют. Следит за нами кто-то...
– Нападут?
– Могут. Хотя и не всяк решится напасть на сотню русинов. Дорого встанет...
– А следить-то кто может?
– Да та же весь, или урмане... Мало ли кто? Они помолчали.
* * *
Тени скользили между деревьев, как клочья тумана. Бесшумно сливались с ночным мраком, появлялись вновь. Свет привлекал их, но и заставлял держаться подальше. Они не боялись, нет. Без света нет и теней... Но яркий свет обнажает суть, а время еще не пришло...
* * *
–Скажи-ка, Храбр, а кто-нибудь знает, когда и каким путем вы должны возвращаться?
– А голова у тя варит, – уважительно заметил побратим, – знать о том могут. И врагов у нас в достатке. Да и не пустые идем... Надо бы с князем потолковать.
Он бесшумно поднялся и ушел в темноту мягким, охотничьим шагом. Оставшись один, Савинов придвинул поближе подаренный Хагеном меч. Но ночь прошла спокойно.
Следующий день лодьи снова шли вдоль береговой линии. Князь стоял на носу “Змиулана” и напряженно всматривался в прибрежную чащу. В разговоре с Храбром он промолвил только: “Устья Онеги нам не миновать. И они это знают. Нынче ночью спать в бронях”.
Днем так и не было замечено ничего подозрительного, а к вечеру корабли достигли устья реки. Темнело. Солнце закатилось за горизонт, как раскаленное пушечное ядро, подпалив при этом усталые облака. Черные вершины деревьев клыками дракона царапали кровавое зарево. Вода пламенела отраженным светом. Два заката – один над другим – зажигали огромный погребальный костер, словно боги на небе справляли поминальную тризну. Корабли выволокли на песок, и те застыли грозными изгибами форштевней, как рвущиеся в пылающее небо неведомые существа... На берегу темнел какой-то навес из жердей. Видимо, здесь частенько останавливаются. Тут же воины запалили костры, отхватив у наступающей темноты изрядный кусок территории.
Савинов собирал хворост вместе со всеми. Несколько раз он чувствовал у себя на спине чей-то взгляд, но делал вид, что ничего не заметил. После трапезы, состоявшей из жареного мяса, черствых лепешек и сыра, похожего на камень, люди стали готовиться ко сну. Ложились, как бы невзначай, рядом – один подле другого, чтобы по тревоге вскочить и прикрыться щитами. Стражей поставили у костров. Похоже, Ольбард провоцировал неизвестных соглядатаев на нападение. В лес на этот раз князь никого не отрядил – верная смерть. Хагена и других скандинавов на всякий случай связали. “Еще не хватало, чтобы они нам в спину ударили, если нападающие окажутся их знакомцами...” – ворчал Храбр, затягивая узлы. Хаген презрительно молчал и позволил себя связать. Он дал клятву, а ему не доверяют. Сигурни усадили рядом и тоже связали. В бою некому будет за ней следить.
Вскоре все стихло. Казалось, лагерь действительно погрузился в сон. Стражи походили некоторое время, потом оперлись на копья и стали клевать носами...
* * *
Тени копились во мраке, слетаясь со всех сторон. Их было много, по крайней мере достаточно на такое количество людей. Сегодня они нападут. Нужно только выждать, когда жертвы уснут. Глупые, они поставили стражу только у костров... Выждать... Предводитель теней не думал о том, почему ненавистные чужаки на берегу так беспечны. Скоро настанет час, которого он так долго ждал. Скоро... Уже сейчас!
* * *
Когда темнота брызнула в дружину Ольбарда ливнем стрел и темные фигуры вынырнули из-за деревьев, воины разом повскакали на ноги, стряхнув сонную одурь. Один из стражей у костра упал, пораженный стрелой в лицо. Двое других успели стать в строй. Щиты с грохотом столкнулись краями.
Дружина ощетинилась тяжелыми копьями, построившись клином. Первая волна нападающих разбилась об него, как волна о берег. Строй даже не дрогнул. Люди в темных накидках отступили, забрасывая русов стрелами. Те градом бились в русские щиты, со звоном отлетали от шлемов. Накидки упали, и тени, оказавшиеся рослыми светловолосыми воинами, ринулись вперед. У некоторых были кольчуги и круглые щиты, но большинство – лишь в кожаных панцирях, а то и вовсе в одних рубахах. – Это весины!
Нападающие метали тяжелые топоры, подкатывались под копья, стараясь ударить снизу, подсекая поджилки. Пара русов упала, но строй дружины тут же сомкнулся над ними. Наконечники копий сновали вперед – назад, окрашиваясь кровью. Но весинов было примерно впятеро больше. Они рвались вперед, нажимая на вершину клина. Казалось, сейчас они сомнут и просто затопчут русов. Но дружина стояла. Воины в первых рядах орудовали мечами и секирами. Второй ряд бил копьями от бедра, прикрывая щитами головы. Савинов, оборачиваясь, видел их тяжко вздымающиеся плечи, облитые броней. Он стоял в задней шеренге со стороны реки, и здесь пока было все тихо. Бой сюда еще не докатывался... Постепенно натиск ослаб. Весины снова откатились назад, оттаскивая раненых и убитых, чтобы те не мешали сражаться.
Внезапно у реки раздался вой. Новый отряд вынырнул из холодной воды и ринулся вперед. Но и здесь их встретила стена щитов и копейные жала. Бой возобновился с новой силой. Белоголовые навалились со всех сторон. Сашка дрался как одержимый. Перед глазами мелькали перекошенные яростью лица в боевой раскраске. “Ну чисто индейцы!” Топор врубился в край щита. Сашка тут же отсек державшую его руку. Лязг, звон, проклятия...
Что-то ужалило в ногу. Он не глядя ткнул мечом. Верткий охотник отскочил... Тяжелое копье с хрустом вошло ему между глаз...
Сосед слева упал. Воин из заднего ряда сделал шаг вперед, чтобы занять его место. Брызги крови летели во все стороны. Щит дергался в руках, как живой, стонал от ударов. Сашкина правая рука стала липкой, и было неясно – чья это кровь, врагов или его собственная. Натиск все усиливался. Воины теснее сбивали щиты. Воздух с хрипом рвался из глотки. Кажется, Сашка что-то кричал, но и сам не слышал себя в грохоте боя. В голове кувалдой колотилось: “Держать строй! Держать!!!” Враги все атаковали, безумно, раз за разом кидаясь на русские щиты. Потом грохот боя перекрыл рев: “Бей!!!” Силы сравнялись! Строй мгновенно рассыпался. Русы ринулись добывать славу.
* * *
Все смешалось, Сашка вертелся ужом. Ему казалось, что он видит сразу во все стороны. Щит превратился в щепу. Он бросил его и взялся за меч двумя руками. Его словно закружило ураганом. Он отчетливо помнил, как перерубил чей-то подставленный для защиты клинок. Лица, морды, ощеренные пасти. Перед глазами возникали и гасли застывшие на миг картины битвы... Весинский топор разрубает чей-то шлем... Какой-то белоголовый падает под ударами, прямо в костер, тут же вскакивает и в горящей рубахе мечется среди битвы, размахивая мечом. Храбр рубит рогатиной, как алебардой, стремительно вращая тяжелое древко... Ольбард неуловимым движением рассекает своего противника пополам... Диармайд подскакивает к пленникам и молниеносным взмахом меча перерубает путы. Хагена. Тот тут же подхватывает чей-то меч...
Вой, хрип, визг. В жилах настоящий вулкан... Во мраке гремит железо, мечутся дикие тени. Звериная мощь переполняет тело. Меч– легче соломины, кольчуга тает невесомой паутинкой... Клинок не встречает сопротивления... Нет– это клык, коготь, бивень!.. Образы вспыхивают и гаснут в кровавом тумане... Вот из лесу вываливает новая толпа. Сразу с десяток окружают князя. Все в доспехах и с мечами в руках... Диармайд врывается в эту кучу и становится с Ольбардом спина к спине. “Сбор!”– призывно кричит кто-то. Зверь слышит, человек пробивается на голос... Весины всей кодлой навалились на Диармайда с князем. Те пока держатся... Кто то заступает дорогу и, хрипя, валится прямо под ноги, зажав рукой распоротый живот... Довольный рык... Трое скандинавов, что то радостно воя, бьются с белоголовыми среди костров. Между ними– Сигурни, в руке девушки– топор... Хаген, раздобыв где-то второй меч, врубается в осадивших князя весинов. В стороны летят отсеченные головы, руки...