Страница:
* * *
Ударим, как только снимутся с лагеря. Мурома пойдет ошую, меря– в центре, а мои воины– справа. Не жалейте стрел! У нас людей всемеро больше, а хорошо бы– вдесятеро! Лучших стрельцов собрать вместе. Рысенок? Ты – старший!
* * *
Выла, ревела и ворочалась битва. Сотни ног попирали снежную целину, топтали, запинаясь и скользя в крови, тела врагов и друзей. Весское ополчение, подкрепленное отрядами мери и муромы, загнало русов в ловушку. Точнее, так думал весский вождь. Однако он ошибался. Ольбард позволил ему поймать себя...
Пар клубами летел над сражающимися, оседая инеем на доспехах и шлемах. Стрелы и мечи звенели о них, высекая яркие искры. Чудь напирала, теснила славян и, казалось, скоро сбросит дружину русов с высокого речного откоса прямо на лед. Многоголосый ор стоял над полем сражения. Щиты грохотали от града ударов, подобно боевым барабанам. Русы сбивали строй, крепко упираясь ногами в мерзлую землю. Их было меньше, гораздо меньше, но боевое умение – превыше числа.
Сашка бился во главе своей полусотни на правом крыле. Ему уже трижды меняли изрубленный щит. Морозный воздух обжигал легкие. Колкие снежинки лезли в глаза. Поддоспешная одежда “плавала” в поту. Он хрипел, задыхаясь, держа тонкую грань, отделяющую человеческое сознание от звериного духа. Свирепый рев рвался из груди. Враги наседали, ярясь, и откатывались, воя от страха. Тяжелые копья русов сновали взад-вперед, словно иглы гигантской швейной машины, тачающей смертное полотно. Лязг, вой, стук. Сердце колотится где-то в гортани. Щит отяжелел от вонзившихся стрел и сулиц. Но строй держится – одно слово – стена!
Крепкие, широкоплечие меряне настырно лезут вперед. Они тоже умеют сражаться в строга, и у всех есть щиты. Вот один, в плоском полукруглом шлеме, что-то кричит, взмахивая топором. Враги снова бросаются вперед. Стальная круговерть! Чье-то лезвие задевает Сашкин шлем. В ушах звон, в глазах – кровавая муть. Он наугад сплеча рубит мечом. Что-то звенит, распадаясь. Древко скользит, посунувшись над плечом... змеиный бросок... хрип... стон. Пелена перед глазами рвется на части. Он видит, что меряне отступили, злобно крича. Господи, сколько же... Но их предводитель с расколотым черепом – в снегу. Еще один труп среди множества других...
Тучи воронья с граем поднимаются над лесом. Что? Не может так скоро... Может! За деревьями ревет рог. Раз, другой, третий. В подлеске – смутный блеск железа. С каждым мигом он все ярче. Из сумрака выходит первая шеренга, вторая, третья. Засадный полк Диармайда, тайно собранный из разосланных по дальним градам отрядов, выдвигается, щетинясь остриями копий, катится валом, подминая снежную целину. “Р-рра! Перун! Перррун!!!” Часть чудинов поворачивает ему навстречу, кидается с безумной яростью. Сшиблись! Вскипело стальное месиво, пошло кровавыми пузырями. Чудины обтекают полк с флангов, но русы не боятся – идут напролом. Их клинки сверкают с быстротою молний, разбрызгивая, разя, рассекая. Они давят, рвут, напирают. Вот левое крыло врага в полукольце. Хряск, визг, звон. Меряне обращаются вспять, забрасывая за спины щиты. Правый фланг русов начинает медленное наступление. Весины откатываются следом за мерей. Воздух наполняется стрелами. Задние ряды славян поднимают над головами щиты. “Держать стену! Держать!!! Щиты сбей!”
Сашка охрип окончательно. В горле сухой, игольчатый комок. Рядом падает воин – в его глазу стрела. Поднять выше край щита, не отставать! Ноги проваливаются в сугробы. Под ними то скрип, то хлюпанье. Кто-то длинно и дико воет, не прекращая ни на миг: “И-и-и-и!!!” Вдруг вой обрывается. Что-то с силой ударяет в щит. Метнули топор! Чудины останавливаются на опушке, разворачиваются, и бой продолжается с новой силой. Мельканье, стук, свист! Кто-то кричит не своим голосом, жутко подвывая. Но и этот смолкает. Мертв!
Снова звук рога. Кони ржут на опушке. Их тяжелый скок слышен даже сквозь лязг битвы. Еще засадный полк! Буривой дорвался до битвы! Чудины очертя голову кидаются на прорыв. Капкан лязгнул вновь! “Бей! Бей! Бей! Бей! Бей! Бей! Бей!!!” – несется над полем. От вопля снег рушится с веток прямо на головы сражающихся. Начинается бойня. Части врагов удается прорваться, но Сашка чувствует, что это ему безразлично. Конечно, этот безумный весин, вождь Выдр, снова ушел... Его достанут потом!
Избиваемое весское ополчение воет от ужаса. Еще напор – и они сдаются, бросая оружие в снег. Савинов тупо смотрит на маячащие перед глазами безоружные фигуры и вдруг понимает – это победа! Победа!!!
“Слава! Слава!!!” – клич летит над полем, мешаясь с вороньим граем и смертными стонами. Победа... Но война не окончена.
* * *
Рысенок хорошо стрелял в последнем бою. Если бы поле осталось за ними, он мог бы принести целую связку вражеских ушей. Но проклятые лесными богами варяги снова смогли победить. Их князь– настоящий колдун! Его ничто не берет... Вот летом им чуть было не удалось заманить его в западню. Кудесник навел на варяга порчу и ослепил его Дух, но тот каким-то образом освободился, нашел кудесника и убил его. А потом перебил почти всю засаду, заслав сначала впереди войска двух злых духов, один из которых убил брата Рысенка. Он тогда долго искал тело, чтобы похоронить, а найдя– увидел, что оно рассечено пополам, вместе с кольчугой. Вот и плати баснословную цену купцам за доспехи.
Рысенок помнил, как плакал от ярости и поклялся отомстить. Вождь убеждал всех, что ни чего не потеряно и зимой, когда варяги пойдут собирать дань, Выдры вместе с союзниками станут нападать на них и перебьют по частям. Но князь-колдун снова обманул их. Враги возвращались с добычей, и охотники сообщали, что, мол, идут беспечно, без дозоров... И опять обманул синеусый колдун. На самом то деле он разделил своих воинов. Часть их шла открыто и беспечно, а остальные– тайными тропами, широко разослав дозоры из умелых охотников. И Выдры сами угодили в ловушку...
Теперь в роду осталось лишь два десятка мужчин. Из них половина – старики и мальчишки, Рысенку недавно исполнилось двадцать зим, но теперь он остался одним из немногих зрелых мужчин...
Несколько ночей подряд, после того как варяги покинули поле боя, оставшиеся в живых Выдры на санях и волокушах свозили домой своих убитых. Рубили сухой лес для погребального костра. Женщины выли над телами, а пожилой ученик древнего кудесника молил богов о милости. У погибших в бою не было даже провожатого в мир мертвых– никто из варягов не попал в плен. Это было неправильно. Их души могли заблудиться, а на том свете некому будет прислуживать им на празднествах...
Вражеские отряды рыскали поблизости, стремясь отыскать убежище Выдр. Люди были в отчаянии. А потом из лесу вышел варяг. Тот самый, щербатый.
Глава 7
ИУДА
... А жизнь – только слово,
Есть лишь любовь и есть смерть!
– Эй! А кто будет петь, если все будут спать!?
Смерть – стоит того, чтобы жить!
А любовь – стоит того, чтобы ждать...
Виктор Цой
Это был передовой дозор. Шесть человек верхами, пробирающихся по зимнему лесу. Из ноздрей обросших по сезону лошадок валил пар. Люди внимательно осматривались по сторонам, держа оружие наготове, ждали подвоха с любой стороны. Они знали, что враги разбиты, что у них осталась лишь горстка воинов, но это не делало род Выдры менее опасным. Нужно было найти его убежище, чтобы положить конец этой долгой, ненужной войне.
“Впрочем, – размышлял Савинов, по обыкновению лично возглавлявший дозор, – не так уж и не нужна эта война. Весские роды сильны и многолюдны. Они не признают единой власти, и каждого приходится убеждать силой оружия или угрозами. Если они развернут в лесах партизанскую войну – от них будет очень много неприятностей... Однако теперь они получили урок. Еще немного – и еще один род отойдет под руку Белозерского княжения. И кто виноват в том, что в роду почти не осталось взрослых мужчин? Вот принял бы Лекша, сын Кукши, виру за отца... Но нет, не хочет. Лучше пусть все Выдры сойдут на нет, а месть священна! Неужели там у них не найдется светлой головы, которая сообразит, кто же является их настоящим врагом? Перетянули бы колом этого кукшеныша да вышибли за ворота, так ведь нет!.. Но отваги им не занимать – это правда...”
Мохнатые еловые лапы загораживали дорогу. Тяжелые снеговые шапки на них то и дело грозили ссыпаться прямо на голову. А шуметь нельзя! В лесу звук летит далеко. Весины могут всполошиться и снова испарятся в чаще.
– Олекса! – один из воинов, ехавший по левую руку, шепотом позвал его. – Глянь-ка! Вроде след санный. Дня три как проложен...
Сашка подъехал, вгляделся. Вчера была метель, и колею порядком замело, но, по всей видимости, она была достаточно глубокой, и на поверхности снега четко просматривались параллельные плавные углубления. Ага!
– Вот что сделаем: ты, Лют, отправишься к полусотне и приведешь ее сюда, да известите князя. Вы двое – останетесь здесь с лошадьми, а...
– Олекса, не обидь! Дозволь с тобой идти! – Согуд смотрел умоляюще. Сашка бросил взгляд на Позвизда, которого собирался взять с собой, пожал плечами. Вот чертов попрошайка! С тех пор как Согуд попал к нему в пятидесяток, его словно подменили. Раньше он то и дело кидал в сторону Савинова острое словцо, не мог забыть, что тот помешал ему отомстить, опозорив перед всеми. А теперь стал шелковый. То ли осознал, что не прав, то ли пытался выслужиться. Первое – похвально, второе – противно... Сашка надеялся на первое, но что-то с трудом верилось. Он покачал головой – брать Согуда не хотелось, но ведь он и не собирался забираться далеко. Тем более что след старый – опасности почти никакой. А проверить надо...
– Ладно, – он махнул рукой, – пойдем пешком... Доставай лыжи. Вам же, – он обернулся к Позвизду и второму, кривичу по имени Одинец, – когда подойдут наши, идти верхами – следом за мной. Особенно не спешите... Хотя, может, мы раньше вернемся.
Идти на охотничьих широких лыжах было удобно, хотя Сашка – тот еще лыжник. Согуд старался держаться впереди, торил лыжню. Двигались они медленно, часто останавливаясь. Иногда сворачивали в сторону, осматривались, прислушивались... Ничего.
Снег был испещрен следами лесного зверья. В основном – всякой мелочи: беличьими, заячьими. Птичьих тоже было хоть отбавляй. Пару раз наткнулись на относительно свежий волчий след. Согуд глянул и, буркнув: “Трехлеток”, пошел дальше. Савинов понятия не имел, на основании чего тот сделал такой вывод. След как след – похож на крупный собачий, только средние два пальца выступают дальше вперед, так что между ними и боковыми можно положить тонкую веточку...
Они ушли уже достаточно далеко, как вдруг Сашке почудилось, словно за ним кто-то наблюдает. Правда, не так, как будто хочет напасть, а исподволь, вроде как из любопытства. Он остановился и закрутил головой, осматриваясь. Лес хранил молчание. Точнее сказать – привычно шумел. Согуд тоже остановился и вопросительно посмотрел: мол, в чем дело?
– Ты ничего не чувствуешь?
– Нет... А что?
– Да вроде следит кто-то за нами...
– Нет как будто... Зверь или человек?
Савинов хотел было пожать плечами, но вдруг понял: “Человек! Нет никаких сомнений!” Он собирался сказать об атом спутнику, но тот уже повернулся и двинулся дальше, выходя на опушку большой поляны. И тут Сашка почувствовал! И заорал:
– Назад!!! – Но было поздно...
* * *
Рысенок заметил врагов сразу, как только они приблизились к месту засады. Сверху, с лесины, их, было видно как на ладони. Он наблюдал за варягами краем глаза, готовя лук. Наложил стрелу и стал ждать. Но те почему-то замешкались. Один из них сошел с тропы и стал настороженно осматриваться. Почуял?! Рысенок испытал немалое удивление.Его еще ни разу не обнаруживали в засаде, даже если проходили прямо под ним. Ни враги, ни друзья. Разве что, кроме того непонятного варяжского вождя... Но и тогда тот нашел его не сразу. Искал долго, очень долго, и если бы Рысенок не промедлил...
Он заслуженно гордился своим умением сливаться с огромной Душой Леса. А этот варяг его зачуял почти за перестрел. Грешным делом Рысенок решил было, что это сам синеусый колдун, но быстро сообразил: князь варягов храбр, но он не дурак. Как ни мало осталось Выдр, а все же они еще живы, и вряд ли прославленный мудрец попрется на рожон всего с одним сопровождающим, тем более – с этим. Да и ростом чуткий варяг был куда как пониже, и усы у него – русые... Боги Леса. Так ведь это тот самый вождь. Охотник понял, что времени терять нельзя, и спустил тетиву. Ему понадобились всего две стрелы.
* * *
Стрела попала Согуду прямо в лоб. Раздался металлический звон, тот был в шлеме. Сила удара оторвала воина от земли и швырнула назад. Раздался отчетливый хруст – наверное, лопнули шейные позвонки. Предупреждающий крик еще не умер у Савинова на губах, когда он сбросил щит из-за спины на руку... И каким-то чудом увидел вторую стрелу прямо перед глазами. Почему-то она была без наконечника.Удар был страшен. Лук неведомого стрелка имел просто чудовищную силу. Сознание выключилось мгновенно. Но Сашка все же успел увидеть свои собственные ноги с лыжами, промелькнувшие на фоне неба...
Когда он очнулся, было уже темно. Он лежал на боку, и непокрытую голову холодил ветер. Снег так и мелькал перед глазами, и Савинов не сразу понял, что лежит на санях и его довольно быстро куда-то везут. Страшно болела голова, тошнило. Он попытался пошевелиться и понял, что накрепко связан, да вдобавок прикручен к саням. “Значит, плен. Вот это номер!” Из носа текло. На губах был солоноватый привкус. “Кровь... А нос-то сломан! Этот паршивец с луком, как пить дать, прямо в стрелку-наносье попал!.. И ведь опять в лоб... как тогда, башкой о прицел...” Он снова попробовал путы, но его от этого движения жутко замутило и вырвало в проносящийся мимо снег. “Засранцы! Ведь специально на бок положили, чтоб сани не поганил... Или чтоб не захлебнулся... А ведь у меня сотрясение. Черт...”
Ехали долго. Сашка успел окончательно прийти в себя и стал наблюдать за дорогой. Вслед за санями, привязанные к задку, волочились пушистые еловые ветви. “Следы заметают... И так найдут вас, белобрысые!.. Если только ваши кудесники вьюгу не наколдуют!” Один раз они протиснулись по извилистому проходу в свежей засеке. Это означало, что весины готовы сражаться до конца. Потом он услышал рядом с собой чей-то стон. Он стал осторожно, чтобы снова не стошнило, елозить на подстилке, стараясь развернуться. После долгих мучений это удалось. “Эге! А Согуд-то жив! Ну и здоров же наш любитель опасных приключений... Подвел я тебя, брат. Черт дернул вдвоем вперед лезть...”
Вскоре скрип саней и фырканье лошади усыпили Савинова, и он отключился. Второй раз очнулся уже затемно. Он лежал в каком-то помещении. Было холодно, но терпимо, – кто-то набросил на пленника сверху шерстяной плащ. Сашка кулем валялся в темноте – хоть глаз коли – и осторожно шевелил пальцами рук и ног – гонял кровь. Хотелось надеяться, что это пригодятся. Несколько раз он тихонько звал Согуда по имени, но тот не откликался. Либо без сознания, либо его держат в другом месте. Разумный ход – можно было бы перегрызть друг другу веревки. Он раздумывал над тем, что с ним собираются делать. Самый лучший вариант – тот, в котором Лекша собирался начать переговоры, был наименее вероятен. Даже так – вероятность его настойчиво стремилась к нулю и, скорее всего, была к нему до обидного близка. Этот Лекша, вождь Выдр, кукшеныш, как его про себя звал Савинов, – настоящий параноик. Ему хоть кол на голове теши, – но дай отомстить. Не удастся отомстить Ольбарду, он возьмется за того, кто ближе. На беду – ближе оказался Сашка. Так что, скорее всего, он – агнец для заклания. Что и подтверждает тупая стрела. Это ж надо, подстрелили как какого-нибудь бельчонка!
Пока все это крутилось в голове, какая-то другая мысль старалась пробиться наверх из темных глубин ушибленной Сашкиной головы. Он всячески старался тянуть ее наверх. Подгонял, приманивал, звал. Чувствовал – это что-то важное. Но, видимо, стукнуло его знатно. Тошноты он больше не чувствовал, однако мысль все время за что-то цеплялась и наружу не лезла. Он пыхтел и тужился, но в конце концов устал и уснул тревожным, неглубоким сном.
Во сне его снова допрашивали СМЕРШевцы <СМЕРШ – аббревиатура – Смерть Шпионам. Одно из подразделений НКВД, занимавшееся разработкой и устранением вражеских диверсантов и агентуры в тылу и на фронте. Нельзя сказать, что их деятельность была бесполезной, как раз наоборот. Но все было очень по-русски, т.е. – “лес рубят – щепки летят”. Неизвестно, кого они настреляли больше – настоящих агентов или невинных людей. Хочется верить, что все-таки первых>. Мол, как так, товарищ летчик, почему так долго шли из-за линии фронта? Почему сразу не доложились по прибытии? Да какие контакты имели с врагом Советской власти и что вам обещали за шпионство и вредительство? Он отчаянно защищался, но делал это как-то обреченно. Было ясно, что за него взялись всерьез, а раз так – ни за что не выпустят. Отлетался...
Глава восьмая и последняя
Все в наших руках!..
К. Кинчев
А потом он услышал голоса. Они бубнили где-то рядом, и сквозь тонкую пелену сна, в котором товарищи чекисты продолжали шить ему дело, нет-нет и прорывалось гулкое бормотание. Савинов инстинктивно вслушивался, но понять ничего не смог. Говорили по-весски. Он окончательно проснулся, ускользнув-таки из цепких лап НКВД, затворы оглушительно лязгнули и пропали вместе с их обладателями. Но лязг и звон остались. Там, снаружи, за четко освещенным по краям прямоугольником двери, кто-то стучал металлом о металл. Топор со звоном врезался в мерзлое дерево... “Строят... Что? Ну, это понятно, – что-нибудь вроде эшафота или погребального костра. Впрочем, для меня сейчас – это одно и то же. Затем под самой дверью незнакомый голос громко сказал какое-то слово с вопросительной интонацией. Издалека ответили утвердительно. В дверь грохнул удар, затем еще один. “Это счастье стучится к нам в двери! Что-то оно слишком настойчиво ломится...” – рассеянно подумал Сашка. Тот же голос, но уже на сносном русском, крикнул:
– Просыпайся, варяг! Мертвые заждались!
– Угу... – отозвался он. – Подождут еще малость...
– Шути-шути, – сказали снаружи. – Я скоро приду! – И шаги удалились.
Савинов осторожно потряс головой. “Вроде не кружится!” – и стал снова шевелить пальцами. Обнаружилось, что конечности совсем занемели. Он немножко покатался по полу, чтобы согреться, и выяснил, что солома на нем так и норовит залезть в нос. “Ай-вай, нехорошо как, а?” Ему показалось забавным, что он сам пытается взбодрить себя шутливым настроем, и рассмеялся. “Ну да посмотрим, герой, как ты запоешь, когда тебе глотку резать станут”. Мысль была до отвращения трезвая. “Как там насчет надежды, которая умирает последней?” Он вдруг понял, что напряженно вслушивается в происходящее снаружи. Вдруг да запоют боевые рога, и Ольбардова дружина вломится в этот вертеп, все снося на своем пути. Но рога не ревели. Снаружи деловито перекликались все те же голоса. Потом добавились и другие. Он понял – публика собирается, и ему стало страшно. Точнее, страшно было давно, но он ухитрялся отвлечься, а тут накатило волной, накрыло. После нескольких секунд, а может, и минут панического ужаса, он понял, что лязгает зубами, словно целый расстрельный взвод передергивает и передергивает затворы. “Отставить, капитан!” – сказал он себе и сжал зубы. Те жалобно хрустнули, но лязгать перестали. В этот миг как раз загремели запоры, и дверь отворилась.
Внутрь хлынул яростный дневной свет. Снаружи пахло едой, свежеструганным деревом, лесом, людьми, причем не очень чистыми, и... пивом. “Ах да, у них ведь поминки!”
На пороге стоял здоровенный широкоплечий парнище, такой белобрысый, что аж светился. Лица его Сашка не рассмотрел, но почему-то понял, что тот круглолицый, с носом картохой и, естественно, веснушчатый. Парень спустился по высоким ступенькам, которые заменяли деревянные чурбаки, и наклонился над ним. В руке его блестел опасного вида нож.
– Ну, варяг, не боись! Прикончат тебя быстро, а там – к предкам – и все дела. Так-то хуже, чем в бою, но уж чем богаты... Сейчас я тебе путы на ногах распазгаю <Пазгать (вологодский диалект) – в данном случае – резать, нарезать, разрывать. Может употребляться в значении – разругаться, также (арх.) – драть, сдирать, раздирать>, да ты не суетись – убежать все одно не сможешь. Как голова-то?
“А он еще и издевается, урод!”
– Спасибо, лишних дыр нет! Ты, что ль, стрелял?
Парень широко, по-детски улыбнулся:
– А то! Конечно, я. А ты догадлив. Я это сразу понял, когда ты меня на поляне учуял. Силен ты, брат, жаль – убьют тебя... Как звать-то?
– Какое тебе дело до того? Я ж уже труп почти... твоими стараниями.
Весин усмехнулся, но тут же помрачнел.
– Я бы с тобой по чести потягался, а так... нехорошо вышло.
– Почему?
– Когда сильный, вот как ты, погибает по подлому предательству – нехорошо. Лучше б я тебя тогда еще, в лагере лесном убил.
– Так и это ты был, невидимка... А ну, постой! Про какое предательство ты тут вспоминал?! Говори!
– Да не дрыгайся так!.. Ох и узлов навязали, быка удержать... Ладно, хоть жаль веревок... – он стал сосредоточенно возиться с Сашкиными путами – А про предательство тебе, варяг, лучше бы и не знать – то горше смерти...
– Да говори же!.. – начал Савинов и вдруг понял: – Ах, падла! – Мысль, что пыталась пробиться к нему прошлым вечером, внезапно возникла, развернувшись во всей своей поганой красе. Когда его везли на санях, Согуд валялся рядом... но он не был связан!!! Так вот почему эта сука просилась с ним! Он знал, паскуда, про засаду, потому что, скорее всего, сам ее устроил... – Сашка расслабился и откинулся назад. В голове сразу стало как-то пусто и спокойно. “Не простил выбитых зубов, паршивец. И братца своего ревнивого не простил!..”
Рысенок, справившийся уже с его ножными путами, обхватил Савинова за плечи и поставил на ноги. Вгляделся в лицо, кивнул:
– Понял, я смотрю... По уговору я его стрелять не должен был, только тебя. Так Лекша сказал... А я вот и стрельнул, а вождю – мол, перепутал вас.
– Спасибо, – Сашка посмотрел ему прямо в глаза, – меня Олексой зови.
Тот кивнул:
– Меня Рысенком кличут... Ну, Олекса, пойдем, что ли? Нехорошо, когда мертвым ждать приходится.
Снаружи было морозно. Сашка как-то сразу отметил это и выбросил из головы. Глупо дрожать от холода, когда тебя собираются прикончить с минуты на минуту. Сначала его пошатывало, но потом он разошелся, ноги пошли бодрее.
Это была здоровенная поляна, окруженная со всех сторон кондовым, вековечным лесом. Солнце светило вовсю, празднично и ярко. Народу собралось тьма – в основном бабы да ребятишки. Мужчин было мало. Все они, вооруженные до зубов, стояли там, где посреди поляны было сложено нечто вроде огромного кургана из бревен, щедро проложенного сухой соломой и щепой. В кургане, видимо, лежали погибшие в битве весины, но отсюда их не было видно. Сашку ввели внутрь круга. Люди отодвинулись от него, как от чумного. Молча.
Мрачные весские мужики смотрели сквозь него, сжимая рукояти топоров и мечей. Выло тихо. Зато Согуд, стоявший тут же, в доспехах и при оружии, нагло улыбался. В глазах его кипела веселая ярость. Вот она, долгожданная месть! Сашка сплюнул ему под ноги, с удовлетворением заметив на лбу предателя здоровенный, иссиня-черный желвак. “А головушка-то болит небось!” Рядом с Согудом возвышался огромный, косая сажень в плечах, свирепого вида весин. Он напомнил Савинову Ольбарда, и стало понятно, что это и есть вождь Выдр Лекша. Глаза у него были совершенно безумными, но на пленного он смотрел внимательно, можно сказать – изучающе.
Тут же загремел бубен, и увешанный побрякушками кудесник что-то заголосил. Толпа отозвалась слитным, надрывным вздохом. Вождь подтолкнул Согуда вперед. Тот хищно ощерился и потянул из ножен меч:
– На колени, пес!
“Ах вот как! Ты еще и прикончить меня собрался?!” – ярость ударила в Сашкину голову горячей волной.
Согуд был уже близко, и клинок его опасно маячил у шеи Савинова. Тот слегка наклонился, чтобы встать на колено... и вдруг, метнувшись в сторону, со всей силы ударил предателя ногой в пах. Тот ничего такого не ожидал – он шел зарезать барана. И поплатился.
Удар получился отменный. Согуда аж оторвало от земли. Он выронил меч и грузно приземлился на четыре кости немного в стороне. Сашка подскочил ближе и ударил второй раз. Нога онемела, но попал он точно. Раздался хруст сломанной челюсти, а в следующий миг твердый сапог опустился на основание черепа предателя. Звучно хрястнуло. Ноги Согуда яростно заскребли землю и замерли.
– Паскуда! – Сашка смачно плюнул на труп. Толпа издала второй вздох – на этот раз изумленный. Савинов повернулся к людям и встретился взглядом с вождем. В глазах того читалось явное одобрение. “Еще повоюем”, – понял Сашка.