Страница:
Савинов судорожно вздохнул. По спине под одеждой противно скользили капельки пота. Что-то давило сверху на левое плечо. Он глянул и обмер. Длинная, тяжелая стрела насквозь пробежала край щита, прошла впритирку над плечом, и ее граненый бронебойный наконечник торчал теперь перед Сашкиной грудью, как маленький таран, “Сволочь!!! Он же меня чуть не пришил! На ладонь ниже – и прямо в сердце...” Яснее ясного, что кольчуга не спасла бы. Не спас бы, наверное, даже пластинчатый панцирь... Страшная штука – лук, да еще на такой дистанции...
Он осторожно спешился и, ведя лошадку в поводу, легко побежал навстречу своим. Голоса и скрип катков приближались.
Глава 13
– Стой!!! – из-за поворота галопом вылетел всадник. Ольбард, ехавший шагом впереди колонны, поднял руку. Скрип катков мгновенно прекратился. Под борта лодей тут же вставили подпорки, и они замерли, словно прислушиваясь, как настороженные звери. Часть воинов сразу выдвинулась вперед, на ходу перебрасывая из-за спин щиты. Они обступили князя, с напряженным вниманием вглядываясь в окружающий лес.
Вестник осадил коня и протянул князю тяжелую стрелу с темно-красным древком и снежно-белым оперением.
– Впереди, за перевалом, засада! Стрелец на сосне, похоже, один. Олекса заметил его, хоть и не подал виду, да тот почуял и пошел шить! Шесть стрел одним махом.
– Что Александр, цел?
– Цел, княже! – Воин осклабился. – Медведка на комоне сидит, как рожденный в седле. Пять стрел мимо, а вот эта прошла щит насквозь над самым плечом. В рубашке родился! Он щас с Храбром и воями пошли вперед, посмотреть – нет ли там еще кого... Стрелец-то уже убег.
– Добро! – Ольбард повертел в руках стрелу. – А ну Ставре, поди сюда!
Один из воинов, тот, что держал в руках тяжелый, мощный лук, подъехал поближе. Ольбард протянул ему стрелу:
– Глянь-ка. Наконечник шильцем – против бронь, неро короткое, лебяжье – на скорость поставлено. Можешь сказать – чья стрела?
Ставр повертел стрелу в руках, смерил пядями древко, прикинул к тетиве.
– Странно, княже. Будто кто запутать нас хочет... Если б не лебяжье перо – сказал бы, что стрела хузарская. В ней семь пядей, древко – в указательный перст. Лук у того стрельца очень мощный. Ежели где его стрелы в деревьях торчат – голову даю на отсечение – жало должно с другой стороны выглядывать... А Олекса и вправду на коне родился – ударом его из седла вынести должно было, – он потрогал пальцем костяное ушко стрелы. – А тетива у стрельца шелковая, – кожаная иль жильная кость не так гладят.
– Так... – Ольбард помолчал. – Эйрик! Возьми десяток, обойдите гребень одесную. Там есть ручей. Пройдите вдоль него, может, остался след. Что-то не верю я, что стрелец этот отказался от задуманного... Ставр! Иди с Мстишей. Догоните дозор и осмотрите там все на месте. Коли найдете что – дайте знать. Мы же не спеша пойдем вперед.
Ставр кивнул, бросил стрелу в тул <Тул – колчан, футляр для хранения стрел>– пригодится, и они с вестником умчались. Еще не стих стук копыт, как Эйрик с десятком воинов съехал с дороги в лес. Князь подождал немного и махнул рукой. Ездовые гикнули, лошадки налегли. Изогнутый нос “Змиулана” дрогнул, качнулся и поплыл вперед. Колонна двинулась.
Стрелка не нашли. Он был опытный – ушел, видимо, сразу после того, как стрелял на звук. Храбр порыскал возле корней сосны, на которой тот сидел, удовлетворенно хмыкнул, что-то разглядев среди сухих иголок. Сашка ничего там не увидел, но из него следопыт, как из топора пловец. Примчался Мстиша, а с ним Ставр – лучник от бога. Правда, здесь стрелков из лука называют стрельцами, а лучник – это мастер, который изготавливает луки, тетивы и прочую снасть.
Ставр сразу же полез на дерево – посмотреть место, где сидел стрелец. Повозился немного среди ветвей. Снизу было видно, как он зачем-то достал из налучья за спиной свой лук, примерился. Потом снова убрал его и стал спускаться.
– Так и знал, – сказал он, спрыгивая на землю, – он там сидел несколько дней. Ветка обмотана шкурой, чтоб не так жестко было. Одет он в рысью куртку, мехом наружу – там шерстинки к смоле прилипли...
– А зачем лук доставал? – спросил Сашка. Ставр в ответ хитро прищурился, ответил вопросом на вопрос:
– Сильно его стрелы бьют, а?
– Да уж неслабо, а что?
– А то, что его лук короче моего самое малое пяди на три. Мне там ветви мешали, а ему нет. Но бой очень сильный, и значит это, что не ошибся я и стрела вправду хузарская. У них луки короче наших, но сильные – с подзорами из турьего рога, да в пять сухожилий спинка...
– Почему ж вы себе таких не делаете?
Ставр посмотрел на него удивленно:
– Зачем? Их оружие в степи хорошо, с коня стрелять. Так на полудне, в Киеве и Чернигове похожие делают. Наши же не слабее бьют, зато мы плечи луков вываренной берестой обклеиваем – они и в мороз и в хмарь тогда не хуже, чем на солнце. А вот хузарские – те в ненастье, особенно если оно долго длится, силу начинают терять.
– Так что, это хузарин был?
– Непохоже, – сказал подошедший Храбр. – Хузарин без коня как без рук, а здесь конских следов кроме наших нет на перестрел во все стороны <Перестрел, стрелище – дистанция, на которой средний лучник попадал в цель, примерно около 220 метров. Максимальная дальность стрельбы из сложного лука гораздо больше: по некоторым данным, свыше 700 метров>.
– Может, он боялся, что лошадь его выдаст?
Храбр покачал головой:
– Комони хузарской выездки не бьются и не ржут без толку. Ходят за хозяином как собака, раненого – охраняют, а волков не боятся, если те по одиночке или малым числом. У нас есть заводчики – выезжают не хуже, но степные – резвей. За них на торгу большие цены дают... Придем домой – увидишь. Их купцы у нас каждое лето гостят... Так что не хузарин это. Я по следу прошел до ручья – оттуда он побежал по воде. Эйрик с десятком идет по течению – ищет, где тот на берег вышел. А нам надо дальше по волоку пройти. Да смотрите под ноги – тут самострелы могли установить.
Они ехали цепью. Двое – по дороге и четверо по бокам. Смотрели, слушали. Шум порога приближался. Сашка внимательно осматривался по сторонам. Кроны деревьев шумели над ним. Все так же перекликались пичуги. Звенела мошкара. Лошади лениво отмахивались хвостами, осторожно ступая в густом папоротнике. Мшистые коряги, бурелом, испятнанный лучами солнца, – все медленно проплывало мимо. Храбр ехал справа от Савинова – ближе к дороге, присматривался, прислушивался и даже, кажется, принюхивался ко всему подозрительному. Волок сделал поворот направо. Сашка стал заворачивать лошадь, когда Храбр крикнул:
– Всем стой!!!
– Добро! – отозвались с дороги.
Воин привстал на стременах и плетью, зажатой в кулаке, указал куда-то вперед. Савинов глянул в том направлении и увидел закрепленный на старом пне здоровенный арбалет. От него к дороге, теряясь в мураве, тянулась тонкая бечева.
– Прав я был... Кто же так осерчал на нас? – произнес Храбр.
Самострел они обезвредили.
Дальше до самой реки никаких препятствий не встретилось. Волок заканчивался удобным, песчаным спуском к воде. Рядом, на вбитых в воду сваях, небольшая пристань для тех, кто идет сверху по реке. У пристани несколько амбаров для товара и сторожка. Воины, спешившись у опушки, бесшумно прокрались к строениям – проверить, нет ли там кого. Одного Храбр сразу отправил назад – известить князя, что путь свободен. Вскоре по берегу прискакал Эйрик со своим десятком. Следов они так и не нашли.
– Или он от ручья по деревьям ушел, или добежал по нему до реки. Дно там каменистое – следов нет. На этот берег он не выходил – мы прошли на пять стрелищ вверх по течению. Значит, переплыл на тот.
Сашка посмотрел через реку. Противоположный берег, в отличие от этого, был обрывист и высок. По краю кручи росли здоровенные сосны, прямые как; копья. Что называется – корабельный лес. Ветер играл в их кронах, но никакого постороннего движения там заметно не было.
– Надо будет поостеречься, когда водой пойдем, – сказал Храбр. Эйрик кивнул.
Они пустили коней пастись, разожгли огонь и стали ждать прибытия кораблей. Эйрик отправил двоих из своего десятка навстречу князю, с сообщением, и наказал им вернуться с харчами. Когда дружина и лодьи достигнут реки – еда на всех должна быть готова.
* * *
Лодьи спустили на воду еще засветло. Волочанские ездовые, собрав лошадей и попрощавшись, возвратились домой. Уехали довольными – князь наградил их за службу серебром из трофеев.
Палуба снова привычно покачивалась под ногами, отвечая движению воды. Савинов снова взял в руки весло и с удивлением отметил про себя – не без удовольствия. Загремело било, и “Змиулан” ходко двинулся вперед, рассекая воду гордым изгибом форштевня. Ветер дул к морю, и парусов не ставили. Солнце, клонившееся к закату, стояло еще достаточно высоко, и князь, похоже, рассчитывал пройти до сумерек еще немалую толику пути.
Несмотря на то что солнце ласково светило, настроение было тревожным. Ольбард запретил снимать брони, а за борт вывесили щиты, чтобы прикрыть гребцов. Париться на веслах в кольчуге – не самое милое дело, но это лучше, чем получить стрелу в голую спину. Сашка ворочал весло и нет-нет да поглядывал на береговые кручи. Там ничего не двигалось. “Чертов поганец. Теперь вот дергайся, жди – что он еще вытворит”. Он заметил, что Ставр и еще двое воинов с луками на весла не сели, а собрались на носу лодьи. И тетивы на их луках были натянуты. Значит, князь так и не поверил, что неведомый стрелец отказался от задуманного.
Но прошло уже немало времени, и ничего не происходило. Сашка устал, выворачивая шею, оглядываться на правый берег. Сам он сидел с правого борта, и ему было удобнее смотреть налево. Левый берег, у волока – низкий, тоже постепенно повышался. Тут и там россыпи валунов доходили до самой воды. Один раз он заметил спину медведя, мелькнувшую в прибрежном кустарнике. Потом пару лосей, спустившихся к воде, мелькнувшую в ветвях рысь...
– Атас! – заорал он, вскакивая. Весло ударило его в колено, и он чуть не сверзился за борт...
А стрелы же летели. Одна, другая, третья... Князь, стоявший на корме, обернулся на крик, увидел. Меч белорыбицей вылетел из ножен. Серебряным веером ссек в сторону первую, вторую... Дооннн! – взгремела на носу тетива Ставрова лука. И пошла – донн, донн, донн, донн!
Стрелы неслись нитью, как трассирующие пули в пулеметной очереди. Они врывались в листву, в которой пряталась “рысь”, одна за другой, ссекая ветви, разбрызгивая щепы коры. Потом тяжелое тело в пятнистой щкуре с шумом рухнуло вниз...
А Диармайд, налегая на кормило, уже правил к берегу.
Глава 14
– Князь! Это не весин! Вышивка на рубахе новогороцкая вроде...
Сашка смотрел на лежащее у валуна тело. Воины приволокли его из леса и бросили на берегу. Убитый был рослым ширококостным мужчиной с темно-русыми волосами и бородой. Мертвые серые глаза смотрели с ненавистью, как если бы он еще целился в своего врага. В середине лба зияла дыра, словно от пули. Еще две раны были в груди и правом плече. Ставр уже вытащил свои стрелы... Рысья накидка попятнана кровью. Череп рыси без нижней челюсти заменял капюшон.
– Лук-то и вправду хузарский! А стрелы – почти сплошь противу бронь снаряжены... – заметил Ставр, вытряхивая тул убитого. – Кто-то, княже, очень осерчал на тебя. И не одни только весины. Хотя, может, нанятой стрелец-то...
– Глянь-ка, – сказал кто-то, – да он без оберегов совсем! Неужто знал, что на смерть идет?
Ольбард молча наклонился и расстегнул ворот мертвеца. И все увидели на его шее серебряный нательный крест.
– Черт! – вырвалось у Савинова. – Какого хрена!
– Христианин! – выдохнул Ставр.
Наступила тишина. Воины столпились возле тела, и Сашка с изумлением увидел, как двое или трое сняли шлемы и перекрестились. “Значит, не один Диармайд здесь крещеный!”
Нарушил молчание князь:
– Негоже бросать так тело. Он был враг нам, но храбр и умен. Обманул, – заставил думать, что переправился на другой берег, а сам остался на этом. И если б не Александр, – лежать мне со стрелой в виске, а вам быть без князя. Нужно похоронить его по христианскому обычаю. Пусть этим займутся те из вас, кто верует Христу. А ты, – он повернулся к Савинову, – можешь просить чего хочешь. Я – твой должник.
– Ничего не попрошу, князь! Это всего лишь я отдал свой долг. Ведь это ты вытащил меня из воды!
Ольбард глянул Сашке в глаза, усмехнулся и кивнул:
– Ну, коли так – добро! Но верности я не забываю, о том все знают. Придем в Белоозеро – прикажу срубить тебе двор...
* * *
И снова лодьи шли на юг. Весла мерно гнали назад прозрачную речную воду. Там, на высоком берегу, остался свежесрубленный деревянный крест. Упокой, Господи, раба своего...
Была Сашкина очередь отдыхать от весла. Он собрался было последовать примеру других – улечься посреди палубы, накрывшись плащом, и поспать, но на глаза попалась одинокая фигура, стоящая у правила, на корме. Князь направлял бег “Змиулана”, а Диармайд спал здесь же, подложив под голову ножны длинного меча. Все больше сгущалась темнота, но места, видно, пошли знакомые и Ольбард решил идти и ночью. Спешил. Его силуэт в черном плаще казался траурным памятником на фоне густо-синего вечернего неба.
Что-то было странное во всей этой истории с рысьим стрелком. Будто бы князь узнал убитого... А может, показалось? Савинов расстелил уже плащ, но вдруг, неожиданно для себя, оставил его и пошел на корму.
– Что, Александр, не спится?
– Нет, княже... Спросить хочу.
Ольбард чуть приналег на правило, следуя указаниям факельщика, стоявшего на носу.
– Что ж, спрашивай...
Сашка подумал, что зря ввязался в разговор. Вот так вот в лоб спросить о том, что, может быть, совсем не его дело... Но отступать поздно. Назвался груздем – полезай...
– Не знал я, что в дружине у нас еще, кроме Диармайда, христиане есть... Разве это та вера, что годится для воина?
Ольбард слегка повернул голову. В сумраке остро блеснули глаза. Понял ли, что не о том Сашка спрашивает, о чем хотел? Возможно...
– Чую в сердце твоем обиду, друже... Давнюю обиду... Быть может, винишь ты богов в своих потерях... Да только нет правды в том, чтобы истоки бед искать вне собственного духа. У человека воля вольная. Он сам выбирает – быть ему рабом или свободным, жить или умереть... Но лишь немногие находят в себе мужество признать это. Остальные же продолжают сетовать на богов, неумолимую судьбу и козни врагов... Что же до Христа, то скажу так – бог воинов именем Перун, но это лишь проявление горних сил. Есть другие боги воинов: Один, Тор, Арей – он же Марс... Все они – суть проявление одной силы. Так и с иными. Христос велик и могуч. Он сказал: “Не мир я вам принес, но меч!” Чем же плох для воина такой бог, который велит жизнь положить за веру и отечество свое? Но и Христос суть проявление той же силы... В древние времена люди помнили, что боги именами Хорс, Перун, Волос, Чернобог – лишь нисхождения Великого Единого Духа. Энергии – как говорят в Царьграде. И молились тогда не идолам, а тому, кто стоят за всем сущим. Идолы же – суть посредники... Теперь народ забыл все это, стал молиться и веровать самим личинам и считать их святыми... Как если бы кто-то стал говорить вместо человека с его отражением в воде... Жрецы же взяли власть и требуют поклонения уже самим себе. Жертву требуют кровавую. И не по нужде – в мор или глад великий, а для усиления власти своей...
Христос же говорит о Едином, и вижу я в этом возвращение к вере пращуров наших. Однако и греческая церковь не хороша. Чужая она... Не дано мне видеть в грядущем на многие сотни лет. От силы на полтораста, иногда далее... Окрестится наша земля и обретет этим великую силу. И будет вера Христова иной, нашей будет, Православной... Так мне ли воспрещать креститься своим воинам?
– Отчего же ты сам не крестишься, князь?
Ольбард наклонил чубатую голову. Сашке почудилось, что он улыбается в темноте.
– Если у тебя уже есть дети, надо ли посвящать тебя в мужи?
– Ты крещен?
Смешок.
– Нет, но мог бы крестить сам... Та, праотеческая вера, жива. Я – один из немногих, кто ведает ее таинства. И храм тот, на жертвенной плите которого ты спал, посвящен двенадцати проявлениям Единого. Ему возраст – две тьмы, двадцать тысяч лет...
Сашка молчал, совершенно обалдев. Мысли, как стрелы Ставра, неслись, догоняя друг друга. “Чушь! Не может этого быть! Все исследования... Ледники... Но ты же был там... Видел все это... Неужели мы забыли так много?.. Нет... Все же слишком большой срок... Или...”
– Христианство – внук моей веры, – продолжил Ольбард. – Ее любимое дитя. В нем все возродится... А на Силы серчать – себя не любить. Посмотри на этот мир и вспомни – откуда ты сюда попал... Все не веришь еще?
– Не знаю, – Сашка тряхнул головой. – Пока не знаю...
– Разберись, Александр. Вождь, чтобы вести за собой, должен верить.
Они надолго замолчали. Сашка смотрел на темнеющие берега и думал о будущем. О великой Православной Руси. Не той, которую он знал из истории, раздираемой княжескими усобицами, а о другой, могучей, единой. Какой она могла бы быть. И опорой этому единству может быть лишь Единая Вера, Имперская. Такая как Православие... Думал о князе, которого не зря, нет, не зря воины кличут Вещим. Ведь понял же Ольбард, едва не с полуслова понял корни его, Сашкиного неверия... Обида за отца... Но глупо было считать казачью судьбу следствием злого рока. Ведь и вправду каждый выбирает свое. И батька тогда выбрал... А Бог – не надсмотрщик нам, а Отец. У надсмотрщика же совсем иное имя...
– Княже...
– Да?
– Я вот о чем спросить хотел... Тот человек, в рысьем плаще... ты знал его?
– Ах вот оно что... Да, знал.
– Отчего же он хотел твоей смерти?
Факел на носу, треща и роняя искры, переместился влево. Князь толкнул от себя тяжелое правило, и “Змиулан” послушно повернул. Ольбард обернулся. Носовой огонь “Пардуса” двинулся следом. Там не дремали.
– Ну что же, в этом нет никакой тайны. Было их два брата – Тверд и Лелег. Жили на заимке, зверя пушного промышляли. Охотники – каких мало. Когда Игорь на Сурож ходил походом – Лелег решил воинского счастья искать. Стал в дружину мою проситься, а старший – Тверд отговаривал его. Их род еще с Аскольдова времени крещен, а в Ольгово княжение отъехали они сюда из Полянской земли... Я взял Лелега к себе – таких стрельцов поищи еще. А старщой остался. Лелег хорошо бился, – вернулся с добычей, да уже здесь на пиру задрался с кем-то из Старшей дружины. И убили его до смерти... Убийца виру заплатил сполна, да, видно, Тверд не простил.
– А при чем здесь ты, княже? Он ведь в тебя стрелял.
– Тот воин, что брата его убил, погиб скоро. Дружина – род, вот кровь на старшего и перешла...
Савинов в свою очередь посмотрел назад. Огонь на носу “Пардуса” гнал ночь, плясал на воде текучим золотом, выхватывая из тьмы ощеренную кошачью пасть на носу лодьи. Частью облитая его светом, а частью испятнанная глубокими тенями, лодья представляла собой впечатляющее зрелище. Что-то мрачно торжественное выплывало вместе с ней из глубины веков, свирепое и неумолимое, мерно взмахивающее плавниками весел. Сашка вздохнул и отвернулся.
– Много врагов у тебя, князь. Вот еще весины...
– С ними, Александр, по зиме война будет. Не захотят они мириться – знаю я их породу. Слишком многих мы на том берегу посекли. Весь – народ упрямый, их пока на обе лопатки не уложишь, – знай кулаками машут. А род Выдры – сильный. У него союзники из больших весских родов Медведя и Росомахи. Да меряне еще... Хорошо хоть биармы в стороне, а то б нам по Двине к полуночи не ходить. А ведь оттуда китовый воск да моржовая кость на торг идут. За эти товары арабы втридорога платят.
– А напали-то они почему? Без причины так не бьются...
Ольбард согласно кивнул:
– Есть причина. То долгий сказ, но до петухов еще далеко.
Глава 15
В те поры было Ольбарду всего-то осьмнадцать зим. Это теперь ему помнится– сколь молод был, а тогда мнилось,– достиг зрелости. Уже три года водит дружину, а новый наставник и опекун Ререх не нахвалится своим учеником. Случилась же вся быль как раз за лето до того, как пошел Ререх в свой кавказский поход, да так и не воротился назад. Ушел в отшельники... А Ольбард воротился, и с ним еще трое. И это все... Тогда-то он и стал по праву носить родовое имя– Синеус, и никто не посмел бы уже сказать, мол, князь молод, неопытен... Но все это сталось после того, как встретилось сердце молодого князя со своею любовью.
А случилось это в лесу, где проходил молодой князь очередной Ререхов урок– путал следы. Надо было это так сделать, чтобы мудрый варяг наставник не нашел его до определенного срока. Стояла середина зимы. Снежные тропы видны как на ладони, и надо быть хитрее лисы, чтобы суметь в ясную погоду, когда не идет снег, запутать и спрятать свой след. И Ольбард нашел способ. Отбежав для начала подальше в лес, он описал в нем большой круг, в середине которого был быстрый ручей, не замерзавший в самые лютые морозы. Лыжня подходила к ручью сдвух сторон, на правом берегу чуть выше по течению, чем на левом. Ольбард несколько раз возвращался по своему следу, оттолкнувшись рогатиной, с разбегу перескакивал далеко в сторону, откуда начинал бежать обратно. След его лыж плел на снегу таинственный узор, подобный тому плетению, коим мастера украшают крестовину меча. Но и это было не все. По дороге он спугнул молодую лису, поймал ее петлей и тщательно уничтожил все следы охоты. Затем, неся связанного зверя за спиной, промчался еще полкруга назад, по дороге срубая лапник. Из лапника изготовил что-то вроде волокуши, впряг в нее лису и перерезал путы. Испуганный хищник помчался прочь, бреша почти по собачьи. За ним оставалась широкая полоса слабо взрыхленного снега– не вдруг и заметишь, а если б шел снегопад, тогда так можно было бы и настоящий след прятать. Пусть думает наставник, что Ольбард в сторону пошел, лыжню заметая. Лиса, конечно, опамятуется, перегрызет ремешок, которым лапник привязан, но до того– далеко убежит. А князю то и нужно– время выиграть... Вот пустил ложный след. А сам снова назад по лыжне, домчал до того места, где его круг замыкался. Прошел немного по прямой навстречу наставнику и снова в сторону за куст перепрыгнул,– уже не опираясь рогатиной. Хоть и не так далеко, да зато следа от древка не видать. От куста отбежал чуть и залез на дерево. Суть уловки той проста. Так многие звери делают, чтобы первыми заметить охотника. Пробегут круг, опишут петлю и лягут недалеко от своего следа. Ждут. Так и Ольбард, сосну оседлал и ждать начал.
А время условленное подошло. И Ререх уже вышел искать своего воспитанника. На счастье Ольбарда, прошел-таки малый снежок и место, где он с лыжни спрыгнул, подзасыпало слегка. Но и этой удачи мало было. Любой охотник, не говоря о таком воине, как Ререх, чувствует, входя в чащобу, если его там поджидают. Зверь ли, человек ли– неважно. Поэтому нужно слиться с лесом, с ветром, гуляющим в кронах деревьев, со снегом, лежащим на ветвях, слиться с их сонным, дремотным духом, раствориться среди тьмы мелких звериных душ, наполняющих чащобу. Просить их, как он просил перепуганного лиса, не серчать, а помочь, спрятать человека. Молодой князь знал, как это проделывать, с детства,– без такого умения и охота не охота, да и Ререх, в свою очередь, обучил его нескольким хитрым уловкам.
Фигура наставника объявилась на лыжне почти совершенно беззвучно. Ререх шел по следу широким накатом, держа рогатину поперек тела, там, где это позволяла ширина тропы. Для опоры он ее не использовал. За плечами воина торчал изогнутый рог боевого лука с наставленной тетивой. Тихо-тихо поскрипывал снежок под лыжами... Ольбард чуял, как катится на него по лесу широкая, подобная морской волне, стена. Как она обнимает деревья и кустарники, просеивает сквозь себя мелкую живность и птиц, – ищет. Князь затаился, наблюдая за наставником уголком глаза. Прямо взглянуть – враз сгубить все труды. Даже самый твердолобый человек почует неладное, ежели на него в упор долго пялиться. Уж Ререх-тоне таков – враз откроет! А волна, которую наставник пустил по лесу, катилась все ближе и ближе. Вот надвинулась совсем вплотную, захлестнула... На ветке сидела большая рысь, заметила человека, подобралась. Человек опасен– она знала это, особенно такой, от которого веет неукротимой силой. Рысь предпочла остаться на месте. Будет другая добыча.
Он осторожно спешился и, ведя лошадку в поводу, легко побежал навстречу своим. Голоса и скрип катков приближались.
Глава 13
ЕШЕ КОЕ-ЧТО О СТРЕЛЬБЕ ИЗ ЛУКА
... Эти крики заслышав, Вольга
Выходил и поглядывал хмуро,
Надевал тетиву на рога
Беловежского старого тура.
Николай Гумилев. “Змей”
– Стой!!! – из-за поворота галопом вылетел всадник. Ольбард, ехавший шагом впереди колонны, поднял руку. Скрип катков мгновенно прекратился. Под борта лодей тут же вставили подпорки, и они замерли, словно прислушиваясь, как настороженные звери. Часть воинов сразу выдвинулась вперед, на ходу перебрасывая из-за спин щиты. Они обступили князя, с напряженным вниманием вглядываясь в окружающий лес.
Вестник осадил коня и протянул князю тяжелую стрелу с темно-красным древком и снежно-белым оперением.
– Впереди, за перевалом, засада! Стрелец на сосне, похоже, один. Олекса заметил его, хоть и не подал виду, да тот почуял и пошел шить! Шесть стрел одним махом.
– Что Александр, цел?
– Цел, княже! – Воин осклабился. – Медведка на комоне сидит, как рожденный в седле. Пять стрел мимо, а вот эта прошла щит насквозь над самым плечом. В рубашке родился! Он щас с Храбром и воями пошли вперед, посмотреть – нет ли там еще кого... Стрелец-то уже убег.
– Добро! – Ольбард повертел в руках стрелу. – А ну Ставре, поди сюда!
Один из воинов, тот, что держал в руках тяжелый, мощный лук, подъехал поближе. Ольбард протянул ему стрелу:
– Глянь-ка. Наконечник шильцем – против бронь, неро короткое, лебяжье – на скорость поставлено. Можешь сказать – чья стрела?
Ставр повертел стрелу в руках, смерил пядями древко, прикинул к тетиве.
– Странно, княже. Будто кто запутать нас хочет... Если б не лебяжье перо – сказал бы, что стрела хузарская. В ней семь пядей, древко – в указательный перст. Лук у того стрельца очень мощный. Ежели где его стрелы в деревьях торчат – голову даю на отсечение – жало должно с другой стороны выглядывать... А Олекса и вправду на коне родился – ударом его из седла вынести должно было, – он потрогал пальцем костяное ушко стрелы. – А тетива у стрельца шелковая, – кожаная иль жильная кость не так гладят.
– Так... – Ольбард помолчал. – Эйрик! Возьми десяток, обойдите гребень одесную. Там есть ручей. Пройдите вдоль него, может, остался след. Что-то не верю я, что стрелец этот отказался от задуманного... Ставр! Иди с Мстишей. Догоните дозор и осмотрите там все на месте. Коли найдете что – дайте знать. Мы же не спеша пойдем вперед.
Ставр кивнул, бросил стрелу в тул <Тул – колчан, футляр для хранения стрел>– пригодится, и они с вестником умчались. Еще не стих стук копыт, как Эйрик с десятком воинов съехал с дороги в лес. Князь подождал немного и махнул рукой. Ездовые гикнули, лошадки налегли. Изогнутый нос “Змиулана” дрогнул, качнулся и поплыл вперед. Колонна двинулась.
Стрелка не нашли. Он был опытный – ушел, видимо, сразу после того, как стрелял на звук. Храбр порыскал возле корней сосны, на которой тот сидел, удовлетворенно хмыкнул, что-то разглядев среди сухих иголок. Сашка ничего там не увидел, но из него следопыт, как из топора пловец. Примчался Мстиша, а с ним Ставр – лучник от бога. Правда, здесь стрелков из лука называют стрельцами, а лучник – это мастер, который изготавливает луки, тетивы и прочую снасть.
Ставр сразу же полез на дерево – посмотреть место, где сидел стрелец. Повозился немного среди ветвей. Снизу было видно, как он зачем-то достал из налучья за спиной свой лук, примерился. Потом снова убрал его и стал спускаться.
– Так и знал, – сказал он, спрыгивая на землю, – он там сидел несколько дней. Ветка обмотана шкурой, чтоб не так жестко было. Одет он в рысью куртку, мехом наружу – там шерстинки к смоле прилипли...
– А зачем лук доставал? – спросил Сашка. Ставр в ответ хитро прищурился, ответил вопросом на вопрос:
– Сильно его стрелы бьют, а?
– Да уж неслабо, а что?
– А то, что его лук короче моего самое малое пяди на три. Мне там ветви мешали, а ему нет. Но бой очень сильный, и значит это, что не ошибся я и стрела вправду хузарская. У них луки короче наших, но сильные – с подзорами из турьего рога, да в пять сухожилий спинка...
– Почему ж вы себе таких не делаете?
Ставр посмотрел на него удивленно:
– Зачем? Их оружие в степи хорошо, с коня стрелять. Так на полудне, в Киеве и Чернигове похожие делают. Наши же не слабее бьют, зато мы плечи луков вываренной берестой обклеиваем – они и в мороз и в хмарь тогда не хуже, чем на солнце. А вот хузарские – те в ненастье, особенно если оно долго длится, силу начинают терять.
– Так что, это хузарин был?
– Непохоже, – сказал подошедший Храбр. – Хузарин без коня как без рук, а здесь конских следов кроме наших нет на перестрел во все стороны <Перестрел, стрелище – дистанция, на которой средний лучник попадал в цель, примерно около 220 метров. Максимальная дальность стрельбы из сложного лука гораздо больше: по некоторым данным, свыше 700 метров>.
– Может, он боялся, что лошадь его выдаст?
Храбр покачал головой:
– Комони хузарской выездки не бьются и не ржут без толку. Ходят за хозяином как собака, раненого – охраняют, а волков не боятся, если те по одиночке или малым числом. У нас есть заводчики – выезжают не хуже, но степные – резвей. За них на торгу большие цены дают... Придем домой – увидишь. Их купцы у нас каждое лето гостят... Так что не хузарин это. Я по следу прошел до ручья – оттуда он побежал по воде. Эйрик с десятком идет по течению – ищет, где тот на берег вышел. А нам надо дальше по волоку пройти. Да смотрите под ноги – тут самострелы могли установить.
Они ехали цепью. Двое – по дороге и четверо по бокам. Смотрели, слушали. Шум порога приближался. Сашка внимательно осматривался по сторонам. Кроны деревьев шумели над ним. Все так же перекликались пичуги. Звенела мошкара. Лошади лениво отмахивались хвостами, осторожно ступая в густом папоротнике. Мшистые коряги, бурелом, испятнанный лучами солнца, – все медленно проплывало мимо. Храбр ехал справа от Савинова – ближе к дороге, присматривался, прислушивался и даже, кажется, принюхивался ко всему подозрительному. Волок сделал поворот направо. Сашка стал заворачивать лошадь, когда Храбр крикнул:
– Всем стой!!!
– Добро! – отозвались с дороги.
Воин привстал на стременах и плетью, зажатой в кулаке, указал куда-то вперед. Савинов глянул в том направлении и увидел закрепленный на старом пне здоровенный арбалет. От него к дороге, теряясь в мураве, тянулась тонкая бечева.
– Прав я был... Кто же так осерчал на нас? – произнес Храбр.
Самострел они обезвредили.
Дальше до самой реки никаких препятствий не встретилось. Волок заканчивался удобным, песчаным спуском к воде. Рядом, на вбитых в воду сваях, небольшая пристань для тех, кто идет сверху по реке. У пристани несколько амбаров для товара и сторожка. Воины, спешившись у опушки, бесшумно прокрались к строениям – проверить, нет ли там кого. Одного Храбр сразу отправил назад – известить князя, что путь свободен. Вскоре по берегу прискакал Эйрик со своим десятком. Следов они так и не нашли.
– Или он от ручья по деревьям ушел, или добежал по нему до реки. Дно там каменистое – следов нет. На этот берег он не выходил – мы прошли на пять стрелищ вверх по течению. Значит, переплыл на тот.
Сашка посмотрел через реку. Противоположный берег, в отличие от этого, был обрывист и высок. По краю кручи росли здоровенные сосны, прямые как; копья. Что называется – корабельный лес. Ветер играл в их кронах, но никакого постороннего движения там заметно не было.
– Надо будет поостеречься, когда водой пойдем, – сказал Храбр. Эйрик кивнул.
Они пустили коней пастись, разожгли огонь и стали ждать прибытия кораблей. Эйрик отправил двоих из своего десятка навстречу князю, с сообщением, и наказал им вернуться с харчами. Когда дружина и лодьи достигнут реки – еда на всех должна быть готова.
* * *
Лодьи спустили на воду еще засветло. Волочанские ездовые, собрав лошадей и попрощавшись, возвратились домой. Уехали довольными – князь наградил их за службу серебром из трофеев.
Палуба снова привычно покачивалась под ногами, отвечая движению воды. Савинов снова взял в руки весло и с удивлением отметил про себя – не без удовольствия. Загремело било, и “Змиулан” ходко двинулся вперед, рассекая воду гордым изгибом форштевня. Ветер дул к морю, и парусов не ставили. Солнце, клонившееся к закату, стояло еще достаточно высоко, и князь, похоже, рассчитывал пройти до сумерек еще немалую толику пути.
Несмотря на то что солнце ласково светило, настроение было тревожным. Ольбард запретил снимать брони, а за борт вывесили щиты, чтобы прикрыть гребцов. Париться на веслах в кольчуге – не самое милое дело, но это лучше, чем получить стрелу в голую спину. Сашка ворочал весло и нет-нет да поглядывал на береговые кручи. Там ничего не двигалось. “Чертов поганец. Теперь вот дергайся, жди – что он еще вытворит”. Он заметил, что Ставр и еще двое воинов с луками на весла не сели, а собрались на носу лодьи. И тетивы на их луках были натянуты. Значит, князь так и не поверил, что неведомый стрелец отказался от задуманного.
Но прошло уже немало времени, и ничего не происходило. Сашка устал, выворачивая шею, оглядываться на правый берег. Сам он сидел с правого борта, и ему было удобнее смотреть налево. Левый берег, у волока – низкий, тоже постепенно повышался. Тут и там россыпи валунов доходили до самой воды. Один раз он заметил спину медведя, мелькнувшую в прибрежном кустарнике. Потом пару лосей, спустившихся к воде, мелькнувшую в ветвях рысь...
– Атас! – заорал он, вскакивая. Весло ударило его в колено, и он чуть не сверзился за борт...
А стрелы же летели. Одна, другая, третья... Князь, стоявший на корме, обернулся на крик, увидел. Меч белорыбицей вылетел из ножен. Серебряным веером ссек в сторону первую, вторую... Дооннн! – взгремела на носу тетива Ставрова лука. И пошла – донн, донн, донн, донн!
Стрелы неслись нитью, как трассирующие пули в пулеметной очереди. Они врывались в листву, в которой пряталась “рысь”, одна за другой, ссекая ветви, разбрызгивая щепы коры. Потом тяжелое тело в пятнистой щкуре с шумом рухнуло вниз...
А Диармайд, налегая на кормило, уже правил к берегу.
Глава 14
О ВЕРЕ И КРОВНОЙ МЕСТИ
В чащах, в болотах огромных,
У оловянной реки,
В срубах мохнатых и темных,
Странные есть мужики.
Выйдет такой в бездорожье.
Где разбежался ковыль,
Слушает крики Стрибожьи,
Чуя старинную быль.
С остановившимся взглядом
Здесь проходил печенег -
Сыростью пахнет и гадом
Возле мелеющих рек...
Николай Гумилев. “Мужик”
– Князь! Это не весин! Вышивка на рубахе новогороцкая вроде...
Сашка смотрел на лежащее у валуна тело. Воины приволокли его из леса и бросили на берегу. Убитый был рослым ширококостным мужчиной с темно-русыми волосами и бородой. Мертвые серые глаза смотрели с ненавистью, как если бы он еще целился в своего врага. В середине лба зияла дыра, словно от пули. Еще две раны были в груди и правом плече. Ставр уже вытащил свои стрелы... Рысья накидка попятнана кровью. Череп рыси без нижней челюсти заменял капюшон.
– Лук-то и вправду хузарский! А стрелы – почти сплошь противу бронь снаряжены... – заметил Ставр, вытряхивая тул убитого. – Кто-то, княже, очень осерчал на тебя. И не одни только весины. Хотя, может, нанятой стрелец-то...
– Глянь-ка, – сказал кто-то, – да он без оберегов совсем! Неужто знал, что на смерть идет?
Ольбард молча наклонился и расстегнул ворот мертвеца. И все увидели на его шее серебряный нательный крест.
– Черт! – вырвалось у Савинова. – Какого хрена!
– Христианин! – выдохнул Ставр.
Наступила тишина. Воины столпились возле тела, и Сашка с изумлением увидел, как двое или трое сняли шлемы и перекрестились. “Значит, не один Диармайд здесь крещеный!”
Нарушил молчание князь:
– Негоже бросать так тело. Он был враг нам, но храбр и умен. Обманул, – заставил думать, что переправился на другой берег, а сам остался на этом. И если б не Александр, – лежать мне со стрелой в виске, а вам быть без князя. Нужно похоронить его по христианскому обычаю. Пусть этим займутся те из вас, кто верует Христу. А ты, – он повернулся к Савинову, – можешь просить чего хочешь. Я – твой должник.
– Ничего не попрошу, князь! Это всего лишь я отдал свой долг. Ведь это ты вытащил меня из воды!
Ольбард глянул Сашке в глаза, усмехнулся и кивнул:
– Ну, коли так – добро! Но верности я не забываю, о том все знают. Придем в Белоозеро – прикажу срубить тебе двор...
* * *
И снова лодьи шли на юг. Весла мерно гнали назад прозрачную речную воду. Там, на высоком берегу, остался свежесрубленный деревянный крест. Упокой, Господи, раба своего...
Была Сашкина очередь отдыхать от весла. Он собрался было последовать примеру других – улечься посреди палубы, накрывшись плащом, и поспать, но на глаза попалась одинокая фигура, стоящая у правила, на корме. Князь направлял бег “Змиулана”, а Диармайд спал здесь же, подложив под голову ножны длинного меча. Все больше сгущалась темнота, но места, видно, пошли знакомые и Ольбард решил идти и ночью. Спешил. Его силуэт в черном плаще казался траурным памятником на фоне густо-синего вечернего неба.
Что-то было странное во всей этой истории с рысьим стрелком. Будто бы князь узнал убитого... А может, показалось? Савинов расстелил уже плащ, но вдруг, неожиданно для себя, оставил его и пошел на корму.
– Что, Александр, не спится?
– Нет, княже... Спросить хочу.
Ольбард чуть приналег на правило, следуя указаниям факельщика, стоявшего на носу.
– Что ж, спрашивай...
Сашка подумал, что зря ввязался в разговор. Вот так вот в лоб спросить о том, что, может быть, совсем не его дело... Но отступать поздно. Назвался груздем – полезай...
– Не знал я, что в дружине у нас еще, кроме Диармайда, христиане есть... Разве это та вера, что годится для воина?
Ольбард слегка повернул голову. В сумраке остро блеснули глаза. Понял ли, что не о том Сашка спрашивает, о чем хотел? Возможно...
– Чую в сердце твоем обиду, друже... Давнюю обиду... Быть может, винишь ты богов в своих потерях... Да только нет правды в том, чтобы истоки бед искать вне собственного духа. У человека воля вольная. Он сам выбирает – быть ему рабом или свободным, жить или умереть... Но лишь немногие находят в себе мужество признать это. Остальные же продолжают сетовать на богов, неумолимую судьбу и козни врагов... Что же до Христа, то скажу так – бог воинов именем Перун, но это лишь проявление горних сил. Есть другие боги воинов: Один, Тор, Арей – он же Марс... Все они – суть проявление одной силы. Так и с иными. Христос велик и могуч. Он сказал: “Не мир я вам принес, но меч!” Чем же плох для воина такой бог, который велит жизнь положить за веру и отечество свое? Но и Христос суть проявление той же силы... В древние времена люди помнили, что боги именами Хорс, Перун, Волос, Чернобог – лишь нисхождения Великого Единого Духа. Энергии – как говорят в Царьграде. И молились тогда не идолам, а тому, кто стоят за всем сущим. Идолы же – суть посредники... Теперь народ забыл все это, стал молиться и веровать самим личинам и считать их святыми... Как если бы кто-то стал говорить вместо человека с его отражением в воде... Жрецы же взяли власть и требуют поклонения уже самим себе. Жертву требуют кровавую. И не по нужде – в мор или глад великий, а для усиления власти своей...
Христос же говорит о Едином, и вижу я в этом возвращение к вере пращуров наших. Однако и греческая церковь не хороша. Чужая она... Не дано мне видеть в грядущем на многие сотни лет. От силы на полтораста, иногда далее... Окрестится наша земля и обретет этим великую силу. И будет вера Христова иной, нашей будет, Православной... Так мне ли воспрещать креститься своим воинам?
– Отчего же ты сам не крестишься, князь?
Ольбард наклонил чубатую голову. Сашке почудилось, что он улыбается в темноте.
– Если у тебя уже есть дети, надо ли посвящать тебя в мужи?
– Ты крещен?
Смешок.
– Нет, но мог бы крестить сам... Та, праотеческая вера, жива. Я – один из немногих, кто ведает ее таинства. И храм тот, на жертвенной плите которого ты спал, посвящен двенадцати проявлениям Единого. Ему возраст – две тьмы, двадцать тысяч лет...
Сашка молчал, совершенно обалдев. Мысли, как стрелы Ставра, неслись, догоняя друг друга. “Чушь! Не может этого быть! Все исследования... Ледники... Но ты же был там... Видел все это... Неужели мы забыли так много?.. Нет... Все же слишком большой срок... Или...”
– Христианство – внук моей веры, – продолжил Ольбард. – Ее любимое дитя. В нем все возродится... А на Силы серчать – себя не любить. Посмотри на этот мир и вспомни – откуда ты сюда попал... Все не веришь еще?
– Не знаю, – Сашка тряхнул головой. – Пока не знаю...
– Разберись, Александр. Вождь, чтобы вести за собой, должен верить.
Они надолго замолчали. Сашка смотрел на темнеющие берега и думал о будущем. О великой Православной Руси. Не той, которую он знал из истории, раздираемой княжескими усобицами, а о другой, могучей, единой. Какой она могла бы быть. И опорой этому единству может быть лишь Единая Вера, Имперская. Такая как Православие... Думал о князе, которого не зря, нет, не зря воины кличут Вещим. Ведь понял же Ольбард, едва не с полуслова понял корни его, Сашкиного неверия... Обида за отца... Но глупо было считать казачью судьбу следствием злого рока. Ведь и вправду каждый выбирает свое. И батька тогда выбрал... А Бог – не надсмотрщик нам, а Отец. У надсмотрщика же совсем иное имя...
– Княже...
– Да?
– Я вот о чем спросить хотел... Тот человек, в рысьем плаще... ты знал его?
– Ах вот оно что... Да, знал.
– Отчего же он хотел твоей смерти?
Факел на носу, треща и роняя искры, переместился влево. Князь толкнул от себя тяжелое правило, и “Змиулан” послушно повернул. Ольбард обернулся. Носовой огонь “Пардуса” двинулся следом. Там не дремали.
– Ну что же, в этом нет никакой тайны. Было их два брата – Тверд и Лелег. Жили на заимке, зверя пушного промышляли. Охотники – каких мало. Когда Игорь на Сурож ходил походом – Лелег решил воинского счастья искать. Стал в дружину мою проситься, а старший – Тверд отговаривал его. Их род еще с Аскольдова времени крещен, а в Ольгово княжение отъехали они сюда из Полянской земли... Я взял Лелега к себе – таких стрельцов поищи еще. А старщой остался. Лелег хорошо бился, – вернулся с добычей, да уже здесь на пиру задрался с кем-то из Старшей дружины. И убили его до смерти... Убийца виру заплатил сполна, да, видно, Тверд не простил.
– А при чем здесь ты, княже? Он ведь в тебя стрелял.
– Тот воин, что брата его убил, погиб скоро. Дружина – род, вот кровь на старшего и перешла...
Савинов в свою очередь посмотрел назад. Огонь на носу “Пардуса” гнал ночь, плясал на воде текучим золотом, выхватывая из тьмы ощеренную кошачью пасть на носу лодьи. Частью облитая его светом, а частью испятнанная глубокими тенями, лодья представляла собой впечатляющее зрелище. Что-то мрачно торжественное выплывало вместе с ней из глубины веков, свирепое и неумолимое, мерно взмахивающее плавниками весел. Сашка вздохнул и отвернулся.
– Много врагов у тебя, князь. Вот еще весины...
– С ними, Александр, по зиме война будет. Не захотят они мириться – знаю я их породу. Слишком многих мы на том берегу посекли. Весь – народ упрямый, их пока на обе лопатки не уложишь, – знай кулаками машут. А род Выдры – сильный. У него союзники из больших весских родов Медведя и Росомахи. Да меряне еще... Хорошо хоть биармы в стороне, а то б нам по Двине к полуночи не ходить. А ведь оттуда китовый воск да моржовая кость на торг идут. За эти товары арабы втридорога платят.
– А напали-то они почему? Без причины так не бьются...
Ольбард согласно кивнул:
– Есть причина. То долгий сказ, но до петухов еще далеко.
Глава 15
КАК ВОЖДЬ У ВОЖДЯ НЕВЕСТУ УКРАЛ
... Я украсила брильянтом
Мои венчальный белый ток
И кроваво-красным бантом
Оттенила бледность щек...
Николай Гумилев
В те поры было Ольбарду всего-то осьмнадцать зим. Это теперь ему помнится– сколь молод был, а тогда мнилось,– достиг зрелости. Уже три года водит дружину, а новый наставник и опекун Ререх не нахвалится своим учеником. Случилась же вся быль как раз за лето до того, как пошел Ререх в свой кавказский поход, да так и не воротился назад. Ушел в отшельники... А Ольбард воротился, и с ним еще трое. И это все... Тогда-то он и стал по праву носить родовое имя– Синеус, и никто не посмел бы уже сказать, мол, князь молод, неопытен... Но все это сталось после того, как встретилось сердце молодого князя со своею любовью.
А случилось это в лесу, где проходил молодой князь очередной Ререхов урок– путал следы. Надо было это так сделать, чтобы мудрый варяг наставник не нашел его до определенного срока. Стояла середина зимы. Снежные тропы видны как на ладони, и надо быть хитрее лисы, чтобы суметь в ясную погоду, когда не идет снег, запутать и спрятать свой след. И Ольбард нашел способ. Отбежав для начала подальше в лес, он описал в нем большой круг, в середине которого был быстрый ручей, не замерзавший в самые лютые морозы. Лыжня подходила к ручью сдвух сторон, на правом берегу чуть выше по течению, чем на левом. Ольбард несколько раз возвращался по своему следу, оттолкнувшись рогатиной, с разбегу перескакивал далеко в сторону, откуда начинал бежать обратно. След его лыж плел на снегу таинственный узор, подобный тому плетению, коим мастера украшают крестовину меча. Но и это было не все. По дороге он спугнул молодую лису, поймал ее петлей и тщательно уничтожил все следы охоты. Затем, неся связанного зверя за спиной, промчался еще полкруга назад, по дороге срубая лапник. Из лапника изготовил что-то вроде волокуши, впряг в нее лису и перерезал путы. Испуганный хищник помчался прочь, бреша почти по собачьи. За ним оставалась широкая полоса слабо взрыхленного снега– не вдруг и заметишь, а если б шел снегопад, тогда так можно было бы и настоящий след прятать. Пусть думает наставник, что Ольбард в сторону пошел, лыжню заметая. Лиса, конечно, опамятуется, перегрызет ремешок, которым лапник привязан, но до того– далеко убежит. А князю то и нужно– время выиграть... Вот пустил ложный след. А сам снова назад по лыжне, домчал до того места, где его круг замыкался. Прошел немного по прямой навстречу наставнику и снова в сторону за куст перепрыгнул,– уже не опираясь рогатиной. Хоть и не так далеко, да зато следа от древка не видать. От куста отбежал чуть и залез на дерево. Суть уловки той проста. Так многие звери делают, чтобы первыми заметить охотника. Пробегут круг, опишут петлю и лягут недалеко от своего следа. Ждут. Так и Ольбард, сосну оседлал и ждать начал.
А время условленное подошло. И Ререх уже вышел искать своего воспитанника. На счастье Ольбарда, прошел-таки малый снежок и место, где он с лыжни спрыгнул, подзасыпало слегка. Но и этой удачи мало было. Любой охотник, не говоря о таком воине, как Ререх, чувствует, входя в чащобу, если его там поджидают. Зверь ли, человек ли– неважно. Поэтому нужно слиться с лесом, с ветром, гуляющим в кронах деревьев, со снегом, лежащим на ветвях, слиться с их сонным, дремотным духом, раствориться среди тьмы мелких звериных душ, наполняющих чащобу. Просить их, как он просил перепуганного лиса, не серчать, а помочь, спрятать человека. Молодой князь знал, как это проделывать, с детства,– без такого умения и охота не охота, да и Ререх, в свою очередь, обучил его нескольким хитрым уловкам.
Фигура наставника объявилась на лыжне почти совершенно беззвучно. Ререх шел по следу широким накатом, держа рогатину поперек тела, там, где это позволяла ширина тропы. Для опоры он ее не использовал. За плечами воина торчал изогнутый рог боевого лука с наставленной тетивой. Тихо-тихо поскрипывал снежок под лыжами... Ольбард чуял, как катится на него по лесу широкая, подобная морской волне, стена. Как она обнимает деревья и кустарники, просеивает сквозь себя мелкую живность и птиц, – ищет. Князь затаился, наблюдая за наставником уголком глаза. Прямо взглянуть – враз сгубить все труды. Даже самый твердолобый человек почует неладное, ежели на него в упор долго пялиться. Уж Ререх-тоне таков – враз откроет! А волна, которую наставник пустил по лесу, катилась все ближе и ближе. Вот надвинулась совсем вплотную, захлестнула... На ветке сидела большая рысь, заметила человека, подобралась. Человек опасен– она знала это, особенно такой, от которого веет неукротимой силой. Рысь предпочла остаться на месте. Будет другая добыча.