Страница:
В это время брат и сестра вспомнили наконец про покупателей, стоящих у прилавка.
– Яринка, слушай, – тебе все одно домой идти. Проводи-ка Храбра Мстиславлевича с другом к батьке. У них дело к нему.
Девушка посмотрела на побратимов с улыбкой. Сашке показалось, что он сейчас расплавится, но, сделав каменное лицо, он стал терпеть.
– Доброго дня вам, Храбр Мстиславлевич! Здорова ли ваша жена и малые детушки?
– Благодарствую, Ярина Богдановна! Все здоровы! А как ваша матушка?
– Здорова, спасибо на добром слове! А как друга вашего звать-величать?
Зеленые глаза смотрели на Сашку в упор, и хотя казалось, спрашивает серьезно – все чин чином, – однако Савинов успел разглядеть в глубине этих глаз нахально отплясывающих бесенят. “Смеется! Вот ехидная! Да ведь она мою отвешенную челюсть – как пить дать, видела!”
– Александром Медведковичем кличут, – ответил он и тоже улыбнулся одними глазами.
– А родом он из земель неведомых, – вмешался Храбр.
“Ай да друг!” – подумал Сашка, заметив в девичьем взгляде вспыхнувший интерес.
– По виду вашему и не скажешь, – девушка снова улыбнулась, и на миг возникло ощущение, что она сейчас покажет ему язык. – Вылитый рус или кривич... Пойдемте со мною, витязи, – отведу вас к батюшке.
“Ох, не проста девчонка, хоть и кажется глупой да смешливой!”
И они пошли. А ее брат кричал вслед: “Да скажи батьке, что урмане спрашивали полный доспех с наголенниками и набедренниками! Придут завтра мерку снимать!”
Глава 4
– Вот гляди, княже! – Савинов придвинул поближе большой лист плотной, рисовой бумаги. Он вчера все ноги стоптал на торгу, но нашел-таки у одного араба бумагу и письменные принадлежности. У того обнаружились даже краски и кисточки для каллиграфии. Араб не хотел их продавать – вынес похвастать, но Сашка уломал его, правда, денег после этого изрядно поубавилось. Он сделал купцу еще кое-какой заказ, тот поудивлялся, но принял. Однако цену заломил – страсть. Напирал на то, что путь до страны Син далекий и полон опасностей. Да и шайтан его знает, этого варяга, зачем ему праздничные шутихи, которые только в Поднебесной и делают...
На листе было изображено боевое построение, которое Сашка разработал по римским образцам.
– Вот это, – ткнул он пером в щедро разбросанные по листу кружочки, – свободное построение. Каждый кружочек – три воина. А это, – перо указало на четкие прямоугольники, – вторая линия. Четыре полка построены “стеной”. Здесь – на крыльях – стрельцы. Третья линия – запасной полк. Действует там, где наметится успех у неприятеля.
– А это? – палец Ольбарда уперся в прямоугольник, перечеркнутый косой линией, схоронившийся позади левого крыла.
– Конная дружина, – ответил Савинов. – Обходит войско врага и бьет с тыла.
Князь задумчиво рассматривал рисунок. Буривой сидел рядом и морщил чистый, мальчишеский лоб – думал.
– Значит, – сказал княжич, – все это для Большой дружины с ратниками.
– Да, я считал на десять тысяч воинов.
– А просветы в “стене” зачем?
– Если враг теснит “звенья” – они отступают через просветы, и в битву вступает свежая часть воинов. Они могут, если надо, сомкнуться, а если место неудобное, тоже сражаться “звеньями”. Первая линия в это время приводит себя в порядок. Стрельцы их прикрывают.
– Хорошо, – Ольбард покусал ус в задумчивости. – Значит, можно часть войска сохранить свежей. Ререх и Ольг так делали, Игорь тоже, но смена в момент битвы – это ново. Конную дружину можно спрятать в балке или за холмом. Со стрельцами тоже неплохо... Так надо биться против ромеев, только ставить и первую линию в “стену”... Далеко смотришь, Александр! С Царьградом воевать хочешь?
– Не хочу, – Сашка отметил про себя, что тоже пытается покусывать ус, но тот слишком короткий, – да придется. Святославу, например...
Князь недоверчиво прищурился, но спросил о другом:
– А что с печенегами или, скажем, хузарами делать станешь? Если тоже... придется?
Савинов пожал плечами:
– Посажу стрельцов на коней и всю пехоту тоже, чтобы переходы быстрей были. Конную дружину надо тогда увеличить. Пехоту к месту боя – верхом, потом спешатся. На нее опереться. Верховых стрельцов – россыпью. На заводных конях торока со стрелами.
– Ладно... А с чудью как воевать станешь?
Сашка давно почувствовал, что внесение рацпредложений превратилось в экзамен для него самого.
– Они “звеньями” бьются?
– Нет. Зато любят нападать из засад несколькими отрядами и с разных сторон бить из луков. Подсекают лес и валят на головы...
– Тогда в первую очередь усилить разведку, засылать к ним дивер... э... э, малые отряды для причинения беспокойства. На пути войска – усиленные дозоры с собаками.
– А с урманами?
– Если на суше – первый способ. Усилю крылья, и тогда – бой на окружение. А на море...
– На море – ладно. Лучше скажи, что с огненосными дромонами ромеев делать?
Савинов выложил на стол следующий лист. На нем был чертеж большой лодьи с усиленными бортами и площадками спереди и сзади.
– На какое расстояние они огонь мечут?
– Не больше пятидесяти шагов.
– Я видел здесь на стенах пороки <Пороки – осадные машины. В данном случае – баллисты (нечто вроде огромного арбалета на станке). Считается, что осадная техника появилась на Руси лишь с приходом монголов, но это маловероятно. Рядом Византия – где теория и практика штурма крепостей была разработана детально. А Святослав во время осады греками Доростола, при вылазке, спалил весь их парк осадных машин. Значит, знал – что это такое и чем грозит>. Построить большие лодьи, чтобы глубже сидели, и загрузить для устойчивости. На эти вот площадки поставить легкие пороки и бить издали камнями по огненосным кораблям. На остальные лодьи – побольше стрельцов и забрасывать их горящими стрелами.
Князь нахмурился:
– Тебе придется поворачивать к ним боком, наверняка – терять ветер. А если зайдут с двух сторон? Повернуться не успеешь...
Савинов жестом фокусника выхватил третий лист бумаги.
– Вот схема, – он не сразу заметил, что князь не просит объяснить незнакомое слово. Впрочем, слово-то греческое, а этот язык Ольбард наверняка знает. – Сделать поворотный станок для порока, чтобы можно было повернуть его на любой борт и стрелять, не перекладывая правило.
Ольбард молчал некоторое время, потом улыбнулся:
– Ну что же – добро! Говоришь складно. Посмотрим теперь, как сам управлять станешь.
Савинов смолчал, хотя вопрос висел в воздухе: “Управлять кем?” Князь посмотрел ему прямо в глаза:
– Зимой станем воевать с весью. Возьмешь полусотню, а пока дам тебе десяток. Но смотри, – жизнь каждого на тебе! Вижу – приходилось тебе командовать людьми, да там у вас другие войны.
– А это что? – Буривой с любопытством рассматривал последнюю схему.
– Шаровая опора. Та самая – для поворота порока. Два металлических обода с уголками, между ними – железные шары. По ним на срединной оси катается основание порока. Я уже говорил с кузнецом Богданом. Он видел схему – сказал, что сделать сможет...
– Хитро! И как ты это все выдумываешь?
Савинов вздохнул:
– Я не выдумываю, Буривой. Просто знаю, что такое можно сделать.
– Да, кстати, – Ольбард поднялся. – Был у меня в дружине песнопевец и воин – Ярун. Погиб в бою с халогаландцами. Почти перед самым походом он овдовел, а детишек нажить они не успели. Его двор пустой стоит. Дарю его тебе, как обещал. Челядь там своя, принимай. Да заведи хозяйку, а то кто же по хозяйству ходить будет.
Сашка поклонился. “Да что они – сговорились, что ли?”
* * *
Пару дней назад, когда он впервые попал в кузню к Богдану Садко, Савинов толком не успел осмотреться. Яра, всю дорогу до дома рассказывавшая какие-то смешные истории, представила их отцу и тут же испарилась. Нечего, мол, делать женщине при мужском разговоре. Сашка сразу как-то сник, словно солнце закатилось. Но кузнец уже рассматривал его меч, в стороне дюжие подмастерья раздували двойные мехи с противовесом, – все было в новинку и интересно, поэтому печаль на время забылась. В кузне было на удивление светло, а не как рисуют на картинках – горн, пылающий во мраке, здоровенных голопузых мужиков с кувалдометрами, чего-то искрометно мнущих на наковальне. Здесь же царил порядок, на полу ничего не валялось, – подметено. Специальные продухи под потолком тянули наружу горячий воздух. Ровные пирамиды заготовок вдоль стен, готовое оружие, которое подручные быстренько перетаскивали на склад. Из здоровенного горна торчали хвостовики разогревавшихся клинков, находившихся в работе. Угли рдели золотым и багряно-рыжим. Еще один подмастерье время от времени поправлял щипцами калившиеся клинки, подгребал на них угли.
Мастер Богдан долго крутил в руках Сашкину катану, сделал пару взмахов, что-то довольно буркнул себе под нос и, наконец, задал единственный вопрос:
– Доспех рубил ею?
Савинов замешкался с ответом. Несмотря на постоянные упражнения со сверхберсеркерским, как он его называл, состоянием, подробности первого боя он помнил смутно. Выручил Храбр:
– Рубил! Наполы разваливал!
Мастер еще разосмотрел лезвие:
– Добрая сталь! Не булат, не дамаск и не харалуг. Ковали очень долго – несколько лет, слой на слой, и так тысячи раз. Так делают очень далеко отсюда на восходе. Я один раз в жизни видел такой меч, когда учился у одного индуса в Персии. Давно это было, довелось постранствовать... Это он научил меня многим тайнам... Да – редкая вещь тебе досталась, Медведкович. На ней сильные заговоры на крепость и остроту. Вы еще не вошли, а уже слышно было... Тайны таких заговоров кузнецы от отца к сыну передают... Если хочешь, я сверху свой заговор наложу... Ему лет триста, кстати. А что ты заказать хотел?
– Хочу под левую руку второй, по типу этого, только покороче на пядь.
– Значит, обоерукий? Добре! Рукоять считать в общей длине?
– Считать.
Мастер кивнул:
– Ладно, сделаю из своего сплава – не хуже будет. Заходи через день – обмозгуем, что и как. Сейчас работы привалило. Большой заказ.
И Сашка зашел.
Глава 5
<Нагльфар – корабль, сделанный из ногтей мертвецов>.
Ночь. На небе – ни облачка. Звезды так и хлещут лучами.
Хаген сидел на крыльце и слушал далекий собачий брех. Не спится. Непонятная тревога не отпускала его уже который день. Александр пригласил их с Сигурни пожить у него в новом доме. Все же как-никак семья, не очень удобно в тереме среди воинов, хоть и в отдельной светелке.
Хаген силился вспомнить, когда впервые его коснулись липкие паутинки тревоги, и не мог. Он чувствовал – должно что-то случиться. Кидал руны. Выпадало одно другого хуже. Хагалаз – стихия разрушения. Наутиз – нужда. Перт – смерть. Несколько раз выходили перевернутые Феу и Райдо – потеря собственности и разрыв связи. Впервые в жизни он не знал, что делать. Руны отвечали – Эйваз и Тейваз. Грань поражения, что на лезвии бритвы, и битва воина Духа. Предстоял бой, но откуда придет опасность – он не знал. Сигурни тоже что-то чувствовала. Плакала во сне, а проснувшись – не помнила, что снилось. Ему нужен был совет, но Диармайд-наставник куда-то уехал во главе полусотни воинов. Александр же носился сломя голову то на кузню, то на верфь, где строили по приказу Ольбарда первую лодью, вооруженную камнеметом, то пропадал еще где-то. Приходил поздно и валился с ног от усталости. Где уж тут поговорить...
Сигурни немного успокоилась, когда взяла на себя руководство домашним хозяйством. Это отвлекало ее от тяжелых мыслей, но по ночам ее по-прежнему мучили кошмары... Хаген сидел и смотрел на звезды. Он готовился к битве.
* * *
Далеко на севере в уже потемневшем от непогоды деревянном срубе огромный рыжебородый человек тоже вопрошал Руны. Теперь он знал, что сын его жив и даже на свободе. Возможно, он сумел бежать. Это хорошо. Но над ним нависла какая-то опасность, и отец ничем не мог ему помочь. Оставалось надеяться, что сын сам о себе позаботится. Он уже давно взрослый. И он– воин.
За лето фенны уже два раза пытались напасть на его зимовье. Рыжеволосый собрал своих воинов– всего два с половиной десятка и разгромил одно из их поселений. Взял заложников и пообещал – они умрут страшной смертью, если лагерь не оставят в покое. Оставили, но вокруг все равно было неспокойно. Он отправил посуху, через земли феннов, свеев и Халогаланд, двух посланцев в родной фиорд к своей жене, которая там сейчас управляет хозяйством. Передал, чтобы к весне приготовили два драккара, и назначил место встречи. Ему, с малым числом, придется зимовать здесь. Чтобы пройти с таким грузом мимо враждебных берегов летом, почти без хирдманов– нечего и думать. По весне он отправится навстречу своим к условленному месту, а там – уже достанет сил, чтобы отбить любое нападение. Конечно, если посланцы дойдут...
Рыжебородый был хевдингом– военным вождем– уже много лет и понимал: если удача отвернется от него и в этот раз, то хирдманы уйдут к другим предводителям. Хевдинг, потерявший удачу, не может водить хирд.
* * *
Сигурни снова снился тот же кошмар. Хагена уносило от нее стальным вихрем. А может, это ее уносило от него. Что-то темное вставало за ее левым плечом и тянуло, тянуло к ней костлявые длани. Сигурни знала, что это – смерть, но ока ей казалась избавлением. Черная бездна протягивала к ней мириады рук, впивалась в тело кожаными петлями арканов. Бездна глумилась, рычала и хохотала дикими гортанными голосами. Девушка билась в путах, пытаясь освободиться, но тщетно. Она звала из последних сил. Звала Хагена. Временами ей казалось, что он идет к ней, что он уже близко. Иногда – очень редко – ему удавалось даже коснуться ее и обрубить несколько ремней, но стальной вихрь снова уносил его. В конце концов тьма затягивала ее, и она чувствовала на себе смрадное дыхание. Липкие руки шарили по ее телу, тяжелые туши наваливались и насиловал и, насиловали... Свистели бичи, лилась кровь. И тогда она отчаянным усилием освобождалась, чтобы броситься навстречу смерти... И просыпалась, покрытая холодным потом. Сильные руки любимого обнимали ее, баюкая, а она плакала и не могла вспомнить. А потом засыпала черным сном без видений, а Хаген сидел над ней с обнаженным мечом, охраняя.
* * *
Город готовился к празднику Перуна, бога грозы и воинов. Жрецы готовили требище для вкушения жертвенной пищи, воины беспрестанно упражнялись, чтобы предстать перед своим богом достойными его внимания. Из окрестных лесов и со складов везли сухие дрова для костров, гнали скотину. Многие купцы покинули город, отправляясь дальше по торговым путям. Кто-то возвращался домой, распродав все товары, а иные только прибывали. У пристани разгружались их лодьи, доверху набитые товаром. Сновали приказчики. Заготавливали еду, извлекали из ларей праздничные наряды. Огнищане на своих лесных полях готовились к скорой уже жатве. Люди очищались к празднику, не подозревая, что беда подобралась очень близко. Лишь немногие чуяли ее. Князь Ольбард тоже чувствовал странное, давящее беспокойство. Он приказал усилить стражу, разослал по лесным тропам дозоры. Но беспокойство не проходило. Вечерами он так же, как и Хаген, выходил на воздух и смотрел на звезды, тщась прочесть по ним судьбу своего града. Но звезды молчали. Это было странно, как если бы вещий дар князя вдруг покинул его, оставив лишь смутное видение, как у других людей. Ольбард надеялся, что на празднике Перуна он узнает ответ. Главное – чтобы беда не нагрянула раньше.
Сашка с головой ушел в дела, целые вечера проводя в Богдановой кузне. Поутру упражнялся со своим десятком и побратимами. Его тоже время от времени посещало предчувствие беды. Почему-то теперь, когда он видел Ярину, дочь Богдана, в его сердце вместо радости всплывала душная предгрозовая тревога. Чтобы заглушить ее, он рассказывал девушке веселые истории и даже заказал златокузнецу колечко для девушки. Он гнал тревогу прочь – ведь все хорошо, лодья почтя готова, и новенькие камнеметы на станках уже ждут ее в корабельном сарае. За повседневной суетой он позабыл свою летную заповедь: будь наготове, бой не заканчивается никогда! Наверное, слишком велико было желание завершить начатое дело. Если бы он поступал так на войне – на ТОЙ войне, то попал бы сюда гораздо раньше, а может, не попал бы вовсе. Но слишком долго царил мир – аж целый месяц, и Савинов расслабился. Это едва не стоило ему жизни. Ему и многим другим.
Глава 6
<Сурья – Солнце>.
– Слава! – Мечи с грохотом ударили в щиты. – Слава!!!
Дружина огородила вершину горы стальным кольцом. Пламя огромного костра отражалось в металле доспехов. Кровавые отсветы плясали на обнаженных клинках, заглядывали под шлемы, освещая суровые и торжественные лица людей. Огненное кольцо охватывало снаружи все воинское построение, а еще дальше – у подножия пылала еще одна цепь костров. Святая гора, окруженная сияющими обручами пламени, была видна в ночи на многие десятки километров. Все мужское население Белоозера собралось подле нее и на склонах окрестных холмов. Оттуда как на ладони можно было наблюдать празднование дня Бога Грозы и Воинов Перуна. Люди пришли сюда с вечера, стекаясь со всей Белозерской земли, жгли костры, готовясь приносить жертвы. Главное капище не могло вместить всех – там хватало места лишь для дружины и вятших мужей города, но это не исключало всех остальных из празднования – природный храм был огромен. Во тьме ревели жертвенные быки. Их двенадцать, и все они будут принесены в дар Перуну после того, как первого из них заколют на вершине горы.
– Слава!!! Слава отче Перуне!!!
Савинов стоял в первой шеренге, и жар огромного костра овевал лицо. Искры с треском взвивались вверх, оставляя по пути огненные следы. За стекой пламени возвышался огромный, едва не четырехметровый идол Перуна, вырезанный из ствола толстенного дуба. Бог воинов был изображен в полном доспехе с обнаженным мечом в правой руке и рогом для питья в левой. В глубоких глазницах сверкали, отражая пляску огня, драгоценные камни. Рот грозного божества был открыт, словно в боевом крике, а длинные усы украшены позолотой.
Князь появился рядом с костром внезапно. Только что площадка у огня была пуста и вот уже Ольбард стоит там, обнаженный по пояс, с двумя длинными клинками в руках. Воин – жрец, первый среди равных. Гром оружия усилился. Дружина приветствовала своего вождя. Сашка охрип и оглох, но продолжал колотить мечом в щит. “Слава, княже!!! Слава!!!” От жара костра усы и чуб Ольбарда слегка шевелились, словно их развевал потусторонний ветер. Он некоторое время стоял неподвижно, глядя в кровавое сверкание божественных глаз, а потом вскинул вверх мечи. От крика воинов, казалось, содрогнулась земля. Непрерывный нечеловеческий вопль врывался в тело через ступни ног и, пронизав насквозь, исторгался наружу... И сейчас не было никаких мыслей. Он стал боевым кличем, стал воплем атакующего зверя. Кричало все его тело, а не только легкие и гортань!..
Тишина рухнула, как падающая бомба. В круг ввели жертвенного быка, огромного, показавшегося Сашке размером с автомобиль. Животное нервничало от близости огня, несмотря на то, что жрецы заранее напоили его дурманящим отваром из трав. Князь повернулся к зверю. Снова загремели щиты, но воины молчали, словно ожидая чего-то. Ольбард переложил оба клинка в левую руку и шагнул поближе. Бык вскинул тяжелую рогатую голову и заревел. Даже одурманенный зельем, он чуял скорую смерть и хотел бросить убийце вызов. Рука человека стремительно метнулась вперед и замерла, словно он хотел ударить животное ладонью в лоб, но передумал. Однако бык пошатнулся, как будто удар исполинской силы настиг его, и замер, обратившись в живую статую. Князь отшагнул вбок, мечи свистнули, и тяжкая рогатая голова грянулась оземь. Тело еще стояло, хлеща кровью, когда безжалостные клинки подрубили ему ноги. Туша, бывшая мгновенья назад могучим и гордым зверем, с хлюпающим звуком повалилась на бок. Еще два удара вскрыли грудную клетку и точными движениями отделили еще бьющееся бычье сердце. Поддев его мечом, князь повернулся к ожидающему жертвы Богу. Савинову вдруг стало страшно. Страх был иррациональным, словно у ребенка, застигнутого темнотой и почуявшего внезапно, что тьма – это не просто отсутствие света. “Господи, спаси!” – возникло где-то в сознании и раздробилось на тысячи отражений. Что-то грозное, неумолимое и вполне реальное шло на человеческий зов. И его приближение ужасало...
Четверо воинов, тоже обнаженных по пояс, вышли из рядов и скрестили клинки, причем стоящий напротив держал меч побратима за кончик лезвия, а свой – за рукоять. Образовался стальной помост, и Ольбард, словно невесомый, взошел на него. Помост из мечей качнулся, и воины разом подняли его на уровень груди. Мощные тела блестели от пота и казались в свете костра откованными целиком из красной меди. Князь перенес это вознесение не шелохнувшись. Теперь его голова оказалась на уровне груди идола. Он снова воздел мечи и скормил отверстому рту бога истекающее кровью сердце. В этот миг дружина снова издала безумный, нечеловеческий вопль. Земля опять, более ощутимо, дрогнула, и у Савинова помутилось в голове. Он понимал краем сознания, что кричит вместе со всеми, но ум, в ужасе от того, – ЧТО должно сейчас шагнуть на землю, старался забиться куда-то вглубь... Но оно не шагнуло.
Сашке показалось, что князь, прежде чем опустить мечи, сделал ими какой-то отвращающий жест. Словно запер замок... Потом он легко соскочил на землю, и как только его ступни коснулись ее – загремел барабан. Дружина выкрикнула: “Сеча!!!” Под этот клич Ольбард двинулся вокруг костра, и кровавые клинки в его руках пустились в пляс. Они вертелись вихрем, словно пропеллеры двухмоторного самолета, и воздух сипел, расседаясь. Бременами казалось, что видны опадающие лоскуты тьмы, отсеченные парящими полукружьями железа. “Серебряный дождь!!!” Савинов помнил, как делал это отец – никто не умел так, но то, что он увидел сейчас, – потрясло его до глубины души. У отца, когда он вращал клинками, пропадали и терялись из виду лезвия шашек, потом пропадали, размазываясь, как в кино, руки по локоть... У князя вначале тоже исчезли в бешеном вращении мечи, потом кисти рук, локти, а затем плечи! Но вихрь стали продолжал затягивать его – исчезли ноги, туловище... и тут мечи появились снова! Какое-то время видна была только чубатая голова князя и лезвия мечей без крестовин... Потом все исчезло! А через миг Ольбард, продолжая танец посолонь, появился из-за костра совсем с другой стороны! Несколько раз это повторялось. Силуэт воина начал мерцать и меркнуть, а затем, совершенно внезапно, он вдруг остановился, и мечи его уперлись в грудь стоявшего в первом ряду Диармайда... Уперлись, отдернулись и снова засвистели, отправившись дальше по кругу. Ирландец сбросил доспехи и, выхватив клинки, двинулся следом. И его стальная пряжа была почти так же хороша, как и княжеская...
“Но ведь он, кажется, христианин?” Сашке казалось странным двоеверие этих людей... Но неистовое, сверхсовершенное искусство боя покорило его. И “этнограф” в его мозгу, до сих пор отстранение наблюдавший за происходящим, умер...
Все больше и больше воинов из первого ряда вливалось в стальной хоровод. Князь вызвал Василько, Ставра, Хагена (?!) и продолжал вызывать все новых. Когда клинки Ольбарда уперлись в его грудь, Савинов на мгновение окаменел. Но чьи-то руки уже тянули с него шлем и кольчугу, стаскивали поддоспешник и рубаху. Какой-то странный поток подхватил его и понес, вращая. Он летел куда-то, выписывая мертвые петли, бочки и полубочки. Справа пылало огромное солнце, а вокруг свистели снаряды и пули. Но было не страшно. Неуязвимый, он не стремился уязвить кого-то. Нет! Это был танец огня и металла, а кровь здесь имел право пролить только один человек.
Вихри стали вскоре захватили всю дружину. Вершина горы вскипела мерцающим железом и закружилась в диком, невиданном водовороте. Казалось, что не выживет ни один из тех, кого затянула пучина сверкающего оружия. Клинки сшибались звеня, сталь скользила по телам, но не ранила, словно воины по-прежнему были одеты в броню. Отец Воинов принял жертву...
– Яринка, слушай, – тебе все одно домой идти. Проводи-ка Храбра Мстиславлевича с другом к батьке. У них дело к нему.
Девушка посмотрела на побратимов с улыбкой. Сашке показалось, что он сейчас расплавится, но, сделав каменное лицо, он стал терпеть.
– Доброго дня вам, Храбр Мстиславлевич! Здорова ли ваша жена и малые детушки?
– Благодарствую, Ярина Богдановна! Все здоровы! А как ваша матушка?
– Здорова, спасибо на добром слове! А как друга вашего звать-величать?
Зеленые глаза смотрели на Сашку в упор, и хотя казалось, спрашивает серьезно – все чин чином, – однако Савинов успел разглядеть в глубине этих глаз нахально отплясывающих бесенят. “Смеется! Вот ехидная! Да ведь она мою отвешенную челюсть – как пить дать, видела!”
– Александром Медведковичем кличут, – ответил он и тоже улыбнулся одними глазами.
– А родом он из земель неведомых, – вмешался Храбр.
“Ай да друг!” – подумал Сашка, заметив в девичьем взгляде вспыхнувший интерес.
– По виду вашему и не скажешь, – девушка снова улыбнулась, и на миг возникло ощущение, что она сейчас покажет ему язык. – Вылитый рус или кривич... Пойдемте со мною, витязи, – отведу вас к батюшке.
“Ох, не проста девчонка, хоть и кажется глупой да смешливой!”
И они пошли. А ее брат кричал вслед: “Да скажи батьке, что урмане спрашивали полный доспех с наголенниками и набедренниками! Придут завтра мерку снимать!”
Глава 4
КОЕ ЧТО О СТАЛИ, ТАКТИКЕ БОЯ И КАМНЕМЕТНЫХ МАШИНАХ
... Вояка славный, Ганнибал,
Что доходил до Гималаев,
Войну забросив, вдруг украл
Жену спартанца Менелая!
“Историческая перепутанница” А. и В. Федоренко
– Вот гляди, княже! – Савинов придвинул поближе большой лист плотной, рисовой бумаги. Он вчера все ноги стоптал на торгу, но нашел-таки у одного араба бумагу и письменные принадлежности. У того обнаружились даже краски и кисточки для каллиграфии. Араб не хотел их продавать – вынес похвастать, но Сашка уломал его, правда, денег после этого изрядно поубавилось. Он сделал купцу еще кое-какой заказ, тот поудивлялся, но принял. Однако цену заломил – страсть. Напирал на то, что путь до страны Син далекий и полон опасностей. Да и шайтан его знает, этого варяга, зачем ему праздничные шутихи, которые только в Поднебесной и делают...
На листе было изображено боевое построение, которое Сашка разработал по римским образцам.
– Вот это, – ткнул он пером в щедро разбросанные по листу кружочки, – свободное построение. Каждый кружочек – три воина. А это, – перо указало на четкие прямоугольники, – вторая линия. Четыре полка построены “стеной”. Здесь – на крыльях – стрельцы. Третья линия – запасной полк. Действует там, где наметится успех у неприятеля.
– А это? – палец Ольбарда уперся в прямоугольник, перечеркнутый косой линией, схоронившийся позади левого крыла.
– Конная дружина, – ответил Савинов. – Обходит войско врага и бьет с тыла.
Князь задумчиво рассматривал рисунок. Буривой сидел рядом и морщил чистый, мальчишеский лоб – думал.
– Значит, – сказал княжич, – все это для Большой дружины с ратниками.
– Да, я считал на десять тысяч воинов.
– А просветы в “стене” зачем?
– Если враг теснит “звенья” – они отступают через просветы, и в битву вступает свежая часть воинов. Они могут, если надо, сомкнуться, а если место неудобное, тоже сражаться “звеньями”. Первая линия в это время приводит себя в порядок. Стрельцы их прикрывают.
– Хорошо, – Ольбард покусал ус в задумчивости. – Значит, можно часть войска сохранить свежей. Ререх и Ольг так делали, Игорь тоже, но смена в момент битвы – это ново. Конную дружину можно спрятать в балке или за холмом. Со стрельцами тоже неплохо... Так надо биться против ромеев, только ставить и первую линию в “стену”... Далеко смотришь, Александр! С Царьградом воевать хочешь?
– Не хочу, – Сашка отметил про себя, что тоже пытается покусывать ус, но тот слишком короткий, – да придется. Святославу, например...
Князь недоверчиво прищурился, но спросил о другом:
– А что с печенегами или, скажем, хузарами делать станешь? Если тоже... придется?
Савинов пожал плечами:
– Посажу стрельцов на коней и всю пехоту тоже, чтобы переходы быстрей были. Конную дружину надо тогда увеличить. Пехоту к месту боя – верхом, потом спешатся. На нее опереться. Верховых стрельцов – россыпью. На заводных конях торока со стрелами.
– Ладно... А с чудью как воевать станешь?
Сашка давно почувствовал, что внесение рацпредложений превратилось в экзамен для него самого.
– Они “звеньями” бьются?
– Нет. Зато любят нападать из засад несколькими отрядами и с разных сторон бить из луков. Подсекают лес и валят на головы...
– Тогда в первую очередь усилить разведку, засылать к ним дивер... э... э, малые отряды для причинения беспокойства. На пути войска – усиленные дозоры с собаками.
– А с урманами?
– Если на суше – первый способ. Усилю крылья, и тогда – бой на окружение. А на море...
– На море – ладно. Лучше скажи, что с огненосными дромонами ромеев делать?
Савинов выложил на стол следующий лист. На нем был чертеж большой лодьи с усиленными бортами и площадками спереди и сзади.
– На какое расстояние они огонь мечут?
– Не больше пятидесяти шагов.
– Я видел здесь на стенах пороки <Пороки – осадные машины. В данном случае – баллисты (нечто вроде огромного арбалета на станке). Считается, что осадная техника появилась на Руси лишь с приходом монголов, но это маловероятно. Рядом Византия – где теория и практика штурма крепостей была разработана детально. А Святослав во время осады греками Доростола, при вылазке, спалил весь их парк осадных машин. Значит, знал – что это такое и чем грозит>. Построить большие лодьи, чтобы глубже сидели, и загрузить для устойчивости. На эти вот площадки поставить легкие пороки и бить издали камнями по огненосным кораблям. На остальные лодьи – побольше стрельцов и забрасывать их горящими стрелами.
Князь нахмурился:
– Тебе придется поворачивать к ним боком, наверняка – терять ветер. А если зайдут с двух сторон? Повернуться не успеешь...
Савинов жестом фокусника выхватил третий лист бумаги.
– Вот схема, – он не сразу заметил, что князь не просит объяснить незнакомое слово. Впрочем, слово-то греческое, а этот язык Ольбард наверняка знает. – Сделать поворотный станок для порока, чтобы можно было повернуть его на любой борт и стрелять, не перекладывая правило.
Ольбард молчал некоторое время, потом улыбнулся:
– Ну что же – добро! Говоришь складно. Посмотрим теперь, как сам управлять станешь.
Савинов смолчал, хотя вопрос висел в воздухе: “Управлять кем?” Князь посмотрел ему прямо в глаза:
– Зимой станем воевать с весью. Возьмешь полусотню, а пока дам тебе десяток. Но смотри, – жизнь каждого на тебе! Вижу – приходилось тебе командовать людьми, да там у вас другие войны.
– А это что? – Буривой с любопытством рассматривал последнюю схему.
– Шаровая опора. Та самая – для поворота порока. Два металлических обода с уголками, между ними – железные шары. По ним на срединной оси катается основание порока. Я уже говорил с кузнецом Богданом. Он видел схему – сказал, что сделать сможет...
– Хитро! И как ты это все выдумываешь?
Савинов вздохнул:
– Я не выдумываю, Буривой. Просто знаю, что такое можно сделать.
– Да, кстати, – Ольбард поднялся. – Был у меня в дружине песнопевец и воин – Ярун. Погиб в бою с халогаландцами. Почти перед самым походом он овдовел, а детишек нажить они не успели. Его двор пустой стоит. Дарю его тебе, как обещал. Челядь там своя, принимай. Да заведи хозяйку, а то кто же по хозяйству ходить будет.
Сашка поклонился. “Да что они – сговорились, что ли?”
* * *
Пару дней назад, когда он впервые попал в кузню к Богдану Садко, Савинов толком не успел осмотреться. Яра, всю дорогу до дома рассказывавшая какие-то смешные истории, представила их отцу и тут же испарилась. Нечего, мол, делать женщине при мужском разговоре. Сашка сразу как-то сник, словно солнце закатилось. Но кузнец уже рассматривал его меч, в стороне дюжие подмастерья раздували двойные мехи с противовесом, – все было в новинку и интересно, поэтому печаль на время забылась. В кузне было на удивление светло, а не как рисуют на картинках – горн, пылающий во мраке, здоровенных голопузых мужиков с кувалдометрами, чего-то искрометно мнущих на наковальне. Здесь же царил порядок, на полу ничего не валялось, – подметено. Специальные продухи под потолком тянули наружу горячий воздух. Ровные пирамиды заготовок вдоль стен, готовое оружие, которое подручные быстренько перетаскивали на склад. Из здоровенного горна торчали хвостовики разогревавшихся клинков, находившихся в работе. Угли рдели золотым и багряно-рыжим. Еще один подмастерье время от времени поправлял щипцами калившиеся клинки, подгребал на них угли.
Мастер Богдан долго крутил в руках Сашкину катану, сделал пару взмахов, что-то довольно буркнул себе под нос и, наконец, задал единственный вопрос:
– Доспех рубил ею?
Савинов замешкался с ответом. Несмотря на постоянные упражнения со сверхберсеркерским, как он его называл, состоянием, подробности первого боя он помнил смутно. Выручил Храбр:
– Рубил! Наполы разваливал!
Мастер еще разосмотрел лезвие:
– Добрая сталь! Не булат, не дамаск и не харалуг. Ковали очень долго – несколько лет, слой на слой, и так тысячи раз. Так делают очень далеко отсюда на восходе. Я один раз в жизни видел такой меч, когда учился у одного индуса в Персии. Давно это было, довелось постранствовать... Это он научил меня многим тайнам... Да – редкая вещь тебе досталась, Медведкович. На ней сильные заговоры на крепость и остроту. Вы еще не вошли, а уже слышно было... Тайны таких заговоров кузнецы от отца к сыну передают... Если хочешь, я сверху свой заговор наложу... Ему лет триста, кстати. А что ты заказать хотел?
– Хочу под левую руку второй, по типу этого, только покороче на пядь.
– Значит, обоерукий? Добре! Рукоять считать в общей длине?
– Считать.
Мастер кивнул:
– Ладно, сделаю из своего сплава – не хуже будет. Заходи через день – обмозгуем, что и как. Сейчас работы привалило. Большой заказ.
И Сашка зашел.
Глава 5
ТРЕВОЖНО
... Хрюм едет с востока,
Щитом заслонясь;
Ермунгард гневно
Поворотился;
Змей бьет о волны,
Клекочет орел,
Павших терзает;
Нагльфар плывет...
Младшая Эдда. Рагнарек
<Нагльфар – корабль, сделанный из ногтей мертвецов>.
Ночь. На небе – ни облачка. Звезды так и хлещут лучами.
Хаген сидел на крыльце и слушал далекий собачий брех. Не спится. Непонятная тревога не отпускала его уже который день. Александр пригласил их с Сигурни пожить у него в новом доме. Все же как-никак семья, не очень удобно в тереме среди воинов, хоть и в отдельной светелке.
Хаген силился вспомнить, когда впервые его коснулись липкие паутинки тревоги, и не мог. Он чувствовал – должно что-то случиться. Кидал руны. Выпадало одно другого хуже. Хагалаз – стихия разрушения. Наутиз – нужда. Перт – смерть. Несколько раз выходили перевернутые Феу и Райдо – потеря собственности и разрыв связи. Впервые в жизни он не знал, что делать. Руны отвечали – Эйваз и Тейваз. Грань поражения, что на лезвии бритвы, и битва воина Духа. Предстоял бой, но откуда придет опасность – он не знал. Сигурни тоже что-то чувствовала. Плакала во сне, а проснувшись – не помнила, что снилось. Ему нужен был совет, но Диармайд-наставник куда-то уехал во главе полусотни воинов. Александр же носился сломя голову то на кузню, то на верфь, где строили по приказу Ольбарда первую лодью, вооруженную камнеметом, то пропадал еще где-то. Приходил поздно и валился с ног от усталости. Где уж тут поговорить...
Сигурни немного успокоилась, когда взяла на себя руководство домашним хозяйством. Это отвлекало ее от тяжелых мыслей, но по ночам ее по-прежнему мучили кошмары... Хаген сидел и смотрел на звезды. Он готовился к битве.
* * *
Далеко на севере в уже потемневшем от непогоды деревянном срубе огромный рыжебородый человек тоже вопрошал Руны. Теперь он знал, что сын его жив и даже на свободе. Возможно, он сумел бежать. Это хорошо. Но над ним нависла какая-то опасность, и отец ничем не мог ему помочь. Оставалось надеяться, что сын сам о себе позаботится. Он уже давно взрослый. И он– воин.
За лето фенны уже два раза пытались напасть на его зимовье. Рыжеволосый собрал своих воинов– всего два с половиной десятка и разгромил одно из их поселений. Взял заложников и пообещал – они умрут страшной смертью, если лагерь не оставят в покое. Оставили, но вокруг все равно было неспокойно. Он отправил посуху, через земли феннов, свеев и Халогаланд, двух посланцев в родной фиорд к своей жене, которая там сейчас управляет хозяйством. Передал, чтобы к весне приготовили два драккара, и назначил место встречи. Ему, с малым числом, придется зимовать здесь. Чтобы пройти с таким грузом мимо враждебных берегов летом, почти без хирдманов– нечего и думать. По весне он отправится навстречу своим к условленному месту, а там – уже достанет сил, чтобы отбить любое нападение. Конечно, если посланцы дойдут...
Рыжебородый был хевдингом– военным вождем– уже много лет и понимал: если удача отвернется от него и в этот раз, то хирдманы уйдут к другим предводителям. Хевдинг, потерявший удачу, не может водить хирд.
* * *
Сигурни снова снился тот же кошмар. Хагена уносило от нее стальным вихрем. А может, это ее уносило от него. Что-то темное вставало за ее левым плечом и тянуло, тянуло к ней костлявые длани. Сигурни знала, что это – смерть, но ока ей казалась избавлением. Черная бездна протягивала к ней мириады рук, впивалась в тело кожаными петлями арканов. Бездна глумилась, рычала и хохотала дикими гортанными голосами. Девушка билась в путах, пытаясь освободиться, но тщетно. Она звала из последних сил. Звала Хагена. Временами ей казалось, что он идет к ней, что он уже близко. Иногда – очень редко – ему удавалось даже коснуться ее и обрубить несколько ремней, но стальной вихрь снова уносил его. В конце концов тьма затягивала ее, и она чувствовала на себе смрадное дыхание. Липкие руки шарили по ее телу, тяжелые туши наваливались и насиловал и, насиловали... Свистели бичи, лилась кровь. И тогда она отчаянным усилием освобождалась, чтобы броситься навстречу смерти... И просыпалась, покрытая холодным потом. Сильные руки любимого обнимали ее, баюкая, а она плакала и не могла вспомнить. А потом засыпала черным сном без видений, а Хаген сидел над ней с обнаженным мечом, охраняя.
* * *
Город готовился к празднику Перуна, бога грозы и воинов. Жрецы готовили требище для вкушения жертвенной пищи, воины беспрестанно упражнялись, чтобы предстать перед своим богом достойными его внимания. Из окрестных лесов и со складов везли сухие дрова для костров, гнали скотину. Многие купцы покинули город, отправляясь дальше по торговым путям. Кто-то возвращался домой, распродав все товары, а иные только прибывали. У пристани разгружались их лодьи, доверху набитые товаром. Сновали приказчики. Заготавливали еду, извлекали из ларей праздничные наряды. Огнищане на своих лесных полях готовились к скорой уже жатве. Люди очищались к празднику, не подозревая, что беда подобралась очень близко. Лишь немногие чуяли ее. Князь Ольбард тоже чувствовал странное, давящее беспокойство. Он приказал усилить стражу, разослал по лесным тропам дозоры. Но беспокойство не проходило. Вечерами он так же, как и Хаген, выходил на воздух и смотрел на звезды, тщась прочесть по ним судьбу своего града. Но звезды молчали. Это было странно, как если бы вещий дар князя вдруг покинул его, оставив лишь смутное видение, как у других людей. Ольбард надеялся, что на празднике Перуна он узнает ответ. Главное – чтобы беда не нагрянула раньше.
Сашка с головой ушел в дела, целые вечера проводя в Богдановой кузне. Поутру упражнялся со своим десятком и побратимами. Его тоже время от времени посещало предчувствие беды. Почему-то теперь, когда он видел Ярину, дочь Богдана, в его сердце вместо радости всплывала душная предгрозовая тревога. Чтобы заглушить ее, он рассказывал девушке веселые истории и даже заказал златокузнецу колечко для девушки. Он гнал тревогу прочь – ведь все хорошо, лодья почтя готова, и новенькие камнеметы на станках уже ждут ее в корабельном сарае. За повседневной суетой он позабыл свою летную заповедь: будь наготове, бой не заканчивается никогда! Наверное, слишком велико было желание завершить начатое дело. Если бы он поступал так на войне – на ТОЙ войне, то попал бы сюда гораздо раньше, а может, не попал бы вовсе. Но слишком долго царил мир – аж целый месяц, и Савинов расслабился. Это едва не стоило ему жизни. Ему и многим другим.
Глава 6
ПЕРУНОВ ДЕНЬ
Когда Сурья сияет, мы поем хвалу богам,
А также огненному Перуну,
Которого называем губителем-потятичем на врагов.
Велесова книга
<Сурья – Солнце>.
– Слава! – Мечи с грохотом ударили в щиты. – Слава!!!
Дружина огородила вершину горы стальным кольцом. Пламя огромного костра отражалось в металле доспехов. Кровавые отсветы плясали на обнаженных клинках, заглядывали под шлемы, освещая суровые и торжественные лица людей. Огненное кольцо охватывало снаружи все воинское построение, а еще дальше – у подножия пылала еще одна цепь костров. Святая гора, окруженная сияющими обручами пламени, была видна в ночи на многие десятки километров. Все мужское население Белоозера собралось подле нее и на склонах окрестных холмов. Оттуда как на ладони можно было наблюдать празднование дня Бога Грозы и Воинов Перуна. Люди пришли сюда с вечера, стекаясь со всей Белозерской земли, жгли костры, готовясь приносить жертвы. Главное капище не могло вместить всех – там хватало места лишь для дружины и вятших мужей города, но это не исключало всех остальных из празднования – природный храм был огромен. Во тьме ревели жертвенные быки. Их двенадцать, и все они будут принесены в дар Перуну после того, как первого из них заколют на вершине горы.
– Слава!!! Слава отче Перуне!!!
Савинов стоял в первой шеренге, и жар огромного костра овевал лицо. Искры с треском взвивались вверх, оставляя по пути огненные следы. За стекой пламени возвышался огромный, едва не четырехметровый идол Перуна, вырезанный из ствола толстенного дуба. Бог воинов был изображен в полном доспехе с обнаженным мечом в правой руке и рогом для питья в левой. В глубоких глазницах сверкали, отражая пляску огня, драгоценные камни. Рот грозного божества был открыт, словно в боевом крике, а длинные усы украшены позолотой.
Князь появился рядом с костром внезапно. Только что площадка у огня была пуста и вот уже Ольбард стоит там, обнаженный по пояс, с двумя длинными клинками в руках. Воин – жрец, первый среди равных. Гром оружия усилился. Дружина приветствовала своего вождя. Сашка охрип и оглох, но продолжал колотить мечом в щит. “Слава, княже!!! Слава!!!” От жара костра усы и чуб Ольбарда слегка шевелились, словно их развевал потусторонний ветер. Он некоторое время стоял неподвижно, глядя в кровавое сверкание божественных глаз, а потом вскинул вверх мечи. От крика воинов, казалось, содрогнулась земля. Непрерывный нечеловеческий вопль врывался в тело через ступни ног и, пронизав насквозь, исторгался наружу... И сейчас не было никаких мыслей. Он стал боевым кличем, стал воплем атакующего зверя. Кричало все его тело, а не только легкие и гортань!..
Тишина рухнула, как падающая бомба. В круг ввели жертвенного быка, огромного, показавшегося Сашке размером с автомобиль. Животное нервничало от близости огня, несмотря на то, что жрецы заранее напоили его дурманящим отваром из трав. Князь повернулся к зверю. Снова загремели щиты, но воины молчали, словно ожидая чего-то. Ольбард переложил оба клинка в левую руку и шагнул поближе. Бык вскинул тяжелую рогатую голову и заревел. Даже одурманенный зельем, он чуял скорую смерть и хотел бросить убийце вызов. Рука человека стремительно метнулась вперед и замерла, словно он хотел ударить животное ладонью в лоб, но передумал. Однако бык пошатнулся, как будто удар исполинской силы настиг его, и замер, обратившись в живую статую. Князь отшагнул вбок, мечи свистнули, и тяжкая рогатая голова грянулась оземь. Тело еще стояло, хлеща кровью, когда безжалостные клинки подрубили ему ноги. Туша, бывшая мгновенья назад могучим и гордым зверем, с хлюпающим звуком повалилась на бок. Еще два удара вскрыли грудную клетку и точными движениями отделили еще бьющееся бычье сердце. Поддев его мечом, князь повернулся к ожидающему жертвы Богу. Савинову вдруг стало страшно. Страх был иррациональным, словно у ребенка, застигнутого темнотой и почуявшего внезапно, что тьма – это не просто отсутствие света. “Господи, спаси!” – возникло где-то в сознании и раздробилось на тысячи отражений. Что-то грозное, неумолимое и вполне реальное шло на человеческий зов. И его приближение ужасало...
Четверо воинов, тоже обнаженных по пояс, вышли из рядов и скрестили клинки, причем стоящий напротив держал меч побратима за кончик лезвия, а свой – за рукоять. Образовался стальной помост, и Ольбард, словно невесомый, взошел на него. Помост из мечей качнулся, и воины разом подняли его на уровень груди. Мощные тела блестели от пота и казались в свете костра откованными целиком из красной меди. Князь перенес это вознесение не шелохнувшись. Теперь его голова оказалась на уровне груди идола. Он снова воздел мечи и скормил отверстому рту бога истекающее кровью сердце. В этот миг дружина снова издала безумный, нечеловеческий вопль. Земля опять, более ощутимо, дрогнула, и у Савинова помутилось в голове. Он понимал краем сознания, что кричит вместе со всеми, но ум, в ужасе от того, – ЧТО должно сейчас шагнуть на землю, старался забиться куда-то вглубь... Но оно не шагнуло.
Сашке показалось, что князь, прежде чем опустить мечи, сделал ими какой-то отвращающий жест. Словно запер замок... Потом он легко соскочил на землю, и как только его ступни коснулись ее – загремел барабан. Дружина выкрикнула: “Сеча!!!” Под этот клич Ольбард двинулся вокруг костра, и кровавые клинки в его руках пустились в пляс. Они вертелись вихрем, словно пропеллеры двухмоторного самолета, и воздух сипел, расседаясь. Бременами казалось, что видны опадающие лоскуты тьмы, отсеченные парящими полукружьями железа. “Серебряный дождь!!!” Савинов помнил, как делал это отец – никто не умел так, но то, что он увидел сейчас, – потрясло его до глубины души. У отца, когда он вращал клинками, пропадали и терялись из виду лезвия шашек, потом пропадали, размазываясь, как в кино, руки по локоть... У князя вначале тоже исчезли в бешеном вращении мечи, потом кисти рук, локти, а затем плечи! Но вихрь стали продолжал затягивать его – исчезли ноги, туловище... и тут мечи появились снова! Какое-то время видна была только чубатая голова князя и лезвия мечей без крестовин... Потом все исчезло! А через миг Ольбард, продолжая танец посолонь, появился из-за костра совсем с другой стороны! Несколько раз это повторялось. Силуэт воина начал мерцать и меркнуть, а затем, совершенно внезапно, он вдруг остановился, и мечи его уперлись в грудь стоявшего в первом ряду Диармайда... Уперлись, отдернулись и снова засвистели, отправившись дальше по кругу. Ирландец сбросил доспехи и, выхватив клинки, двинулся следом. И его стальная пряжа была почти так же хороша, как и княжеская...
“Но ведь он, кажется, христианин?” Сашке казалось странным двоеверие этих людей... Но неистовое, сверхсовершенное искусство боя покорило его. И “этнограф” в его мозгу, до сих пор отстранение наблюдавший за происходящим, умер...
Все больше и больше воинов из первого ряда вливалось в стальной хоровод. Князь вызвал Василько, Ставра, Хагена (?!) и продолжал вызывать все новых. Когда клинки Ольбарда уперлись в его грудь, Савинов на мгновение окаменел. Но чьи-то руки уже тянули с него шлем и кольчугу, стаскивали поддоспешник и рубаху. Какой-то странный поток подхватил его и понес, вращая. Он летел куда-то, выписывая мертвые петли, бочки и полубочки. Справа пылало огромное солнце, а вокруг свистели снаряды и пули. Но было не страшно. Неуязвимый, он не стремился уязвить кого-то. Нет! Это был танец огня и металла, а кровь здесь имел право пролить только один человек.
Вихри стали вскоре захватили всю дружину. Вершина горы вскипела мерцающим железом и закружилась в диком, невиданном водовороте. Казалось, что не выживет ни один из тех, кого затянула пучина сверкающего оружия. Клинки сшибались звеня, сталь скользила по телам, но не ранила, словно воины по-прежнему были одеты в броню. Отец Воинов принял жертву...