Страница:
"Страшный"
15 апреля 1905 года зачислен в списки судов Балтийского флота, в 1904 году заложен на судоверфи завода "Ланге и сын" в Риге, спущен на воду 5 января 1906 года, вступил в строй летом 1906 года. В кампании с 1905 по 1908 гг. входил в состав Практического отряда обороны побережья Балтийского моря. До 10 октября 1907 года классифицировался как минный крейсер. С 1909 года в составе 1-ой минной дивизии. Прошел капитальный ремонт корпуса в 1911-1912 гг. на заводе акционерного общества "Крейтон и Ко" с заменой водогрейных трубок в котлах и громоздких вентиляционных дефлекторов котельных отделений на "грибовидные". Кроме того, грот-мачту перенесли к кормовому мостику. В 1917 году прошел ремонт корпуса, главных и вспомогательных механизмов с перевооружением на заводе акционерного общества "Крейтон и Ко". В период первой мировой войны входил в состав 6-го дивизиона минной дивизии. Участвовал в набеговых операциях на коммуникации и дозоры противника, обороне Курляндского побережья и Рижского залива, минных постановках в юго-восточной и центральной частях Балтийского моря. Эскортировал и осуществлял противолодочную оборону главных сил флота. С 8 по 21 августа 1915 года участвовал в Ирбенской и с 12 по 19 октября 1917 года в Моонзундской операциях. Прошел капитальный ремонт корпуса и главных механизмов в 1916 году с заменой трубок в котлах и перевооружением на заводе акционерного общества "Крейтон и Ко". Принимал участие в февральской революции. 7 ноября 1917 года вошел в состав Красного Балтийского флота. В апреле 1918 года совершил переход из Гельсингфорса (Хельсинки) в Кронштадт, после чего находился в порту на долговременном хранении. 21 апреля 1921 года вошел в состав Морских сил Балтийского моря, а в 1924 году сдан Комгосфондов для разборки на металл и 21 ноября 1925 года исключен из состава РККФ.
"Стерегущий"
15 апреля 1905 года зачислен в списки судов Балтийского флота, 20 августа 1904 года заложен на судоверфи завода "Ланге и сын" в Риге, спущен на воду 4 июля 1905 года, вступил в строй летом 1906 года. В кампании с 1905 по 1908 гг. входил в состав Практического отряда обороны побережья Балтийского моря. До 10 октября 1907 года классифицировался как минный крейсер. С 1909 года - в составе 1-ой минной дивизии. Прошел капитальный ремонт корпуса в 1909-1910 гг. на заводе акционерного общества "Крейтон и Ко" с заменой водогрейных трубок в котлах и громоздких вентиляционных дефлекторов котельных отделений на "грибовидные". Кроме того, грот-мачту перенесли к кормовому мостику. В 1917 году прошел ремонт корпуса, главных и вспомогательных механизмов с перевооружением на заводе акционерного общества "Крейтон и Ко". В период первой мировой войны входил в состав 6-го дивизиона минной дивизии. Участвовал в набеговых операциях на коммуникации и дозоры противника, обороне Курляндского побережья и Рижского залива, минных постановках в юго-восточной и центральной частях Балтийского моря. Эскортировал и осуществлял противолодочную оборону главных сил флота. С 8 по 21 августа 1915 года участвовал в Ирбенской и с 12 по 19 октября 1917 года в Моонзундской операциях. Прошел капитальный ремонт корпуса и главных механизмов в 1916 году с заменой трубок в котлах и перевооружением на заводе акционерного общества "Крейтон и Ко". Принимал участие в февральской революции. 7 ноября 1917 года вошел в состав Красного Балтийского флота. В апреле 1918 года совершил переход из Гельсингфорса (Хельсинки) в Кронштадт, после чего находился в порту на долговременном хранении. 21 апреля 1921 года вошел в состав Морских сил Балтийского моря, а в 1924 году сдан Комгосфондов для разборки на металл и 21 ноября 1925 года исключен из состава РККФ.
"Казанец"
24 сентября 1904 года зачислен в списки судов Балтийского флота, в 1904 году заложен на судоверфи завода "Ланге и сын" в Риге, спущен на воду 11 мая 1905 года, вступил в строй в 1906 году. В кампании с 1905 по 1908 гг. входил в состав Практического отряда обороны побережья Балтийского моря. До 10 октября 1907 года классифицировался как минный крейсер. С 1909 года - в составе 1-ой минной дивизии. Прошел капитальный ремонт корпуса в 1911-1912 гг. на заводе акционерного общества "Крейтон и Ко" с заменой водогрейных трубок в котлах и громоздких вентиляционных дефлекторов котельных отделений на "грибовидные". Кроме того, грот-мачту перенесли к кормовому мостику. В 1917 году прошел ремонт корпуса, главных и вспомогательных механизмов с перевооружением на заводе акционерного общества "Крейтон и Ко". В период первой мировой войны входил в состав 6-го дивизиона минной дивизии. Участвовал в набеговых операциях на коммуникации и дозоры противника, обороне Курляндского побережья и Рижского залива, минных постановках в юго-восточной и центральной частях Балтийского моря. Эскортировал и осуществлял противолодочную оборону главных сил флота. С 8 по 21 августа 1915 года участвовал в Ирбенской операции. 28 октября 1916 года при конвоировании вместе с эсминцем "Украйна" из Моонзундского пролива в Ревель (Таллин) транспорта "Хабаровск" в районе острова Вормси был торпедирован и потоплен германской подводной лодкой. Торпеда попала в середину правого борта, корабль переломился и затонул.)
{214}
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
УСИЛЕНИЕ ВЛИЯНИЯ БЕЗОБРАЗОВА.
МОЯ ОТСТАВКА
В 1903 г., после открытия мощей Серафима Саровского, Его Величество вернулся в Петергоф 20 июля, а 30 июля последовало неожиданно для всех министров утверждение наместничества на Дальнем Востоке и назначение на пост наместника Алексеева.
В течение 1902-1903 гг. шла интрига Безобразова и компании, и когда к этой интриге пристал Плеве, как министр внутренних дел, то Его Величество склонился на сторону этих господ, вопреки мнений, как министра иностранных дел, моего, так отчасти и военного министра генерала Куропаткина.
По мере приобретения Безобразовым и компанией все большого и большого влияния - было несколько совещаний; во всех этих совещаниях я всегда являлся самым несговорчивым из членов; всегда в самых резких и решительных выражениях я указывал, что вся эта авантюра приведет Россию и Государя к несчастью.
Его Величеству было благоугодно стараться склонить меня, если не к противоположному, то по крайней мере, к тому, чтобы мои возражения не были столь решительны, а часто и резки, - в последнем - я признаю себя виновным, ибо нахожу, что в присутствии Государя его верноподданные должны уметь себя сдерживать. Но это ласковое внимание Его Величества не могло поколебать меня в моих убеждениях и я продолжал настаивать на своем мнении.
Еще ранее, перед 6-м маем 1903 года, когда я увидел, что Его Величество все более и более склоняется к опасному мнению {215} Безобразова и компании, и так как в то время на Государя имел некоторое влияние князь Мещерский, то я как то раз специально поехал к князю Мещерскому для того, чтобы понудить его написать Государю Императору об опасности принимаемого им курса.
Должен отдать справедливость князю Мещерскому: он всё мои доводы вполне понял и разделил; тогда же он написал Государю Императору, на что получил от Его Величества ответную записку, весьма характерную, по содержанию и обращению, показывающую на крайнюю интимность, которая в то время существовала между князем Мещерским и Его Величеством.
В этой записке Государь высказался против предупреждений князя Мещерского и в конце добавил: "6-го мая увидят, какого мнения по этому предмету я держусь".
Получив эту записку, я помню, князь Мещерский приехал ко мне и все недоумевал: что такое произойдет 6-го мая?
Я ему сказал, что решительно никакого понятия об этом не имею.
6-го мая Безобразов быль сделан статс-секретарем Его Величества, что являлось событием, при положении Безобразова, крайне исключительным и знаменательным.
А сотрудник Безобразова генерал Вогак, опять таки в совершенно исключительном порядке, быль сделан генералом свиты Его Величества.
Об учреждении наместничества на Дальнем Востоке и о назначении Алексеева - я, граф Ламсдорф и министры (за исключением, конечно, Плеве) узнали утром, читая газеты.
Для меня было ясно, из хода всех предыдущих отношений моих и Безобразова к Алексееву, что Алексеев, увидев, что сила на сторон Безобразова, в конце концов склонился перед ним и поступил к нему в услужение, вследствие чего он из начальника Квантунской области и был возведен в наместники.
Со дня утверждения наместничества, я уже считал дело Дальнего Востока проигранным и был уверен, что все это поведет к войне, а потому поставил на этом деле крест.
В начале августа Его Величество ездил на несколько дней в Псков на маневры. Перед отъездом на маневры, ко мне неожиданно {216} зашел Безобразов (в виду моих отношений с Безобразовым, - я за все время виделся с ним раза 2-4, не более). В последний раз он пришел ко мне, - не знаю, по своей ли инициативе, или по инициативе свыше - опять попробовать: не может ли он склонить меня на примирение с новым курсом политики.
Он сказал мне, что Государь Император такого то числа поедет на Путиловский завод, для того, чтобы осмотреть миноноски, которые там делают. Безобразов сказал, что советует мне приехать в такой то час к заводу для того, чтобы встретить Государя.
Нужно сказать, что Путиловский завод находился, в сущности говоря, под управлением Государственного банка; вследствие несостоятельности Путиловского завода Государственный банк должен был взять его в администрацию.
Одним из директоров завода был Альберт, который в последние годы, помимо министра финансов, по представлению той же партии Безобразова, был сделан коммерции советником. Этот Альберт, по происхождению из евреев, поступил также в услужение Безобразова и компании, что, однако, не помешало Альберту, когда он как то раз был у меня, издеваться над сумасбродством Безобразова и его компании. На мое замечание, каким же образом он находится в этой компании, - Альберт мне ответил: "Рыба идет туда, где вода глубже".
Безобразову я ответил, что считаю себя обязанным встречать Его Величество везде, где Его Величеству угодно, но поеду лишь тогда, когда получу официальное уведомление от подлежащих лиц, что Государю Императору угодно посетить Путиловский завод, а сам по себе, по собственной инициативе или по указке его, Безобразова, - не поеду.
Его Величество, как оказалось, в точности согласно с тем, как говорил Безобразов, действительно был на Путиловском заводе, где его, между прочим, встретил Управляющий Государственным банком Плеске.
Другой характерный пример того отношения Его Величества ко мне, которое создалось благодаря разнообразным причинам, в особенности, моей несговорчивости по вопросу о политике на Дальнем Востоке, произошел, приблизительно в то же время. Тогда начальником конвоя свиты Его Величества был генерал-майор Мейендорф, {217} очень милый, хороший человек, но в высшей степени пустой и бессодержательный.
Он женат на княжне Васильчиковой, женщине содержательной, в том смысле, что она понимает свои интересы и материальные расчеты.
В это время в Петербурге появился некий Завойко. Как я узнал впоследствии, Завойко этот, желая получить значительные ссуды из дворянского или крестьянского банка, которые ему не были выданы, подал особую записку по поводу этих банков, которая в результате сводилась к тому, что высшее управление этими банками следует передать из министерства финансов в министерство внутренних дел.
Записка эта была внушена ему и составлена Плеве; передана же она была Его Величеству через генерала Мейендорфа. Мейендорф сделал это для того, чтобы угодить Завойко, который предлагал барону Мейендорфу купить имение в Западном крае за очень дешевую цену, что, - по мнению Завойко, - должно было послужить к значительному обогащению Мейендорфа.
Нужно сказать, что ни барон Мейендорф, ни его супруга, урожденная Васильчикова, личного состояния не имели, а если и имели, то крайне ограниченное. Поэтому супруга Мейендорфа искала каких-нибудь афер для мужа, которые могли бы воссоздать их материальное благосостояние.
Для покупки имения, о котором я только что упоминал, кроме дворянских ссуд, была еще необходима выдача 250 тыс. рублей.
В июле месяце ко мне вдруг явился генерал свиты Его Величества барон Мейендорф и заявил, что он приехал ко мне от Государя Императора с повелением, чтобы ему была выдана ссуда из Государственного банка в 250 тыс. рублей.
Я сказал генералу Мейендорфу, что мне Высочайшее повеление могут передавать или статс-секретарь Его Величества или генерал-адъютант, и так как он ни то и ни другое, а кроме того дело, которое он мне передает, лично и непосредственно его, Мейендорфа, касается, то я, конечно, никакого Высочайшего распоряжения исполнить не могу, доколе не получу от Государя приказа.
Через несколько дней я получил от Его Императорского Величества записку о выдаче ссуды. Хотя выдача этой ссуды совершенно не соответствовала Уставу Государственного банка, тем не менее, в виду резолюции Его Величества, конечно, она была немедленно выдана, но инцидент этот, как мне впоследствии сделалось известно, {218} - послужил к тому, что Государю и Государынь Императрице сказали: что, вот, мол, министр финансов Витте дошел до того, что не желает слушаться Государя Императора.
В начале августа, в четверг перед 16-м числом, вечером, я получил от Государя Императора записку, в которой Его Величеству угодно было мне приказать: когда я приеду завтра, в пятницу, к Государю с всеподданнейшим докладом в Петергоф, то чтобы привез с собою и управляющего Государственным банком Плеске.
Я, признаться, недоумевал: почему именно Государю Императору угодно, чтобы я привез ему Плеске. Но, с другой стороны, у меня было убеждение, что при данном положении вещей я остаться министром финансов не могу, так как в противном случае приму на себя ответственность за все те последствия, которые произойдут в случае японской войны. Я отлично понимал, что если другие министры могли иметь оправдание, что, мол, так Государю Императору было благоугодно, то я этого оправдания в общественном мнении не получу, ибо Россия уже достаточно хорошо знала и мой характер, и мою решительность, и мою твердость, и никто не поверил бы, что я, с своей стороны, сделал все, чтобы не было войны и что, только склонившись перед необходимостью, остался на своем посту. Но тем не менее, мне казалось, что если Его Величеству и угодно будет кого-нибудь назначить, то это будет сделано обыкновенным порядком; что Его Величеству благоугодно будет меня вызвать и об этом мне сказать. И я вполне понимал это желание Государя Императора, ибо, очевидно, если Государь решил вести политику совершенно обратную моим убеждениям, то я, оставаясь на посту влиятельного министра, - министра, который имел такое большое значение в делах Дальнего Востока, - буду всегда служить препятствием к введению нового курса, и какое бы ни было решение, то или другое - но самое худшее из них - это двойственность.
Итак, я все таки не мог понять: для чего Его Величеству угодно было, чтобы я привез к нему Плеске? Мне представлялось, что, если Его Величеству угодно будет назначить вместо меня другого министра - то почему Государь остановился именно на Плеске, которого он совершенно не знал и видел его, вне официальных приемов, только на Путиловском заводе. {219} Я дал знать Плеске, чтобы он утром приехал ко мне на Елагин остров, а оттуда мы отправились на пароходе пограничной стражи, который обыкновенно меня возил в Петергоф.
Плеске спрашивал меня дорогою: для чего он вызван? Я не мог ответить ему определенно, а только высказывал догадки, что, может быть, Государю Императору угодно его назначить на какой-нибудь пост.
Затем, приехав в Петергоф, я вместе с Плеске в карете поехали к Его Величеству. Плеске остался в приемной комнате, а я пошел к Государю в кабинет.
Государь очень милостиво меня встретил. Как всегда, доклад мой продолжался около часа. Во время доклада я сообщал Его Величеству мои различные предположения относительно будущего и просил разрешения Государя, когда он уедет за границу, поехать по обыкновению по России, во все те губернии, где я еще не был и где была открыта питейная монополия.
Его Величество это одобрил, сказав, что я хорошо делаю, что сам лично осматриваю учреждение этого весьма важного дела.
Когда я уже встал, чтобы проститься с Его Величеством, Государь Император, видимо несколько стесненный, сконфуженный, обратился ко мне с вопросом: привез ли я Плеске? Я сказал, что привез. Тогда Государь спросил меня: "Какого вы мнения о Плеске?" Я ответил, что самого прекрасного.
И действительно, я почитал и почитаю Плеске, как человека в высокой степени порядочного, прекрасного, имевшего значительную практику и сведения в некоторых отраслях финансового управления. Он все время был одним из моих ближайших сотрудников. После такой, сделанной мною, рекомендации Плеске, Государь Император сказал мне:
- Сергей Юльевич, я вас прошу принять пост председателя Комитета министров, а на пост министра финансов я хочу назначить Плеске.
Меня это неожиданное решение, - неожиданное, главным образом, по своей форме, - весьма удивило. Его Величество, заметив, вероятно, что я выразил на своем лице удивление, сказал мне: - Что, Сергей Юльевич, разве вы недовольны этим назначением. Ведь место председателя комитета министров это есть самое высшее место, которое только существует в Империи. {220} На это я сказал Государю, что если это назначение не выражает собою признака неблаговоления ко мне Его Величества, то я, конечно, буду очень рад этому назначению, но я не думаю, чтобы на этом месте я мог быть полезным, сколько я мог бы быть полезным на месте более деятельном.
Затем, простившись с Его Величеством, я ушел из кабинета и согласно повелению Государя сказал Плеске, чтобы он пошел к Императору.
Вероятно, Императрица Мария Феодоровна знала о том, что должно было произойти, а потому пригласила меня к себе завтракать.
Из дворца Государя Императора я поехал к Императрице. Императрица была ко мне в высокой степени милостива и любезна.
Мой уход с должности министра финансов с высшим назначением на бездеятельное положение председателя комитета министров, как я говорил, объясняется почти исключительно моим несогласием с той политикой относительно Дальнего Востока, которая привела нас к Японской войне.
Естественно, рождается вопрос: почему же остался на своем посту граф Ламсдорф, который с тех пор, как он, после смерти графа Муравьева, был назначен министром иностранных дел, все время поддерживал одинаковые со мной взгляды.
Произошло это, с одной стороны, от разности характеров - моего и графа Ламсдорфа, - а с другой стороны, от разности внешних приемов действий.
По этому предмету, один из деятелей того времени, стоявший близко ко двору, представил положение дела в форме следующего рассказа.
Он говорил: - Представьте себе отца семейства, который имеет сына и дочь, и представьте себе, что этот отец семейства делает нечто такое, что, по мнению его детей, гибельно для самого отца семейства. Положим, например, что этот отец семейства, уже в пожилых летах, хочет развестись со своей женой и жениться на молодой девушке; дети уговаривают его этого не делать, но способы отговоров сына и дочери совершенно различны.
Сын приходит к отцу и говорит: "Отец, не делай этого; ведь если ты это сделаешь, ты повредишь себе, повредишь всем твоим родичам и потеряешь престиж". И говорит это в такой {221} резкой форме, что, наконец, отец выходит из себя и, после многих предостережений сыну, чтобы он перестал говорить с ним на эту щекотливую тему, говорить ему: "Уходи вон", - и удаляет сына из дома.
А затем приходить тихая и скромная дочка и говорить тоже самое, но в другом тоне: "Милый папа, я тебе советую этого не делать. Ты знаешь, как я тебя люблю. Ты себе повредишь и потому, ради того, что я тебя так люблю и боюсь, что ты навредишь себе - я умоляю тебя, пожалуйста, не делай этого".
В таком случае отец семейства треплет свою дочку по щечке и говорит: "Ах ты милая, моя душечка, иди погуляй немножко, а вечером я поеду с тобой в театр".
Вот аналогичный отношения были у Его Величества ко мне и графу Ламсдорфу. Точно также и способ разговора моего и графа Ламсдорфа уподобляется разговору неугомонного сына и скромной дочки.
Когда я ушел с поста министра финансов, то товарищ графа Ламсдорфа, князь Валериан Сергеевич Оболенский, и другие его сослуживцы очень ему советовали подать прошение об отставке, но граф Ламсдорф их совету не последовал.
Граф Ламсдорф имел по этому предмету совершенно откровенный разговор со мною; он сказал мне: одно из двух - или наш Государь Самодержавный, или не Самодержавный. Я его считаю Самодержавным, а потому полагаю, что моя обязанность заключается в том, чтобы сказать Государю, что я о каждом предмете думаю, а затем, когда Государь решит - я должен безусловно подчиниться и стараться, чтобы решение Государя было выполнено.
С известной точки зрения нельзя отвергать логичности такого рассуждения, хотя для такого образа действий, нужно иметь крайне эластичное "я", чем, к сожалению, я не отличаюсь.
Почему Государь Император остановился на назначении вместо меня министром финансов Плеске, - я не знаю, но думаю, - вероятно, потому, что он был рекомендован Его Величеству, между прочим, Безобразовым и компанией, а Безобразов и компания полагали, что Плеске, как человек мягкий и не укрепившийся еще на своем посту, будет им очень сподручен; впрочем, кажется, в этом отношении они несколько ошиблись, потому что Плеске был человек весьма {222} принципиальный, весьма нравственно чистый, вследствие чего он не шел на различные компромиссы с Безобразовым и компанией.
В этом отношении Безобразов лучше бы сделал, если бы рекомендовал Государю Владимира Николаевича Коковцева, который, вследствие своей натуры, легче плавает по различным течениям, нежели мог плавать Плеске; хотя, с другой стороны, Коковцев все таки является лицом гораздо более характерным, нежели Плеске.
Во время этого назначения Коковцев был в Париже и, как я потом узнал, был очень огорчен этим назначением, так как он считал, что имеет гораздо больше права на место министра финансов, нежели Плеске, что несомненно верно.
Я обязан по долгу совести сказать, что пока министры в отношении политики, которой необходимо держаться в Корее после захвата Квантунского полуострова, были в единогласии, - Его Императорское Величество, несмотря на влияние и графа Воронцова-Дашкова и Великого Князя Александра Михайловича, и Безобразова, - который, по-видимому, особенно нравился Его Величеству, - все таки в конце-концов, склонялся к поддержанию мнения своих ответственных министров и лишь тогда начал склоняться ко мнению Безобразова и компании, а равно и генерал-адъютанта адмирала Алексеева, когда явился на сцену министр внутренних дел Плеве, который явно встал на сторону сказанной авантюры Безобразова.
Конечно, сделал это Плеве для того, чтобы избавиться от нежелательных для него министров финансов и иностранных дел. И так как министр внутренних дел по своему положению имеет различные средства для влияния на Его Величество, которых другие министры не имеют, то он и передвинул весы на сторону Безобразова.
Таким образом, долгом моей совести считаю отметить, что Его Величество, после некоторых колебаний по различным частным случаям, в конце концов, все таки становился на сторону своих ответственных министров и лишь тогда, когда появился на сцену злополучный во всех отношениях министр Плеве, который стал на сторону авантюристов, - во главе которых был Безобразов, - и поощрял это направление, Его Величество склонился на сторону мнения {223} статс-секретаря Безобразова и министра внутренних дел Вячеслава Константиновича Плеве.
За год до этого времени вопрос о том: какого направления держаться, держаться ли направления, представителем которого был я, или держаться направления Безобразова - был резко поднят.
Как мне впоследствии сделалось известным от дворцового коменданта, генерал-адъютанта Гессе, Его Величество колебался как ему поступить: избавиться ли ему от меня, - так как Государь знал, что я от своих мнений и убеждений не отступлю, а, следовательно, буду делать всякие препятствия тому направлению, которого держался Безобразов, - или же избавиться от Безобразова?
И, несмотря на то, что Безобразов был Государю весьма симпатичен, а я по многим соображениям уже сделался Государю не вполне приятным - Его Величество все таки решил держаться моей политики, так как эту политику поддерживает и министр иностранных дел, - и избавиться от Безобразова.
Вследствие этого Безобразов должен был тогда уехать в Женеву к своей жене.
И только через год, когда я уехал на Дальний Восток, а Государь был в Ялте, Великий Князь Александр Михайлович опять выудил из Женевы Безобразова и только тогда Безобразов вошел опять в силу и, будучи поддержан Плеве, довел дело до катастрофы.
Я это рассказываю в самых общих и не полных чертах. Потомство, которое, может быть, прочтет настоящую мою стенографическую запись, когда меня не будет в живых, найдет по этому предмету в моем архиве самые обстоятельные, фактические, подробные и вполне разработанные данные.
Во время моего министерства финансов наш бюджет окончательно укрепился и не только в течение всего времени моего управления не было дефицита, но напротив того, всегда был значительный излишек доходов над расходами, что дало мне возможность всегда держать свободную наличность государственного казначейства в значительных размерах, доходивших до нескольких сот миллионов рублей.
15 апреля 1905 года зачислен в списки судов Балтийского флота, в 1904 году заложен на судоверфи завода "Ланге и сын" в Риге, спущен на воду 5 января 1906 года, вступил в строй летом 1906 года. В кампании с 1905 по 1908 гг. входил в состав Практического отряда обороны побережья Балтийского моря. До 10 октября 1907 года классифицировался как минный крейсер. С 1909 года в составе 1-ой минной дивизии. Прошел капитальный ремонт корпуса в 1911-1912 гг. на заводе акционерного общества "Крейтон и Ко" с заменой водогрейных трубок в котлах и громоздких вентиляционных дефлекторов котельных отделений на "грибовидные". Кроме того, грот-мачту перенесли к кормовому мостику. В 1917 году прошел ремонт корпуса, главных и вспомогательных механизмов с перевооружением на заводе акционерного общества "Крейтон и Ко". В период первой мировой войны входил в состав 6-го дивизиона минной дивизии. Участвовал в набеговых операциях на коммуникации и дозоры противника, обороне Курляндского побережья и Рижского залива, минных постановках в юго-восточной и центральной частях Балтийского моря. Эскортировал и осуществлял противолодочную оборону главных сил флота. С 8 по 21 августа 1915 года участвовал в Ирбенской и с 12 по 19 октября 1917 года в Моонзундской операциях. Прошел капитальный ремонт корпуса и главных механизмов в 1916 году с заменой трубок в котлах и перевооружением на заводе акционерного общества "Крейтон и Ко". Принимал участие в февральской революции. 7 ноября 1917 года вошел в состав Красного Балтийского флота. В апреле 1918 года совершил переход из Гельсингфорса (Хельсинки) в Кронштадт, после чего находился в порту на долговременном хранении. 21 апреля 1921 года вошел в состав Морских сил Балтийского моря, а в 1924 году сдан Комгосфондов для разборки на металл и 21 ноября 1925 года исключен из состава РККФ.
"Стерегущий"
15 апреля 1905 года зачислен в списки судов Балтийского флота, 20 августа 1904 года заложен на судоверфи завода "Ланге и сын" в Риге, спущен на воду 4 июля 1905 года, вступил в строй летом 1906 года. В кампании с 1905 по 1908 гг. входил в состав Практического отряда обороны побережья Балтийского моря. До 10 октября 1907 года классифицировался как минный крейсер. С 1909 года - в составе 1-ой минной дивизии. Прошел капитальный ремонт корпуса в 1909-1910 гг. на заводе акционерного общества "Крейтон и Ко" с заменой водогрейных трубок в котлах и громоздких вентиляционных дефлекторов котельных отделений на "грибовидные". Кроме того, грот-мачту перенесли к кормовому мостику. В 1917 году прошел ремонт корпуса, главных и вспомогательных механизмов с перевооружением на заводе акционерного общества "Крейтон и Ко". В период первой мировой войны входил в состав 6-го дивизиона минной дивизии. Участвовал в набеговых операциях на коммуникации и дозоры противника, обороне Курляндского побережья и Рижского залива, минных постановках в юго-восточной и центральной частях Балтийского моря. Эскортировал и осуществлял противолодочную оборону главных сил флота. С 8 по 21 августа 1915 года участвовал в Ирбенской и с 12 по 19 октября 1917 года в Моонзундской операциях. Прошел капитальный ремонт корпуса и главных механизмов в 1916 году с заменой трубок в котлах и перевооружением на заводе акционерного общества "Крейтон и Ко". Принимал участие в февральской революции. 7 ноября 1917 года вошел в состав Красного Балтийского флота. В апреле 1918 года совершил переход из Гельсингфорса (Хельсинки) в Кронштадт, после чего находился в порту на долговременном хранении. 21 апреля 1921 года вошел в состав Морских сил Балтийского моря, а в 1924 году сдан Комгосфондов для разборки на металл и 21 ноября 1925 года исключен из состава РККФ.
"Казанец"
24 сентября 1904 года зачислен в списки судов Балтийского флота, в 1904 году заложен на судоверфи завода "Ланге и сын" в Риге, спущен на воду 11 мая 1905 года, вступил в строй в 1906 году. В кампании с 1905 по 1908 гг. входил в состав Практического отряда обороны побережья Балтийского моря. До 10 октября 1907 года классифицировался как минный крейсер. С 1909 года - в составе 1-ой минной дивизии. Прошел капитальный ремонт корпуса в 1911-1912 гг. на заводе акционерного общества "Крейтон и Ко" с заменой водогрейных трубок в котлах и громоздких вентиляционных дефлекторов котельных отделений на "грибовидные". Кроме того, грот-мачту перенесли к кормовому мостику. В 1917 году прошел ремонт корпуса, главных и вспомогательных механизмов с перевооружением на заводе акционерного общества "Крейтон и Ко". В период первой мировой войны входил в состав 6-го дивизиона минной дивизии. Участвовал в набеговых операциях на коммуникации и дозоры противника, обороне Курляндского побережья и Рижского залива, минных постановках в юго-восточной и центральной частях Балтийского моря. Эскортировал и осуществлял противолодочную оборону главных сил флота. С 8 по 21 августа 1915 года участвовал в Ирбенской операции. 28 октября 1916 года при конвоировании вместе с эсминцем "Украйна" из Моонзундского пролива в Ревель (Таллин) транспорта "Хабаровск" в районе острова Вормси был торпедирован и потоплен германской подводной лодкой. Торпеда попала в середину правого борта, корабль переломился и затонул.)
{214}
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
УСИЛЕНИЕ ВЛИЯНИЯ БЕЗОБРАЗОВА.
МОЯ ОТСТАВКА
В 1903 г., после открытия мощей Серафима Саровского, Его Величество вернулся в Петергоф 20 июля, а 30 июля последовало неожиданно для всех министров утверждение наместничества на Дальнем Востоке и назначение на пост наместника Алексеева.
В течение 1902-1903 гг. шла интрига Безобразова и компании, и когда к этой интриге пристал Плеве, как министр внутренних дел, то Его Величество склонился на сторону этих господ, вопреки мнений, как министра иностранных дел, моего, так отчасти и военного министра генерала Куропаткина.
По мере приобретения Безобразовым и компанией все большого и большого влияния - было несколько совещаний; во всех этих совещаниях я всегда являлся самым несговорчивым из членов; всегда в самых резких и решительных выражениях я указывал, что вся эта авантюра приведет Россию и Государя к несчастью.
Его Величеству было благоугодно стараться склонить меня, если не к противоположному, то по крайней мере, к тому, чтобы мои возражения не были столь решительны, а часто и резки, - в последнем - я признаю себя виновным, ибо нахожу, что в присутствии Государя его верноподданные должны уметь себя сдерживать. Но это ласковое внимание Его Величества не могло поколебать меня в моих убеждениях и я продолжал настаивать на своем мнении.
Еще ранее, перед 6-м маем 1903 года, когда я увидел, что Его Величество все более и более склоняется к опасному мнению {215} Безобразова и компании, и так как в то время на Государя имел некоторое влияние князь Мещерский, то я как то раз специально поехал к князю Мещерскому для того, чтобы понудить его написать Государю Императору об опасности принимаемого им курса.
Должен отдать справедливость князю Мещерскому: он всё мои доводы вполне понял и разделил; тогда же он написал Государю Императору, на что получил от Его Величества ответную записку, весьма характерную, по содержанию и обращению, показывающую на крайнюю интимность, которая в то время существовала между князем Мещерским и Его Величеством.
В этой записке Государь высказался против предупреждений князя Мещерского и в конце добавил: "6-го мая увидят, какого мнения по этому предмету я держусь".
Получив эту записку, я помню, князь Мещерский приехал ко мне и все недоумевал: что такое произойдет 6-го мая?
Я ему сказал, что решительно никакого понятия об этом не имею.
6-го мая Безобразов быль сделан статс-секретарем Его Величества, что являлось событием, при положении Безобразова, крайне исключительным и знаменательным.
А сотрудник Безобразова генерал Вогак, опять таки в совершенно исключительном порядке, быль сделан генералом свиты Его Величества.
Об учреждении наместничества на Дальнем Востоке и о назначении Алексеева - я, граф Ламсдорф и министры (за исключением, конечно, Плеве) узнали утром, читая газеты.
Для меня было ясно, из хода всех предыдущих отношений моих и Безобразова к Алексееву, что Алексеев, увидев, что сила на сторон Безобразова, в конце концов склонился перед ним и поступил к нему в услужение, вследствие чего он из начальника Квантунской области и был возведен в наместники.
Со дня утверждения наместничества, я уже считал дело Дальнего Востока проигранным и был уверен, что все это поведет к войне, а потому поставил на этом деле крест.
В начале августа Его Величество ездил на несколько дней в Псков на маневры. Перед отъездом на маневры, ко мне неожиданно {216} зашел Безобразов (в виду моих отношений с Безобразовым, - я за все время виделся с ним раза 2-4, не более). В последний раз он пришел ко мне, - не знаю, по своей ли инициативе, или по инициативе свыше - опять попробовать: не может ли он склонить меня на примирение с новым курсом политики.
Он сказал мне, что Государь Император такого то числа поедет на Путиловский завод, для того, чтобы осмотреть миноноски, которые там делают. Безобразов сказал, что советует мне приехать в такой то час к заводу для того, чтобы встретить Государя.
Нужно сказать, что Путиловский завод находился, в сущности говоря, под управлением Государственного банка; вследствие несостоятельности Путиловского завода Государственный банк должен был взять его в администрацию.
Одним из директоров завода был Альберт, который в последние годы, помимо министра финансов, по представлению той же партии Безобразова, был сделан коммерции советником. Этот Альберт, по происхождению из евреев, поступил также в услужение Безобразова и компании, что, однако, не помешало Альберту, когда он как то раз был у меня, издеваться над сумасбродством Безобразова и его компании. На мое замечание, каким же образом он находится в этой компании, - Альберт мне ответил: "Рыба идет туда, где вода глубже".
Безобразову я ответил, что считаю себя обязанным встречать Его Величество везде, где Его Величеству угодно, но поеду лишь тогда, когда получу официальное уведомление от подлежащих лиц, что Государю Императору угодно посетить Путиловский завод, а сам по себе, по собственной инициативе или по указке его, Безобразова, - не поеду.
Его Величество, как оказалось, в точности согласно с тем, как говорил Безобразов, действительно был на Путиловском заводе, где его, между прочим, встретил Управляющий Государственным банком Плеске.
Другой характерный пример того отношения Его Величества ко мне, которое создалось благодаря разнообразным причинам, в особенности, моей несговорчивости по вопросу о политике на Дальнем Востоке, произошел, приблизительно в то же время. Тогда начальником конвоя свиты Его Величества был генерал-майор Мейендорф, {217} очень милый, хороший человек, но в высшей степени пустой и бессодержательный.
Он женат на княжне Васильчиковой, женщине содержательной, в том смысле, что она понимает свои интересы и материальные расчеты.
В это время в Петербурге появился некий Завойко. Как я узнал впоследствии, Завойко этот, желая получить значительные ссуды из дворянского или крестьянского банка, которые ему не были выданы, подал особую записку по поводу этих банков, которая в результате сводилась к тому, что высшее управление этими банками следует передать из министерства финансов в министерство внутренних дел.
Записка эта была внушена ему и составлена Плеве; передана же она была Его Величеству через генерала Мейендорфа. Мейендорф сделал это для того, чтобы угодить Завойко, который предлагал барону Мейендорфу купить имение в Западном крае за очень дешевую цену, что, - по мнению Завойко, - должно было послужить к значительному обогащению Мейендорфа.
Нужно сказать, что ни барон Мейендорф, ни его супруга, урожденная Васильчикова, личного состояния не имели, а если и имели, то крайне ограниченное. Поэтому супруга Мейендорфа искала каких-нибудь афер для мужа, которые могли бы воссоздать их материальное благосостояние.
Для покупки имения, о котором я только что упоминал, кроме дворянских ссуд, была еще необходима выдача 250 тыс. рублей.
В июле месяце ко мне вдруг явился генерал свиты Его Величества барон Мейендорф и заявил, что он приехал ко мне от Государя Императора с повелением, чтобы ему была выдана ссуда из Государственного банка в 250 тыс. рублей.
Я сказал генералу Мейендорфу, что мне Высочайшее повеление могут передавать или статс-секретарь Его Величества или генерал-адъютант, и так как он ни то и ни другое, а кроме того дело, которое он мне передает, лично и непосредственно его, Мейендорфа, касается, то я, конечно, никакого Высочайшего распоряжения исполнить не могу, доколе не получу от Государя приказа.
Через несколько дней я получил от Его Императорского Величества записку о выдаче ссуды. Хотя выдача этой ссуды совершенно не соответствовала Уставу Государственного банка, тем не менее, в виду резолюции Его Величества, конечно, она была немедленно выдана, но инцидент этот, как мне впоследствии сделалось известно, {218} - послужил к тому, что Государю и Государынь Императрице сказали: что, вот, мол, министр финансов Витте дошел до того, что не желает слушаться Государя Императора.
В начале августа, в четверг перед 16-м числом, вечером, я получил от Государя Императора записку, в которой Его Величеству угодно было мне приказать: когда я приеду завтра, в пятницу, к Государю с всеподданнейшим докладом в Петергоф, то чтобы привез с собою и управляющего Государственным банком Плеске.
Я, признаться, недоумевал: почему именно Государю Императору угодно, чтобы я привез ему Плеске. Но, с другой стороны, у меня было убеждение, что при данном положении вещей я остаться министром финансов не могу, так как в противном случае приму на себя ответственность за все те последствия, которые произойдут в случае японской войны. Я отлично понимал, что если другие министры могли иметь оправдание, что, мол, так Государю Императору было благоугодно, то я этого оправдания в общественном мнении не получу, ибо Россия уже достаточно хорошо знала и мой характер, и мою решительность, и мою твердость, и никто не поверил бы, что я, с своей стороны, сделал все, чтобы не было войны и что, только склонившись перед необходимостью, остался на своем посту. Но тем не менее, мне казалось, что если Его Величеству и угодно будет кого-нибудь назначить, то это будет сделано обыкновенным порядком; что Его Величеству благоугодно будет меня вызвать и об этом мне сказать. И я вполне понимал это желание Государя Императора, ибо, очевидно, если Государь решил вести политику совершенно обратную моим убеждениям, то я, оставаясь на посту влиятельного министра, - министра, который имел такое большое значение в делах Дальнего Востока, - буду всегда служить препятствием к введению нового курса, и какое бы ни было решение, то или другое - но самое худшее из них - это двойственность.
Итак, я все таки не мог понять: для чего Его Величеству угодно было, чтобы я привез к нему Плеске? Мне представлялось, что, если Его Величеству угодно будет назначить вместо меня другого министра - то почему Государь остановился именно на Плеске, которого он совершенно не знал и видел его, вне официальных приемов, только на Путиловском заводе. {219} Я дал знать Плеске, чтобы он утром приехал ко мне на Елагин остров, а оттуда мы отправились на пароходе пограничной стражи, который обыкновенно меня возил в Петергоф.
Плеске спрашивал меня дорогою: для чего он вызван? Я не мог ответить ему определенно, а только высказывал догадки, что, может быть, Государю Императору угодно его назначить на какой-нибудь пост.
Затем, приехав в Петергоф, я вместе с Плеске в карете поехали к Его Величеству. Плеске остался в приемной комнате, а я пошел к Государю в кабинет.
Государь очень милостиво меня встретил. Как всегда, доклад мой продолжался около часа. Во время доклада я сообщал Его Величеству мои различные предположения относительно будущего и просил разрешения Государя, когда он уедет за границу, поехать по обыкновению по России, во все те губернии, где я еще не был и где была открыта питейная монополия.
Его Величество это одобрил, сказав, что я хорошо делаю, что сам лично осматриваю учреждение этого весьма важного дела.
Когда я уже встал, чтобы проститься с Его Величеством, Государь Император, видимо несколько стесненный, сконфуженный, обратился ко мне с вопросом: привез ли я Плеске? Я сказал, что привез. Тогда Государь спросил меня: "Какого вы мнения о Плеске?" Я ответил, что самого прекрасного.
И действительно, я почитал и почитаю Плеске, как человека в высокой степени порядочного, прекрасного, имевшего значительную практику и сведения в некоторых отраслях финансового управления. Он все время был одним из моих ближайших сотрудников. После такой, сделанной мною, рекомендации Плеске, Государь Император сказал мне:
- Сергей Юльевич, я вас прошу принять пост председателя Комитета министров, а на пост министра финансов я хочу назначить Плеске.
Меня это неожиданное решение, - неожиданное, главным образом, по своей форме, - весьма удивило. Его Величество, заметив, вероятно, что я выразил на своем лице удивление, сказал мне: - Что, Сергей Юльевич, разве вы недовольны этим назначением. Ведь место председателя комитета министров это есть самое высшее место, которое только существует в Империи. {220} На это я сказал Государю, что если это назначение не выражает собою признака неблаговоления ко мне Его Величества, то я, конечно, буду очень рад этому назначению, но я не думаю, чтобы на этом месте я мог быть полезным, сколько я мог бы быть полезным на месте более деятельном.
Затем, простившись с Его Величеством, я ушел из кабинета и согласно повелению Государя сказал Плеске, чтобы он пошел к Императору.
Вероятно, Императрица Мария Феодоровна знала о том, что должно было произойти, а потому пригласила меня к себе завтракать.
Из дворца Государя Императора я поехал к Императрице. Императрица была ко мне в высокой степени милостива и любезна.
Мой уход с должности министра финансов с высшим назначением на бездеятельное положение председателя комитета министров, как я говорил, объясняется почти исключительно моим несогласием с той политикой относительно Дальнего Востока, которая привела нас к Японской войне.
Естественно, рождается вопрос: почему же остался на своем посту граф Ламсдорф, который с тех пор, как он, после смерти графа Муравьева, был назначен министром иностранных дел, все время поддерживал одинаковые со мной взгляды.
Произошло это, с одной стороны, от разности характеров - моего и графа Ламсдорфа, - а с другой стороны, от разности внешних приемов действий.
По этому предмету, один из деятелей того времени, стоявший близко ко двору, представил положение дела в форме следующего рассказа.
Он говорил: - Представьте себе отца семейства, который имеет сына и дочь, и представьте себе, что этот отец семейства делает нечто такое, что, по мнению его детей, гибельно для самого отца семейства. Положим, например, что этот отец семейства, уже в пожилых летах, хочет развестись со своей женой и жениться на молодой девушке; дети уговаривают его этого не делать, но способы отговоров сына и дочери совершенно различны.
Сын приходит к отцу и говорит: "Отец, не делай этого; ведь если ты это сделаешь, ты повредишь себе, повредишь всем твоим родичам и потеряешь престиж". И говорит это в такой {221} резкой форме, что, наконец, отец выходит из себя и, после многих предостережений сыну, чтобы он перестал говорить с ним на эту щекотливую тему, говорить ему: "Уходи вон", - и удаляет сына из дома.
А затем приходить тихая и скромная дочка и говорить тоже самое, но в другом тоне: "Милый папа, я тебе советую этого не делать. Ты знаешь, как я тебя люблю. Ты себе повредишь и потому, ради того, что я тебя так люблю и боюсь, что ты навредишь себе - я умоляю тебя, пожалуйста, не делай этого".
В таком случае отец семейства треплет свою дочку по щечке и говорит: "Ах ты милая, моя душечка, иди погуляй немножко, а вечером я поеду с тобой в театр".
Вот аналогичный отношения были у Его Величества ко мне и графу Ламсдорфу. Точно также и способ разговора моего и графа Ламсдорфа уподобляется разговору неугомонного сына и скромной дочки.
Когда я ушел с поста министра финансов, то товарищ графа Ламсдорфа, князь Валериан Сергеевич Оболенский, и другие его сослуживцы очень ему советовали подать прошение об отставке, но граф Ламсдорф их совету не последовал.
Граф Ламсдорф имел по этому предмету совершенно откровенный разговор со мною; он сказал мне: одно из двух - или наш Государь Самодержавный, или не Самодержавный. Я его считаю Самодержавным, а потому полагаю, что моя обязанность заключается в том, чтобы сказать Государю, что я о каждом предмете думаю, а затем, когда Государь решит - я должен безусловно подчиниться и стараться, чтобы решение Государя было выполнено.
С известной точки зрения нельзя отвергать логичности такого рассуждения, хотя для такого образа действий, нужно иметь крайне эластичное "я", чем, к сожалению, я не отличаюсь.
Почему Государь Император остановился на назначении вместо меня министром финансов Плеске, - я не знаю, но думаю, - вероятно, потому, что он был рекомендован Его Величеству, между прочим, Безобразовым и компанией, а Безобразов и компания полагали, что Плеске, как человек мягкий и не укрепившийся еще на своем посту, будет им очень сподручен; впрочем, кажется, в этом отношении они несколько ошиблись, потому что Плеске был человек весьма {222} принципиальный, весьма нравственно чистый, вследствие чего он не шел на различные компромиссы с Безобразовым и компанией.
В этом отношении Безобразов лучше бы сделал, если бы рекомендовал Государю Владимира Николаевича Коковцева, который, вследствие своей натуры, легче плавает по различным течениям, нежели мог плавать Плеске; хотя, с другой стороны, Коковцев все таки является лицом гораздо более характерным, нежели Плеске.
Во время этого назначения Коковцев был в Париже и, как я потом узнал, был очень огорчен этим назначением, так как он считал, что имеет гораздо больше права на место министра финансов, нежели Плеске, что несомненно верно.
Я обязан по долгу совести сказать, что пока министры в отношении политики, которой необходимо держаться в Корее после захвата Квантунского полуострова, были в единогласии, - Его Императорское Величество, несмотря на влияние и графа Воронцова-Дашкова и Великого Князя Александра Михайловича, и Безобразова, - который, по-видимому, особенно нравился Его Величеству, - все таки в конце-концов, склонялся к поддержанию мнения своих ответственных министров и лишь тогда начал склоняться ко мнению Безобразова и компании, а равно и генерал-адъютанта адмирала Алексеева, когда явился на сцену министр внутренних дел Плеве, который явно встал на сторону сказанной авантюры Безобразова.
Конечно, сделал это Плеве для того, чтобы избавиться от нежелательных для него министров финансов и иностранных дел. И так как министр внутренних дел по своему положению имеет различные средства для влияния на Его Величество, которых другие министры не имеют, то он и передвинул весы на сторону Безобразова.
Таким образом, долгом моей совести считаю отметить, что Его Величество, после некоторых колебаний по различным частным случаям, в конце концов, все таки становился на сторону своих ответственных министров и лишь тогда, когда появился на сцену злополучный во всех отношениях министр Плеве, который стал на сторону авантюристов, - во главе которых был Безобразов, - и поощрял это направление, Его Величество склонился на сторону мнения {223} статс-секретаря Безобразова и министра внутренних дел Вячеслава Константиновича Плеве.
За год до этого времени вопрос о том: какого направления держаться, держаться ли направления, представителем которого был я, или держаться направления Безобразова - был резко поднят.
Как мне впоследствии сделалось известным от дворцового коменданта, генерал-адъютанта Гессе, Его Величество колебался как ему поступить: избавиться ли ему от меня, - так как Государь знал, что я от своих мнений и убеждений не отступлю, а, следовательно, буду делать всякие препятствия тому направлению, которого держался Безобразов, - или же избавиться от Безобразова?
И, несмотря на то, что Безобразов был Государю весьма симпатичен, а я по многим соображениям уже сделался Государю не вполне приятным - Его Величество все таки решил держаться моей политики, так как эту политику поддерживает и министр иностранных дел, - и избавиться от Безобразова.
Вследствие этого Безобразов должен был тогда уехать в Женеву к своей жене.
И только через год, когда я уехал на Дальний Восток, а Государь был в Ялте, Великий Князь Александр Михайлович опять выудил из Женевы Безобразова и только тогда Безобразов вошел опять в силу и, будучи поддержан Плеве, довел дело до катастрофы.
Я это рассказываю в самых общих и не полных чертах. Потомство, которое, может быть, прочтет настоящую мою стенографическую запись, когда меня не будет в живых, найдет по этому предмету в моем архиве самые обстоятельные, фактические, подробные и вполне разработанные данные.
Во время моего министерства финансов наш бюджет окончательно укрепился и не только в течение всего времени моего управления не было дефицита, но напротив того, всегда был значительный излишек доходов над расходами, что дало мне возможность всегда держать свободную наличность государственного казначейства в значительных размерах, доходивших до нескольких сот миллионов рублей.