Страница:
3
Письмо это обрадовало Ирода. Он сообщил Малиху о победе, одержанной Кассием над своими политическими противниками и его намерении отметить свою победу в Тире.– Не собираешься ли и ты отправиться в Тир, куда наверняка съедутся сотни самых уважаемых людей со всей Азии поздравить Кассия? – поинтересовался Ирод. – Заодно повидаешься со своим сыном.
– Предложение заманчивое, – сказал на это Малих. – Тем более, что я давно не видел своего мальчика и даже не знаю, жив ли он. Пожалуй, я поеду в Тир, но не один, а с Гирканом. – Улыбнувшись Ироду, прибавил: – Надеюсь, Кассий не станет возражать против присутствия на торжествах в честь его победы над своими соотечественниками первосвященника Иудеи?
– Я тоже на это надеюсь, – ответил Ирод, делая вид, что не заметил иронии Малиха.
Оставив в Иерусалиме Коринфа с частью своих телохранителей и приказав ему глаз не спускать с Малиха и сообщать ему о всех его передвижениях, Ирод со своим отрядом покинул столицу и направился в Тир на встречу с прибывшими туда римскими военачальниками, которым Кассий приказал оказать содействие наместнику Сирии в казни Малиха. Вскоре Коринф сообщил Ироду, что Малих, сопровождаемый Гирканом и небольшим вооруженным отрядом, также отправился в Тир, но не по суше, а морем. Предупрежденные Иродом римские военачальники выставили вдоль всего тирского побережья дозорные отряды. Едва Малих, пересев с корабля в лодку, причалил к берегу, на него тут же набросились римляне и закололи его и его немногочисленную свиту. Причаливший вслед за Малихом к берегу Гиркан, увидев в свете факелов результаты скоротечной кровавой бойни, вскричал, обращаясь к находящемуся здесь же Ироду:
– Кто посмел убить командующего армией Иудеи?
Вместо Ирода первосвященнику ответил командир тирского гарнизона, руководивший операцией по уничтожению Малиха:
– Приказ Кассия.
Гиркан чуть было ни лишился сознания, беспомощно обвиснув на руках Ирода. Придя немного в себя, поднял на Ирода глаза и едва слышно произнес:
– В таком случае Кассий спас меня и мое отечество, ибо он устранил человека, представлявшего смертельную угрозу для нас обоих.
4
Ирод ненадолго задержался в Тире. Ему необходимо было решить судьбу маленького сына Малиха, оставшегося сиротой. Заодно ему надо было решить судьбу и плененного старейшины самарийской синагоги. Увидев труп Малиха, Авизер окончательно впал в панику, предположив, что следующей жертвой Ирода станет он. Ирод приказал Авизеру вернуться в Самарию и дал ему на дорогу денег. Авизер отказался как от предложения Ирода, так и от его денег. Он был уверен, что Ирод затеял с ним игру с трагичными для него последствиями: как только он окажется в Самарии, с ним тут же расправятся наемные убийцы, а в качестве платы за свое черное дело воспользуются значительной суммой, которую он же, Авизер, им и доставит в целости и сохранности. Тогда Ирод вверил попечению Авизера сына Малиха, поручил ему отправиться в Иерусалим, а оттуда с вдовой Малиха перебраться в Александрию, где определить ребенка в тамошнюю греческую школу и позаботиться о том, чтобы сын Малиха получил достойное образование. Лишь после этого Авизер успокоился, а Ирод отправился в Дамаск. Там его свалила внезапная болезнь, ставшая следствием безмерной усталости от событий, происшедших за последние три месяца.Ночами Ирода мучили кошмары. К нему являлся окровавленный Малих и спрашивал одно и то же: «Сколько тебе заплатили римляне, чтобы ты бросил к их ногам на растерзание Иудею?» Ирод шарил вокруг себя руками, комкал простыни, стараясь вырвать их из-под себя, чтобы показать Малиху: он не получил с римлян ни обола и все, что он ни делает, он делает не для погибели, а ради процветания Иудеи. «Не ты ли говорил моему отцу, которого подло убил, что когда грызутся львы, овцам не пристало быть им судьями?» – спрашивал он, а Малих лишь щерил рот и говорил в ответ: «И ты, и твой отец, и твой братец Фасаил мечтаете только об одном: как бы поскорей погубить Иудею. За что вы, идумеяне, так ненавидите нас, евреев?» Лишь к утру к Ироду являлась Мариамна, садилась на край постели, клала ему на пылающий лоб узкую невесомую ладошку и долго сидела так, глядя на него своими огромными синими глазами. От ее прохладной ладошки, от того, что она не произносила ни слова, Ироду становилось легче и он проваливался в пустоту, в которой не было ни Малиха, ни кого другого из тех, кого он знал, а была одна только Мариамна, от которой исходил мягкий синий свет.
На десятый день болезни Ироду доставили письмо из Иерусалима. Из этого письма, наспех написанного Фасаилом, Ирод узнал, что сразу же после убийства Малиха гарнизон столицы, командование над которым принял на себя брат Малиха Феликс, взбунтовался. Следом за столицей взбунтовалась вся Иудея, обвинившая Ирода в узурпации власти на всем Ближнем Востоке. Очагами восстания на местах стали синагоги, которые превратились в опорные пункты бунтовщиков. Феликс прямо заявил, что основной целью поднятого им восстания является осуществление принципа талион[101], в соответствии с которым должны быть казнены Ирод и его старший брат Фасаил. В короткое время в руках бунтовщиков оказались практически все крепости Иудеи, включая самую сильную из них – высокогорную крепость Масаду, построенную еще младшим сыном Маттафии Ионафом, когда они всей семьей вынуждены были бежать в Идумею. Далее Фасаил сообщал, что ему и его стражникам удалось подавить бунт в Иерусалиме, так что за судьбу своей невесты Мариамны, возвратившегося из Тира Гиркана и членов их семьи Ирод может не тревожиться. Но вот что касается остальной Иудеи и прилегающих к ней областей, то тут он бессилен что-либо сделать и уповает лишь на волю Предвечного, Которому неустанно молится.
Еще не оправившийся от болезни Ирод отправился к командиру дамасского гарнизона центуриону Фабию и, как наместник Сирии, потребовал переподчинить этот гарнизон ему, Ироду, для похода в Иудею. Соединенными силами он перешел границу и прошелся с севера на юг по всей Иудее огнем и мечом. Феликс, осажденные в Масаде, запросил пощады. Ирод обещал сохранить ему и его воинам жизнь, если те сложат оружие. Феликс принял условия Ирода и приказал своим воинам сдаться. Ирод лично проверил, чтобы никто из осажденных не покинул крепость вооруженным. После этого он встретился с Феликсом и сказал ему:
– Я не держу на тебя зла, я должен был отомстить лишь твоему брату Малиху за смерть моего отца. Но ты должен знать, что отныне нам с тобой не место на одной земле. Отправляйся в Египет.
– Что я там забыл? – мрачно спросил Феликс.
– Там твои племянник и невестка. Живи с ними в мире и покое, ваше содержание я беру на себя. Но если ты ослушаешься моего приказа и снова появишься в Иудее, то знай: ты будешь убит. Народу Иудеи приходится слишком дорогой ценой расплачиваться за твои и твоего брата безумства. Ты всё понял?
– Всё, – едва слышно произнес Феликс. На том они расстались. Больше их пути ни разу не пересеклись.
5
Возвратившись в Иерусалим, Ирод решил больше не тянуть с уговором, достигнутым несколькими месяцами ранее с Гирканом, и сыграть свадьбу с Мариамной, которая за время их последней встречи стал еще краше.Во дворце первосвященника собралось так много народу, что пиршественные столы пришлось накрыть во дворе, памятного Ироду тем, что именно здесь Гиркан устроил судилище над ним буквально на следующий день после его женитьбы на Дорис. Сейчас Дорис, оплывшая и вконец обленившаяся, сидела в стороне от всех с трехлетним Антипатром на коленях и брезгливо наблюдала за тем, как шла подготовка к свадьбе ее мужа. Вопреки обычаю, здесь же находилась и Мариамна, не пожелавшая сидеть в окружении подруг в глубине дворца, ожидая, когда Ирод, сопровождаемый брачными друзьями, придет за ней. Юная красавица не сводила с Ирода влюбленного взгляда и, казалось, из огромных глаз ее струился мягкий синий свет, запомнившийся Ироду во время кошмаров болезни, свалившей его в Дамаске.
Шошбенимами на этот раз стали сразу двое: со стороны невесты ее дед Гиркан, со стороны жениха его брат Фасаил. Им, в соответствии с законом, надлежало после брачной ночи молодоженов вывесить на обозрение гостям простыню молодоженов, тем самым предъявив им признаки девственности невесты[102]. Свадьба еще гудела и веселилась, когда молодые уединились.
Как ни был многоопытен в отношениях с женщинами Ирод, пустившийся во все тяжкие после охлаждения к Дорис, но то, что испытал он в первую брачную ночь, одновременно подняло его на самый пик блаженства и повергло в глубокий шок. Ирод спрашивал себя, откуда взялась в молодой женщине, еще почти девочке, эта необузданная страсть, которая доставила ему неописуемое наслаждение? Казалось, с утратой девственности, сдерживавшей ее природное естество, она утратила и какой бы то ни было контроль над собой. Чувства, вырвавшиеся из ее хрупкого тела, еще не вполне оформившегося в зрелую женскую плоть, были так велики, что, подобно разбушевавшейся реке, вырвались из берегов и накрыли Ирода с головой. Такое уже было с ним однажды, когда он, девятилетний мальчишка, отправился с друзьями купаться на речку. Желая доказать всем, в том числе себе, что ему нипочем и самое глубокое место, куда не каждый решался заплыть, он забрался на кручу и прыгнул в воду, не подумав о том, а как он из нее выберется. Ироду навсегда запомнилось пугающе манящее чувство, которое он испытал, прежде чем взрослые, к счастью для него оказавшиеся поблизости, вытащили его на берег. Мутная пелена в глазах, резь в горле и груди и, как это ни странно, пьянящее чувство постижения нового, до той поры ему совершенно неведомого, и полное отсутствие страха.
Нечто подобное испытал он и в первую ночь, проведенную с Мариамной. Ему было странно и удивительно ощущать, как она, не удовлетворившись наслаждением, доставленном мужу, то превращалась в полноводную реку, с головой накрывавшей Ирода, а то сокращалась до размеров змеи, обвивавшей его тело тугими кольцами. Лишь с первыми лучами солнца она, вконец вымотанная и удовлетворенная, уснула на его груди, и Ирод, бесконечно благодарный ей, неподвижно лежал на спине, боясь неосторожным движением разбудить ее. Он и сам чувствовал себя безмерно усталым. Временами Ирод впадал в забытье, и тогда перед ним возникал почему-то Малих, который щерил рот, бесстыдно разглядывая голых молодоженов, а у Ирода не было сил натянуть на себя и на Мариамну одеяло. Потом ему вдруг начинало казаться, что Мариамна не дышит, и тогда он замирал и напряженно вслушивался, донесется ли до него хотя бы слабый звук из ее груди. Сон, наконец, сморил и Ирода, и первое, что ему привиделось, был все тот же Малих. На этот раз он не щерился, а осторожно, косясь на Ирода, пробрался к ним в постель и прижался к спине Мариамны. Мариамна, не раскрывая глаз и счастливо улыбаясь, повернулась к Малиху лицом, обвила его руками и ногами и стала проделывать с ним все то, что проделывала часом ранее с Иродом. Ирод мгновенно проснулся, сел на постели и пристально посмотрел на Мариамну, будто желая понять, привиделось ли ему, что Мариамна отдается Малиху, или это случилось на самом деле. Мариамна, почувствовав на себе взгляд Ирода, сладко потянулась, раскрыла свои огромные синие глаза и сказала:
– Я люблю тебя.
Ирод ответил или подумал, что ответил:
– Если ты когда-нибудь изменишь мне, я убью тебя.
Сказав так, он откинулся на спину и снова уснул, на этот раз не тревожимый никакими видениями.
6
Безумство продолжалось ровно неделею, и всю эту неделю Ирод неотлучно находился подле Мариамны, ревнуя ее ко всем, с кем она заговаривала. Мариамне нравилась ревность мужа, и, шушукаясь с кем-нибудь, она кокетливо поглядывала на Ирода, как бы подзадоривая его: «Ну, поревнуй меня еще чуть-чуть, посмотри, как я хороша собой, как сильно все меня любят и я люблю всех». Ревность Ирода достигла апогея к утру седьмого дня, когда Мариамна, в очередной раз превращаясь то в разбушевавшуюся реку, рвущуюся из тесных берегов, а то в змею, обвивающую его тугими кольцами ног и рук. Ирод мог поклясться, что в это утро, когда измотанная собственной страстью Мариамна безмятежно уснула у него на груди, к ним в спальню снова, как в первую брачную ночь, неслышной тенью проскальзнул Малих, лег рядом с Мариамной, и Мариамна, не раскрывая глаз, проделала с ним все то же самое, что проделала до этого с Иродом.С наступлением дня Ироду доложили, что в Тире объявился сын покойного Аристовула Антигон и собирает вокруг себя войско. Воспользовавшись войной римлян против римлян и недавней смутой, поразившей Иудею, он бежал из Рима, куда его вместе с братом Александром доставил Помпей, и теперь намерен расправиться со своим дядей Гирканом и сыновьями Антипатра как главными виновниками гибели его отца, и провозгласить себя царем. Антигона поддержали сын бывшего тестя Симона Птолемей, тоже Птолемей, на дочери которого он скоропалительно женился в обмен на обещание поддержать его деньгами, а также тиран[103] Тира Марион и командир дамасского гарнизона центурион Фабий. Последний не мог простить Ироду того, что тот воспользовался его солдатами для усмирения Иудеи, не отблагодарив его за это никаким подарком, а Антигон сразу ссудил его пятьюдесятью талантами.
Ирода эта новость скорее обрадовала, чем огорчила. Приезд Антигона дал ему повод покинуть Иерусалим и на время отвлечься от терзавшей его ревности. По дороге в Галилею Ирод узнал дополнительно, что на подведомственную ему территорию вторглись объединенные силы Мариона и Антигона и захватили три крепости. Ирод с ходу атаковал противника, без особых потерь выбил его из крепостей и рассек отступающее войско на части: тирян, добровольно сдавшихся в плен, он одарил деньгами и отпустил домой, а Антигона преследовал вплоть до Дамаска, у стен которого, не желая ввязываться в войну с Фабием, остановился и, дав своим солдатам возможность отдохнуть, вернулся в Иерусалим. Здесь Гиркан устроил ему торжественную встречу и собственноручно надел ему на голову лавровый венок победителя.
В Иерусалиме Ирода ожидала еще одна новость: Антоний и молодой Октавий, оставив в Риме Лепида, возглавили сохранившие им верность легионы, размещенные в Македонии и большей части Греции, и двинулись против Кассия и Брута. Под Филиппами[104] они дали убийцам Цезаря решительное сражение, в ходе которого их армия была полностью уничтожена. Кассий, не желая стать пленником триумвиров, приказал своему рабу убить себя, а Брут, так и не расставшийся с бородой, покончил жизнь самоубийством, бросившись на собственный меч. Такой финал войны показался Октавию слишком незначительным, чтобы отпраздновать победу, и приказал отрубить головы мертвым Кассию и Бруту, доставить их в Рим и бросить к ногам статуи Цезаря. Антоний не одобрил такого поступка Октавия. Тогда его товарищ по триумвирату пошел еще дальше: стал вымещать свою ярость на знатных пленниках. Когда кто-то из пленных попросил не лишать его тело после казни погребения, Октавий ответил: «Твоим погребением займутся коршуны». Схваченным в бою отцу и сыну он приказал решить вопрос на мечах, кто из них раньше должен умереть. Отец поддался сыну и умер; тогда Октавий приказал сыну покончить жизнь самоубийством. Оратор Марк Фавоний, проходя в цепях мимо полководцев, приветствовал Антония как победителя, а в сторону Октавия плюнул, за что тут же был пронзен копьем.
Одержав победу над армией Кассия, Октавий и Антоний разделили между собой дальнейшие полномочия: первый взялся отвести ветеранов в Италию и расселить их там на муниципальных землях; второй обязался восстановить порядок на Востоке. Антоний триумфально прошел через всю Грецию и вступил в Малую Азия. Снискав славу неустрашимого героя и талантливого полководца, он окружил себя сотнями музыкантов, танцовщиц и шутов, устраивая всюду, куда ни ступала его нога, шумные попойки, переходящие в самые необузданные оргии. Не скупился он и на подарки. Повару, который порадовал его необыкновенно вкусным ужином, он подарил целый дом, изгнав оттуда хозяев, симпатизировавших Кассию. Все еще находясь в Малой Азии, он стал помышлять о подчинении своей власти Египта, благо повод к войне с этим богатым краем у него нашелся: один из полководцев Клеопатры, хотя сама Клеопатра всегда была на стороне противников убийц Цезаря, выступил на стороне Кассия и Брута. Клеопатре стало известно о планах Антония, и она поспешила упредить его, выехав навстречу ему на вызолоченной галере с пурпурными парусами. Сойдя на берег в окружении слуг и служанок, изображавших нимф и купидонов, она велела раскинуть шатер необыкновенной роскоши, куда пригласила великого победителя.
Ироду также следовало озаботиться вниманием к себе со стороны Антония. Он понимал, что, приняв предложение Кассия стать наместником Сирии и не без его поддержки расправившись со своим врагом Малихом, он тем самым оказался в стане врагов официального Рима. Ситуация сложилась щепетильная, а Антоний был не из тех, кого можно было задобрить подарками. Тогда он, посоветовавшись с Фасаилом и Гирканом, нашел единственно верный в его положении выход: написал Антонию от имени Гиркана поздравление с победой, присовокупив к приветственным словам жалобу на союзника Кассия Мариона и жителей Тира, которые вероломно захватили принадлежащие Иудее земли. И уже вскользь, как бы между прочим, сделал маленькую приписку, на которой, к слову уж сказать, настоял Гиркан: благодаря решительным и своевременным действиям Ирода враг был изгнан из Галилеи, однако нет никаких гарантий, что тиряне вновь не позарятся на земли Иудеи. Приложив к письму венец, выполненный из чистого золота и усыпанный драгоценными камнями, Ирод отправил представительную делегацию в Ефес[105], где в это время находился со своей многочисленной свитой Антоний.
Расчет Ирода оправдался: Антоний не таил зла ни на кого из иудеев, по-прежнему считая их союзниками Рима, и ответил на поздравление и подарок пространным письмом, к которому приложил копии двух других писем, адресованных тирянам (письма эти Ирод переписал в свой дневник).
Письмо, адресованное Гиркану:
«Марк Антоний император[106] посылает привет первосвященнику Гиркану, а также всему иудейскому народу. Если дела ваши хороши, я доволен; сам я с войском своим пребываю в вожделенном здравии. Убежденный в том, что вы действительно преданы нам, и узнав ваш благородный образ мыслей и ваше благочестие, позволяю себе выразить вам свое благоволение. После того, как враги ваши и римского народа прошли по всей Азии, не щадя ни священных мест, ни храмов и не соблюдая данных клятв, мы, которые заступаемся не только за наши личные интересы, но преследуем общее благо, наказали всех виновных в беззакониях относительно людей и безобразиях по отношению к богам. Этими своими преступлениями враги, по нашему мнению, вызвали и то, что солнце отвернулось, лишь бы не взирать на гнусное убийство Цезаря. Однако мы расстроили их богопротивные замыслы, для приведения которых Македония представляла самое подходящее и самой природой как бы предназначенное место, и разбили гнусную толпу их единомышленников, которую они собрали вблизи македонского города Филиппы, причем им удалось занять отличные позиции за оградой тянущихся до самого моря гор, так что доступ туда представлялся возможным лишь через один только проход. Несмотря на все это, мы побили их, потому что боги решили наказать их за все их безбожные начинания. Бежавший в Филиппы и подвергшийся там осаде нашей Брут разделил с Кассием его печальную участь. Итак, теперь, когда те подверглись наказанию, мы надеемся, что Азия впредь сможет наслаждаться миром и отдохнуть от войны. Дарованный нам Господом Богом мир мы желаем распространить и на союзников наших, так что ныне, благодаря нашей победе, тело Азии сможет как бы оправиться от продолжительной болезни. Поэтому я теперь памятую особенно о тебе и о твоем народе, заботясь о развитии вашего благосостояния. Ввиду сего я рассылаю указы по отдельным городам, чтобы была возвращена свобода всем тем свободнорожденным или рабам, которые были проданы Гаем Кассием или его подчиненными. Вместе с тем я утверждаю за вами невозбранное право пользоваться всем тем, что даровано вам было сенатом Рима и мною. Тирийцам я сим запрещаю подвергать вас каким бы то ни было насилиям и повелеваю им возвратить все то, что они отняли у иудеев. Присланный тобой венец я с благодарностью принял».