В то далекое время, с описания которого Ирод начал свой дневник, Иудея оказалась в двойном подчинении: на севере Сирии и на юге Египта. Чтобы выжить в этих непростых условиях, вожди Иудеи вынуждены была демонстрировать лояльное к ним отношение, предоставляя им в услужение самых знатных своих граждан от военачальников и до первосвященников. В зависимости от того, кто из двух могущественных соседей брал верх, Иудея платила дань то Птолемеям, правившим в Египте, то Селевкидам, правившим в Сирии, а то тем и другим одновременно. Время от времени между Египтом и Сирией вспыхивали войны, причем всякий раз случалось так, что симпатии влиятельных иудеев делились поровну, так что главными жертвами этих войн оказывались мирные евреи. Очередная война между Египтом и Сирией вспыхнула из-за Келесирии, в ходе которой прадед Ирода и осиротел. Царя Сирии Антиоха IV Епифана поддержал состоявший у него на службе иудейский военачальник Товий, царя Египта Птолемея VI – первосвященник Ония. Победа оказалась на стороне сирийских войск, которыми командовал Товий. Иудейский военачальник был смертельно обижен на Онию за то, что тот изгнал из Иерусалима его сыновей, и предложил Антиоху преследовать бегущего противника вплоть до полного его уничтожения. Антиоху предложение Товия понравилось. И на то были свои причины. Дело в том, что его отец, Антиох III, мечтал возродить распавшуюся державу Александра Македонского, для чего предпринял поход на Восток. Присоединив к Сирии Армению, Парфию и Бактрию, он прибавил к своему имени титул Великий, а поскольку всякое величие требует великих дел, Антиох III вступил на территорию Греции, решив присоединить к своей разросшейся державе и эту колыбель цивилизации. Однако появление сирийцев в Греции вызвало неудовольствие набиравшего силу Рима, и в битве при Магнесии, у подножия горы Сипил[8], римские войска разгромили армию Антиоха III. Спустя три года Антиох III умер, но прежде, чем сойти в тартар, этому надменному царю пришлось до дна испить горькую чашу поражения: на Сирию была наложена огромная контрибуция, а в качестве гарантии, что контрибуция эта будет выплачена, в Рим в качестве заложника был увезен младший сын Антиоха III, будущий царь Сирии Антиох IV Епифан. На сирийском троне покойного Антиоха III сменил его старший сын Селевк IV Епифан. Чтобы расплатиться с римлянами, он не нашел ничего проще, кроме как ограбить Иудею. Грабить пришлось долго – без малого пятнадцать лет, прежде чем наложенная Римом на Сирию контрибуция была выплачена полностью. Урок пошел впрок вернувшемуся на родину Антиоху IV, занявшему трон после смерти старшего брата. Он оказался не меньшим поклонником всего греческого, чем его отец и старший брат, и не меньше них мечтал о возрождении державы Александра Македонского. Но, в отличие от отца и брата, он понимал, что очередная ссора с Римом может оказаться для его страны и его, как царя, последней, и решил возродить былую великую державу не военным путем, а мирным, введя на подвластной ему территории поклонение греческим богам. Обрюзгший к сорока годам, с глазами навыкате, которым он старался придать пронизывающе-мечтательный вид, Антиох IV всем своим видом и поведением стремился походить на Зевса. Он и одевался так, чтобы походить на Зевса, и шел на всякие ухищрения, чтобы люди, впервые встречавшиеся с ним, принимали его не за простого смертного, а за верховного бога, которому доступны любые перевоплощения. Особенно страдали от его ухищрений женщины. Да и какая женщина сумеет удовлетворить страсть мужчины, который предстает перед ней не в царских одеяниях, самих по себе неудобных для интимной близости, а в громоздких конструкциях, долженствующих преобразить его то в быка, то в лебедя, а то в струи золотого дождя. Конструкции эти гремели, не удерживались на заплывшем жиром теле Антиоха, он путался в них, злился и срывал свою злость на тех же женщинах, которые никак не могли уразуметь, что ими безуспешно пытается овладеть не мужчина, пусть даже царского звания, а всесильный верховный бог, на время спустившийся с Олимпа.
3
   Как бы там ни было, а Антиох IV, вторгшись со своими войсками под командованием иудея Товия в Египет, решил включить захваченные ими земли в состав Сирии. Эти планы, однако, никоим образом не устроили царя Египта. Свергнутый Птолемей VI отправился с жалобой на самодурство сирийского царя в Рим, и Рим открыто дал понять незадачливому Зевсу, что ему куда как более подходит прозвище не Епифан, что в переводе с греческого означает «Просветленный», а Епиман, что в переводе с того же греческого означает «Сумасшедший». Антиох IV не стал испытывать судьбу, возвратил египетский трон его законному владельцу, а сам отправился в Сирию. По дороге домой он задержался в Иерусалиме в надежде, что если египтяне оказались столь глупы, что обратились за помощью к римлянам, то богобоязненные иудеи быстрее поймут и оценят его божественную суть. Объявив себя царем Иудеи, он распорядился конфисковать и уничтожить все списки Торы, под страхом смертной казни запретил евреям обрезание, соблюдение суббот и употребление кошерной пищи. В довершение всего он ввел в Иудее право первой брачной ночи, по которому каждая невеста, собирающаяся замуж, обязана была отдаться ему, царю-богу, а в его отсутствие назначенному им наместнику. Право это, по убеждению Антиоха, было освящено самим Зевсом, который отличался редкой плодовитостью. Благодаря этой плодовитости верховного бога человечество обрело множество славных существ. Так, от своей единокровной сестры и главной жены Геры Зевс имел четверых детей – Ареса, Гебу, Гефеста и Илифию, от Дионы – Афродиту, от Мнемосины – девять муз, от Лето – Аполлона и Артемиду, от Майи – Гермеса, от Семелы – Диониса, от Данаи – Персея, от Леды – виновницу Троянской войны Елену Прекрасную и Диоскуров, от Алкмены – Геракла, от Европы – Миноса… Да разве упомнишь всех богинь и смертных женщин, которых Зевс одарил бесчисленным потомством! Тем более должны были быть счастливы простые еврейки, которые, если им повезет и они забеременеют от Антиоха IV Епифана или доверенных его лиц, явят миру сонм новых славных героев и героинь!
   Однако все эти начинания сумасшедшего царя почему-то не вызвали особого энтузиазма в среде евреев. Да и о каком энтузиазме можно было вести речь, если этот народ не желал верить в реальное существование Зевса, а поклонялся единственно одним евреям ведомому Предвечному, Который, по их представлениям, в одно и то же время был Невидим, Неизменяем и Беспределен? Ну что ж, если не верят, то их нужно заставить поверить в существование более могущественных богов, которые имеют уже то преимущество перед Богом евреев, что они Видимы. И Антиох решил перепосвятить Храм, посвященный Предвечному, в Храм Зевса Олимпийского. По этому торжественному поводу он облачился в просторные одежды, подбитые ватой (одежды эти должны были символизировать тучи, собирателем которых был Зевс), вооружился выкованной из золота молнией и собственноручно принес в Иерусалимском Храме в жертву самому себе не агнца или тельца, как это было принято у иудеев, а свинью.
   Последняя выдумка Антиоха IV привела его самого в восторг. Особенно ему понравилось, что свинья, в отличие от других животных, безропотно отдающих жизнь во славу высшего божества, подняла такой истошный визг, что, казалось, продлись ее агония чуть дольше, стены Храма рухнули бы, подобно тому, как рухнули от звука труб стены Иерихона. В этом визге Антиоху послышалась невиданной красоты и громкости звучания музыка, которая, как ему представлялось, должна была доставить особое удовольствие слуху Зевса-громовержца, обожающего любой шум и грохот. Что бы и кто ни говорил об Антиохе и его чудачествах, на которые его фантазия была неисчерпаема, но он поистине был не Епифаном, а Епиманом!
   Жертвоприношение свиньи, совершенное Антиохом IV в канун его возвращения домой, стало последней каплей, переполнившей чашу терпения евреев. Они взбунтовались. Чтобы усмирить народ, начальник сирийского гарнизона Бакхид, оставленный Антиохом надзирать за порядком в Иерусалиме и во всей Иудее, приказал хватать всех бунтарей без разбора, публично пытать их и казнить. Так продолжалось долгих восемь лет. И все эти годы улицы Иерусалима омывала кровь иудеев, которых свозили в столицу со всех концов страны и которые даже под самыми страшными пытками не желали изменить своей вере. Наконец, бунт народа перерос в открытое восстание. (Следует заметить, что все эти сведения оказались в дневнике Ирода потому, что он был выучеником греческой школы, в которой преподаванию истории уделялось особенное внимание. От природы любознательный, Ирод и в зрелые годы продолжал интересоваться древностью, в частности, историей своих предков, равно как историей Иудеи.)
4
   В один из праздников, который иудеи, несмотря на все запреты сирийской власти, продолжали соблюдать, в Иерусалим пришел из деревушки Модии близ Лидды[9] престарелый священник Маттафия из рода Хасмонеев. Пришел не один, а в сопровождении пяти своих сыновей. Старик уже был на примете у сирийских чиновников за свой непокорный нрав и нежелание исполнять предписания Антиоха Епифана. Теперь Маттафия совершил еще более тяжкое преступление – на виду у всех заколол кинжалом начальника сирийского гарнизона Бакхида. Опасаясь преследований со стороны сирийцев, Маттафия с сыновьями Иоанном, Симоном, Иудой, Елеазаром и Ионафом бежал в Идумею. Сюда же стало стекаться множество иудеев со всей страны с женами и детьми, с оружием и без, так что Маттафия вскоре оказался во главе огромного войска, не способного ни на какие грамотные боевые действия, но зато горящего желанием постоять за веру своих отцов. Здесь, в горах Идумеи, средний сын Маттафии Иуда – отчаянный сорвиголова, пускавший оружие в ход прежде, чем его противник успевал что-либо сообразить, и пригрел смышленого девятилетнего мальчишку-сироту Антипатра, прадеда Ирода. Мальчишка, не имевший своего крова, жил тем, что ему подавали добрые люди, а когда ручеек подаяний иссякал, а есть все равно хотелось, он не чурался мелких краж. На воровстве-то он и попался, сперев на рыночной площади прямо с подноса торговца хлебом пышущую жаром лепешку. Разъяренный торговец чуть было не растерзал голодного оборванца. И растерзал бы, если б на выручку ему не подоспел Иуда. Он заплатил торговцу втрое больше, чем тот просил за свою лепешку, увел Антипатра к себе, где отмыл его, одел во все чистое и накормил. С тех пор мальчишка неотлучно следовал за своим спасителем, как нитка за иголкой. Иуда и сам привязался к мальчишке, который охотно выполнял его мелкие поручения. Когда же соратники Маттафии увидели однажды, что отбежавший в сторону помочиться Антипатр необрезанный, и потребовали у старика, чтобы тот изгнал его из своего лагеря, за мальчишку вступился Иуда.
   – Никто не смеет указывать моему отцу, – сказал он, – кто может оставаться в нашем лагере, а кто нет. Если кому-то не нравится, что мой друг необрезанный, то сам может убираться на все четыре стороны.
   Юный Антипатр расцвел. Сам Иуда защитил его перед иудеями и назвал своим другом! На радостях мальчишка стал дразнить своих обидчиков не высунутым языком, как это делали все его сверстники, а обнажал свой член и тряс им до тех пор, пока не получил однажды затрещину от своего покровителя.
   – Припрячь-ка свое добро, – сказал Иуда, – оно тебе еще пригодится.
   Время шло. Иудеи, предводительствуемые старым Маттафием, совершали вылазки с гор, чтобы сразиться с сирийскими воинами. Антипатр и тут был неразлучен с Иудой, без участия которого не обходилась ни одна схватка. Мальчишка видел, как бездарно гибнут иудеи, которым их вера не позволяла сражаться в субботу, и сказал об этом Иуде. Тот поговорил с отцом, и тогда Маттафия приказал иудеям биться с врагами во все дни недели, включая субботу. Иудеи возроптали.
   – Похоже, ты начинаешь слушаться голоса не Всевышнего, – говорили они, – Который запрещает нам брать грех на душу, нарушая святой субботний покой, а необрезанного мальчишку, которому вообще не место среди нас.
   – Глупцы! – сказал им на это Маттафия. – Если даже мальчишка заметил, что в субботу вы готовы скорее погибнуть, чем сразиться с врагом, то тем более сирийцы очень скоро поймут, что нас легче всего убивать именно по субботам. Или вы считаете себя умнее всех? Если вы так считаете, то запомните на будущее, которого вы сами себя лишаете: сирийцы вырежут всех нас, как овец к праздничной трапезе, прежде чем вы отстоите веру наших отцов.
   Спустя год после начала восстания Маттафия умер. Перед смертью он собрал всех своих сыновей (маленький Антипатр, как всегда, увязался за Иудой) и обратился к ним со следующими словами:
   – Я, дети мои, собираюсь в путь, всем нам предначертанный судьбой. Оставляю вам свои убеждения и прошу вас не изменять им, а быть добрыми их хранителями. Помните о всегдашнем стремлении вашего отца и воспитателя спасти от гибели издревле установленные законы наши и наши обычаи. Кто-то из иудеев добровольно, а кто-то по принуждению изменил им. Не входите в общение с такими. Помните: Господь Бог на стороне тех, кто любит Его и не изменяет Ему. Хотя тела наши бренны, но идеалы, ради которых мы взялись за оружие, бессмертны. Я желал бы, чтобы вы прониклись этим сознанием и не задумываясь готовы были бы положить жизни свои ради осуществления наших идеалов. На первом же плане увещеваю вас жить в согласии друг с другом и не завидовать друг другу, а слушаться тех из вас, чьи достоинства превышают ваши. Ты, Симон, наделен зорким умом, позволяющим тебе видеть дальше, чем видят наши глаза. Слушайтесь, дети мои, Симона и следуйте его советам. Тебя, Иуда, отличают храбрость и сила. Нарекаю тебя Маккавеем[10] и прошу всех вас сделать его начальником нашего войска: он отомстит за народ свой и отразит любого врага…
   Горький детский плач прервал речь старика. Маттафия приподнялся на постели, увидел Антипатра, прячущегося за спиной Иуды, и поманил его пальцем.
   – Вот, дети мои, – сказал он, кладя узкую сухую ладонь на голову мальчика, – пример истинной дружбы, которой я желал бы вам научиться у этого ребенка. Привлекайте к себе подобных ему, дружите со всеми праведными и благочестивыми, какой бы веры они ни были, укрепляйте свое могущество…
   Это были последние слова священнослужителя. Похоронили Маттафию со всеми воинскими почестями на его родине, после чего по всей стране был объявлен семидневный траур. По окончании траура сыновья Маттафии вернулись в Идумею, где объявили народу волю покойного назначить Симона первосвященником, а Иуду Маккавея начальником над иудейским воиством.
5
   С организации этого войска Маккавей и начал свою деятельность полководца. Прежде всего он распустил по домам всех старых и немощных вместе с женщинами и детьми. Способных носить оружие он выстроил фронтом и обратился к ним с краткой речью:
   – Кто из вас построил себе новый дом, но еще не жил в нем, шаг вперед! Кто из вас посадил виноградник, но еще не ел от него плодов, шаг вперед! Кто из вас обручен с невестой, но еще не вступил в брак, шаг вперед! Кто из вас женился, но не прожил с женой одного года, шаг вперед!
   Таких набралось немногим более восьмисот человек. Всем им Маккавей приказал вернуться в свои родные места. Затем обратился к оставшимся:
   – Солдаты, спросите каждый из вас свое сердце, достаточно ли в нем ненависти к врагам, надругавшимся над нашими обычаями и верой наших отцов? Спросите каждый себя, готовы ли вы положить свои жизни во имя свободы нашего отечества? Солдаты, будьте честны перед собой и перед Предвечным и спросите себя, достаточно ли в каждом из вас мужества, чтобы не дрогнуть в бою и постоять не только за себя, но и за вашего товарища? Если кто-то из вас чувствует хоть малейший страх за свою жизнь, тот может возвратиться в свой дом со спокойной совестью, – он не услышит от меня ни слова упека. Но если кто-то из вас дрогнет в бою и побежит, заражая своим малодушием товарищей, тот погибнет от моего меча, – ни один трус не останется безнаказанным!
   После этих слов набралось еще с десяток человек, которых Маккавей отпустил с миром, выдав им на дорогу хлеба и вина. Оставшееся войско численностью десять тысяч человек пехоты и три тысячи конников он разделил на десятки, сотни и тысячи, назначил им командиров и стал обучать их правилам ведения боя в пешем и конном строю. По завершении обучения Маккавей устроил маневры, результатами которых остался доволен. Сочтя, что пришло время показать свою выучку на деле, он снова собрал войско и обратился к нему с речью, слово в слово записанное Иродом в свой дневник:
   – Никогда еще, товарищи, не было более критического для нас момента, чем теперь, когда от каждого из нас требуются все наше мужество и полнейшее равнодушие к опасностям. Ныне следует в храбром бою вернуть себе свободу, которая сама по себе представляется благом, потому что дает нам возможность не прекращать нашего Богопочитания. При таком положении дел нам следует сражаться так, чтобы добиться этой свободы и вместе с ней возможности жить счастливо и беззаботно. Если же вы будете сражаться трусливо, нам придется подвергнуться крайнему унижению, а всему нашему роду будет уготовано полное истребление. Имея же в виду, что всем нам рано или поздно предстоит умереть и помимо боя, и будучи уверены, что в борьбе за лучшие блага, за свободу и отечество, за законы и благочестие мы сможем стяжать себе вечную славу, мы должны собраться с духом, чтобы сойтись с врагом.
   По сигналу трубы войско выступило в поход. Впереди с песнями шли легковооруженные воины, за ними следовала тяжеловооруженная пехота, замыкали шествие конница и обоз с продовольствием. С этим войском Иуда Маккавей одержал немало славных побед. Все три года освободительной войны, которую он вел, рядом с ним неотступно находился взрослевший Антипатр, ставший его оруженосцем. С врагами, оказавшимися в плену, Иуда расправлялся беспощадно: рубил им головы, перепиливал пилами, до смерти избивал молотильными цепами. Еще более жестоко поступал он с иудеями, оказавшимися предателями или перебежчиками. Таких он казнил целыми семьями: мужчин подвергал лютой казни, их беременных жен рассекал мечами, девушек отдавал на глумление солдатам, после чего сами же солдаты их и убивали, детей разбивал о каменные плиты. Такая свирепость вызвала обратную реакцию у мирного населения. В поисках безопасности они переселялись в Самарию, бежали в Аравию и Египет, присоединяясь к бежавшему туда ранее первосвященнику Ония, которому Птолемей разрешил возвести в городе Леонтополе Храм, подобный Храму Зоровавеля в Иерусалиме[11]. Несколько тысяч иудеев, не нашедших себе пристанища, записалось наемниками в армию Антиоха, а следом за ними в Сирию отправились еврейские купцы, намеревавшиеся выкупить оказавшихся в плену воинов Маккавея и затем с выгодой для себя продать их в рабство на невольничьих восточных рынках.
   Маккавей, одерживая одну победу за другой и одинаково свирепо расправляясь как с внешними, так и внутренними врагами, направил свою армию в Иерусалим, где все еще хозяйничал сирийский гарнизон. Великий город, краса и гордость Иудеи, явил собой жалкое зрелище. Улицы казались вымершими. Больше половины домов сгорело. На Храм Зоровавеля, возведенный возвратившимися из вавилонского плена евреями на вершине горы Мориа, где Авраам чуть было не принес в жертву Предвечному своего сына Исаака, а столетия спустя Соломон возвел величественный Дом Господень, уничтоженный, впрочем, уже при его сыне Ровоаме и полностью сгоревшего при нашествии вавилонского царя Навуходоносора, – было больно смотреть: ворота были сорваны с петель и сожжены, стены и пол выпачканы пятнами крови, на крыше выросли деревца и кусты из занесенных туда ветром семян, Святое Святых разграблено. Казалось, сбылось реченное пятью веками ранее пророком Иеремией: «Отверг Господь жертвенник Свой, отвратил сердце Свое от святилища Своего, предал в руки врагов стены чертогов его; в доме Господнем они шумели, как в праздничный день. Господь определил разрушить стену дщери Сиона, протянул вервь, не отклонил руки Своей от разорения; истребил внешние укрепления, и стены вместе разрушены. Ворота ее вдались в землю; Он разрушил и сокрушил запоры их; царь ее и князья ее среди язычников; не стало закона, и пророки ее не сподобляются видений от Господа».
   Иуда Маккавей отобрал триста своих лучших воинов и приказал им выбить сирийский гарнизон, запершийся в башне, возведенной Антиохом. Сам же он занялся очищением Храма. Разрушив жертвенник, посвященный Зевсу Олимпийскому, Иуда воздвиг на его месте новый алтарь из неотесанных камней, как то предписано законом, навесил новые ворота и снабдил Храм новой утварью. Семисвечный светильник, стол для хлебов предложения и алтарь он велел изготовить из золота, добытого в сражениях, а женщины тем временем расшили новые завесы на двери и Святое Святых. 24 числа месяца хаслев[12] все работы были завершены, и с утра 25 числа иудеи зажгли свечи на светильнике, совершили воскурения на алтаре, возложили на стол хлебы предложения и принесли на новом алтаре жертву всесожжения. По случаю обновления Храма и изгнания из Иерусалима последнего сирийского солдата Иуда объявил восьмидневный Праздник света, получивший у иудеев название Ханука. Все восемь дней иудеи радовались, как дети, ходили друг к другу в гости, обильно угощались и пели песни, славя Предвечного.