Страница:
В кого же поверил кроманьонец, за кем признал всемогущество, кого принял за Творца всего сущего, у кого искал защиты? Вопросы не праздные, поскольку наши предки, появившиеся позже других народов, должны были пройти тот же путь, каким прошли все древние народы.
Афинский епископ Дионисий Ареопагит, живший в I веке н. э. и обращенный в христианство апостолом Павлом, стал автором «небесной иерархии», согласно которой духовное восхождение от низшего к высшему происходит постепенно, по ступеням, каждой из которых он дает название: Эрос физический, Эрос душевный, Эрос умный, Эрос ангельский, Эрос Божественный. Человек, как биосоциальное существо, восходя к Богу, не может «перескочить» ни через одну из этих ступеней, в основе которых находится изначальный универсальный Эрос. Сам Творец, по утверждению Дионисия, «есть добрый и божественный Эрос», «добротворящий Эрос бытия, предшествующий в избытке», «Божественный Эрос, безначальный и бесконечный». Дионисий защищает «божественное имя Эроса», не позволяя смешивать его с Агапе[6], и говорит, что Христос – это «распятый Эрос».
Византийский богослов VI—VII веков Максим Исповедник расширил и углубил учение Дионисия. Для него эротическая любовь не что иное, как связующее звено между каждой частичкой, из которой состоит космос, с каждой частичкой, составляющей в своей совокупности человека. Творец, утверждал Максим Исповедник, связал воедино чувственную природу человека с Самим Собой, чтобы «остановить беспокойство» этой природы, проявляющей себя в неосознанных побуждениях. По этому поводу русский ученый-богослов Борис Вышеславцев писал: «Страсти совсем не плохи сами по себе, они “хороши в руках ревнителей доброй жизни”. Даже такие страсти, как “вожделение”, “сластолюбие”, “страх” допускают сублимацию: вожделение превращается в “стремительный порыв желания божественных благ”, сластолюбие – “в блаженство и восхищение ума божественными дарами”, страх – в боязнь ответственности за грех, печаль – в раскаяние… Основной идеей всей греко-восточной аскетики и мистики была идея обожения. Обожение есть настоящая сублимация всего существа человека, всех сил его тела и души, ибо тело человека – Храм Духа Божия (1 Кор. 6: 19) и, как и душа его, подлежит преображению и прославлению…»
Эрос в переводе с греческого означает «сильное желание», «пылкая страсть», «половая любовь»[7]. Под этим термином в космологии древних греков понималась прапотенция, породившая мир и все сущее в этом мире. Эросу посвящен диалог Платона «Пир», или «Об Эросе» (другое название – «О благе»), написанный в последней четверти IV века до н. э. В этом произведении представлена развернутая концепция Эроса как любви во всем богатстве и противоречивости ее проявлений. Эрос, по Платону, это «древнейший бог, не имеющий родителей». Он двойственен: стремясь к прекрасному и доброму, Эрос не достигает ни того, ни другого и потому разделяется на небесное и вульгарное. Эрос, продолжает Платон, пронизывает весь мир. Люди в их нынешнем виде – половинки некогда единого человека, и Эрос не что иное, как стремление человека к достижению изначальной цельности[8]. Этими особенностями функции Эроса не исчерпываются. Он – бог, наделенный вечной молодостью, красотой и совершенством. В то же время он – сильное влечение и, как всякое влечение, стремится к обладанию отсутствующим. Эрос не только бог, но и демон[9], и в этом своем качестве выступает посредником между богом и человеком, между красотой и безобразием, добром и злом, знанием и незнанием. Эрос почитает одно из самых высших благ – мудрость. Любовь к мудрости, как и половая любовь, один из видов желания счастья, ну а счастье – это, по утверждению Платона, вечное обладание благом в красоте. В этом отношении вечность, говорится в «Пире», дана человеку либо на общем пути порождения потомства, либо на пути восхождения к прекрасному и духовному перерождению в нем.
Последователь Платона, основатель неоплатонизма философ Плотин считал, что Эрос происходит от нищеты-материи, которая лишена формы, и богатства-логоса, исходящего от ума. Эрос, писал он в «Эннеадах», «ущербен благом, но и стремится к нему, ибо от него рожден».
Первый исторически достоверно установленный древнегреческий (и, стало быть, европейский) поэт Гесиод, живший на рубеже VIII—VII веков до н. э., считал, что Эрос вместе с Хаосом и Геей-Землей образует начальную троицу божеств; Аристотель дал этой троице философское объяснение: Хаос – пространство, Гея – праматерия, Эрос – движущая сила, соединяющая пространство и праматерию. В силу этого Эрос оказывается связующим звеном между небесным миром и миром земным, а для человека – средством восхождения к небесному. На этом основании Аристотель делает вывод: Эрос – суть любовь, которая движет космосом.
Греки не были одиноки в своем представлении о существовании некой прапотенции как боге, не имеющем родителей, или Прабоге, от которого произошли все остальные боги, Вселенная и человек. В древнеиндийских ведах[10], созданных во втором тысячелетии до н. э., читаем: «В начале не было ни сущего, ни не сущего. Не было ни воздушного пространства, ни неба над ним. Не было ни смерти, ни бессмертия. Не было дня и ночи. Но было нечто, что дышало, не колебля воздуха. И не было ничего, кроме него. Мир был сокрыт мраком. Все было неразличимой пучиной, пустотой, порожденной силой жара. Первым пришло желание, семя мысли. Потом появились боги…» (курсив мой. – В. М.).
Сходную картину происхождения мира рисует и Библия. Вот стихи, которыми открывается Ветхий Завет: «В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою» (Быт. 1:1-2). Дух Божий, или Святой Дух, – третье лицо единого в Своей сущности Бога. Дух в оригинальном тексте Ветхого Завета, написанном на древнееврейском языке, – руах, а руах означает не только дух, душа, но и «любовное желание», «любовная тоска». Другими словами, Дух Божий не что иное, как тот же греческий Эрос или древнеиндийское желание, семя мысли, оплодотворяющее водный Хаос[11]. Если же вспомнить утверждение австрийского патера Вильгельма Шмидта и его последователей, что изначальное откровение сошло на первых людей в виде веры в единого Бога-Творца, то вывод последует один: религия, создавшая предпосылки для обращения зверя, каким был и остается человек по своей биологической природе, в ангела, к которому стремится его социальная сущность, возникла на стыке превращения Слова в Логос, как вера в сверхъестественную силу, которая невидима и неосязаема, не поддается объяснению, но которая изначально присутствует в мире, управляет миром и направляет его по своим, одной этой силе ведомым законам. Эта сила, ничего общего не имеющая с банальным представлением о сексе, и стала началом начал, породившим все сущее в мире.
Когда знакомишься с взглядами древних на первопричину возникновения Вселенной, богов и человека, не знаешь, чему больше удивляться: гениальной ли прозорливости первых людей или существованию неких матриц, связывающих воедино космос и человека? Спросим себя: что за Дух Божий (любовное желание, любовная тоска) носился над водным Хаосом, почему космосом движет Эрос-любовь, а не что иное, более прозаичное (зависть, например, жадность или присущая животным агрессивность), о каких пучине и пустоте, порожденных силой жара, толкуют веды, и почему первыми, когда и богов-то еще не было, в мир пришли желание, семя мысли?
ХХ век принес человечеству не только массу страданий, но и обогатил его открытиями, о которых первые люди лишь смутно догадывались. Обратимся еще раз к первым стихам Библии: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош; и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один».
Начало творения, если следовать букве Библии, заняло у Бога одни сутки, или 24 часа. На самом деле времени для этого понадобилось значительно меньше – всего 3 минуты 46 секунд. Вот покадровая зарисовка возникновения Вселенной в свете современной науки:
КАДР ПЕРВЫЙ. Время – примерно одна сотая секунды после «начала», после «нулевого момента». Температура – сто миллиардов градусов. Вселенная заполнена одинаковым, однородным по свойствам супом из вещества и излучения – она состоит главным образом из электронов, позитронов, фотонов, нейтрино и антинейтрино с небольшой примесью протонов и нейтронов.
КАДР ВТОРОЙ. Возраст Вселенной – одна десятая секунды. Температура – тридцать миллиардов градусов…
КАДР ТРЕТИЙ. Одна и восемь сотых секунды. Десять миллиардов градусов. Плотность – в 380 тысяч раз больше плотности воды…
КАДР ЧЕТВЕРТЫЙ. С «нулевого момента» прошло тринадцать и восемьдесят одна сотая секунды. Температура упала до трех миллиардов градусов…
КАДР ПЯТЫЙ. Минуло три минуты и две секунды. Температура равна миллиарду градусов. Большая часть электронов и позитронов исчезла, и Вселенная состоит главным образом из фотонов, нейтрино и антинейтрино.
Несколько позже, спустя примерно сорок четыре секунды, температура падает настолько, что начинается образование сложных атомных ядер – главным образом ядер гелия.
Вот, собственно говоря, и все. Вселенная будет продолжать расширяться и охлаждаться, но в течение 700.000 лет не произойдет ничего особенно интересного. К этому времени температура упадет до точки, когда электроны и ядра могут образовывать стабильные атомы; исчезновение свободных электронов сделает содержимое Вселенной прозрачным для излучения, разъединение вещества и излучения позволит веществу начать формироваться в галактики и звезды. Пройдет еще примерно 10 миллиардов лет, и живые существа начнут реконструировать эту историю…
Так выглядит начало творения в изложении лауреата Нобелевской премии физика Стивена Уэйнберга, фрагмент из книги которого «Первые три минуты» я привел. И это было именно начало, была та самая сила жара (сто миллиардов градусов – уж куда жарче!), о которой говорится в древнеиндийских ведах. Дальнейшие открытия показали, что внутри Вселенной продолжаются процессы рождения и исчезновения звезд, звездных скоплений и целых галактик.
Первые мазки Большого взрыва[12] были нанесены на древнюю картину сотворения мира в 1973 году, когда американский астроном Эдвард Трайон высказал предположение о возникновении Вселенной из ничего. За прошедшие почти сорок лет экстравагантное предположение Трайона превратилось в детально разработанную и математически точно просчитанную теорию Большого взрыва, в развитие которой внесли вклад ученые разных стран. Так, нидерландский астроном Ян Хендрик Оорт, еще в 1927 году доказавший вращение галактик, к середине 80-х собрал и обобщил данные об интенсивных истечениях вещества и энергии из ядра нашей галактики, расположенного в созвездии Стрельца. Тогда же армянский астрофизик Виктор Амбарцумян доказал, что все известные науке радиогалактики – это следствие взрывов в ядрах обыкновенных галактик, произошедших миллионы лет назад, то есть, по вселенским масштабам, совсем недавно. Американский астроном Эдвин Хаббл еще до разработки теории Большого взрыва обнаружил, что Вселенная расширяется, и рассчитал коэффициент разбегания («разлета») галактик. «Постоянная Хаббла» натолкнула директора Института теоретической астрофизики при Кембриджском университете Мартина Риса на мысль о допустимости как бесконечного расширения Вселенной и превращения ее через десятки миллиардов лет в «ничто», так и Большого коллапса, или катастрофически быстрого сжатия до состояния, за которым последует новый Большой взрыв. Советский физик-теоретик, академик Яков Борисович Зельдович доказал, что следом за расширением Вселенной последует ее сжатие под воздействием нейтрино – элементарных частиц, не имеющих массы. Наконец, в ноябре 1998 года американским астрономам удалось заглянуть за «край» Вселенной, где не оказалось никаких признаков существования материи, а стало быть, и пространства-времени.
Так совместными усилиями ученых разных стран была воссоздана картина рождения, развития и смерти Вселенной, за которой тут же следует новое ее рождение. Итогом этих усилий стало возникновение теории «пульсирующей Вселенной». Ее расширение, началом которого служит Большой взрыв, подобно вдоху, сжатие – выдоху, затем следует новый вдох и новый выдох, и так до бесконечности. Другими словами, Вселенная дышит, а стало быть – живет. Но, как мы не единожды убеждались в этом, все живое имеет генную природу, и природа эта опирается на матричную основу, одинаково присущую как Вселенной, так и простейшим организмам, не говоря уже о такой сложной биосоциальной системе, как человек. Эта матрица в момент полного выдоха (гибели) одной Вселенной передается в виде вдоха (рождения) другой и, как сказано в Екклесиасте, «что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться…» (Еккл. 1: 9).
Дыхание Вселенной повторяется в составляющих ее галактиках, а дыхание галактик точь-в-точь такое же, как и дыхание человека. Легкие ребенка, находящегося в утробе матери, сжаты. Но вот маленький человечек появился на свет. Атмосферное давление вгоняет воздух в легкие и в буквальном смысле слова «взрывает» их. Происходит первый вдох. Боль, которую причиняет «взрыв» ребенку, заставляет его закричать, и вместе с криком легкие освобождаются от распирающего их воздуха. Происходит выдох. С этого мгновения «часы жизни» запущены, и процесс вдоха-выдоха будет сопровождать человека всю его жизнь вплоть до наступления смерти. Но и здесь, как в случае со Вселенной, говорить о смерти можно лишь очень и очень условно. В сущности, мы не знаем, где пролегает граница между живым и неживым и существует ли такая граница на самом деле. По крайней мере опыты, которые проводят современные ученые, позволяют говорить о совместимости живого и неживого, а стало быть – о неких общих свойствах, присущих живой и неживой материи. Научный сотрудник Чувашского университета Юрий Кузнецов, разработавший микросхемы, способные заменить пораженные органы человека, говорит: «Вживление в человеческое тело электроники, помимо таких фантастических целей, как создание киборга, имеет и узко прикладное значение. Наше сердце – это мотор. Когда наступает серьезная болезнь, этот мотор ломается. А хотелось бы “сменить батарейки”. Например, поставить в сердце генератор электрических импульсов, который заставлял бы ткань принудительно сокращаться, толкая кровь. Что получается? Сердце мертво, но – работает! Как это назвать, если не возвращением из мертвых?»
Но вернемся на 40 тысяч лет назад, чтобы убедиться в одном неприятном для нас факте: вопросы, на которые мы пытаемся найти сегодня убедительные ответы, волновали уже наших далеких предков, а вот в понимании сути этих вопросов и их роли в очеловечивании нашей природы предки далеко опередили нас. Во всяком случае, пошлости, которой мы перенасытили всю совокупность вопросов, связанных с проявлением основного инстинкта, у наших предков не было и в помине. Они просто верили, как верил христианский богослов и писатель конца II – начала III века Тертуллиан, что все сущее есть «тело», и потому Бог существует не иначе, как в виде «тела, которое, впрочем, есть дух». Эта вера ничего общего с абстрактно-разумным освоением действительности не имела, а была тем, чем и была на самом деле: естественным стремлением первых людей обнаружить свою связь со Вселенной и, обнаружив такую связь, придать ей соответствующую осязаемую форму, в которой все элементы находились бы в гармоничном взаимодействии и вытекали один из другого.
Глава 3
Афинский епископ Дионисий Ареопагит, живший в I веке н. э. и обращенный в христианство апостолом Павлом, стал автором «небесной иерархии», согласно которой духовное восхождение от низшего к высшему происходит постепенно, по ступеням, каждой из которых он дает название: Эрос физический, Эрос душевный, Эрос умный, Эрос ангельский, Эрос Божественный. Человек, как биосоциальное существо, восходя к Богу, не может «перескочить» ни через одну из этих ступеней, в основе которых находится изначальный универсальный Эрос. Сам Творец, по утверждению Дионисия, «есть добрый и божественный Эрос», «добротворящий Эрос бытия, предшествующий в избытке», «Божественный Эрос, безначальный и бесконечный». Дионисий защищает «божественное имя Эроса», не позволяя смешивать его с Агапе[6], и говорит, что Христос – это «распятый Эрос».
Византийский богослов VI—VII веков Максим Исповедник расширил и углубил учение Дионисия. Для него эротическая любовь не что иное, как связующее звено между каждой частичкой, из которой состоит космос, с каждой частичкой, составляющей в своей совокупности человека. Творец, утверждал Максим Исповедник, связал воедино чувственную природу человека с Самим Собой, чтобы «остановить беспокойство» этой природы, проявляющей себя в неосознанных побуждениях. По этому поводу русский ученый-богослов Борис Вышеславцев писал: «Страсти совсем не плохи сами по себе, они “хороши в руках ревнителей доброй жизни”. Даже такие страсти, как “вожделение”, “сластолюбие”, “страх” допускают сублимацию: вожделение превращается в “стремительный порыв желания божественных благ”, сластолюбие – “в блаженство и восхищение ума божественными дарами”, страх – в боязнь ответственности за грех, печаль – в раскаяние… Основной идеей всей греко-восточной аскетики и мистики была идея обожения. Обожение есть настоящая сублимация всего существа человека, всех сил его тела и души, ибо тело человека – Храм Духа Божия (1 Кор. 6: 19) и, как и душа его, подлежит преображению и прославлению…»
Эрос в переводе с греческого означает «сильное желание», «пылкая страсть», «половая любовь»[7]. Под этим термином в космологии древних греков понималась прапотенция, породившая мир и все сущее в этом мире. Эросу посвящен диалог Платона «Пир», или «Об Эросе» (другое название – «О благе»), написанный в последней четверти IV века до н. э. В этом произведении представлена развернутая концепция Эроса как любви во всем богатстве и противоречивости ее проявлений. Эрос, по Платону, это «древнейший бог, не имеющий родителей». Он двойственен: стремясь к прекрасному и доброму, Эрос не достигает ни того, ни другого и потому разделяется на небесное и вульгарное. Эрос, продолжает Платон, пронизывает весь мир. Люди в их нынешнем виде – половинки некогда единого человека, и Эрос не что иное, как стремление человека к достижению изначальной цельности[8]. Этими особенностями функции Эроса не исчерпываются. Он – бог, наделенный вечной молодостью, красотой и совершенством. В то же время он – сильное влечение и, как всякое влечение, стремится к обладанию отсутствующим. Эрос не только бог, но и демон[9], и в этом своем качестве выступает посредником между богом и человеком, между красотой и безобразием, добром и злом, знанием и незнанием. Эрос почитает одно из самых высших благ – мудрость. Любовь к мудрости, как и половая любовь, один из видов желания счастья, ну а счастье – это, по утверждению Платона, вечное обладание благом в красоте. В этом отношении вечность, говорится в «Пире», дана человеку либо на общем пути порождения потомства, либо на пути восхождения к прекрасному и духовному перерождению в нем.
Последователь Платона, основатель неоплатонизма философ Плотин считал, что Эрос происходит от нищеты-материи, которая лишена формы, и богатства-логоса, исходящего от ума. Эрос, писал он в «Эннеадах», «ущербен благом, но и стремится к нему, ибо от него рожден».
Первый исторически достоверно установленный древнегреческий (и, стало быть, европейский) поэт Гесиод, живший на рубеже VIII—VII веков до н. э., считал, что Эрос вместе с Хаосом и Геей-Землей образует начальную троицу божеств; Аристотель дал этой троице философское объяснение: Хаос – пространство, Гея – праматерия, Эрос – движущая сила, соединяющая пространство и праматерию. В силу этого Эрос оказывается связующим звеном между небесным миром и миром земным, а для человека – средством восхождения к небесному. На этом основании Аристотель делает вывод: Эрос – суть любовь, которая движет космосом.
Греки не были одиноки в своем представлении о существовании некой прапотенции как боге, не имеющем родителей, или Прабоге, от которого произошли все остальные боги, Вселенная и человек. В древнеиндийских ведах[10], созданных во втором тысячелетии до н. э., читаем: «В начале не было ни сущего, ни не сущего. Не было ни воздушного пространства, ни неба над ним. Не было ни смерти, ни бессмертия. Не было дня и ночи. Но было нечто, что дышало, не колебля воздуха. И не было ничего, кроме него. Мир был сокрыт мраком. Все было неразличимой пучиной, пустотой, порожденной силой жара. Первым пришло желание, семя мысли. Потом появились боги…» (курсив мой. – В. М.).
Сходную картину происхождения мира рисует и Библия. Вот стихи, которыми открывается Ветхий Завет: «В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою» (Быт. 1:1-2). Дух Божий, или Святой Дух, – третье лицо единого в Своей сущности Бога. Дух в оригинальном тексте Ветхого Завета, написанном на древнееврейском языке, – руах, а руах означает не только дух, душа, но и «любовное желание», «любовная тоска». Другими словами, Дух Божий не что иное, как тот же греческий Эрос или древнеиндийское желание, семя мысли, оплодотворяющее водный Хаос[11]. Если же вспомнить утверждение австрийского патера Вильгельма Шмидта и его последователей, что изначальное откровение сошло на первых людей в виде веры в единого Бога-Творца, то вывод последует один: религия, создавшая предпосылки для обращения зверя, каким был и остается человек по своей биологической природе, в ангела, к которому стремится его социальная сущность, возникла на стыке превращения Слова в Логос, как вера в сверхъестественную силу, которая невидима и неосязаема, не поддается объяснению, но которая изначально присутствует в мире, управляет миром и направляет его по своим, одной этой силе ведомым законам. Эта сила, ничего общего не имеющая с банальным представлением о сексе, и стала началом начал, породившим все сущее в мире.
Когда знакомишься с взглядами древних на первопричину возникновения Вселенной, богов и человека, не знаешь, чему больше удивляться: гениальной ли прозорливости первых людей или существованию неких матриц, связывающих воедино космос и человека? Спросим себя: что за Дух Божий (любовное желание, любовная тоска) носился над водным Хаосом, почему космосом движет Эрос-любовь, а не что иное, более прозаичное (зависть, например, жадность или присущая животным агрессивность), о каких пучине и пустоте, порожденных силой жара, толкуют веды, и почему первыми, когда и богов-то еще не было, в мир пришли желание, семя мысли?
ХХ век принес человечеству не только массу страданий, но и обогатил его открытиями, о которых первые люди лишь смутно догадывались. Обратимся еще раз к первым стихам Библии: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош; и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один».
Начало творения, если следовать букве Библии, заняло у Бога одни сутки, или 24 часа. На самом деле времени для этого понадобилось значительно меньше – всего 3 минуты 46 секунд. Вот покадровая зарисовка возникновения Вселенной в свете современной науки:
КАДР ПЕРВЫЙ. Время – примерно одна сотая секунды после «начала», после «нулевого момента». Температура – сто миллиардов градусов. Вселенная заполнена одинаковым, однородным по свойствам супом из вещества и излучения – она состоит главным образом из электронов, позитронов, фотонов, нейтрино и антинейтрино с небольшой примесью протонов и нейтронов.
КАДР ВТОРОЙ. Возраст Вселенной – одна десятая секунды. Температура – тридцать миллиардов градусов…
КАДР ТРЕТИЙ. Одна и восемь сотых секунды. Десять миллиардов градусов. Плотность – в 380 тысяч раз больше плотности воды…
КАДР ЧЕТВЕРТЫЙ. С «нулевого момента» прошло тринадцать и восемьдесят одна сотая секунды. Температура упала до трех миллиардов градусов…
КАДР ПЯТЫЙ. Минуло три минуты и две секунды. Температура равна миллиарду градусов. Большая часть электронов и позитронов исчезла, и Вселенная состоит главным образом из фотонов, нейтрино и антинейтрино.
Несколько позже, спустя примерно сорок четыре секунды, температура падает настолько, что начинается образование сложных атомных ядер – главным образом ядер гелия.
Вот, собственно говоря, и все. Вселенная будет продолжать расширяться и охлаждаться, но в течение 700.000 лет не произойдет ничего особенно интересного. К этому времени температура упадет до точки, когда электроны и ядра могут образовывать стабильные атомы; исчезновение свободных электронов сделает содержимое Вселенной прозрачным для излучения, разъединение вещества и излучения позволит веществу начать формироваться в галактики и звезды. Пройдет еще примерно 10 миллиардов лет, и живые существа начнут реконструировать эту историю…
Так выглядит начало творения в изложении лауреата Нобелевской премии физика Стивена Уэйнберга, фрагмент из книги которого «Первые три минуты» я привел. И это было именно начало, была та самая сила жара (сто миллиардов градусов – уж куда жарче!), о которой говорится в древнеиндийских ведах. Дальнейшие открытия показали, что внутри Вселенной продолжаются процессы рождения и исчезновения звезд, звездных скоплений и целых галактик.
Первые мазки Большого взрыва[12] были нанесены на древнюю картину сотворения мира в 1973 году, когда американский астроном Эдвард Трайон высказал предположение о возникновении Вселенной из ничего. За прошедшие почти сорок лет экстравагантное предположение Трайона превратилось в детально разработанную и математически точно просчитанную теорию Большого взрыва, в развитие которой внесли вклад ученые разных стран. Так, нидерландский астроном Ян Хендрик Оорт, еще в 1927 году доказавший вращение галактик, к середине 80-х собрал и обобщил данные об интенсивных истечениях вещества и энергии из ядра нашей галактики, расположенного в созвездии Стрельца. Тогда же армянский астрофизик Виктор Амбарцумян доказал, что все известные науке радиогалактики – это следствие взрывов в ядрах обыкновенных галактик, произошедших миллионы лет назад, то есть, по вселенским масштабам, совсем недавно. Американский астроном Эдвин Хаббл еще до разработки теории Большого взрыва обнаружил, что Вселенная расширяется, и рассчитал коэффициент разбегания («разлета») галактик. «Постоянная Хаббла» натолкнула директора Института теоретической астрофизики при Кембриджском университете Мартина Риса на мысль о допустимости как бесконечного расширения Вселенной и превращения ее через десятки миллиардов лет в «ничто», так и Большого коллапса, или катастрофически быстрого сжатия до состояния, за которым последует новый Большой взрыв. Советский физик-теоретик, академик Яков Борисович Зельдович доказал, что следом за расширением Вселенной последует ее сжатие под воздействием нейтрино – элементарных частиц, не имеющих массы. Наконец, в ноябре 1998 года американским астрономам удалось заглянуть за «край» Вселенной, где не оказалось никаких признаков существования материи, а стало быть, и пространства-времени.
Так совместными усилиями ученых разных стран была воссоздана картина рождения, развития и смерти Вселенной, за которой тут же следует новое ее рождение. Итогом этих усилий стало возникновение теории «пульсирующей Вселенной». Ее расширение, началом которого служит Большой взрыв, подобно вдоху, сжатие – выдоху, затем следует новый вдох и новый выдох, и так до бесконечности. Другими словами, Вселенная дышит, а стало быть – живет. Но, как мы не единожды убеждались в этом, все живое имеет генную природу, и природа эта опирается на матричную основу, одинаково присущую как Вселенной, так и простейшим организмам, не говоря уже о такой сложной биосоциальной системе, как человек. Эта матрица в момент полного выдоха (гибели) одной Вселенной передается в виде вдоха (рождения) другой и, как сказано в Екклесиасте, «что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться…» (Еккл. 1: 9).
Дыхание Вселенной повторяется в составляющих ее галактиках, а дыхание галактик точь-в-точь такое же, как и дыхание человека. Легкие ребенка, находящегося в утробе матери, сжаты. Но вот маленький человечек появился на свет. Атмосферное давление вгоняет воздух в легкие и в буквальном смысле слова «взрывает» их. Происходит первый вдох. Боль, которую причиняет «взрыв» ребенку, заставляет его закричать, и вместе с криком легкие освобождаются от распирающего их воздуха. Происходит выдох. С этого мгновения «часы жизни» запущены, и процесс вдоха-выдоха будет сопровождать человека всю его жизнь вплоть до наступления смерти. Но и здесь, как в случае со Вселенной, говорить о смерти можно лишь очень и очень условно. В сущности, мы не знаем, где пролегает граница между живым и неживым и существует ли такая граница на самом деле. По крайней мере опыты, которые проводят современные ученые, позволяют говорить о совместимости живого и неживого, а стало быть – о неких общих свойствах, присущих живой и неживой материи. Научный сотрудник Чувашского университета Юрий Кузнецов, разработавший микросхемы, способные заменить пораженные органы человека, говорит: «Вживление в человеческое тело электроники, помимо таких фантастических целей, как создание киборга, имеет и узко прикладное значение. Наше сердце – это мотор. Когда наступает серьезная болезнь, этот мотор ломается. А хотелось бы “сменить батарейки”. Например, поставить в сердце генератор электрических импульсов, который заставлял бы ткань принудительно сокращаться, толкая кровь. Что получается? Сердце мертво, но – работает! Как это назвать, если не возвращением из мертвых?»
Но вернемся на 40 тысяч лет назад, чтобы убедиться в одном неприятном для нас факте: вопросы, на которые мы пытаемся найти сегодня убедительные ответы, волновали уже наших далеких предков, а вот в понимании сути этих вопросов и их роли в очеловечивании нашей природы предки далеко опередили нас. Во всяком случае, пошлости, которой мы перенасытили всю совокупность вопросов, связанных с проявлением основного инстинкта, у наших предков не было и в помине. Они просто верили, как верил христианский богослов и писатель конца II – начала III века Тертуллиан, что все сущее есть «тело», и потому Бог существует не иначе, как в виде «тела, которое, впрочем, есть дух». Эта вера ничего общего с абстрактно-разумным освоением действительности не имела, а была тем, чем и была на самом деле: естественным стремлением первых людей обнаружить свою связь со Вселенной и, обнаружив такую связь, придать ей соответствующую осязаемую форму, в которой все элементы находились бы в гармоничном взаимодействии и вытекали один из другого.
Глава 3
Сотворение кумиров
Итак, Слово отделилось от обозначаемых им предметов и превратилось в самостоятельно существующий Логос, или понятие, суть – тело, которое, по Тертуллиану, есть дух. Вера в объективное существование этого материализовавшегося духа, – или духа, неотторжимого от тела, – и стало началом очеловечивания человека. Вот как объяснил этот парадокс сам Тертуллиан на примере Христа: «Сын Божий распят; нам не стыдно, ибо полагалось бы стыдиться. И умер Сын Божий; это вполне достоверно, ибо ни с чем несообразно. И после погребения Он воскрес; это достоверно, ибо невозможно».
Со времен римского поэта I века н. э. Стация повелось считать, что «на свет богов впервые страх родил». В справедливость такого утверждения трудно поверить. Будь человек так уж боязлив, он вымер бы прежде, чем научился членораздельной речи. Тем более, что причин для страха у человека было предостаточно. Он не обладал ни физической силой многих зверей, на которых охотился (и которые охотились на него), ни их острыми клыками и когтями, ни их скоростью в преследовании добычи, ни крыльями, которые позволили бы перелететь в безопасное место, ни толстой шкурой или шерстью животных, которые могли бы защитить его от холода и т. д. Вдобавок ко всему, человеческий детеныш слишком долго остается беспомощным и достигает относительной самостоятельности в возрасте, когда большинство других животных исчерпывает отпущенный им природой срок жизни.
Тем не менее человек не только выжил, но и пережил многих животных, во всех отношениях лучше приспособленных к окружающей среде, чем он. В чем тут дело? Лишь в одном: в пробудившейся в человеке вере. «Вера, – писал апостол Павел, – есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом. В ней свидетельствованы древние» (Евр. 11:1-2).
Сознание первобытного человека к моменту возникновения религии не могло быть никаким иным, как только мифическим. Миф же, по определению русского философа и филолога Алексея Лосева, «есть само бытие, сама реальность, сама конкретность бытия». В работе «Диалектика мифа» Лосев обнаруживает сходство между мифом и религией в том, что «обе эти сферы суть сферы бытия личностного» (курсив мой. – В. М.). Но если в религии «личность ищет утешения, оправдания, очищения и даже спасения», то миф (хотя и в нем, по Лосеву, «личность также старается проявиться, высказать себя, иметь какую-то свою историю») «всегда синтетически-жизненен и состоит из живых личностей, судьба которых освещена эмоционально и интимно ощутительно». При этом под «живыми личностями» надо понимать не только людей, но и всю живую и неживую природу, которую наш далекий предок наделил личностными свойствами. В зависимости от этих свойств первобытный человек воспринимал предметы и явления окружающего мира либо как своих друзей, либо как недругов (скатерть-самобранка, шапка-невидимка, ковер-самолет, сапоги-скороходы, Кощей Бессмертный, Баба Яга и т. д.).
40 тысяч лет назад человек ощутил себя существом, принадлежащим двум мирам – миру природной необходимости (биологическая форма существования) и миру свободы (социальная сущность, наделяющая человека способностью действовать сообразно своим интересам и целям, действовать, как стали говорить об этом позже, сообразно своей свободой воле). В соответствии с этой двойственностью ему пришлось, по словам Иммануила Канта, решать двуединую задачу: с одной стороны, определить, «что делает из человека п р и р о д а», а с другой – «что о н, как свободно действующее существо, делает или может и должен делать из себя сам». И надо сказать, что первобытный человек успешно справился с этой непростой для очень многих современных людей задачей.
Как существо, принадлежащее природе, наш далекий предок обнаружил, что между ним и окружающим его миром есть масса общего. Грозы с их молниями и громом заканчивались тем, что все вокруг словно бы заново рождалось. Смена времен года напоминала ему его собственную жизнь, в которой находилось место рождению, зрелости, наступлению старости и смерти. Оброненное в землю и вроде бы навсегда в ней «захороненное» зерно прорастало побегом, на котором спустя некоторое время появлялись точно такие же зерна в куда как большем количестве. Птицы вили гнезда и откладывали в них яйца, из которых вылуплялись горластые птенцы, превосходившие по численности своих родителей. Звери рожали забавных детенышей, за которыми ухаживали, пока те не вырастали и не начинали самостоятельную жизнь… Обретя способность абстрагироваться, человек не мог не обратить внимания на то, что за всеми этими разрозненными явлениями скрывается некая общая связующая сила, которая невидима, не поддается словесному описанию, но которая тем не менее существует и, более того, наделяет природу свойством самообновления.
Вероятно, человеку не пришлось долго ломать голову над вопросом, каким образом эта неведомая сила, таящаяся и в грозовых облаках, и в нем самом, единожды пролившись, обнаруживает себя в появлении новых существ. Сегодня мы знаем, что эта неведомая сила и есть основной инстинкт, присущий всему живому. Фрейд назвал эту силу либидо и отнес ее к области бессознательного, подспудно сказывающемся на поведении каждого человека. Швейцарский психолог Карл Юнг – последователь, а затем оппонент Фрейда – пошел дальше своего учителя и установил, что, наряду с субъективным бессознательным, в глубинных слоях нашей психики существует еще и коллективное бессознательное, которое вмещает в себя опыт всех предшествующих поколений людей. Этот опыт хранится в подкорковой части нашего мозга в виде архетипов[13], или, как мы вправе сказать сегодня, матриц. В отличие от «Эго» («Я»), которое находится в центре сознания и наделяет человека индивидуальными особенностями, архетипы ответственны за формирования центра «Самости», объединяющего людей в сообщества, и остаются недоступными непосредственному восприятию, пока не спроецируются на внешние объекты (тела) в виде символов (мать-земля, демон, герой, мудрый старец и др.). Первым символом и, одновременно, «живой личностью», соединившей нашего пращура и вечно самообновляющуюся Природу в нерасторжимое целое, стал для человека огонь.
Со времен римского поэта I века н. э. Стация повелось считать, что «на свет богов впервые страх родил». В справедливость такого утверждения трудно поверить. Будь человек так уж боязлив, он вымер бы прежде, чем научился членораздельной речи. Тем более, что причин для страха у человека было предостаточно. Он не обладал ни физической силой многих зверей, на которых охотился (и которые охотились на него), ни их острыми клыками и когтями, ни их скоростью в преследовании добычи, ни крыльями, которые позволили бы перелететь в безопасное место, ни толстой шкурой или шерстью животных, которые могли бы защитить его от холода и т. д. Вдобавок ко всему, человеческий детеныш слишком долго остается беспомощным и достигает относительной самостоятельности в возрасте, когда большинство других животных исчерпывает отпущенный им природой срок жизни.
Тем не менее человек не только выжил, но и пережил многих животных, во всех отношениях лучше приспособленных к окружающей среде, чем он. В чем тут дело? Лишь в одном: в пробудившейся в человеке вере. «Вера, – писал апостол Павел, – есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом. В ней свидетельствованы древние» (Евр. 11:1-2).
Сознание первобытного человека к моменту возникновения религии не могло быть никаким иным, как только мифическим. Миф же, по определению русского философа и филолога Алексея Лосева, «есть само бытие, сама реальность, сама конкретность бытия». В работе «Диалектика мифа» Лосев обнаруживает сходство между мифом и религией в том, что «обе эти сферы суть сферы бытия личностного» (курсив мой. – В. М.). Но если в религии «личность ищет утешения, оправдания, очищения и даже спасения», то миф (хотя и в нем, по Лосеву, «личность также старается проявиться, высказать себя, иметь какую-то свою историю») «всегда синтетически-жизненен и состоит из живых личностей, судьба которых освещена эмоционально и интимно ощутительно». При этом под «живыми личностями» надо понимать не только людей, но и всю живую и неживую природу, которую наш далекий предок наделил личностными свойствами. В зависимости от этих свойств первобытный человек воспринимал предметы и явления окружающего мира либо как своих друзей, либо как недругов (скатерть-самобранка, шапка-невидимка, ковер-самолет, сапоги-скороходы, Кощей Бессмертный, Баба Яга и т. д.).
40 тысяч лет назад человек ощутил себя существом, принадлежащим двум мирам – миру природной необходимости (биологическая форма существования) и миру свободы (социальная сущность, наделяющая человека способностью действовать сообразно своим интересам и целям, действовать, как стали говорить об этом позже, сообразно своей свободой воле). В соответствии с этой двойственностью ему пришлось, по словам Иммануила Канта, решать двуединую задачу: с одной стороны, определить, «что делает из человека п р и р о д а», а с другой – «что о н, как свободно действующее существо, делает или может и должен делать из себя сам». И надо сказать, что первобытный человек успешно справился с этой непростой для очень многих современных людей задачей.
Как существо, принадлежащее природе, наш далекий предок обнаружил, что между ним и окружающим его миром есть масса общего. Грозы с их молниями и громом заканчивались тем, что все вокруг словно бы заново рождалось. Смена времен года напоминала ему его собственную жизнь, в которой находилось место рождению, зрелости, наступлению старости и смерти. Оброненное в землю и вроде бы навсегда в ней «захороненное» зерно прорастало побегом, на котором спустя некоторое время появлялись точно такие же зерна в куда как большем количестве. Птицы вили гнезда и откладывали в них яйца, из которых вылуплялись горластые птенцы, превосходившие по численности своих родителей. Звери рожали забавных детенышей, за которыми ухаживали, пока те не вырастали и не начинали самостоятельную жизнь… Обретя способность абстрагироваться, человек не мог не обратить внимания на то, что за всеми этими разрозненными явлениями скрывается некая общая связующая сила, которая невидима, не поддается словесному описанию, но которая тем не менее существует и, более того, наделяет природу свойством самообновления.
Вероятно, человеку не пришлось долго ломать голову над вопросом, каким образом эта неведомая сила, таящаяся и в грозовых облаках, и в нем самом, единожды пролившись, обнаруживает себя в появлении новых существ. Сегодня мы знаем, что эта неведомая сила и есть основной инстинкт, присущий всему живому. Фрейд назвал эту силу либидо и отнес ее к области бессознательного, подспудно сказывающемся на поведении каждого человека. Швейцарский психолог Карл Юнг – последователь, а затем оппонент Фрейда – пошел дальше своего учителя и установил, что, наряду с субъективным бессознательным, в глубинных слоях нашей психики существует еще и коллективное бессознательное, которое вмещает в себя опыт всех предшествующих поколений людей. Этот опыт хранится в подкорковой части нашего мозга в виде архетипов[13], или, как мы вправе сказать сегодня, матриц. В отличие от «Эго» («Я»), которое находится в центре сознания и наделяет человека индивидуальными особенностями, архетипы ответственны за формирования центра «Самости», объединяющего людей в сообщества, и остаются недоступными непосредственному восприятию, пока не спроецируются на внешние объекты (тела) в виде символов (мать-земля, демон, герой, мудрый старец и др.). Первым символом и, одновременно, «живой личностью», соединившей нашего пращура и вечно самообновляющуюся Природу в нерасторжимое целое, стал для человека огонь.