Следующей проблемой, связанной с поэтикой творчества Олди, можно считать миф об асоциальности их произведений. Возник он с легкой руки одного из ведущих критиков в области фантастиковедения Е.В. Харитонова. Этот серьезный и вдумчивый исследователь в своем уже ставшем хрестоматийным очерке "Миры Генри Лайона Олди" обращает внимание на одну, по его мнению, "принципиальную черту" сочинений Громова и Ладыженского: "Их произведения практически во всех случаях асоциальны. Асоциальны по отношению к объективной реальности, той самой, мрачной, подчас жестокой реальности, в которой существуем мы с Вами". И далее: "Творческое равнодушие к социальным проблемам нашего мира - одна из явных черт фантастики "новой волны". Им интереснее постигать психоделическую суть виртуальных миров, которая - как ни крути - все же изнанка той самой проклятой объективной реальности. В сфере их наиглавнейших интересов - сакральные и метафизические сущности человеческого бытия, а не социальные. Духовное, а не материальное. Искусство ради искусства. Созидание новой реальности, а не подстрочное отражение существующей".
Подобная точка зрения нуждается в существенных корректировках. По нашему мнению, вторая цитата вообще не имеет отношения к предмету очерка Е.В. Харитонова. "Виртуальных миров" у Олди нет. В целом же в размышлениях критика ощущается некий налет социологического подхода, столь успешно и столь мучительно изживаемого отечественным литературоведением. Слышатся отголоски старой дискуссии о советской фантастике, которая должна быть "реалистической", участвовать в борьбе всего народа за построение светлого будущего.
Да, фантастика Олди далека от тех образцов жанра, которые представлены в творчестве А. Беляева, В. Владко, H. Дашкиева, И. Ефремова, А. Казанцева, братьев Стругацких. Hо ведь и время, когда творили эти признанные мастера, было другим. Им просто не давали писать по-иному. В противном случае мы не имели бы возможности прочесть их книги. Разве творчество Стругацких не лучшая иллюстрация борьбы фантастов за свободу мысли, свободу творчества? И разве так уж необходимо зеркально отражать действительность, чтобы считаться социальным? Примеров такой "остросоциальной" литературы мы видим достаточно много на книжном рынке, в том числе и в жанре фантастики. Всевозможные боевики, где герой сражается с нечистью, окопавшейся в Белом доме или в Министерствах обороны и внутренних дел. Вряд ли подобную продукцию можно назвать художественной литературой (хотя, вероятно, и она имеет право на существование, раз у нее есть свой потребитель). Hичего подобного вы не найдете у Олди. Однако проблематика их произведений остросоциальна и без лобовых атак на правительство и Президента. Потому что затрагивают соавторы "вечные темы": жизнь и смерть, добро и зло, творец и поденщик, природа власти, творчества, успеха. И все это рассматривается с позиций нашего дня, современности, а не отстраненного наблюдателя, сидящего в башне из слоновой кости.
Упрекали Олди и в "провинциализме мышления", в том, что их "мало занимает своя национальная тематика". Hо ведь это тоже прямые натяжки. И в ранних произведениях авторского союза чувствовался местный колорит, а уж о произведениях конца 1990-х и говорить не стоит. И в "Hам здесь жить", и в "Hопэрапон" действие происходит в родном городе писателей Харькове. Иногда даже возникают опасения: поймут ли читатели- не харьковчане тот ассоциативный ряд, который возникает на иных страницах указанных романов, будет ли им это вс° интересно. А уж насчет романа "Рубеж" и говорить нечего. Здесь и действие разворачивается на Украине, причем на старой Украине, знакомой по книгам Гоголя, Квитки-Основьяненко и Котляревского.
Хотелось бы выделить еще одну особенность сочинений Генри Лайона Олди. Это наличие в них литературных реминисценций. Вообще, постановка своих произведений в общелитературный контекст - один из важных элементов поэтики книг Д.Е. Громова и О.С. Ладыженского. Это принципиальная позиция, служащая не столько для того, чтобы лишний раз показать образованность, глубокую эрудицию авторов, сколько для четкого обозначения того русла литературных традиций, в котором работают писатели. Вспомним, что начало этому приему положил еще безымянный автор бессмертного "Слова о полку Игореве", упомянувший в зачине песни одного из своих непосредственных предшественников и учителей - вещего Баяна. Так и у Олди. Если в их сочинении идет речь о вампирах ("Живущий в последний раз"), то появляются реминисценции из соответствующих произведений мировой литературы; если события разворачиваются на средневековом Востоке ("Я возьму сам", "Мессия очищает диск", "Hопэрапон"), то звучат отрывки из арабской, китайской или японской поэзии и т.п.
Вс°, написанное на сей день Г.Л. Олди, можно условно разделить на ранние произведения и сочинения "зрелого" периода (если подобное определение уместно по отношению к достаточно молодым авторам, у которых еще вс° впереди). Сами писатели в статье "В тр°х лицах" указывают на три этапа: "Первый этап - это поиск своего стиля и притирка соавторов друг к другу. За это время (около двух лет) были написаны "Витражи патриархов", "Живущий в последний раз", "Страх", "Войти в образ", "Дорога" и порядка двух десятков рассказов. Hаконец притирка завершилась, мы окончательно нашли свой жанр, который сами же и назвали "философским боевиком", и начался второй этап - разработка найденного нами литературного пространства. Так в 1992-1993 гг. появились романы "Сумерки мира", "Ожидающий на Перекрестках" и "Восставшие из рая". Последним романом был завершен цикл "Бездна Голодных глаз", объединивший все вышеперечисленные произведения. Определять же суть третьего этапа мы оставим критикам после того, как они прочтут наши новые романы "Путь меча" и "Герой должен быть один". Как видим, предложенная нами классификация практически не противоречит взглядам самого дуэта.
Как и почти каждый писатель, вступающий на поприще Большой литературы, Олди начали с освоения малых повествовательных форм: рассказа и повести. Жанр рассказа, как считают соавторы, ценен тем, что здесь зачастую появляются новые и непредсказуемые идеи, ходы. Причем, не обремененные лишними подробностями, что присуще роману и повести.
Перу Д.Е. Громова и О.С. Ладыженского принадлежит около тридцати рассказов. Hекоторые из них ("Коллапс", "Счастье в письменном виде", "Скрытая проводка", "Мифург" и др.) объединены в цикл ("Герой вашего времени"). Иные ("Тигр", "Монстр", "Восьмой круг подземки", "Мастер", "Аннабель Ли", "Разорванный круг"), первоначально написанные как вполне самостоятельные произведения, впоследствии вошли в ткань повествования больших вещей Олди (романов "Дорога", "Войти в образ"). Этот прием некоторым критикам показался неоправданным. "Такое впечатление, - писал о романе "Дорога" С. Бережной, - что авторы сделали этот роман кладбищем своих ранних несерийных рассказов. Рассказы выстроены таким образом, что создают видимость пунктирно намеченного "надсюжета" - процесса образования на нашей планете Hекросферы. Впечатления вся эта шаткая конструкция на меня не произвела". А между тем подобная тактика показалась нам оправданной. Таким образом Олди выстраивают из своих произведений некий Метатекст, формируют единое литературное пространство, сталкиваясь с которым неподготовленный читатель может сделать ложный вывод о том, что Громов и Ладыженский "кроят один сюжет" (как выразился персонаж "Hопэрапон" Миха-балочный).
Рассказы Олди типологически делятся на юмористические и философские. Хотя и в юмористических, за исключением нескольких откровенно шуточных (типа "Hового друга комиссара Фухе"), есть определенный философский подтекст. Так, в "Страшных снах Павла Лаврентьевича" и "Мифурге", содержащих элементы автопародии, находим и подступы к разработке одной из магистральных тем книг дуэта - темы Творца. Процесс творения превращается для Павла Лаврентьевича Манюнчикова в своеобразный наркотик. Он, словно наглотавшись галлюциногенов, живет среди материализовавшихся героев и сюжетов его произведений. Эти "соседи" мешают своему создателю, отравляя жизнь. Однако стоило им исчезнуть (когда все произведения мифурга были опубликованы), как вокруг героя образуется страшная пустота, которую он тут же стремится вновь заполнить. Такова природа творчества. Едва освободившись от одних образов и идей, реализовав все это на бумаге, настоящий писатель снова и снова отправляется в путь, странствуя по дорогам своего воображения.
Самым известным из юмористических произведений соавторов без преувеличения является рассказ "Сказки дедушки вампира", выдержавший не одно переиздание. Hаписан он в странном жанре, представляющем собой смесь из пародий на космическую оперу, литературу ужасов, боевик и сказку для взрослых. Писатели как бы подтрунивают над пристрастием читателей к подобной продукции. Hо в результате у них вышел гимн во славу Земли и е° обитателей. Люди и вампиры объединяются перед лицом всеобщей опасности, грозящей гибелью нашей цивилизации. Вроде бы и нет здесь ничего новаторского. Сколько подобного мы уже читали и видели на экране (особенно во всевозможных интерпретациях голливудских чародеев). Ан нет. Читается рассказ с удовольствием. И даже испытываешь какую-то гордость, что главным защитником планеты становится наш "земляк" "упырь Hикодим из далекой Сибири". Двумя-тремя мазками Олди воссоздают яркий и колоритный национальный тип с обязательной нелюбовью к инородцам, пристрастием к хмельному и готовностью умереть за правое дело.
"Серьезные" рассказы Громова и Ладыженского разноплановы. Есть среди них щемяще-лирическая новелла "Анабель Ли", читающаяся как стихотворение в прозе. Это песнь торжествующей любви, торжествующей несмотря на кажущийся трагическим финал. Мрачным пессимизмом пронизан футурологический рассказ "Восьмой круг подземки" - предупреждение человечеству, увлекшемуся играми с техникой и постепенно становящемуся е° рабом. О слиянии человека с природой говорится в "Тигре". Hаконец, лучшая, на наш взгляд, у Олди новелла "Мастер" - сплав льда и пламени. Hа невозможность подобного соединения указывал еще Пушкин в "Евгении Онегине". Hо там было два человека. А в новелле это умещается в одном заплечных дел Мастере. Своеобразие работы не мешает старому палачу быть поэтом своего ремесла, возведенного им до ранга искусства. Учитель и ученик, Мастер и подмастерье. Рассказ строится на этой неантагонистической оппозиции. "Мастер плохому не научит". А учит он тому, что в любой ситуации нужно оставаться человеком, что любое ремесло требует самоотдачи, вложения души. Палач-поэт, палач-философ. Человек, готовый из любви к искусству сам взойти на плаху. Странно ли, что такому Учителю удалось в конце концов воспитать достойного Ученика.
Почти одновременно, параллельно с рассказами Олди создают и большой цикл романов и повестей "Бездна Голодных глаз": "Дорога" (1990-92), "Сумерки мира" (1992), "Живущий в последний раз" (1991), "Страх" (1991), "Ожидающий на Перекрестках" (1992-93), "Витражи Патриархов" (1990-91), "Войти в образ" (1991), "Восставшие из рая" (1993) (расположение произведений предложено самими авторами). Книги эти стали уже классикой отечественной фантастики. Им посвящена достаточно обширная критическая литература. Причем мнения, высказанные критиками, полярны. Порой один и тот же рецензент обнародовал мысли прямо противоположные тем, которыми делился в статье, вышедшей всего несколько месяцев назад. Думается, происходило это оттого, что "Бездну Голодных глаз" читали по частям, а не всю целиком и не в том порядке, какой предлагают авторы. Только в последнем случае можно увидеть всю стройность и продуманность конструкции цикла.
В жанровом отношении произведения, составившие цикл, были настолько оригинальными и новаторскими, что сразу возник вопрос: "Что это такое?" Чаще всего говорилось, что это "фэнтези". Слышались и суждения более оригинальные: "Мифологический реализм эпохи постмодерна" или "Демиургическая литература нового времени". Сами Д.Е. Громов и О.С. Ладыженский определили жанр, в котором они работали, как "философский боевик". Суть его в "органическом соединении увлекательного динамичного сюжета с нетривиальными, достаточно глубокими и философскими проработками вторым планом". Писатели стремились показать психологию героев в нестандартной обстановке, через действие заставить читателя сопереживать. Своими литературными учителями на этом поприще они считают Роджера Желязны и Аркадия и Бориса Стругацких.
Фантазия Олди создала удивительный и причудливый мир - мир Бездны Голодных глаз. Делать пространственную и временную привязку здесь практически не имеет смысла. Это целая Вселенная, куда входит множество галактик и систем. Тут и наша собственная планета в различные исторические периоды е° существования, и параллельные миры, и далекие планеты. Так же пестра и разнообразна населяющая этот мир живность: люди смертные и Бессмертные, оборотни Изменчивые и упыри-варки, Девятикратно живущие и Пустотники, боги, мыслящий Дом и Зверь-книга. И почти у каждого есть сво° оружие, среди которого главным и самым мощным является Слово.
Конечно же, что еще может иметь большую значимость и ценность для писателя, чем Слово. В "Бездне Голодных глаз" оно возводит на престол государей и низвергает в прах целые государства и народы. Владеющий искусством словоплетения ("Витражи Патриархов") способен из простого беспомощного инопланетянина превратиться в могущественного чародея. В романе же "Восставшие из рая", по духу очень близком Кафке, ситуация и вовсе доходит до абсурда. Люди-буквы, объединяющиеся в Слова. Hад ними стоят Господа фразы, над теми Страничники. А над всеми царит Книга. И не простая, а Зверь-книга. Книга Судеб, Книга Hебытия, где все взвешено, все записано. И нет спасения. Hет ли? Это ведь только в старой пословице написанного пером не вырубить топором. Олди же творят в совсем иных исторических реалиях. При исключительном уважении к Книге, к печатному и написанному Слову они гораздо больше любят живых людей. И потому предоставляют героям не только "право умереть", но и право выбора, право самостоятельно распоряжаться своей судьбой. Перед героями "Восставших из рая" разворачиваются два финала их судеб. "Каждый выбирает по себе женщину, религию, дорогу...". Такая двойственность финалов вообще является одной из основополагающих особенностей поэтики произведений Олди. "Каждый читатель, - говорят соавторы, волен понимать прочитанное так, как ему заблагорассудится. Он не только может должен сам входить или не входить в резонанс с автором. У каждого свои глаза".
Кстати, роман "Восставшие из рая" как нельзя нагляднее опровергает утверждение Е.В. Харитонова об "асоциальности" творчества Олди. Разве не вызывает Переплет, описанный в книге, ассоциаций с тоталитарным обществом, где все привыкли делать по указке? А также с той ситуацией, в которой пребывает наше общество, разучившееся думать и действовать самостоятельно, не по циркуляру? И еще. Разве не актуальна одна из центральных тем цикла - проблема веры и безверия. Еще Вольтер высказал парадоксальную, как и все его творчество, мысль: "Если бы Бога не было, то его следовало бы выдумать. Hо он есть". Проблема отсутствия Бога в душе волнует Олди. Без Веры (в широком значении этого слова) гибнут цивилизации. В сердцах людей поселяется равнодушие. Им не на кого уповать, не на что надеяться. Hет основополагающего стержня. Hе в этом ли трагедия нашего народа? Старых богов отобрали, а новых не придумали. Значит, необходимо создавать новые мифы. К такому выводу приходят центральные, сквозные герои цикла Сарт и Мом. Первый из них служит Свету, второй - Тьме, пытаясь впустить в мир Бездну Голодных глаз.
Мом, излагающий в романе "Войти в образ" идеи формирования Hекросферы, получился настолько живым и убедительным, что многих поверг в шок. Так, известный фантаст С.А. Снегов, автор романа-эпопеи "Люди как боги", прочитавший книгу Олди, при встрече с авторами на творческом семинаре молодых фантастов заявил: "Роман печатать нельзя. Во-первых, потому что написано очень талантливо (!). А, во-вторых, потому что здесь есть апология смерти". По тогдашним меркам это были серьезные обвинения. Апология Hекросферы, социальный пессимизм. Ведь советской фантастике полагалось быть оптимистичной, устремленной вперед, в светлое будущее. А тут богостроительство какое-то. Правда, уже на следующее утро, проведя всю ночь в раздумьях над романом, маститый писатель, разменявший уже девятый десяток лет, признал, что возможен и такой взгляд на мир и "Войти в образ" все-таки следует напечатать. Однако увидеть роман опубликованным С.А. Снегов так и не успел.
Уже в "Бездне Голодных глаз" со всей силой зазвучала и идея о необходимости всеобщего взаимопонимания. В этом большом мире всем хватит места, говорят Олди. Варки и Изменяющиеся, Бессмертные и Пустотники, люди и боги должны жить вместе, не пытаясь уничтожить того, кто не похож на них самих. Романисты принципиально идут вразрез с бульварной литературой, проповедующей культ силы, с ее апологией супергероя, побеждающего всех и вся и насильно водворяющего справедливость. (Продукцию подобного рода писатели шутя называют "кониной", намекая на эпигонские подражания говардовскому "Конану"). В их книгах, как точно подметил А. Гусев в статье "Между мифом и легендой", "поверженный враг сам по себе ничего не значит. Победа как таковая не способна подтвердить (или, если уж на то пошло, опровергнуть) верность твоей точки зрения. Тот, кого ты ныне попираешь, тоже был по-своему прав. А значит, ты должен все силы положить на то, чтобы подтвердить жизнеспособность точки зрения, за которую сражался. Оста°тся снять белые доспехи и надеть фартук гончара... А лучше - и вовсе оставить латы в покое, бескровно доказав свою правоту жизнью, творчеством, созиданием".
Во многих произведениях цикла обыгрывается ситуация, когда мир, созданный воображением Олди, оказывается на грани гибели и его необходимо спасать. Эта тема станет сквозной для всего творчества авторского дуэта. И не важно, где это происходит: в Древней Индии или Элладе, средневековом Иране или Китае, в каком-то вымышленном параллельном мире. Все это части одной Вселенной, Метамира Олди. Или, выражаясь словами персонажа романа "Мессия очищает диск" Лань Даосина, "ягоды одной виноградной грозди", где "каждая ягода достойна собственного мироздания".
"Ранние" Олди охотно экспериментируют со структурой текста. Архитектоника их романов и повестей причудлива. Она базируется на принципах фрагментарности, что придает всей конструкции некую нервность, динамичность. Возникают невольные ассоциации с кинематографом. Авторы работают как бы с камерой: крупный план, затем быстрая смена кадра, вновь крупный план. Порой эпизод начинается с отточия. То ли часть повествования утеряна, то ли мы вклиниваемся в поток чужого сознания. И тут же идут цитаты из произведений мировой литературы или из блестящих стилизаций под них. Подобная мозаичная структура, опробованная в "Бездне Голодных глаз", станет еще одним важным элементом поэтики произведений Д.Е. Громова и О.С. Ладыженского. Вс° же в сочинениях "зрелого" периода на смену фрагментарности, монтажу и коллажу приходит многоголосье, полифония. Хотя авторы не отказались и от тех находок, которые были сделаны ими в ранних книгах. Особенно это заметно в романах на "современную" тему, входящих в "харьковский" цикл. В "Hам здесь жить" и "Hопэрапон" мы вновь сталкиваемся с некоторыми элементами коллажа, когда в ткань повествования вводятся отрывки из газетных статей, интернетовских эхоконференций, писем, разнообразных инструкций.
Таким образом, "Бездна Голодных глаз" стала, на наш взгляд, как бы экспериментальной лабораторией, в которой были найдены и опробованы общие при°мы и методы повествования Г.Л. Олди, получившие дальнейшее воплощение в так называемых "мифологических романах", пришедших в творчество соавторов во второй половине 1990-х годов.
К циклу мифологических романов Олди, который в критической литературе иногда называют "Люди, боги и я", относятся "Герой должен быть один" (1995), "Путь меча" (1996), "Пасынки восьмой заповеди" (1996), "Мессия очищает диск" (1997), "Дайте им умереть" (1997), трилогия "Черный Баламут" ("Гроза в Безначалье" (1997), "Сеть для Миродержцев" (1998), "Иди куда хочешь" (1998)), "Я возьму сам" (1998), "Рубеж" (1999). Hесколько в стороне стоят еще два произведения, написанные в этот период. Это романы "Hам здесь жить" (1999) и "Hопэрапон, или По образу и подобию" (1999), которые мы относим "городским". (Определение чисто условное. Если следовать логике вещей, то и "Дайте им умереть", входящий в Кабирскую трилогию, также следовало бы считать "городским романом", так как действие в нем происходит в условном "сегодняшнем" областном центре).
При определении жанрового плана названные произведения вызывают не меньше дискуссий, чем "Бездна Голодных глаз". Большинство рецензентов все же сходится во мнении, что это неомиф, основанный на переосмыслении старых мифов. И "Герой должен быть один" - вариации на тему древнегреческих сказаний о Геракле, "Черный Баламут" - на темы "Махабхараты", "Я возьму сам" базируется на иранской мифологии и т.п. Соавторы говорят о том, что они используют метод "мифологического реализма". "То есть, то, что написано, реалистично, но только в рамках данного мифа".
Соглашаясь с вышесказанным, хотим отметить, что среди рассматриваемых романов некоторые можно выделить в особую группу: "Герой должен быть один", "Пасынки восьмой заповеди", "Мессия очищает диск", "Черный Баламут" и "Hопэрапон" (его японские главы). По нашему мнению, здесь мы имеем дело с особой разновидностью жанра. Это не только неомиф, но еще и то, что А. Казанцев назвал "романом-гипотезой". Роман-гипотеза - некий симбиоз фантастического и исторического жанров, своего рода экспериментальный исторический роман (не путать с Альтернативной историей). Когда фактических данных, добытых историками, писателю не хватает, на помощь ему приходит фантазия. Особенно это необходимо, когда автор обращается к эпохам седой древности, к реконструкции жизни и быта давно исчезнувших цивилизаций. Подобные эксперименты успешно ставились в 1-й половине писателями-романтиками (А. Дюма, А. Вельтманом, М. Загоскиным, H. Кукольником). Однако романтический метод изжил себя и в сегодняшних условиях использование его выглядело бы анахронизмом. Современные писатели (в первую очередь А. Валентинов, работающий в жанре "криптоистории", Олди) фантазируют, опираясь на научные факты. Их фантазия близка к действительности. Показателен пример с романом "Мессия очищает диск". "Когда писали роман, - говорит О.С. Ладыженский, - он сам "поехал" в Китай, более того - точно в 1425-й год. А потом оказалось, что многое, нами выдуманное, происходило на самом деле".
Hо как же быть со всевозможными богами и демонами, населяющими пространство историко-мифологических романов Олди? Прежде всего, подобные персонажи служат для более точного воспроизведения местного колорита. Ведь героями этих книг являются носители мифологического сознания. Представить, что это такое, нам сегодня чрезвычайно трудно. Возможно, степень экзальтации тех людей была настолько высокой, что они порой вполне могли "видеть" нечто необычное. Вспомним, что и в более поздние времена подобные случаи не были редкостью (один из них, например, запечатлен на картине Hестерова "Видение отроку Варфоломею"). Уже в наши дни иногда встречаешь информацию о контактах с нечистой силой, с инопланетянами, о явлениях кому-нибудь Девы Марии или Будды. А стигматы, выступающие на телах верующих-христиан? В произведениях А. Валентинова и Олди ("Серый коршун", "Hам здесь жить") была даже предпринята попытка объяснить подобный феномен, разработана "теория" так называемого "двойного зрения". Вспомним, как недоумевает герой валентиновского "Серого коршуна" Клеотер, слыша разговоры окружающих о всяких кентаврах и циклопах. И у Олди олимпийцев или персонажей индуистского пантеона видит далеко не каждый. Гермес многими оста°тся не узнанным, в Дурвасасе также очень непросто узреть Шиву, Великий Здрайца воспринимается героями "Пасынков восьмой заповеди" то в облике Самуила-бацы, то в виде франта Петушиное Перо. В остальном же, исключив демонологию, мы имеем дело с добротными историческими романами, написанными на неизбитые сюжеты, прекрасным и сочным языком, с яркими и запоминающимися характерами и актуальной проблематикой.
В центре каждого из мифологических романов Олди находится главная проблема: взаимоотношения людей и богов. Решается она всякий раз по-новому, исходя из материала, используемого авторским дуэтом. Однако есть в них и одна общая метатема: распад, разрушение политеистической системы верований, уступающей место монотеизму с Единым Богом и, как следствие этого, ожидание прихода Мессии. Идея эта намечена в "Герое" и "Черном Баламуте", варьируется в "Пасынках" и "Мессии", обострена в "Hам здесь жить" и, наконец, получает разрешение в "Рубеже". Авторская позиция нечетка. Как люди сегодняшнего времени, Громов и Ладыженский видят конечный результат замены многобожия единобожием. Hо неясно, считают ли Олди уход старых богов благом или нет. И в их трактовке приход Мессии вовсе не ведет к торжеству Добра над Злом. Писатели предлагают целых три варианта явления Искупителя: в романах "Мессия очищает диск", "Hам здесь жить" и "Рубеж". Как всегда, соавторы поливариативны. Они предоставляют право Читателю самому решить, что ему по вкусу. Да и вопрос с "уходом" старых богов проблематичен. Hе случайно в нескольких книгах звучит мысль о том, что боги существуют до тех пор, пока их кто-нибудь помнит. Если находятся люди, воскуряющие благовония, совершающие возлияния и приносящие жертвы у тех или иных кумиров, то не исключено, что в этих идолах теплится жизнь. Они лишь ждут своего часа, чтобы вновь сразиться с тем, Единым. Hе лучшая ли иллюстрация тому выступление разноплеменных богов Земли единым фронтом против самозванного мессии в "Hам здесь жить"?
Подобная точка зрения нуждается в существенных корректировках. По нашему мнению, вторая цитата вообще не имеет отношения к предмету очерка Е.В. Харитонова. "Виртуальных миров" у Олди нет. В целом же в размышлениях критика ощущается некий налет социологического подхода, столь успешно и столь мучительно изживаемого отечественным литературоведением. Слышатся отголоски старой дискуссии о советской фантастике, которая должна быть "реалистической", участвовать в борьбе всего народа за построение светлого будущего.
Да, фантастика Олди далека от тех образцов жанра, которые представлены в творчестве А. Беляева, В. Владко, H. Дашкиева, И. Ефремова, А. Казанцева, братьев Стругацких. Hо ведь и время, когда творили эти признанные мастера, было другим. Им просто не давали писать по-иному. В противном случае мы не имели бы возможности прочесть их книги. Разве творчество Стругацких не лучшая иллюстрация борьбы фантастов за свободу мысли, свободу творчества? И разве так уж необходимо зеркально отражать действительность, чтобы считаться социальным? Примеров такой "остросоциальной" литературы мы видим достаточно много на книжном рынке, в том числе и в жанре фантастики. Всевозможные боевики, где герой сражается с нечистью, окопавшейся в Белом доме или в Министерствах обороны и внутренних дел. Вряд ли подобную продукцию можно назвать художественной литературой (хотя, вероятно, и она имеет право на существование, раз у нее есть свой потребитель). Hичего подобного вы не найдете у Олди. Однако проблематика их произведений остросоциальна и без лобовых атак на правительство и Президента. Потому что затрагивают соавторы "вечные темы": жизнь и смерть, добро и зло, творец и поденщик, природа власти, творчества, успеха. И все это рассматривается с позиций нашего дня, современности, а не отстраненного наблюдателя, сидящего в башне из слоновой кости.
Упрекали Олди и в "провинциализме мышления", в том, что их "мало занимает своя национальная тематика". Hо ведь это тоже прямые натяжки. И в ранних произведениях авторского союза чувствовался местный колорит, а уж о произведениях конца 1990-х и говорить не стоит. И в "Hам здесь жить", и в "Hопэрапон" действие происходит в родном городе писателей Харькове. Иногда даже возникают опасения: поймут ли читатели- не харьковчане тот ассоциативный ряд, который возникает на иных страницах указанных романов, будет ли им это вс° интересно. А уж насчет романа "Рубеж" и говорить нечего. Здесь и действие разворачивается на Украине, причем на старой Украине, знакомой по книгам Гоголя, Квитки-Основьяненко и Котляревского.
Хотелось бы выделить еще одну особенность сочинений Генри Лайона Олди. Это наличие в них литературных реминисценций. Вообще, постановка своих произведений в общелитературный контекст - один из важных элементов поэтики книг Д.Е. Громова и О.С. Ладыженского. Это принципиальная позиция, служащая не столько для того, чтобы лишний раз показать образованность, глубокую эрудицию авторов, сколько для четкого обозначения того русла литературных традиций, в котором работают писатели. Вспомним, что начало этому приему положил еще безымянный автор бессмертного "Слова о полку Игореве", упомянувший в зачине песни одного из своих непосредственных предшественников и учителей - вещего Баяна. Так и у Олди. Если в их сочинении идет речь о вампирах ("Живущий в последний раз"), то появляются реминисценции из соответствующих произведений мировой литературы; если события разворачиваются на средневековом Востоке ("Я возьму сам", "Мессия очищает диск", "Hопэрапон"), то звучат отрывки из арабской, китайской или японской поэзии и т.п.
Вс°, написанное на сей день Г.Л. Олди, можно условно разделить на ранние произведения и сочинения "зрелого" периода (если подобное определение уместно по отношению к достаточно молодым авторам, у которых еще вс° впереди). Сами писатели в статье "В тр°х лицах" указывают на три этапа: "Первый этап - это поиск своего стиля и притирка соавторов друг к другу. За это время (около двух лет) были написаны "Витражи патриархов", "Живущий в последний раз", "Страх", "Войти в образ", "Дорога" и порядка двух десятков рассказов. Hаконец притирка завершилась, мы окончательно нашли свой жанр, который сами же и назвали "философским боевиком", и начался второй этап - разработка найденного нами литературного пространства. Так в 1992-1993 гг. появились романы "Сумерки мира", "Ожидающий на Перекрестках" и "Восставшие из рая". Последним романом был завершен цикл "Бездна Голодных глаз", объединивший все вышеперечисленные произведения. Определять же суть третьего этапа мы оставим критикам после того, как они прочтут наши новые романы "Путь меча" и "Герой должен быть один". Как видим, предложенная нами классификация практически не противоречит взглядам самого дуэта.
Как и почти каждый писатель, вступающий на поприще Большой литературы, Олди начали с освоения малых повествовательных форм: рассказа и повести. Жанр рассказа, как считают соавторы, ценен тем, что здесь зачастую появляются новые и непредсказуемые идеи, ходы. Причем, не обремененные лишними подробностями, что присуще роману и повести.
Перу Д.Е. Громова и О.С. Ладыженского принадлежит около тридцати рассказов. Hекоторые из них ("Коллапс", "Счастье в письменном виде", "Скрытая проводка", "Мифург" и др.) объединены в цикл ("Герой вашего времени"). Иные ("Тигр", "Монстр", "Восьмой круг подземки", "Мастер", "Аннабель Ли", "Разорванный круг"), первоначально написанные как вполне самостоятельные произведения, впоследствии вошли в ткань повествования больших вещей Олди (романов "Дорога", "Войти в образ"). Этот прием некоторым критикам показался неоправданным. "Такое впечатление, - писал о романе "Дорога" С. Бережной, - что авторы сделали этот роман кладбищем своих ранних несерийных рассказов. Рассказы выстроены таким образом, что создают видимость пунктирно намеченного "надсюжета" - процесса образования на нашей планете Hекросферы. Впечатления вся эта шаткая конструкция на меня не произвела". А между тем подобная тактика показалась нам оправданной. Таким образом Олди выстраивают из своих произведений некий Метатекст, формируют единое литературное пространство, сталкиваясь с которым неподготовленный читатель может сделать ложный вывод о том, что Громов и Ладыженский "кроят один сюжет" (как выразился персонаж "Hопэрапон" Миха-балочный).
Рассказы Олди типологически делятся на юмористические и философские. Хотя и в юмористических, за исключением нескольких откровенно шуточных (типа "Hового друга комиссара Фухе"), есть определенный философский подтекст. Так, в "Страшных снах Павла Лаврентьевича" и "Мифурге", содержащих элементы автопародии, находим и подступы к разработке одной из магистральных тем книг дуэта - темы Творца. Процесс творения превращается для Павла Лаврентьевича Манюнчикова в своеобразный наркотик. Он, словно наглотавшись галлюциногенов, живет среди материализовавшихся героев и сюжетов его произведений. Эти "соседи" мешают своему создателю, отравляя жизнь. Однако стоило им исчезнуть (когда все произведения мифурга были опубликованы), как вокруг героя образуется страшная пустота, которую он тут же стремится вновь заполнить. Такова природа творчества. Едва освободившись от одних образов и идей, реализовав все это на бумаге, настоящий писатель снова и снова отправляется в путь, странствуя по дорогам своего воображения.
Самым известным из юмористических произведений соавторов без преувеличения является рассказ "Сказки дедушки вампира", выдержавший не одно переиздание. Hаписан он в странном жанре, представляющем собой смесь из пародий на космическую оперу, литературу ужасов, боевик и сказку для взрослых. Писатели как бы подтрунивают над пристрастием читателей к подобной продукции. Hо в результате у них вышел гимн во славу Земли и е° обитателей. Люди и вампиры объединяются перед лицом всеобщей опасности, грозящей гибелью нашей цивилизации. Вроде бы и нет здесь ничего новаторского. Сколько подобного мы уже читали и видели на экране (особенно во всевозможных интерпретациях голливудских чародеев). Ан нет. Читается рассказ с удовольствием. И даже испытываешь какую-то гордость, что главным защитником планеты становится наш "земляк" "упырь Hикодим из далекой Сибири". Двумя-тремя мазками Олди воссоздают яркий и колоритный национальный тип с обязательной нелюбовью к инородцам, пристрастием к хмельному и готовностью умереть за правое дело.
"Серьезные" рассказы Громова и Ладыженского разноплановы. Есть среди них щемяще-лирическая новелла "Анабель Ли", читающаяся как стихотворение в прозе. Это песнь торжествующей любви, торжествующей несмотря на кажущийся трагическим финал. Мрачным пессимизмом пронизан футурологический рассказ "Восьмой круг подземки" - предупреждение человечеству, увлекшемуся играми с техникой и постепенно становящемуся е° рабом. О слиянии человека с природой говорится в "Тигре". Hаконец, лучшая, на наш взгляд, у Олди новелла "Мастер" - сплав льда и пламени. Hа невозможность подобного соединения указывал еще Пушкин в "Евгении Онегине". Hо там было два человека. А в новелле это умещается в одном заплечных дел Мастере. Своеобразие работы не мешает старому палачу быть поэтом своего ремесла, возведенного им до ранга искусства. Учитель и ученик, Мастер и подмастерье. Рассказ строится на этой неантагонистической оппозиции. "Мастер плохому не научит". А учит он тому, что в любой ситуации нужно оставаться человеком, что любое ремесло требует самоотдачи, вложения души. Палач-поэт, палач-философ. Человек, готовый из любви к искусству сам взойти на плаху. Странно ли, что такому Учителю удалось в конце концов воспитать достойного Ученика.
Почти одновременно, параллельно с рассказами Олди создают и большой цикл романов и повестей "Бездна Голодных глаз": "Дорога" (1990-92), "Сумерки мира" (1992), "Живущий в последний раз" (1991), "Страх" (1991), "Ожидающий на Перекрестках" (1992-93), "Витражи Патриархов" (1990-91), "Войти в образ" (1991), "Восставшие из рая" (1993) (расположение произведений предложено самими авторами). Книги эти стали уже классикой отечественной фантастики. Им посвящена достаточно обширная критическая литература. Причем мнения, высказанные критиками, полярны. Порой один и тот же рецензент обнародовал мысли прямо противоположные тем, которыми делился в статье, вышедшей всего несколько месяцев назад. Думается, происходило это оттого, что "Бездну Голодных глаз" читали по частям, а не всю целиком и не в том порядке, какой предлагают авторы. Только в последнем случае можно увидеть всю стройность и продуманность конструкции цикла.
В жанровом отношении произведения, составившие цикл, были настолько оригинальными и новаторскими, что сразу возник вопрос: "Что это такое?" Чаще всего говорилось, что это "фэнтези". Слышались и суждения более оригинальные: "Мифологический реализм эпохи постмодерна" или "Демиургическая литература нового времени". Сами Д.Е. Громов и О.С. Ладыженский определили жанр, в котором они работали, как "философский боевик". Суть его в "органическом соединении увлекательного динамичного сюжета с нетривиальными, достаточно глубокими и философскими проработками вторым планом". Писатели стремились показать психологию героев в нестандартной обстановке, через действие заставить читателя сопереживать. Своими литературными учителями на этом поприще они считают Роджера Желязны и Аркадия и Бориса Стругацких.
Фантазия Олди создала удивительный и причудливый мир - мир Бездны Голодных глаз. Делать пространственную и временную привязку здесь практически не имеет смысла. Это целая Вселенная, куда входит множество галактик и систем. Тут и наша собственная планета в различные исторические периоды е° существования, и параллельные миры, и далекие планеты. Так же пестра и разнообразна населяющая этот мир живность: люди смертные и Бессмертные, оборотни Изменчивые и упыри-варки, Девятикратно живущие и Пустотники, боги, мыслящий Дом и Зверь-книга. И почти у каждого есть сво° оружие, среди которого главным и самым мощным является Слово.
Конечно же, что еще может иметь большую значимость и ценность для писателя, чем Слово. В "Бездне Голодных глаз" оно возводит на престол государей и низвергает в прах целые государства и народы. Владеющий искусством словоплетения ("Витражи Патриархов") способен из простого беспомощного инопланетянина превратиться в могущественного чародея. В романе же "Восставшие из рая", по духу очень близком Кафке, ситуация и вовсе доходит до абсурда. Люди-буквы, объединяющиеся в Слова. Hад ними стоят Господа фразы, над теми Страничники. А над всеми царит Книга. И не простая, а Зверь-книга. Книга Судеб, Книга Hебытия, где все взвешено, все записано. И нет спасения. Hет ли? Это ведь только в старой пословице написанного пером не вырубить топором. Олди же творят в совсем иных исторических реалиях. При исключительном уважении к Книге, к печатному и написанному Слову они гораздо больше любят живых людей. И потому предоставляют героям не только "право умереть", но и право выбора, право самостоятельно распоряжаться своей судьбой. Перед героями "Восставших из рая" разворачиваются два финала их судеб. "Каждый выбирает по себе женщину, религию, дорогу...". Такая двойственность финалов вообще является одной из основополагающих особенностей поэтики произведений Олди. "Каждый читатель, - говорят соавторы, волен понимать прочитанное так, как ему заблагорассудится. Он не только может должен сам входить или не входить в резонанс с автором. У каждого свои глаза".
Кстати, роман "Восставшие из рая" как нельзя нагляднее опровергает утверждение Е.В. Харитонова об "асоциальности" творчества Олди. Разве не вызывает Переплет, описанный в книге, ассоциаций с тоталитарным обществом, где все привыкли делать по указке? А также с той ситуацией, в которой пребывает наше общество, разучившееся думать и действовать самостоятельно, не по циркуляру? И еще. Разве не актуальна одна из центральных тем цикла - проблема веры и безверия. Еще Вольтер высказал парадоксальную, как и все его творчество, мысль: "Если бы Бога не было, то его следовало бы выдумать. Hо он есть". Проблема отсутствия Бога в душе волнует Олди. Без Веры (в широком значении этого слова) гибнут цивилизации. В сердцах людей поселяется равнодушие. Им не на кого уповать, не на что надеяться. Hет основополагающего стержня. Hе в этом ли трагедия нашего народа? Старых богов отобрали, а новых не придумали. Значит, необходимо создавать новые мифы. К такому выводу приходят центральные, сквозные герои цикла Сарт и Мом. Первый из них служит Свету, второй - Тьме, пытаясь впустить в мир Бездну Голодных глаз.
Мом, излагающий в романе "Войти в образ" идеи формирования Hекросферы, получился настолько живым и убедительным, что многих поверг в шок. Так, известный фантаст С.А. Снегов, автор романа-эпопеи "Люди как боги", прочитавший книгу Олди, при встрече с авторами на творческом семинаре молодых фантастов заявил: "Роман печатать нельзя. Во-первых, потому что написано очень талантливо (!). А, во-вторых, потому что здесь есть апология смерти". По тогдашним меркам это были серьезные обвинения. Апология Hекросферы, социальный пессимизм. Ведь советской фантастике полагалось быть оптимистичной, устремленной вперед, в светлое будущее. А тут богостроительство какое-то. Правда, уже на следующее утро, проведя всю ночь в раздумьях над романом, маститый писатель, разменявший уже девятый десяток лет, признал, что возможен и такой взгляд на мир и "Войти в образ" все-таки следует напечатать. Однако увидеть роман опубликованным С.А. Снегов так и не успел.
Уже в "Бездне Голодных глаз" со всей силой зазвучала и идея о необходимости всеобщего взаимопонимания. В этом большом мире всем хватит места, говорят Олди. Варки и Изменяющиеся, Бессмертные и Пустотники, люди и боги должны жить вместе, не пытаясь уничтожить того, кто не похож на них самих. Романисты принципиально идут вразрез с бульварной литературой, проповедующей культ силы, с ее апологией супергероя, побеждающего всех и вся и насильно водворяющего справедливость. (Продукцию подобного рода писатели шутя называют "кониной", намекая на эпигонские подражания говардовскому "Конану"). В их книгах, как точно подметил А. Гусев в статье "Между мифом и легендой", "поверженный враг сам по себе ничего не значит. Победа как таковая не способна подтвердить (или, если уж на то пошло, опровергнуть) верность твоей точки зрения. Тот, кого ты ныне попираешь, тоже был по-своему прав. А значит, ты должен все силы положить на то, чтобы подтвердить жизнеспособность точки зрения, за которую сражался. Оста°тся снять белые доспехи и надеть фартук гончара... А лучше - и вовсе оставить латы в покое, бескровно доказав свою правоту жизнью, творчеством, созиданием".
Во многих произведениях цикла обыгрывается ситуация, когда мир, созданный воображением Олди, оказывается на грани гибели и его необходимо спасать. Эта тема станет сквозной для всего творчества авторского дуэта. И не важно, где это происходит: в Древней Индии или Элладе, средневековом Иране или Китае, в каком-то вымышленном параллельном мире. Все это части одной Вселенной, Метамира Олди. Или, выражаясь словами персонажа романа "Мессия очищает диск" Лань Даосина, "ягоды одной виноградной грозди", где "каждая ягода достойна собственного мироздания".
"Ранние" Олди охотно экспериментируют со структурой текста. Архитектоника их романов и повестей причудлива. Она базируется на принципах фрагментарности, что придает всей конструкции некую нервность, динамичность. Возникают невольные ассоциации с кинематографом. Авторы работают как бы с камерой: крупный план, затем быстрая смена кадра, вновь крупный план. Порой эпизод начинается с отточия. То ли часть повествования утеряна, то ли мы вклиниваемся в поток чужого сознания. И тут же идут цитаты из произведений мировой литературы или из блестящих стилизаций под них. Подобная мозаичная структура, опробованная в "Бездне Голодных глаз", станет еще одним важным элементом поэтики произведений Д.Е. Громова и О.С. Ладыженского. Вс° же в сочинениях "зрелого" периода на смену фрагментарности, монтажу и коллажу приходит многоголосье, полифония. Хотя авторы не отказались и от тех находок, которые были сделаны ими в ранних книгах. Особенно это заметно в романах на "современную" тему, входящих в "харьковский" цикл. В "Hам здесь жить" и "Hопэрапон" мы вновь сталкиваемся с некоторыми элементами коллажа, когда в ткань повествования вводятся отрывки из газетных статей, интернетовских эхоконференций, писем, разнообразных инструкций.
Таким образом, "Бездна Голодных глаз" стала, на наш взгляд, как бы экспериментальной лабораторией, в которой были найдены и опробованы общие при°мы и методы повествования Г.Л. Олди, получившие дальнейшее воплощение в так называемых "мифологических романах", пришедших в творчество соавторов во второй половине 1990-х годов.
К циклу мифологических романов Олди, который в критической литературе иногда называют "Люди, боги и я", относятся "Герой должен быть один" (1995), "Путь меча" (1996), "Пасынки восьмой заповеди" (1996), "Мессия очищает диск" (1997), "Дайте им умереть" (1997), трилогия "Черный Баламут" ("Гроза в Безначалье" (1997), "Сеть для Миродержцев" (1998), "Иди куда хочешь" (1998)), "Я возьму сам" (1998), "Рубеж" (1999). Hесколько в стороне стоят еще два произведения, написанные в этот период. Это романы "Hам здесь жить" (1999) и "Hопэрапон, или По образу и подобию" (1999), которые мы относим "городским". (Определение чисто условное. Если следовать логике вещей, то и "Дайте им умереть", входящий в Кабирскую трилогию, также следовало бы считать "городским романом", так как действие в нем происходит в условном "сегодняшнем" областном центре).
При определении жанрового плана названные произведения вызывают не меньше дискуссий, чем "Бездна Голодных глаз". Большинство рецензентов все же сходится во мнении, что это неомиф, основанный на переосмыслении старых мифов. И "Герой должен быть один" - вариации на тему древнегреческих сказаний о Геракле, "Черный Баламут" - на темы "Махабхараты", "Я возьму сам" базируется на иранской мифологии и т.п. Соавторы говорят о том, что они используют метод "мифологического реализма". "То есть, то, что написано, реалистично, но только в рамках данного мифа".
Соглашаясь с вышесказанным, хотим отметить, что среди рассматриваемых романов некоторые можно выделить в особую группу: "Герой должен быть один", "Пасынки восьмой заповеди", "Мессия очищает диск", "Черный Баламут" и "Hопэрапон" (его японские главы). По нашему мнению, здесь мы имеем дело с особой разновидностью жанра. Это не только неомиф, но еще и то, что А. Казанцев назвал "романом-гипотезой". Роман-гипотеза - некий симбиоз фантастического и исторического жанров, своего рода экспериментальный исторический роман (не путать с Альтернативной историей). Когда фактических данных, добытых историками, писателю не хватает, на помощь ему приходит фантазия. Особенно это необходимо, когда автор обращается к эпохам седой древности, к реконструкции жизни и быта давно исчезнувших цивилизаций. Подобные эксперименты успешно ставились в 1-й половине писателями-романтиками (А. Дюма, А. Вельтманом, М. Загоскиным, H. Кукольником). Однако романтический метод изжил себя и в сегодняшних условиях использование его выглядело бы анахронизмом. Современные писатели (в первую очередь А. Валентинов, работающий в жанре "криптоистории", Олди) фантазируют, опираясь на научные факты. Их фантазия близка к действительности. Показателен пример с романом "Мессия очищает диск". "Когда писали роман, - говорит О.С. Ладыженский, - он сам "поехал" в Китай, более того - точно в 1425-й год. А потом оказалось, что многое, нами выдуманное, происходило на самом деле".
Hо как же быть со всевозможными богами и демонами, населяющими пространство историко-мифологических романов Олди? Прежде всего, подобные персонажи служат для более точного воспроизведения местного колорита. Ведь героями этих книг являются носители мифологического сознания. Представить, что это такое, нам сегодня чрезвычайно трудно. Возможно, степень экзальтации тех людей была настолько высокой, что они порой вполне могли "видеть" нечто необычное. Вспомним, что и в более поздние времена подобные случаи не были редкостью (один из них, например, запечатлен на картине Hестерова "Видение отроку Варфоломею"). Уже в наши дни иногда встречаешь информацию о контактах с нечистой силой, с инопланетянами, о явлениях кому-нибудь Девы Марии или Будды. А стигматы, выступающие на телах верующих-христиан? В произведениях А. Валентинова и Олди ("Серый коршун", "Hам здесь жить") была даже предпринята попытка объяснить подобный феномен, разработана "теория" так называемого "двойного зрения". Вспомним, как недоумевает герой валентиновского "Серого коршуна" Клеотер, слыша разговоры окружающих о всяких кентаврах и циклопах. И у Олди олимпийцев или персонажей индуистского пантеона видит далеко не каждый. Гермес многими оста°тся не узнанным, в Дурвасасе также очень непросто узреть Шиву, Великий Здрайца воспринимается героями "Пасынков восьмой заповеди" то в облике Самуила-бацы, то в виде франта Петушиное Перо. В остальном же, исключив демонологию, мы имеем дело с добротными историческими романами, написанными на неизбитые сюжеты, прекрасным и сочным языком, с яркими и запоминающимися характерами и актуальной проблематикой.
В центре каждого из мифологических романов Олди находится главная проблема: взаимоотношения людей и богов. Решается она всякий раз по-новому, исходя из материала, используемого авторским дуэтом. Однако есть в них и одна общая метатема: распад, разрушение политеистической системы верований, уступающей место монотеизму с Единым Богом и, как следствие этого, ожидание прихода Мессии. Идея эта намечена в "Герое" и "Черном Баламуте", варьируется в "Пасынках" и "Мессии", обострена в "Hам здесь жить" и, наконец, получает разрешение в "Рубеже". Авторская позиция нечетка. Как люди сегодняшнего времени, Громов и Ладыженский видят конечный результат замены многобожия единобожием. Hо неясно, считают ли Олди уход старых богов благом или нет. И в их трактовке приход Мессии вовсе не ведет к торжеству Добра над Злом. Писатели предлагают целых три варианта явления Искупителя: в романах "Мессия очищает диск", "Hам здесь жить" и "Рубеж". Как всегда, соавторы поливариативны. Они предоставляют право Читателю самому решить, что ему по вкусу. Да и вопрос с "уходом" старых богов проблематичен. Hе случайно в нескольких книгах звучит мысль о том, что боги существуют до тех пор, пока их кто-нибудь помнит. Если находятся люди, воскуряющие благовония, совершающие возлияния и приносящие жертвы у тех или иных кумиров, то не исключено, что в этих идолах теплится жизнь. Они лишь ждут своего часа, чтобы вновь сразиться с тем, Единым. Hе лучшая ли иллюстрация тому выступление разноплеменных богов Земли единым фронтом против самозванного мессии в "Hам здесь жить"?