Владислав Князев
Русская комедия (сборник)
Русская комедия
Роман-балаган
«Божественная комедия».
Придумал Данте Алигьери
XIV век
«Человеческая комедия».
Придумал Оноре де Бальзак
XIX век
Русская комедия.
Нарочно не придумаешь
Из века в век
Как бы от столичного издателя
Рабочий день был в разгаре, а я – в ударе. Одной рукой крепко сжимал тонкую талию рюмки, другой, почти так же крепко, – талию своей помощницы, почти такую же тонкую. Намерения у меня были самые серьезные.
Надеюсь, вы поняли меня правильно. Я намеревался издать что-нибудь необычное. Коньяк и талия сотрудницы были у меня для вдохновения. Но если откровенно – вдохновение не приходило. Оно и понятно. Ведь для современного читателя даже перевод Полного собрания сочинений А. С. Пушкина, включая письма к любимым женщинам, на сплошной нецензурный язык – уже не сенсация.
И в этот ответственный творческий момент дверь кабинета вдруг распахнулась, и на пороге появился нежданный-негаданный посетитель глубоко провинциального вида. Он по-прокурорски простер в мою сторону длань:
– Вот вы тут в столице живете только ради своего удовольствия, а на календаре, между прочим, – две тысячи первый год. Начало третьего тысячелетия! Внуки и правнуки попросят вас рассказать что-нибудь удивительное об этом знаменательном времени и о себе, а вам рассказать абсолютно нечего.
От неожиданности я так растерялся, что выпустил на свободу не только талию помощницы, но даже и рюмку. И вместо того, чтобы по-московски рявкнуть: «Пошел вон!» – тихо и вежливо спросил, имея в виду громкое заявление посетителя:
– Ну и как тут быть… или не быть?
– Ясное дело, – не задумываясь, ответил тот. – Надо прославить родную эпоху удивительными, легендарными делами и подвигами.
– Вы думаете, это возможно в наше время?
– Учитесь! – коротко возразил провинциал и положил на стол груду какой-то макулатуры, очевидно, рукопись. – Удивительные легенды и былины, а равно еще более удивительные были про то, как мы с нашим предводителем Лукой Самарычем взяли да и превзошли аж самого Геракла.
Такого бреда я не слышал даже на модных литературных сборищах. Поэтому не бросил сразу эту макулатуру куда подальше, а тихо и вежливо попросил:
– Представьтесь, пожалуйста.
– Никанор Лещев-Водолеев, – с герцогской важностью объявил провинциал. – Очевидец, участник и летописец судьбоносных событий, имевших место в городе Колдыбан, что на великой реке Волге, в отрогах седых Жигулей.
– О! – отделался я междометием. – С вашего позволения хотел бы на всякий случай уточнить, какой Геракл имеется в виду?
– Тот самый. Сын Зевса. Стало быть, Геракл Зевсович. Герой всех времен и всех народов.
– Извините, а кто такой Лука Самарыч? Где я мог видеть его?
– Да если бы и увидели, то, наверняка, проглядели бы, – усмехнулся Лещев-Водолеев. – Какой с вас, москвича, спрос, если даже сам Геракл поначалу опростоволосился и не признал в нашем Луке Самарыче своего собрата-героя.
Он ткнул пальцем в рукопись. Я прочел:
– Да как смеешь ты, задрипанный мужичишка из ка-ко го-то занюханного городишка с удивительно кондовым названием… как смеешь ты равняться со мной!
Могучего эллина, наверное, смутили малые габариты волжанина-колдыбанца. Ростом наш земляк не очень. До вершин Жигулевских гор не дотянется. Метр шестьдесят пять, не выше. Да и то вместе с каблуком. Но зато живот, живот-то у Луки Самарыча каков! Ничуть не меньше знаменитого Молодецкого кургана. А надо заметить, что вся сила истинного колдыбанца – не в бицепсах и трицепсах. Вся сила – именно в животе, ибо Лука Самарыч – герой нового типа. Но Гераклу этого пока не понять, потому что он абсолютно старомоден.
– Ты подивись на меня, а потом ткнись в зеркало, чучело! – орет Геракл и сучит кулачищами прямо перед носом соперника. А кулачищи – во! Каждый – с валун, под которым волжские атаманы свои клады прятали. Заденет нечаянно – и нет носа. Да и головы – тоже.
Но Лука Самарыч и бровью не повел. Хотя бровь у него лохматая, как ветка жигулевской елки, и подобно ей трепетно дрожит при легком волжском бризе. Однако перед грозным эллином не стала трепетать. Как будто не гроза тут бушует, а комар пищит.
– Я вас очень уважаю, Геракл Зевсович, – тактично и сдержанно ответствовал Лука Самарыч, – но плохой вы аналитик, и слушать вас невозможно скучно. Рассуждаете вы совсем по-столичному.
– Это как? – растерялся полубог.
– То есть очень прямолинейно, мелко и как-то не совсем художественно.
– Ты хочешь сказать, у вас в столице живут одни балбесы и болваны? – предположил великий эллин.
– Скорее, наоборот: слишком умники, – возразил Лука Самарыч. – Но умничать надо к месту, а главное – на нужном месте. Попробую пояснить образно. Не знаю, как в ваше время, а сейчас все столицы стоят на мелком месте. Наша, например, первопрестольная – на Москве-реке, которая и воробью-то по колено. Да еще и течет прямо, как по линейке. Вот так же столица и мыслит.
– А теперь взгляните, пожалуйста, на нашу родную матушку Волгу. Широка, глубока. А в районе Самарской Луки еще вон и изгиб какой неожиданный делает! Будто в пляс пошла и коронное коленце выкидывает. Озорное и вместе с тем чрезвычайно изящное.
– Такова и наша колдыбанская мысль: гораздо шире столичной, гораздо глубже, а главное – с неожиданным поворотом, с изящным изгибом. Так загнем, что и сами не знаем, где выплывем.
– Ну загни, загни, – не найдя аргумента в пользу своего столичного образа мышления, огрызнулся великий сын Зевса.
Брови Луки Самарыча слегка приподнялись и стали совсем подобны жигулевским елкам, только поколючее.
– Конечно, Геракл Зевсович, вы, как принято у нас говорить, – геркулес. Однако если мыслить по-колдыбански, то мне, пожалуй, и в подметки не годитесь. Хотя по московским понятиям вы – подметка люкс. Потому как заграничная.
– О боги Олимпа! – взревел, словно мотор «Жигулей», гневный Геракл. – Вы слышали, как оскорбил вашего любимца этот самарский колхозан, этот колдыбанский жлоб, эта волжская селедка! Я убью его, и, с вашего позволения, сделаю это с особой жестокостью.
– К барьеру, волжская килька! Сражаться! И не на толстый на живот, а на лютую на смерть!
– Всегда пожалуйста, – спокойно отвечал Лука Самарыч. – Вот только подтяну штаны, и начнем.
– Как будем биться? – сгорая от желания расправиться с наглым колдыбанцем, спросил Геракл. – Предлагаю стреляться из лука. Или драться на палицах. А можно сразу приступить к кулачному бою.
Древний афинянин или современный москвич от страха бухнулись бы в обморок. Но Лука Самарыч даже не глянул, куда соломы постелить, чтобы не ушибиться при падении.
– До чего у вас заскорузлые взгляды, Геракл Зевсович, – укорил он противника. – Вы бы еще каратэ предложили. Или стреляться из гранатометов. Детский сад! Кому это в наше время интересно? Мы будем биться по моде. То есть… анкетами.
– В каком смысле? – раскрыл рот Геракл.
– И в прямом, и в переносном. Начнем с вашего социального происхождения. Кто отец? И Лука Самарыч жестом прожженного дуэлянта ткнул в противника указательным пальцем.
– Мой отец – бог! – высокомерно отвечал Геракл. – Верховный олимпийский бог.
– Мать?
– Одна из древнегреческих цариц! – все так же важничал Геракл.
К его удивлению, Лука Самарыч не упал раболепно на колени и даже не отвесил поклон до земли. Напротив, уставил руки в боки и непочтительно хмыкнул.
– Н-да, в cоциологических опросах ваш рейтинг будет весьма невысок, – резюмировал колдыбанец. – По-нашему, вы – сын мэра и директрисы универсама. Пока что ваша анкета не греет широкие массы.
– А твоя греет? – сделал свой, прямо скажем, неуклюжий выпад Геракл.
– Слабый вы аналитик, – усмехнулся Лука Самарыч. – Мое происхождение с вашим даже нелепо сравнивать. Отец – прочерк. Мать – аналогично. Можно сказать, подкидыш. Социально неблагополучный тип, группа риска номер один. Как и каждый десятый или даже пятый, а может, и каждый второй мой современник.
– Нашел чем гордиться! – удивился великий эллин. – Да с такой родословной стыдно и на свет белый появляться.
– Скептик вы, Геракл Зевсович. Но попробуйте рассуждать шире и глубже. Выбиться в гераклы светит только отпрыскам большого начальства. Значит, вы не можете служить вдохновляющим примером для широких масс. А вот стать таким, как Лука Самарыч, может любой.
– Ну ладно, – вздохнул Геракл. – По вопросу о происхождении сдаюсь. Второй раунд!
– Перейдем к автобио, – учтиво согласился колдыбанский подкидыш. – Чем можете козырнуть по этой линии?
– Я, Геракл Зевсович, родился в сорочке, – хвастливо заявил эллин и приготовился любоваться произведенным эффектом.
– Ловко, – заметил Лука Самарыч. – Синтетика или хабэ?
– Не понял, – удивился Геракл.
– Ну где вам нас понять! Вы небось нейлон и даже хлопок носить не станете. Только китайский шелк. А отделка небось – голландские кружева. Люкс. Сразу видно: блатной сынок. Однако представляю, как бы ахнул весь ваш древнегреческий мир, увидев, в чем появился на свет колдыбанский герой Лука Самарыч. Даже вообразить себе не можете.
– Не могу, – признался Геракл. – Загибай.
– В плаще, – весомо отчеканил Лука Самарыч. – Если точно, в плащ-палатке, пошитой колдыбанской швейной фабрикой “Большевичка”. Из прорезиненного брезента. Не китайский шелк, конечно. Зато не промокает и не воспламеняется. Никакие громы и молнии с небесного Олимпа не страшны.
– Родиться в плащ-палатке? Каков же здесь переносный смысл? – сделал большие глаза полубог.
– А таков, уважаемый блатной товарищ, что на прилавках нашего универмага “Приволжский” больше ничего подходящего и днем с огнем не сыщешь.
– О деревенщина! – завелся с полуоборота Геракл. – При чем тут прилавки вашего замызганного универмага?
– А где же нашему герою барахло доставать? В супермаркете, что ли? – рассердился и Лука Самарыч. – У меня папа – не мэр, мама – не директриса, дядя – не рэкетир… Кстати, если уж вы такой блатной, почему под свой день рождения только сорочку отхватили? Про штаны забыли? Зря. Хорошие штаны тоже сейчас на зарплату не купишь. Вот я, к примеру, в шароварах хожу. К тому же они на три размера больше. А куда деваться? Не разгуливать же полуголым, как в Древней Греции?
– О великий Зевс и мудрейшая Афина! – опять завелся без бензина невыдержанный супергерой. – Дайте мне силы не убить этого жлоба одним ударом. Его надо убивать медленно, чтобы он прозрел хотя бы перед смертью…
Родиться в сорочке, волжский карась, – это значит быть счастливчиком! Все равно что родиться с серебряной ложкой во рту и так далее. Прозрел?
– Так уж и с серебряной? Небось нержавейка, – не поверил Лука Самарыч.
– Жлоб! Из нержавейки у нас корыта для свиней делали. А у меня все было из серебра. И ложки, и тарелки – вся посуда.
– Люкс! – позавидовал Лука Самарыч. – С серебра, говорят, любое кушанье само в рот просится, только успевай слюнки глотать.
Но тут же встряхнулся:
– Однако и мы не лыком шиты. Я, например, родился с сигаретой в зубах. Оно, конечно, слюноотделения не вызывает, а если и вызывает, то только для того, чтобы отплюнуться. Зато сигареты “Махорочные” местного производства обладают другими замечательными свойствами. Пыхнешь раз-другой – сам вулкан Везувий закашляет и зачихает. Продемонстрировать? Только заранее предупреждаю: за Везувий ответственность не несу. Потому как в нашей аптеке да за наши деньги ни от кашля, ни от насморка – ничего…
– Стоп, селедка! – прервал божественный эллин. – Ты что мне мозги пудришь? У кого же ты сосунком закурить стрельнул? У своей кормилицы, что ли? Ха-ха-ха…
– Какой еще кормилицы? – в свою очередь не понял колдыбанец.
– Той самой, у которой грудь сосал! – возликовал Геракл: вот и припер к стенке колдыбанского трепача.
Но Лука Самарыч аж руками на него замахал:
– Да вы, оказывается, еще и циник! Зевс с вами! Кто бы меня к женской груди близко подпустил! Да я и сам правила приличия понимаю. Так что аморалку вы мне не шейте.
– При чем тут приличия? – возмутился Геракл. – Я, например, трех кормилиц в порядке живой очереди сосал и ничуть не стеснялся. Что тут такого?
– Так это же вы. Вам, несмышленышу, на момент рождения сколько было? Всего девять месяцев от момента зачатия.
– А тебе все десять, да? – попытался съязвить Геракл.
– Да нет, не десять, – спокойно возразил Лука Самарыч. – Считай, уже пятьдесят. И не месяцев, а годков. Как родился, так сразу и золотой юбилей справил.
– О боги Олимпа! – взревел вечно неисправным “Москвичом” несравненный Геракл. – Чтоб мне с тумбочки убиться, если вы когда-нибудь слышали такую ахинею и видели таких болванов! Как прикажете прихлопнуть этого подкидыша-подлещика? Предлагаю – самым садистским образом.
Полубог уже было взмахнул кулачищами, но, видимо, команда с Олимпа последовала не такая, какую он ожидал. Физиономия Геракла изобразила глубокое удивление, потом поверхностное прозрение и наконец – искреннее удовлетворение.
– Эй, подлещик, – заулыбался супергерой всех времен. – Боги Олимпа приказали мне прихлопнуть тебя как-нибудь в другой раз. А пока живи и загибай дальше. Уж очень богам забавно. Да и я, если по-честному, прямо заслушался…
И он облапил своего нового знакомого, да так душевно, что вековые дубы и ели на отрогах Жигулей застонали, будто завидели передовую бригаду местных лесорубов».
– Это удивительная колдыбанская быль?
– Это удивительная колдыбанская легенда, – уточнил летописец-любитель. – Былины наши – еще удивительнее. А колдыбанские были – уже и сил не хватит удивляться.
Тогда я сказал без всяких дипломатий:
– А вам не кажется, что все это балаган?
– Весь этот земной мир – балаган, тайный и злорадный режиссер которого навязывает всем нам роль шутов, – высоким философским слогом парировал мою колкость Лещев-Водолеев. – Но… почему бы в ответ не сыграть другой балаган? Наш! Где мы уже – сами себе режиссеры. Тогда еще посмотрим, кто под занавес окажется в смешном положении. Ну?
Он поднялся:
– Гонорар можете оставить себе. За это попрошу дать моим особо правдивым и совершенно достоверным писаниям заголовок и подзаголовок. Чтобы как у Гомера и Гюго. Затем, пожалуйста, исправьте орфографические ошибки, расставьте, где нужно, запятые. Ах да, чуть не забыл! Надо еще сделать перевод. На английский, китайский, арабский – короче, на языки всех народов мира.
– Это обязательно? – не выдержал я.
– Само собой, – заверил меня колдыбанец. – Мы же с Лукой Самарычем не для себя старались. Старались, чтобы явить вдохновляющий пример всем современникам. Нам есть что порассказать своим внукам и правнукам. Теперь дерзайте вы.
Странно, но, вместо того чтобы сказать ему все-таки: «Пошел вон!» – и взяться за самые неотложные дела, то есть за рюмку коньяка и за талию помощницы, я придвинул к себе «особо правдивый и совершенно достоверный» шедевр колдыбанской мысли.
Надеюсь, вы поняли меня правильно. Я намеревался издать что-нибудь необычное. Коньяк и талия сотрудницы были у меня для вдохновения. Но если откровенно – вдохновение не приходило. Оно и понятно. Ведь для современного читателя даже перевод Полного собрания сочинений А. С. Пушкина, включая письма к любимым женщинам, на сплошной нецензурный язык – уже не сенсация.
И в этот ответственный творческий момент дверь кабинета вдруг распахнулась, и на пороге появился нежданный-негаданный посетитель глубоко провинциального вида. Он по-прокурорски простер в мою сторону длань:
– Вот вы тут в столице живете только ради своего удовольствия, а на календаре, между прочим, – две тысячи первый год. Начало третьего тысячелетия! Внуки и правнуки попросят вас рассказать что-нибудь удивительное об этом знаменательном времени и о себе, а вам рассказать абсолютно нечего.
От неожиданности я так растерялся, что выпустил на свободу не только талию помощницы, но даже и рюмку. И вместо того, чтобы по-московски рявкнуть: «Пошел вон!» – тихо и вежливо спросил, имея в виду громкое заявление посетителя:
– Ну и как тут быть… или не быть?
– Ясное дело, – не задумываясь, ответил тот. – Надо прославить родную эпоху удивительными, легендарными делами и подвигами.
– Вы думаете, это возможно в наше время?
– Учитесь! – коротко возразил провинциал и положил на стол груду какой-то макулатуры, очевидно, рукопись. – Удивительные легенды и былины, а равно еще более удивительные были про то, как мы с нашим предводителем Лукой Самарычем взяли да и превзошли аж самого Геракла.
Такого бреда я не слышал даже на модных литературных сборищах. Поэтому не бросил сразу эту макулатуру куда подальше, а тихо и вежливо попросил:
– Представьтесь, пожалуйста.
– Никанор Лещев-Водолеев, – с герцогской важностью объявил провинциал. – Очевидец, участник и летописец судьбоносных событий, имевших место в городе Колдыбан, что на великой реке Волге, в отрогах седых Жигулей.
– О! – отделался я междометием. – С вашего позволения хотел бы на всякий случай уточнить, какой Геракл имеется в виду?
– Тот самый. Сын Зевса. Стало быть, Геракл Зевсович. Герой всех времен и всех народов.
– Извините, а кто такой Лука Самарыч? Где я мог видеть его?
– Да если бы и увидели, то, наверняка, проглядели бы, – усмехнулся Лещев-Водолеев. – Какой с вас, москвича, спрос, если даже сам Геракл поначалу опростоволосился и не признал в нашем Луке Самарыче своего собрата-героя.
Он ткнул пальцем в рукопись. Я прочел:
* * *
«Увидев впервые Луку Самарыча с Самарской Луки, Геракл вскричал:– Да как смеешь ты, задрипанный мужичишка из ка-ко го-то занюханного городишка с удивительно кондовым названием… как смеешь ты равняться со мной!
Могучего эллина, наверное, смутили малые габариты волжанина-колдыбанца. Ростом наш земляк не очень. До вершин Жигулевских гор не дотянется. Метр шестьдесят пять, не выше. Да и то вместе с каблуком. Но зато живот, живот-то у Луки Самарыча каков! Ничуть не меньше знаменитого Молодецкого кургана. А надо заметить, что вся сила истинного колдыбанца – не в бицепсах и трицепсах. Вся сила – именно в животе, ибо Лука Самарыч – герой нового типа. Но Гераклу этого пока не понять, потому что он абсолютно старомоден.
– Ты подивись на меня, а потом ткнись в зеркало, чучело! – орет Геракл и сучит кулачищами прямо перед носом соперника. А кулачищи – во! Каждый – с валун, под которым волжские атаманы свои клады прятали. Заденет нечаянно – и нет носа. Да и головы – тоже.
Но Лука Самарыч и бровью не повел. Хотя бровь у него лохматая, как ветка жигулевской елки, и подобно ей трепетно дрожит при легком волжском бризе. Однако перед грозным эллином не стала трепетать. Как будто не гроза тут бушует, а комар пищит.
– Я вас очень уважаю, Геракл Зевсович, – тактично и сдержанно ответствовал Лука Самарыч, – но плохой вы аналитик, и слушать вас невозможно скучно. Рассуждаете вы совсем по-столичному.
– Это как? – растерялся полубог.
– То есть очень прямолинейно, мелко и как-то не совсем художественно.
– Ты хочешь сказать, у вас в столице живут одни балбесы и болваны? – предположил великий эллин.
– Скорее, наоборот: слишком умники, – возразил Лука Самарыч. – Но умничать надо к месту, а главное – на нужном месте. Попробую пояснить образно. Не знаю, как в ваше время, а сейчас все столицы стоят на мелком месте. Наша, например, первопрестольная – на Москве-реке, которая и воробью-то по колено. Да еще и течет прямо, как по линейке. Вот так же столица и мыслит.
– А теперь взгляните, пожалуйста, на нашу родную матушку Волгу. Широка, глубока. А в районе Самарской Луки еще вон и изгиб какой неожиданный делает! Будто в пляс пошла и коронное коленце выкидывает. Озорное и вместе с тем чрезвычайно изящное.
– Такова и наша колдыбанская мысль: гораздо шире столичной, гораздо глубже, а главное – с неожиданным поворотом, с изящным изгибом. Так загнем, что и сами не знаем, где выплывем.
– Ну загни, загни, – не найдя аргумента в пользу своего столичного образа мышления, огрызнулся великий сын Зевса.
Брови Луки Самарыча слегка приподнялись и стали совсем подобны жигулевским елкам, только поколючее.
– Конечно, Геракл Зевсович, вы, как принято у нас говорить, – геркулес. Однако если мыслить по-колдыбански, то мне, пожалуй, и в подметки не годитесь. Хотя по московским понятиям вы – подметка люкс. Потому как заграничная.
– О боги Олимпа! – взревел, словно мотор «Жигулей», гневный Геракл. – Вы слышали, как оскорбил вашего любимца этот самарский колхозан, этот колдыбанский жлоб, эта волжская селедка! Я убью его, и, с вашего позволения, сделаю это с особой жестокостью.
– К барьеру, волжская килька! Сражаться! И не на толстый на живот, а на лютую на смерть!
– Всегда пожалуйста, – спокойно отвечал Лука Самарыч. – Вот только подтяну штаны, и начнем.
– Как будем биться? – сгорая от желания расправиться с наглым колдыбанцем, спросил Геракл. – Предлагаю стреляться из лука. Или драться на палицах. А можно сразу приступить к кулачному бою.
Древний афинянин или современный москвич от страха бухнулись бы в обморок. Но Лука Самарыч даже не глянул, куда соломы постелить, чтобы не ушибиться при падении.
– До чего у вас заскорузлые взгляды, Геракл Зевсович, – укорил он противника. – Вы бы еще каратэ предложили. Или стреляться из гранатометов. Детский сад! Кому это в наше время интересно? Мы будем биться по моде. То есть… анкетами.
– В каком смысле? – раскрыл рот Геракл.
– И в прямом, и в переносном. Начнем с вашего социального происхождения. Кто отец? И Лука Самарыч жестом прожженного дуэлянта ткнул в противника указательным пальцем.
– Мой отец – бог! – высокомерно отвечал Геракл. – Верховный олимпийский бог.
– Мать?
– Одна из древнегреческих цариц! – все так же важничал Геракл.
К его удивлению, Лука Самарыч не упал раболепно на колени и даже не отвесил поклон до земли. Напротив, уставил руки в боки и непочтительно хмыкнул.
– Н-да, в cоциологических опросах ваш рейтинг будет весьма невысок, – резюмировал колдыбанец. – По-нашему, вы – сын мэра и директрисы универсама. Пока что ваша анкета не греет широкие массы.
– А твоя греет? – сделал свой, прямо скажем, неуклюжий выпад Геракл.
– Слабый вы аналитик, – усмехнулся Лука Самарыч. – Мое происхождение с вашим даже нелепо сравнивать. Отец – прочерк. Мать – аналогично. Можно сказать, подкидыш. Социально неблагополучный тип, группа риска номер один. Как и каждый десятый или даже пятый, а может, и каждый второй мой современник.
– Нашел чем гордиться! – удивился великий эллин. – Да с такой родословной стыдно и на свет белый появляться.
– Скептик вы, Геракл Зевсович. Но попробуйте рассуждать шире и глубже. Выбиться в гераклы светит только отпрыскам большого начальства. Значит, вы не можете служить вдохновляющим примером для широких масс. А вот стать таким, как Лука Самарыч, может любой.
– Ну ладно, – вздохнул Геракл. – По вопросу о происхождении сдаюсь. Второй раунд!
– Перейдем к автобио, – учтиво согласился колдыбанский подкидыш. – Чем можете козырнуть по этой линии?
– Я, Геракл Зевсович, родился в сорочке, – хвастливо заявил эллин и приготовился любоваться произведенным эффектом.
– Ловко, – заметил Лука Самарыч. – Синтетика или хабэ?
– Не понял, – удивился Геракл.
– Ну где вам нас понять! Вы небось нейлон и даже хлопок носить не станете. Только китайский шелк. А отделка небось – голландские кружева. Люкс. Сразу видно: блатной сынок. Однако представляю, как бы ахнул весь ваш древнегреческий мир, увидев, в чем появился на свет колдыбанский герой Лука Самарыч. Даже вообразить себе не можете.
– Не могу, – признался Геракл. – Загибай.
– В плаще, – весомо отчеканил Лука Самарыч. – Если точно, в плащ-палатке, пошитой колдыбанской швейной фабрикой “Большевичка”. Из прорезиненного брезента. Не китайский шелк, конечно. Зато не промокает и не воспламеняется. Никакие громы и молнии с небесного Олимпа не страшны.
– Родиться в плащ-палатке? Каков же здесь переносный смысл? – сделал большие глаза полубог.
– А таков, уважаемый блатной товарищ, что на прилавках нашего универмага “Приволжский” больше ничего подходящего и днем с огнем не сыщешь.
– О деревенщина! – завелся с полуоборота Геракл. – При чем тут прилавки вашего замызганного универмага?
– А где же нашему герою барахло доставать? В супермаркете, что ли? – рассердился и Лука Самарыч. – У меня папа – не мэр, мама – не директриса, дядя – не рэкетир… Кстати, если уж вы такой блатной, почему под свой день рождения только сорочку отхватили? Про штаны забыли? Зря. Хорошие штаны тоже сейчас на зарплату не купишь. Вот я, к примеру, в шароварах хожу. К тому же они на три размера больше. А куда деваться? Не разгуливать же полуголым, как в Древней Греции?
– О великий Зевс и мудрейшая Афина! – опять завелся без бензина невыдержанный супергерой. – Дайте мне силы не убить этого жлоба одним ударом. Его надо убивать медленно, чтобы он прозрел хотя бы перед смертью…
Родиться в сорочке, волжский карась, – это значит быть счастливчиком! Все равно что родиться с серебряной ложкой во рту и так далее. Прозрел?
– Так уж и с серебряной? Небось нержавейка, – не поверил Лука Самарыч.
– Жлоб! Из нержавейки у нас корыта для свиней делали. А у меня все было из серебра. И ложки, и тарелки – вся посуда.
– Люкс! – позавидовал Лука Самарыч. – С серебра, говорят, любое кушанье само в рот просится, только успевай слюнки глотать.
Но тут же встряхнулся:
– Однако и мы не лыком шиты. Я, например, родился с сигаретой в зубах. Оно, конечно, слюноотделения не вызывает, а если и вызывает, то только для того, чтобы отплюнуться. Зато сигареты “Махорочные” местного производства обладают другими замечательными свойствами. Пыхнешь раз-другой – сам вулкан Везувий закашляет и зачихает. Продемонстрировать? Только заранее предупреждаю: за Везувий ответственность не несу. Потому как в нашей аптеке да за наши деньги ни от кашля, ни от насморка – ничего…
– Стоп, селедка! – прервал божественный эллин. – Ты что мне мозги пудришь? У кого же ты сосунком закурить стрельнул? У своей кормилицы, что ли? Ха-ха-ха…
– Какой еще кормилицы? – в свою очередь не понял колдыбанец.
– Той самой, у которой грудь сосал! – возликовал Геракл: вот и припер к стенке колдыбанского трепача.
Но Лука Самарыч аж руками на него замахал:
– Да вы, оказывается, еще и циник! Зевс с вами! Кто бы меня к женской груди близко подпустил! Да я и сам правила приличия понимаю. Так что аморалку вы мне не шейте.
– При чем тут приличия? – возмутился Геракл. – Я, например, трех кормилиц в порядке живой очереди сосал и ничуть не стеснялся. Что тут такого?
– Так это же вы. Вам, несмышленышу, на момент рождения сколько было? Всего девять месяцев от момента зачатия.
– А тебе все десять, да? – попытался съязвить Геракл.
– Да нет, не десять, – спокойно возразил Лука Самарыч. – Считай, уже пятьдесят. И не месяцев, а годков. Как родился, так сразу и золотой юбилей справил.
– О боги Олимпа! – взревел вечно неисправным “Москвичом” несравненный Геракл. – Чтоб мне с тумбочки убиться, если вы когда-нибудь слышали такую ахинею и видели таких болванов! Как прикажете прихлопнуть этого подкидыша-подлещика? Предлагаю – самым садистским образом.
Полубог уже было взмахнул кулачищами, но, видимо, команда с Олимпа последовала не такая, какую он ожидал. Физиономия Геракла изобразила глубокое удивление, потом поверхностное прозрение и наконец – искреннее удовлетворение.
– Эй, подлещик, – заулыбался супергерой всех времен. – Боги Олимпа приказали мне прихлопнуть тебя как-нибудь в другой раз. А пока живи и загибай дальше. Уж очень богам забавно. Да и я, если по-честному, прямо заслушался…
И он облапил своего нового знакомого, да так душевно, что вековые дубы и ели на отрогах Жигулей застонали, будто завидели передовую бригаду местных лесорубов».
* * *
Я оторвался от рукописи и дипломатично поиронизировал:– Это удивительная колдыбанская быль?
– Это удивительная колдыбанская легенда, – уточнил летописец-любитель. – Былины наши – еще удивительнее. А колдыбанские были – уже и сил не хватит удивляться.
Тогда я сказал без всяких дипломатий:
– А вам не кажется, что все это балаган?
– Весь этот земной мир – балаган, тайный и злорадный режиссер которого навязывает всем нам роль шутов, – высоким философским слогом парировал мою колкость Лещев-Водолеев. – Но… почему бы в ответ не сыграть другой балаган? Наш! Где мы уже – сами себе режиссеры. Тогда еще посмотрим, кто под занавес окажется в смешном положении. Ну?
Он поднялся:
– Гонорар можете оставить себе. За это попрошу дать моим особо правдивым и совершенно достоверным писаниям заголовок и подзаголовок. Чтобы как у Гомера и Гюго. Затем, пожалуйста, исправьте орфографические ошибки, расставьте, где нужно, запятые. Ах да, чуть не забыл! Надо еще сделать перевод. На английский, китайский, арабский – короче, на языки всех народов мира.
– Это обязательно? – не выдержал я.
– Само собой, – заверил меня колдыбанец. – Мы же с Лукой Самарычем не для себя старались. Старались, чтобы явить вдохновляющий пример всем современникам. Нам есть что порассказать своим внукам и правнукам. Теперь дерзайте вы.
Странно, но, вместо того чтобы сказать ему все-таки: «Пошел вон!» – и взяться за самые неотложные дела, то есть за рюмку коньяка и за талию помощницы, я придвинул к себе «особо правдивый и совершенно достоверный» шедевр колдыбанской мысли.
Часть первая
Глава первая
Удивительные колдыбанские легенды и былины о Геракле и Луке Самарыче утверждают, что эти непримиримые соперники и вместе с тем закадычные дружки часто беседовали и спорили на всякие значительные философские темы. Так сказать, искали «философский камень».
– Почему у тебя такой огромный живот? – подбрасывает камешек Геракл в огород колдыбанца.
– Потому что герой нового типа служит прежде всего истине, а истину надо чувствовать нутром, – поясняет Самарыч. – Чем больше нутро, тем глубже постигаешь истину.
У Геракла совсем нет живота. Получается, что камешек отфутболен прямым попаданием в него. Обидно.
– А знаешь ли ты, захолустный колхозан, – хватается Геракл сразу за пудовый камень, – что родиться великим героем – это тебе не лежа на диване потолок пузом подпирать! Великий герой может родиться только в исключительно замечательное время и только в исключительно замечательном месте. Я появился на свет в то время, которое называют золотым веком человечества. В той земле, которую именуют не иначе как колыбелью европейской цивилизации.
– О, какая любопытная философия! Неужели вы сами всё это придумали, Геракл Зевсович? – удивляется Лука Самарыч.
– Нет, конечно, где уж мне, – честно признается Геракл. – Так пел наш великий Гомер.
– Вы бы еще Виктора Гюго сюда приплели, – снисходительно усмехается Лука Самарыч. – Кто их сейчас читает? Разве что аспиранты, да и то из-под палки. Но это я так, к слову. А по существу скажу вот что. Если речь идет о герое, которого сотворяют олимпийские боги или земные божки, то есть верхи, – тогда действительно подавай специальные, по-нашему блатные, условия. Но совсем другой коленкор, если за дело берутся низы. По воле низового коллектива герой может родиться в любое время и в каком угодно месте.
– Правда, тут следует сделать оговорку, – продолжает ас колдыбанской мысли. – Коллективы бывают разные. По месту работы и месту досуга. По месту лечения и месту заключения. Ну и так далее. Меня породил коллектив по месту… жажды. Имеется в виду, конечно, не простая жажда. Жажда истины! Именно поэтому, кстати, мои соратники и сподвижники называют себя с гордостью истинными колдыбанцами.
– Наверное, все профессора да академики? – не без зависти предполагает выдающийся эллин.
– Хоть и великий вы, Геракл Зевсович, но аналитик из вас плохой, – плюхает колдыбанец философским камнем простодушного эллина прямо по лбу. – Разве вы не знаете, что истина – в вине? Ну! А профессора и академики выпивают только по рюмочке. Так можно постичь только маленькие истины, а колдыбанцы стремятся к Истине с большой буквы.
– Значит, насчет выпить они не дураки? – начинает понемногу философски расти полубог, он же горе-аналитик. – Приветствую. Я тоже, пока не стал бессмертным олимпийским небожителем, а был нормальным человеком, пил как положено. Прямо из бочки.
– Действительно золотой век, – завидует колдыбанец.
Геракл приободряется и берет философский камень на-из готовку. Сейчас, мол, твоя очередь, захолустный колхозан, по лбу словить:
– Ну а какая такая эпоха у вас?
– Да совсем никакая, – отмахивается Лука Самарыч. – Сначала-то была у нас совершенно особая эпоха. Советская. Про нее я вам как-нибудь после двух бочек расскажу, иначе не поверите. Мы ее почти целый век славили во все трубы и кларнеты. Я уж не говорю про барабаны. Потом вдруг спохватились: на носу новое тысячелетие, а мы всё со старой эпохой, как курица с яйцом, носимся. Ну, приказом из Москвы эту самую советскую особую враз и отменили. Как устаревшую. А другую, новую эпоху всё никак не начнут. Видать, не могут придумать, какую именно нам надо.
– Эк тебя угораздило! – сочувствует славный древне-грек. – Родиться в безвременье. Хуже не придумаешь.
– Скептик вы, – отзывается Лука Самарыч. – А вот колдыбанские удальцы взяли и без всякого уныния установили во всеобщем безвременье свое собственное, особое время. Истинное. Оно не зависит ни от временных поясов, ни от календарей, ни даже от распоряжений столичного начальства…
Наш герой испытующе смотрит на Геракла: может, мол, сам догадаешься, что за время такое удивительное.
– Не томи душу, – ерзает тот. – А то убью. Нечаянно, из любопытства.
– Особое колдыбанское время, а точнее, время по-колдыбански, – горделиво произносит Самарыч, поглаживая свой живот, – это время между вторым и третьим стаканом. Именно тогда наступает момент истины.
– Между вторым и третьим стаканом? – дивится Геракл. – Почему именно так? Почему, например, не перед вторым?
– Перед вторым стаканом еще не до истины, – поясняет собеседник.
– Ну а почему не после третьего?
– После третьего – уже не до истины.
– О боги Олимпа! У меня голова идет кругом, – бормочет Геракл. – Что же еще надо спросить?.. Ага! Скажи, колхозан, какая славная земля стала твоей колыбелью?
– Ха! – веселится Лука Самарыч. – Для моей колыбели вообще не оказалось места на земле.
– Не на облаке же тебя родили? – изумленно восклицает полубог.
– Я родился в одной такой маленькой точке, – весело разъясняет Самарыч. – Совсем бесславной, и даже под номером тринадцать. Сейчас я зачитаю выписку из анонимного письма в Колдыбанский горисполком, и все будет понятно: «Сигнализируем о том, что торговая точка № 13 горобщепита является рассадником пьянства и бескультурья. Ей нет места на нашей земле!»
– Так ты родился в забегаловке! – с удовольствием плюхает Геракл камнем по репутации собеседника.
– Ну вот в вас заговорил и циник, – Лука Самарыч аж хлещет себя по лбу колючей веткой, то бишь своей мохнатой бровью. – Вы повторяете домыслы и вымыслы Колдыбанского общества трезвости. «Забегаловка». Надо же такое сказать! Истинные колдыбанцы никогда не забегают в свою любимую точку номер тринадцать. Они заходят сюда не спеша и надолго…
Вот какой диалог.
– Больше вопросов на сегодня не имею, – выдохся супергерой всех времен и частей света.
– Хорошо вам, – позавидовал волжский пузан. – А вот меня день и ночь мучит один каверзный вопрос. Где купить дефицитную провздевочную резинку, чтобы у меня, легендарного и былинного сверхбогатыря, штаны то и дело не спадали? Видимо, на этот вопрос сумеет ответить только большая наука.
С этими словами он взял, как утверждает легенда, философский камень и с размаху запустил его в сторону Москвы. А может, в сторону второй нашей столицы – Петербурга. Или даже в сторону Парижа и Лондона.
Куда попадет. Лишь бы прямо в руки большой науке.
Но наш читатель может не беспокоиться: от колдыбанской действительности сладких снов у него не случится.
Начнем танцевать от печки. В смысле от речного причала номер один, к которому обычно пристает туристский теплоход «Москва», прибывший в город Колдыбан.
Как только столичные гости ступают на нашу землю, передовой местный гид Показушников ведет их на видовую площадку.
– Мы находимся с вами на крутом волжском берегу, откуда взору открывается дивная панорама Самарской Луки и Жигулевских гор, – повествует он чуть ли не гомеровским гекзаметром и не случайно именно так.
У Показушникова – советская закваска. Тогда о нашей действительности повествовалось только в духе героического гомеровского эпоса или, на худой конец, романтически возвышенным стилем Виктора Гюго. Перестроиться колдыбанский гид не может, да и не хочет. Кто эти байки в свое время придумал? Столица. Вот теперь пусть и слушает их до скончания веков.
– Сюда, на этот холм, – вещает трубно Показушников, – поднимались когда-то грозные атаманы, чтобы отвесить низкий сыновний поклон матушке Волге. Здесь когда-то сидели за мольбертами знаменитые русские живописцы, запечатлевшие на своих холстах неповторимые волжские пейзажи. На этом самом месте известным поэтам приходили в голову самые проникновенные рифмы и метафоры. Самарская Лука – жемчужина Волги! Здесь сам воздух сладок и приятен.
Туристы из столицы невольно делают глубокий вдох, но вместо обещанной сладости ощущают горечь, от которой сильно першит в горле.
– Что за странный аромат? – не выдерживает кто-нибудь из москвичей. – Будто началась химическая атака.
– Ба! Среди нас обнаружился аналитик! – сразу оживляется бывший передовой гид. – Вам нельзя отказать в наблюдательности, уважаемый гость. Но все-таки ваш анализ неглубок, как Москва-река. Ну что там химическая атака? Ерунда! Это же знаменитые выбросы в атмосферу орденоносного Колдыбанского комплекса, производящего техническую резину. По содержанию вредных веществ эти выбросы не знают себе равных в Европе. Они превышают ПДК – предельно допустимую концентрацию – в тридцать, сорок, а иногда и в сто раз.
Гид потягивает носом самый ядовитый в Европе воздух и, удовлетворенный, продолжает тем же древнегреческим речитативом:
– Вот мы и перешли с вами от давно минувших дней к нынешней действительности. Как утверждают все советские путеводители, колдыбанская земля по-настоящему расцвела именно в годы социализма. По объему промышленного производства на душу населения – я имею в виду самую тяжелую промышленность – наш Колдыбан далеко опережает такие города, как Лондон, Париж и Рим, вместе взятые. В числе передовых предприятий находится уже упомянутый орденоносный резинокомплекс. Вот он, слева от нас, в конце набережной, прямо на берегу Волги. Справа, в другом конце набережной, прямо на берегу Волги вы видите знаменитый Колдыбанский орденоносный цементный завод. Эти промгиганты как бы обрамляют нашу набережную – любимое место отдыха горожан. Ну а прямо перед собой вы можете видеть величественную панораму Волги и Жигулевских гор, известных своей дивной сказочной красотой всему миру.
– Почему у тебя такой огромный живот? – подбрасывает камешек Геракл в огород колдыбанца.
– Потому что герой нового типа служит прежде всего истине, а истину надо чувствовать нутром, – поясняет Самарыч. – Чем больше нутро, тем глубже постигаешь истину.
У Геракла совсем нет живота. Получается, что камешек отфутболен прямым попаданием в него. Обидно.
– А знаешь ли ты, захолустный колхозан, – хватается Геракл сразу за пудовый камень, – что родиться великим героем – это тебе не лежа на диване потолок пузом подпирать! Великий герой может родиться только в исключительно замечательное время и только в исключительно замечательном месте. Я появился на свет в то время, которое называют золотым веком человечества. В той земле, которую именуют не иначе как колыбелью европейской цивилизации.
– О, какая любопытная философия! Неужели вы сами всё это придумали, Геракл Зевсович? – удивляется Лука Самарыч.
– Нет, конечно, где уж мне, – честно признается Геракл. – Так пел наш великий Гомер.
– Вы бы еще Виктора Гюго сюда приплели, – снисходительно усмехается Лука Самарыч. – Кто их сейчас читает? Разве что аспиранты, да и то из-под палки. Но это я так, к слову. А по существу скажу вот что. Если речь идет о герое, которого сотворяют олимпийские боги или земные божки, то есть верхи, – тогда действительно подавай специальные, по-нашему блатные, условия. Но совсем другой коленкор, если за дело берутся низы. По воле низового коллектива герой может родиться в любое время и в каком угодно месте.
– Правда, тут следует сделать оговорку, – продолжает ас колдыбанской мысли. – Коллективы бывают разные. По месту работы и месту досуга. По месту лечения и месту заключения. Ну и так далее. Меня породил коллектив по месту… жажды. Имеется в виду, конечно, не простая жажда. Жажда истины! Именно поэтому, кстати, мои соратники и сподвижники называют себя с гордостью истинными колдыбанцами.
– Наверное, все профессора да академики? – не без зависти предполагает выдающийся эллин.
– Хоть и великий вы, Геракл Зевсович, но аналитик из вас плохой, – плюхает колдыбанец философским камнем простодушного эллина прямо по лбу. – Разве вы не знаете, что истина – в вине? Ну! А профессора и академики выпивают только по рюмочке. Так можно постичь только маленькие истины, а колдыбанцы стремятся к Истине с большой буквы.
– Значит, насчет выпить они не дураки? – начинает понемногу философски расти полубог, он же горе-аналитик. – Приветствую. Я тоже, пока не стал бессмертным олимпийским небожителем, а был нормальным человеком, пил как положено. Прямо из бочки.
– Действительно золотой век, – завидует колдыбанец.
Геракл приободряется и берет философский камень на-из готовку. Сейчас, мол, твоя очередь, захолустный колхозан, по лбу словить:
– Ну а какая такая эпоха у вас?
– Да совсем никакая, – отмахивается Лука Самарыч. – Сначала-то была у нас совершенно особая эпоха. Советская. Про нее я вам как-нибудь после двух бочек расскажу, иначе не поверите. Мы ее почти целый век славили во все трубы и кларнеты. Я уж не говорю про барабаны. Потом вдруг спохватились: на носу новое тысячелетие, а мы всё со старой эпохой, как курица с яйцом, носимся. Ну, приказом из Москвы эту самую советскую особую враз и отменили. Как устаревшую. А другую, новую эпоху всё никак не начнут. Видать, не могут придумать, какую именно нам надо.
– Эк тебя угораздило! – сочувствует славный древне-грек. – Родиться в безвременье. Хуже не придумаешь.
– Скептик вы, – отзывается Лука Самарыч. – А вот колдыбанские удальцы взяли и без всякого уныния установили во всеобщем безвременье свое собственное, особое время. Истинное. Оно не зависит ни от временных поясов, ни от календарей, ни даже от распоряжений столичного начальства…
Наш герой испытующе смотрит на Геракла: может, мол, сам догадаешься, что за время такое удивительное.
– Не томи душу, – ерзает тот. – А то убью. Нечаянно, из любопытства.
– Особое колдыбанское время, а точнее, время по-колдыбански, – горделиво произносит Самарыч, поглаживая свой живот, – это время между вторым и третьим стаканом. Именно тогда наступает момент истины.
– Между вторым и третьим стаканом? – дивится Геракл. – Почему именно так? Почему, например, не перед вторым?
– Перед вторым стаканом еще не до истины, – поясняет собеседник.
– Ну а почему не после третьего?
– После третьего – уже не до истины.
– О боги Олимпа! У меня голова идет кругом, – бормочет Геракл. – Что же еще надо спросить?.. Ага! Скажи, колхозан, какая славная земля стала твоей колыбелью?
– Ха! – веселится Лука Самарыч. – Для моей колыбели вообще не оказалось места на земле.
– Не на облаке же тебя родили? – изумленно восклицает полубог.
– Я родился в одной такой маленькой точке, – весело разъясняет Самарыч. – Совсем бесславной, и даже под номером тринадцать. Сейчас я зачитаю выписку из анонимного письма в Колдыбанский горисполком, и все будет понятно: «Сигнализируем о том, что торговая точка № 13 горобщепита является рассадником пьянства и бескультурья. Ей нет места на нашей земле!»
– Так ты родился в забегаловке! – с удовольствием плюхает Геракл камнем по репутации собеседника.
– Ну вот в вас заговорил и циник, – Лука Самарыч аж хлещет себя по лбу колючей веткой, то бишь своей мохнатой бровью. – Вы повторяете домыслы и вымыслы Колдыбанского общества трезвости. «Забегаловка». Надо же такое сказать! Истинные колдыбанцы никогда не забегают в свою любимую точку номер тринадцать. Они заходят сюда не спеша и надолго…
Вот какой диалог.
– Больше вопросов на сегодня не имею, – выдохся супергерой всех времен и частей света.
– Хорошо вам, – позавидовал волжский пузан. – А вот меня день и ночь мучит один каверзный вопрос. Где купить дефицитную провздевочную резинку, чтобы у меня, легендарного и былинного сверхбогатыря, штаны то и дело не спадали? Видимо, на этот вопрос сумеет ответить только большая наука.
С этими словами он взял, как утверждает легенда, философский камень и с размаху запустил его в сторону Москвы. А может, в сторону второй нашей столицы – Петербурга. Или даже в сторону Парижа и Лондона.
Куда попадет. Лишь бы прямо в руки большой науке.
* * *
Вот такие вызывающие слезу умиления легенды. Но пора уже обратиться к колдыбанской действительности. Ушлый и дошлый читатель ведь знает, что сначала бывают события, происходящие в действительности. И потом уже всякие там Гомеры и Гюго расписывают их в легендах. Приукрашивают, преувеличивают и даже привирают. Изо всех сил. Чтобы читатель, значит, не задремал.Но наш читатель может не беспокоиться: от колдыбанской действительности сладких снов у него не случится.
Начнем танцевать от печки. В смысле от речного причала номер один, к которому обычно пристает туристский теплоход «Москва», прибывший в город Колдыбан.
Как только столичные гости ступают на нашу землю, передовой местный гид Показушников ведет их на видовую площадку.
– Мы находимся с вами на крутом волжском берегу, откуда взору открывается дивная панорама Самарской Луки и Жигулевских гор, – повествует он чуть ли не гомеровским гекзаметром и не случайно именно так.
У Показушникова – советская закваска. Тогда о нашей действительности повествовалось только в духе героического гомеровского эпоса или, на худой конец, романтически возвышенным стилем Виктора Гюго. Перестроиться колдыбанский гид не может, да и не хочет. Кто эти байки в свое время придумал? Столица. Вот теперь пусть и слушает их до скончания веков.
– Сюда, на этот холм, – вещает трубно Показушников, – поднимались когда-то грозные атаманы, чтобы отвесить низкий сыновний поклон матушке Волге. Здесь когда-то сидели за мольбертами знаменитые русские живописцы, запечатлевшие на своих холстах неповторимые волжские пейзажи. На этом самом месте известным поэтам приходили в голову самые проникновенные рифмы и метафоры. Самарская Лука – жемчужина Волги! Здесь сам воздух сладок и приятен.
Туристы из столицы невольно делают глубокий вдох, но вместо обещанной сладости ощущают горечь, от которой сильно першит в горле.
– Что за странный аромат? – не выдерживает кто-нибудь из москвичей. – Будто началась химическая атака.
– Ба! Среди нас обнаружился аналитик! – сразу оживляется бывший передовой гид. – Вам нельзя отказать в наблюдательности, уважаемый гость. Но все-таки ваш анализ неглубок, как Москва-река. Ну что там химическая атака? Ерунда! Это же знаменитые выбросы в атмосферу орденоносного Колдыбанского комплекса, производящего техническую резину. По содержанию вредных веществ эти выбросы не знают себе равных в Европе. Они превышают ПДК – предельно допустимую концентрацию – в тридцать, сорок, а иногда и в сто раз.
Гид потягивает носом самый ядовитый в Европе воздух и, удовлетворенный, продолжает тем же древнегреческим речитативом:
– Вот мы и перешли с вами от давно минувших дней к нынешней действительности. Как утверждают все советские путеводители, колдыбанская земля по-настоящему расцвела именно в годы социализма. По объему промышленного производства на душу населения – я имею в виду самую тяжелую промышленность – наш Колдыбан далеко опережает такие города, как Лондон, Париж и Рим, вместе взятые. В числе передовых предприятий находится уже упомянутый орденоносный резинокомплекс. Вот он, слева от нас, в конце набережной, прямо на берегу Волги. Справа, в другом конце набережной, прямо на берегу Волги вы видите знаменитый Колдыбанский орденоносный цементный завод. Эти промгиганты как бы обрамляют нашу набережную – любимое место отдыха горожан. Ну а прямо перед собой вы можете видеть величественную панораму Волги и Жигулевских гор, известных своей дивной сказочной красотой всему миру.