Страница:
Иванцов, горделиво подбоченясь, поставил ногу на тушу убитого лося, упер в шерстистый бок зверя приклад своего «тигра» с мощной оптикой и изобразил нечто вроде старинного ружейного приема «на караул по-ефрейторски».
— Килограммов пятьсот мясца, — оценил Теплов. — А то и больше.
— А ведь он, сукин сын, — вздохнул Рындин, — сначала на мой номер вышел. Далеко только было. Мне бы тоже надо было «сайгу» взять, а не «зауэра». Тогда б я его и за двести метров достал.
— Ну что, Андрей Ильич, заснял? — спросил Иванцов. — Слезать можно?
— Погоди-погоди! Давай я тебя еще с супругой запечатлею! Ольга Михайловна, прошу!
Иванцова, румяненькая и помолодевшая на морозце, в белом дубленом полушубке, изящных валяных сапожках, лыжной шапочке и стеганых брючках, при патронташе и с охотничьим ножом у пояса, при небольшом, штучной работы, ижевском ружьишке, засмущалась:
— А я-то при чем? Я ж не стреляла…
— Если б ты не наколдовала со своими загонщиками, он бы на меня не вышел! — сказал Иванцов. — Иди, Ольгуня, запечатляйся!
Ольга Михайловна засеменила к туше по изрытому копытами и испятнанному кровавыми брызгами снегу.
— Давай, фотограф, быстрей ворочайся, свежевать пора! — поторопил Рындина Иванцов.
— Рога забрать не терпится? — спросил Рындин, не отрывались от видоискателя. — У тебя их тут, в «Вепре», уже с десяток будет…
— Это не считая тех, что Ольга понаставила, — хихикнул прокурор, обнимая супругу за талию.
— Ах ты, хулиган! — пискнула Иванцова, хлопая мужа ладошкой по спине.
Рындин сделал еще один снимок, вытянул из аппарата готовое цветное фото и подал счастливой чете.
— Хоть сейчас увеличивай — и на рекламный щит, — польстил чекисту Иванцов. — Верно, Оленька?
— Очень красиво! — поддакнула супруга.
— Прибери их пока, — велел Виктор Семенович, — и сходи, поруководи разделкой…
— Понятно, — вздохнула Ольга Михайловна, сообразив, что ее выпроваживают, и удалилась.
Иванцов, Рындин и Теплов отошли в сторонку. Подстелили телогрейки, услужливо принесенные кем-то из Ольгиных егерей, и уселись на поваленное дерево, полузанесенное снегом.
— Делу — время, потехе — час, — сказал Иванцов, вытаскивая сигарету. — Ну что, товарищ Теплов, не терпится веселые вести рассказать?
— Конечно, Виктор Семенович. Иначе разве я б поперся сюда? Не обижайтесь, но не люблю я эту охоту. Зверюшек жалко.
— Надо привыкать, Василий Михайлович. У нас в области это любят… Кстати, Ильич, а чего Глава не прибыл?
— Приболел, по данным разведки, — усмехнулся Рындин. — Вчера принимал одного хорошего друга из ближнего зарубежья…
— …И принял, стало быть! — скаламбурил прокурор. — Ну, и Бог с ним, пусть отоспится. Давайте, Василий Михайлович, радуйте народ. Итак, что ж там такое стряслось с господином Ревенко Владимиром Терентьевичем? Отчего такой трагический летальный исход?
— Мирошин проинформировал, что там сработал профессионал, причем с очень хорошей оснасткой. Дерзкий, но очень расчетливый. Даже, между прочим, считает нужным ваших коллег подключить, Андрей Ильич.
— Пусть подключает. Поможем, если надо. Подробности известны? Или все то же, что вчера: свет горел — Рублик был жив свет погас — и Рублик вместе с ним?
— Немножко побольше. Взрыв произошел на крыше трансформаторной будки, расположенной во дворе ресторана по уточненным данным, в час тридцать пять. Мощность — две тротиловые шашки по 400 граммов . Найдены элементы, позволяющие считать, что мина была радиоуправляемая, кумулятивного действия. В крыше относительно небольшой пролом, а трансформатор изуродовали, как Бог черепаху. Обесточка произошла почти мгновенно. Предполагаемый преступник приблизительно через пять-десять секунд после взрыва произвел в Ревенко два прицельных выстрела — один в область сердца, другой в лоб, видимо, контрольный.
— В темноте? — недоверчиво спросил Рындин.
— Во всяком случае, все находившиеся в зале на этот момент, — а там были представители двух группировок, между которыми сейчас возникла напряженность, — утверждают, будто Рублик был цел и невредим до того, как погас свет.
— А сговориться и дружно замочить его они не могли?
Иванцов прекрасно знал, что такого быть не могло, но не следовало показывать Теплову свою осведомленность. С Найденовым покойным уж на что друзья были, и то подкузьмил, а с этим, новым, еще работать и работать…
— Исключать нельзя, но маловероятно. У всех пятерых, находившихся в зале на момент взрыва, имелось зарегистрированное огнестрельное оружие — пистолеты «Макаров» калибром девять миллиметров. У погибшего — тоже. А Ревенко был убит из оружия калибра 5, 45, которое на месте преступления не обнаружено.
— Вынести, выбросить, спрятать?
— Мирошин утверждал, что навряд ли.
— Ну, а какой-нибудь хвост они взяли или нет? — У самих бандюг, то есть друзей и знакомых потерпевшего. существует мнение, что преступник проник в зал где-то за час два до приезда Рублика с собутыльниками. То есть примерно — 21.00. Скорее всего — под видом уборщицы. Интересно! — усмехнулся Иванцов. — Тетя Маня в киллеры записалась!
— В тот вечер в малом банкетном зале должна была перед приходом гостей прибраться Малахова Алевтина Сергеевна, Это участок. Но она позвонила директору и сказала, что на работу выйдет, потому что плохо себя чувствует, а чтоб зарплата не пропала, пришлет племянницу. Племянница эта, по описанию директора и еще двух-трех человек из персонала ресторана, выглядела так: на вид около сорока, полная, волосы каштановые, коротко стриженные, с проседью, лицо одутловатое. Есть особая примета — на правой щеке овальной формы родимое пятно размером с пятикопеечную монету советской чеканки или нынешнюю достоинством в 50 рублей. Одета была в темно-синее пальто с песцовым воротником, белый пуховой платок, черные резиновые сапоги с подбоем из искусственного меха желтого цвета, без каблуков, на микропористой резине черного цвета…
— Подробно же они ее там разглядели! — заметил Рындин.
— А это все, Андрей Ильич, осталось в служебной раздевалке уборщиц ресторана. Кроме платка. Его эта подменная уборщица на плечи набросила поверх халата, который взяла там же, в служебной раздевалке, вместе с веником, ведром, тряпкой и моющим средством. Ей там положено было помыть полы в туалетах, писсуары-унитазы всякие, а в зале — только подмести.
— А что у нее под халатом было? — спросил Иванцов, хихикая, — не рассмотрели?
— Вязаная кофта розового цвета, — невозмутимо ответил Теплов, — черные рейтузы, опять-таки вязаные. На ногах шлепанцы. Появилась она в ресторане где-то в самый запарочный период, поэтому и точного времени никто не мог назвать, только приблизительно: 20.30 — 21.00. При этом уже позвонил Рублик и велел накрыть стол на шесть персон без дам. Срочно надо было готовить зал. Директор лично отпер малый банкетный, наскоро провел инструктаж и объявил, что у нее на все дела Меньше часа. Конечно, стоять у этой тетки над душой ему было некогда, он ее там оставил, а сам побежал по делам. Вернулся в зал где-то без десяти десять, уже приборы расставляли. Старший официант сказал ему, что уборщица ушла.
— А на самом деле?
— — На самом деле она или он ( Мирошин и такое не исключает) укрылась или укрылся в дамском туалете. Его в тех случаях, когда Рублик в сугубо мужской компании приезжал, как правило, запирали на ключ.
— Почему? — с улыбкой спросил Рындин.
— А потому, что в отсутствие дам мужики крепче нажираются. Во-первых, заблюют сразу оба — это минимум. Во-вторых, в дамском биде стоят импортные. В них обязательно кучу наложат и не сольют. Ну и, в-третьих, в дамском писсуаров нет. А хорошо поддатый по инерции этого может не заметить, прямо по стенке брызгать начнет… Кроме шуток.
— Теперь понятно, — сказал Рындин. — А что ж они не заметили, что пальто осталось и все прочее?
— Раздевалка уборщиц запирается. У каждой из них есть ключи. Но самое смешное — эти же ключи подходят к замку дамского туалета в малом банкетном зале. Ну, а в запарке кому до уборщицы дело, да еще подменной?
— В общем, ясно, — сказал Иванцов, — спряталась эта племянница в туалете, дождалась, пока Рублик со своими гостями дойдет до кондиции, нажала кнопку, взорвала подстанцию, выскочила из укрытия и в полной тьме расстреляла Рублика.
— Насчет того, что она подстанцию взорвала, Мирошин сомневается. Конечно, если б у нее был пульт такого размера, как для дистанционного управления телевизором, то она его под кофтой вполне могла пронести, как и пистолет. Но из туалета через зал без окон, отделенный от двора двумя стенами, сигнал с такого маломощного передатчика до взрывателя не дошел бы. Скорее всего рвали откуда-то снаружи, а взрыв сам по себе должен был быть сигналом для киллера. Если бы убийца был сам по себе, то мог бы, наверно, и не ждать три с половиной часа. Потому что, судя по данным официантов, да и по показаниям собутыльников Ревенко, они уже к полдвенадцатого были тепленькие, а потом даже трезветь начали.
— И чего же эти, что снаружи, так задержались? — хмыкнул Иванцов.
— Ну это надо у них спрашивать. Мало ли из-за чего. Интереснее другое: как они мину на крышу трансформаторной будки пристроили. Мирошин говорил, что его ребята сперва думали, будто эти минеры под видом электромонтеров от горэнерго приходили. Нет, никаких монтеров не появлялось.
— И вертолетов поблизости не пролетало? — съехидничал Рындин.
— Нет, — ответил Теплов, — не наблюдалось. Даже НЛО.
— Общий вес этой фигулины, — посерьезнев, заметил Рындин, — не превышал полутора килограммов. 800 граммов тола, 300 граммов оболочки и максимум 400 — на радиовзрыватель. От забора до будки — метра полтора. Будка загораживает обзор со стороны двора. Подогнал грузовик к забору и перекинул мину на крышу. Может, палку или шест использовал. Всего и делов-то.
— Теперь, ежели кто-то опять будку взорвет, — весело усмехнулся Иванцов, — буду знать, на кого постановление выписывать.
— Ладно тебе, — отмахнулся Рындин, — продолжай, Василий Михайлович. Еще несколько моментов прогнать надо. То, что эта самая, условно говоря, «племянница» так удачно сработала по Рублику в кромешной темноте, не удивляет. У них в той области, насколько я помню, неплохие приборы ночного видения делали. И для армии, и для нас. В том числе и малогабаритные, размером чуть побольше очков-консервов. Но вот как эта «племянница» ушла?
— Самый темный лес, — кивнул Теплов. — У мирошинских ребят, как я уловил, никакой единой версии не сложилось. Первый вариант: убийца ушел через двор, воспользовавшись те, что охранники, находившиеся у машин, были слегка оглушены взрывом. Второй — проскочил через кухню, общий зал и главный вход. Наконец, третий — самый идиотский: спрятался в той же раздевалке уборщиц, а потом по-тихому улизнул. Но у каждого варианта много скользких мест. И во всех главное скользкое место — то, как он смог пройти лестницу. Наверху, у двери, один охранник, внизу у пересечения коридора, ведущего во двор, и коридора, ведущего на кухню, — второй и третий. В кухне — четвертый. Но ни один ни черта не видел и не слышал
— Ниндзя, — полушутя произнес Рындин, — больше некому такое провернуть…
— Я бы этого ниндзю у бабки-уборщицы поискал, — сказал Иванцов.
— Они первым делом, как узнали про это дело с подменой Уборщицы, поехали к Малаховой. А бабуля — в ином мире. И не поймешь, то ли ее чем-то напоили, то ли просто так перекинулась.
— Очень уж вовремя для того, чтоб просто так, — заметил Виктор Семенович.
— Вот именно.
— Да уж, — скорее саркастически, чем сочувственно, произнес Рындин, — заполучили наши соседи висячок.
РАСЧЕТ
— Килограммов пятьсот мясца, — оценил Теплов. — А то и больше.
— А ведь он, сукин сын, — вздохнул Рындин, — сначала на мой номер вышел. Далеко только было. Мне бы тоже надо было «сайгу» взять, а не «зауэра». Тогда б я его и за двести метров достал.
— Ну что, Андрей Ильич, заснял? — спросил Иванцов. — Слезать можно?
— Погоди-погоди! Давай я тебя еще с супругой запечатлею! Ольга Михайловна, прошу!
Иванцова, румяненькая и помолодевшая на морозце, в белом дубленом полушубке, изящных валяных сапожках, лыжной шапочке и стеганых брючках, при патронташе и с охотничьим ножом у пояса, при небольшом, штучной работы, ижевском ружьишке, засмущалась:
— А я-то при чем? Я ж не стреляла…
— Если б ты не наколдовала со своими загонщиками, он бы на меня не вышел! — сказал Иванцов. — Иди, Ольгуня, запечатляйся!
Ольга Михайловна засеменила к туше по изрытому копытами и испятнанному кровавыми брызгами снегу.
— Давай, фотограф, быстрей ворочайся, свежевать пора! — поторопил Рындина Иванцов.
— Рога забрать не терпится? — спросил Рындин, не отрывались от видоискателя. — У тебя их тут, в «Вепре», уже с десяток будет…
— Это не считая тех, что Ольга понаставила, — хихикнул прокурор, обнимая супругу за талию.
— Ах ты, хулиган! — пискнула Иванцова, хлопая мужа ладошкой по спине.
Рындин сделал еще один снимок, вытянул из аппарата готовое цветное фото и подал счастливой чете.
— Хоть сейчас увеличивай — и на рекламный щит, — польстил чекисту Иванцов. — Верно, Оленька?
— Очень красиво! — поддакнула супруга.
— Прибери их пока, — велел Виктор Семенович, — и сходи, поруководи разделкой…
— Понятно, — вздохнула Ольга Михайловна, сообразив, что ее выпроваживают, и удалилась.
Иванцов, Рындин и Теплов отошли в сторонку. Подстелили телогрейки, услужливо принесенные кем-то из Ольгиных егерей, и уселись на поваленное дерево, полузанесенное снегом.
— Делу — время, потехе — час, — сказал Иванцов, вытаскивая сигарету. — Ну что, товарищ Теплов, не терпится веселые вести рассказать?
— Конечно, Виктор Семенович. Иначе разве я б поперся сюда? Не обижайтесь, но не люблю я эту охоту. Зверюшек жалко.
— Надо привыкать, Василий Михайлович. У нас в области это любят… Кстати, Ильич, а чего Глава не прибыл?
— Приболел, по данным разведки, — усмехнулся Рындин. — Вчера принимал одного хорошего друга из ближнего зарубежья…
— …И принял, стало быть! — скаламбурил прокурор. — Ну, и Бог с ним, пусть отоспится. Давайте, Василий Михайлович, радуйте народ. Итак, что ж там такое стряслось с господином Ревенко Владимиром Терентьевичем? Отчего такой трагический летальный исход?
— Мирошин проинформировал, что там сработал профессионал, причем с очень хорошей оснасткой. Дерзкий, но очень расчетливый. Даже, между прочим, считает нужным ваших коллег подключить, Андрей Ильич.
— Пусть подключает. Поможем, если надо. Подробности известны? Или все то же, что вчера: свет горел — Рублик был жив свет погас — и Рублик вместе с ним?
— Немножко побольше. Взрыв произошел на крыше трансформаторной будки, расположенной во дворе ресторана по уточненным данным, в час тридцать пять. Мощность — две тротиловые шашки по 400 граммов . Найдены элементы, позволяющие считать, что мина была радиоуправляемая, кумулятивного действия. В крыше относительно небольшой пролом, а трансформатор изуродовали, как Бог черепаху. Обесточка произошла почти мгновенно. Предполагаемый преступник приблизительно через пять-десять секунд после взрыва произвел в Ревенко два прицельных выстрела — один в область сердца, другой в лоб, видимо, контрольный.
— В темноте? — недоверчиво спросил Рындин.
— Во всяком случае, все находившиеся в зале на этот момент, — а там были представители двух группировок, между которыми сейчас возникла напряженность, — утверждают, будто Рублик был цел и невредим до того, как погас свет.
— А сговориться и дружно замочить его они не могли?
Иванцов прекрасно знал, что такого быть не могло, но не следовало показывать Теплову свою осведомленность. С Найденовым покойным уж на что друзья были, и то подкузьмил, а с этим, новым, еще работать и работать…
— Исключать нельзя, но маловероятно. У всех пятерых, находившихся в зале на момент взрыва, имелось зарегистрированное огнестрельное оружие — пистолеты «Макаров» калибром девять миллиметров. У погибшего — тоже. А Ревенко был убит из оружия калибра 5, 45, которое на месте преступления не обнаружено.
— Вынести, выбросить, спрятать?
— Мирошин утверждал, что навряд ли.
— Ну, а какой-нибудь хвост они взяли или нет? — У самих бандюг, то есть друзей и знакомых потерпевшего. существует мнение, что преступник проник в зал где-то за час два до приезда Рублика с собутыльниками. То есть примерно — 21.00. Скорее всего — под видом уборщицы. Интересно! — усмехнулся Иванцов. — Тетя Маня в киллеры записалась!
— В тот вечер в малом банкетном зале должна была перед приходом гостей прибраться Малахова Алевтина Сергеевна, Это участок. Но она позвонила директору и сказала, что на работу выйдет, потому что плохо себя чувствует, а чтоб зарплата не пропала, пришлет племянницу. Племянница эта, по описанию директора и еще двух-трех человек из персонала ресторана, выглядела так: на вид около сорока, полная, волосы каштановые, коротко стриженные, с проседью, лицо одутловатое. Есть особая примета — на правой щеке овальной формы родимое пятно размером с пятикопеечную монету советской чеканки или нынешнюю достоинством в 50 рублей. Одета была в темно-синее пальто с песцовым воротником, белый пуховой платок, черные резиновые сапоги с подбоем из искусственного меха желтого цвета, без каблуков, на микропористой резине черного цвета…
— Подробно же они ее там разглядели! — заметил Рындин.
— А это все, Андрей Ильич, осталось в служебной раздевалке уборщиц ресторана. Кроме платка. Его эта подменная уборщица на плечи набросила поверх халата, который взяла там же, в служебной раздевалке, вместе с веником, ведром, тряпкой и моющим средством. Ей там положено было помыть полы в туалетах, писсуары-унитазы всякие, а в зале — только подмести.
— А что у нее под халатом было? — спросил Иванцов, хихикая, — не рассмотрели?
— Вязаная кофта розового цвета, — невозмутимо ответил Теплов, — черные рейтузы, опять-таки вязаные. На ногах шлепанцы. Появилась она в ресторане где-то в самый запарочный период, поэтому и точного времени никто не мог назвать, только приблизительно: 20.30 — 21.00. При этом уже позвонил Рублик и велел накрыть стол на шесть персон без дам. Срочно надо было готовить зал. Директор лично отпер малый банкетный, наскоро провел инструктаж и объявил, что у нее на все дела Меньше часа. Конечно, стоять у этой тетки над душой ему было некогда, он ее там оставил, а сам побежал по делам. Вернулся в зал где-то без десяти десять, уже приборы расставляли. Старший официант сказал ему, что уборщица ушла.
— А на самом деле?
— — На самом деле она или он ( Мирошин и такое не исключает) укрылась или укрылся в дамском туалете. Его в тех случаях, когда Рублик в сугубо мужской компании приезжал, как правило, запирали на ключ.
— Почему? — с улыбкой спросил Рындин.
— А потому, что в отсутствие дам мужики крепче нажираются. Во-первых, заблюют сразу оба — это минимум. Во-вторых, в дамском биде стоят импортные. В них обязательно кучу наложат и не сольют. Ну и, в-третьих, в дамском писсуаров нет. А хорошо поддатый по инерции этого может не заметить, прямо по стенке брызгать начнет… Кроме шуток.
— Теперь понятно, — сказал Рындин. — А что ж они не заметили, что пальто осталось и все прочее?
— Раздевалка уборщиц запирается. У каждой из них есть ключи. Но самое смешное — эти же ключи подходят к замку дамского туалета в малом банкетном зале. Ну, а в запарке кому до уборщицы дело, да еще подменной?
— В общем, ясно, — сказал Иванцов, — спряталась эта племянница в туалете, дождалась, пока Рублик со своими гостями дойдет до кондиции, нажала кнопку, взорвала подстанцию, выскочила из укрытия и в полной тьме расстреляла Рублика.
— Насчет того, что она подстанцию взорвала, Мирошин сомневается. Конечно, если б у нее был пульт такого размера, как для дистанционного управления телевизором, то она его под кофтой вполне могла пронести, как и пистолет. Но из туалета через зал без окон, отделенный от двора двумя стенами, сигнал с такого маломощного передатчика до взрывателя не дошел бы. Скорее всего рвали откуда-то снаружи, а взрыв сам по себе должен был быть сигналом для киллера. Если бы убийца был сам по себе, то мог бы, наверно, и не ждать три с половиной часа. Потому что, судя по данным официантов, да и по показаниям собутыльников Ревенко, они уже к полдвенадцатого были тепленькие, а потом даже трезветь начали.
— И чего же эти, что снаружи, так задержались? — хмыкнул Иванцов.
— Ну это надо у них спрашивать. Мало ли из-за чего. Интереснее другое: как они мину на крышу трансформаторной будки пристроили. Мирошин говорил, что его ребята сперва думали, будто эти минеры под видом электромонтеров от горэнерго приходили. Нет, никаких монтеров не появлялось.
— И вертолетов поблизости не пролетало? — съехидничал Рындин.
— Нет, — ответил Теплов, — не наблюдалось. Даже НЛО.
— Общий вес этой фигулины, — посерьезнев, заметил Рындин, — не превышал полутора килограммов. 800 граммов тола, 300 граммов оболочки и максимум 400 — на радиовзрыватель. От забора до будки — метра полтора. Будка загораживает обзор со стороны двора. Подогнал грузовик к забору и перекинул мину на крышу. Может, палку или шест использовал. Всего и делов-то.
— Теперь, ежели кто-то опять будку взорвет, — весело усмехнулся Иванцов, — буду знать, на кого постановление выписывать.
— Ладно тебе, — отмахнулся Рындин, — продолжай, Василий Михайлович. Еще несколько моментов прогнать надо. То, что эта самая, условно говоря, «племянница» так удачно сработала по Рублику в кромешной темноте, не удивляет. У них в той области, насколько я помню, неплохие приборы ночного видения делали. И для армии, и для нас. В том числе и малогабаритные, размером чуть побольше очков-консервов. Но вот как эта «племянница» ушла?
— Самый темный лес, — кивнул Теплов. — У мирошинских ребят, как я уловил, никакой единой версии не сложилось. Первый вариант: убийца ушел через двор, воспользовавшись те, что охранники, находившиеся у машин, были слегка оглушены взрывом. Второй — проскочил через кухню, общий зал и главный вход. Наконец, третий — самый идиотский: спрятался в той же раздевалке уборщиц, а потом по-тихому улизнул. Но у каждого варианта много скользких мест. И во всех главное скользкое место — то, как он смог пройти лестницу. Наверху, у двери, один охранник, внизу у пересечения коридора, ведущего во двор, и коридора, ведущего на кухню, — второй и третий. В кухне — четвертый. Но ни один ни черта не видел и не слышал
— Ниндзя, — полушутя произнес Рындин, — больше некому такое провернуть…
— Я бы этого ниндзю у бабки-уборщицы поискал, — сказал Иванцов.
— Они первым делом, как узнали про это дело с подменой Уборщицы, поехали к Малаховой. А бабуля — в ином мире. И не поймешь, то ли ее чем-то напоили, то ли просто так перекинулась.
— Очень уж вовремя для того, чтоб просто так, — заметил Виктор Семенович.
— Вот именно.
— Да уж, — скорее саркастически, чем сочувственно, произнес Рындин, — заполучили наши соседи висячок.
РАСЧЕТ
Люба позвонила в дверь ТОО «Командир». Насей раз девица сразу же предложила ей пройти в «Директорат» и сказала:
— Вас ждут.
Ждал, естественно, бородатый Саша. С пачкой купюр.
— Вот остаток суммы, — сказал он, — пересчитывайте. Люба вытащила детектор, неторопливо стала проверять все поштучно.
— Не беспокойтесь, мы не кукольники, — усмехнулся Саша.
— Денежки счет любят, — заметила Люба.
— А вы интересная, — сообщил он, постаравшись поглядеть ей в глаза.
— Ужасно интересная, — согласилась она, продолжая пересчитывать и проверять доллары.
— Сумма солидная, — сказал Саша. — Не боишься нарваться?
Люба только усмехнулась.
— На кого? Разве что на вас…
— Ну и другие бывают…
— А вот за других Олег спросит. Так что постарайтесь, чтоб ничего не было.
— Вот билет. Как договаривались, на фамилию Лысак. Денег не берем. Едешь сегодня на 23.50 отсюда, из города.
— Поздненько. Не хотелось бы по городу маячить. Раньше ничего не было? В смысле поездов? Может, какой-нибудь проходящий?
— Нет. Время с Олегом согласовано. Тебя дома ждут именно с этим поездом. А насчет не маячить… Можем подержать тебя на одной хорошей квартирке.
— Хорошая квартирка? С постелькой?
— Можем даже партнера подобрать.
— Мне бы выспаться. Так, чтоб не мешали.
— Желание гостьи — закон. Не волнуйся, отдохнешь как надо. У тебя вещи где? Забирать ничего не надо?
— Все там, где положено, — улыбнулась Люба, — не волнуйся за чужое добро.
— Тогда больше вопросов не имею.
Саша взял со стола радиотелефон, набрал номер и сказал:
— Сыч, кати к подъезду. Отвезешь одну даму на хату к Лидке. В одиннадцать вечера заберешь и доставишь на вокзал к московскому поезду. Уловил?
Судя по всему, никаких возражений у абонента по фамилии или кличке Сыч не было.
Бородач проводил Любу до желтой «шестерки», за рулем которой сидел какой-то молоденький и довольно тощий парнишка, совершенно не похожий на то, что подразумевается под Сычом.
— Ну, спасибо, — сказала Люба, подавая руку Саше, — будьте здоровы, не кашляйте.
«Шестерка» покатила с улицы Генералова в центр города. Сыч молчаливо рулил. Люба тоже в собеседницы не набивалась. Довольно быстро доехали до Свято-Никольской и свернули во двор, под арку.
Остановились у подъезда с когда-то белой, но донельзя замызганной табличкой: «Подъезд 4. Кв. 56-84».
— Приехали, — сказал Сыч. Это было первое слово, услышанное от него Любой.
Поднялись на четвертый этаж вместе. Сыч три раза нажал кнопку звонка. В глазок кто-то посмотрел, потом дверь открылась. Крупная, полная блондинка улыбнулась:
— Здрассте!
— Лидуха, я тебе гостью привел, — сообщил Сыч. — Ей отдохнуть надо. Ненадолго, вечером увезу.
— Милости просим, — сказала хозяйка, впрочем, без особого энтузиазма. — Заходите.
Сыч быстро затопал по лестнице, сбегая вниз.
— Покушать не хотите? — спросила Лида.
— Спасибо, сыта, — отказалась Люба. — Подремать где-нибудь можно?
— В дальней комнате, на диване. Можете дверь изнутри закрыть, если волнуетесь насчет чего-нибудь…
— Хорошо, учту. Сапоги я сниму, но с собой заберу, если можно…
Лида проводила гостью в эту самую дальнюю комнату — всего их было три — и указала на диван.
— Подушечка тут есть, а если ноги мерзнут, то вот одеяло…
— Спасибо. — Едва Лида вышла за дверь, как Люба заперла ее на задвижку, сняла свою куртку-пуховик, вынула из нее пистолет и положила под подушку. Затем подошла к окошку, поглядела вниз и в стороны.
И только после этого позволила себе прилечь. Закрыла глаза, Но не расслабилась. Ощущения безопасности у нее не было никогда. Даже в Марфутках, когда коробку вытаскивала.
Как будто операция прошла удачно. Почти так, как пересказывал Теплов со слов коллеги Мирошина господам Рындину и Иванцову. Люба об этом разговоре, конечно, ничего не знала, а потому и не могла сообщить им кое-какие дополнительные подробности.
Например, о том, как она, приехав в чужой город, за пару часов разобралась, как и что делать.
Не было у нее никаких помощников непосредственно на месте работы. Саша из «Командира» одолжил ей «москвич» для поездки из одного облцентра в другой и кое-какое снаряжение. Остальное Люба привезла из Лутохино, распрощавшись заодно с тетей Катей Корешковой. На этом «москвиче» она доехала до автосервиса, где у нее был знакомый Сережа, и там заменила! «москвич» на «девятку». Одежда тоже сменилась. Появилась спортивная дама-автовладелец в кожаной куртке на меху поверх дорогого джинсового костюма. На «девятке» она докатила до проспекта Победы, проехала мимо ресторана «Постоялый двор», зарулила во двор дома, отделенного забором от заднего двора ресторана. Поднялась в подъезд пятиэтажки и с лестничной площадки пятого этажа как следует рассмотрела двор.
Спустилась вниз, села в машину и вновь выкатила на проспект Победы, но уже довольно далеко от «Постоялого двора». Там она припарковалась почти рядом с гаишником — машина числилась в угоне, но была перекрашена в белый цвет и имела новые номера. Люба пешочком дотопала обратно к ресторану, зашла через главный вход и вежливым, но строгим тоном спросила у вышедшего ей навстречу администратора, не находил ли кто из уборщиц золотое колечко в малом банкетном зале. Ей сказали, что это участок Малаховой Алевтины Сергеевны, но ее сейчас нет, она только в девять вечера придет. Люба заявила, что так долго ждать не может, тем более за это время бабуля ее кольцо может в комиссионке или просто с рук реализовать. Конечно, ее стали убеждать, что эта уборщица на редкость честная и, если б действительно нашла кольцо, непременно передала бы директору. Тогда Люба настояла на том, чтобы сходить в зал и посмотреть на месте. Такую леди не уважить было трудно. Тем более что она представилась знакомой господина Ревенко, то есть Рублика. Директор, конечно, не мог помнить в лицо всех шлюх, привозимых с собой Рубликом, ибо это была епархия «спецсутенера», о котором Любе рассказал Саша. Ничего не заподозрив, он лично провел Любу в пустой малый зал и дал ей возможность полчаса проводить рекогносцировку. Конечно, поиски кольца результата не дали. Люба сделала кислое лицо, почти расплакалась и сказала, что у нее остается последняя надежда: съездить к бабульке-уборщице и спросить у нее лично. Директор, которому назойливая «леди» уже надоела, с радостью дал ей адрес Алевтины Сергеевны и, когда убедился, что дама удалилась, вздохнул с облегчением.
За то время, пока директор убеждал Любу в безукоризненной честности своей уборщицы, госпоже Елене Лысак (у Любы был паспорт на это имя) удалось узнать об Алевтине Сергеевне кое-какие полезные детали. Например, о том, что она живет одна, что мужа или сына пьяниц, которые могли бы пропить кольцо, у нее нет, хотя сама Алевтина иногда выпивает помаленьку. Выяснилось, что дети у нее проживают в Москве, что зовут их Михаил и Валентин, оба давно женаты, настрогали в общей сложности шесть внуков, но между собой не ладят. Любе даже удалось узнать имя жены Михаила — Римма.
Вот подругой этой Риммы она и представилась Алевтине Сергеевне. Дескать, мы с ней вместе учились в школе, недавно встретились, а тут как раз случилась оказия ехать в ваш город… Для вящей убедительности были переданы гостинцы, которые щедрая Люба закупила в здешнем супермаркете: черная икра, рыба, колбаса, водочка. Были там и розовая мохеровая кофта, и пуховой платок, и пальто с песцовым воротником, наскоро приобретенные на барахолке.
В общем, Люба нашла общий язык со старушкой, которая оказалась очень разговорчивой и во время беседы все к рюмочке прикладывалась. Любе три-четыре рюмочки были нипочем, а бабулю развезло. Именно тут Люба узнала о том, что Рублик сегодня будет без дам, что в таких случаях женский туалет запирают и что ключ от раздевалки уборщиц подходит к туалету малого зала. Тут-то у Любы и сложился окончательный вариант операции. Оставалось только подменить Алевтину Сергеевну. Если б она оказалась более устойчивой, то у Любы на этот случай был припасен клофелин. Но он не понадобился. После недолгих споров согласились, что Люба (у Алевтины она Зиной назвалась) сходит приберется вместо старухи. Малахова позвонила в ресторан, сказалась больной и доложила, что вместо нее придет племянница. Почти сразу старушка задремала, а Люба, надев на себя часть «гостинцев», припрятала под одеждой свое боевое снаряжение, а также черный комбинезон с капюшоном, действительно похожий на одеяние ниндзя. От этого она, конечно, потеряла талию и стала выглядеть полной. Но ничуть не огорчилась, ибо «бабкиной племяннице» совершенно не требовала стройность элегантной «Елены Лысак». Люба убрала свои длинные белокурые волосы под короткий, каштановый с проседью парик. С помощью вложенных в рот латексных пластинок изменила форму лица, сделав его одутловатым и щекастым. С помощью румян и пудры придала лицу бордовый оттенок, тонировала морщинки. Вставила в глаза маскировочные, карие контактные линзы без диоптрий. Прилепила брови под цвет парика также искусственное родимое пятно с пятак величиной на щеку, повязала платок и позвонила Сереже. Ровно в 20.00 он подогнал во двор «москвич», предоставленный Сашей из ТОО «Командир», а сам сел за руль белой «девятки», оставив «москвич» под охраной незнакомого Любе парня.
В 20.15 Сережа высадил Любу примерно в десяти минутах ходьбы от ресторана, и в 20.25 она прибыла на место. Сережа немного покатался по городу в разных направлениях, а затем вернулся и в 21.45 пригнал «девятку» во двор пятиэтажки, поставив у бетонного забора, прямо напротив трансформаторной будки. И стал дожидаться, когда появятся джипы Рублика.
Люба приступила к уборке зала примерно без двадцати девять. Закончила она работу через час с четвертью и, улучив момент, спряталась в дамском туалете, запершись изнутри. Переодеться в черный комбинезон и надеть на ноги войлочную обувь, позволяющую передвигаться бесшумно, она успела еще до приезда Рублика и компании.
Сережа занял наблюдательную позицию в пятиэтажке без десяти десять. Когда прикатил кортеж Рублика, он вернулся к машине и достал из багажника предмет, напоминающий по форме разбитую автомобильную фару. Корпус был действительно от фары, но в него был вмонтирован кумулятивный заряд, эквивалентный двум 400-граммовым шашкам. Никакого радиовзрывателя не было. Был просто электронный таймер с батарей кой и обычный электродетонатор. С помощью телескопической удочки он опустил заряд на крышу будки. Правда, не сразу — во дворе пятиэтажки гулял какой-то старик с собакой, — а в 22. 35, когда никаких ненужных свидетелей во дворе уже не было. Таймер, загодя установленный на три часа, включился после того, как Сережа концом удочки выдернул предохранительную чеку. После этого Сережа в прямом и переносном смысле смотался. Правда, не насовсем. Он опять поехал кататься по городу, чтобы не торчать тут, поблизости от грядущего взрыва.
Вернулся Сережа только за десять минут до контрольного и остановил машину за углом, метрах в двухстах от забора трансформаторной будки. Как только прогремел взрыв, он тут же завел мотор.
Люба к моменту взрыва была полностью готова. Она надела инфракрасные очки, навинтила на ствол «дрели» глушитель. Левой рукой она была готова повернуть ключ двери. Но о задержке старичка с собакой она не знала, и поволноваться ей пришлось немало. Люба рассчитывала, что взрыв произойдет в 1.10 — 1.15, и потому двадцать лишних минут ощущала острое беспокойство.
Сотрясение и гул взрыва стали чем-то вроде команды: «Пошел!»
Секунда — Люба повернула ключ в замке и выскочила из туалета. Вторая-третья — и она опознала на зеленоватой картинке среди шести человек одного — обреченного. Четвертая секунда — пуля ударила в спину Рублика. Пятая — Рублик упал. Шестая — контрольный выстрел в лоб. Седьмая-десятая — пробежка до двери, ведущей на лестницу.
У Любы оставалось в «дрели» восемь патронов, и она готова была валить всех, кто станет поперек дороги. Но этого, слава Богу, не потребовалось.
Все охранники, находившиеся во дворе ресторана, поблизости от взорвавшейся будки, получили легкую контузию и временно оглохли. Двое, сторожившие низ лестницы, ведущей в малый зал, тоже слетели с ног от толчка, но быстро очухались и выскочили во двор. Третий, охранявший вход в зал наверху, не падал и не бросал поста, но лишь до того момента, когда не услышал предсмертный вскрик Рублика. А когда в зале заорали от испуга, охранник с пистолетом в руке кинулся в кромешную тьму и… проскочил, не заметив Любу, беспрепятственно пробежавшую на лестницу.
Коридор, ведущий во двор, оказался свободен, а дверь — не закрытой. Люба, которую, возможно, и заметили на фоне снега, не привлекла внимания. Выбежавшие из ресторана пытались оказать помощь товарищам, свет во всем доме не горел, а потому понять, кто именно выскочил и что там наверху произошло, никто не успел. Зато через пару минут, когда сверху прибежал охранник, счастливо разминувшийся с Любой, и заорал: «Шефа убили!», все находившиеся во дворе, толкаясь, бросились на крылечко. А Люба тихонечко подбежала к джипу, стоявшему Дом к забору почти впритык, бесшумно вползла на крышу и им прыжком перескочила во двор пятиэтажки. Там ее уже ждал Сережа на белой «девятке», который за двадцать минут успел довезти Любу до «москвича». Пока ехали Люба разгримировывалась, умывалась и переодевалась. Во дворе дома, где обитала уборщица Малахова, в «москвич» пересела та самая дама в дорогой нубуковой куртке, которая приходила в ресторан днем: светловолосая, голубоглазая, без всяких родимых пятен и свекольного цвета щек. «Москвич» покатил в одну сторону, а «девятка» — в другую. Через четыре часа — зимней ночью по скользкому шоссе не больно погоняешь, — то есть почти в шесть утра Люба была уже в центре родной области.
— Вас ждут.
Ждал, естественно, бородатый Саша. С пачкой купюр.
— Вот остаток суммы, — сказал он, — пересчитывайте. Люба вытащила детектор, неторопливо стала проверять все поштучно.
— Не беспокойтесь, мы не кукольники, — усмехнулся Саша.
— Денежки счет любят, — заметила Люба.
— А вы интересная, — сообщил он, постаравшись поглядеть ей в глаза.
— Ужасно интересная, — согласилась она, продолжая пересчитывать и проверять доллары.
— Сумма солидная, — сказал Саша. — Не боишься нарваться?
Люба только усмехнулась.
— На кого? Разве что на вас…
— Ну и другие бывают…
— А вот за других Олег спросит. Так что постарайтесь, чтоб ничего не было.
— Вот билет. Как договаривались, на фамилию Лысак. Денег не берем. Едешь сегодня на 23.50 отсюда, из города.
— Поздненько. Не хотелось бы по городу маячить. Раньше ничего не было? В смысле поездов? Может, какой-нибудь проходящий?
— Нет. Время с Олегом согласовано. Тебя дома ждут именно с этим поездом. А насчет не маячить… Можем подержать тебя на одной хорошей квартирке.
— Хорошая квартирка? С постелькой?
— Можем даже партнера подобрать.
— Мне бы выспаться. Так, чтоб не мешали.
— Желание гостьи — закон. Не волнуйся, отдохнешь как надо. У тебя вещи где? Забирать ничего не надо?
— Все там, где положено, — улыбнулась Люба, — не волнуйся за чужое добро.
— Тогда больше вопросов не имею.
Саша взял со стола радиотелефон, набрал номер и сказал:
— Сыч, кати к подъезду. Отвезешь одну даму на хату к Лидке. В одиннадцать вечера заберешь и доставишь на вокзал к московскому поезду. Уловил?
Судя по всему, никаких возражений у абонента по фамилии или кличке Сыч не было.
Бородач проводил Любу до желтой «шестерки», за рулем которой сидел какой-то молоденький и довольно тощий парнишка, совершенно не похожий на то, что подразумевается под Сычом.
— Ну, спасибо, — сказала Люба, подавая руку Саше, — будьте здоровы, не кашляйте.
«Шестерка» покатила с улицы Генералова в центр города. Сыч молчаливо рулил. Люба тоже в собеседницы не набивалась. Довольно быстро доехали до Свято-Никольской и свернули во двор, под арку.
Остановились у подъезда с когда-то белой, но донельзя замызганной табличкой: «Подъезд 4. Кв. 56-84».
— Приехали, — сказал Сыч. Это было первое слово, услышанное от него Любой.
Поднялись на четвертый этаж вместе. Сыч три раза нажал кнопку звонка. В глазок кто-то посмотрел, потом дверь открылась. Крупная, полная блондинка улыбнулась:
— Здрассте!
— Лидуха, я тебе гостью привел, — сообщил Сыч. — Ей отдохнуть надо. Ненадолго, вечером увезу.
— Милости просим, — сказала хозяйка, впрочем, без особого энтузиазма. — Заходите.
Сыч быстро затопал по лестнице, сбегая вниз.
— Покушать не хотите? — спросила Лида.
— Спасибо, сыта, — отказалась Люба. — Подремать где-нибудь можно?
— В дальней комнате, на диване. Можете дверь изнутри закрыть, если волнуетесь насчет чего-нибудь…
— Хорошо, учту. Сапоги я сниму, но с собой заберу, если можно…
Лида проводила гостью в эту самую дальнюю комнату — всего их было три — и указала на диван.
— Подушечка тут есть, а если ноги мерзнут, то вот одеяло…
— Спасибо. — Едва Лида вышла за дверь, как Люба заперла ее на задвижку, сняла свою куртку-пуховик, вынула из нее пистолет и положила под подушку. Затем подошла к окошку, поглядела вниз и в стороны.
И только после этого позволила себе прилечь. Закрыла глаза, Но не расслабилась. Ощущения безопасности у нее не было никогда. Даже в Марфутках, когда коробку вытаскивала.
Как будто операция прошла удачно. Почти так, как пересказывал Теплов со слов коллеги Мирошина господам Рындину и Иванцову. Люба об этом разговоре, конечно, ничего не знала, а потому и не могла сообщить им кое-какие дополнительные подробности.
Например, о том, как она, приехав в чужой город, за пару часов разобралась, как и что делать.
Не было у нее никаких помощников непосредственно на месте работы. Саша из «Командира» одолжил ей «москвич» для поездки из одного облцентра в другой и кое-какое снаряжение. Остальное Люба привезла из Лутохино, распрощавшись заодно с тетей Катей Корешковой. На этом «москвиче» она доехала до автосервиса, где у нее был знакомый Сережа, и там заменила! «москвич» на «девятку». Одежда тоже сменилась. Появилась спортивная дама-автовладелец в кожаной куртке на меху поверх дорогого джинсового костюма. На «девятке» она докатила до проспекта Победы, проехала мимо ресторана «Постоялый двор», зарулила во двор дома, отделенного забором от заднего двора ресторана. Поднялась в подъезд пятиэтажки и с лестничной площадки пятого этажа как следует рассмотрела двор.
Спустилась вниз, села в машину и вновь выкатила на проспект Победы, но уже довольно далеко от «Постоялого двора». Там она припарковалась почти рядом с гаишником — машина числилась в угоне, но была перекрашена в белый цвет и имела новые номера. Люба пешочком дотопала обратно к ресторану, зашла через главный вход и вежливым, но строгим тоном спросила у вышедшего ей навстречу администратора, не находил ли кто из уборщиц золотое колечко в малом банкетном зале. Ей сказали, что это участок Малаховой Алевтины Сергеевны, но ее сейчас нет, она только в девять вечера придет. Люба заявила, что так долго ждать не может, тем более за это время бабуля ее кольцо может в комиссионке или просто с рук реализовать. Конечно, ее стали убеждать, что эта уборщица на редкость честная и, если б действительно нашла кольцо, непременно передала бы директору. Тогда Люба настояла на том, чтобы сходить в зал и посмотреть на месте. Такую леди не уважить было трудно. Тем более что она представилась знакомой господина Ревенко, то есть Рублика. Директор, конечно, не мог помнить в лицо всех шлюх, привозимых с собой Рубликом, ибо это была епархия «спецсутенера», о котором Любе рассказал Саша. Ничего не заподозрив, он лично провел Любу в пустой малый зал и дал ей возможность полчаса проводить рекогносцировку. Конечно, поиски кольца результата не дали. Люба сделала кислое лицо, почти расплакалась и сказала, что у нее остается последняя надежда: съездить к бабульке-уборщице и спросить у нее лично. Директор, которому назойливая «леди» уже надоела, с радостью дал ей адрес Алевтины Сергеевны и, когда убедился, что дама удалилась, вздохнул с облегчением.
За то время, пока директор убеждал Любу в безукоризненной честности своей уборщицы, госпоже Елене Лысак (у Любы был паспорт на это имя) удалось узнать об Алевтине Сергеевне кое-какие полезные детали. Например, о том, что она живет одна, что мужа или сына пьяниц, которые могли бы пропить кольцо, у нее нет, хотя сама Алевтина иногда выпивает помаленьку. Выяснилось, что дети у нее проживают в Москве, что зовут их Михаил и Валентин, оба давно женаты, настрогали в общей сложности шесть внуков, но между собой не ладят. Любе даже удалось узнать имя жены Михаила — Римма.
Вот подругой этой Риммы она и представилась Алевтине Сергеевне. Дескать, мы с ней вместе учились в школе, недавно встретились, а тут как раз случилась оказия ехать в ваш город… Для вящей убедительности были переданы гостинцы, которые щедрая Люба закупила в здешнем супермаркете: черная икра, рыба, колбаса, водочка. Были там и розовая мохеровая кофта, и пуховой платок, и пальто с песцовым воротником, наскоро приобретенные на барахолке.
В общем, Люба нашла общий язык со старушкой, которая оказалась очень разговорчивой и во время беседы все к рюмочке прикладывалась. Любе три-четыре рюмочки были нипочем, а бабулю развезло. Именно тут Люба узнала о том, что Рублик сегодня будет без дам, что в таких случаях женский туалет запирают и что ключ от раздевалки уборщиц подходит к туалету малого зала. Тут-то у Любы и сложился окончательный вариант операции. Оставалось только подменить Алевтину Сергеевну. Если б она оказалась более устойчивой, то у Любы на этот случай был припасен клофелин. Но он не понадобился. После недолгих споров согласились, что Люба (у Алевтины она Зиной назвалась) сходит приберется вместо старухи. Малахова позвонила в ресторан, сказалась больной и доложила, что вместо нее придет племянница. Почти сразу старушка задремала, а Люба, надев на себя часть «гостинцев», припрятала под одеждой свое боевое снаряжение, а также черный комбинезон с капюшоном, действительно похожий на одеяние ниндзя. От этого она, конечно, потеряла талию и стала выглядеть полной. Но ничуть не огорчилась, ибо «бабкиной племяннице» совершенно не требовала стройность элегантной «Елены Лысак». Люба убрала свои длинные белокурые волосы под короткий, каштановый с проседью парик. С помощью вложенных в рот латексных пластинок изменила форму лица, сделав его одутловатым и щекастым. С помощью румян и пудры придала лицу бордовый оттенок, тонировала морщинки. Вставила в глаза маскировочные, карие контактные линзы без диоптрий. Прилепила брови под цвет парика также искусственное родимое пятно с пятак величиной на щеку, повязала платок и позвонила Сереже. Ровно в 20.00 он подогнал во двор «москвич», предоставленный Сашей из ТОО «Командир», а сам сел за руль белой «девятки», оставив «москвич» под охраной незнакомого Любе парня.
В 20.15 Сережа высадил Любу примерно в десяти минутах ходьбы от ресторана, и в 20.25 она прибыла на место. Сережа немного покатался по городу в разных направлениях, а затем вернулся и в 21.45 пригнал «девятку» во двор пятиэтажки, поставив у бетонного забора, прямо напротив трансформаторной будки. И стал дожидаться, когда появятся джипы Рублика.
Люба приступила к уборке зала примерно без двадцати девять. Закончила она работу через час с четвертью и, улучив момент, спряталась в дамском туалете, запершись изнутри. Переодеться в черный комбинезон и надеть на ноги войлочную обувь, позволяющую передвигаться бесшумно, она успела еще до приезда Рублика и компании.
Сережа занял наблюдательную позицию в пятиэтажке без десяти десять. Когда прикатил кортеж Рублика, он вернулся к машине и достал из багажника предмет, напоминающий по форме разбитую автомобильную фару. Корпус был действительно от фары, но в него был вмонтирован кумулятивный заряд, эквивалентный двум 400-граммовым шашкам. Никакого радиовзрывателя не было. Был просто электронный таймер с батарей кой и обычный электродетонатор. С помощью телескопической удочки он опустил заряд на крышу будки. Правда, не сразу — во дворе пятиэтажки гулял какой-то старик с собакой, — а в 22. 35, когда никаких ненужных свидетелей во дворе уже не было. Таймер, загодя установленный на три часа, включился после того, как Сережа концом удочки выдернул предохранительную чеку. После этого Сережа в прямом и переносном смысле смотался. Правда, не насовсем. Он опять поехал кататься по городу, чтобы не торчать тут, поблизости от грядущего взрыва.
Вернулся Сережа только за десять минут до контрольного и остановил машину за углом, метрах в двухстах от забора трансформаторной будки. Как только прогремел взрыв, он тут же завел мотор.
Люба к моменту взрыва была полностью готова. Она надела инфракрасные очки, навинтила на ствол «дрели» глушитель. Левой рукой она была готова повернуть ключ двери. Но о задержке старичка с собакой она не знала, и поволноваться ей пришлось немало. Люба рассчитывала, что взрыв произойдет в 1.10 — 1.15, и потому двадцать лишних минут ощущала острое беспокойство.
Сотрясение и гул взрыва стали чем-то вроде команды: «Пошел!»
Секунда — Люба повернула ключ в замке и выскочила из туалета. Вторая-третья — и она опознала на зеленоватой картинке среди шести человек одного — обреченного. Четвертая секунда — пуля ударила в спину Рублика. Пятая — Рублик упал. Шестая — контрольный выстрел в лоб. Седьмая-десятая — пробежка до двери, ведущей на лестницу.
У Любы оставалось в «дрели» восемь патронов, и она готова была валить всех, кто станет поперек дороги. Но этого, слава Богу, не потребовалось.
Все охранники, находившиеся во дворе ресторана, поблизости от взорвавшейся будки, получили легкую контузию и временно оглохли. Двое, сторожившие низ лестницы, ведущей в малый зал, тоже слетели с ног от толчка, но быстро очухались и выскочили во двор. Третий, охранявший вход в зал наверху, не падал и не бросал поста, но лишь до того момента, когда не услышал предсмертный вскрик Рублика. А когда в зале заорали от испуга, охранник с пистолетом в руке кинулся в кромешную тьму и… проскочил, не заметив Любу, беспрепятственно пробежавшую на лестницу.
Коридор, ведущий во двор, оказался свободен, а дверь — не закрытой. Люба, которую, возможно, и заметили на фоне снега, не привлекла внимания. Выбежавшие из ресторана пытались оказать помощь товарищам, свет во всем доме не горел, а потому понять, кто именно выскочил и что там наверху произошло, никто не успел. Зато через пару минут, когда сверху прибежал охранник, счастливо разминувшийся с Любой, и заорал: «Шефа убили!», все находившиеся во дворе, толкаясь, бросились на крылечко. А Люба тихонечко подбежала к джипу, стоявшему Дом к забору почти впритык, бесшумно вползла на крышу и им прыжком перескочила во двор пятиэтажки. Там ее уже ждал Сережа на белой «девятке», который за двадцать минут успел довезти Любу до «москвича». Пока ехали Люба разгримировывалась, умывалась и переодевалась. Во дворе дома, где обитала уборщица Малахова, в «москвич» пересела та самая дама в дорогой нубуковой куртке, которая приходила в ресторан днем: светловолосая, голубоглазая, без всяких родимых пятен и свекольного цвета щек. «Москвич» покатил в одну сторону, а «девятка» — в другую. Через четыре часа — зимней ночью по скользкому шоссе не больно погоняешь, — то есть почти в шесть утра Люба была уже в центре родной области.