Страница:
Другая была заметно повыше, а третья — в полуметре от двери. Еще одна пуля наискось пробила стенку вагона и пронизала навылет одну из тех таинственных коробок.
Ваня посмотрел на пробоину, что располагалась всего в пятнадцати сантиметрах от его ушанки, скорее с любопытством, чем со страхом. Конечно, по-настоящему он еще не понял, что ему угрожало, но какие-то смутные холодки уже вовсю пошли гулять по спине.
Тем временем Русаков приглядывался к распростертым на снегу телам. Ему очень хотелось выскочить из вагона и бежать отсюда, куда глаза глядят. Точно так же, как после стрельбы в казарме. Но, в отличие от вчерашнего, кроме панического страха, в его сознании присутствовал и страх разумный, рациональный. Тот, что призывал к осторожности и осмотрительности. Валерке вовсе не хотелось, чтобы кто-то, отсидевшись в одном из балков или в теплушке, расстрелял их в тот момент, когда они выпрыгнут из вагона. Мог оказаться опасным и кто-нибудь из тех, кто лежал на снегу.
Наиболее безопасно выглядел тот, что выпал из кузова. Он лежал всего в пяти метрах от вагона, посреди темно-красного пятна, проплавленного в снегу кровищей. Руки с растопыренными и скрюченными пальцами были откинуты к ушам, голова с оскаленным ртом запрокинута и свалена набок. Одна нога подогнута в колене и отвалена вбок, вторая вытянута в струнку. Должно быть, он перед смертью какое-то время дергался, бороздил снег попеременно то одной, то другой ногой, пока не застыл в такой неудобной позе, которую живому человеку долго не выдержать. Пар ото рта уже не шел…
Мужик, чьи ноги свисали из кузова грузовичка, тоже не вызывал серьезных опасений. Полог тента был поднят, кузов хорошо просматривался. Только йог, да и то достигший определенной степени совершенства, мог бы лежать не шевелясь, когда ноги согнуты в коленях, а на связки давят обрезы досок.
Ближний из тех троих, что были срезаны на бегу, глубоко уткнулся лицом в снег, растопырил ноги, как лягушка, а согнутыми локтями, падая, пропорол наст впереди головы. Ладони торчали вверх, как бы упираясь во что-то. Шапка слетела, а по соломенного цвета волосам протекла узкая струйка уже примерзшей крови. Около бедра на снегу крови было больше, но ее явно не прибывало. За этого молодца тоже можно не беспокоиться.
Единственный, успевший ответить на огонь и продырявивший в четырех местах вагон, тоже лежал на боку без движения. В полуметре от него синела ямка — туда провалился упавший на снег пистолет. Было бы поморознее, посолнечнее, выдыхаемый парок было бы видно и с двадцати метров. А так — черт его знает! Может, и дышит.
Крайний, подстреленный у самого балка, несомненно, был жив и не пытался этого скрыть. Он елозил по снегу, дергался, но подняться, видимо, не мог и даже ползти был не в состоянии.
Самыми подозрительными местами оставались балки, теплушка и грузовик. Валерка присмотрелся и сузил круг подозрений. Вокруг балков были нетоптанные сугробы, за исключением свежей цепочки следов, которую оставил корчившийся в снегу раненый. Там никого быть не могло. Но вот в теплушке и особенно в грузовике кто-то боеспособный вполне мог остаться.
Грузовичок — это был «ГАЗ-66» — конечно, давно укатил, если б что-то не случилось с водителем. Валерка прикинул, что пули, пущенные по тем двоим, находившимся в кузове, могли зацепить и водителя. Зацепить могли и наверняка зацепили если машина ткнулась бампером в теплушку. Но раненый, не способный вести машину, как представлялось Валерке, все-таки может пальнуть.
Теплушку тоже со счета сбрасывать не стоило. Сквозь маленькое застекленное оконце разглядеть, что там внутри, было никак нельзя. Между тем именно оттуда вышли двое из тех троих, которых свалили последними. Третий присоединился к ним после того, как вылез из кабины грузовика еще задолго до начала стрельбы. В маленькой кабине «газона» троим разместиться трудно. Тем более таким крупным дядям, как те, что сейчас лежали на снегу. Значит, в кабине к началу перестрелки был только водитель. Это уже лучше.
Пока Валерка, стараясь особо не высовываться из двери вагона, проводил свою «рекогносцировку», Ваня копошился в углу у коробок. Точнее, у той, что была пробита пулей.
— Не лезь ты туда! — скорее посоветовал, чем запретил, Валерка. — Не суйся!
— Да чего уж, и посмотреть нельзя?! — обиделся Ваня.
— Ну, и чего ты там увидел? — краем глаза поглядывая на теплушку, спросил Русаков.
— Не знаю. Порошок какой-то высыпался. Белый, вроде муки.
— Руками трогал?
— Что я, дурак, что ли? Так, поглядел.
— А вообще-то, линять нам надо. И поскорее! Знать бы только — куда?
— А давай на машине? Она вон тарахтит, мотор работает. Я водить умею…
— И куда ты на ней? До первого гаишника? И какую ты путевку предъявишь?
— Ну, это как раз не обязательно. На ней вон номер военный. Мы в полной форме, поедем, не нарушая правил. С чего им нас тормозить?
— Ну, проедем мы километров сорок на ней, а что дальше?
— Дальше… Там придумаем. Все лучше, чем сидеть и ждать неизвестно чего.
Валерка согласился. Они и так уже двадцать минут тут проторчали. Правда, место тут уединенное, карьер глубокий, стрельбу мог никто и не услышать. Но все-таки ясно, эти валявшиеся сейчас чьи-то подручные. Опять же, как явствовало из обрывков разговора, они собирались перехватить груз, посланный какой-то другой «конторе». В самое ближайшее время сюда могли наехать и «законные» хозяева груза, и товарищи тех, кого перебили, и, наконец, милиция, если стрельбу все-таки кто-то услышал и сообщил, как говорится, «куда следует».
Ни с кем, конечно, встречаться не имело смысла. Даже с милицией, хотя она была самым меньшим из всех зол.
— Осторожнее надо, — сказал Ваня, опасливо поглядывая на расстрелянных, — тот вон, у вагончика, живой… Может, еще кто спрятался…
— Давай так: ты приглядывай за теплушкой и кабиной «газона», а я сейчас выпрыгну по-быстрому — и к машине…
— А ты водить умеешь?
— Не-а…
— Тогда лучше я побегу, чудак. Я ее подгоню к вагону, а ты прикроешь, если что.
Валерка согласился. Он улегся на пол вагона и взял на прицел теплушку, одновременно приглядывая за окном кабины грузовика. А Ваня, взяв автомат двумя руками перед грудью, чуток разбежался и наискось сиганул из вагонной двери. Ну, спортсмен! Валерка только ахнул, увидев, как приятель сделал в воздухе кульбит и приземлился на две ноги, упал на бок, перекатился вправо и в два прыжка очутился под прикрытием грузовика. Класс! Такому у них в части не учили.
Теплушка на это каскадерство никак не отреагировала. Кабина — тоже. Правда, теперь Валерке не было видно, что там Ваня за грузовиком делает.
А Ваня уже подскочил к правой дверце, распахнул… От увиденного его как током передернуло. На баранке обвис человек, у которого был выломан кусок лба вместе с глазом, кровавой слякотью расплескавшимся по штанам. Бордовые ошметки налипли и на ветровое стекло. Соловьева аж замутило, он с трудом подавил подкатившую к горлу тошноту. Но все-таки собрался, справился. Влез в кабину, открыл левую дверь и прикладом — руками мертвеца побоялся тронуть — выпихнул труп на снег.
Валерка это увидел и спросил:
— Как там?
— П-порядок! — ответил Ваня, постукивая зубами. На сиденье кровавой грязи не было, но резиновый коврик на полу кабины замарало, чуялся запах крови. Да и ошметки на стекле с души воротили. Тем не менее Соловьев все-таки сумел переключить скорость на заднюю передачу и подкатить к вагону. Правда, при этом он проехал колесом по мертвецу, мерзко хрустнула раздавленная грудная клетка, но трупу было уже все равно. Теплушка тоже признаков жизни не подала. Тогда и Валерка рискнул спрыгнуть на снег.
— Садись! — сказал Ваня, морщась. У него хруст костей так и впечатался в уши…
— Погоди, — неожиданно отмахнулся Валерка и, уже ничего не боясь, подбежал к двери теплушки. Поддел стволом автомата, ворвался, держа палец на крючке.
— Братишка! Не стреляй! Я не с ними! — услышал он испуганный, умоляющий вопль.
В теплушке, по площади почти вдвое меньшей, чем вагон, на котором приехали Валерка с Ваней, стояли печка-»буржуйка», столик, табуретки и солдатская койка. На столике высились две бутылки водки, одна пустая, другая до половины недопитая, три эмалированные кружки, валялись куски сухой колбасы, соленые огурцы, ломти черного хлеба, складной нож. А на солдатской койке, крепко привинченной к полу, лежал здоровенный, мордастый, небритый детина в распахнутой дубленке, под которой проглядывался теплый джинсовый костюм. Ноги детины, обутые в крепкие и дорогие ботинки на меху, были прочно связаны и прикручены к одной спинке койки, а руки, скованные стальными наручниками, пристегнуты к другой. Морда у детины была здорово покарябана — видать, его дубасили по ней без особого человеколюбия.
Следом за Валеркой в теплушку вбежал и Ваня.
— Не стреляйте, сдаюсь! — провыл мужик. — Зовите начальника, братаны! Сдаюсь! Все скажу, бля буду! Начальника зови!
— А мы сами начальники, — сказал Валерка, постаравшись придать своему хоть и охрипшему, но все-таки немного пацаня-чьему голосу надлежащую солидность. — Говори, чего хотел.
— Фиг вам, не доросли еще, — окрысился привязанный, — говорю же: начальников позови!
— Ты, блин, лучше не выступай! — Валерка замахнулся прикладом. — «Не доросли»! Заеду по мозгам — сразу узнаешь, кто дорос, а кто нет!
До привязанного гражданина дошло, что в его положении лучше быть вежливым и почтительным.
— Да вы все равно ни хрена не поймете, — сказал он жалобно, — на фига мне вам колоться? Где опера-то?
Тут Валерка повернулся к пленнику рукавом бушлата, на котором был пришит шеврон с трехцветным флажком, и разбитая рожа детины изумленно вытянулась.
— Так вы не вэвэшники? Не ОМОН?
— А тебе не однохренственно? — спросил Ваня. — Пошли, на фиг он нам нужен…
— Как не нужен? — испугался мужик. — Я же сдохну здесь, солдаты! Вы чего, в натуре?
— Ничего, — небрежно бросил Валерка, припомнив обмен фразами между теми, кто так неудачно принимал груз, — приедет Фрол, разберется…
— Фрол?! — Тут у привязанного в глазах отразился самый натуральный ужас. — Не надо сразу Фрола, мужики! Не надо! Мамой прошу!
— Пошли, пошли! — Ваня потянул Валерку за рукав. — Поехали отсюда! Чего мы, за милицию вкалывать будем? Тем более что она, того гляди, приедет…
Это самое «того гляди», прозвучавшее в Ванином выступлении, привело зафиксированного дяденьку в полное недоумение. У него все шарики-ролики в голове вынуждены были закрутиться, чтобы осознать и осмыслить непонятную ситуацию. Но к чести этого, пока еще не назвавшегося гражданина, он все-таки пришел к верному выводу.
— Вы это, дезертиры, что ли? — вырвалось у него. Ваня хотел обидиться, но Валерка ответил:
— Допустим…
— Мальчики, родные! — взвыл от восторга привязанный товарищ. — Да вы мне только помогите! Я вам и ксивы чистые сделаю, и гражданку по размеру найду!
Почему-то и у Валерки, и у Вани одновременно возникло понимание двусмысленности слов «гражданка по размеру». Они дружно заржали, несмотря на всю напряженность ситуации.
— Как тебя звать, благодетель? — спросил Валерка, отсмеявшись.
— По паспорту? — На битой морде опять возникло беспокойство.
— Вообще, — неопределенно сказал Русаков.
— Тятей назовете — не обижусь.
— «Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца…» — Ваня с выражением процитировал классику.
— Не надо, пацаны, — испуганно пробормотал Тятя, который давненько, должно быть, не перечитывал Пушкина. — Я ж говорю — все для вас сделаю!
— Это все, пока связанные, обещают, — заметил Ваня.
— Ты насчет ксив и гражданки всерьез? — спросил Валерка.
— Раз плюнуть — и будет. Товар-то цел?
— В смысле?
— Коробки, которые в вагоне стояли.
— Одну пулей порвало. Тятя аж просиял.
— Мальчики, — проникновенно произнес он, — да если мы это довезем — озолотимся!
— Ладно, — вдруг сказал Валерка, — хрен с тобой, поверим.
— Ты что? — вскинулся Ваня. — Это ж банда! Они нас пристукнут, это как пить дать! Мы и так до фига узнали того, чего не надо.
— Как хочешь. Я тебя с собой не зову. Иди в город, сдавайся комендатуре, зарабатывай себе Чечню. А мне туда не надо, я в тюрьму всегда сесть успею.
Ваня припомнил, как стрелял, и ему сразу стало не по себе. В тюрьму он тоже не хотел.
Валерка взял со стола складной нож, разрезал веревку на ногах Тяти.
— Ключ от наручников где?
— Чиж унес… — с досадой припомнил Тятя.
— Какой он из себя?
— Да такой, главный у них… В норковой шапке.
В норковой шапке, как помнилось Валерке, был только один — тот, что стрелял и свалился последним.
— Покарауль, — коротко бросил Русаков и выскочил на свежий воздух.
Тот, кто еще несколько минут назад стонал у балка, похоже, успокоился. Возможно, что и насовсем. А вот обладатель норковой шапки, который вроде бы не шевелился, оказывается, ожил. Он сумел проползти метра три, пропахав в снегу широкую борозду, испятнанную кровью. В руках у него был «стечкин», и Чиж, похоже, собирался из него пальнуть, только руки не слушались. Валерка не стал ждать, пока послушаются, — приложился в голову метров с десяти. Одиночным. Чиж дернулся и тут же ткнулся носом. Русаков подошел к нему неторопливо, все время в готовности еще добавить, но этого уже не требовалось. «Стечкина» Валерка сразу прибрал, поставив на предохранитель, а затем взялся искать ключи. Нашел целую связку в кармане куртки, рядом с запасной обоймой для «АПС». Пока ворочал, вывалился бумажник. Противно было брать, но взял, сунул во внутренний карман бушлата. Когда вернулся, Тятя сразу указал на маленький ключик. Валерка провернул его — чик! — и наручники открылись.
— Спасибо, мальцы! — разминая запястья, произнес Тятя. — Век не забуду. Пошли, теперь торопиться надо… Надо до темна успеть на трассу: ночью постов до фига, всех шмонают подряд.
Он решительно полез в вагон, сгреб сразу две коробки и перенес в грузовик.
— В цепочку бы лучше… — сказал он, и Валерка с Ваней как-то неожиданно подчинились.
Перекидали коробки быстро. Пробитую залепили скотчем в двух местах, закрыли задний борт.
— Лезь в кузов! — велел Валерка Тяте. — Когда потребуется — спросим дорогу. А то с такими фингалами тебя любой мент остановит.
— Согласен, — кивнул Тятя, — хотя нам ехать всего ничего. Стекло бы протерли, между прочим, а то в кровянке все…
Протерли. По Ваниным наручным был уже четвертый час, начинало заметно темнеть. Тятя проинструктировал:
— Значит, так: по этой дорожке доезжаешь до развилки и сворачиваешь вправо. Там проселок идет, накатанный. А налево не надо — пост ГАИ, могут прицепиться. По проселку едешь до трассы, там поворот без гаишников. На повороте объясню, как дальше ехать…
Ваня вел «ГАЗ-66» довольно уверенно, машина была хоть и не новая, но со свежей резиной, а дорога — действительно вполне накатанная.
Тем не менее, пока ехали, он порядочно волновался:
— Надо было этого Тятю в кабину посадить, а ты б его из кузова на прицеле держал. Я так и чую, как он в затылок дышит. У него там ствола нет, между делом?
— Не думаю. Был бы ствол, так он бы связанным не лежал.
— А все-таки зря мы во все это вляпались…
— Не нуди, а? Конечно, могут кинуть. И пришить, наверно, смогут, если захотят. Но так-то, куда нам деваться, подумал? В конце концов оружие пока при нас, надо еще постараться, чтоб нас уделать… Я лично так просто не сдамся.
— Все равно паршиво получается… Если по делу, то мы — преступники.
— Ты, когда из части убегал, думал об этом? Мне-то хоть понятно, деться некуда было после того, как этих козлов замочил. А ты — это ж смех сказать, не поверят! — испугался, что тебя домой из армии отправят. Хотя если четко по закону, то мы с тобой суду по 245-й — самоволка — еще не подлежим. Суток не прошло.
Ваня только грустно усмехнулся. Смешная статья за самоволку по сравнению с той, что за убийство… Да еще и наркотики в кузове.
Без проблем доехали до развилки, потом — до поворота на трассу. Валерка вылез из кабины, заглянул в кузов.
— Куда дальше, дядя Тятя? Руководи!
— Едем до поворота на колхоз имени XXII партсъезда. Его уже давно распустили, но указатель остался. По столбику — 348-й километр, не забудь, свернем направо. Доедем до первой развилки, объясню, что дальше.
Погнали по трассе. Встречные попадались редко, гаишники вообще еще не встречались.
— Я чувствую, этот самый колхоз — глухомань. Там и не найдут, если что, — с опаской произнес Ваня.
— А мне и неохота, чтоб нашли. Мне все одно некуда деться. И тебе, кстати, тоже. От убийств и папа не отмажет.
— Ладно, замнем для ясности. Что будет, то будет. Минут через двадцать, когда уже пришлось фары зажечь, промелькнул столбик с цифрами «348», а затем большой плакат: «Колхоз имени XXII партсъезда» — с изображением силосных башен, толстых коров и колосков. Ваня повернул вправо. На указателе значилось: «Центральная усадьба — 5 км».
Развилка оказалась гораздо ближе, километрах в трех от трассы, прямо посреди поля. Асфальтированное шоссе шло прямо, все к той же усадьбе, слева проселок уходил к смутно черневшей и светившейся огоньками деревне, расположенной километрах в двух-трех, на пригорке. Еще один проселок уводил направо, к черной стене леса. На столбике чудом держался изрешеченный дробовым зарядом, облупившийся и поржавелый знак — «кирпич».
Ваня притормозил. Валерка подошел к заднему борту.
— Куда?
— Направо, под «кирпич», пусть жмет до упора. В смысле, пока в забор не упрется. Там ворота будут. Я сойду, вас пропустят.
— Ладно, — сказал Валерка. — Здесь, в лесу, гаишники, наверно, не водятся. Садись к Ване, только помни, что я сзади, ладно?
— Строгий ты… Не по годам! — заметил Тятя, прыгая наземь. Валерка забрался в кузов, уселся на одну из коробок с «товаром» и, положив автомат на колени, стал внимательно поглядывать за Тятей через заднее стекло кабины.
Пока ехали через поле, Валерка как-то не очень волновался. А вот когда покатили через лес и машину стало мотать из стороны в сторону — забеспокоился. Да и вообще — впереди ворота какие-то…
По лесу проехали с километр, прежде чем свет фар уперся в стальные ворота с красными звездами. КПП, бетонный забор — воинская часть, что ли?
— Пошел я, — с некоторым волнением в голосе произнес Тятя, вылезая из кабины. — Вы только не нервничайте, пожалуйста…
Валерка пристроился у дырки в тенте кузова, Ваня тоже держал автомат на коленях. Тятя вошел в дверь будки, а потом вышел из нее в сопровождении не менее крупного дяди в камуфляжной куртке и штанах, который обошел машину и заглянул в кузов, где сидел Валерка. То, что в кузове он увидел вооруженного солдата, а в кабине — второго, его особо не смутило. Наверно, беспокоился, чтобы им сюда целый взвод не привезли.
— Открывай! — повелел дядька в камуфляже, и ворота отъехали в сторону, освободив дорогу. Тятя вскочил на подножку и сказал:
— Давай, друг, въезжай.
Ваня, внутренне перекрестясь, въехал.
— Теперь направо, — руководил Тятя, — вон туда, под фонарь.
Было уже совсем темно, а фонарей в этом странном учреждении горело не так уж и много. Во всяком случае, там, куда велел ехать Тятя, всего один и не очень яркий.
— Стоп, — сказал Тятя. — Все, вылезаем. Ключ в щитке оставь.
Ваня подчинился. Валерка тоже выпрыгнул, держа автомат на изготовку.
— Ну что, пошли? — спросил Тятя.
— Куда?
— Знакомиться.
ФРОЛ
Ваня посмотрел на пробоину, что располагалась всего в пятнадцати сантиметрах от его ушанки, скорее с любопытством, чем со страхом. Конечно, по-настоящему он еще не понял, что ему угрожало, но какие-то смутные холодки уже вовсю пошли гулять по спине.
Тем временем Русаков приглядывался к распростертым на снегу телам. Ему очень хотелось выскочить из вагона и бежать отсюда, куда глаза глядят. Точно так же, как после стрельбы в казарме. Но, в отличие от вчерашнего, кроме панического страха, в его сознании присутствовал и страх разумный, рациональный. Тот, что призывал к осторожности и осмотрительности. Валерке вовсе не хотелось, чтобы кто-то, отсидевшись в одном из балков или в теплушке, расстрелял их в тот момент, когда они выпрыгнут из вагона. Мог оказаться опасным и кто-нибудь из тех, кто лежал на снегу.
Наиболее безопасно выглядел тот, что выпал из кузова. Он лежал всего в пяти метрах от вагона, посреди темно-красного пятна, проплавленного в снегу кровищей. Руки с растопыренными и скрюченными пальцами были откинуты к ушам, голова с оскаленным ртом запрокинута и свалена набок. Одна нога подогнута в колене и отвалена вбок, вторая вытянута в струнку. Должно быть, он перед смертью какое-то время дергался, бороздил снег попеременно то одной, то другой ногой, пока не застыл в такой неудобной позе, которую живому человеку долго не выдержать. Пар ото рта уже не шел…
Мужик, чьи ноги свисали из кузова грузовичка, тоже не вызывал серьезных опасений. Полог тента был поднят, кузов хорошо просматривался. Только йог, да и то достигший определенной степени совершенства, мог бы лежать не шевелясь, когда ноги согнуты в коленях, а на связки давят обрезы досок.
Ближний из тех троих, что были срезаны на бегу, глубоко уткнулся лицом в снег, растопырил ноги, как лягушка, а согнутыми локтями, падая, пропорол наст впереди головы. Ладони торчали вверх, как бы упираясь во что-то. Шапка слетела, а по соломенного цвета волосам протекла узкая струйка уже примерзшей крови. Около бедра на снегу крови было больше, но ее явно не прибывало. За этого молодца тоже можно не беспокоиться.
Единственный, успевший ответить на огонь и продырявивший в четырех местах вагон, тоже лежал на боку без движения. В полуметре от него синела ямка — туда провалился упавший на снег пистолет. Было бы поморознее, посолнечнее, выдыхаемый парок было бы видно и с двадцати метров. А так — черт его знает! Может, и дышит.
Крайний, подстреленный у самого балка, несомненно, был жив и не пытался этого скрыть. Он елозил по снегу, дергался, но подняться, видимо, не мог и даже ползти был не в состоянии.
Самыми подозрительными местами оставались балки, теплушка и грузовик. Валерка присмотрелся и сузил круг подозрений. Вокруг балков были нетоптанные сугробы, за исключением свежей цепочки следов, которую оставил корчившийся в снегу раненый. Там никого быть не могло. Но вот в теплушке и особенно в грузовике кто-то боеспособный вполне мог остаться.
Грузовичок — это был «ГАЗ-66» — конечно, давно укатил, если б что-то не случилось с водителем. Валерка прикинул, что пули, пущенные по тем двоим, находившимся в кузове, могли зацепить и водителя. Зацепить могли и наверняка зацепили если машина ткнулась бампером в теплушку. Но раненый, не способный вести машину, как представлялось Валерке, все-таки может пальнуть.
Теплушку тоже со счета сбрасывать не стоило. Сквозь маленькое застекленное оконце разглядеть, что там внутри, было никак нельзя. Между тем именно оттуда вышли двое из тех троих, которых свалили последними. Третий присоединился к ним после того, как вылез из кабины грузовика еще задолго до начала стрельбы. В маленькой кабине «газона» троим разместиться трудно. Тем более таким крупным дядям, как те, что сейчас лежали на снегу. Значит, в кабине к началу перестрелки был только водитель. Это уже лучше.
Пока Валерка, стараясь особо не высовываться из двери вагона, проводил свою «рекогносцировку», Ваня копошился в углу у коробок. Точнее, у той, что была пробита пулей.
— Не лезь ты туда! — скорее посоветовал, чем запретил, Валерка. — Не суйся!
— Да чего уж, и посмотреть нельзя?! — обиделся Ваня.
— Ну, и чего ты там увидел? — краем глаза поглядывая на теплушку, спросил Русаков.
— Не знаю. Порошок какой-то высыпался. Белый, вроде муки.
— Руками трогал?
— Что я, дурак, что ли? Так, поглядел.
— А вообще-то, линять нам надо. И поскорее! Знать бы только — куда?
— А давай на машине? Она вон тарахтит, мотор работает. Я водить умею…
— И куда ты на ней? До первого гаишника? И какую ты путевку предъявишь?
— Ну, это как раз не обязательно. На ней вон номер военный. Мы в полной форме, поедем, не нарушая правил. С чего им нас тормозить?
— Ну, проедем мы километров сорок на ней, а что дальше?
— Дальше… Там придумаем. Все лучше, чем сидеть и ждать неизвестно чего.
Валерка согласился. Они и так уже двадцать минут тут проторчали. Правда, место тут уединенное, карьер глубокий, стрельбу мог никто и не услышать. Но все-таки ясно, эти валявшиеся сейчас чьи-то подручные. Опять же, как явствовало из обрывков разговора, они собирались перехватить груз, посланный какой-то другой «конторе». В самое ближайшее время сюда могли наехать и «законные» хозяева груза, и товарищи тех, кого перебили, и, наконец, милиция, если стрельбу все-таки кто-то услышал и сообщил, как говорится, «куда следует».
Ни с кем, конечно, встречаться не имело смысла. Даже с милицией, хотя она была самым меньшим из всех зол.
— Осторожнее надо, — сказал Ваня, опасливо поглядывая на расстрелянных, — тот вон, у вагончика, живой… Может, еще кто спрятался…
— Давай так: ты приглядывай за теплушкой и кабиной «газона», а я сейчас выпрыгну по-быстрому — и к машине…
— А ты водить умеешь?
— Не-а…
— Тогда лучше я побегу, чудак. Я ее подгоню к вагону, а ты прикроешь, если что.
Валерка согласился. Он улегся на пол вагона и взял на прицел теплушку, одновременно приглядывая за окном кабины грузовика. А Ваня, взяв автомат двумя руками перед грудью, чуток разбежался и наискось сиганул из вагонной двери. Ну, спортсмен! Валерка только ахнул, увидев, как приятель сделал в воздухе кульбит и приземлился на две ноги, упал на бок, перекатился вправо и в два прыжка очутился под прикрытием грузовика. Класс! Такому у них в части не учили.
Теплушка на это каскадерство никак не отреагировала. Кабина — тоже. Правда, теперь Валерке не было видно, что там Ваня за грузовиком делает.
А Ваня уже подскочил к правой дверце, распахнул… От увиденного его как током передернуло. На баранке обвис человек, у которого был выломан кусок лба вместе с глазом, кровавой слякотью расплескавшимся по штанам. Бордовые ошметки налипли и на ветровое стекло. Соловьева аж замутило, он с трудом подавил подкатившую к горлу тошноту. Но все-таки собрался, справился. Влез в кабину, открыл левую дверь и прикладом — руками мертвеца побоялся тронуть — выпихнул труп на снег.
Валерка это увидел и спросил:
— Как там?
— П-порядок! — ответил Ваня, постукивая зубами. На сиденье кровавой грязи не было, но резиновый коврик на полу кабины замарало, чуялся запах крови. Да и ошметки на стекле с души воротили. Тем не менее Соловьев все-таки сумел переключить скорость на заднюю передачу и подкатить к вагону. Правда, при этом он проехал колесом по мертвецу, мерзко хрустнула раздавленная грудная клетка, но трупу было уже все равно. Теплушка тоже признаков жизни не подала. Тогда и Валерка рискнул спрыгнуть на снег.
— Садись! — сказал Ваня, морщась. У него хруст костей так и впечатался в уши…
— Погоди, — неожиданно отмахнулся Валерка и, уже ничего не боясь, подбежал к двери теплушки. Поддел стволом автомата, ворвался, держа палец на крючке.
— Братишка! Не стреляй! Я не с ними! — услышал он испуганный, умоляющий вопль.
В теплушке, по площади почти вдвое меньшей, чем вагон, на котором приехали Валерка с Ваней, стояли печка-»буржуйка», столик, табуретки и солдатская койка. На столике высились две бутылки водки, одна пустая, другая до половины недопитая, три эмалированные кружки, валялись куски сухой колбасы, соленые огурцы, ломти черного хлеба, складной нож. А на солдатской койке, крепко привинченной к полу, лежал здоровенный, мордастый, небритый детина в распахнутой дубленке, под которой проглядывался теплый джинсовый костюм. Ноги детины, обутые в крепкие и дорогие ботинки на меху, были прочно связаны и прикручены к одной спинке койки, а руки, скованные стальными наручниками, пристегнуты к другой. Морда у детины была здорово покарябана — видать, его дубасили по ней без особого человеколюбия.
Следом за Валеркой в теплушку вбежал и Ваня.
— Не стреляйте, сдаюсь! — провыл мужик. — Зовите начальника, братаны! Сдаюсь! Все скажу, бля буду! Начальника зови!
— А мы сами начальники, — сказал Валерка, постаравшись придать своему хоть и охрипшему, но все-таки немного пацаня-чьему голосу надлежащую солидность. — Говори, чего хотел.
— Фиг вам, не доросли еще, — окрысился привязанный, — говорю же: начальников позови!
— Ты, блин, лучше не выступай! — Валерка замахнулся прикладом. — «Не доросли»! Заеду по мозгам — сразу узнаешь, кто дорос, а кто нет!
До привязанного гражданина дошло, что в его положении лучше быть вежливым и почтительным.
— Да вы все равно ни хрена не поймете, — сказал он жалобно, — на фига мне вам колоться? Где опера-то?
Тут Валерка повернулся к пленнику рукавом бушлата, на котором был пришит шеврон с трехцветным флажком, и разбитая рожа детины изумленно вытянулась.
— Так вы не вэвэшники? Не ОМОН?
— А тебе не однохренственно? — спросил Ваня. — Пошли, на фиг он нам нужен…
— Как не нужен? — испугался мужик. — Я же сдохну здесь, солдаты! Вы чего, в натуре?
— Ничего, — небрежно бросил Валерка, припомнив обмен фразами между теми, кто так неудачно принимал груз, — приедет Фрол, разберется…
— Фрол?! — Тут у привязанного в глазах отразился самый натуральный ужас. — Не надо сразу Фрола, мужики! Не надо! Мамой прошу!
— Пошли, пошли! — Ваня потянул Валерку за рукав. — Поехали отсюда! Чего мы, за милицию вкалывать будем? Тем более что она, того гляди, приедет…
Это самое «того гляди», прозвучавшее в Ванином выступлении, привело зафиксированного дяденьку в полное недоумение. У него все шарики-ролики в голове вынуждены были закрутиться, чтобы осознать и осмыслить непонятную ситуацию. Но к чести этого, пока еще не назвавшегося гражданина, он все-таки пришел к верному выводу.
— Вы это, дезертиры, что ли? — вырвалось у него. Ваня хотел обидиться, но Валерка ответил:
— Допустим…
— Мальчики, родные! — взвыл от восторга привязанный товарищ. — Да вы мне только помогите! Я вам и ксивы чистые сделаю, и гражданку по размеру найду!
Почему-то и у Валерки, и у Вани одновременно возникло понимание двусмысленности слов «гражданка по размеру». Они дружно заржали, несмотря на всю напряженность ситуации.
— Как тебя звать, благодетель? — спросил Валерка, отсмеявшись.
— По паспорту? — На битой морде опять возникло беспокойство.
— Вообще, — неопределенно сказал Русаков.
— Тятей назовете — не обижусь.
— «Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца…» — Ваня с выражением процитировал классику.
— Не надо, пацаны, — испуганно пробормотал Тятя, который давненько, должно быть, не перечитывал Пушкина. — Я ж говорю — все для вас сделаю!
— Это все, пока связанные, обещают, — заметил Ваня.
— Ты насчет ксив и гражданки всерьез? — спросил Валерка.
— Раз плюнуть — и будет. Товар-то цел?
— В смысле?
— Коробки, которые в вагоне стояли.
— Одну пулей порвало. Тятя аж просиял.
— Мальчики, — проникновенно произнес он, — да если мы это довезем — озолотимся!
— Ладно, — вдруг сказал Валерка, — хрен с тобой, поверим.
— Ты что? — вскинулся Ваня. — Это ж банда! Они нас пристукнут, это как пить дать! Мы и так до фига узнали того, чего не надо.
— Как хочешь. Я тебя с собой не зову. Иди в город, сдавайся комендатуре, зарабатывай себе Чечню. А мне туда не надо, я в тюрьму всегда сесть успею.
Ваня припомнил, как стрелял, и ему сразу стало не по себе. В тюрьму он тоже не хотел.
Валерка взял со стола складной нож, разрезал веревку на ногах Тяти.
— Ключ от наручников где?
— Чиж унес… — с досадой припомнил Тятя.
— Какой он из себя?
— Да такой, главный у них… В норковой шапке.
В норковой шапке, как помнилось Валерке, был только один — тот, что стрелял и свалился последним.
— Покарауль, — коротко бросил Русаков и выскочил на свежий воздух.
Тот, кто еще несколько минут назад стонал у балка, похоже, успокоился. Возможно, что и насовсем. А вот обладатель норковой шапки, который вроде бы не шевелился, оказывается, ожил. Он сумел проползти метра три, пропахав в снегу широкую борозду, испятнанную кровью. В руках у него был «стечкин», и Чиж, похоже, собирался из него пальнуть, только руки не слушались. Валерка не стал ждать, пока послушаются, — приложился в голову метров с десяти. Одиночным. Чиж дернулся и тут же ткнулся носом. Русаков подошел к нему неторопливо, все время в готовности еще добавить, но этого уже не требовалось. «Стечкина» Валерка сразу прибрал, поставив на предохранитель, а затем взялся искать ключи. Нашел целую связку в кармане куртки, рядом с запасной обоймой для «АПС». Пока ворочал, вывалился бумажник. Противно было брать, но взял, сунул во внутренний карман бушлата. Когда вернулся, Тятя сразу указал на маленький ключик. Валерка провернул его — чик! — и наручники открылись.
— Спасибо, мальцы! — разминая запястья, произнес Тятя. — Век не забуду. Пошли, теперь торопиться надо… Надо до темна успеть на трассу: ночью постов до фига, всех шмонают подряд.
Он решительно полез в вагон, сгреб сразу две коробки и перенес в грузовик.
— В цепочку бы лучше… — сказал он, и Валерка с Ваней как-то неожиданно подчинились.
Перекидали коробки быстро. Пробитую залепили скотчем в двух местах, закрыли задний борт.
— Лезь в кузов! — велел Валерка Тяте. — Когда потребуется — спросим дорогу. А то с такими фингалами тебя любой мент остановит.
— Согласен, — кивнул Тятя, — хотя нам ехать всего ничего. Стекло бы протерли, между прочим, а то в кровянке все…
Протерли. По Ваниным наручным был уже четвертый час, начинало заметно темнеть. Тятя проинструктировал:
— Значит, так: по этой дорожке доезжаешь до развилки и сворачиваешь вправо. Там проселок идет, накатанный. А налево не надо — пост ГАИ, могут прицепиться. По проселку едешь до трассы, там поворот без гаишников. На повороте объясню, как дальше ехать…
Ваня вел «ГАЗ-66» довольно уверенно, машина была хоть и не новая, но со свежей резиной, а дорога — действительно вполне накатанная.
Тем не менее, пока ехали, он порядочно волновался:
— Надо было этого Тятю в кабину посадить, а ты б его из кузова на прицеле держал. Я так и чую, как он в затылок дышит. У него там ствола нет, между делом?
— Не думаю. Был бы ствол, так он бы связанным не лежал.
— А все-таки зря мы во все это вляпались…
— Не нуди, а? Конечно, могут кинуть. И пришить, наверно, смогут, если захотят. Но так-то, куда нам деваться, подумал? В конце концов оружие пока при нас, надо еще постараться, чтоб нас уделать… Я лично так просто не сдамся.
— Все равно паршиво получается… Если по делу, то мы — преступники.
— Ты, когда из части убегал, думал об этом? Мне-то хоть понятно, деться некуда было после того, как этих козлов замочил. А ты — это ж смех сказать, не поверят! — испугался, что тебя домой из армии отправят. Хотя если четко по закону, то мы с тобой суду по 245-й — самоволка — еще не подлежим. Суток не прошло.
Ваня только грустно усмехнулся. Смешная статья за самоволку по сравнению с той, что за убийство… Да еще и наркотики в кузове.
Без проблем доехали до развилки, потом — до поворота на трассу. Валерка вылез из кабины, заглянул в кузов.
— Куда дальше, дядя Тятя? Руководи!
— Едем до поворота на колхоз имени XXII партсъезда. Его уже давно распустили, но указатель остался. По столбику — 348-й километр, не забудь, свернем направо. Доедем до первой развилки, объясню, что дальше.
Погнали по трассе. Встречные попадались редко, гаишники вообще еще не встречались.
— Я чувствую, этот самый колхоз — глухомань. Там и не найдут, если что, — с опаской произнес Ваня.
— А мне и неохота, чтоб нашли. Мне все одно некуда деться. И тебе, кстати, тоже. От убийств и папа не отмажет.
— Ладно, замнем для ясности. Что будет, то будет. Минут через двадцать, когда уже пришлось фары зажечь, промелькнул столбик с цифрами «348», а затем большой плакат: «Колхоз имени XXII партсъезда» — с изображением силосных башен, толстых коров и колосков. Ваня повернул вправо. На указателе значилось: «Центральная усадьба — 5 км».
Развилка оказалась гораздо ближе, километрах в трех от трассы, прямо посреди поля. Асфальтированное шоссе шло прямо, все к той же усадьбе, слева проселок уходил к смутно черневшей и светившейся огоньками деревне, расположенной километрах в двух-трех, на пригорке. Еще один проселок уводил направо, к черной стене леса. На столбике чудом держался изрешеченный дробовым зарядом, облупившийся и поржавелый знак — «кирпич».
Ваня притормозил. Валерка подошел к заднему борту.
— Куда?
— Направо, под «кирпич», пусть жмет до упора. В смысле, пока в забор не упрется. Там ворота будут. Я сойду, вас пропустят.
— Ладно, — сказал Валерка. — Здесь, в лесу, гаишники, наверно, не водятся. Садись к Ване, только помни, что я сзади, ладно?
— Строгий ты… Не по годам! — заметил Тятя, прыгая наземь. Валерка забрался в кузов, уселся на одну из коробок с «товаром» и, положив автомат на колени, стал внимательно поглядывать за Тятей через заднее стекло кабины.
Пока ехали через поле, Валерка как-то не очень волновался. А вот когда покатили через лес и машину стало мотать из стороны в сторону — забеспокоился. Да и вообще — впереди ворота какие-то…
По лесу проехали с километр, прежде чем свет фар уперся в стальные ворота с красными звездами. КПП, бетонный забор — воинская часть, что ли?
— Пошел я, — с некоторым волнением в голосе произнес Тятя, вылезая из кабины. — Вы только не нервничайте, пожалуйста…
Валерка пристроился у дырки в тенте кузова, Ваня тоже держал автомат на коленях. Тятя вошел в дверь будки, а потом вышел из нее в сопровождении не менее крупного дяди в камуфляжной куртке и штанах, который обошел машину и заглянул в кузов, где сидел Валерка. То, что в кузове он увидел вооруженного солдата, а в кабине — второго, его особо не смутило. Наверно, беспокоился, чтобы им сюда целый взвод не привезли.
— Открывай! — повелел дядька в камуфляже, и ворота отъехали в сторону, освободив дорогу. Тятя вскочил на подножку и сказал:
— Давай, друг, въезжай.
Ваня, внутренне перекрестясь, въехал.
— Теперь направо, — руководил Тятя, — вон туда, под фонарь.
Было уже совсем темно, а фонарей в этом странном учреждении горело не так уж и много. Во всяком случае, там, куда велел ехать Тятя, всего один и не очень яркий.
— Стоп, — сказал Тятя. — Все, вылезаем. Ключ в щитке оставь.
Ваня подчинился. Валерка тоже выпрыгнул, держа автомат на изготовку.
— Ну что, пошли? — спросил Тятя.
— Куда?
— Знакомиться.
ФРОЛ
Под фонарем, где оставили машину с грузом, была небольшая площадка. То ли она была специально обвалована, то ли это было какое-то естественное углубление — Ваня с Валеркой это не поняли. Но только пришлось им подниматься оттуда по лестнице с тоненькими шаткими перильцами. Там, куда поднялись, росли деревья, а между ними куда-то вверх по косогору тянулась тропинка. Тятя уверенно топал в темноте, а солдаты поспешали за ним, стараясь не отстать. Хотя временами обоим казалось, что, может, и не худо бы потеряться…
Впереди, между заиндевелыми деревьями, светились какие-то тусклые огоньки. Дошли до приземистого, вросшего в почву, облезлого кирпичного строения.
— Заходите, — пригласил Тятя, толкая узкую дверь. Вошли и очутились в небольшой, два на два метра, комнатке, освещенной тусклой лампочкой. Дальше была железная дверь, через узкую прорезь-бойницу которой на вошедших уставился автомат.
— Если хотите, чтоб все было нормально, — дружески посоветовал Тятя, — кладите стволы и все прочее.
Валерка первый положил автомат, выложил все магазины, а также и трофейный «стечкин». Ваня тоже все положил, даже свой рюкзачок с тушенкой.
— В дверь проходить по одному, — сообщил тот, что стоял у бойницы. — Тятя — первый!
Тятя вошел, дверь закрылась. Валерка с тоской подумал, что сейчас их проще простого расстрелять. Оба как на ладони, за Тятю не спрячешься…
— Длинный — вперед! — приказали из-за двери. Длинным был Ваня, Валерка ему уступал в росте сантиметров пять.
Ваня вошел, дверь закрылась. Через пять минут последовало приказание:
— Заходи!
Два бугая размером с Тятю быстренько охлопали Валерку по карманам, вынули военный билет, а затем подтолкнули к какому-то сооружению. Ваня, которому доводилось летать на самолете, знал, что это детектор металла, а Валерка не догадывался, отчего немного трусил. Тем более что в коридорчике, где происходил контроль, ни Тяти, ни Вани уже не было. Они прошли в следующую дверь, куда в конце концов угодил и Валерка.
За этой дверью оказалось нечто вроде приемной. Только вместо секретарши за столом сидел еще один детина в камуфляже, а еще два таких же сторожили двери. Тятя в явном волнении уселся на скамеечку — охранник указал на нее дубинкой. Тут же пристроились и Ваня с Валеркой.
Валерке даже интересно стало, хотя и по-прежнему страшно. Несмотря на все, он ведь еще пацаном был…
— Давай Тятю, — раздался резкий голос, усиленный динамиком.
Тятя вздохнул, перекрестился и вошел в дверь, которую перед ним отворил охранник. Должно быть, ему было не менее жутко, чем его спутникам. Те-то не ведали, к кому их привели, а он-то знал.
— Сколько времени? — спросил Валерка у Вани.
— Не знаю, часы сняли… — ответил тот.
Потекли длинные минуты. Валерка пробовал считать про себя, но сбился и перестал. Тятя все не появлялся. Ребята сидели, позевывали, ждали…
Неожиданно голос из динамика произнес:
— Запускайте Соловьева.
Ваня встал, поежился, шагнул к двери и скрылся за ней. Валерка остался один. Стало по-настоящему жутко. И Тятя не вернулся, и Ваня ушел. Что-то будет? Охранники по-прежнему молчали, даже словом не перебрасывались. А минуты текли и текли. Может, и часы так, помаленьку, накрапывали…
Ни Тятя, ни Ваня из двери не вышли, когда голос позвал:
— Русаков!
Креститься Валерка не стал, просто вошел в дверь. Успел только заметить, что она двойная.
Это был совсем небольшой кабинет, где за столом сидел мрачный мужичище в камуфляжке и черных очках, заслонявших пол-лица. Ни Тяти, ни Вани в кабинете не просматривалось. Кроме усатого, были еще четыре охранника с дубинками, сторожившими попарно две двери: ту, через которую впустили Валерку, и другую — напротив. Перед столом стоял табурет.
— Садись! — приказал усатый, указывая на табурет. Валерка сел и понял, что табурет привинчен к полу на тот случай, если какой-нибудь посетитель решит двинуть им усатого по башке. — Валера, — строго промолвил усач, — я тебе с самого начала скажу, что шансов уйти отсюда живым у тебя очень мало. Так уж получилось, что вы с дружком в очень серьезные дела влезли. Но падать духом пока не надо. Все очень сложно, но не безвыходно. Начнем с того, что ты расскажешь мне от и до, как вы сбежали из части и почему, как оказались здесь, за пятьсот километров от своей части, зачем открыли стрельбу… В общем, все и с максимальной откровенностью. Все, что соврешь, на пользу не пойдет. У меня есть возможность каждое твое слово проверить. Только чистая правда дает тебе кое-какие шансы.
— А если я чего-нибудь позабуду? — набравшись духу, спросил Валерка. — Или перепутаю?
— Разберемся, — произнес усатый, — ты, главное, нарочно не ври. Ну, приступай!
Валерка начал рассказывать. Не очень четко, по порядку. Утаивать и придумывать он не собирался. Незачем было. Усатый слушал, не перебивая. Лицо у него ничего не выражало, глаз из-под темных очков не проглядывало, и понять, верит он Валеркиной исповеди или нет, никто не сумел бы.
Странно, но, рассказывая этому незнакомому и, судя по всему, не самому доброму человеку чистую правду, Русаков как-то незаметно успокоился. В прошедшие сутки он не раз пугался, что называется, до костей и, похоже, перебоялся. Он даже не знал, когда именно очутился в безвыходном положении — то ли тогда, когда выстрелил первый раз в Бизона, то ли еще тогда, когда полез в бутылку и отказался записываться добровольцем.
Единственное, чего Валерка не стал рассказывать, так это то, как вел себя товарищ Тятя. Само собой, усатому не понравилось бы, если б он узнал, что Тятя требовал начальников, обещал расколоться и так далее. Русаков не любил тех, кто закладывает товарищей, но и сам не хотел выступать в роли стукача. В конце концов, то, что Тятя юлил и дрыгался, беспокоясь за свою шкуру, по-житейски вполне объяснимо.
— Так, — произнес усач, когда Русаков закончил свой рассказ стандартной фразой: «Вот и все». — Есть в твоем докладе, юноша, кое-какие противоречия тому, что предыдущий товарищ говорил. Интересно, кто же это из вас врет?
Впереди, между заиндевелыми деревьями, светились какие-то тусклые огоньки. Дошли до приземистого, вросшего в почву, облезлого кирпичного строения.
— Заходите, — пригласил Тятя, толкая узкую дверь. Вошли и очутились в небольшой, два на два метра, комнатке, освещенной тусклой лампочкой. Дальше была железная дверь, через узкую прорезь-бойницу которой на вошедших уставился автомат.
— Если хотите, чтоб все было нормально, — дружески посоветовал Тятя, — кладите стволы и все прочее.
Валерка первый положил автомат, выложил все магазины, а также и трофейный «стечкин». Ваня тоже все положил, даже свой рюкзачок с тушенкой.
— В дверь проходить по одному, — сообщил тот, что стоял у бойницы. — Тятя — первый!
Тятя вошел, дверь закрылась. Валерка с тоской подумал, что сейчас их проще простого расстрелять. Оба как на ладони, за Тятю не спрячешься…
— Длинный — вперед! — приказали из-за двери. Длинным был Ваня, Валерка ему уступал в росте сантиметров пять.
Ваня вошел, дверь закрылась. Через пять минут последовало приказание:
— Заходи!
Два бугая размером с Тятю быстренько охлопали Валерку по карманам, вынули военный билет, а затем подтолкнули к какому-то сооружению. Ваня, которому доводилось летать на самолете, знал, что это детектор металла, а Валерка не догадывался, отчего немного трусил. Тем более что в коридорчике, где происходил контроль, ни Тяти, ни Вани уже не было. Они прошли в следующую дверь, куда в конце концов угодил и Валерка.
За этой дверью оказалось нечто вроде приемной. Только вместо секретарши за столом сидел еще один детина в камуфляже, а еще два таких же сторожили двери. Тятя в явном волнении уселся на скамеечку — охранник указал на нее дубинкой. Тут же пристроились и Ваня с Валеркой.
Валерке даже интересно стало, хотя и по-прежнему страшно. Несмотря на все, он ведь еще пацаном был…
— Давай Тятю, — раздался резкий голос, усиленный динамиком.
Тятя вздохнул, перекрестился и вошел в дверь, которую перед ним отворил охранник. Должно быть, ему было не менее жутко, чем его спутникам. Те-то не ведали, к кому их привели, а он-то знал.
— Сколько времени? — спросил Валерка у Вани.
— Не знаю, часы сняли… — ответил тот.
Потекли длинные минуты. Валерка пробовал считать про себя, но сбился и перестал. Тятя все не появлялся. Ребята сидели, позевывали, ждали…
Неожиданно голос из динамика произнес:
— Запускайте Соловьева.
Ваня встал, поежился, шагнул к двери и скрылся за ней. Валерка остался один. Стало по-настоящему жутко. И Тятя не вернулся, и Ваня ушел. Что-то будет? Охранники по-прежнему молчали, даже словом не перебрасывались. А минуты текли и текли. Может, и часы так, помаленьку, накрапывали…
Ни Тятя, ни Ваня из двери не вышли, когда голос позвал:
— Русаков!
Креститься Валерка не стал, просто вошел в дверь. Успел только заметить, что она двойная.
Это был совсем небольшой кабинет, где за столом сидел мрачный мужичище в камуфляжке и черных очках, заслонявших пол-лица. Ни Тяти, ни Вани в кабинете не просматривалось. Кроме усатого, были еще четыре охранника с дубинками, сторожившими попарно две двери: ту, через которую впустили Валерку, и другую — напротив. Перед столом стоял табурет.
— Садись! — приказал усатый, указывая на табурет. Валерка сел и понял, что табурет привинчен к полу на тот случай, если какой-нибудь посетитель решит двинуть им усатого по башке. — Валера, — строго промолвил усач, — я тебе с самого начала скажу, что шансов уйти отсюда живым у тебя очень мало. Так уж получилось, что вы с дружком в очень серьезные дела влезли. Но падать духом пока не надо. Все очень сложно, но не безвыходно. Начнем с того, что ты расскажешь мне от и до, как вы сбежали из части и почему, как оказались здесь, за пятьсот километров от своей части, зачем открыли стрельбу… В общем, все и с максимальной откровенностью. Все, что соврешь, на пользу не пойдет. У меня есть возможность каждое твое слово проверить. Только чистая правда дает тебе кое-какие шансы.
— А если я чего-нибудь позабуду? — набравшись духу, спросил Валерка. — Или перепутаю?
— Разберемся, — произнес усатый, — ты, главное, нарочно не ври. Ну, приступай!
Валерка начал рассказывать. Не очень четко, по порядку. Утаивать и придумывать он не собирался. Незачем было. Усатый слушал, не перебивая. Лицо у него ничего не выражало, глаз из-под темных очков не проглядывало, и понять, верит он Валеркиной исповеди или нет, никто не сумел бы.
Странно, но, рассказывая этому незнакомому и, судя по всему, не самому доброму человеку чистую правду, Русаков как-то незаметно успокоился. В прошедшие сутки он не раз пугался, что называется, до костей и, похоже, перебоялся. Он даже не знал, когда именно очутился в безвыходном положении — то ли тогда, когда выстрелил первый раз в Бизона, то ли еще тогда, когда полез в бутылку и отказался записываться добровольцем.
Единственное, чего Валерка не стал рассказывать, так это то, как вел себя товарищ Тятя. Само собой, усатому не понравилось бы, если б он узнал, что Тятя требовал начальников, обещал расколоться и так далее. Русаков не любил тех, кто закладывает товарищей, но и сам не хотел выступать в роли стукача. В конце концов, то, что Тятя юлил и дрыгался, беспокоясь за свою шкуру, по-житейски вполне объяснимо.
— Так, — произнес усач, когда Русаков закончил свой рассказ стандартной фразой: «Вот и все». — Есть в твоем докладе, юноша, кое-какие противоречия тому, что предыдущий товарищ говорил. Интересно, кто же это из вас врет?