Страница:
— Вырубил музыку. Чиж? — Голос явно принадлежал Тяте.
— Вырубил, вырубил, — ответил тот. — Еще по одной? С мороза?
— Тепловоз с вагоном на подходе. Робинзон по рации доложил, что они уже минут через десять в карьер въедут. Видишь, не обманываю тебя. Так что готовь баксы.
— Погоди малость, а? Я еще товар должен поглядеть. А то вдруг там крахмал или вообще гипс какой-нибудь…
— Не веришь?
— Ни хрена. Я, знаешь, когда людям верить перестал? Когда меня в первом классе начальной школы на пятачок обули. Ты сейчас, если по справедливости, Фрола кидаешь, правильно? А можешь и меня так же уделать. Так что пусть сперва вагон подойдет, а там посмотрим, кто кому должен. И сколько — тоже попозже определим…
— Да ты чего, в натуре? Мы ж договаривались о цене…
— Договаривались? Не помню.
— Что-о? Ты такие шутки придержи! Я их могу не понять…
— Не понимай, если хочешь. Я тоже могу кое-чего не понять.
— Я не пойму. Чижик, ты совсем сдурел, что ли? Не пьяный ведь, грамм двести всего принял вроде…
— Ладно, давай доломаем эту бутылочку и всерьез побеседуем.
Из диктофона долетели булькающие звуки и бряканье кружек.
— Будем!
— Дай Бог не последняя…
Похрустели чем-то, должно быть, огурцами.
— Так… — Это произнес Чиж. — Начинаем говорить всерьез и без балды. Вот «дипломат», здесь у меня с собой — могу показать — ровно десять тысяч баксов. Берешь его, садишься на тепловоз и едешь на станцию. Рублей у тебя на билет до Москвы хватит. Или до другого удаленного отсюда населенного пункта. Сумеешь нормально исчезнуть, чтоб тебя Фрол не нашел и не укантовал, — молодец. Не сумеешь — опять же твои проблемы.
— Не понял… — Голос Тяти звучал с явной угрозой.
— Зря. Десять тысяч гринов для такого лоха, как ты, — и так слишком до фига.
— Милок, мы ж договаривались по-другому, — неожиданно ласково произнес Тятя. — Ты мне предоплату в десять раз больше обещал, помнишь? За комиссию. А от реализации — ровно сорок процентов. То есть примерно еще восемьсот. И я ведь тебе пипку в натуре выдернуть могу, если не так будет…
— Вот только грубить не надо. Если ты, дурачишка траханый, еще не усек, что я с тобой по-человечески поступаю, то прочувствуй это по-быстрому. Мне же сейчас ничего не стоит вообще тебя пустым оставить, между прочим, а я тебе хорошие бабки предлагаю.
— Нет, он еще издевается! — взревел Тятя. Тут из динамика диктофона долетел шум какой-то возни, пыхтение, грохот повалившейся табуретки, а также отдельные матюги без конкретного адреса. Послышалось несколько звуков, явно напоминающих удары. Тятя, сидя и слушая запись мордобоя, болезненно дергал лицом. Синяки и ссадины отлично помнили, какой из звуков привел к появлению той или иной отметины. Да и сам Тятя сохранял в памяти четкую картину событий. Хотел выхватить пистолет и положить наглеца на месте. Выхватил — а пушка не сработала. Прежде чем он успел врезать Чижу рукояткой, в дверь влетели те, на чью помощь и поддержку рассчитывал сам Тятя, — Робинзон и Легаш. С ними заодно — Юрик и Клип, ассистенты Чижа. Но Робинзон и Легаш, к величайшему Тятиному удивлению, не только не стали заступаться за шефа, но и повисли у него на руках, в то время как Чиж засветил Тяте кулаком под дых, потом в челюсть слева, потом еще раз по скуле. После этого в памяти был небольшой провал, который восполнила продолжавшая крутиться запись:
— Давай браслетки! Пристегнем, чтоб не рыпался…
— Может, проще замочить? — Это сказал не Чиж, не Клип, не Юрик. Это Робинзон сказал, друг-портянка, с которым одной водки сто литров выпили.
— Нет, не надо. Пусть его сам Фрол мочит, если не западло.
Долетел отдаленный гудок тепловоза.
— Подходит! — гаркнул Юрик.
— Полежи, Тятя, отдохни маленько, — сказал Чиж. — Сейчас разгрузим и еще поговорим немного.
После этого довольно долго запись крутилась, не изрекая ничего членораздельного. Голоса долетали неясными скрипами, которые к тому же перекрывались сопением и злым бормотанием Тяти, притороченного к койке. Потом глуховато донесся лязг затормозившей сцепки и гул тепловозного дизеля, почти поглотивший урчание разворачивавшегося грузовика и скрежет откатываемой вагонной двери. Зато очереди из автоматов отметились отчетливым треском, в который вплелись предсмертные вопли. Потом установилась длительная тишина, даже Тятя с перепугу затаился и почти что не дышал.
— Ладно, — произнес Фрол, включая перемотку вперед, — чтоб зря время не тратить, послушаем прямо вот с этого места…
Он включил воспроизведение как раз в тот момент, когда прозвучал перепуганный вопль Тяти:
— Братишка! Не стреляй! Я не с ними!
Услышав эти собственные слова, Тятя похолодел, почуял неуемную дрожь во всем теле, жуткую, смертную тоску перед тем, что уже замаячило неотвратимым и страшным призраком.
Все, что потом доносилось из динамика, воспринималось Тятей как методичные удары кирпичом по голове. Ибо до этого содержание разговора в теплушке он доводил до Фрола совсем не так. Даже учитывая, что солдатики могут пересказать Фролу историю своего джентльменского соглашения с Тятей, он постарался придумать такую версию беседы, будто эти самые ребята сразу же пригрозили ему смертью и долго, избивая руками и ногами — синяки эту версию молчаливо подтверждали, — «уговаривали» стать их проводником к Фролу. А он, дескать, сразу рассек, что они не беглецы, а оперативники, и решил их «заманить», сделав вид, будто принял их за настоящих дезертиров.
Но вот крутится эта кассетка, и каждое словечко опровергает все, что выдумал Тятя. Начисто!
Была еще надежда, что не все записалось. Но нет, все как нарочно втиснулось, до самого момента выхода из теплушки. Как же оно записалось-то? Сразу вспомнилось начало записи. «Вырубил музыку, Чиж?» — это ж он сам, Тятя, спрашивал. А этот чувак, покойник нынешний, выходит, ни черта не вырубил, только нажал на запись. И такую вот посмертную заподлянку устроил. Разговор был громкий, да и не было у Тяти времена прислушиваться, что там шуршит… А когда связанный лежал и стрельбу слушал — тем более.
Щелчок кнопки, которой Фрол остановил запись, прозвучал для Тяти, как выстрел в ухо.
— Значит, — спокойно сказал Фрол, — ты, гражданин Тятя, оказался жутко неоткровенным человеком. Конечно, если б не вот эта досадная случайность, которую тебе Чиж организовал, я бы тебе мог поверить. И в то, что Чиж всю авантюру затеял без твоего ведома, и в то, что ты мои интересы соблюдал до последней капли крови, и даже в то, что тебе эти два сопливых солдатишки морду разукрасили. Но вот, видишь ли, подобрали ребята кассету. Очень удивились, что магнитофон включен и на записи стоит. И вообще, они хорошо там все посмотрели. Даже чемоданчик с теми десятью тысячами, которые тебе твой дружок Чижик собирался подарить. Жалко только, что он тебя и здесь наколоть собирался. Там в этой пачечке из ста бумажек только сотен по пять сверху и снизу похожи на настоящие. Остальное — липа. На ксероксе отпечатанные. Так по-наглому — просто смех. В одном месте даже линовка на бумажке проглядывает, наверно, из школьной тетрадки надергали. Чемоданчик, наверно, дороже стоит, чем эта самая пачка. А ты, лярва, небось как увидел «дипломат», так и подумал, что тебе сто тысяч притаранили?
Тятя промолчал.
— В общем, остался ты дураком, Тятя, по всем направлениям. И хотя говорят, что на дураков не обижаются, я на тебя очень и очень обижен. До такой степени, что могу прямо сейчас убить. Но не могу удержаться, чтоб не рассказать тебе всю подноготную твоей мерзкой истории.
Начнем с того, что ты нарушил мой приказ и поперся в казино. Их, родной ты наш, не для того открывали, чтоб ты в них деньги спускал. Если лишние появились, ты б их лучше просто в унитаз бросал. Меньше неприятностей заполучил бы. Просадил ты, по неопубликованным данным, на первый случай двенадцать тысяч пятьсот баксов. Не так уж и много. Перезимовал бы как-нибудь, если б, конечно, за тебя еще налоговая инспекция не уцепилась. Но тебе очень захотелось отыграться. Ко мне, конечно, идти напугался, зато поперся к Степе. У тебя голова соображала или задница? Ты что, не знал, что он мне не друг и не родственник? Если мы с ним разошлись, как в море корабли, то это, наверно, не просто так было сделано, верно? Ты меня слышишь, дерьмо?
Последняя фраза была рявкнута очень громко. Тятя аж дернулся.
— Сколько ты взял у Степы, я еще точно не знаю. Если скажешь — все равно ничего не изменишь. Зато точно знаю, что он на тебя должок записал и включил счетчик. В срок ты его опять не отдал, и сумма стала нарастать, по двадцать баксов в день. И Степа тебя взял на понт. Сказал, что сообщит мне о твоих долгах. Если б ты не был чувырлой и фуфлом, то пришел бы ко мне и покаялся. Я бы, наверно, морду тебе набил, но с твоими долгами как-нибудь разобрался. Но у тебя и на это духу не хватило. Промолчал, перепугался и влип. Степа тебе пообещал ликвидировать эадолженность, если ты договоришься с Чижом. Тогда тоже можно было прийти ко мне — не пришел. И все — этим ты себя окончательно уделал. Наглухо. То, что ты Чижа привез на карьер, можно было простить, если б это ты его там положил, а не эти пацаны. Но у тебя и это не получилось, да и пытался ты это сделать не потому, что наше дело хотел защитить, а потому, что тебя Чиж обул на обе ноги. Мальцов этих ты должен поблагодарить — если б груз ушел и потерялся, то я тебя бы паяльной ламой сжег. Чтоб другие помнили, как я предателей люблю. Но мальчишки тебя от этого спасли. И мне они, между прочим, большую услугу оказали. А ты их пытался подставить, хоть они тебя, может быть, в карьере от смерти спасли. Оперов из них лепил, уродище! Хоть бы головой подумал, мозгами пошевелил, прикинул бы, что могут быть умнее тебя люди. Позвонил я знакомым туда, откуда они приехали. И знаешь, что узнал? Этот, который ростом пониже, Русаков Валерий, перед тем как сбежать, сержанта и солдата застрелил. Никакой он не опер. Это его «деды» зачморить хотели, а он уперся. Второй трупов в части не оставил, но одного или двух на карьере приложил. И потом, у него папа не кто иной, как Антон Соловьев. Ты понял? Если б я сдуру тебе, паскудине, поверил, то нажил бы такого «друга», что лучше сразу помереть. А ты, зараза, надеялся, будто я их сразу замочу, для страховки? Верно? Или в оборот их возьму, чтоб расколоть окончательно? Фиг ты угадал.
Тятя опустил голову. Он уже наполовину ощущал себя в могиле. Даже дрожь прошла.
— Завтра утречком я этим ребяткам предложу тебя пристрелить, — спокойно и без каких-либо эмоций произнес Фрол. — Предварительно объяснив им, как ты им пакость подстраивал. Если они откажутся, я их ругать не буду. Не захочется этим юношам еще немножко в стрельбе поупражняться — заставлять не стану. Я тебя в бетон живого замоноличу, понял? Или в котельной живьем сожгу. Сначала посмотришь, как Чиж и прочие горят. Чтоб поглядеть на процесс со стороны, так сказать. Я их, конечно, не специально для тебя из карьера вывезти приказал, поэтому еще не решил, стоит ли на тебя топливо изводить.
Тятя даже не отреагировал. Фрол мотнул головой, охранники взяли обреченного за локти и выволокли из кабинета.
ПРИВЕТ ОТ СТЕПЫ
— Вырубил, вырубил, — ответил тот. — Еще по одной? С мороза?
— Тепловоз с вагоном на подходе. Робинзон по рации доложил, что они уже минут через десять в карьер въедут. Видишь, не обманываю тебя. Так что готовь баксы.
— Погоди малость, а? Я еще товар должен поглядеть. А то вдруг там крахмал или вообще гипс какой-нибудь…
— Не веришь?
— Ни хрена. Я, знаешь, когда людям верить перестал? Когда меня в первом классе начальной школы на пятачок обули. Ты сейчас, если по справедливости, Фрола кидаешь, правильно? А можешь и меня так же уделать. Так что пусть сперва вагон подойдет, а там посмотрим, кто кому должен. И сколько — тоже попозже определим…
— Да ты чего, в натуре? Мы ж договаривались о цене…
— Договаривались? Не помню.
— Что-о? Ты такие шутки придержи! Я их могу не понять…
— Не понимай, если хочешь. Я тоже могу кое-чего не понять.
— Я не пойму. Чижик, ты совсем сдурел, что ли? Не пьяный ведь, грамм двести всего принял вроде…
— Ладно, давай доломаем эту бутылочку и всерьез побеседуем.
Из диктофона долетели булькающие звуки и бряканье кружек.
— Будем!
— Дай Бог не последняя…
Похрустели чем-то, должно быть, огурцами.
— Так… — Это произнес Чиж. — Начинаем говорить всерьез и без балды. Вот «дипломат», здесь у меня с собой — могу показать — ровно десять тысяч баксов. Берешь его, садишься на тепловоз и едешь на станцию. Рублей у тебя на билет до Москвы хватит. Или до другого удаленного отсюда населенного пункта. Сумеешь нормально исчезнуть, чтоб тебя Фрол не нашел и не укантовал, — молодец. Не сумеешь — опять же твои проблемы.
— Не понял… — Голос Тяти звучал с явной угрозой.
— Зря. Десять тысяч гринов для такого лоха, как ты, — и так слишком до фига.
— Милок, мы ж договаривались по-другому, — неожиданно ласково произнес Тятя. — Ты мне предоплату в десять раз больше обещал, помнишь? За комиссию. А от реализации — ровно сорок процентов. То есть примерно еще восемьсот. И я ведь тебе пипку в натуре выдернуть могу, если не так будет…
— Вот только грубить не надо. Если ты, дурачишка траханый, еще не усек, что я с тобой по-человечески поступаю, то прочувствуй это по-быстрому. Мне же сейчас ничего не стоит вообще тебя пустым оставить, между прочим, а я тебе хорошие бабки предлагаю.
— Нет, он еще издевается! — взревел Тятя. Тут из динамика диктофона долетел шум какой-то возни, пыхтение, грохот повалившейся табуретки, а также отдельные матюги без конкретного адреса. Послышалось несколько звуков, явно напоминающих удары. Тятя, сидя и слушая запись мордобоя, болезненно дергал лицом. Синяки и ссадины отлично помнили, какой из звуков привел к появлению той или иной отметины. Да и сам Тятя сохранял в памяти четкую картину событий. Хотел выхватить пистолет и положить наглеца на месте. Выхватил — а пушка не сработала. Прежде чем он успел врезать Чижу рукояткой, в дверь влетели те, на чью помощь и поддержку рассчитывал сам Тятя, — Робинзон и Легаш. С ними заодно — Юрик и Клип, ассистенты Чижа. Но Робинзон и Легаш, к величайшему Тятиному удивлению, не только не стали заступаться за шефа, но и повисли у него на руках, в то время как Чиж засветил Тяте кулаком под дых, потом в челюсть слева, потом еще раз по скуле. После этого в памяти был небольшой провал, который восполнила продолжавшая крутиться запись:
— Давай браслетки! Пристегнем, чтоб не рыпался…
— Может, проще замочить? — Это сказал не Чиж, не Клип, не Юрик. Это Робинзон сказал, друг-портянка, с которым одной водки сто литров выпили.
— Нет, не надо. Пусть его сам Фрол мочит, если не западло.
Долетел отдаленный гудок тепловоза.
— Подходит! — гаркнул Юрик.
— Полежи, Тятя, отдохни маленько, — сказал Чиж. — Сейчас разгрузим и еще поговорим немного.
После этого довольно долго запись крутилась, не изрекая ничего членораздельного. Голоса долетали неясными скрипами, которые к тому же перекрывались сопением и злым бормотанием Тяти, притороченного к койке. Потом глуховато донесся лязг затормозившей сцепки и гул тепловозного дизеля, почти поглотивший урчание разворачивавшегося грузовика и скрежет откатываемой вагонной двери. Зато очереди из автоматов отметились отчетливым треском, в который вплелись предсмертные вопли. Потом установилась длительная тишина, даже Тятя с перепугу затаился и почти что не дышал.
— Ладно, — произнес Фрол, включая перемотку вперед, — чтоб зря время не тратить, послушаем прямо вот с этого места…
Он включил воспроизведение как раз в тот момент, когда прозвучал перепуганный вопль Тяти:
— Братишка! Не стреляй! Я не с ними!
Услышав эти собственные слова, Тятя похолодел, почуял неуемную дрожь во всем теле, жуткую, смертную тоску перед тем, что уже замаячило неотвратимым и страшным призраком.
Все, что потом доносилось из динамика, воспринималось Тятей как методичные удары кирпичом по голове. Ибо до этого содержание разговора в теплушке он доводил до Фрола совсем не так. Даже учитывая, что солдатики могут пересказать Фролу историю своего джентльменского соглашения с Тятей, он постарался придумать такую версию беседы, будто эти самые ребята сразу же пригрозили ему смертью и долго, избивая руками и ногами — синяки эту версию молчаливо подтверждали, — «уговаривали» стать их проводником к Фролу. А он, дескать, сразу рассек, что они не беглецы, а оперативники, и решил их «заманить», сделав вид, будто принял их за настоящих дезертиров.
Но вот крутится эта кассетка, и каждое словечко опровергает все, что выдумал Тятя. Начисто!
Была еще надежда, что не все записалось. Но нет, все как нарочно втиснулось, до самого момента выхода из теплушки. Как же оно записалось-то? Сразу вспомнилось начало записи. «Вырубил музыку, Чиж?» — это ж он сам, Тятя, спрашивал. А этот чувак, покойник нынешний, выходит, ни черта не вырубил, только нажал на запись. И такую вот посмертную заподлянку устроил. Разговор был громкий, да и не было у Тяти времена прислушиваться, что там шуршит… А когда связанный лежал и стрельбу слушал — тем более.
Щелчок кнопки, которой Фрол остановил запись, прозвучал для Тяти, как выстрел в ухо.
— Значит, — спокойно сказал Фрол, — ты, гражданин Тятя, оказался жутко неоткровенным человеком. Конечно, если б не вот эта досадная случайность, которую тебе Чиж организовал, я бы тебе мог поверить. И в то, что Чиж всю авантюру затеял без твоего ведома, и в то, что ты мои интересы соблюдал до последней капли крови, и даже в то, что тебе эти два сопливых солдатишки морду разукрасили. Но вот, видишь ли, подобрали ребята кассету. Очень удивились, что магнитофон включен и на записи стоит. И вообще, они хорошо там все посмотрели. Даже чемоданчик с теми десятью тысячами, которые тебе твой дружок Чижик собирался подарить. Жалко только, что он тебя и здесь наколоть собирался. Там в этой пачечке из ста бумажек только сотен по пять сверху и снизу похожи на настоящие. Остальное — липа. На ксероксе отпечатанные. Так по-наглому — просто смех. В одном месте даже линовка на бумажке проглядывает, наверно, из школьной тетрадки надергали. Чемоданчик, наверно, дороже стоит, чем эта самая пачка. А ты, лярва, небось как увидел «дипломат», так и подумал, что тебе сто тысяч притаранили?
Тятя промолчал.
— В общем, остался ты дураком, Тятя, по всем направлениям. И хотя говорят, что на дураков не обижаются, я на тебя очень и очень обижен. До такой степени, что могу прямо сейчас убить. Но не могу удержаться, чтоб не рассказать тебе всю подноготную твоей мерзкой истории.
Начнем с того, что ты нарушил мой приказ и поперся в казино. Их, родной ты наш, не для того открывали, чтоб ты в них деньги спускал. Если лишние появились, ты б их лучше просто в унитаз бросал. Меньше неприятностей заполучил бы. Просадил ты, по неопубликованным данным, на первый случай двенадцать тысяч пятьсот баксов. Не так уж и много. Перезимовал бы как-нибудь, если б, конечно, за тебя еще налоговая инспекция не уцепилась. Но тебе очень захотелось отыграться. Ко мне, конечно, идти напугался, зато поперся к Степе. У тебя голова соображала или задница? Ты что, не знал, что он мне не друг и не родственник? Если мы с ним разошлись, как в море корабли, то это, наверно, не просто так было сделано, верно? Ты меня слышишь, дерьмо?
Последняя фраза была рявкнута очень громко. Тятя аж дернулся.
— Сколько ты взял у Степы, я еще точно не знаю. Если скажешь — все равно ничего не изменишь. Зато точно знаю, что он на тебя должок записал и включил счетчик. В срок ты его опять не отдал, и сумма стала нарастать, по двадцать баксов в день. И Степа тебя взял на понт. Сказал, что сообщит мне о твоих долгах. Если б ты не был чувырлой и фуфлом, то пришел бы ко мне и покаялся. Я бы, наверно, морду тебе набил, но с твоими долгами как-нибудь разобрался. Но у тебя и на это духу не хватило. Промолчал, перепугался и влип. Степа тебе пообещал ликвидировать эадолженность, если ты договоришься с Чижом. Тогда тоже можно было прийти ко мне — не пришел. И все — этим ты себя окончательно уделал. Наглухо. То, что ты Чижа привез на карьер, можно было простить, если б это ты его там положил, а не эти пацаны. Но у тебя и это не получилось, да и пытался ты это сделать не потому, что наше дело хотел защитить, а потому, что тебя Чиж обул на обе ноги. Мальцов этих ты должен поблагодарить — если б груз ушел и потерялся, то я тебя бы паяльной ламой сжег. Чтоб другие помнили, как я предателей люблю. Но мальчишки тебя от этого спасли. И мне они, между прочим, большую услугу оказали. А ты их пытался подставить, хоть они тебя, может быть, в карьере от смерти спасли. Оперов из них лепил, уродище! Хоть бы головой подумал, мозгами пошевелил, прикинул бы, что могут быть умнее тебя люди. Позвонил я знакомым туда, откуда они приехали. И знаешь, что узнал? Этот, который ростом пониже, Русаков Валерий, перед тем как сбежать, сержанта и солдата застрелил. Никакой он не опер. Это его «деды» зачморить хотели, а он уперся. Второй трупов в части не оставил, но одного или двух на карьере приложил. И потом, у него папа не кто иной, как Антон Соловьев. Ты понял? Если б я сдуру тебе, паскудине, поверил, то нажил бы такого «друга», что лучше сразу помереть. А ты, зараза, надеялся, будто я их сразу замочу, для страховки? Верно? Или в оборот их возьму, чтоб расколоть окончательно? Фиг ты угадал.
Тятя опустил голову. Он уже наполовину ощущал себя в могиле. Даже дрожь прошла.
— Завтра утречком я этим ребяткам предложу тебя пристрелить, — спокойно и без каких-либо эмоций произнес Фрол. — Предварительно объяснив им, как ты им пакость подстраивал. Если они откажутся, я их ругать не буду. Не захочется этим юношам еще немножко в стрельбе поупражняться — заставлять не стану. Я тебя в бетон живого замоноличу, понял? Или в котельной живьем сожгу. Сначала посмотришь, как Чиж и прочие горят. Чтоб поглядеть на процесс со стороны, так сказать. Я их, конечно, не специально для тебя из карьера вывезти приказал, поэтому еще не решил, стоит ли на тебя топливо изводить.
Тятя даже не отреагировал. Фрол мотнул головой, охранники взяли обреченного за локти и выволокли из кабинета.
ПРИВЕТ ОТ СТЕПЫ
Фрол поглядел на часы, зевнул — стояла уже глубокая ночь.
Наверно, ему подумалось, что пора бы и отдохнуть. Но тут зазвонил телефон.
— Кому не спится в ночь глухую? — проворчал Фрол, снимая трубку и поглядывая на определитель номеров. Номер был незнакомый.
— Мне, конечно, — ответил голос человека, убежденного в том, что его сразу узнают.
— Хорошо, что на пять минут позже не позвонил. А то не застал бы тут.
— Тогда благодари судьбу, что раньше не уехал. Сейчас, то есть минут через пятнадцать, максимум через полчаса, у тебя могут быть серьезные гости. Будь добр, приведи все в порядок, если есть какие-то несообразности. И учти — это привет от Степы, не расслабляйся.
— Спасибо, что позвонил. За мной не пропадет.
— Естественно. Спокойной ночи!
Повесив трубку, Фрол жестко выматерился, а потом сказал, обращаясь к старшему из охранников:
— К нам едут со шмоном. Тебе инструкции нужны или так обойдешься?
— Нет проблем. Будет сделано.
— Тогда я пошел в офис.
Информатор, предупредивший Фрола о визите серьезных гостей, говорил, что их надо ждать максимум через полчаса. Приехали они через двадцать пять минут. Правда, в несколько, большем количестве, чем хотелось бы.
Сначала к воротам подкатило несколько «жигулят» с мигалками, потом две черные «волги» и, наконец, автобус, из которого вылезло человек тридцать бойцов в сером камуфляже, с автоматами и в бронежилетах. Все они были беспрепятственно впущены за ворота после предъявления постановления прокуратуры о производстве обыска.
Фрол встретил официальных лиц, в числе которых оказались облпрокурор Виктор Семенович Иванцов и начальник ОУ ФСБ Андрей Ильич Рындин, на своем официальном рабочем месте, в кабинете начальника охраны складов АО «Белая куропатка». УВД было представлено рангом пониже — начальником УР подполковником Агаповым.
— Здравствуйте, Валентин Сергеевич, — строго сказал Иванцов, обращаясь к Фролу. — Вот уж не чаяли вас здесь застать. Не знал, что у вас рабочий день такой длинный. Второй час ночи все-таки. Или, может, специально ради нас задержались?
— Что вы, Виктор Семенович, — улыбнулся Фрол, — вы прямо как снег на голову. И почему-то в таком представительном составе… Даже начинаю чувствовать к себе лишнее уважение. Неужели менее ответственные сотрудники не могли нами заняться? Сами пойдете склады осматривать?
— Нет, — улыбнулся Иванцов, — мы с вашего разрешения здесь побудем и дружески побеседуем. А с нашими сотрудниками сходит начальник вашего караула. Плюс господин Портновский, которого нам, к сожалению, пришлось лишить удовольствия провести время в семейном кругу.
— Да, Александр Еремеевич — отличный семьянин. Как-то само собой получилось, что в кабинете остались только Фрол, он же Фролов Валентин Сергеевич, Иванцов и Рындин.
— Как я понимаю, Виктор Семенович, нашего господина Портновского в чем-то подозревают? — спросил Фрол.
— Не перестаю тебе удивляться, Валентин, — сказал Иванцов, переходя на « ты» и закуривая. — Живешь так, будто вокруг тебя вакуум, а ты, сидя в некой непробиваемой оболочке, от всего изолировался. Не кажется тебе, что позиция эта недальновидная и очень опасная?
— Вот уж нет, Виктор Семенович. Я такой позиции никогда не придерживался. Не надо мне этого приписывать. Мне всегда интересно посмотреть, что вокруг меня делается и какие от этого могут быть последствия.
— Хорошо, что ты этим интересуешься. Но лучше, если б ты еще и действовал в соответствии с пониманием того, что не живешь в вакууме.
— А разве я по-другому действую?
— Ну, пока у меня есть сведения об обратном.
— Но для возбуждения уголовного дела этих сведений пока, к сожалению, не хватает. Я верно вас понял?
— Могло бы хватить, — вступил в разговор Рындин, — в других конкретно-исторических условиях.
— В других конкретно-исторических условиях, — глубокомысленно заметил Фрол, — — коррупция в правоохранительных органах еще не достигала таких размеров.
— Правильное замечание, — кивнул Иванцов, — но очень не своевременное. У некоторых представителей криминального мира, с моей точки зрения, началось, выражаясь словами товарища Сталина, «головокружение от успехов». Они начинают думать, что демократия есть вседозволенность, а это далеко не так. Жизнь подсказывает, что головокружение вообще — тревожный медицинский симптом. В особо острых случаях оно ведет к потере равновесия и падению.
— Причем иногда мордой об асфальт, — несколько вульгарно развил сентенцию прокурора чекист.
— Вы это серьезно, господа? — прищурился Фрол. — Это действительно так опасно?
— Да, к сожалению, — с грустью сказал Иванцов. — За последние несколько месяцев средняя продолжительность жизни отдельных криминальных авторитетов у нас в области существенно сократилась. И есть мнение, что возраст некоторых из них приближается к предельному.
— Эпидемия? — озабоченно спросил Фрол. — СПИД наступает?
— Как правило, — тоном профессора медицины вымолвил Виктор Семенович, — основная причина, ведущая к летальным исходам у помянутой категории пациентов, — острая жадность, переходящая в хроническое оборзение. Увы, лечится только хирургически.
— Как, например, в случаях с господами Черновым и Курбатовым, — припомнил Рындин.
— А эта болезнь на правоохранительные структуры не распространяется? — скромно поинтересовался Фрол. — Каким-нибудь там воздушно-капельным или, допустим, половым путем?
— Ладно, — сказал прокурор, — похоже, что мы не смогли вас, дорогой товарищ Фролов, настроить на серьезный лад. По-моему, пора заканчивать юмористическую часть.
— Согласен, — кивнул Фрол, — давайте по-серьезному. Что вам от меня нужно?
— Сначала принципиальный ответ на вопрос: есть желание продолжать деловое сотрудничество или можно считать его законченным?
— Желание есть, — прищурился Фрол, — а у вас?
— У нас тоже есть желание, но вот уверенности маловато.
— Странно, что это у вас уверенности мало, а у меня много. По идее, должно быть наоборот.
— Это почему же?
— Потому что сегодня, точнее — уже вчера, в моих делах были кое-какие сложности. И я не уверен, что не по вашей вине. Да и этот ваш «необъявленный визит» — из той же серии.
— Верно подмечено. Не буду отпираться — мы тебе жизнь немного усложнили. Точнее, хотели усложнить, но что-то помешало.
— Интересно получается: предлагаете продолжать сотрудничество, а сами жизнь усложняете?
— А это чтоб ты еще раз на досуге подумал о наших возможностях. И о том, сколько более крупных сложностей ты получишь, если не согласишься с тем предложением, которое мы тебе сделали на той неделе. Если не забыл, то срок ответа истек вчера.
Фролов помрачнел.
— Не очень оно меня устраивает. Я в политику соваться не собирался. А то, может быть, товарищу Рындину понадобилось отличиться?
Рындин усмехнулся.
— Если б мне, Валентин, нужно было отличиться, сегодня мы бы вас с поличным взяли, здесь, на месте… К тебе ведь завтра, то есть фактически уже сегодня, в четырнадцать тридцать, приедет транспорт, который повезет товар дальше. Могу сделать — так, что до получателя дойдет мука пшеничная первого сорта. Знаешь, на какие бабки ты влетишь?
— Тебе вообще лучше понять, причем раз и навсегда, — добавил Иванцов, — что с нами проще работается. А насчет политики — не волнуйся. Теперь это занятие намного безопаснее, чем раньше.
— Ничего себе, безопаснее… — проворчал Фрол.
— Безопаснее, безопаснее! — подтвердил Рындин. — Сколько у нас по области банкиров и авторитетов постреляли за прошлый год? Штук пятнадцать, Виктор Семенович?
— Семнадцать, если точнее. И плюс в этом году уже двоих. С опережением графика идем.
— Вот-вот. А было ли у нас хоть одно политическое убийство? Нет! Соображай, что безопаснее.
— Это потому, что у нас в области никакой политики не было. А с тем, что вы затеяли, неприятностей не оберешься.
— А что мы затеяли? — удивленно поднял брови Иванцов. — Ничего мы не затевали. Ничего противозаконного. И ты, если не будешь остолопом, в конфликте с законом не окажешься. Твой формальный патрон господин Портновский — он тебе, как я слышал, немного мешать стал? — вполне может утреннюю зарю встретить уже на параше. Вот постановление, у меня в папочке. До суда он не доживет, здоровье у него, я слышал, слабое… Показания, конечно, кое-какие мы от него получим, но в дело они не попадут, если ты будешь себя вести правильно.
— Не нравится мне все это, — сказал Фрол. — Стало быть поработаю я на вас, а потом сгноите?
— Ты еще скажи, что тебе это западло, — усмехнулся Иванцов. — Жизнь, Валя, сильнее нас с тобой, она повороты судьбы очень быстро обеспечивает. И если человек верно взвешивает все «за» и «против», которые те или иные обстоятельства подсказывают, то ему в жизни везет больше. Мне тоже приходилось выбирать и наступать на горло собственной песне. Хотя я на десять лет постарше тебя, но и мне, понимаешь ли, отчего-то хочется пожить подольше. Думаю, что и ты не соскучился по этому свету, верно?
— Ну, допустим, уговорили вы меня. Что надо делать?
— Прежде всего — помириться со Степой.
— Может, мне лучше сразу повеситься? А вы знаете, что так просто с контрагентами не расходятся?
— Ты имеешь в виду себя и Степу?
— Нет, того товарища, которому дальше отправляю.
— То есть, вероятно, Рублика?
— Я таких подробностей не знаю… — поморщился Фрол.
— Зато мы знаем, — улыбнулся Рындин. — Навариваешь ты на перевалке примерно тридцать тысяч баксов. Неустойку Рублик пообещал взыскать где-то в районе двухсот. Если, конечно, не затянешь, не встанешь на счетчик. Неприятно, конечно, в семикратном размере платить, но ведь придется. Не каждый раз такая случайность может произойти, как вчера. Степа тебе обязательно заподлянку подстроит. Может, завтра или послезавтра. Перевалку он твою засветил. По прежнему каналу товар не проведешь, резервного у тебя нет, это мы четко определили. Пока ты будешь новый раскручивать, Рублик ждать не будет. Он лучше Степе переплатит, чтоб закон «время-деньги» не нарушать. Но неустойку с тебя возьмет обязательно. Или деньгами, или жизнью. Воевать тебе с ним будет трудно, это я тебе как специалист говорю. Конечно, если не будешь слушаться наших дружеских советов.
— Ну, я послушаюсь, то есть возобновлю контракт со Степой, а что дальше? Куда неустоечка денется? Тем более что на Степе я наваривал намного меньше.
— Неустоечка, может, и не денется никуда, а вот Рублик… Он же тоже человек. Вполне может куда-нибудь потеряться.
— До чего ж вы умеете в соблазн вводить! — хмыкнул Фрол. — И такая жизнь паскудная получается — хуже некуда.
— А не надо было в капитализм лезть, — заметил Иванцов. — Кто тебе велел в эти дела соваться? Партия и правительство? Ни хрена подобного — сам выбирал. Нес бы службу сейчас, как все доблестные российские офицеры, зарплату бы получал раз в три месяца, надеялся, что жилье к 2000 году получишь… А ты, как многие тебе подобные дураки, в это дерьмо нырнул и нас, старых дураков, за собой потянул.
— Ладно агитировать-то, Виктор Семенович! Теперь все равно обратной дороги нет…
— Люблю понятливых, — похвалил Иванцов. — Значит, уговорились — будешь работать со Степой, а с Рубликом завяжешь.
— Но это — не основное, — добавил Рындин. — Теперь главным направлением твоей работы станет то, о котором говорили на той неделе. Задел у тебя приличный, так что большой организационной работы не потребуется. Все базовые структуры у тебя уже созданы, а средства для расширения ты получишь. Вспомни, что мы тебе говорили: на время работы по нашей программе все плановые отчисления с твоей конторы снимаются. Поэтому те убытки, которые ты мог бы понести в случае переориентации на Степу, компенсируются. Плюс из тех средств, которые мы тебе выделим по нашей программе, можешь маленько сэкономить…
— Процентов пять, не больше, — уточнил Виктор Семенович. — И вообще, постарайся не рассматривать то, что тебе поручают, как источник личного обогащения.
— Это вы мне уже растолковывали, — недовольно буркнул Фрол, — хотя и не объяснили, что из всего этого может получиться. То, что это политика, — довели, а в какую сторону ее вести, в смысле за большевиков али за коммунистов, — не уточняли.
— А вот это не твоя забота. Не загружай мозги — лопнут, — посоветовал Иванцов.
— Понял. Мне для этих целей комиссара пришлют или как?
— Пришлют кого надо, не волнуйся… У меня вот другой вопрос есть, раз уж мы договорились. Как же так получилось, что Чижик прокололся? Неужели твой Тятя оказался таким супердвойником?
— А можно не уточнять, Андрей Ильич? — попросил Фрол. — Неужели у меня не может быть маленьких профессиональных секретов?
— Лучше, чтобы от меня у тебя не было никаких секретов — ни профессиональных, ни любительских. Я, конечно, рад за тебя, твои ребята колоссальную работу провели в карьере. А главное — очень быстро, хотя и в сумерках. Смело, надо сказать, ты поступил, когда решил всех покойничков сюда привезти. Если б мои попозже приехали, то могли бы и не увидеть, как твои там корячатся. И правильно придумали поджечь вагон, все бытовки и теплушки. Снег подтаял, пеплу и золы насыпалось, а самое главное — пожарные, которых вы туда по телефону вызвали, так там понатоптали и понаворочали, что сам черт не разберет. Но все-таки, конечно, работали они по-любительски. Не предположили, например, что кто-то может загодя на краю обрыва устроиться и всю картину понаблюдать. И даже зафиксировать.
— Понятно, — сказал Фрол обескураженно, — чека не дремлет.
— Так точно. Тятя, конечно, у тебя дурак-дураком оказался. Жадным дураком и больше никем. От таких кадров, если ты еще не понял, надо освобождаться И поскорее. По идее, все должно было пройти тихо и спокойно. Тятя, Робинзон и Легаш Чижом скуплены на корню, транспорт Чижик подогнал, и, если б все было нормально, товар уже был бы далеко-далеко, а ты — с носом и в долгах. Но вмешивается идиотская случайность в виде двух солдатиков. Они как начали палить, должно быть, с перепугу… И положили всех, кроме Тяти, который скорее всего привез их к тебе. Наверняка найти их у тебя здесь еще можно. Как и товар с того вагона, нетабельное оружие и прочее. Но мы их пока не найдем. Хотя уже знаем, кого искать — Русакова Валерия Юрьевича и Соловьева Ивана Антоновича. Оба рядовые, оба 1976 года рождения, оба призывались осенью 1994 года. Соловьев очень хочет в Чечню, а Русаков — наоборот. Тем не менее сбежали отчего-то одновременно, попали в один вагон и приехали в карьер, где оказали тебе дружескую помощь. Это экспромт или загадка природы?
Наверно, ему подумалось, что пора бы и отдохнуть. Но тут зазвонил телефон.
— Кому не спится в ночь глухую? — проворчал Фрол, снимая трубку и поглядывая на определитель номеров. Номер был незнакомый.
— Мне, конечно, — ответил голос человека, убежденного в том, что его сразу узнают.
— Хорошо, что на пять минут позже не позвонил. А то не застал бы тут.
— Тогда благодари судьбу, что раньше не уехал. Сейчас, то есть минут через пятнадцать, максимум через полчаса, у тебя могут быть серьезные гости. Будь добр, приведи все в порядок, если есть какие-то несообразности. И учти — это привет от Степы, не расслабляйся.
— Спасибо, что позвонил. За мной не пропадет.
— Естественно. Спокойной ночи!
Повесив трубку, Фрол жестко выматерился, а потом сказал, обращаясь к старшему из охранников:
— К нам едут со шмоном. Тебе инструкции нужны или так обойдешься?
— Нет проблем. Будет сделано.
— Тогда я пошел в офис.
Информатор, предупредивший Фрола о визите серьезных гостей, говорил, что их надо ждать максимум через полчаса. Приехали они через двадцать пять минут. Правда, в несколько, большем количестве, чем хотелось бы.
Сначала к воротам подкатило несколько «жигулят» с мигалками, потом две черные «волги» и, наконец, автобус, из которого вылезло человек тридцать бойцов в сером камуфляже, с автоматами и в бронежилетах. Все они были беспрепятственно впущены за ворота после предъявления постановления прокуратуры о производстве обыска.
Фрол встретил официальных лиц, в числе которых оказались облпрокурор Виктор Семенович Иванцов и начальник ОУ ФСБ Андрей Ильич Рындин, на своем официальном рабочем месте, в кабинете начальника охраны складов АО «Белая куропатка». УВД было представлено рангом пониже — начальником УР подполковником Агаповым.
— Здравствуйте, Валентин Сергеевич, — строго сказал Иванцов, обращаясь к Фролу. — Вот уж не чаяли вас здесь застать. Не знал, что у вас рабочий день такой длинный. Второй час ночи все-таки. Или, может, специально ради нас задержались?
— Что вы, Виктор Семенович, — улыбнулся Фрол, — вы прямо как снег на голову. И почему-то в таком представительном составе… Даже начинаю чувствовать к себе лишнее уважение. Неужели менее ответственные сотрудники не могли нами заняться? Сами пойдете склады осматривать?
— Нет, — улыбнулся Иванцов, — мы с вашего разрешения здесь побудем и дружески побеседуем. А с нашими сотрудниками сходит начальник вашего караула. Плюс господин Портновский, которого нам, к сожалению, пришлось лишить удовольствия провести время в семейном кругу.
— Да, Александр Еремеевич — отличный семьянин. Как-то само собой получилось, что в кабинете остались только Фрол, он же Фролов Валентин Сергеевич, Иванцов и Рындин.
— Как я понимаю, Виктор Семенович, нашего господина Портновского в чем-то подозревают? — спросил Фрол.
— Не перестаю тебе удивляться, Валентин, — сказал Иванцов, переходя на « ты» и закуривая. — Живешь так, будто вокруг тебя вакуум, а ты, сидя в некой непробиваемой оболочке, от всего изолировался. Не кажется тебе, что позиция эта недальновидная и очень опасная?
— Вот уж нет, Виктор Семенович. Я такой позиции никогда не придерживался. Не надо мне этого приписывать. Мне всегда интересно посмотреть, что вокруг меня делается и какие от этого могут быть последствия.
— Хорошо, что ты этим интересуешься. Но лучше, если б ты еще и действовал в соответствии с пониманием того, что не живешь в вакууме.
— А разве я по-другому действую?
— Ну, пока у меня есть сведения об обратном.
— Но для возбуждения уголовного дела этих сведений пока, к сожалению, не хватает. Я верно вас понял?
— Могло бы хватить, — вступил в разговор Рындин, — в других конкретно-исторических условиях.
— В других конкретно-исторических условиях, — глубокомысленно заметил Фрол, — — коррупция в правоохранительных органах еще не достигала таких размеров.
— Правильное замечание, — кивнул Иванцов, — но очень не своевременное. У некоторых представителей криминального мира, с моей точки зрения, началось, выражаясь словами товарища Сталина, «головокружение от успехов». Они начинают думать, что демократия есть вседозволенность, а это далеко не так. Жизнь подсказывает, что головокружение вообще — тревожный медицинский симптом. В особо острых случаях оно ведет к потере равновесия и падению.
— Причем иногда мордой об асфальт, — несколько вульгарно развил сентенцию прокурора чекист.
— Вы это серьезно, господа? — прищурился Фрол. — Это действительно так опасно?
— Да, к сожалению, — с грустью сказал Иванцов. — За последние несколько месяцев средняя продолжительность жизни отдельных криминальных авторитетов у нас в области существенно сократилась. И есть мнение, что возраст некоторых из них приближается к предельному.
— Эпидемия? — озабоченно спросил Фрол. — СПИД наступает?
— Как правило, — тоном профессора медицины вымолвил Виктор Семенович, — основная причина, ведущая к летальным исходам у помянутой категории пациентов, — острая жадность, переходящая в хроническое оборзение. Увы, лечится только хирургически.
— Как, например, в случаях с господами Черновым и Курбатовым, — припомнил Рындин.
— А эта болезнь на правоохранительные структуры не распространяется? — скромно поинтересовался Фрол. — Каким-нибудь там воздушно-капельным или, допустим, половым путем?
— Ладно, — сказал прокурор, — похоже, что мы не смогли вас, дорогой товарищ Фролов, настроить на серьезный лад. По-моему, пора заканчивать юмористическую часть.
— Согласен, — кивнул Фрол, — давайте по-серьезному. Что вам от меня нужно?
— Сначала принципиальный ответ на вопрос: есть желание продолжать деловое сотрудничество или можно считать его законченным?
— Желание есть, — прищурился Фрол, — а у вас?
— У нас тоже есть желание, но вот уверенности маловато.
— Странно, что это у вас уверенности мало, а у меня много. По идее, должно быть наоборот.
— Это почему же?
— Потому что сегодня, точнее — уже вчера, в моих делах были кое-какие сложности. И я не уверен, что не по вашей вине. Да и этот ваш «необъявленный визит» — из той же серии.
— Верно подмечено. Не буду отпираться — мы тебе жизнь немного усложнили. Точнее, хотели усложнить, но что-то помешало.
— Интересно получается: предлагаете продолжать сотрудничество, а сами жизнь усложняете?
— А это чтоб ты еще раз на досуге подумал о наших возможностях. И о том, сколько более крупных сложностей ты получишь, если не согласишься с тем предложением, которое мы тебе сделали на той неделе. Если не забыл, то срок ответа истек вчера.
Фролов помрачнел.
— Не очень оно меня устраивает. Я в политику соваться не собирался. А то, может быть, товарищу Рындину понадобилось отличиться?
Рындин усмехнулся.
— Если б мне, Валентин, нужно было отличиться, сегодня мы бы вас с поличным взяли, здесь, на месте… К тебе ведь завтра, то есть фактически уже сегодня, в четырнадцать тридцать, приедет транспорт, который повезет товар дальше. Могу сделать — так, что до получателя дойдет мука пшеничная первого сорта. Знаешь, на какие бабки ты влетишь?
— Тебе вообще лучше понять, причем раз и навсегда, — добавил Иванцов, — что с нами проще работается. А насчет политики — не волнуйся. Теперь это занятие намного безопаснее, чем раньше.
— Ничего себе, безопаснее… — проворчал Фрол.
— Безопаснее, безопаснее! — подтвердил Рындин. — Сколько у нас по области банкиров и авторитетов постреляли за прошлый год? Штук пятнадцать, Виктор Семенович?
— Семнадцать, если точнее. И плюс в этом году уже двоих. С опережением графика идем.
— Вот-вот. А было ли у нас хоть одно политическое убийство? Нет! Соображай, что безопаснее.
— Это потому, что у нас в области никакой политики не было. А с тем, что вы затеяли, неприятностей не оберешься.
— А что мы затеяли? — удивленно поднял брови Иванцов. — Ничего мы не затевали. Ничего противозаконного. И ты, если не будешь остолопом, в конфликте с законом не окажешься. Твой формальный патрон господин Портновский — он тебе, как я слышал, немного мешать стал? — вполне может утреннюю зарю встретить уже на параше. Вот постановление, у меня в папочке. До суда он не доживет, здоровье у него, я слышал, слабое… Показания, конечно, кое-какие мы от него получим, но в дело они не попадут, если ты будешь себя вести правильно.
— Не нравится мне все это, — сказал Фрол. — Стало быть поработаю я на вас, а потом сгноите?
— Ты еще скажи, что тебе это западло, — усмехнулся Иванцов. — Жизнь, Валя, сильнее нас с тобой, она повороты судьбы очень быстро обеспечивает. И если человек верно взвешивает все «за» и «против», которые те или иные обстоятельства подсказывают, то ему в жизни везет больше. Мне тоже приходилось выбирать и наступать на горло собственной песне. Хотя я на десять лет постарше тебя, но и мне, понимаешь ли, отчего-то хочется пожить подольше. Думаю, что и ты не соскучился по этому свету, верно?
— Ну, допустим, уговорили вы меня. Что надо делать?
— Прежде всего — помириться со Степой.
— Может, мне лучше сразу повеситься? А вы знаете, что так просто с контрагентами не расходятся?
— Ты имеешь в виду себя и Степу?
— Нет, того товарища, которому дальше отправляю.
— То есть, вероятно, Рублика?
— Я таких подробностей не знаю… — поморщился Фрол.
— Зато мы знаем, — улыбнулся Рындин. — Навариваешь ты на перевалке примерно тридцать тысяч баксов. Неустойку Рублик пообещал взыскать где-то в районе двухсот. Если, конечно, не затянешь, не встанешь на счетчик. Неприятно, конечно, в семикратном размере платить, но ведь придется. Не каждый раз такая случайность может произойти, как вчера. Степа тебе обязательно заподлянку подстроит. Может, завтра или послезавтра. Перевалку он твою засветил. По прежнему каналу товар не проведешь, резервного у тебя нет, это мы четко определили. Пока ты будешь новый раскручивать, Рублик ждать не будет. Он лучше Степе переплатит, чтоб закон «время-деньги» не нарушать. Но неустойку с тебя возьмет обязательно. Или деньгами, или жизнью. Воевать тебе с ним будет трудно, это я тебе как специалист говорю. Конечно, если не будешь слушаться наших дружеских советов.
— Ну, я послушаюсь, то есть возобновлю контракт со Степой, а что дальше? Куда неустоечка денется? Тем более что на Степе я наваривал намного меньше.
— Неустоечка, может, и не денется никуда, а вот Рублик… Он же тоже человек. Вполне может куда-нибудь потеряться.
— До чего ж вы умеете в соблазн вводить! — хмыкнул Фрол. — И такая жизнь паскудная получается — хуже некуда.
— А не надо было в капитализм лезть, — заметил Иванцов. — Кто тебе велел в эти дела соваться? Партия и правительство? Ни хрена подобного — сам выбирал. Нес бы службу сейчас, как все доблестные российские офицеры, зарплату бы получал раз в три месяца, надеялся, что жилье к 2000 году получишь… А ты, как многие тебе подобные дураки, в это дерьмо нырнул и нас, старых дураков, за собой потянул.
— Ладно агитировать-то, Виктор Семенович! Теперь все равно обратной дороги нет…
— Люблю понятливых, — похвалил Иванцов. — Значит, уговорились — будешь работать со Степой, а с Рубликом завяжешь.
— Но это — не основное, — добавил Рындин. — Теперь главным направлением твоей работы станет то, о котором говорили на той неделе. Задел у тебя приличный, так что большой организационной работы не потребуется. Все базовые структуры у тебя уже созданы, а средства для расширения ты получишь. Вспомни, что мы тебе говорили: на время работы по нашей программе все плановые отчисления с твоей конторы снимаются. Поэтому те убытки, которые ты мог бы понести в случае переориентации на Степу, компенсируются. Плюс из тех средств, которые мы тебе выделим по нашей программе, можешь маленько сэкономить…
— Процентов пять, не больше, — уточнил Виктор Семенович. — И вообще, постарайся не рассматривать то, что тебе поручают, как источник личного обогащения.
— Это вы мне уже растолковывали, — недовольно буркнул Фрол, — хотя и не объяснили, что из всего этого может получиться. То, что это политика, — довели, а в какую сторону ее вести, в смысле за большевиков али за коммунистов, — не уточняли.
— А вот это не твоя забота. Не загружай мозги — лопнут, — посоветовал Иванцов.
— Понял. Мне для этих целей комиссара пришлют или как?
— Пришлют кого надо, не волнуйся… У меня вот другой вопрос есть, раз уж мы договорились. Как же так получилось, что Чижик прокололся? Неужели твой Тятя оказался таким супердвойником?
— А можно не уточнять, Андрей Ильич? — попросил Фрол. — Неужели у меня не может быть маленьких профессиональных секретов?
— Лучше, чтобы от меня у тебя не было никаких секретов — ни профессиональных, ни любительских. Я, конечно, рад за тебя, твои ребята колоссальную работу провели в карьере. А главное — очень быстро, хотя и в сумерках. Смело, надо сказать, ты поступил, когда решил всех покойничков сюда привезти. Если б мои попозже приехали, то могли бы и не увидеть, как твои там корячатся. И правильно придумали поджечь вагон, все бытовки и теплушки. Снег подтаял, пеплу и золы насыпалось, а самое главное — пожарные, которых вы туда по телефону вызвали, так там понатоптали и понаворочали, что сам черт не разберет. Но все-таки, конечно, работали они по-любительски. Не предположили, например, что кто-то может загодя на краю обрыва устроиться и всю картину понаблюдать. И даже зафиксировать.
— Понятно, — сказал Фрол обескураженно, — чека не дремлет.
— Так точно. Тятя, конечно, у тебя дурак-дураком оказался. Жадным дураком и больше никем. От таких кадров, если ты еще не понял, надо освобождаться И поскорее. По идее, все должно было пройти тихо и спокойно. Тятя, Робинзон и Легаш Чижом скуплены на корню, транспорт Чижик подогнал, и, если б все было нормально, товар уже был бы далеко-далеко, а ты — с носом и в долгах. Но вмешивается идиотская случайность в виде двух солдатиков. Они как начали палить, должно быть, с перепугу… И положили всех, кроме Тяти, который скорее всего привез их к тебе. Наверняка найти их у тебя здесь еще можно. Как и товар с того вагона, нетабельное оружие и прочее. Но мы их пока не найдем. Хотя уже знаем, кого искать — Русакова Валерия Юрьевича и Соловьева Ивана Антоновича. Оба рядовые, оба 1976 года рождения, оба призывались осенью 1994 года. Соловьев очень хочет в Чечню, а Русаков — наоборот. Тем не менее сбежали отчего-то одновременно, попали в один вагон и приехали в карьер, где оказали тебе дружескую помощь. Это экспромт или загадка природы?