Влодавец Леонид. Душегубы

   — Это какие же противоречия? — удивился Валерка.
   — А ты сам припомни, где врал, и скажи.
   — Интересно, — возмутился Русаков, — с чего это вы взяли, что если что-то не сходится, то это я вру, а не он?
   — Да так, он на морду поприятней, товарищ твой, — осклабился усатый, — вот ему и хочется верить. А самое главное — его показания, так сказать, совпадают с тем, что говорил гражданин, которого вы знаете как Тятя. Тятю я знаю намного дольше, чем вас, сопляков, стало быть, и доверия к нему испытываю больше.
   — Да что он, этот ваш Тятя, — проворчал Валерка, — может про нас знать? Мы, вообще-то, уже уезжать оттуда хотели, и, если б в эту теплушку-бытовку не зашли, ваш Тятя там и сейчас сидел бы. Как раз уголек бы прогорел, печка остыла, а к утру бы вы его свежемороженым оттуда вынули.
   — Если б вы его сюда живым и с грузом не доставили, — сообщил усатый, — то нашего разговора вообще бы не было.
   — Конечно, — сказал Валерка, — мы бы уж удрали давно.
   — Насчет удрали, это я бы не сказал. Мы бы вас с этим грузом, если б вы его увезти вздумали, под землей нашли. А если бы оставили, то все равно отыскали бы, из интереса. Но разговора бы такого, как сейчас, по крайней мере с тобой не заводили. Если бы расспрашивали, то быстро и невежливо. Учти это и старайся не хамить старшим.
   Валерка поглядел на охранничков и подумал, что вздуть они могут куда лучше, чем Бизон со своими «дедами». Тут и впрямь особо выступать не стоило…
   — Вы бы сказали, чего там не вяжется, а я уж как-нибудь попробовал бы ответить, — произнес он извиняющимся тоном.
   — Хорошо, попробуй. Прежде всего, скажи по совести, отчего ты полез в вагон? По твоему рассказу выходит, будто ты шел, шел, торопясь сбежать из части, а потом увидел вагон и решил спрятаться. А потом, неизвестно почему, еще до тебя сбежавший Ваня опять-таки пришел к тому же пакгаузу и тоже забрался в этот вагон? Странно. Допустим, что вы бежали по разным причинам, не сговариваясь и в разное время: Ване в Чечню не терпелось, а тебе — наоборот. Но уж очень не верится, что вы так, по случайности, в одном вагоне оказались. Объяснить можешь?
   Русаков объяснить этого не смог бы при всем желании. Ваня ему не рассказывал, как добирался до тупика и почему, убежав из части на полчаса или на двадцать минут раньше, пришел к вагону на полчаса позже. Однако как-то исподволь Валерка понял, что если он возьмется придумывать какую-то свою версию, то наверняка запутается, а у этого дядьки подозрений прибавится.
   — Черт его знает! — пожал плечами Валерка, — Я решил до утра переждать. А как туда Ванька попал — у него и спрашивайте.
   — Хорошо, оставим этот вопрос, хотя, конечно, ясности у меня нет. Второе: почему вас не заметили грузчики? Как тебе кажется?
   Теперь Валерка понял, в чем их с Соловьевым подозревают. Как видно, дядя с усами решил, будто их с Ванькой нарочно подослали. Точнее, не решил еще, иначе бы уже грохнул, а именно подозревает, то есть сомневается. Ясно, что для полковников ФСБ они слишком молодо выглядят. А вот лейтенантами вполне могут быть, может, даже старшими. Не очень ему верится в то, что два солдата-срочника, особо не нюхавшие пороха и только-только перевалившие за первый год службы, могли так запросто положить шестерых, должно быть, бывалых людей. Правда, оттого, что эти люди были угроблены, усатый никаких потерь, судя по всему, не понес, а, наоборот, даже заимел пользу, так как ему привезли тот груз, которого он дожидался, почти в полной сохранности, если не считать одной простреленной коробки. Но ведь могут к нему, в его уважаемую контору, захотеть внедрить каких-нибудь агентов?
   Русакову стало не по себе. Жизнь их теперь ни шиша не стоила. Если у этого мужика сомнения останутся, пусть даже он и не совсем убедится, что они чекисты, — все равно пристукнет. Во влипли, во влипли-то! Верно говорил Ванька — не надо было связываться!
   Но надо было отвечать на вопрос, а не размышлять.
   — Темно было, — произнес Валерка, — а они фонарик повесили на гвоздь ближе к тому концу вагона, куда коробки клали. Кроме того, мы же на нарах в коробках прятались. Нас и не заметили.
   — Тоже не больно убедительно, — покачал головой усач. — Ну, тогда ответь ты мне на третий, решающий, вопрос. Откуда ты, скажи на милость, узнал такое имя — Фрол?
   — Фрол? — переспросил Валерка. Он тут же вспомнил, как напугал Тятю, еще привязанного к койке, упомянув это самое имя. Ух, как же тогда Тятя перепугался! А он, Русаков, про Фрола первый раз всего-навсего за четверть часа до этого услышал.
   — Да-да, Фрол! Тебе случайно не Тятя об нем обмолвился? Тут подсказка была с подвохом. Конечно, если б Валерка был каким-нибудь там штирлицем, то не стал бы рассказывать, что ему про этого Фрола инструкции в ФСБ давали. А откуда солдату-дезертиру, если он случайно забрался в вагон и уехал за пятьсот верст от родной части, знать кликуху здешнего пахана? Тем более что ее и здесь, в родной области, отнюдь не каждая собака знает. Очень соблазнительно было соврать и подтвердить: да, мол, Тятя ляпнул. Но Валерка, хотя и не допер еще до самой сути подвоха, решил правду сказать.
   — Нет, это те, которые встречали груз, про Фрола говорили…
   — Это кто же? Робинзон, Чиж, Легаш, кто из них? — быстро спросил усатый. — Давай живее! Говори!
   — Не помню, — поморгал Валерка. — Мы с Ванькой в вагоне прятались, когда они ходили к машинисту расплачиваться.
   — Кто?! — заорал усатый, давя ором на психику. — Чиж, Легаш, Робинзон? Ты же всех их знаешь, падла!
   — Не знаю! — испуганно пробормотал Русаков. — Кто такой Чиж, мне Тятя объяснил, когда ключ от наручников потребовался. Говорит, здоровый такой, в норковой шапке. Главный у этих. А про остальных я и не слышал. Пока вы не сказали.
   — Хорошо… — нормальным голосом произнес усатый. — Значит, ты в вагоне сидел, прятался, а потому, кто говорил о Фроле, не слышал? Так?
   — Именно.
   — Ну а что ты слышал? Не только про Фрола, но и вообще.
   — Наизусть не помню.
   — Вспомни! Я-то ведь помню, как ты пять минут рассказывал, что они машинисту заплатили двести баксов.
   — Ну да, — подтвердил Валерка, — один спросил: мол, как там машинист, не волновался? А другой сказал, что машинисту без разницы, он получил две с Франклином и уехал.
   — Дальше! Что еще слышал?
   — Ну, тот, который спрашивал про машиниста, еще спросил насчет того, усек машинист что-нибудь лишнее или не усек? А другой ответил, что если и усек, то не вякнет.
   — Интересно… — пробормотал усатый. — Дальше!
   — Тот мужик, который все насчет машиниста сомневался, сказал, что ему какой-то там Степа говорил…
   — Степа? — нервно спросили черные очки. — Точно помнишь, что Степа, а не Сеня?
   — Нет, это уж я запомнил. Степа говорил, что с ним постоянные люди контачили.
   — Тебе говорил?
   — Нет, — досадливо произнес Валерка, — не мне, а тому мужику, который из-за машиниста переживал. Он имел в виду, что с машинистом постоянные люди работали, так ему Степа говорил.
   — Ага! — Усатый почесал кулаком подбородок. — Дальше!
   — Дальше тот же мужик сказал, что машинист хотя бы Фролу позвонит, чтоб успокоиться. Вот так я это имя первый раз и услышал.
   — Понятно. Еще что услышал?
   — Тот, другой, сказал, что если Фрол узнает, что машинист вагон оставил не тем людям, то кишки ему вынет. Поэтому, мол, машинист Фролу звонить не будет. И даже, дескать, если Фрол до него доберется, то будет до последнего врать, будто оставил вагон Тяте…
   — Ах вот оно что! — произнес усатый, даже улыбнувшись при этом. — Вот это ты по делу рассказал, очень интересно и со смыслом. Если, конечно, на ходу не придумал. Ну а теперь еще один вопросик. Маленький такой, скромный… Тятя вам не предлагал всех заложить, а?
   — Он просил, чтоб мы начальников позвали… — дипломатично произнес Валерка, немного стесняясь.
   — Спасибо! — сказал усатый. — Разговор получился интересный. Наверно, еще придется встретиться после того, как все, что ты наговорил, будет проверено. А пока, Валерий, придется тебе немного посидеть. На губе сидел в армии?
   — Сидел. Два раза.
   — Ну, значит, в привычную обстановку попадешь. Даже лучше, на персональную жилплощадь.
   И он нажал на какую-то кнопку.
   Из-за двери появились еще два охранника, которые без лишних слов взяли Валерку под локти и вывели в какой-то незнакомый коридорчик. Справа была дверь, возможно, ведущая на волю, но ее сторожил охранник. Конвоиры провели Русакова мимо этой двери в конец коридорчика, где обнаружилась узкая лестница, вход на которую был обнесен клеткой из стальных рам, затянутых металлической сеткой.
   Пока один охранник придерживал Валерку — он, правда, не рыпался, — другой отпирал дверцу в клетке. Затем Русакова повели по лестнице. Семь ступенек по одному маршу, семь — по другому. Внизу оказалась такая же клетка, и тут тоже был коридор, но намного длиннее, с десятью боковыми дверями.
   Одну из этих дверей перед Русаковым отпер еще один охранник, дежуривший в этом коридоре. Ни слова не говоря, конвоиры впихнули Валерку в слабо освещенную комнатку с узеньким окошком у потолка.

РАЗМЫШЛЕНИЯ ПОД АРЕСТОМ

   Прямо скажем, Валерке тут не больно понравилось. По холоду он еще не успел соскучиться, а в камере — то, что эту комнатку именно так надо называть, Русаков не сомневался — было холодно. Минуса градусов, может, и не было, но плюса — не больше десяти. Парок изо рта отмечался. Кроме того, здесь не было даже того гнилого и промерзшего тюфяка, что в вагоне, не говоря о картонных коробках. Только нары из неровных досок, с огромными, сантиметров до двух, щелями. Как хошь, так и ночуй. И о том, чтоб пожрать дать, тоже не беспокоились.
   Русакову пришлось собраться в клубочек, греть ладони под коленками, а уши ушанки опустить. Отвалиться к стене и то нельзя — каменная, холодная как лед.
   А главное — очень обидно. Все ведь было ясно еще тогда, когда уехали в этом вагоне с дурацкими коробками. В том смысле ясно, что все может плохо кончиться. И если из заварухи в карьере удалось выкрутиться за счет везухи, дуриком, то на фига с этим Тятей поехали? Ванька был на сто процентов прав — не нужно было к бандитам напрашиваться. Пока, правда, еще не бьют, не режут, но, что им там в голову взбредет, неизвестно. «Ксивы чистые, гражданка по размеру…» — во брехун этот Тятя! К тому же, как выяснилось, шестерка он всего лишь. К тому же дрюшлая какая-то…
   Интересно, а Ваньку тоже посадили? Сказал он или нет, кто у него папаня? Если сказал, то за него придется родне выкуп платить. Это точно. Надо думать, что не одну тыщу баксов сдерут. Может, и миллион. Правда, это еще как сказать…
   Ванькин папаша может этой банде и не по зубам оказаться. Может, этот самый Фрол сам ему отстегнет и задаром сынка вернет, лишь бы невзначай такого туза не обидеть.
   Да-а… Был бы у Валерки такой отец! Он бы ни за что в армию не пошел. Тоже бы машину водить умел, на «мерседесе» бы катался, за границу бы ездил. Точно, богатые с жиру бесятся! От всего Ваньку могли бы отмазать, а он, дурак, мало того, что в армию пошел, так еще и в Чечню рвется.
   Небось сегодня пострелял, дорвался. Чуть не блеванул, между прочим, когда увидел водителя с вышибленными мозгами. Может, остыл, больше не желает на бойню? А вот у него, Валерки, вроде уже привычка пришла. Убивать уже не страшно, осталось научиться не бояться собственной смерти.
   Это, пожалуй, потруднее. Потому что, хоть иногда и вовсе жить не хочется, всё же расставаться с ней жутковато. И даже думать жутко, особенно после того, как… Представишь себя эдаким красавцем на забрызганном кровянкой снегу, издырявленного — жуть берет.
   Нет, сдыхать никак не хотелось, даже в условиях вполне заслуженной, хотя и явно незаконной отсидки. Самое интересное, что все те же удобства — а может, и малость покомфортнее — можно было заполучить, и не убегая из части. Если б Валерка вчерашней ночью не дунул за забор с автоматами, а, бросив их на пол, побежал, пока «деды» не очухались, прямо к дежурному по части, то его скорее всего увезли бы на гарнизонную губу, где он сидел бы в более теплом и оборудованном заведении, знал бы наверняка, что три раза в день его будут кормить, разрешат спать в ночное время и будут мирно, без мордобоя, допрашивать. Следователь военной прокуратуры, пожалуй, был прямо-таки Снегурочкой по сравнению с тем самым жутким усачом, которому исповедовался Русаков, и вряд ли стал бы всерьез подозревать, что в Бизона Валерка стрелял по заданию ЦРУ или там Моссада какого-нибудь. Суд, конечно, мог бы впаять Валерке лет десять, но все-таки, ввиду всяких там смягчающих обстоятельств, мог и до восьми скостить… А здесь, в этом не очень понятном заведении, где даже своя тюрьма была, могло случиться все, что угодно. Например, уже сейчас. Придут, стрельнут в затылок — и все. Кому нужен этот Валерка? Никому. Мать сидит, но если б она и на воле была, то ни защищать, ни даже разыскивать милого сыночка не стала бы.
   Конечно, можно было бы поразмыслить и над тем, почему его сразу не прикончили. На кой ляд этому усатому чего-то изучать, проверять, разбираться? Прихлопнуть Русакова — и нет проблем. Все просто и ясно. А усатый его зачем-то посадил. Чем-то его Валерка заинтересовал. И чем же, интересно? Ежели, допустим, он думает, что Русаков и Соловьев к нему из ФСБ или там из милиции подосланы, и до сих пор их не пришиб, то, стало быть, хочет выяснить, кто их послал, зачем и почему. Вот от этого могут быть неприятности. Такому дяде никакой закон не помеха. Как захочет, так и будет выбивать всякие там нужные ему сведения. Конечно, если б Валерка был шпион и что-то по-настоящему знал, то, наверно, в два счета сказал бы все, что нужно. Правда, потом его могли бы уже со спокойной совестью пристукнуть. Но по-быстрому, долго не мучая.
   Однако Валерка ничего не знал. А потому ничего интересного для усатого и его головорезов сказать не сможет. Соответственно те подумают, будто он упирается, и будут терзать до тех пор, пока он не сдохнет. Возможно, при этом постараются, чтоб сдох как можно позже. Так что Русакову смерть облегчением покажется.
   Ничего хорошего не получится и в том случае, если дня три потрясут, как грушу, а потом наконец поверят, что Валерка ничего не знает и никакого задания ни от кого не получал. Опять же пристукнут, но до этого инвалида из него сделают.
   Нет, надо же! Одну глупость за другой делал, все дальше и дальше лез в бутылку. Ну, просили по-хорошему записаться добровольцем в эту самую Чечню. Одного его, что ли? Нет, еще семь человек отправляли. Все, в общем-то, такие же, как и он. Наверняка эти семеро тоже понимали, что там убить могут или покалечить. С чего он-то уперся? Бунтовщик нашелся! Упрямство подвело… Как так, дескать, предлагают «добровольцем», а отказаться нельзя? Недаром он с самого начала спросил, приказ это или нет. Если б приказ — поехал бы без разговоров. Потому что знал и понимал: он приказу обязан подчиняться. Присягу принимал. Все это дело — законы, уставы и прочее Валерка нарушать не хотел. Но когда не приказывают, а предлагают, то отказаться считал возможным.
   А разве нельзя было потом согласиться, когда уже понял, что нажимают? Можно. Наверняка можно и даже нужно. Но нет же — на принцип полез. Зачем? Что-то хотел себе доказать? Или кому-то еще? Вроде бы особо не хотел ничего доказывать. Уперся бараном и дождался, пока на него «дедов» натравили.
   Нет, и тогда ничего безнадежного еще не было. Если б после самого первого разговора с Бизоном согласился бы ехать, то ничего ужасного не произошло бы. Даже тех мелких пакостей, которые ему по первости подстраивали, не перетерпел бы. Не говоря уже о том, что ни того жуткого страха перед «дедами», который на него напал во время дневальства, ни идиотской идеи взломать оружейку, ни пальбы, ни крови, ни побега — ничего не было бы. Он сам, сам себя в эту клетку загнал.
   И чего он боялся в эту самую Чечню ехать? Кто сказал, что его бы там обязательно убили? И в плен там тоже не все попадают. Опять же, никто не говорил окончательно, что после того, как он свой «добровольный» рапорт напишет, его туда обязательно пошлют. Вполне могли бы все переиграть… А так одно потянуло за собой другое, другое — третье и так далее. И вот теперь — влип.
   Любопытно бы знать, что там наговорили Тятя и Ванька. Соловьев навряд ли стал бы чего-то придумывать или мозги пудрить. Какой резон? И если эти самые здешние начнут интересоваться, кто у него папа, то нет ему никакого резона врать. Все равно, если захотят — докопаются.
   Ваня, конечно, парень странный. Если он неизвестно отчего рвался в Чечню и даже рискнул пойти на побег, в котором, между прочим, уже убийство совершил, — это псих. Валерка тоже псих, конечно, но у него все от обстоятельств, а Соловьеву-то чего спокойно не жилось?
   Но, как ни поглощали Валеркину мыслительную энергию горькие думы насчет собственной судьбы, не мог он не поразмышлять и над тем, что же произошло и в какую историю он,
   Мягко говоря, вляпался.
   Ясно, в коробках везли не сахарную пудру и не муку. Но, с другой стороны, все же в районе родной части как будто не водилось маковых плантаций. Это ж не «Золотой треугольник», не «Серебряный полумесяц» и даже не Чуйская долина. Разве что туда сырье завозили и где-нибудь втихаря в героин перерабатывали. Валерка, само собой, технологию производства этой дури не знал и изучать не собирался, а потому мог допустить, что делали это где-нибудь на неработающем военном заводе. А может быть, в том самом заброшенном пакгаузе, откуда коробки погрузили в вагон.
   Одно странно. Если эти самые наркотики так дорого стоят, что их бандюги друг у друга воруют, то почему с ними никакой охраны, кроме Валерки и Ваньки, не поехало? Тогда бы, наверно, Чиж и компания за ними не полезли бы… С другой стороны, неужели этот самый груз должен был при всей его ценности один Тятя встречать? Что-то не верится.
   И еще непонятно. Если Чиж со своей бандой пришел брать чужое, то по идее не должен был знать наверняка, что в вагоне нет охраны. А по всему его поведению просматривалось, что он был на сто процентов убежден в этом. Иначе б, наверно, не стал так беспечно открывать двери вагона и подгонять грузовик. Ни у кого из ребят Чижа в этот момент даже не было в руках оружия. Поэтому-то Валерке и Ване сумел ответить только сам Чиж, да и то без толку. Опять-таки если Чиж пытался упереть чужой товар, то мог бы побеспокоиться и о прикрытии тыла, то есть на дороге кого-то оставить, на стреме… А он словно бы знал, что никто не появится. Это отчего же такая уверенность?
   Кое-какая странность наблюдалась и в поведении Тяти. То, что он, напугавшись, кричал, дескать, все расскажет и тому подобное, это ладно. Может, на самом деле стал бы врать, что мирно сторожил казенное имущество, оставленное в заброшенном карьере, а тут налетела банда, повязала… С другой стороны, отчего он так напугался Фрола? Ясно ведь, что работал с ним душа в душу. Правда, кто такой Фрол, Валерка не знал. Может, усатый? Очень на это похоже. Сильно интересовался, откуда Валерка это имя знает. Дернул черт перед Тятей повыпендриваться!
   Вот тут-то Русакову пришла в голову любопытная версия. Что, если на самом деле Чиж с Тятей были заодно? Там же небось и Степа какой-то замешан был. То, что этот Степа сообщал Чижу какую-то особо секретную информацию насчет порядка перевозок этого самого «товара», — наверняка. Если говорил, что с машинистом постоянные люди контачили, то и еще чего-нибудь докладывал. Точнее, закладывал. А Тятя, скажем, отвечая за доставку товара Фролу, решил его продать Чижу по сходной цене. Но могло что-то не связаться. Например, решил Чиж этого самого Тятю просто кинуть и подставить как-нибудь. Напоить, связать, вывезти героин или что там лежит в коробках, а потом бросить. Поэтому он и боялся, что Фрол приедет и застанет его в теплушке со следами пьянки, повязанного как дурака.
   Но и у Чижа все получилось не по сценарию — Валера с Ваней помешали. Поэтому, сначала подумав, что они из ОМОНа или какой-то иной фирмы. Тятя решил, что ему нечего терять, и приготовился, как говорится, давать показания. А когда узнал, что солдатики беглые, тут же решил перестроиться. В смысле, пообещал чистую ксиву и гражданку по размеру. И поскольку Валерка — Ваня-то умнее был! — ему поверил, то он и привез их сюда. Конечно, Фрол, — если усатый и был Фролом, — хоть и получил груз почти целым, но кое-кого и кое в чем мог заподозрить. То есть Тятю в нечестности, естественно. А потому Тятя решил подкинуть Фролу «информацию к размышлению» — мол, эти самые ребята вовсе не дезертиры, а подосланные… Слишком уж резво Чижа с его друзьями постреляли, почти не упирались, когда он им предложил груз в неизвестное место отвезти.
   Получалось беспроигрышное дело. Тятя выглядел хитроумным героем, который спас хозяйское добро в почти безвыходной ситуации и, кроме того, расколол двух жутко секретных агентов. Наверно, Тятя рассчитывал на то, что Фрол даже допрашивать солдат не станет, а просто и быстро их пристукнет, едва они отдадут оружие. А может, и то, что их будут трясти, предусмотрел. Ведь само собой разумеется: если Валерка и Ваня — чекисты, то сразу в этом не признаются и будут от всего отпираться. Поскольку же они и на самом деле никакие не шпионы, то тоже ни в чем таком признаваться не будут. В результате их так и так для верности ухлопают.
   Но вот чего не учел Тятя, так это тех нескольких фраз с упоминанием имен Фрола, Степы и его самого, которые Валерка услышал от Чижа и его подручных и пересказал усачу на допросе. Хотя вроде бы ничего совсем уж порочащего Тятю в этих словах не было, но чем-то они ужасно заинтересовали усатого. И в, этом интересе, отмеченном Валеркой, почувствовалась кое-какая надежда на спасение.
   Но тут размышления прервались. В коридоре за дверью послышались тяжелые, даже зловещие шаги, какие-то лязги и бряканье ключей. У Русакова сердце екнуло — может, уже все? Но ничего страшного за этой возней не скрывалось.
   Просто Валерка в конце концов дождался жратвы. В дверце камеры открыли окошко, и, подозвав Русакова, вручили ему миску с лапшой, в которую набросали довольно много тушенки, но не свиной, какая была у Вани, а говяжьей. И хлеба дали больше, чем в армии, — аж три ломтя черного и три ломтя белого. Кроме того, отпустили аж целых две армейские «таблетки» из масла, по двадцать граммов каждая. И чаю хорошую, прямо-таки дембельскую кружку, граммов на триста в объеме. Сахаром побаловали — пять кусочков.
   Едва Валерка слопал ужин, как его порадовали еще одним явлением. Когда один охранник забрал миску, кружку и ложку, подошли еще два, открыли дверь и подали Валерке свернутый в рулон матрас.
   — Сейчас батареи подтопят, — сообщил один из них таким тоном, будто Валерка уже семь официальных жалоб написал на неуставную температуру в помещении.
   Охранники ушли, заперев дверь, а Русаков раскатал матрас. Оказалось, что в него было завернуто теплое ватное одеяло, подушка. Домашняя такая, из ситца. Наволочки и другого белья не дали, но Валерка особо не расстроился, потому что раздеваться не собирался.
   Жизнь сразу стала казаться лучше, безопаснее и приятнее. Раз кормят, значит, не хотят, чтобы помер раньше, чем положено, Правда, могло быть и так, что завтрашний день ничего хорошего не принесет, но в том, что до завтра ему дожить дадут, Валерка был уверен.

ТЯТЯ В ПРОЛЕТЕ

   Валерка спал на своем матрасе, не ощущая даже неровностей нар — нервы устали. Спал без снов, наглухо отрубившись.
   Он и понятия не имел, что не в дальнем далеко от него кое-кто находится в куда более сложном и неприятном положении.
   Тятя сидел на привинченном к полу табурете в том самом кабинете, где Валерку допрашивал усач. Этот усач и сейчас находился тут, только на нем уже не было черных очков, и Тяте были видны его глаза. Ничего хорошего они не предвещали.
   — Фрол, — умоляюще и по-собачьи преданно проскулил Тятя, — я ж правду говорил, ей-Богу! Мамой клянусь!
   Усач, которому эта мольба адресовалась, сосредоточенно жевал жвачку «Wrigley's'spearmint» и смотрел так, будто на месте Тяти уже сидел труп.
   — Фрол, я падлой буду — не вру!
   Тот, вытянув губы трубочкой, перестал жевать резинку и метко плюнул белым комочком точно в лоб Тяте. Тяте и утереться было нечем — руки были завернуты за спину и скованы наручниками.
   — Ты уже падла, — раздельно и неторопливо произнес Фрол. — Ты живая падаль, понял?
   — Фрол, врут они все, пацаны эти. Врут! Легаши они, точно говорю!
   — Они мне о тебе худого слова не сказали, — процедил Фрол, — беспокоятся, чтоб я тебя на запчасти не разобрал. Если они и менты, то ты козел ссученный, а?
   Тятя растерянно заморгал. Синяки на его морде явно чувствовали, что к ним идет подкрепление.
   — Я ведь тебя мог сюда и не приглашать, — продолжил Фрол. — Насчет твоего шахер-махера с Чижом мне уже все ясно, от и до. Ты думаешь, что за те четыре с половиной часа, которые ты под замком просидел, я успел только чайку попить и телек поглядеть? Нет, дорогой, я работал. Долго и упорно, как папа Карло, пока стругал Буратино. На карьер, правда, сам не ездил, но там толковые ребята побывали, даже то, представь себе, нашли, о чем вы с Чижом, два уродища, в страшном сне не думали…
   И Фрол выложил на стол потертую аудиокассету.
   — Узнаешь? Не моргай!
   — Н-нет…
   На кассете было коряво нацарапано карандашом: «Виля Токарев». Но когда Фрол вставил кассету в диктофон и включил воспроизведение, то вместо песенок послышались вполне отчетливые звуки речи.