Страница:
Мы вбежали в пустой, провонявший крысами проходной двор, где валялись опрокинутые мусорные баки и просто кучи мусора, сваленные жильцами. Гниль тоже добавила аромата в букет родного города. От нас шарахнулась какая-то старуха, прошипев нам в след:
— Рэкетиры чертовы! Бандюги!
Ребята побежали дальше, а я, чуть приотстав, обернулся к бабуле и показал ей ментовское удостоверение.
— Мамаша, — спросил я, запыхавшись, — вы здесь автомобиля не видели? Не выезжал автомобиль? Минуту-две назад?!
— Не знаю… — ответила она, опасливо оглядываясь по сторонам. — Ничего не видала.
И это, гад, он тоже знал заранее. Даже если и видела эта бабка автомобиль
— не скажет. Никому она не верит, всех боится и за свои семьдесят с хвостиком выучилась четко — не высовывайся! Ей и жить-то всего ничего осталось; а хочется, чтоб помереть дали спокойно.
Никаких машин во дворе мы, конечно, не застали. Лосенок с парнями побежал на чердак, я решил остаться во дворе: вдруг сгонят все-таки с чердака, и мужик попробует уйти через второй подъезд? Конечно, это было самоутешение. Не более.
Я огляделся. Дворик был пустой, замкнутый, посередине заброшенный скверик примерно в одну сотку площадью. Ощипанные деревца, кустики, клумба, Заросшая бурьяном, и скамеечка с отбитой спинкой.
На скамеечке спиной ко мне сидела с книжкой какая-то девушка в темной юбке и малиновом жакете, рядом с ней лежал скрипичный футляр.
— Здравствуйте, — сказал я. Девушка обернулась, поглядела на меня и узнала. Впрочем, как и я ее.
Это была Таня Кармелюк, первая скрипка ресторана «Чавэла». Она же соседка по квартире Николая Короткова (бородатого) и предмет восхищения моего брата, а также квартирантки Марианны.
Наивные огромные черные глаза, немножко рябоватое личико, с легкой одутловатостью и ранними морщинками. Типичное лицо девушки, опоздавшей выйти замуж и погруженной в какой-то странный мир, где причудливо переплетены стихи, музыка, посещения концертов и художественных выставок, стремление искать не выгодную партию «последнего шанса», а принцев, непризнанных гениев, суперталантов, и, в значительной степени подсознательная, мощная потребность в Мужике, который наконец-то придет и возьмет. Плавали, знаем!
— Здравствуйте, — сказала она, кладя палец между страницами, — я вас помню, вы меня подвезли до дому и не взяли денег…
— Как же это я забыл? — кося глазом на подъезд, из которого теоретически еще мог выскочить террорист, но практически уже вряд ли, я дурашливо хлопнул себя по лбу. — И сколько же я забыл с вас взять?
— Я вас спросила, — ее детский, максимум семнадцатилетний голосок был много очаровательней всего остального, — но вы сказали, что не обеднеете…
— А-а… — сказал я, видя, что, похоже, она испугалась, будто я сейчас начну с нее миллион баксов требовать, — Наверно, так и было. Что читаете? Про любовь или про секс?
— Нет, это Тютчев… Лирика…
Надо же, она застеснялась того, что читает классика! Ну точно, наши дни — время великих перемен. Раньше наверняка деваха ее возраста и семейного положения застеснялась бы, если б ее застали за чтением какой-нибудь там «Философии в будуаре» или иной самиздатовской порнухи, а эта Тютчева стесняется! О темпора, о морес! Как сказал бы гражданин Горохов Марк Туллиевич, более известный по кличке Цицерон.
— Вы случайно тут автомобиля не видели? — спросил я невинным тоном.
— Что-то ездило, кажется, — ответила Таня, теребя Тютчева в руках. — А у вас тут встреча назначена?
— Да, представьте себе, — ухмыльнулся я, — жду одну прекрасную даму. А вы, естественно, ждете своего возлюбленного?
— Нет… — опять засмущалась Таня. — Я просто слишком рано приехала. А в «Чавэле» сидеть не хочется, там уж очень шумно…
— Значит, говорите, ездило тут что-то, — я решил продолжать по теме, все еще с надеждой поглядывая на подъезд, хотя знал, что чудес не бывает. — А что именно вы не разглядели?
— «Запорожец», по-моему, — открывая Тютчева, сказала Таня. — Я только тарахтение слышала.
— А когда вы пришли сюда, он уже стоял здесь? — спросил я.
— Да, кажется. Беленький такой.
— А мужчины в нем не было? — спросил я. — В кожаной куртке и джинсовых брюках?
Про то, что в «Запорожце» мог сидеть такой тип, я придумал на ходу, а потому ничуть не удивился, когда Таня ответила:
— Да нет, никого там не было. Пятнадцать минут назад кто-то вышел из вот этого дома, завел и уехал…
Вот это мне не понравилось. По времени выходило самое оно. Но чтоб киллер на отходе оставил машину с заглушенным мотором — это странно. Конечно, сейчас не зима, машинка не застынет, но все равно — риск. Я бы на его месте оставил еще и мужика за рулем, дожидаться. Впрочем, толку от этой Таньки мало. Если она сидела вот так же, спиной к двору — а тут еще и кусты мешают!
— то вполне могла ни шиша и не увидеть. Она ведь даже не обернулась, когда мы, топая и пыхтя, вбежали во двор. А стоило, между прочим, хотя бы в целях самосохранения. Мы ведь могли и хулиганами оказаться…
Вот они, «хулиганы», спускаются…
— Простите, Танечка, — сказал я, — вынужден вас покинуть. Мои друзья уже пришли. А насчет девушки я пошутил…
— Я догадалась, — снова хлопнули ее бесхитростно-наивные глаза, и я пошел к ребятам.
— Ни шиша там нет, — сказал Лосенок, — выстрелили в щель между досками. Если действительно отсюда стреляли. А вообще-то ни гильзы, ни смазки, ни черта нет.
— Это пусть милиция изучает, — сказал я. — Будем искать белый «Запорожец». На нем уехал этот мужик. А сейчас пора топать, вот-вот менты приедут.
— Кто-то уже едет, — заметил один охранник.
— Это, ваше благородие, — пригляделся я, — «Чероки» мистера Лосенка. А за рулем сам директор! Фантастика!
Да, «Чероки» пригнал Мишка.
— Садитесь! — велел он, хотя повелитель из него в данный момент был очень хреновый. Скорее он был похож на недощипанного петуха, которого позабыли посадить на вертел и пообещали это сделать завтра.
Мы влезли в машину и покатили из двора прочь. Вывернулись из подворотни как раз там, где нас ждала одна из машин сопровождения. Собственно, ждала она не нас, а террориста, но, естественно, на пять минут опоздала.
— Белый «Запорожец» не прозевали? — спросил я.
— А вон стоит какой-то… — отозвались «сопроводители».
Конечно, это мог быть и не тот. Я списал номерок, хотя то, скорее всего, была лишняя формальность. Машину угнали самое большее за час до дела, чтобы всего лишь въехать во двор и выехать из него. Был и второй парень, который страховал. Вряд ли эта самая Танюшка видела что-либо, а уж то, что она не разобрала — стояла машина с работающим мотором или без оного, — очень может быть.
— Когда приехали, он уже стоял?
— Естественно, — был ответ. — По-моему, даже дверцы не полностью захлопнуты…
— Ладно, — сказал я, — поехали в «Барму».
Сопроводители пошли впереди нас, мы чуточку приотстали. На автомобиле, как выяснилось, нужно было намного дольше добираться до «Бармы», чем понадобилось нам, чтобы прибежать из «Бармы» в злополучный двор. Там и улица оказалась перекопанной, и трамвайный путь шел выше уровня асфальта — фиг переедешь, а потом еще и улица с односторонним движением…
Перед «Бармой» толпу зевак, правда, не шибко большую, держали менты. Мигалок было штук десять, причем, судя по рожам, из разных ведомств. Само собой, ухлопали иностранного гражданина. Репортеров тоже было немало. Вспышки сверкали одна за другой, хотя было еще очень светло и вроде бы ничто не мешало снимать без «блицев». Толклись и телеоператоры, похожие на гранатометчиков со своими «комплексами».
Мне не хотелось ни в телепередачу, ни на первую полосу «Криминальной хроники». Я решил не вылезать из машины, когда рация вдруг хрюкнула и сказала голосом отца:
— Дети, домой!
Охранники тут же выпрыгнули, Мишка перелез на заднее сиденье. Лосенок занял свое место за рулем, сдал назад и вырулил куда-то в боковой проулок.
— Тьфу! — сказал Лосенок. — А я, понимаешь, сегодня фуражку надел, как приличный человек.
— Да уж… — вздохнул я. — Клистира нам теперь не миновать. Михал Сергеич, ты с ментами пообщался?
— Успел поиметь честь… — вздохнул он. — Ваше отсутствие их побеспокоило. Жаждали познакомиться.
— Ладно, — отмахнулся я, — мне там знакомиться, по-моему, уже не с кем. Комитет был?
— В смысле ФСК? Что-то такое имело место. Если не перепутал…
— Ты смог связно все изложить?
— Кажется…
Разговор не клеился. То, что мы прохлопали, было полбеды. Гораздо хуже, что Чудо-юдо меня, конечно, заставит искать. Хотя ему-то про эту позицию у окошка было доложено загодя.
Лосенок, которому, по сути дела, ничего не грозило, отправился к себе во флигель. Его дело было телячье, то есть лосячье: крутить баранку. Он и крутил. Бегать за киллерами должен был я. А Мишеньке накрутка хвоста грозила немалая. Его бобики должны были собой прикрыть герра, не дать его просверлить. А еще лучше было высадить его в гараже. Я ему так и предлагал, но он, сукин сын, опять сказал, что мы с папочкой, как два старых чекиста… У меня этот разговор на диктофоне, под пиджаком. Не открутится.
Чудо-юдо оставил порку младшего сына напоследок. Со мной он поговорил коротко и ясно, тет-а-тет:
— Твоей вины я не вижу. Пока. Вот тебе доверенность на мою старую «Волгу»… У нее нормальный двигатель, колеса, и вообще она на ходу. Принимай любой облик, поднимай любые связи, но мне нужен заказчик и киллер. В любом виде. Можно в разобранном. Киллера лучше в живом.
— Слушай, — сказал я. — Джека ведь ты отпустил после того дела. Варан — молодой. Кубик-Рубик на Рожмане сидит…
— Это у тебя устаревшие сведения. Все те дела за неделю устроились. Крендель первый решил рвануть когти и так торопился, что под откос слетел, не доезжая Шереметьева. Летальный, естественно, исход. Свата какие-то негодяи простучали на выходе из конспиративной квартирки. Восемь отверстий диаметром 7,62. Душе не в чем держаться. Гоша обнаружился бездыханным и умиротворенным на квартире одной старой подруги — явно передозировал героин. Рожмана Кубик отловил на давно брошенной даче и выкачал практически все о той команде, что исполняла заказ на Разводного. Рожману пообещали, что он будет курировать все дело Кости, если отдаст блатных с потрохами. Что он и сделал, после чего был отвезен в кочегарку.
— А как же фирма Разводного?
— Ну, свято место пусто не бывает. Там есть кому работать. Хватит кустарничать и заниматься уголовщиной. Проведем перебор людишек, как в старину на Руси говаривали… Это тебя не касается. Теперь о киллерской конторе. Судя по тому, что вынули из Рожкова, Леха — это «шестерка». Локтев Алексей Иванович, 29 лет, две судимости по 206-2. Шпана. После второй ходки стал умнее, заимел на зоне хороших друзей. Но у ментов на него ничего свежего, даже наоборот. В драках и пьянстве не замечен, женился, есть сын двух лет, наконец, что в наше время немаловажно, — работает Леха на заводе! Средняя зарплата — 120 тысяч, хотя платят не всегда. Твой вход в милицейскую сеть прекрасно работает — спасибо. Что тревожит стражей закона? Только то, что Алексей Иванович дружит домами с неким Антоновым Петром Игоревичем. Неработающим, хотя и непьющим, но имеющим высокие доходы от продажи водки на свободном рынке. Потому что ездит на «Жигулях» стоимостью в 6 миллионов. Но поскольку не пойман ни на чем криминальном — хороший человек.
— Может, так оно и есть? — ухмыльнулся я.
— Может, и так, но только все неприятные случайности, происходящие на этом рынке, находятся в странной зависимости от свиданий Алексея Ивановича с Петром Игоревичем. Кстати, известный тебе случай с заказом на трех кавказцев, который сделал Круглов, — тоже. И все случаи передачи заказов Кругловым Лехе через бабушку Мирру Сигизмундовну — тоже. Вплоть до дела Разводного. Мы все это уточнили. А вчера — знать бы нам, дуракам, хоть утром сегодня! — Леша и Петя опять встречались. К Мирре приходил гражданин в сером двубортном пиджаке, голубой водолазке и темно-бордовых брюках. Через час туда пришел Леха, пробыл двадцать минут и сразу же поехал к Антонову. Морда гражданина в сером пиджаке по архивам не просматривается.
— Таких граждан — полно, — вздохнул я.
— И это — не самое сложное, — кивнул Сергей Сергеевич, — еще более странно, каким образом гражданин Антонов доводит информацию о заказах в более удаленные инстанции. Где его киллеры? Менты вовсю приглядывали за его делом на рынке. Все постоянные клиенты — алкаш на алкаше. Плюс половина — стучит друг на друга. Разовые посетители с ним нигде не контактируют и вообще не знакомы — проверяли. Так что работай. Как только сделаешь, дело — полетишь за кордон. Честное пионерское.
— А почему ты это дело вешаешь на Антонова? — спросил я. — Может, по Адлербергу сработал кто-то совсем другой.
— По нему сработали из «винтореза», — улыбнулся Чудо-юдо, — точь-в-точь, как по Разводному! Только расстояние намного ближе. Ищи!
…Я долго не мог заснуть, даже привалившись к мягкой, спокойно сопящей Ленке. Если вчерашнюю ночь, после целого дня разминок и пробежек, я проспал спокойно, в полной уверенности, что все будет нормально, то сегодня, хотя самое неприятное из того, что могло произойти, уже произошло, и вроде бы вместо ожидаемого разноса и других неприятностей я просто получил приказ продолжать то дело, которым я занимался до погружения в разархивированную память Брауна, — сегодня спалось хреново.
В конце концов заснуть мне не удалось, но почти сразу начался кошмар. Все лезло в башку: и негритенок, трахающий белую даму, и горящий костер, в котором индейцы жарят испанцев, причем кто-то из них был один-в-один Круглов… Наконец, я очутился во дворе дома, из которого стреляли в Адлерберга. Там, в скверике, где сидела Таня Кармелюк. Тани не было, но на скамейке осталась ее скрипка в футляре. И голос, неясный, глухой, но все же очень похожий на тот, каким разговаривал «главный камуфляжник» из дурацкого сна десятилетней давности, приказал мне:
— Открой!
Я повиновался и открыл футляр. Там лежала скрипка из темного дерева и смычок. Но голос, не унимаясь, потребовал:
— Нажми вот на этот шуруп!
Я нажал. Что-то щелкнуло, звякнуло, и открылась нижняя крышка футляра. Я перевернул его и увидел в обшитых материей гнездах винтовку, разделенную на две части, и компактный оптический прицел…
…Проснулся я после этого практически мгновенно. Было еще темно, только чуть-чуть посерело небо. Ленка сопела и в ус не дула, а у меня холодный пот прощупывался на шее и на спине.
«Черт побери! — подумал я. — А если именно так? Кто знает, что может быть, а что не может? Если эта сучка действительно держит там винтарь? Что, баб-снайперов не бывает?!»
Сон скатывался с плеч, с головы, я ощутил четкость и отсутствие тумана в голове. «Руководящая и направляющая» меня никогда еще не подводила и не обманывала. Именно на нее, а не на мой криминалистический дар, которого, честно скажем, ни хрена не было, всегда рассчитывал Чудо-юдо. В этот раз руководящая и направляющая мурыжила долго, не торопилась. Видно, ей было плевать на разборки Кости Разводного с его друганами, а вот за Адлерберга она уцепилась.
Я постарался вспомнить эту самую Кармелу-скрипачку. Не очень верилось, что она в состоянии лупануть в череп из хитрого винта, а потом, разобрав винтовочку, с лицом, полным интеллекта и отрешенности от мира, присесть на лавочку почитать Тютчева. Наверняка зная при том, что минут через пять в этот двор вбегут не самые милые ребятки, жаждущие отловить на месте гнусного стрелка.
Затем начало очень быстро выстраиваться, как выражаются менты, «дело». После того, как Разводному вкатили девять миллиметров, где-то на гаишном посту промелькнул белый «Запорожец» с бабой за рулем. Дальше больше — белый «Запорожец» стоял совсем рядом с нашей машиной, которая перекрывала выезд со двора. Да и сама Таня эта самая тоже говорила, что кто-то выехал со двора на белом «запорожце». Правильно, чего ей стесняться! Она просто понимала логику нашего мышления. Если сказать, что вовсе ничего не видела — подозрительно. А так, сказать, что, мол, вроде бы стоял тут белый «Запорожец» и какой-то мужик сел на него и выехал со двора — значит, дать нам ложный след, по которому мы, словно гончие, помчимся, истекая слюной. И притом — без риска, что ее поймают на вранье. «Запорожец»-то действительно стоит у выезда со двора. Опять нас просчитала: сразу решим, что «мужик» сменил тачку и ушел в отрыв. И улица пустая — спросить не у кого, не выходил ли кто из «Запорожца» и давно ли он здесь стоит. Да, если все так, то штучка нам попалась с ручкой. Вставать, поднимать Кубика-Рубика, мчаться в сороковую квартиру? С такой деточкой без шума не выйдет. Если она вообще там постоянно проживает, а не только Марьяшке показывается. Врубит стереосистему с записями своих скрипичных импровизаций, а сама — на дело. Или в другой конец города, под бочок к своему пахану…
Нет, не верилось. Не хотелось верить, точнее. Верить я вообще уже перестал почти во все. Тем более странно, что не хотелось верить в плохое и хотелось — в хорошее. Что я, убежден, у меня каждый сон вещий? Мало ли что у меня в ненормальной черепушке складывается и выкладывается! А ведь если даже окажется, что девчушка эта совсем ни при чем, но мы за нее возьмемся, получится, что ее надо будет убирать насовсем, через трубу котельной… Гадов, сук, пидорасов и прочей нечисти мы пропустили через нее, родимую, немало. Дурачков, случайных, лишних, бомжей, слишком много на себя бравших,
— тоже. Но эту, если загубим зря, я себе по гроб жизни не прощу. Потому что если такие переведутся, наш мир превратится в один сплошной гадючник…
И тут же мне словно бы напомнил кто-то: «Самые опасные гадюки — те, которых принимаешь за ужей».
НА ПАПИНОЙ «ВОЛГЕ»
— Рэкетиры чертовы! Бандюги!
Ребята побежали дальше, а я, чуть приотстав, обернулся к бабуле и показал ей ментовское удостоверение.
— Мамаша, — спросил я, запыхавшись, — вы здесь автомобиля не видели? Не выезжал автомобиль? Минуту-две назад?!
— Не знаю… — ответила она, опасливо оглядываясь по сторонам. — Ничего не видала.
И это, гад, он тоже знал заранее. Даже если и видела эта бабка автомобиль
— не скажет. Никому она не верит, всех боится и за свои семьдесят с хвостиком выучилась четко — не высовывайся! Ей и жить-то всего ничего осталось; а хочется, чтоб помереть дали спокойно.
Никаких машин во дворе мы, конечно, не застали. Лосенок с парнями побежал на чердак, я решил остаться во дворе: вдруг сгонят все-таки с чердака, и мужик попробует уйти через второй подъезд? Конечно, это было самоутешение. Не более.
Я огляделся. Дворик был пустой, замкнутый, посередине заброшенный скверик примерно в одну сотку площадью. Ощипанные деревца, кустики, клумба, Заросшая бурьяном, и скамеечка с отбитой спинкой.
На скамеечке спиной ко мне сидела с книжкой какая-то девушка в темной юбке и малиновом жакете, рядом с ней лежал скрипичный футляр.
— Здравствуйте, — сказал я. Девушка обернулась, поглядела на меня и узнала. Впрочем, как и я ее.
Это была Таня Кармелюк, первая скрипка ресторана «Чавэла». Она же соседка по квартире Николая Короткова (бородатого) и предмет восхищения моего брата, а также квартирантки Марианны.
Наивные огромные черные глаза, немножко рябоватое личико, с легкой одутловатостью и ранними морщинками. Типичное лицо девушки, опоздавшей выйти замуж и погруженной в какой-то странный мир, где причудливо переплетены стихи, музыка, посещения концертов и художественных выставок, стремление искать не выгодную партию «последнего шанса», а принцев, непризнанных гениев, суперталантов, и, в значительной степени подсознательная, мощная потребность в Мужике, который наконец-то придет и возьмет. Плавали, знаем!
— Здравствуйте, — сказала она, кладя палец между страницами, — я вас помню, вы меня подвезли до дому и не взяли денег…
— Как же это я забыл? — кося глазом на подъезд, из которого теоретически еще мог выскочить террорист, но практически уже вряд ли, я дурашливо хлопнул себя по лбу. — И сколько же я забыл с вас взять?
— Я вас спросила, — ее детский, максимум семнадцатилетний голосок был много очаровательней всего остального, — но вы сказали, что не обеднеете…
— А-а… — сказал я, видя, что, похоже, она испугалась, будто я сейчас начну с нее миллион баксов требовать, — Наверно, так и было. Что читаете? Про любовь или про секс?
— Нет, это Тютчев… Лирика…
Надо же, она застеснялась того, что читает классика! Ну точно, наши дни — время великих перемен. Раньше наверняка деваха ее возраста и семейного положения застеснялась бы, если б ее застали за чтением какой-нибудь там «Философии в будуаре» или иной самиздатовской порнухи, а эта Тютчева стесняется! О темпора, о морес! Как сказал бы гражданин Горохов Марк Туллиевич, более известный по кличке Цицерон.
— Вы случайно тут автомобиля не видели? — спросил я невинным тоном.
— Что-то ездило, кажется, — ответила Таня, теребя Тютчева в руках. — А у вас тут встреча назначена?
— Да, представьте себе, — ухмыльнулся я, — жду одну прекрасную даму. А вы, естественно, ждете своего возлюбленного?
— Нет… — опять засмущалась Таня. — Я просто слишком рано приехала. А в «Чавэле» сидеть не хочется, там уж очень шумно…
— Значит, говорите, ездило тут что-то, — я решил продолжать по теме, все еще с надеждой поглядывая на подъезд, хотя знал, что чудес не бывает. — А что именно вы не разглядели?
— «Запорожец», по-моему, — открывая Тютчева, сказала Таня. — Я только тарахтение слышала.
— А когда вы пришли сюда, он уже стоял здесь? — спросил я.
— Да, кажется. Беленький такой.
— А мужчины в нем не было? — спросил я. — В кожаной куртке и джинсовых брюках?
Про то, что в «Запорожце» мог сидеть такой тип, я придумал на ходу, а потому ничуть не удивился, когда Таня ответила:
— Да нет, никого там не было. Пятнадцать минут назад кто-то вышел из вот этого дома, завел и уехал…
Вот это мне не понравилось. По времени выходило самое оно. Но чтоб киллер на отходе оставил машину с заглушенным мотором — это странно. Конечно, сейчас не зима, машинка не застынет, но все равно — риск. Я бы на его месте оставил еще и мужика за рулем, дожидаться. Впрочем, толку от этой Таньки мало. Если она сидела вот так же, спиной к двору — а тут еще и кусты мешают!
— то вполне могла ни шиша и не увидеть. Она ведь даже не обернулась, когда мы, топая и пыхтя, вбежали во двор. А стоило, между прочим, хотя бы в целях самосохранения. Мы ведь могли и хулиганами оказаться…
Вот они, «хулиганы», спускаются…
— Простите, Танечка, — сказал я, — вынужден вас покинуть. Мои друзья уже пришли. А насчет девушки я пошутил…
— Я догадалась, — снова хлопнули ее бесхитростно-наивные глаза, и я пошел к ребятам.
— Ни шиша там нет, — сказал Лосенок, — выстрелили в щель между досками. Если действительно отсюда стреляли. А вообще-то ни гильзы, ни смазки, ни черта нет.
— Это пусть милиция изучает, — сказал я. — Будем искать белый «Запорожец». На нем уехал этот мужик. А сейчас пора топать, вот-вот менты приедут.
— Кто-то уже едет, — заметил один охранник.
— Это, ваше благородие, — пригляделся я, — «Чероки» мистера Лосенка. А за рулем сам директор! Фантастика!
Да, «Чероки» пригнал Мишка.
— Садитесь! — велел он, хотя повелитель из него в данный момент был очень хреновый. Скорее он был похож на недощипанного петуха, которого позабыли посадить на вертел и пообещали это сделать завтра.
Мы влезли в машину и покатили из двора прочь. Вывернулись из подворотни как раз там, где нас ждала одна из машин сопровождения. Собственно, ждала она не нас, а террориста, но, естественно, на пять минут опоздала.
— Белый «Запорожец» не прозевали? — спросил я.
— А вон стоит какой-то… — отозвались «сопроводители».
Конечно, это мог быть и не тот. Я списал номерок, хотя то, скорее всего, была лишняя формальность. Машину угнали самое большее за час до дела, чтобы всего лишь въехать во двор и выехать из него. Был и второй парень, который страховал. Вряд ли эта самая Танюшка видела что-либо, а уж то, что она не разобрала — стояла машина с работающим мотором или без оного, — очень может быть.
— Когда приехали, он уже стоял?
— Естественно, — был ответ. — По-моему, даже дверцы не полностью захлопнуты…
— Ладно, — сказал я, — поехали в «Барму».
Сопроводители пошли впереди нас, мы чуточку приотстали. На автомобиле, как выяснилось, нужно было намного дольше добираться до «Бармы», чем понадобилось нам, чтобы прибежать из «Бармы» в злополучный двор. Там и улица оказалась перекопанной, и трамвайный путь шел выше уровня асфальта — фиг переедешь, а потом еще и улица с односторонним движением…
Перед «Бармой» толпу зевак, правда, не шибко большую, держали менты. Мигалок было штук десять, причем, судя по рожам, из разных ведомств. Само собой, ухлопали иностранного гражданина. Репортеров тоже было немало. Вспышки сверкали одна за другой, хотя было еще очень светло и вроде бы ничто не мешало снимать без «блицев». Толклись и телеоператоры, похожие на гранатометчиков со своими «комплексами».
Мне не хотелось ни в телепередачу, ни на первую полосу «Криминальной хроники». Я решил не вылезать из машины, когда рация вдруг хрюкнула и сказала голосом отца:
— Дети, домой!
Охранники тут же выпрыгнули, Мишка перелез на заднее сиденье. Лосенок занял свое место за рулем, сдал назад и вырулил куда-то в боковой проулок.
— Тьфу! — сказал Лосенок. — А я, понимаешь, сегодня фуражку надел, как приличный человек.
— Да уж… — вздохнул я. — Клистира нам теперь не миновать. Михал Сергеич, ты с ментами пообщался?
— Успел поиметь честь… — вздохнул он. — Ваше отсутствие их побеспокоило. Жаждали познакомиться.
— Ладно, — отмахнулся я, — мне там знакомиться, по-моему, уже не с кем. Комитет был?
— В смысле ФСК? Что-то такое имело место. Если не перепутал…
— Ты смог связно все изложить?
— Кажется…
Разговор не клеился. То, что мы прохлопали, было полбеды. Гораздо хуже, что Чудо-юдо меня, конечно, заставит искать. Хотя ему-то про эту позицию у окошка было доложено загодя.
Лосенок, которому, по сути дела, ничего не грозило, отправился к себе во флигель. Его дело было телячье, то есть лосячье: крутить баранку. Он и крутил. Бегать за киллерами должен был я. А Мишеньке накрутка хвоста грозила немалая. Его бобики должны были собой прикрыть герра, не дать его просверлить. А еще лучше было высадить его в гараже. Я ему так и предлагал, но он, сукин сын, опять сказал, что мы с папочкой, как два старых чекиста… У меня этот разговор на диктофоне, под пиджаком. Не открутится.
Чудо-юдо оставил порку младшего сына напоследок. Со мной он поговорил коротко и ясно, тет-а-тет:
— Твоей вины я не вижу. Пока. Вот тебе доверенность на мою старую «Волгу»… У нее нормальный двигатель, колеса, и вообще она на ходу. Принимай любой облик, поднимай любые связи, но мне нужен заказчик и киллер. В любом виде. Можно в разобранном. Киллера лучше в живом.
— Слушай, — сказал я. — Джека ведь ты отпустил после того дела. Варан — молодой. Кубик-Рубик на Рожмане сидит…
— Это у тебя устаревшие сведения. Все те дела за неделю устроились. Крендель первый решил рвануть когти и так торопился, что под откос слетел, не доезжая Шереметьева. Летальный, естественно, исход. Свата какие-то негодяи простучали на выходе из конспиративной квартирки. Восемь отверстий диаметром 7,62. Душе не в чем держаться. Гоша обнаружился бездыханным и умиротворенным на квартире одной старой подруги — явно передозировал героин. Рожмана Кубик отловил на давно брошенной даче и выкачал практически все о той команде, что исполняла заказ на Разводного. Рожману пообещали, что он будет курировать все дело Кости, если отдаст блатных с потрохами. Что он и сделал, после чего был отвезен в кочегарку.
— А как же фирма Разводного?
— Ну, свято место пусто не бывает. Там есть кому работать. Хватит кустарничать и заниматься уголовщиной. Проведем перебор людишек, как в старину на Руси говаривали… Это тебя не касается. Теперь о киллерской конторе. Судя по тому, что вынули из Рожкова, Леха — это «шестерка». Локтев Алексей Иванович, 29 лет, две судимости по 206-2. Шпана. После второй ходки стал умнее, заимел на зоне хороших друзей. Но у ментов на него ничего свежего, даже наоборот. В драках и пьянстве не замечен, женился, есть сын двух лет, наконец, что в наше время немаловажно, — работает Леха на заводе! Средняя зарплата — 120 тысяч, хотя платят не всегда. Твой вход в милицейскую сеть прекрасно работает — спасибо. Что тревожит стражей закона? Только то, что Алексей Иванович дружит домами с неким Антоновым Петром Игоревичем. Неработающим, хотя и непьющим, но имеющим высокие доходы от продажи водки на свободном рынке. Потому что ездит на «Жигулях» стоимостью в 6 миллионов. Но поскольку не пойман ни на чем криминальном — хороший человек.
— Может, так оно и есть? — ухмыльнулся я.
— Может, и так, но только все неприятные случайности, происходящие на этом рынке, находятся в странной зависимости от свиданий Алексея Ивановича с Петром Игоревичем. Кстати, известный тебе случай с заказом на трех кавказцев, который сделал Круглов, — тоже. И все случаи передачи заказов Кругловым Лехе через бабушку Мирру Сигизмундовну — тоже. Вплоть до дела Разводного. Мы все это уточнили. А вчера — знать бы нам, дуракам, хоть утром сегодня! — Леша и Петя опять встречались. К Мирре приходил гражданин в сером двубортном пиджаке, голубой водолазке и темно-бордовых брюках. Через час туда пришел Леха, пробыл двадцать минут и сразу же поехал к Антонову. Морда гражданина в сером пиджаке по архивам не просматривается.
— Таких граждан — полно, — вздохнул я.
— И это — не самое сложное, — кивнул Сергей Сергеевич, — еще более странно, каким образом гражданин Антонов доводит информацию о заказах в более удаленные инстанции. Где его киллеры? Менты вовсю приглядывали за его делом на рынке. Все постоянные клиенты — алкаш на алкаше. Плюс половина — стучит друг на друга. Разовые посетители с ним нигде не контактируют и вообще не знакомы — проверяли. Так что работай. Как только сделаешь, дело — полетишь за кордон. Честное пионерское.
— А почему ты это дело вешаешь на Антонова? — спросил я. — Может, по Адлербергу сработал кто-то совсем другой.
— По нему сработали из «винтореза», — улыбнулся Чудо-юдо, — точь-в-точь, как по Разводному! Только расстояние намного ближе. Ищи!
…Я долго не мог заснуть, даже привалившись к мягкой, спокойно сопящей Ленке. Если вчерашнюю ночь, после целого дня разминок и пробежек, я проспал спокойно, в полной уверенности, что все будет нормально, то сегодня, хотя самое неприятное из того, что могло произойти, уже произошло, и вроде бы вместо ожидаемого разноса и других неприятностей я просто получил приказ продолжать то дело, которым я занимался до погружения в разархивированную память Брауна, — сегодня спалось хреново.
В конце концов заснуть мне не удалось, но почти сразу начался кошмар. Все лезло в башку: и негритенок, трахающий белую даму, и горящий костер, в котором индейцы жарят испанцев, причем кто-то из них был один-в-один Круглов… Наконец, я очутился во дворе дома, из которого стреляли в Адлерберга. Там, в скверике, где сидела Таня Кармелюк. Тани не было, но на скамейке осталась ее скрипка в футляре. И голос, неясный, глухой, но все же очень похожий на тот, каким разговаривал «главный камуфляжник» из дурацкого сна десятилетней давности, приказал мне:
— Открой!
Я повиновался и открыл футляр. Там лежала скрипка из темного дерева и смычок. Но голос, не унимаясь, потребовал:
— Нажми вот на этот шуруп!
Я нажал. Что-то щелкнуло, звякнуло, и открылась нижняя крышка футляра. Я перевернул его и увидел в обшитых материей гнездах винтовку, разделенную на две части, и компактный оптический прицел…
…Проснулся я после этого практически мгновенно. Было еще темно, только чуть-чуть посерело небо. Ленка сопела и в ус не дула, а у меня холодный пот прощупывался на шее и на спине.
«Черт побери! — подумал я. — А если именно так? Кто знает, что может быть, а что не может? Если эта сучка действительно держит там винтарь? Что, баб-снайперов не бывает?!»
Сон скатывался с плеч, с головы, я ощутил четкость и отсутствие тумана в голове. «Руководящая и направляющая» меня никогда еще не подводила и не обманывала. Именно на нее, а не на мой криминалистический дар, которого, честно скажем, ни хрена не было, всегда рассчитывал Чудо-юдо. В этот раз руководящая и направляющая мурыжила долго, не торопилась. Видно, ей было плевать на разборки Кости Разводного с его друганами, а вот за Адлерберга она уцепилась.
Я постарался вспомнить эту самую Кармелу-скрипачку. Не очень верилось, что она в состоянии лупануть в череп из хитрого винта, а потом, разобрав винтовочку, с лицом, полным интеллекта и отрешенности от мира, присесть на лавочку почитать Тютчева. Наверняка зная при том, что минут через пять в этот двор вбегут не самые милые ребятки, жаждущие отловить на месте гнусного стрелка.
Затем начало очень быстро выстраиваться, как выражаются менты, «дело». После того, как Разводному вкатили девять миллиметров, где-то на гаишном посту промелькнул белый «Запорожец» с бабой за рулем. Дальше больше — белый «Запорожец» стоял совсем рядом с нашей машиной, которая перекрывала выезд со двора. Да и сама Таня эта самая тоже говорила, что кто-то выехал со двора на белом «запорожце». Правильно, чего ей стесняться! Она просто понимала логику нашего мышления. Если сказать, что вовсе ничего не видела — подозрительно. А так, сказать, что, мол, вроде бы стоял тут белый «Запорожец» и какой-то мужик сел на него и выехал со двора — значит, дать нам ложный след, по которому мы, словно гончие, помчимся, истекая слюной. И притом — без риска, что ее поймают на вранье. «Запорожец»-то действительно стоит у выезда со двора. Опять нас просчитала: сразу решим, что «мужик» сменил тачку и ушел в отрыв. И улица пустая — спросить не у кого, не выходил ли кто из «Запорожца» и давно ли он здесь стоит. Да, если все так, то штучка нам попалась с ручкой. Вставать, поднимать Кубика-Рубика, мчаться в сороковую квартиру? С такой деточкой без шума не выйдет. Если она вообще там постоянно проживает, а не только Марьяшке показывается. Врубит стереосистему с записями своих скрипичных импровизаций, а сама — на дело. Или в другой конец города, под бочок к своему пахану…
Нет, не верилось. Не хотелось верить, точнее. Верить я вообще уже перестал почти во все. Тем более странно, что не хотелось верить в плохое и хотелось — в хорошее. Что я, убежден, у меня каждый сон вещий? Мало ли что у меня в ненормальной черепушке складывается и выкладывается! А ведь если даже окажется, что девчушка эта совсем ни при чем, но мы за нее возьмемся, получится, что ее надо будет убирать насовсем, через трубу котельной… Гадов, сук, пидорасов и прочей нечисти мы пропустили через нее, родимую, немало. Дурачков, случайных, лишних, бомжей, слишком много на себя бравших,
— тоже. Но эту, если загубим зря, я себе по гроб жизни не прощу. Потому что если такие переведутся, наш мир превратится в один сплошной гадючник…
И тут же мне словно бы напомнил кто-то: «Самые опасные гадюки — те, которых принимаешь за ужей».
НА ПАПИНОЙ «ВОЛГЕ»
Утром я выкатил из подземного гаража старую «Волгу», на которой мы когда-то с отцом ездили прописывать меня в ту самую 39-ю квартиру, где нынче обитала Марьяшка. «Волга» действительно была на ходу, Лосенок ее помыл, и теперь она выглядела почти как новенькая, хотя на спидометре было намотано шестизначное число.
Я давно не водил сам, как-то все не случалось. Одно дело сидеть на заднем сиденье и капать на мозги Лосенку, Коту, Фрицу и прочим водителям-профи,
другое — самому крутить баранку. Конечно, машину мне Чудо-юдо дал неспроста."Чероки» уже примелькался, вчера его видели у места гибели товарища барона Адлерберга и скорее всего привяжутся к нему. Опять надо будет выходить через подвал, а сегодня это почти невозможно. В «Барме» слишком много ментов и комитетчиков, которые интересуются, задают вопросы Михаилу и его персоналу. Мне сегодня в «Барме» нечего делать.
Я порулил к Кубику-Рубику. Он самый толковый из всех трех, и с ним приятно поболтать. Еще ни разу не было, чтобы я от него не получал дельных советов.
Контора Кубика-Рубика выглядела как частный ресторанчик-погребок. Уютный, довольно недорогой. Здесь был небольшой бар на пять стульчиков у стойки, шесть или семь столиков на четырех человечков каждый, что-то вроде эстрады, на которой вечерком брякали четыре патлатых пацана, изображавших рок-группу. Сбоку от эстрады имелась дверца, за которой находилось что-то вроде подсобки. Там обычно дежурил крутой человек, который выпроваживал посторонних. Ну, я-то здесь был не посторонний…
Дежурил Ухват, детинушка, способный наглухо закрыть проем двери своим торсом.
— Здравствуйте, Дмитрий Сергеевич! — сказал он с подчеркнутой вежливостью. Прямо примерный ученик-отличник.
— Хозяин дома? — спросил я.
— Ждем-с, — улыбнулся детинушка. — Обещал быть с минуты на минуту. Вы пройдите вниз, пожалуйста.
Я и без приглашения знал, куда. Внизу, на минус втором этаже, Кубик заделал себе бункер. На данный момент там сидел Брамин, он же Брахман. Его так прозвали за то, что перед приходом к Рубику он полгода тусовался у кришнаитов, «Кришну харил», как он сам выражался. Видать, познание великих истин до чувака так и не дошло, но кликуха зацепилась прочно.
При моем появлении Брамин, читавший «Андрея», немного засуетился. Он торчал при телефоне вместо автоответчика, опять же приглядывал через телекамеру за машинами, припаркованными у ресторанчика. Моя «Волга» тоже там стояла. Кубик-Рубик строго-настрого требовал, чтобы мужик, которому доверялась такая работа, зырил только на экран, а на всякую порнуху не засматривался. Поэтому Брамин постарался спрятать журнальчик, прежде чем я возьму его с поличным.
— Ни одной еще не увели? — спросил я с ехидцей. — Чего? — опешил Брамин.
— Машинки твои подотчетные. Пересчитай хотя бы. А то у меня там тоже тачка стоит.
Я поглядел на экран. «Волга», конечно, была на месте. Если уж уводить, то прикорнувшую рядом «Вольво».
Сверху затопали. Судя по знакомым торопыжистым шажкам, это был сам местный босс с конвоем.
Кубик он и есть Кубик — метр шестьдесят с беретом, вес 90. И голова, как кубик, без шеи, и плечи из кубиков, и кулаки, короче — Кубик-Рубик. Был когда-то борцом-классиком, потом разожрался, но прыткости не потерял. И что самое главное — голова у него при своей кубической форме очень неплохо варила.
— Здорово, Димон, — сказал он. — Есть беседа или так, отдохнуть?
— Есть беседа, — кивнул я. — В курсе вчерашних дел?
— Пошли, — пригласил Кубик, беря меня под руку. — Поскольку ты за рулем, коньяк не предложу. Хлебнем чего-нибудь на букву «ха».
Это оказалось «Хиро». Прямо как из Вовочкиной рекламы.
— Я в курсе, — произнес Кубик-Рубик, когда мы сели в небольшую клетушку позади стола, за которым заседал Брамин. Она имела хорошую звукоизоляцию. Застрелишь — и не услышат.
— В курсе чего? — спросил я испытующе.
— Что вашего немца приложили так же, как Костю Разводного.
— С ментами общаешься? — прищурился я.
— Естественно. По Рожману тебе отец все объяснил?
— В сжатом изложении.
— Зря, — усмехнулся Кубик, — тут деталей много, и не самых кислых. Конечно, вы знатную месиловку наладили, когда подбросили Белова на той дачке. Я сразу уловил — ваш с Джеком стиль.
— Оставь догадочки, мне они неинтересны. И вообще забудь, что есть такой парень — Джек. Назидательно советую.
— Понял! — охотно согласился Кубик. — Но тебя-то самого хоть чуток интересует, что ты творишь в этом бренном мире, а?
— Иногда. Особенно перед сном. Пусть мертвые спокойно хоронят своих мертвецов. Царствие небесное им, конечно, далеко не обеспечено, но это проблема не наша. Мне лично сейчас все эти Разводные, Крендели, Сваты и Гоши Гуманоиды уже не нужны. Там сработала автоматика. А вот немного подробнее о Лехе и его друге Антонове я бы послушал.
— Хоп! — сказал Кубик по-узбекски. — Это можно.
— Вот и излагай… — посоветовал я.
— Рожман хорошо знал, сукин сын, что если доберутся до Круглова, то и ему обеспечат отдых от жизни, — Кубик подпалил «Мальборо», — поэтому и ушел. У него загранпаспорток уже был нашлепан, по нему мы и вышли на эту дачку. Пацан, который для него этот паспорт получал, нас туда привел прямо к воротам. Остальное — техника. Конечно, по фамилии там Рожковым и не пахло, но морду-то не спрячешь. Леху он отдал вместе с адресом и Антоновым. Но вот что любопытно — их кадры с ними напрямую не контачат. Наверно, есть почтовые ящики, но где — хрен поймет. Леху сейчас водим — тихо, без назойливости. Антонов, кроме рынка и домашней кухни, нигде не бывает.
— А ты точно уверен, что Рожман тебя перед смертью не кинул?
— Какой ему резон? Детишкам на молочишко пенсион? Так нет у него ни детишек, ни верной жинки. Он сугубый холостяк, опять же в загран собирался на долгие года… Нет, он надеялся. Мы ж никогда надежду не отнимаем.
— Так. Значит, как мне объяснили, Петя и Леша сами все варят?
— Вот этого, извините, я не говорил. Леха — бегунок, мы уже отследили трех бабок вроде Сигизмундовны, откуда ему заказы капают. Может, их и еще штук шесть набежит. Две из них только с иногородними имеют дело, так что фирма должна быть всероссийского, а то и эсэнговского масштаба. Не могу поверить, чтоб Антонов все заказы распределял и всем ворочал. Не его масштаб. У него касса должна быть большая, а ее нет. Он даже на выходные никуда не выезжает, даром что есть «Жигули» обтрюханные.
— А жена, теща, прочая вода на киселе?
— У него жена два раза в дурдоме побывала. Дети в интернате. Теща отдала Богу душу, тесть, отец, мать — тоже. Кроме Лехи, у него никто не бывает. А ведь киллерам надо наликом платить, причем — «зелеными».
Я давно не водил сам, как-то все не случалось. Одно дело сидеть на заднем сиденье и капать на мозги Лосенку, Коту, Фрицу и прочим водителям-профи,
другое — самому крутить баранку. Конечно, машину мне Чудо-юдо дал неспроста."Чероки» уже примелькался, вчера его видели у места гибели товарища барона Адлерберга и скорее всего привяжутся к нему. Опять надо будет выходить через подвал, а сегодня это почти невозможно. В «Барме» слишком много ментов и комитетчиков, которые интересуются, задают вопросы Михаилу и его персоналу. Мне сегодня в «Барме» нечего делать.
Я порулил к Кубику-Рубику. Он самый толковый из всех трех, и с ним приятно поболтать. Еще ни разу не было, чтобы я от него не получал дельных советов.
Контора Кубика-Рубика выглядела как частный ресторанчик-погребок. Уютный, довольно недорогой. Здесь был небольшой бар на пять стульчиков у стойки, шесть или семь столиков на четырех человечков каждый, что-то вроде эстрады, на которой вечерком брякали четыре патлатых пацана, изображавших рок-группу. Сбоку от эстрады имелась дверца, за которой находилось что-то вроде подсобки. Там обычно дежурил крутой человек, который выпроваживал посторонних. Ну, я-то здесь был не посторонний…
Дежурил Ухват, детинушка, способный наглухо закрыть проем двери своим торсом.
— Здравствуйте, Дмитрий Сергеевич! — сказал он с подчеркнутой вежливостью. Прямо примерный ученик-отличник.
— Хозяин дома? — спросил я.
— Ждем-с, — улыбнулся детинушка. — Обещал быть с минуты на минуту. Вы пройдите вниз, пожалуйста.
Я и без приглашения знал, куда. Внизу, на минус втором этаже, Кубик заделал себе бункер. На данный момент там сидел Брамин, он же Брахман. Его так прозвали за то, что перед приходом к Рубику он полгода тусовался у кришнаитов, «Кришну харил», как он сам выражался. Видать, познание великих истин до чувака так и не дошло, но кликуха зацепилась прочно.
При моем появлении Брамин, читавший «Андрея», немного засуетился. Он торчал при телефоне вместо автоответчика, опять же приглядывал через телекамеру за машинами, припаркованными у ресторанчика. Моя «Волга» тоже там стояла. Кубик-Рубик строго-настрого требовал, чтобы мужик, которому доверялась такая работа, зырил только на экран, а на всякую порнуху не засматривался. Поэтому Брамин постарался спрятать журнальчик, прежде чем я возьму его с поличным.
— Ни одной еще не увели? — спросил я с ехидцей. — Чего? — опешил Брамин.
— Машинки твои подотчетные. Пересчитай хотя бы. А то у меня там тоже тачка стоит.
Я поглядел на экран. «Волга», конечно, была на месте. Если уж уводить, то прикорнувшую рядом «Вольво».
Сверху затопали. Судя по знакомым торопыжистым шажкам, это был сам местный босс с конвоем.
Кубик он и есть Кубик — метр шестьдесят с беретом, вес 90. И голова, как кубик, без шеи, и плечи из кубиков, и кулаки, короче — Кубик-Рубик. Был когда-то борцом-классиком, потом разожрался, но прыткости не потерял. И что самое главное — голова у него при своей кубической форме очень неплохо варила.
— Здорово, Димон, — сказал он. — Есть беседа или так, отдохнуть?
— Есть беседа, — кивнул я. — В курсе вчерашних дел?
— Пошли, — пригласил Кубик, беря меня под руку. — Поскольку ты за рулем, коньяк не предложу. Хлебнем чего-нибудь на букву «ха».
Это оказалось «Хиро». Прямо как из Вовочкиной рекламы.
— Я в курсе, — произнес Кубик-Рубик, когда мы сели в небольшую клетушку позади стола, за которым заседал Брамин. Она имела хорошую звукоизоляцию. Застрелишь — и не услышат.
— В курсе чего? — спросил я испытующе.
— Что вашего немца приложили так же, как Костю Разводного.
— С ментами общаешься? — прищурился я.
— Естественно. По Рожману тебе отец все объяснил?
— В сжатом изложении.
— Зря, — усмехнулся Кубик, — тут деталей много, и не самых кислых. Конечно, вы знатную месиловку наладили, когда подбросили Белова на той дачке. Я сразу уловил — ваш с Джеком стиль.
— Оставь догадочки, мне они неинтересны. И вообще забудь, что есть такой парень — Джек. Назидательно советую.
— Понял! — охотно согласился Кубик. — Но тебя-то самого хоть чуток интересует, что ты творишь в этом бренном мире, а?
— Иногда. Особенно перед сном. Пусть мертвые спокойно хоронят своих мертвецов. Царствие небесное им, конечно, далеко не обеспечено, но это проблема не наша. Мне лично сейчас все эти Разводные, Крендели, Сваты и Гоши Гуманоиды уже не нужны. Там сработала автоматика. А вот немного подробнее о Лехе и его друге Антонове я бы послушал.
— Хоп! — сказал Кубик по-узбекски. — Это можно.
— Вот и излагай… — посоветовал я.
— Рожман хорошо знал, сукин сын, что если доберутся до Круглова, то и ему обеспечат отдых от жизни, — Кубик подпалил «Мальборо», — поэтому и ушел. У него загранпаспорток уже был нашлепан, по нему мы и вышли на эту дачку. Пацан, который для него этот паспорт получал, нас туда привел прямо к воротам. Остальное — техника. Конечно, по фамилии там Рожковым и не пахло, но морду-то не спрячешь. Леху он отдал вместе с адресом и Антоновым. Но вот что любопытно — их кадры с ними напрямую не контачат. Наверно, есть почтовые ящики, но где — хрен поймет. Леху сейчас водим — тихо, без назойливости. Антонов, кроме рынка и домашней кухни, нигде не бывает.
— А ты точно уверен, что Рожман тебя перед смертью не кинул?
— Какой ему резон? Детишкам на молочишко пенсион? Так нет у него ни детишек, ни верной жинки. Он сугубый холостяк, опять же в загран собирался на долгие года… Нет, он надеялся. Мы ж никогда надежду не отнимаем.
— Так. Значит, как мне объяснили, Петя и Леша сами все варят?
— Вот этого, извините, я не говорил. Леха — бегунок, мы уже отследили трех бабок вроде Сигизмундовны, откуда ему заказы капают. Может, их и еще штук шесть набежит. Две из них только с иногородними имеют дело, так что фирма должна быть всероссийского, а то и эсэнговского масштаба. Не могу поверить, чтоб Антонов все заказы распределял и всем ворочал. Не его масштаб. У него касса должна быть большая, а ее нет. Он даже на выходные никуда не выезжает, даром что есть «Жигули» обтрюханные.
— А жена, теща, прочая вода на киселе?
— У него жена два раза в дурдоме побывала. Дети в интернате. Теща отдала Богу душу, тесть, отец, мать — тоже. Кроме Лехи, у него никто не бывает. А ведь киллерам надо наликом платить, причем — «зелеными».