Страница:
— Не задумывался. Его десять лет тому назад сажали. Я плохо помню это. Все понаслышке…
— Врешь, — улыбнулся отец, — все ты помнишь. Ты ведь тогда за афганцами на кладбище ходил, подсматривал. Верно?
Я стал вспоминать, когда и где, под какую веселую бутылку болтанул обо всем этом, но вспомнить не мог. И лишь через минуту-другую до меня дошло, что если Чудо-юдо сумел выкопать в глубинах моего мозга какие-то обрывки воспоминаний давным-давно, триста лет назад, скопытившихся людей, то уж выцедить из нее воспоминания десятилетней давности ему все равно, что два пальца о…плевать.
— Ну, вроде верно, — нехотя ответил я.
— Так вот, сынок, это ты их тогда заложил. Правда, через меня.
— Как это?
— А так. Какие-то добрые друзья, может быть, тот самый «главный камуфляжник», о котором ты и по сей день забыть не можешь, имплантировали в твой мозг микросхему. По-видимому, точно такую же, как была у тех разноцветных девушек, которых твоя милая подружка соединила перстеньками. И эта схема может работать как приемник и передатчик, причем информацию, которую ты накапливаешь, она куда-то отправляет, а тебе, дорогой мой, передает команды. Ты их безукоризненно выполняешь. Вот это-то и есть та самая «руководящая и направляющая сила», которую ты со вчерашнего дня стал сокращенно именовать РНС. Я уже десять лет наблюдаю за твоим поведением.
По части заполаскивания мозгов Чудо-юдо был великим специалистом. Я вспомнил, как легко он убедил меня когда-то в том, что я, возможно, никакой границы не переходил, ни к каким бундесам или штатникам не попадал и на Хайди не был. Он отключил меня полностью от реальности и превратил в Мануэля, Мерседес и О'Брайена, заставил пережить кусочки из их жизни, да так, что я ощущал все как стопроцентную реальность.
— Слушай, — спросил я, — давай начистоту: ты «главный камуфляжник» или нет? Ты только мной управляешь или всем человечеством? И вообще, у тебя рогов нет, случайно? Или нимба какого-нибудь?
— Ох-ха-ха-ха! — заржал Чудо-юдо. — Ничего себе версия! Ох-ха-ха-ха!
— Ну уж смех-то у тебя точно дьявольский.
— Ну, сынуля, с тобой не соскучишься… И от скромности ты точно не умрешь. Выходит, если я, по твоему разумению, черт, то ты — чертов сын! А если Бог — то Божий… Блестяще! Отращивай бороду, волосы и готовься к распятию. Во искупление грехов человеческих.
— Пошутили, батя. Пора завязывать! — я говорил очень нервно и даже со злостью. — Насчет микросхемы я догадывался. У меня она на томограмме обнаружилась в тот день, когда «Волга» взлетела. Ее два додика из поликлиники за раковую опухоль приняли и меня к профессору хотели направить.
— Вероятно, к Елисееву… — ухмыльнулся Чудо-юдо. — Нейрохирург из института имени Бурденко. Представляю себе, что бы он там наделал с помощью лазера! Это же ужас… То же самое, что топором телевизор ремонтировать. А внешне при этом уровне разрешения она действительно немного похожа на раковую клетку… И сканируется так же. Запросто могли бы тебя, дурака, угробить. Безо всякой бомбы в багажнике.
— Значит, — хмыкнул я, — мне кто-то трепанацию сделал, пришил в мозг радиостанцию, а я и не заметил? И кто же?
— Насчет трепанации у тебя наивные представления. Ты, друг, языком трепанацию разводишь… Не думай, что тебе зубило к голове приставили и кувалдой черепушку открыли. Тебе ввели коллоидный раствор, несколько сотых миллилитра, через отверстие диаметром в несколько микрон, просверленное лазером с высокоточной фокусировкой. Этот коллоидный раствор, заполнив определенную группу клеток, отвердел до состояния полужидкого кристалла, причем в нем его кристаллическая решетка имеет заранее заданные свойства и работает как микросхема, подпитываясь от энергопотенциала клеток мозга. Не знаю, как это сумели сделать, но сделали. Может быть, этот профессор с острова Хайди, который изобрел «Зомби-7» и подверг такой же операции любовниц Лопеса по заданию Хорхе дель Браво, кому-то свою технологию сумел тайком переправить, или ее выкрали с помощью прорывных программ Джералда Купера-младшего. Но только эта технология никуда не пропала и действует. Вот, смотри.
Чудо-юдо жестом профессионального фокусника выдернул из какой-то папки два листа бумаги.
— Узнаешь?
— По-моему, это моя томограмма…
— Пять с плюсом. А это что?
— Второй экземпляр, да? — я догадался, что это не так, но не подал виду. Очень хотелось подыграть Чудо-юду.
— А вот фиг вы угадали, товарищ майор! — приблатненно покривлялся отец. — Это ваша новая подруга Кармела.
Я ждал чего-то такого, прикидывал, помнится, еще во время своего странного отделения от тела позапрошлой ночью, но то были прикидки, а то, что выложил на стол Чудо-юдо, было фактом. Но я-то грешил на папашу, подозревая в манипуляциях, а теперь выходит, что это не он… Или все-таки врет? Уж больно хорошо разобрался в том, как нам закачали растворы, превратили их в микросхемы на полужидких кристаллах…
— Между прочим, — заметил я упрямо, — ты еще не ответил на мой вопрос. Ты был «главным камуфляжником» или нет?
— Нет, — сердито ответил Чудо-юдо, и я ему почему-то поверил. — Но я очень дорого дал бы, чтобы узнать, кто он. Конечно, это может быть просто виртуальный образ, которого во плоти и во крови не существует. Тебя поместили внутрь компьютерной игры и познакомили с ожившей картинкой. Но даже если это так, кто-то за ним должен стоять. Ты утверждаешь, что видел его глаза?
— Да. Усталые такие… Но сейчас я уже помню их смутно.
— В принципе, этот эпизод можно найти, если как следует поискать у тебя в памяти, что, правда, ничего не решит и мало что даст. Наверно, можно построить модель, если вытащить из твоей памяти достаточно точное изображение, пусть даже с маской на лице, где видны только глаза. Потом попробовать поискать оригинал… Нет, это все напрасная трата времени. Если ты видел живого человека, то на нем мог быть, кроме маски, еще и пластический грим, вроде того, что тебе налеплял Соломонович, а если это был искусственный виртуальный образ, то там тебе могли хоть Клинтона показать, хоть Берию… И вообще, друг мой, нам сейчас гораздо важнее заняться перстеньками. В этих побрякушках кроется что-то очень интересное. И опасное.
— Ну, я-то об этом давно догадываюсь… — язвить в данном случае было безопасно, и Чудо-юдо только ухмыльнулся.
— Разумеется, ты ведь за ними еще в семнадцатом веке охотился. Но знаешь ли ты, сын мой, сколькими НЕВЕРОЯТНЫМИ свойствами обладают оные перстни? Самое первое. Берем перстень, кладем на белый лист бумаги, ставим настольную лампу справа… Ну, ты видишь что-нибудь необычное?
— Ну что? Блестит…
— Балбес ты, Димуля. «Блестит»! Да, он блестит. Но он ведь тени не отбрасывает…
Вот тебе и на! Слона-то я и не приметил… Действительно, как ни вертел вокруг перстенька лампу Чудо-юдо, тени на белом бумажном листе не появлялось. Раньше я знал из фильмов ужасов, что вроде бы вампиры не отбрасывают тени и в зеркале не отражаются. Но в натуре такое явление видел в первый раз.
— Странно, правда? — испытующе спросил отец. — С одной стороны, перстень блестит, то есть отражает свет, с другой — не отбрасывает тени, то есть обладает не существующей в природе идеальной прозрачностью. С точки зрения физики этого не может быть, потому что не может быть никогда. А оно есть… Еще одно свойство, которого не бывает. Я эти перстеньки попробовал просветить рентгеном. И… ничего не увидел. Их попросту нет! Ни на экране, ни на снимке. Хотя металлы, как известно, прекрасно отражают рентгеновские лучи, и доктора уже сто лет, как обнаруживают с помощью рентгена разные металлические предметы, которые гуманоиды типа Баринова Дмитрия и Кармелюк Татьяны влепляют своим собратьям по разуму из огнестрельного оружия. А это излучение намного более жесткое, чем свет, с совершенно иными характеристиками… Наконец, третье. Сколько, по-твоему, весит перстенек?
Я подкинул на ладони перстень с вдавленным плюсом.
— Граммов десять.
— Проверим? — Чудо-юдо вынул из стола рычажные весы, взятые, видимо, из фотолаборатории, где братец Мишенька изредка развлекался, печатая цветные снимки, отщелканные на разных гульбищах и оргиях.
Отец положил на одну чашку весов десятиграммовую гирьку, а на другую — перстень. Перстень был заметно больше гирьки по линейным размерам, но гирька его перетянула.
— Ну, тогда семь граммов, — поправился я. Отец взял пятиграммовую и двухграммовую гирьки. Чашка с гирьками осталась внизу.
— Пять? — это предложил сам Чудо-юдо, снимая пинцетом двухграммовую. — А может, вообще — ноль?
Когда он снял с весов и пятиграммовую гирьку, чашки выровнялись.
— Может, одна чашка тяжелее другой? — предположил я, хотя догадывался, что это не так. Отец, ни слова не говоря, уравновесил десятиграммовую гирьку двумя пятиграммовыми. Из этого следовало, что перстень НЕ ИМЕЛ МАССЫ.
— Значит, он ничего не весит? — спросил я. — Ты все это открыл?
— Нет, не я, — Чудо-юдо постучал пальцем по коричневой тетради. — Это было известно минимум полвека назад.
— И кому же, интересно знать?
— Как ни странно, человеку, с которым ты уже однажды имел дело. Точнее, ты имел дело с его останками. Если признать, что ты действительно побывал на Малых Антильских островах, а не увидел во сне представление на эту тему… Помнишь Алоиза Эрлиха?
Подземная база — объект Х-45, — нашпигованная оружием и взрывчаткой, сохранившая в своем чреве даже раскуроченную союзными бомбами подлодку «U-315», помнилась мне очень отчетливо. Правда, крепче всего вспомнилась прогулка по минам, но и пещеру с сокровищами пирата Эванса я в памяти не стер, особенно тот момент, когда захлопнулась стальная дверь, и я уже думал, что мне придется разделить судьбу гауптштурмфюрера СС Алоиза Эрлиха. Да, я ведь ему в какой-то степени жизнью обязан. Семь лет он с упорством рубил себе дорогу через гранитную скалу обыкновенной киркой. И если бы не те 28 или 30 метров, которые он продолбил, но так и не смог выйти на волю, я бы не сумел выбраться из пещеры до прихода молодцов Хорсфилда, а может, и застрелился бы сдуру…
— Помню, конечно, — ответил я на вопрос Чудо-юда. — Он завещал все сокровища Эванса первому, кто доберется до его пещеры.
— Очень хорошо, что ты помнишь… — отец пробарабанил пальцами по тетрадке в коричневом переплете. — Так вот, эта тетрадка принадлежала ему. К сожалению, старшина Бахмаченко, должно быть, имел дефицит в курительной и туалетной бумаге, а потому немало листов повыдирал, и только чудом осталось несколько обрывков текста. Вот по ним я вчера вечером и прошелся…
— Это что, дневник? — спросил я.
— Нет, это рабочие записи. Они датированы 1944 годом, когда Эрлих работал в лаборатории V-5 на подземном заводе «Зигфрид». Это там, где ты когда-то служил в армии. Что делали на самом заводе, по этим отрывкам неясно, но зато четко говорится, что V-5 никак не была связана с его основной деятельностью. Тетрадь имеет пометку «совершенно секретно» и в лучшие времена была прошита, опечатана, имела пронумерованный листаж. Где ее нашел Бахмаченко и почему не передал «органам», как вывез из Германии при демобилизации — неизвестно. У него теперь не спросишь. А вот то, что Алоиз Эрлих в свое время открыл несколько невероятных свойств у перстней и доложил о них высшему руководству
— тут прослеживается четко. И то, что его включили в состав комиссии бригаденфюрера Хорста Бернгарда, занимавшейся инвентаризацией ценностей, найденных на объекте Х-45, — прямое тому следствие.
— Ты перевел эти отрывки? А то я немецкого почти не знаю…
— На, прочти. Я их распечатал.
Чудо-юдо подал мне несколько листов, отпечатанных на принтере. Я углубился в чтение. Первый отрывок был малопонятен и показался неинтересным. В нем было всего несколько строчек:
«NaOH — прекратить. Уже ясно, что не взаимодействует.
HCl — тоже.
Попробовать электролиз в среде NaCl при токе от 1 до 10 ампер и напряжении от 1 до 10 вольт».
Во втором отрывке слов было побольше, но понять его было еще сложнее:
«На 3.VIII.1944. Доложить Винклеру о саботаже Майделя. Краткое содержание рапорта: руководство „Зигфрида“ вмешивается в работу лаборатории V-5, постоянно загружает лаборантов посторонними анализами. Ссылки на загруженность собственной аналитической — отвести. Еще раз — об инструкции 14204/75. Подчеркнуть, что AGF задерживает отпуск реактивов необоснованно.
На 4.VIII.1944.(+))+((-))-( — одназначно не An, Это не вещество. Доложить фон А.?
На 5.VIII.1944. Все возможные физические характеристики отсутствуют. Доложить? OF?
На 6.VIII.1944. Полный тупик. Продвижение исключено. OF? OF? KL? Доложить или ждать результата опыта 27?
На 7.VIII. 1944. Доклад приложить к рапорту. Тезисно:
1) (+))+((-))-(описать все 27 опытов.
2) Резюме: нет массы, нет взаимодействия с химическими веществами, нет электропроводности, нет оптических свойств.
3) Общий вывод: (+) etc. — не материальны. Они являются устойчивой иллюзией, имеющей свойство воздействовать на все органы чувств. Бред. OF обеспечен, а может быть, и KL.
Схожу с ума?»
Третий отрывок как бы продолжал второй, но двумя неделями позже последней даты:
«На 21.VIII. 1944. Рапорт ушел выше. Винклер приказал выполнять текущие анализы для „Зигфрида“.
На 22.VIII.1944. Проверить и
.
Проверил! Записать срочно: KG ј567789 и KG ј567790. Откуда взялся электростатический заряд?
На 23.VIII.1944. Серия экспериментов на KG. Замерить V, если удастся.
Это не заряд. Это неизвестно что.
На 24.VIII 1944. Выход энергии растет из ничего?
На 25.VIII. 1944. Проверить цепь из трех элементов.
Вариант 1. 1 — (+), 2 — )+( и (-), 3 — )-( Вариант 2. 1 — (+), 2 — )+( и)-(, 3 — (-) Вариант 3. 1 — )+(, 2 — (+) и)-(, 3 — (-) Вариант 4. 1— )+(, 2 — (+) и (-), 3 — )-( Результаты.
Вариант 1…»
— Дальше листок оборван, — пояснил отец. — Но, по-моему, все и так ясно. Эрлих составлял ту самую «особую цепь», которую затем собирала твоя подруга Элизабет Стил, она же Киска.
— Да, — заметил я, — но Киска исчезла вместе с «Боингом», а Эрлих-то уцелел. Еще и золото успел посчитать на Сан-Фернандо, и застрелился аж только в пятьдесят втором году…
— Это верно, — кивнул головой Чудо-юдо, — но не забывай, что у тех самых девочек, которых Киска соединила в цепь, были микросхемы в мозгах. Ты помнишь ту информацию, которая пришла тебе от Брауна?
— Помню.
— Я-то ее записал подробно… — похвалился отец. — Так вот, если ты помнишь, Браун по ходу своих розысков обращался к Милтону Роджерсу из НАСА, который продемонстрировал ему математическую модель того, что произошло с «Боингом». При этом Роджерс, отступив в сторону от существующих в науке представлений о пространстве и времени, допустил, что имеется некая среда, способная передавать духовную силу материи и вызывать ее трансформации…
— Что-то вроде элементарных частиц разума… Припоминаю.
— А теперь еще разок погляди на ту запись, которая осталась от Эрлиха: «(+) ect. — не материальны». Он определил у перстеньков отсутствие целого ряда физических свойств. Здесь в записях не упомянуто, что он наверняка должен был определить и еще одно свойство: отсутствие у перстней постоянных линейных размеров. Вот смотри: карандаш, он в два раза тоньше моего мизинца. Надеваю на него перстень… Тютелька в тютельку! Надеваю на мизинец — то же самое. На средний палец — опять тот же эффект. Но это еще не все. Смотри!
Тут я действительно выпучил глаза. Отец сложил все пять пальцев в щепоть и без особого усилия продел через перстень всю кисть руки. Тут уж не заметить того, что его размер изменился, было невозможно. Теперь это был браслет! Казалось, что снять его с руки будет невозможно, но Чудо-юдо легко сдернул браслет одним движением. Но на столе оказался уже не браслет, а привычный перстень тех же размеров, что и раньше.
— А теперь попробуй ты то же самое сделать! — ухмыльнулся Чудо-юдо.
Я попробовал, но ничего не получилось. Не то что все пять, а даже два пальца одновременно не входили в кольцо. Это ведь была не резина, а металл…
— Не лезет? — посочувствовал отец, сохраняя на лице ухмылку. — Странно! Ведь ты уже видел нечто похожее.
— Когда это?
— Всего несколько дней назад, когда у тебя разархивировали память капитана О'Брайена. Помнишь, как О'Брайен пытался протиснуться в пещеру, где обитал индеец-отшельник?
— Да, чуть-чуть…
— Чуть-чуть не считается. О'Брайен поначалу не верил в то, что сможет пройти туда, ибо щель в скале была тесна, как он заметил, «даже для беременной кошки». Но на его руке был перстень, и отшельник убедил О'Брайена, что если тот поверит, то сумеет пройти. И О'Брайен прошел. А значило это только одно: перстень воспринимает волю мозга и через некую среду воздействует на пространство. То есть мы сейчас экспериментально доказали верность той теории, что изложил Брауну погибший в автокатастрофе Милтон Роджерс.
— А ты, стало быть, собрав всю волю в кулак и поверив в силу перстня, смог продеть его через руку?
— Выходит, так.
— Давай, я еще попробую. Проявлю свою волю…
— Не выйдет, — убежденно заявил Чудо-юдо. — У тебя нет своей воли.
— То есть? — удивился я. — Вообще?
— Да, вообще. И ты должен это знать. Ты — дистанционно-управляемый человек.
— Серьезно?
— Совершенно серьезно.
— Я сейчас с тобой говорю, что-то про себя думаю… И все это — не сам? Под чью-то диктовку?
— Не под диктовку, а под контролем. Твоя воля контролируется. Когда ты дрался с Толяном и его друзьями в электричке, РНС даже управляла твоими ударами. И если она тебя вывела на Кармелу, значит, ей это было нужно. Но если она не позволила тебе надеть перстень как браслет, значит, ей это не угодно.
— Слушай, РНС, миленькая, — дурашливо взмолился я, — честное пионерское, всю жизнь тебя слушать буду, только позволь надеть перстень, как браслет! Один разочек!
Чудо-юдо только хохотнул, по своему обыкновению, раскатисто. А я все-таки сунул пальцы в кольцо. Конечно, ни шиша не вышло.
— Молиться ей нельзя, — заметил отец, — это не Господь Бог. Но в то, что она есть, придется поверить.
— Ну, хорошо, — сказал я, — мне-то давно известно, что она есть. А вот к тебе-то она какое-нибудь отношение имеет или нет?
— Напрямую — нет. У меня нет этого полужидкого кристалла в мозгах. Она не может мной управлять. Но она ведет со мной опосредованный диалог. Через тебя.
— И через Кармелу?
Чудо-юдо насупился и, помрачнев, сказал:
— К сожалению, нет. Девочка каким-то образом вышла из-под ее контроля. Она не должна была убить Адлерберга, а убила. Она объявила, что не хочет убивать, а перестреляла двадцать человек.
— Слушай, а тебе что, все это РНС докладывает? Что она должна, а что не должна? Я ведь этого не знаю, между прочим…
— А ты не волнуйся. Поменьше знаешь — подольше проживешь. Не забивай себе голову, все равно лишнего твоя память не примет. Будешь путаться, сбиваться, но так ничего и не запомнишь. Я знаю, что РНС очень хочет найти эти минусовые перстеньки и окажет тебе всемерное содействие. Значит, искать их будешь ты. А я буду разбираться в мозгах у твоей скрипачки. Там, я чувствую, масса интересного.
— Ладно. Допустим. А затем ты Кармеле допрос учинил? — поинтересовался я.
— Ты вон как лихо у меня негритенка из 1654 года воскресил, Мерседес эту самую, О'Брайена… А ее пытаешь, как Мюллер Штирлица, по старинке…
— Ой, какие мы любопытные! — наморщил нос Чудо-юдо. — У тебя не спросил, как мне работать. Значит, так надо. Еще есть вопросы?
— Никак нет, гражданин начальник!
— И слава Богу, все равно бы не ответил. Могу дать тебе добрый и бесплатный совет, с чего начать поиски выпуклого минуса. Девушка Марьяша, с которой ты нерегулярно, но имеешь интимные отношения, носит фамилию Саркисян. Правда, она родом из Сумгаита, но родственники в Армении у нее наверняка есть.
— Вот у тебя, батя, по-моему, склероз начинается. Сержант, который увез перстень в Спитак, был не Саркисян, а Аветисян Айрапет Саркисович. И Саркисянов, и Аветисянов не одна тысяча.
— Но ты все равно сходи. Может, пригодится.
— Это тебе РНС подсказала? — спросил я. Чудо-юдо молча указал на потолок своим толстенным указательным пальцем.
— Откровение свыше. Видение было! — объявил он и заржал так, что люстра на потолке закачалась.
ЕСТЬ ТАКОЙ ДЕДУШКА
— Врешь, — улыбнулся отец, — все ты помнишь. Ты ведь тогда за афганцами на кладбище ходил, подсматривал. Верно?
Я стал вспоминать, когда и где, под какую веселую бутылку болтанул обо всем этом, но вспомнить не мог. И лишь через минуту-другую до меня дошло, что если Чудо-юдо сумел выкопать в глубинах моего мозга какие-то обрывки воспоминаний давным-давно, триста лет назад, скопытившихся людей, то уж выцедить из нее воспоминания десятилетней давности ему все равно, что два пальца о…плевать.
— Ну, вроде верно, — нехотя ответил я.
— Так вот, сынок, это ты их тогда заложил. Правда, через меня.
— Как это?
— А так. Какие-то добрые друзья, может быть, тот самый «главный камуфляжник», о котором ты и по сей день забыть не можешь, имплантировали в твой мозг микросхему. По-видимому, точно такую же, как была у тех разноцветных девушек, которых твоя милая подружка соединила перстеньками. И эта схема может работать как приемник и передатчик, причем информацию, которую ты накапливаешь, она куда-то отправляет, а тебе, дорогой мой, передает команды. Ты их безукоризненно выполняешь. Вот это-то и есть та самая «руководящая и направляющая сила», которую ты со вчерашнего дня стал сокращенно именовать РНС. Я уже десять лет наблюдаю за твоим поведением.
По части заполаскивания мозгов Чудо-юдо был великим специалистом. Я вспомнил, как легко он убедил меня когда-то в том, что я, возможно, никакой границы не переходил, ни к каким бундесам или штатникам не попадал и на Хайди не был. Он отключил меня полностью от реальности и превратил в Мануэля, Мерседес и О'Брайена, заставил пережить кусочки из их жизни, да так, что я ощущал все как стопроцентную реальность.
— Слушай, — спросил я, — давай начистоту: ты «главный камуфляжник» или нет? Ты только мной управляешь или всем человечеством? И вообще, у тебя рогов нет, случайно? Или нимба какого-нибудь?
— Ох-ха-ха-ха! — заржал Чудо-юдо. — Ничего себе версия! Ох-ха-ха-ха!
— Ну уж смех-то у тебя точно дьявольский.
— Ну, сынуля, с тобой не соскучишься… И от скромности ты точно не умрешь. Выходит, если я, по твоему разумению, черт, то ты — чертов сын! А если Бог — то Божий… Блестяще! Отращивай бороду, волосы и готовься к распятию. Во искупление грехов человеческих.
— Пошутили, батя. Пора завязывать! — я говорил очень нервно и даже со злостью. — Насчет микросхемы я догадывался. У меня она на томограмме обнаружилась в тот день, когда «Волга» взлетела. Ее два додика из поликлиники за раковую опухоль приняли и меня к профессору хотели направить.
— Вероятно, к Елисееву… — ухмыльнулся Чудо-юдо. — Нейрохирург из института имени Бурденко. Представляю себе, что бы он там наделал с помощью лазера! Это же ужас… То же самое, что топором телевизор ремонтировать. А внешне при этом уровне разрешения она действительно немного похожа на раковую клетку… И сканируется так же. Запросто могли бы тебя, дурака, угробить. Безо всякой бомбы в багажнике.
— Значит, — хмыкнул я, — мне кто-то трепанацию сделал, пришил в мозг радиостанцию, а я и не заметил? И кто же?
— Насчет трепанации у тебя наивные представления. Ты, друг, языком трепанацию разводишь… Не думай, что тебе зубило к голове приставили и кувалдой черепушку открыли. Тебе ввели коллоидный раствор, несколько сотых миллилитра, через отверстие диаметром в несколько микрон, просверленное лазером с высокоточной фокусировкой. Этот коллоидный раствор, заполнив определенную группу клеток, отвердел до состояния полужидкого кристалла, причем в нем его кристаллическая решетка имеет заранее заданные свойства и работает как микросхема, подпитываясь от энергопотенциала клеток мозга. Не знаю, как это сумели сделать, но сделали. Может быть, этот профессор с острова Хайди, который изобрел «Зомби-7» и подверг такой же операции любовниц Лопеса по заданию Хорхе дель Браво, кому-то свою технологию сумел тайком переправить, или ее выкрали с помощью прорывных программ Джералда Купера-младшего. Но только эта технология никуда не пропала и действует. Вот, смотри.
Чудо-юдо жестом профессионального фокусника выдернул из какой-то папки два листа бумаги.
— Узнаешь?
— По-моему, это моя томограмма…
— Пять с плюсом. А это что?
— Второй экземпляр, да? — я догадался, что это не так, но не подал виду. Очень хотелось подыграть Чудо-юду.
— А вот фиг вы угадали, товарищ майор! — приблатненно покривлялся отец. — Это ваша новая подруга Кармела.
Я ждал чего-то такого, прикидывал, помнится, еще во время своего странного отделения от тела позапрошлой ночью, но то были прикидки, а то, что выложил на стол Чудо-юдо, было фактом. Но я-то грешил на папашу, подозревая в манипуляциях, а теперь выходит, что это не он… Или все-таки врет? Уж больно хорошо разобрался в том, как нам закачали растворы, превратили их в микросхемы на полужидких кристаллах…
— Между прочим, — заметил я упрямо, — ты еще не ответил на мой вопрос. Ты был «главным камуфляжником» или нет?
— Нет, — сердито ответил Чудо-юдо, и я ему почему-то поверил. — Но я очень дорого дал бы, чтобы узнать, кто он. Конечно, это может быть просто виртуальный образ, которого во плоти и во крови не существует. Тебя поместили внутрь компьютерной игры и познакомили с ожившей картинкой. Но даже если это так, кто-то за ним должен стоять. Ты утверждаешь, что видел его глаза?
— Да. Усталые такие… Но сейчас я уже помню их смутно.
— В принципе, этот эпизод можно найти, если как следует поискать у тебя в памяти, что, правда, ничего не решит и мало что даст. Наверно, можно построить модель, если вытащить из твоей памяти достаточно точное изображение, пусть даже с маской на лице, где видны только глаза. Потом попробовать поискать оригинал… Нет, это все напрасная трата времени. Если ты видел живого человека, то на нем мог быть, кроме маски, еще и пластический грим, вроде того, что тебе налеплял Соломонович, а если это был искусственный виртуальный образ, то там тебе могли хоть Клинтона показать, хоть Берию… И вообще, друг мой, нам сейчас гораздо важнее заняться перстеньками. В этих побрякушках кроется что-то очень интересное. И опасное.
— Ну, я-то об этом давно догадываюсь… — язвить в данном случае было безопасно, и Чудо-юдо только ухмыльнулся.
— Разумеется, ты ведь за ними еще в семнадцатом веке охотился. Но знаешь ли ты, сын мой, сколькими НЕВЕРОЯТНЫМИ свойствами обладают оные перстни? Самое первое. Берем перстень, кладем на белый лист бумаги, ставим настольную лампу справа… Ну, ты видишь что-нибудь необычное?
— Ну что? Блестит…
— Балбес ты, Димуля. «Блестит»! Да, он блестит. Но он ведь тени не отбрасывает…
Вот тебе и на! Слона-то я и не приметил… Действительно, как ни вертел вокруг перстенька лампу Чудо-юдо, тени на белом бумажном листе не появлялось. Раньше я знал из фильмов ужасов, что вроде бы вампиры не отбрасывают тени и в зеркале не отражаются. Но в натуре такое явление видел в первый раз.
— Странно, правда? — испытующе спросил отец. — С одной стороны, перстень блестит, то есть отражает свет, с другой — не отбрасывает тени, то есть обладает не существующей в природе идеальной прозрачностью. С точки зрения физики этого не может быть, потому что не может быть никогда. А оно есть… Еще одно свойство, которого не бывает. Я эти перстеньки попробовал просветить рентгеном. И… ничего не увидел. Их попросту нет! Ни на экране, ни на снимке. Хотя металлы, как известно, прекрасно отражают рентгеновские лучи, и доктора уже сто лет, как обнаруживают с помощью рентгена разные металлические предметы, которые гуманоиды типа Баринова Дмитрия и Кармелюк Татьяны влепляют своим собратьям по разуму из огнестрельного оружия. А это излучение намного более жесткое, чем свет, с совершенно иными характеристиками… Наконец, третье. Сколько, по-твоему, весит перстенек?
Я подкинул на ладони перстень с вдавленным плюсом.
— Граммов десять.
— Проверим? — Чудо-юдо вынул из стола рычажные весы, взятые, видимо, из фотолаборатории, где братец Мишенька изредка развлекался, печатая цветные снимки, отщелканные на разных гульбищах и оргиях.
Отец положил на одну чашку весов десятиграммовую гирьку, а на другую — перстень. Перстень был заметно больше гирьки по линейным размерам, но гирька его перетянула.
— Ну, тогда семь граммов, — поправился я. Отец взял пятиграммовую и двухграммовую гирьки. Чашка с гирьками осталась внизу.
— Пять? — это предложил сам Чудо-юдо, снимая пинцетом двухграммовую. — А может, вообще — ноль?
Когда он снял с весов и пятиграммовую гирьку, чашки выровнялись.
— Может, одна чашка тяжелее другой? — предположил я, хотя догадывался, что это не так. Отец, ни слова не говоря, уравновесил десятиграммовую гирьку двумя пятиграммовыми. Из этого следовало, что перстень НЕ ИМЕЛ МАССЫ.
— Значит, он ничего не весит? — спросил я. — Ты все это открыл?
— Нет, не я, — Чудо-юдо постучал пальцем по коричневой тетради. — Это было известно минимум полвека назад.
— И кому же, интересно знать?
— Как ни странно, человеку, с которым ты уже однажды имел дело. Точнее, ты имел дело с его останками. Если признать, что ты действительно побывал на Малых Антильских островах, а не увидел во сне представление на эту тему… Помнишь Алоиза Эрлиха?
Подземная база — объект Х-45, — нашпигованная оружием и взрывчаткой, сохранившая в своем чреве даже раскуроченную союзными бомбами подлодку «U-315», помнилась мне очень отчетливо. Правда, крепче всего вспомнилась прогулка по минам, но и пещеру с сокровищами пирата Эванса я в памяти не стер, особенно тот момент, когда захлопнулась стальная дверь, и я уже думал, что мне придется разделить судьбу гауптштурмфюрера СС Алоиза Эрлиха. Да, я ведь ему в какой-то степени жизнью обязан. Семь лет он с упорством рубил себе дорогу через гранитную скалу обыкновенной киркой. И если бы не те 28 или 30 метров, которые он продолбил, но так и не смог выйти на волю, я бы не сумел выбраться из пещеры до прихода молодцов Хорсфилда, а может, и застрелился бы сдуру…
— Помню, конечно, — ответил я на вопрос Чудо-юда. — Он завещал все сокровища Эванса первому, кто доберется до его пещеры.
— Очень хорошо, что ты помнишь… — отец пробарабанил пальцами по тетрадке в коричневом переплете. — Так вот, эта тетрадка принадлежала ему. К сожалению, старшина Бахмаченко, должно быть, имел дефицит в курительной и туалетной бумаге, а потому немало листов повыдирал, и только чудом осталось несколько обрывков текста. Вот по ним я вчера вечером и прошелся…
— Это что, дневник? — спросил я.
— Нет, это рабочие записи. Они датированы 1944 годом, когда Эрлих работал в лаборатории V-5 на подземном заводе «Зигфрид». Это там, где ты когда-то служил в армии. Что делали на самом заводе, по этим отрывкам неясно, но зато четко говорится, что V-5 никак не была связана с его основной деятельностью. Тетрадь имеет пометку «совершенно секретно» и в лучшие времена была прошита, опечатана, имела пронумерованный листаж. Где ее нашел Бахмаченко и почему не передал «органам», как вывез из Германии при демобилизации — неизвестно. У него теперь не спросишь. А вот то, что Алоиз Эрлих в свое время открыл несколько невероятных свойств у перстней и доложил о них высшему руководству
— тут прослеживается четко. И то, что его включили в состав комиссии бригаденфюрера Хорста Бернгарда, занимавшейся инвентаризацией ценностей, найденных на объекте Х-45, — прямое тому следствие.
— Ты перевел эти отрывки? А то я немецкого почти не знаю…
— На, прочти. Я их распечатал.
Чудо-юдо подал мне несколько листов, отпечатанных на принтере. Я углубился в чтение. Первый отрывок был малопонятен и показался неинтересным. В нем было всего несколько строчек:
«NaOH — прекратить. Уже ясно, что не взаимодействует.
HCl — тоже.
Попробовать электролиз в среде NaCl при токе от 1 до 10 ампер и напряжении от 1 до 10 вольт».
Во втором отрывке слов было побольше, но понять его было еще сложнее:
«На 3.VIII.1944. Доложить Винклеру о саботаже Майделя. Краткое содержание рапорта: руководство „Зигфрида“ вмешивается в работу лаборатории V-5, постоянно загружает лаборантов посторонними анализами. Ссылки на загруженность собственной аналитической — отвести. Еще раз — об инструкции 14204/75. Подчеркнуть, что AGF задерживает отпуск реактивов необоснованно.
На 4.VIII.1944.(+))+((-))-( — одназначно не An, Это не вещество. Доложить фон А.?
На 5.VIII.1944. Все возможные физические характеристики отсутствуют. Доложить? OF?
На 6.VIII.1944. Полный тупик. Продвижение исключено. OF? OF? KL? Доложить или ждать результата опыта 27?
На 7.VIII. 1944. Доклад приложить к рапорту. Тезисно:
1) (+))+((-))-(описать все 27 опытов.
2) Резюме: нет массы, нет взаимодействия с химическими веществами, нет электропроводности, нет оптических свойств.
3) Общий вывод: (+) etc. — не материальны. Они являются устойчивой иллюзией, имеющей свойство воздействовать на все органы чувств. Бред. OF обеспечен, а может быть, и KL.
Схожу с ума?»
Третий отрывок как бы продолжал второй, но двумя неделями позже последней даты:
«На 21.VIII. 1944. Рапорт ушел выше. Винклер приказал выполнять текущие анализы для „Зигфрида“.
На 22.VIII.1944. Проверить и
.
Проверил! Записать срочно: KG ј567789 и KG ј567790. Откуда взялся электростатический заряд?
На 23.VIII.1944. Серия экспериментов на KG. Замерить V, если удастся.
Это не заряд. Это неизвестно что.
На 24.VIII 1944. Выход энергии растет из ничего?
На 25.VIII. 1944. Проверить цепь из трех элементов.
Вариант 1. 1 — (+), 2 — )+( и (-), 3 — )-( Вариант 2. 1 — (+), 2 — )+( и)-(, 3 — (-) Вариант 3. 1 — )+(, 2 — (+) и)-(, 3 — (-) Вариант 4. 1— )+(, 2 — (+) и (-), 3 — )-( Результаты.
Вариант 1…»
— Дальше листок оборван, — пояснил отец. — Но, по-моему, все и так ясно. Эрлих составлял ту самую «особую цепь», которую затем собирала твоя подруга Элизабет Стил, она же Киска.
— Да, — заметил я, — но Киска исчезла вместе с «Боингом», а Эрлих-то уцелел. Еще и золото успел посчитать на Сан-Фернандо, и застрелился аж только в пятьдесят втором году…
— Это верно, — кивнул головой Чудо-юдо, — но не забывай, что у тех самых девочек, которых Киска соединила в цепь, были микросхемы в мозгах. Ты помнишь ту информацию, которая пришла тебе от Брауна?
— Помню.
— Я-то ее записал подробно… — похвалился отец. — Так вот, если ты помнишь, Браун по ходу своих розысков обращался к Милтону Роджерсу из НАСА, который продемонстрировал ему математическую модель того, что произошло с «Боингом». При этом Роджерс, отступив в сторону от существующих в науке представлений о пространстве и времени, допустил, что имеется некая среда, способная передавать духовную силу материи и вызывать ее трансформации…
— Что-то вроде элементарных частиц разума… Припоминаю.
— А теперь еще разок погляди на ту запись, которая осталась от Эрлиха: «(+) ect. — не материальны». Он определил у перстеньков отсутствие целого ряда физических свойств. Здесь в записях не упомянуто, что он наверняка должен был определить и еще одно свойство: отсутствие у перстней постоянных линейных размеров. Вот смотри: карандаш, он в два раза тоньше моего мизинца. Надеваю на него перстень… Тютелька в тютельку! Надеваю на мизинец — то же самое. На средний палец — опять тот же эффект. Но это еще не все. Смотри!
Тут я действительно выпучил глаза. Отец сложил все пять пальцев в щепоть и без особого усилия продел через перстень всю кисть руки. Тут уж не заметить того, что его размер изменился, было невозможно. Теперь это был браслет! Казалось, что снять его с руки будет невозможно, но Чудо-юдо легко сдернул браслет одним движением. Но на столе оказался уже не браслет, а привычный перстень тех же размеров, что и раньше.
— А теперь попробуй ты то же самое сделать! — ухмыльнулся Чудо-юдо.
Я попробовал, но ничего не получилось. Не то что все пять, а даже два пальца одновременно не входили в кольцо. Это ведь была не резина, а металл…
— Не лезет? — посочувствовал отец, сохраняя на лице ухмылку. — Странно! Ведь ты уже видел нечто похожее.
— Когда это?
— Всего несколько дней назад, когда у тебя разархивировали память капитана О'Брайена. Помнишь, как О'Брайен пытался протиснуться в пещеру, где обитал индеец-отшельник?
— Да, чуть-чуть…
— Чуть-чуть не считается. О'Брайен поначалу не верил в то, что сможет пройти туда, ибо щель в скале была тесна, как он заметил, «даже для беременной кошки». Но на его руке был перстень, и отшельник убедил О'Брайена, что если тот поверит, то сумеет пройти. И О'Брайен прошел. А значило это только одно: перстень воспринимает волю мозга и через некую среду воздействует на пространство. То есть мы сейчас экспериментально доказали верность той теории, что изложил Брауну погибший в автокатастрофе Милтон Роджерс.
— А ты, стало быть, собрав всю волю в кулак и поверив в силу перстня, смог продеть его через руку?
— Выходит, так.
— Давай, я еще попробую. Проявлю свою волю…
— Не выйдет, — убежденно заявил Чудо-юдо. — У тебя нет своей воли.
— То есть? — удивился я. — Вообще?
— Да, вообще. И ты должен это знать. Ты — дистанционно-управляемый человек.
— Серьезно?
— Совершенно серьезно.
— Я сейчас с тобой говорю, что-то про себя думаю… И все это — не сам? Под чью-то диктовку?
— Не под диктовку, а под контролем. Твоя воля контролируется. Когда ты дрался с Толяном и его друзьями в электричке, РНС даже управляла твоими ударами. И если она тебя вывела на Кармелу, значит, ей это было нужно. Но если она не позволила тебе надеть перстень как браслет, значит, ей это не угодно.
— Слушай, РНС, миленькая, — дурашливо взмолился я, — честное пионерское, всю жизнь тебя слушать буду, только позволь надеть перстень, как браслет! Один разочек!
Чудо-юдо только хохотнул, по своему обыкновению, раскатисто. А я все-таки сунул пальцы в кольцо. Конечно, ни шиша не вышло.
— Молиться ей нельзя, — заметил отец, — это не Господь Бог. Но в то, что она есть, придется поверить.
— Ну, хорошо, — сказал я, — мне-то давно известно, что она есть. А вот к тебе-то она какое-нибудь отношение имеет или нет?
— Напрямую — нет. У меня нет этого полужидкого кристалла в мозгах. Она не может мной управлять. Но она ведет со мной опосредованный диалог. Через тебя.
— И через Кармелу?
Чудо-юдо насупился и, помрачнев, сказал:
— К сожалению, нет. Девочка каким-то образом вышла из-под ее контроля. Она не должна была убить Адлерберга, а убила. Она объявила, что не хочет убивать, а перестреляла двадцать человек.
— Слушай, а тебе что, все это РНС докладывает? Что она должна, а что не должна? Я ведь этого не знаю, между прочим…
— А ты не волнуйся. Поменьше знаешь — подольше проживешь. Не забивай себе голову, все равно лишнего твоя память не примет. Будешь путаться, сбиваться, но так ничего и не запомнишь. Я знаю, что РНС очень хочет найти эти минусовые перстеньки и окажет тебе всемерное содействие. Значит, искать их будешь ты. А я буду разбираться в мозгах у твоей скрипачки. Там, я чувствую, масса интересного.
— Ладно. Допустим. А затем ты Кармеле допрос учинил? — поинтересовался я.
— Ты вон как лихо у меня негритенка из 1654 года воскресил, Мерседес эту самую, О'Брайена… А ее пытаешь, как Мюллер Штирлица, по старинке…
— Ой, какие мы любопытные! — наморщил нос Чудо-юдо. — У тебя не спросил, как мне работать. Значит, так надо. Еще есть вопросы?
— Никак нет, гражданин начальник!
— И слава Богу, все равно бы не ответил. Могу дать тебе добрый и бесплатный совет, с чего начать поиски выпуклого минуса. Девушка Марьяша, с которой ты нерегулярно, но имеешь интимные отношения, носит фамилию Саркисян. Правда, она родом из Сумгаита, но родственники в Армении у нее наверняка есть.
— Вот у тебя, батя, по-моему, склероз начинается. Сержант, который увез перстень в Спитак, был не Саркисян, а Аветисян Айрапет Саркисович. И Саркисянов, и Аветисянов не одна тысяча.
— Но ты все равно сходи. Может, пригодится.
— Это тебе РНС подсказала? — спросил я. Чудо-юдо молча указал на потолок своим толстенным указательным пальцем.
— Откровение свыше. Видение было! — объявил он и заржал так, что люстра на потолке закачалась.
ЕСТЬ ТАКОЙ ДЕДУШКА
После обеда мне пришлось седлать Лосенка и ехать на квартиру Соломоновича, чтобы приобрести внешность гражданина, соответствующую той, что красовалась на фото в паспорте Николая Короткова.
Оттуда я выбрался часа через три и, смешавшись с толпой народа, который, должно быть, уже заканчивал трудовой день, поехал на свою милую жилплощадь.
Еще поднимаясь на площадку, я услышал гомон. Сначала мне казалось, что говорят на площадке, но позже я усек, что шум немножко приглушен дверью с номером 39. Проходя мимо дверей сороковой квартиры, я вспомнил, что там жила Кармела. Там ее вполне могли дожидаться, если, конечно, Чудо-юдо не принял каких-либо предупредительных мер. Я не очень опасался тех, на кого она отказалась работать, потому что единственный из них, кто меня успел увидеть, так и не успел об этом рассказать, но все-таки какую-то нервозность я ощущал. Да и в родную квартиру, откуда доносился многоголосый шум, я звонил с некоторыми сомнениями в душе, хотя и догадывался: это не налет и не обыск, а просто к Марьяше заехали родственники. Тем не менее, я дал, как обычно, три звонка. Длинный-короткий-длинный.
— Хозяин пришел! — эту фразу Марьяша специально сказала по-русски, чтобы я понял, что она жива и милицию вызывать не надо.
Шум, как по команде, стих, дверь открылась, и на меня пахнуло ароматами чеснока, перца, кинзы и еще каких-то специй, а из-за спины нарядной Марьяши выглянули двое не очень высоких, но габаритных мужчин, которые с утра, может быть, и брились, но к вечеру уже сильно обросли. Смотрели они на меня примерно так, как Камо-Тер-Петросян на империалистическую буржуазию.
— Здравствуйте! — сказал я таким тоном, чтобы у граждан не было сомнений в моем пролетарском империализме.
— Это Николай Иванович, — представила меня Марьяша с очень уважительной официальностью, чтобы граждане со взглядом Камо ничего не подумали. — Это я у него квартиру снимаю.
— Здравствуйте, — дружно сказали земляки Тер-Петросяна и расступились.
— Это мои братья, — пояснила Марьяша. — Гагик и Самвелчик, очень хорошие ребята. Троюродные мои братья…
Я в этом сомнений не выказывал, тем более что до большому счету мне было плевать, кем они Марьяше доводятся.
Кроме Гагика и Самвелчика, за столом оказались дядя Степан, дядя Морис, тетя Каринэ, двоюродный брат тети Акоп, его жена Антуанетта, их сын Хорен, их дочь Гаянэ и еще человек пять, которых я забыл. Меня, конечно, пригласили тоже, ибо выяснилось, что отмечался Марьяшин день рождения. Отмечали его (я знал, что это тридцатипятилетие, но скромно помалкивал), как выяснилось по ходу дела, уже не первый день, и эта смена родственников была уже не то третьей, не то пятой.
Пропустив две-три рюмки коньяку, натурально «Араратского», как выразился дядя Морис, «из довоенных запасов», я вполне освоился за этим, по нынешним временам, иностранным столом. Тем более что граждане независимой Армении по-русски говорили не хуже меня и лишь изредка вставляли пару-другую фраз на родном языке. Как я понял, все они делились примерно на три группы. Одни, как и Марьяша, бежали из Азербайджана — дядя Степан и тетя Каринэ, например. Другие, как двоюродный брат тети Каринэ Акоп и его семейство, приехали после землетрясения. Сначала они жили в каком-то санатории, а потом им родственники помогли купить в Москве квартиру. Наконец, Гагик и Самвелчик приехали потому, что не очень хотели воевать в Карабахе, а дядя Ашот (который в данный момент находился в Париже и прислал Мариам поздравление по телефаксу) устроил их в свою фирму.
Я пробовал все, что мне предлагали, старался поменьше ввязываться в политические беседы, потому что давным-давно не слышал, как дела в Карабахе, то есть в Арцахе, и кто там кого опять обстрелял, зарезал или подпалил. Мне было как-то своих приключений в Подмосковье достаточно. О них я, конечно, рассказывать не собирался. Отвечая на вопросы о том, где я работаю и что делаю, мне пришлось вдохновенно врать, что работы почти нет, зарплату третий месяц не платят, что оборонку развалили, но вот подвернулась командировочка в другую фирму, там заплатили и т.д. и т.п. В общем, все по стандарту и ничего конкретного. Гагик и Самвелчик посмотрели на меня с нескрываемым превосходством, но тихо промолчали, потому что дядя Степан, будучи старшим за столом и послушав мои речи, обрадовался возможности выступить с критикой демократов. Он разнес в пух и прах Горбачева, Ельцина, а заодно и Тер-Петросяна (который не Камо), обругал Алиева с Шеварднадзе, поднял тост за упокой души Леонида Ильича и запел песню: «Артиллеристы, Сталин дал приказ…» Дядя Морис осторожно заметил, что Хрущев тоже был неплохой человек, Степан с ним не согласился, и деды взялись спорить минут на двадцать. Чем закончился спор, я так и не уловил, но зато по ходу спора, когда в него вмешался двоюродный брат тети Каринэ Акоп, узнал, что его фамилия Аветисян. Акопу было на вид около сорока, отчества я его так и не услышал, но по идее он мог иметь какое-то отношение к Айрапету Саркисовичу.
Оттуда я выбрался часа через три и, смешавшись с толпой народа, который, должно быть, уже заканчивал трудовой день, поехал на свою милую жилплощадь.
Еще поднимаясь на площадку, я услышал гомон. Сначала мне казалось, что говорят на площадке, но позже я усек, что шум немножко приглушен дверью с номером 39. Проходя мимо дверей сороковой квартиры, я вспомнил, что там жила Кармела. Там ее вполне могли дожидаться, если, конечно, Чудо-юдо не принял каких-либо предупредительных мер. Я не очень опасался тех, на кого она отказалась работать, потому что единственный из них, кто меня успел увидеть, так и не успел об этом рассказать, но все-таки какую-то нервозность я ощущал. Да и в родную квартиру, откуда доносился многоголосый шум, я звонил с некоторыми сомнениями в душе, хотя и догадывался: это не налет и не обыск, а просто к Марьяше заехали родственники. Тем не менее, я дал, как обычно, три звонка. Длинный-короткий-длинный.
— Хозяин пришел! — эту фразу Марьяша специально сказала по-русски, чтобы я понял, что она жива и милицию вызывать не надо.
Шум, как по команде, стих, дверь открылась, и на меня пахнуло ароматами чеснока, перца, кинзы и еще каких-то специй, а из-за спины нарядной Марьяши выглянули двое не очень высоких, но габаритных мужчин, которые с утра, может быть, и брились, но к вечеру уже сильно обросли. Смотрели они на меня примерно так, как Камо-Тер-Петросян на империалистическую буржуазию.
— Здравствуйте! — сказал я таким тоном, чтобы у граждан не было сомнений в моем пролетарском империализме.
— Это Николай Иванович, — представила меня Марьяша с очень уважительной официальностью, чтобы граждане со взглядом Камо ничего не подумали. — Это я у него квартиру снимаю.
— Здравствуйте, — дружно сказали земляки Тер-Петросяна и расступились.
— Это мои братья, — пояснила Марьяша. — Гагик и Самвелчик, очень хорошие ребята. Троюродные мои братья…
Я в этом сомнений не выказывал, тем более что до большому счету мне было плевать, кем они Марьяше доводятся.
Кроме Гагика и Самвелчика, за столом оказались дядя Степан, дядя Морис, тетя Каринэ, двоюродный брат тети Акоп, его жена Антуанетта, их сын Хорен, их дочь Гаянэ и еще человек пять, которых я забыл. Меня, конечно, пригласили тоже, ибо выяснилось, что отмечался Марьяшин день рождения. Отмечали его (я знал, что это тридцатипятилетие, но скромно помалкивал), как выяснилось по ходу дела, уже не первый день, и эта смена родственников была уже не то третьей, не то пятой.
Пропустив две-три рюмки коньяку, натурально «Араратского», как выразился дядя Морис, «из довоенных запасов», я вполне освоился за этим, по нынешним временам, иностранным столом. Тем более что граждане независимой Армении по-русски говорили не хуже меня и лишь изредка вставляли пару-другую фраз на родном языке. Как я понял, все они делились примерно на три группы. Одни, как и Марьяша, бежали из Азербайджана — дядя Степан и тетя Каринэ, например. Другие, как двоюродный брат тети Каринэ Акоп и его семейство, приехали после землетрясения. Сначала они жили в каком-то санатории, а потом им родственники помогли купить в Москве квартиру. Наконец, Гагик и Самвелчик приехали потому, что не очень хотели воевать в Карабахе, а дядя Ашот (который в данный момент находился в Париже и прислал Мариам поздравление по телефаксу) устроил их в свою фирму.
Я пробовал все, что мне предлагали, старался поменьше ввязываться в политические беседы, потому что давным-давно не слышал, как дела в Карабахе, то есть в Арцахе, и кто там кого опять обстрелял, зарезал или подпалил. Мне было как-то своих приключений в Подмосковье достаточно. О них я, конечно, рассказывать не собирался. Отвечая на вопросы о том, где я работаю и что делаю, мне пришлось вдохновенно врать, что работы почти нет, зарплату третий месяц не платят, что оборонку развалили, но вот подвернулась командировочка в другую фирму, там заплатили и т.д. и т.п. В общем, все по стандарту и ничего конкретного. Гагик и Самвелчик посмотрели на меня с нескрываемым превосходством, но тихо промолчали, потому что дядя Степан, будучи старшим за столом и послушав мои речи, обрадовался возможности выступить с критикой демократов. Он разнес в пух и прах Горбачева, Ельцина, а заодно и Тер-Петросяна (который не Камо), обругал Алиева с Шеварднадзе, поднял тост за упокой души Леонида Ильича и запел песню: «Артиллеристы, Сталин дал приказ…» Дядя Морис осторожно заметил, что Хрущев тоже был неплохой человек, Степан с ним не согласился, и деды взялись спорить минут на двадцать. Чем закончился спор, я так и не уловил, но зато по ходу спора, когда в него вмешался двоюродный брат тети Каринэ Акоп, узнал, что его фамилия Аветисян. Акопу было на вид около сорока, отчества я его так и не услышал, но по идее он мог иметь какое-то отношение к Айрапету Саркисовичу.