Страница:
Все шесть комнат были похожи одна на другую, как близнецы. Монотонно серые стены и потолок, серый линолеум на полу, заложенные кирпичом оконные проемы с вцементированными кондиционерами. Ни лучика дневного света сюда не поступало, лампы под потолком не горели. Впрочем, сетовать на темноту и невозможность работать было некому: ни в одном помещении из шести не оказалось не только людей, но и мебели. - У меня такое впечатление, сеньор Морено, что эти помещения давненько пустуют. - Я мазнул пальцем по полу. - Тут налетело порядочно пыли... Может быть, начальник вашей канцелярии перевел ее отсюда в другое место? - Ума не приложу... - пробормотал дон Фелипе. - В компетенцию начальника канцелярии президента не входит изменение дислокации служб. Кроме меня, никто не мог поменять размещение отдела. - Но вы прекрасно понимаете, что здесь, в комнатах, никого нет минимум неделю. Во всяком случае, пыль, которая покрывает весь пол и подоконники, - это не известковая крошка, которая могла бы осыпаться при обстреле. Это нормальная, "мирная" пыль, которая копилась тут несколько дней, в то время как никакой мебели тут уже не было. - Ну, я ему задам! - с неожиданной яростью вдруг вскричал дон Фелипе. - Я отдам его под суд! - Кому? - спросил я. Морено не успел ответить, потому что в этот момент топот многочисленных ног донесся откуда-то из-за стальной двери в конце коридора. - Быстро! В комнаты! - успел скомандовать я Гребешку и Лузе, а сам довольно невежливым тычком впихнул президента Хайди в одну из боковых дверей. - Это же "тигры", - пробормотал Морено недоуменно, - нам ничего не грозит. Просто они услышали взрывы и побежали в это крыло здания... - Не уверен... - прошептал я. Что-то неясное подсказывало мне, что речь идет не о "тиграх". Примерно через двадцать секунд я в этом убедился. Стальная дверь распахнулась от мощного толчка ноги, обутой в тяжелый ботинок, а затем гулко хлопнул подствольник. Граната пролетела сквозь коридор, грохнула у двери, которую мы перед тем взорвали. Рикошеты замяукали по стенам, вышибая и кроша штукатурку. После этого затарахтел "AR-185", поливая коридор для страховки. Едва я услышал эту волынку, как тут же подумал о старых и добрых друзьях - "джикеях". Впрочем, такая же техника была и у "тигров", так что делать выводы было еще рано. - Прекратите стрелять! - заорал Морено. - Я - президент Республики Хайди Фелипе Морено! Приказываю прекратить огонь! Черта с два! Очередища патронов на пятнадцать чесанула еще раз, должно быть, с расчетом загнать всех возможных оппонентов в комнаты и дать возможность своему товарищу или товарищам проскочить в коридор. Бу-бух! Кто-то бросил гранату, по-видимому, в ближнюю к двери комнату по нашей стороне коридора. Топ-топ-топ! Кто-то прыткий сразу же за взрывом гранаты влетел в эту комнату. Судя по тому, что стрелять там он не стал, Луза и Гребешок спрятались где-то в другом месте. "Джикеи", по своему здравому обычаю, даже обнаружив где-либо заведомый труп, непременно впорют ему еще пару очередей для верности. Потом вновь замолотил "AR-185", и мне стало ясно, что сейчас пойдет очередная перебежка по коридору, которая может завершиться броском гранаты в нашу комнату, или, что тоже нездорово, в ту, где засели Гребешок и Луза. Бац! Граната из моего подствольника отчетливо шмякнула во что-то мягкое. Я пулял наудачу и такого не заказывал, но дикий визг козла, подвернувшегося под гранату, меня сильно порадовал. А еще через секунду - грох! Мерзковатые шлепки о стены и пол рваных ошметков от человеческого тела, вперемежку с трескучими ударами осколков, откалывающих куски штукатурки, слышались еще несколько секунд после взрыва. Должно быть, какие-то клочья от клиента даже падали с потолка. В ответ гранату катнули по полу с таким расчетом, чтоб она грохнула напротив той двери, за которой прятались мы с Морено. Должно быть, мужик был завсегдатаем кегельбана - ловко получилось! Правда, я все-таки успел отпихнуть неуклюжего президента в угол и сам сумел удачно прижаться к стене. Бубух! Дверь, издырявленная и исчирканная осколками, рухнула на пол. Один шальной тюкнул в лампу, которая, как уже замечалось, все равно не горела, и стекляшки, зазвенев, посыпались на пол. Темень была по-прежнему густой, вроде бы ничего не занялось. Тра-та-та! Багровые вспышки замерцали в коридоре. Долбили из той комнаты, куда "джикеи" заскочили в самом начале перестрелки, - несмотря на то, что еще ни одного неприятеля не увидел, я уже был абсолютно уверен в том, что имею дело с ними. На сей раз в ответ застучал "Калашников" - Гребешок или Луза поливали, как мне показалось, из той двери, что прямо напротив нашей. А по ним длинными затараторил шнековый пистолет-пулемет CALICO. В проем, лишившийся створок, было заметно, как многочисленные пули решетят дверь комнаты и откалывают от нее щепки. Я маленько побеспокоился - могли и попасть, если братья-северяне не отскочили вовремя. Но беспокоиться надо было за себя, потому что, пока трассеры мотались туда-обратно по диагонали через коридор, какой-то хмырь решил проскочить в пустую комнату, которая находилась рядом с комнатой, откуда палили Гребешок и Луза. И перескочил бы точно, если б не поскользнулся на кровище и ошметках от того, которого разорвало гранатой. Мужик потерял равновесие и с большим шумом грохнулся спиной об пол. Я трыкнул из "М-16А2" скорее инстинктивно, чем осознанно, и ввинтил "джикею" пару 5,56 - твоим добром тебе и челом! Куда точно, не разглядел, но то, что он дернулся и аж подскочил, было несомненно. Потом ему еще влепили Луза с Гребешком, и этот мужик нас больше не смущал. В темноте я выдернул из патронташа очередную подствольную гранату. Хорошо, что еще со времен Ричарда Брауна наловчился заряжать "М-203" в темноте, все-таки успел опередить тех, кто решил пальнуть от двери. Грохоту вышло существенно больше - эта была фугасная. Самого сильно тряхнуло, но под прямой удар взрывной волны, слава Аллаху, не попал. Только обдуло с краешку. Зато стало светлее - стальную дверь сорвало с петель и положило горизонтально. Тут же затарахтели в два смычка Гребешок и Луза, обрабатывая дверь комнаты, где заседал обладатель CALICO. В конечном итоге кто-то взвыл: "Oh, fucken bitch!" - и завалился на пол. После этого стало тихо. Конечно, если можно считать тишиной стоны и англо-американские матюги раненого "джикея", да рокот танковых моторов и отдельные автоматные очереди, доносившиеся откуда-то из-за пределов дворца. Может быть, даже не со двора, а с окрестных улиц Сан-Исидро. Потом до моих ушей долетело хоть и приглушенное, но вполне знакомое и привычное: - Мамба, Мамба, Питон вызывает Мамбу... - Я был готов прослезиться от этого "джикейского" постоянства. Мамба не отвечала. Тем не менее, высовываться и бродить в полный рост было стремненько. Стоило где-то, в недальнем далеке от поваленной стальной двери, оказаться какому-нибудь гаденышу из выводка Мамбы, и он мог завалить меня с простотой необыкновенной. А там, впереди, была довольно большая полутемная площадка, за которой начинался широкий коридор с картинами, банкетками, стульями, хоть и освещенный закатным солнцем, но не настолько, чтоб на сто процентов просматриваться. За любой банкеткой или статуей мог оказаться какой-нибудь недобитый или вовсе целехонький гражданин, который мог нас славно помесить из чего-то стреляющего. Правда, куда больше я побаивался, так сказать, "ближних своих", то есть тех, которых мы вроде бы уложили в коридоре 9-го отдела. Поэтому я некоторое время приглядывался к поведению тел, лежавших на полу. Посветил фонариком, отставив его подальше от себя, чтобы в том случае, если пальнут, при самом худшем исходе пострадала только рука. Тела, в общем и целом, вели себя нормально, не дрыгались. Один, которого гранатой разорвало на четыре больших куска и несколько десятков мелких, вообще был паинькой. Тот, который поскользнулся на крови и был расстрелян сразу из трех стволов, тоже сомнений не вызывал. У него на лобешнике было минимум две дырки от 5,56 или 5,45. У двери смятыми мешками лежали еще двое - тех размазало фугасной гранатой. Именно там, однако, и пищала рация, крепкая оказалась. Живой, хотя и, несомненно, раненый, оставался в комнате. Конечно, можно было кинуть ему туда гранату, но был соблазн взять живьем и покалякать немного. Раненый вообще-то благодарный объект для допроса, если ему по-настоящему больно. Это я давно знал, задолго до того, как беседовал на Кириной даче с раненым Богданом. Но вылезать одному не хотелось, надо было подстраховаться. И я позвал вполголоса: - Гребешок! - Живой, командир? - отозвался "куропаточник". - Пока - да. Луза в порядке? - Тута, - пробасил детинушка. - Все цело. А президент-то как? Слона-то я и не приметил. Сеньор Морено лежал в углу намного тише, чем все остальные покойники. Хорошо еще, что я вспомнил, как он выпал в осадок во время моей перестрелки с "койотами" в офисе дендрологов "Каса бланки де Лос-Панчос". Легонько пнув дона Фелипе носком ботинка, я убедился, что его превосходительство всего лишь сомлели. - Я контужен... - простонал толстяк. - Этот ужасный взрыв, у меня круги идут перед глазами... Дитя явно просилось на ручки, но мне это показалось нерентабельным. - В порядке президент, - успокоил я сердобольного Лузу, - опять шлангует. - Будем выходить? - спросил Гребешок. - Пока буду я. Приглядывайте за коридором и дверью, за которой мужик воет. А когда я доскочу до проема, где железная дверь висела, выходите по одному - и туда, где раненый. Лучше живым, ясно? - Нет проблем. - Я пошел! - Для начала бочком, притираясь к стене, вылез из комнаты, оставив за спиной охающего Морено, затем подобрался к двери, за которой выл раненый "джикей", одним прыжком перескочил ее и, пробежав еще пару шагов, упал рядом с трупом, на котором по-прежнему попискивала рация, безутешный Питон страдал по своей гребаной Мамбе. Перебежка удалась, проскочил быстро, и никто по мне не стрелял. Я взял под контроль площадку и продолжение коридора, дав себе честное пионерское, что буду мочить всех, кто появится, - для страховки. За моей спиной тяжело протопали сперва Гребешок, потом Луза, дернули дверь, вломились в комнату. "Джикей" завизжал, должно быть, надеясь, что его прирежут, но Гребешок все-таки был когда-то ментом, да и в разведбате, говорят, служил - понимал, что это сейчас необязательно. Чуть-чуть повозились - и пленник скромно засопел. Луза высунулся из комнаты и сказал: - Ништяк, командир. Упаковали, жить будет. - Иди сюда, - велел я, сдергивая с трупа все еще долдонящую рацию, укладывайся тут, смотри за коридором. Долби всех подряд. Наши тут вряд ли появятся, а "тигры" или "джикеи" - однохренственно. - А Ванька с Валетом? - спросил Луза, опасливо глянув в сумеречную перспективу коридора. - Если успеешь - зови меня. Но мне, кажется, что они уже погибли или ушли из дворца. Иначе тут бы еще вовсю поливали. А стреляют где-то далеко отсюда, и танки тоже не под самыми окнами ворочаются. Я оставил Лузу на стреме, а сам перебрался в комнату, где Гребешок покуривал, освещая огоньком сигареты искаженную болью морду "джикея". - Хай, Джек! - сказал я ему по-приятельски. - Зачем вы лазаете по чужим президентским дворцам, а? Своего, что ли, Белого дома не хватает?! Ну-ка, быстро: кому и что тут было нужно? Иначе будет больно - и никаких Женевских конвенций! - Сдохну, а не скажу, ублюдок! - ответил условный "Джек". - Ты работаешь на "G & К", - сказал я, выдернув из ножен штурмовой кинжал с пилой. По-моему, "Джеку" это жутко не понравилось. Он начал орать нечто непотребное, а я в это время спокойно рассматривал при свете фонарика, куда его долбануло. Оказалось, что ему, в общем и целом, не так уж сильно и досталось. Обе руки пробило выше локтей, да еще одна пулька, видимо, отрикошетив от стены, вонзилась под коленную чашечку. Да, это больно, но от таких ран умирают только при отсутствии нормальной первой помощи. А на поясе черного джикейского комбеза висела целехонькая аптечка. - Понимаешь, Джек, - по-доброму заметил я. - Если ты думаешь, будто я такой неуравновешенный, что с самого начала начну отпиливать тебе руки, ноги и другие выдающиеся места, то сильно ошибаешься. Но если ты думаешь, будто я неврастеник и сразу тебя зарежу, то ошибаешься тоже. Он, по-моему, даже опупел от таких рассуждений и пробормотал: - Где-то я слышал твой голос... - Может быть, - ответил я, - с вашей конторой я имею дела достаточно регулярно. Если в прошлом году ты побывал на "Торро д'Антильяс", то могли встречаться. А в 1994-м могли видеться здесь, на Хайди, в подземных лабиринтах. - Я выводил тебя из воздушного мешка, с затопленной "Маркизы", - вспомнил мужик. - Тебя, одного местного и двух баб. Знал бы - оставил бы там. У-у, с-сучий сын! Son of bitch! - За это, - сказал я с удовольствием, - ныне покойный мистер Дэрк, который, увы, так и не стал сенатором, приказал бы вывернуть из тебя кишки и вывезти на Акулью отмель. Так что не мели языком. Времени мало. Если ты быстро говоришь, что вы тут искали, то я даю тебе обезболивающее, останавливаю кровь, делаю перевязку - и оставляю тут с оружием и рацией, хотя и без патронов. От таких ран, если тебя найдут через двадцать минут, ты не умрешь. Ни одна душа не узнает, что ты мне все рассказал. Если нет, то я буду проводить на тебе все садистские эксперименты, которые мне подскажет больная фантазия. Но до смерти не убью. Ты останешься умирать без пальцев на руках и на ногах, с отрезанными ушами и гениталиями, а также с выжженными сигаретой глазами. Через пять секунд я приступаю... Вообще-то я не был уверен, что смогу выполнить всю эту программу не блеванув, да и не собирался идти дальше, чем прижигание клиента сигаретами. Жуткая речуга, от которой, если б я перевел ее на русский, даже Гребешка бы в дрожь бросило, была прежде всего рассчитана на психологическое воздействие. Подействовало! Когда я посветил "джикею" в глаза, то понял, он почти готов - такой ужас там просматривался. Как завороженный водил глазами, глядя то на мой нож, то на сигарету в зубах у Гребешка, даже не догадывавшегося, что я собираюсь использовать его "бычок" в пыточных целях. - Ты со Среднего Запада? - спросил "джикей", еле ворочая языком в пересохшей пасти. - Нет, я русский. - И этот ответ его добил окончательно и полностью. Нет, надо все-таки сказать "спасибо" Голливуду и всем штатовским киношникам, которые полста лет с гаком рисовали советских людей жуткими садюгами, маньяками и упырями во плоти. А сейчас, само собой, взялись малевать в тех же цветах наших "крутых". "Ведь от тайги до Британских морей красная мафия всех крутей!" - реклама, блин, в натуре! Должно быть, этот "джикей" в эти секунды вспоминал всякие ужастики на тему Кей-Джи-Би и понимал, что ему хана. - Начинаю отсчет... - Я только это и успел произнести. - Я согласен! - выдохнул раненый. - Скажу только то, что знаю. Здесь, в 9-м отделе канцелярии президента Хайди, размещалась группа особо засекреченных шифровальщиков. Поскольку ваши люди ворвались в президентский дворец, нам было приказано вывести их отсюда вместе со всеми материалами, а при невозможности - уничтожить. Больше я ничего не знаю. - Сколько вас тут? - спросил я, глядя прямо в глаза. - Нас было пятеро... Мы непосредственные исполнители акции. - А у Питона? - У него еще девять человек. - Откуда он работает? - Я постучал грязным ногтем по рации. - Когда мы уходили, они находились на первом этаже в кабинете начальника канцелярии президента. - Вы работали в контакте с хайдийцами? - Да. Я повернулся к Гребешку и сказал: - Притащи сюда Морено. - Понял... - Через полминуты Гребешок пинком впихнул дона Фелипе на "очную ставку". - Будьте добры обращаться со мной как подобает! - взвизгнул толстяк. - Это недопустимо! Я - президент! - Хорошо, - кивнул я, употребив жаргон Боливаро-Норте, - при каждом ударе по морде вам будут говорить: "Извините, Ваше Превосходительство!" А теперь быстро и четко: чем занимался 9-й отдел вашей канцелярии? - Сеньор Баринов! Я ничего не знаю, ничего! - сообразив, что наши дружеские отношения могут серьезно ухудшиться, заверещал Морено. - Я подписал специальное положение об отделе, но не читая! Начальник канцелярии президента сеньор Хоакин Фьерро - вот кто мог бы дать вам полную информацию. - Хоакин Фьерро? - удивился я, потому что прекрасно помнил эту фамилию. Но он же заведовал президентской канцелярией при Соррилье? Разве вы не назначали нового начальника, когда были избраны? - Нет, - заморгал глазами Морено, - вы, должно быть, не в курсе наших порядков, сеньор. Канцелярия президента занимается чисто техническими и протокольными вопросами, политика вне ее компетенции. Президентские декреты и директивы готовит группа советников из числа лиц, назначенных президентом, а канцелярия лишь надлежащим образом их оформляет и размножает. Она же ведет общее делопроизводство, текущую переписку с правительством, ведомствами, Национальным собранием и прочими инстанциями. В том числе секретную, то есть шифрованную. Вот для этого, собственно, и служил 9-й отдел... А что касается начальника канцелярии, то Хоакин Фьерро свой пост занял еще при Лопесе. Он прекрасный профессионал, отлично знает свое дело, строго исполняет свои обязанности и не превышает полномочий. Конечно, ваша бывшая супруга сеньора Эстелла Рамос отстранила его от должности на несколько дней, но после того, как порядок был восстановлен, он продолжил исполнение своих функций. И у меня не было оснований для отстранения его от должности, поскольку он очень облегчил мне прием дел от дона Хосе Соррильи... - Тем не менее, - рявкнул я, - черта с два поверю в то, что вы не читали документ, который подписывали! И в то, что вы не знаете, куда девались сотрудники отдела со всем имуществом, - тоже! Их здесь нет минимум неделю, если не больше! - Еще раз говорю, сеньор Баринов! - возопил Морено. - Единственный, кто знает о деятельности отдела достаточно полно, - это Хоакин Фьерро. - Но у вас тут что, нет ни коменданта, ни охраны? - спросил я самым что ни на есть инквизиторским тоном. - Из президентского дворца куда-то вывозят целый секретный отдел со всем имуществом и мебелью, а вы в течение нескольких дней ничего об этом не знаете?! Вы понимаете, сеньор президент, что выглядите некомпетентным?! По-русски я, конечно, сказал бы крепче, но на испанском все же решил выдержать рамки приличия. - Я понимаю... - пробормотал Морено, который сообразил, что слова "быть некомпетентным" надо понимать как: "Ну и дурак же вы, дон Фелипе!" - Э-э, братан! - закричал Гребешок, хватая за запястье "джикея", у которого явно наступило ухудшение здоровья. Я, слушая россказни Морено о тонкостях работы исполнительной власти на Хайди, как-то позабыл, что из ран нашего "языка" продолжает течь кровь. Надо было хоть жгуты наложить, что ли... А "Джек" взял да и сомлел. То есть для начала потерял сознание. Но в тот момент, когда Гребешок обратил на него внимание, он уже и дышать перестал. Потрясли его за грудки, похлестали по щекам - ни хрена. А аптечка, которую я вытащил у него слишком поздно, сильно отличалась от тех, с какими Брауну приходилось иметь дело во Вьетнаме. Я и половины тех лекарств не знал. Сердце мы запустить не смогли... - Надо ж, блин! - вздохнул Гребешок расстроенно. - Вроде и раны-то не шибко, а взял да и помер. - Варежку мы разинули, - буркнул я. - Теперь если б и захотел, то уже ничего не скажет. - Я обыщу его, а? - Охота пачкаться... - произнес я брезгливо. - Думаешь, ему секретные документы в карман положили? Это ж профессионалы, корешок! На фу-фу они не прокалываются. И золотишком не разживешься, могу предсказать. - Не надо мне мародерство шить, начальник! - обиделся Гребешок. - Я, между прочим, все-таки войсковой разведчик по специальности, да еще и мент, так что в этих делах немного понимаю. - Что ж ты, блин, допрос не мог мне помочь провести? - съехидничал я. Небось учили ведь, как работать? - Ты по-английски шпаришь, как пулемет, - сконфузился Гребешок, - а я уж позабыл даже основной вопросник... - Ладно, покопайся, - сказал я, потому что откуда-то из подсознания пришло что-то вроде сигнала: "Это надо сделать". В то время как Гребешок взялся инспектировать карманы новопреставленного, я решил, что невредно будет пополнить боезапас, благо у "джикеев" оказалось в достатке патронов 5,56 и гранат для "М-203". Когда в моем снаряжении все было забито под завязку, я прихватил с одного из убитых что-то вроде раскладного рюкзака или ранца, который в сложенном состоянии занимал не больше места, чем дамская сумочка или мужская визитка. Однако если раскрыть "молнии" и развернуть, получалась вместительная емкость из прочной камуфлированной плащевки с лямками и клапаном на липучках. В него я сумел загрузить чуть ли не десяток магазинов, семь ручных и пять подствольных гранат. Обшаривая подсумки и карманы "джикеев", я особо не надеялся найти что-нибудь, проливающее свет на деятельность 9-го отдела канцелярии президента. Однако у одного покойника обнаружился какой-то приборчик для радиационной разведки - дозиметр или рентгенометр, я не усек. ГВЭПов при "джикеях" не нашлось, но зато рядом с тем мужиком, который взорвался, нашарилась разбитая и не работающая штуковина, похожая на ДЛ - дешифратор Лопухина. Впрочем, как мне показалось, он сгорел еще до того, как его разломало при взрыве. Вспомнилось то, что говорил Сарториус, - ГВЭПы и ДЛ внезапно вышли из строя на обеих сторонах еще во время боя в отеле. Что ж тут "джикеи" искали с прибором радиационной разведки? Атомную бомбу или плутоний, которые Сергей Николаевич решил продать каким-нибудь террористам? Или просто заложил в президентский дворец, чтоб дону Фелипе служба медом не казалась... Не, ржать можно до какого-то предела. В конце концов иногда надо и серьезность проявлять. Я начал думать всерьез, но тут меня позвал Гребешок: - Командир! Иди, глянь, по-моему, я тут что-то интересное вижу... Я вернулся в комнату, где Морено, молитвенно сложив руки на груди, бормотал что-то заупокойное по адресу отдавшего концы "джикея", а Гребешок, воспользовавшись трофейным фонариком, рассматривал какую-то небольшую фотографию. Эта фотка была верхней, из-под нее просматривались краешки еще трех или четырех, а всего их было не меньше десятка. - Что это, командир? - испытующе спросил Гребешок. Мне показалось, будто провинциальный товарищ явно не в первый раз видит то, о чем спрашивает. - Ну-ка, дай глянуть... - сказал я, хотя близорукостью не страдал и дальнозоркостью тоже, а потому уже неплохо рассмотрел первое фото через плечо Гребешка. Точнее, это было не фото. То есть фото, но сделанное не с подлинного предмета, а с достаточно профессионального, подробного технического рисунка. На этом рисунке был изображен некий черный кубик и какая-то матово-серебристая, довольно крупная металлическая шайба внешним диаметром в два сантиметра, внутренним в сантиметр и толщиной примерно в полсантиметра. Кубик был изображен в три четверти, и на его верхней грани был заметен серый кружок. Чуть-чуть посветлее, чем вся остальная, абсолютно черная поверхность кубика. Этот более светлый кружок выглядел точь-в-точь как проекция упомянутой шайбы с дыркой на грани кубика. По-видимому, предусматривалось, что она, эта самая шайба, должна накладываться на серый кружок, потому что шайба была нарисована над верхней гранью кубика и края их соединялись пунктирными стрелками, направленными вниз. Была еще одна изогнутая стрелочка, показывавшая, должно быть, что шайба, наложенная на серый кружок, должна вращаться по часовой стрелке. Наконец, на той же картинке стояло цифровое выражение 1:1. Я понял это так, что предметы изображены в натуральную величину. - Знаешь, что это такое? - прищурился Гребешок, уже, несомненно, подразумевая, что четко знает назначение непонятного устройства и видел его не только на картинке, но и в натуре. - Нет, - ответил я честно, - никогда ничего такого не видел. - А вот такую детальку никогда в руках не держал? - спросил Гребешок, уже менее ехидно, с гораздо большим интересом. Увиденное на второй картинке я тоже ни в натуре не видел, ни в руках не держал, но вещь эту видел не на рисунке, сделанном по устному или письменному описанию, а на доподлинной фотографии, хранившейся в чемодане-вьюке особой оперативной группы "Пихта". Правда, видел я эту фотографию в другом потоке времени, а потому не знал, сохранилась ли она в том вьюке, который лежит сейчас в "Горном Шале", под контролем Сарториуса. Так же как не был уверен в том, что в этом вьюке остался "Список предметов неизвестного назначения, изготовленных из материалов, которые в СССР не производятся", лежавший в папке с надписью "Приложения к рапорту". Но зато я отлично помнил почти наизусть полное описание того предмета (по списку 4-й номер), который мне показал Гребешок на фотокопии с рисунка: "4. Металлический, гладкий, зеркально отшлифованный диск, светло-золотистого оттенка, тверже алмаза, тяжелый (370 г). Диаметр - 35 мм, толщина - 11 мм, со скругленными краями. Обнаружен на тропе, идущей по восточному склону сопки, 19/VIII-1936г. в 350 м от места аварии". Чекисты из группы "Пихта" искали немецкие или японские дирижабли, прилетающие из-за кордона к внутренним врагам народа, а нашли некий космический шлюз, через который космические аппараты внеземной принадлежности пролетают из одного пространства в другое. Нашли они и место гибели какого-то инопланетного корабля, обнаружив, сфотографировав, описав и частично собрав вокруг кое-какие малоразмерные предметы, которые можно было увезти с собой. Потом и от вывоза этих предметов почему-то отказались, упаковали в стальную коробку, смазали топленым салом, зашили в просмоленный мешок и зарыли на глубину всей лопаты. А точного места не знал даже сам хозяин тамошних мест Дмитрий Лисов. Помимо упомянутого под номером 4 "светло-золотистого диска" в той же коробке должны были лежать и еще несколько, под номерами 17, 23, 35 и 38: "17. Кольцо плоское, из серого матового металла. Большой диаметр - 35 мм, малый - 25 мм, толщина - 1,7 мм.