Воинов Александр. Отважные

   - Сволочи! - послышалось из другого конца палаты.
   - Но хуже всего стало потом, - угрюмо сказал Соколов, - когда они по документам выяснили, что я начфин. Тут уж такое началось... - Он провел ладонью здоровой руки по лбу и на секунду зажмурился.
   - Ну, а знаете ли вы что-нибудь о судьбе тех, кто был с вами? спросил Стремянной. Ему хотелось хоть ненадолго отвлечь Соколова от особенно мучительных воспоминаний.
   Соколов поднял припухшие веки и посмотрел на Стремянного.
   - Только об одном, - медленно ответил он и опять прикрыл глаза.
   - О ком же?
   - Об одном из автоматчиков, Еременко. Переводчик мне говорил, что он был в концлагере, но как будто погиб.
   - А где же были вы?
   - Я? - Соколов криво усмехнулся. - Я почти все время сидел в гестапо, в подвале. Меня то допрашивали три раза в день, то забывали на целые недели...
   Стремянной придвинулся поближе:
   - А на строительстве укрепрайона вы не были?
   - Да вот неделю назад и туда послали, - сказал Соколов, - как же!.. Там такие укрепления! Такие укрепления!.. - Он сжал зубы, и от этого на скулах у него заходили желваки. - Можно всю дивизию положить и не взять!..
   - Это вы уж слишком, товарищ Соколов. Напугали вас!.. Не так все страшно, как вам кажется, - ответил Стремянной. - Однако это хорошо, что вы там побывали... Как видите, не было бы счастья, да несчастье помогло. Попозже я к вам зайду с картой, и мы подробно поговорим. А пока припомните, как в укрепрайоне организована система огня.
   - Конечно, обо всём укрепрайоне я не могу сказать, - произнес Соколов подумав, - ведь я только несколько укреплений и видел.
   - Где?
   - Да вот доты в районе одной деревни. Там их штук пять. О них я могу рассказать подробно.
   - Что ж, о чем знаете, о том и расскажете.
   Наступило короткое молчание.
   - А знаете, товарищ Соколов, - сказал Стремянной, чтобы прервать тишину, - Еременко-то ведь мы нашли!.. Я сам привез его в госпиталь. У него были обморожены обе ноги...
   Он не успел договорить. Соколов изменился в лице. Челюсти его сжались. Глаза расширились.
   - Вы нашли Еременко? Это очень хорошо!.. Теперь будет кого расстрелять!.. Я хотел об этом сказать дальше. Это ведь он привел те немецкие бронемашины, на одну из которых был переложен сундук с деньгами. Он!.. Негодяй!.. Из-за него меня в плен взяли... Из-за него погиб шофер и Березин!..
   - Откуда вы знаете? - спросил Стремянной.
   - Узнал во время допроса в гестапо... У нас была с ним даже очная ставка... Где он?.. Скажите мне, где он, - я уничтожу этого труса и подлеца! Задушу собственными руками!
   Соколов вскочил с койки, лицо у него горело. В исступлении он ударил больной рукой по железной спинке кровати и тяжело застонал.
   - Да успокойся, успокойся, товарищ Соколов! - закричали с других коек.
   Стремянной взял его за плечи и посадил на одеяло.
   - Ложитесь, ложитесь, без разговоров!.. Еременко нет. Он умер. Не выдержал операции.
   Соколов обессилено откинулся на подушку. Его лицо и грудь покрылись потом. Несколько минут он лежал с закрытыми глазами.
   Стремянной с тревогой смотрел на это тяжелое, чуть одутловатое лицо. И вдруг он склонился еще ниже: что-то по-новому знакомое мелькнуло в складке губ, в повороте головы...
   В ту же секунду, словно почувствовав его взгляд, Соколов открыл глаза и прямо, в упор посмотрел на Стремянного.
   - Так умер, говорите? - сказал он тихо. - Что ж, туда мерзавцу и дорога.
   - Собака! - с ненавистью произнес усатый солдат. - Повесить такого мало... Жаль, что сам помер.
   Стремянной искоса поглядел на усатого солдата и вдруг поднялся с места.
   - Куда вы, товарищ Стремянной? - с тревогой в голосе сказал Соколов. И добавил просительно: - Побудьте еще хоть немного!
   - Да я сейчас вернусь, - уже на ходу, оглядываясь через плечо, ответил Стремянной. - Гостинец я для вас захватил, да забыл - внизу в полушубке оставил. Сейчас принесу. А вы пока отдохните немного. Вредно вам так много говорить.
   Стремянной быстро вышел из палаты, спустился вниз достал из кармана полушубка плитку шоколада и, шагая через две ступеньки, опять побежал наверх. По пути он зашел в кабинет к Медынскому, дал ему кое-какие распоряжения и снова вернулся в палату.
   Соколов ждал его, приподнявшись на локте и беспокойно глядя на дверь.
   - Что же было дальше? - спросил Стремянной, подавая ему шоколад и, как прежде, усаживаясь в ногах. - Рассказывайте!
   - Дальше? - Соколов махнул рукой. - Что ж дальше... Они все время требовали, чтобы я открыл им сундук. Им казалось, что в нем спрятаны какие-то важные документы... Я-то знал, что, кроме денег, там нет ничего. Но открывать сундук мне не хотелось. Хотите верьте, хотите нет, просто честь не позволяла. Так тянулось больше трех месяцев. А потом...
   Все в палате затихли, ожидая, что скажет Соколов. Лейтенант Федюнин, приподнявшись на подушках и вытянув шею, в упор, не мигая смотрел на него. Старый солдат нетерпеливо крутил свой темный ус. Гераскин схватил себя за подбородок, не замечая, что измазал руку мазью. Стремянной сидел неподвижно, положив на колени руки, и внимательно слушал.
   - А потом, - смущенно, чуть запинаясь, продолжал Соколов, - однажды ночью меня вывели во двор, поставили у стены сарая, навели на меня автомат и сказали: или ты сейчас умрешь, или открой сундук. - Соколов повернулся в сторону Стремянного: - Ну, я и подумал, товарищ подполковник, - черт с ними, с деньгами!.. Все равно они им пользы не принесут... а меня убьют ни за что.
   - И вы им открыли? - спросил Стремянной.
   - Да, открыл. А вы откуда знаете? - Соколов с удивлением взглянул на него.
   - Во-первых, потому, что вы живы, - ответил Стремянной под общий смех. - А во-вторых, я этот сундук сегодня видел своими глазами, Я и подумал: если он цел, может быть, и вы живы...
   Соколов пожал плечами.
   - Судите меня как хотите, товарищ подполковник... - покорно склонив голову, сказал он, - я, конечно, виноват... Но подумайте сами, я бы погиб, зарыли бы они меня, ведь все равно сундук-то взорвали бы...
   Раненые молча переглядывались. Каждый по-своему расценивал поступок Соколова.
   - И верно, - сказал кто-то вполголоса, - если бы там секретные документы были... А то деньги. Не погибать же из-за них человеку.
   Соколов с благодарностью посмотрел в тот угол, откуда прозвучали эти слова.
   - А потом они меня отправили в тюрьму, - сказал он, опять поворачиваясь к Стремянному. - Тут вот, на окраине города. Пробыл я там до самых последних дней. Сегодня ночью нас вдруг внезапно подняли, построили и посадили в эшелон. Я понял, что, очевидно, наши начали наступление. Решил бежать... Когда поезд переезжал через мост, прыгнул вниз... Заметили... Стали стрелять... Ранили... Но мне удалось скрыться в прибрежных кустах. А затем я вернулся. Вот и все.
   - Все, значит? - задумчиво переспросил Стремянной.
   - Все.
   В палате на минуту сделалось совсем тихо.
   Дверь слегка приоткрылась, и в щель просунулась лысая голова Медынского:
   - Товарищ подполковник, вас спрашивают!
   - Сейчас приду, - сказал Стремянной и вышел из палаты.
   Он пробыл за дверью не больше минуты и вернулся назад, как будто чем-то озабоченный.
   Соколов это заметил сразу.
   - Что случилось? - спросил он.
   - Неприятная история, - ответил Стремянной, прохаживаясь между койками. - Ну, да это потом. Так на чем мы остановились?
   - Ни на чем. Я все рассказал. Больше прибавить нечего. - Соколов поглядел на Стремянного спокойным, доверчивым взглядом. Только левая рука его то судорожно сжималась, то разжималась, теребя складки одеяла и выдавая скрытую тревогу.
   Вдруг погас свет. Палата погрузилась в полную темноту.
   - Движок испортился, - сказал голос усатого солдата.
   - Моторист, наверное, заснул, - насмешливо процедил Гераскин.
   - Горючего не хватило!
   Раненые засмеялись.
   Стремянной вышел в коридор, такой же темный, как палата, и крикнул:
   - Почему нет света?
   Чей-то голос ему ответил:
   - Сейчас узнаем!
   - Принесите сюда керосиновую лампу!
   - Есть! Сейчас!
   За дверью послышались чьи-то быстрые шаги. Кто-то, стуча каблуками, быстро спускался по лестнице, кто-то поднимался. Мелькнула полоска света и тут же исчезла.
   - Сюда, сюда, - сказал Стремянной какому-то человеку, который шел по коридору. - Что у вас в руках? Лампа?.. Зажгите же ее! Спичек нет? У меня тоже... - Он вернулся в палату, человек с лампой остался стоять в дверях. Товарищ Соколов, у вас есть спички?
   - Нет, - ответил Соколов. - Я не курящий.
   - У кого есть спички?
   - Возьмите, товарищ подполковник, - сказал Гераскин и в темноте протянул коробку Стремянному.
   Стремянной взял спички, но тут же уронил их на пол.
   - Вот неприятность! - рассердился он. - Где-то около вас, Соколов, спички упали?
   - Нет, - ответил Соколов. - Кажется, они упали около соседней койки.
   - Вы слышите? - обратился Стремянной к человеку, который стоял в дверях.
   - Слышу, - ответил тот.
   - Что вы слышите?
   В дверях молчали.
   - Что вы слышите? - повторил Стремянной настойчивей и громче.
   Человек, стоящий в дверях, кашлянул и ответил медленно и сипло:
   - Слышу голос бургомистра города Блинова...
   - Свет! - крикнул во всю силу легких Стремянной.
   - Свет! - закричал в коридоре Медынский.
   Но в то же мгновение Соколов вскочил с койки и бросился к окну. Он уже успел вышибить раму, когда Стремянной схватил его и повалил на койку, прижав всем своим большим телом.
   Вспыхнувший свет осветил двух борющихся людей. Раненые повскакали с коек, чтобы прийти на помощь Стремянному, но этого уже не требовалось. Соколов лежал, крепко спеленатый простыней, завязанной на его спине узлом.
   На пороге комнаты появился новый человек - фотограф Якушкин с фонарем "летучая мышь". Он медленно, в напряженном молчании подошел к Соколову и нагнулся над ним.
   - Узнаете меня, господин Блинов? - негромко спросил он. - Я фотограф Якушкин. Вы у меня фотографировались...
   - Это ложь, ложь! - прохрипел Соколов, стараясь вырваться из стягивавшей его простыни.
   В дверях показался Воронцов. Он неторопливо прошел между койками, вынул из кармана фотографию и показал ее Соколову:
   - Посмотрите, господин бургомистр... Вы, несомненно, узнаете себя.
   Раненые, вскочив со своих коек, уже больше не ложились. Усатого солдата трясло, как в сильном ознобе. Он стоял около койки Соколова и требовал, чтобы ему дали автомат застрелить предателя. Лейтенант скрипел зубами - он не мог себе простить того, что поверил рассказу Соколова и даже сочувствовал ему. Гераскин вдруг вырвался вперед, навалился на Соколова и занес кулак...
   - Не трогать! Это дело разберет трибунал!.. - сказал Стремянной.
   Через несколько минут Соколова заставили одеться, и конвой повел его по темным, безлюдным улицам на допрос в особый отдел.
   Глава сорок первая
   ТАЙНА
   - Товарищ генерал, пришел вас ознакомить с некоторыми показаниями, которые на допросе дал Соколов... виноват, Зоммерфельд.
   - То есть как это - Зоммерфельд? - сказал Ястребов. - Разве он немец?
   - Да, немецкий шпион. И не просто рядовой, товарищ генерал, а матерый... Заслан в Россию задолго до войны. Перешел границу на севере и с тех пор жил под фамилией Соколова.
   - Так... так...
   Майор Воронцов вынул из большого желтого портфеля протокол допроса и положил его перед Ястребовым на стол. Стол был завален сводками и картами. По левую руку от генерала стоял телефон в желтом кожаном кожухе, по правую - открытый жестяной пенал с карандашами.
   Ястребов склонился над листом бумаги, поглаживая рукой лоб и медленно, слово за словом, читая строки допроса.
   - А как же, товарищ Воронцов, выяснилось, что Соколов на самом деле немец... Зоммерфельд или как там его? Неужели такой матерый волк сам признался?
   - Да, товарищ генерал, - сказал Воронцов, - он в этом признался.
   - Странно!
   - Не так уж странно, товарищ генерал: неопровержимые улики.
   - Какие?
   Мы нашли среди документов, которые он хотел вывезти в сундуке, его автобиографию. Вот она. - Воронцов вновь раскрыл свой объемистый портфель и вынул из него несколько листков бумаги, исписанных синими чернилами, тонким, острым почерком. - Как видите, документ написан собственноручно. В конце - личная подпись. Видимо, это копия той автобиографии, которую он переслал своему начальству.
   Ястребов взял протянутые ему Воронцовым листки и так же внимательно и не спеша прочитал их от начала до конца.
   - Удивительное дело! - сказал он, слегка пожимая плечами. - И как он не уничтожил такой документ? Как не предусмотрел?
   - А шпионы, товарищ генерал, потому и проваливаются, что они когда-то чего-то не предусмотрят, - усмехаясь, ответил Воронцов.
   - И потом... есть еще одна странность, - сказал Ястребов: - почему такого опытного шпиона гитлеровцы вдруг назначают бургомистром? Они могли заслать его обратно. Устроили бы ему побег из концлагеря или еще что-нибудь в этом роде.
   - Ничего тут странного нет, - возразил Воронцов. - Мы специально интересовались этим вопросом. Дело в том, что гитлеровцы считали город важным опорным пунктом. Они изо всех сил стремились уничтожить наших подпольщиков. А подходящего опытного человека для этого найти не могли. Вот тогда они и решили использовать Зоммерфельда... Все в городе считали его русским. Он же распустил слух, что гитлеровцы сделали его бургомистром насильно, а он, мол, человек честный. Он даже давал кое-кому поблажки... А тем временем всякими путями искал связи с подпольщиками...
   - И что же, сумел он эту связь установить? - спросил Ястребов.
   - Он ее нащупывал. Подпольщики ему не доверяли.
   - А гибель пятерых - это на его совести?
   - И на его, и на чьей-то еще... Впрочем, пока он свою агентуру не выдает... Отмалчивается. Но это глупое запирательство. Скоро оно кончится, и он начнет говорить... Все расскажет. Я в этом уверен.
   - Вы правы. Улики неопровержимые. - Ястребов протянул Воронцову протоколы допроса. - А что он сообщил об укрепрайоне?
   - Вот за этим-то делом я и пришел, товарищ генерал. Надо будет, чтобы начальник штаба или начальник разведотдела присутствовали сегодня на допросе. Поставили интересующие их вопросы.
   - Хорошо, - согласился Ястребов. - Когда они должны к вам явиться?
   - Минут так через сорок.
   Ястребов быстро встал, подошел к двери и, приоткрыв ее, крикнул:
   - Товарищ Стремянной, зайдите ко мне!
   За дверью послышались голоса: "Начальника штаба к генералу!", "Подполковника Стремянного к генералу!" Почти тотчас же хлопнула наружная дверь, и в комнату, принеся с собой запах мороза, вошел Стремянной. Он был в полушубке, с планшетом через плечо.
   - Из машины вытащили, товарищ генерал! По вашему приказу отправлялся принимать боеприпасы...
   - Да тут одно важное дело, - сказал Ястребов. - Вам сейчас обязательно надо будет присутствовать на допросе... как его... - он посмотрел на Воронцова, - ну, не Соколова, а этого...
   - Зоммерфельда, - подсказал Воронцов; поймав удивленный взгляд Стремянного, он объяснил: - Это настоящая фамилия вашего старого сослуживца Соколова... Некоторые подробности допроса я уже генералу сообщил, а вас проинформирую о них отдельно... По дороге...
   - А как же быть с боеприпасами, товарищ генерал? - спросил Стремянной.
   - Пусть едет начальник боепитания... Ничего, ничего, справится!.. А вы с начальником разведки должны присутствовать на допросе.
   - Слушаю! Но вот как быть с начальником разведки? Я послал его в один из полков...
   - Тем более надо быть самому. А вызывать его назад не стоит.
   - Слушаю! - повторил Стремянной.
   Ястребов встал из-за стола и с озабоченным видом прошелся по комнате.
   - Постарайтесь получить самую подробную информацию об укрепрайоне. Самую подробную... - повторил он, останавливаясь перед Стремянным. - Я убежден, что Зоммерфельд знает многое... И это нам будет весьма, весьма полезно... Между прочим... - обратился он к Воронцову, - мне непонятно еще одно обстоятельство. Почему все-таки Зоммерфельд вовремя не скрылся из города? Что ему помешало?
   - Меня это тоже интересовало, товарищ генерал, - сказал Воронцов. При первом же допросе я спросил его об этом. Он утверждает, что у него, видите ли, с бывшим начальником гестапо Куртом Мейером были очень обостренные отношения. В подробности Зоммерфельд не вдавался. Насколько я понимаю, они поссорились, потому что не поделили чего-то и кто-то из людей Мейера подложил под колеса его грузовика противопехотную мину. В результате взрыва Зоммерфельд был оглушен, потерял сознание и не смог уехать... Между прочим, пока он приходил в себя, у него из автобуса успели унести картины.
   - Картины? - удивленно переспросил Ястребов.
   - Да, картины, - повторил Воронцов.
   - Многое начинает проясняться!.. - сказал Ястребов. - Ну, а показывали вы ему нашу находку?
   Воронцов засмеялся.
   - Да, мы долго возились с этой игрушкой. Крутили раковины туда и назад! Я теперь с закрытыми глазами сундук открою. А вы не обратили внимание на то, какое у него толстое дно?.. Мне думается, Зоммерфельд что-то еще от нас прячет.
   В эту минуту где-то вдалеке раздался одинокий выстрел, затем прострочила автоматная очередь.
   Командиры прислушались.
   - Наверное, проверяют оружие, - решил Стремянной и обратился к Воронцову: - Что же дальше?
   - А дальше он утверждает, что эту злую штуку с ним сыграл один из самых доверенных людей Курта Мейера - агент под номером Т-А-87. Как видите, в отместку своему бывшему соратнику он готов провалить разведчика, на которого тот делает самую большую ставку.
   - А кто скрывается под этим номером?
   - Неизвестно.
   - Странно... Почему он знает только номер, а не человека?
   - Я задал ему и этот вопрос. Зоммерфельд говорит, что номер ему назвал сам Мейер, когда в одном из разговоров хотел показать, что он силен и какая у него тайная сеть. Это было еще до того, как их отношения испортились окончательно. Мейер говорил о Т-А-87 как об одном из самых ловких и опытных агентов, которому поручается выполнять важнейшие задания гестапо. Но в лицо Зоммерфельд его не знает. Не знает также, мужчина это или женщина.
   - Ну хорошо, - сказал Стремянной, - а какое значение эти показания имеют для вас? Очевидно, сделав свое дело, Т-А-87 ушел из города вместе с гитлеровцами.
   - В том-то и дело, что не ушел, - возразил Воронцов. - Зоммерфельд утверждает, что Т-А-87 оставлен для диверсионной работы. Немцы убеждены, что скоро они возьмут город назад. Поэтому им крайне важно иметь здесь свою агентуру.
   Ястребов задумчиво покачал головой:
   - Из этого надо сделать все выводы. Сегодня же поговорю с Корнеевым. А ты, Стремянной, действуй по своей линии - обеспечь надежную охрану города и всех военных объектов.
   - Слушаю! - сказал Стремянной и встал.
   Встал и Воронцов. Складывая документы в портфель, он обратился к Стремянному, который, готовясь идти, застегивал полушубок:
   - А знаете, Егор Геннадиевич, по моему разумению, картины все-таки где-то здесь, в городе.
   - Почему? У вас есть данные? - живо спросил Стремянной.
   - Нет, данных пока нет никаких. Но давайте рассуждать... Т-А-87 похитил картины по поручению Курта Мейера в самый последний момент. Значит, картины вместе с прочим награбленным добром должны были находиться в машине у Мейера. Машину эту мы обнаружили. Не так ли? И действительно, как вы знаете, мы нашли в ней два тяжелых чемодана с ценностями. А картин нет...
   - Но ведь и самого Мейера нет, - сказал Стремянной. - Картины дороже того, что он упрятал в свои чемоданы. И, кроме того, гораздо легче... Унести десяток рулонов не представляет большого труда.
   Воронцов пожал плечами:
   - Возможно. Дело это еще во многом неясно.
   - Это верно, - сказал Стремянной, поразмыслив, - но и в ваших словах тоже есть своя логика. Я думаю, Морозов и Громов хорошо сделают, если поищут картины в городе. Поговорить с ними об этом?
   - Поговорите.
   В этот момент за стеной хлопнула дверь, кто-то быстро вошел в соседнюю комнату и громко спросил, нет ли здесь майора Воронцова.
   Воронцов вскочил и распахнул дверь:
   - Что случилось, товарищ Анищенко? Заходите сюда.
   Он пропустил мимо себя в комнату старшего сержанта, невысокого, худощавого, совсем молодого человека. Его безусое, поросшее светлым пушком лицо было ярко-пунцовое, должно быть от смятения и быстрого бега. Он стоял перед командирами растерянный, весь взъерошенный, без шапки.
   - Где ваша шапка? - спросил Воронцов, чувствуя, что приключилось что-то скверное.
   Сержант, словно не понимая вопроса, поглядел на него.
   - Бургомистра застрелили! - выдохнул он.
   - Что-о? - крикнул Ястребов и в то же мгновение оказался между Воронцовым и сержантом. - Кто посмел?..
   - При попытке к бегству, - сказал сержант, невольно отступая к дверям. - Его на допрос вели... А он, собака, решил проходными дворами в каменные карьеры уйти... Сбил с ног конвоиров - и бежать!..
   - Так неужели же нельзя было его взять живьем? - спросил Стремянной. Его худощавое лицо от волнения покрылось красными пятнами. - Черт побери! Хуже и придумать нельзя! Так глупо упустить...
   - Никак нельзя было, товарищ подполковник, - виновато сказал сержант. - Сами видите, стемнело совсем. Да и туман. А он уже за черту города выходил. Думаем, заберется в карьеры - и поминай как звали! Каких-нибудь сто метров оставалось... А мы изо всех сил живьем его хотели взять!
   Воронцов, все это время стоявший молча, с бледным лицом, схватил портфель и устремился к двери:
   - Анищенко, за мной!.. Покажите, где все это произошло!
   - Есть!
   Оба быстро вышли.
   А командир дивизии и начальник штаба остались одни. Несколько мгновений они молча смотрели в окно, за которым лежал город. Уже курились над домами трубы; белый в темном небе, поднимался к облакам дымок. Женщины с кошелками спешили к первому открывшемуся магазину, в котором продавали хлеб. В город возвращалась мирная жизнь... А им предстоит еще длинный путь... Пройдет день, другой - и рассвет встретит их где-нибудь на опушке села, в маленькой глинобитной хатке. Останется позади этот город, с которым у Стремянного связаны самые дорогие воспоминания детства. Когда-то он увидит его вновь?..
   - Что ж, Стремянной, - сказал Ястребов, гася папиросу, - поезжай, пожалуй, куда наметил. Я дождусь твоего возвращения, а потом отправлюсь в полки.
   Стремянной ушел. Через минуту его вездеход проехал мимо окна, но Ястребов уже ничего не слышал. Он сосредоточенно склонился над картой, намечая, как лучше подготовить части дивизии к тому моменту, когда будет получен боевой приказ о дальнейшем наступлении...
   Глава сорок вторая
   МОРОЗОВ ПРИНИМАЕТ ПОСЕТИТЕЛЕЙ
   Весь день Стремянной был очень занят.
   Множество дел возникало и требовало немедленного разрешения. На артсклад доставили боеприпасы. Прибыло пополнение. Самолеты противника нарушили связь с одним из полков. Необходимо помочь начальнику связи как можно быстрее восстановить линию. По поручению командира дивизии нужно побеседовать с только что прибывшими корреспондентами, которых интересуют подробности боев за город.
   Одним словом, много хлопот у начальника штаба дивизии! Но среди всех этих неотложных дел Стремянной нет-нет, да и возвращался в мыслях к событиям последних дней. Бой на подступах к городу, знакомые улицы со следами пожаров и бомбежек, распахнутые ворота концлагеря. А потом всклокоченная голова Еременко и его неестественно короткое тело на носилках во дворе госпиталя. Одно воспоминание сменялось другим. Палата на втором этаже и актерское одутловатое лицо этого жалкого предателя - Соколова... нет, бургомистра Блинова... то есть шпиона Зоммерфельда.
   Стремянной сам не мог понять, в какую именно минуту он узнал в лежащем на койке человеке того эсэсовского офицера, который прошел мимо него, пряча подбородок в воротник, а глаза - в темную тень очков. Когда он перестал верить рассказу начфина Соколова, такому, казалось бы, простодушному и похожему на правду? И зачем, собственно, понадобилось ему, начальнику штаба дивизии подполковнику Стремянному, эта рискованная, можно сказать, детская выдумка - потушить в палате свет?.. В сущности, довольно-таки нелепая затея... Разве нельзя было бы опознать в Соколове бургомистра Блинова при свете, просто с помощью фотографий и свидетельских показаний? Недаром Воронцов потом так был недоволен. И как только в голову пришло? Откуда? Наверное, из глубины каких-нибудь мальчишеских воспоминаний, из романтической дали прочитанных когда-то приключенческих книг... Впрочем, если говорить правду, все получилось не так уж плохо. Если бы ему, Стремянному, не взбрело на ум погасить свет, Соколов не вздумал бы пуститься наутек, а ведь именно эта попытка к бегству разоблачила его окончательно. Одним словом, выходит, что он недаром увлекался когда-то романтическими историями, за которые ему нередко попадало от старших. Да, надо сознаться, он любил эти перебывавшие в руках у множества мальчиков, зачитанные до дыр книжки о необычайных приключениях путешественников, мужественных, суровых и благородных, о пустынных островах и пещерах, где спрятаны сокровища, о клочках пергамента с зашифрованными надписями.
   Кстати, о зарытых сокровищах, - хотел бы он знать, куда все-таки гитлеровцы девали картины. Воронцов, пожалуй, прав, они где-нибудь здесь, в черте города, или, во всяком случае, не так уж далеко. Ведь подумать только! Может, они запрятаны совсем близко - под полом соседнего сарая, например. Сгниют там или крысы их сгрызут, и никто даже знать не будет...