Воинов Александр. Отважные

   Из глубины леса ветер доносил шорохи. Где-то треснула ветка. Шаги?.. Нет. Очевидно, просто время ведет свою работу: пришел час упасть сухой ветке, и она упала.
   Приближающиеся голоса заставили его еще больше затаиться. Он не видел людей, но, судя по всему, их было двое. Они торопливо шли по дороге к деревне, разговаривая между собой. Расстояние было слишком велико, и Геннадий Андреевич не разобрал ни слова. Это не могли быть крестьяне ночью никому не разрешалось выходить за околицу, - значит, полицаи или немцы. Что привело их сюда так поздно?
   До боли в глазах он вглядывался в темноту - не мелькнет ли тень возле хаты. Но вот голоса растаяли вдали, шаги стихли, и только откуда-то донесся встревоженный собачий лай. А затем и он оборвался...
   Сколько времени прошло, Геннадий Андреевич не знал. Луна снова зашла за тучи. Ничто не выдавало присутствия в хате человека. В окнах не мелькнуло ни огонька, ни одного шороха не доносилось оттуда.
   Появились первые, робкие признаки рассвета. Геннадий Андреевич взглянул на часы. Без четверти четыре!.. Он опоздал на целых сорок пять минут. Нет сомнения, что человек, если он уже в хате, не будет ожидать долго - он не сможет после рассвета выйти оттуда незамеченным.
   Стараясь ступать как можно осторожнее, Геннадии Андреевич вышел из-за своего укрытия и двинулся к дому. Все было тихо. Даже собаки примолкли в этот предрассветный час.
   Легкий ветер коснулся лица, и Геннадий Андреевич зябко повел плечами. Он устал, он дьявольски устал. Сейчас бы броситься на охапку сухого сена и заснуть!..
   Рука коснулась плетня. Геннадий Андреевич сделал несколько шагов и, нащупав сломанный шест, перешагнул через него. Под ногой звякнул черепок, но Геннадий Андреевич уже быстро шел к хате, сжимая в руке пистолет. Если засада - пусть стреляют, он будет драться до последнего патрона.
   С минуту Геннадий Андреевич стоял, прижавшись к крыльцу, и мучительно вспоминал пароль, слова которого вдруг вылетели из памяти, - сказалось нервное напряжение проведенной без сна ночи...
   В это мгновение он вдруг понял, что не один. Всеми обострившимися чувствами он ощутил, что за ним наблюдают, что за окном, забитым досками, кто-то стоит.
   Геннадий Андреевич прижался к стене. Да, за стеной явственно был слышен шорох, кто-то крался к двери... Теперь человек снова повернул назад. Он опять приближался к окну! Очевидно, решил, что у окна позиция лучше.
   Во рту у Геннадия Андреевича пересохло, он провел языком по губам и вдруг вспомнил пароль! Как же он мог его забыть?!
   Он поднялся на покосившееся крыльцо и рукояткой пистолета осторожно стукнул в дверь.
   И тут же ему ответил густой, низкий голос:
   - Кто?
   - Нельзя ли воды напиться?
   Голос ответил:
   - Воды? Воды много, пей сколько хочешь!.. Подожди, сейчас выйду!..
   И Геннадий Андреевич услышал, как человек, теперь уже не таясь, зашагал по комнате.
   Через минуту он появился из-за угла, очевидно использовав лаз. Лицо его рассмотреть было трудно, видно было только, что он бородат.
   - Пошли быстрее, Павел Мартынович, - сказал человек. - Скоро солнце взойдет! Нам тут задерживаться не к чему...
   Они быстро дошли до рощи.
   Когда рассвело, Геннадий Андреевич увидел, что спутник его немолод, но крепок, борода у него светлая, лицо широкое, глубоко сидящие серые глаза смотрят умно и чуть насмешливо. Он назвал себя Харитоновым и оказался очень словоохотливым.
   Старый лесник, он когда-то, еще в годы гражданской войны, служил в Богунском полку Щорса. Последние годы не работал, а жил в семье старшего сына, который занял его место, помогал по хозяйству. Теперь сына не было ушел на войну, и старик остался с невесткой, но она сейчас находилась у своей тетки в соседней деревне.
   Когда Харитонову, еще до отхода наших войск, предложили помогать партизанам, в нем взыграла старая сила. Он остался в своем доме, который стал местом явки партизан.
   Так же как и Полознева, Харитоновы жили на отлете, у самой опушки леса. Темными осенними ночами можно было незаметно пробраться к хлеву, а из него уже в дом.
   Дом Харитонова был крепкий, рубленый, и легкий дымок, который вился из трубы, и тихие, дремлющие деревья, - все создавало впечатление покоя и отрешенности от жизненных бурь.
   Как только Геннадий Андреевич переступил порог, его обволокло теплом. Ему даже показалось, что пахнет парным молоком, которое он так любил.
   Харитонов прикрыл дверь поплотнее и подсел к столу.
   - Садись, Павел Мартынович! - сказал он. - Покажи-ка документы. Посмотрим, не надо ли кой-что подправить...
   Он долго и внимательно рассматривал пропуск и удостоверение, которые были даны Борзовым и потому имели совершенно убедительный вид. Борзов достал их еще давно - на бланках оставалось только проставить даты, которые вписал сам Геннадий Андреевич. По документам он был Павлом Мартыновичем Токаревым.
   - Так! - сказал Харитонов, внимательно изучив, казалось, каждую строку. - Все в порядке. Не подкопаешься.
   - А в чем все-таки дело? - спросил Геннадий Андреевич, чувствуя, что стариком руководят какие-то важные соображения.
   - Приказано передать вам маршрут, - переходя на "вы", сказал Харитонов, и по тому, как он вдруг стал серьезен, Геннадий Андреевич понял, что старик не так уж мягок, как показался на первый взгляд.
   Но Харитонов не сразу перешел к сути дела. Он долго шепотом советовался, как ему поступить самому. Геннадий Андреевич слушал, смотря в его суровое морщинистое лицо. Да, трудно старику... но приказ выполнить нужно.
   - Душа болит, - проговорил Харитонов, - знаю, надо, а не могу... не могу...
   Что мог сказать Геннадий Андреевич? У каждого свой путь, опасный, тяжкий, но нужно идти по нему до конца, другого выбора нет...
   Потом, собравшись с мыслями, Харитонов подробно и долго растолковывал, по каким дорогам и тропам следует добираться до партизанского лагеря.
   - А теперь поспи, - сказал он, когда убедился, что подопечный усвоил маршрут. - Путь дальний... Топать и топать... Я схожу в деревню и сразу вернусь... - И, тяжко вздохнув, он вышел из дома.
   Геннадий Андреевич прилег на кровать, сняв только сапоги, и сразу же заснул таким крепким сном, каким спал в детстве. Проснулся тоже мгновенно от какого-то внутреннего толчка, вскочил на ноги. Харитонов, одетый, сидел у стола.
   - Уже пора? - спросил Геннадий Андреевич, взглянув в окно, где над дальним лесом кружили птицы. - Долго спал?
   - Часа три, - ответил Харитонов.
   - В деревне был?
   Харитонов кивнул и присел на табуретке.
   - Связной к тебе явился, - сказал он.
   - Откуда?
   - Из города. Николай, сынишка той, что повесили... Охотниковой!..
   - Ну! - удивился Геннадий Андреевич. - Кто его послал?
   - Думаю, Никита. Мальчишка дичится, мне не говорит.
   - Где же он?
   - Говорю ему, нет тебя здесь, а он не верит. Я, говорит, подожду! Как придет Павел Мартынович, скажи - пусть идет на опушку рощи...
   - Осторожный, - усмехнулся Геннадий Андреевич.
   - Сам худющий, а глаза сурьезные. - Харитонов достал кисет и стал неторопливо свертывать из газеты папироску. - А только чувствую я - не с хорошим он к тебе пришел... Уж очень он торопился, а как узнал, что тебя нет, даже потемнел весь...
   - Но он же знал, что я должен прийти.
   - Нет. Сначала я щупом его потрогал. Иди, говорю, с богом, никакого здесь Павла Мартыновича нет, никогда и не было. А сам смотрю, что делать будет. "Молоко, спрашивает, есть?" - "Какое, говорю, молоко! Ты что, с неба свалился? Я давно забыл, как корова выглядит, есть ли у нее рога..." Ну, а он опять за свое: "Нельзя ли воды напиться?" Видно, пароль вспомнил и на меня напирает... Хорошо, думаю, помогу тебе малость. "Воды пей сколько хочешь!.." Как только это я сказал, он обрадовался. Опустился на скамейку. "Дедушка, говорит, сил у меня больше идти нету..." Передохнул малость. Тут мы с ним и договорились... - Харитонов глубоко затянулся махоркой и выпустил клуб ядовитого дыма.
   В раскрытом чистом окне было видно, как на сломанном плетне сидела голодная ворона и, растопырив крылья, раздумывала, куда ей лететь дальше. По дальнему шоссе, зажатому между полями, проехали машины. Если бы не линии телеграфных столбов, можно было бы подумать, что они едут прямо по целине.
   - Уже едут!.. Торопятся, черти! - сказал Харитонов. - Уходить вам надо, да поскорее!..
   - Хорошо, пойду! - сказал Геннадий Андреевич. - Только смотри, будь осторожен!
   - А вещи?
   - Как-нибудь обойдусь...
   Харитонов вздохнул и пожал Геннадию Андреевичу руку:
   - Тогда прощай. Скажи Колеснику, что все сделал, как он приказал. И еще, что иду против своего сердца.
   - Обязательно скажу!
   - Быстрее уходи! Быстрее! - сказал Харитонов и отворил дверь избы.
   Геннадий Андреевич перелез через тыльный плетень и кружным путем направился к опушке. Сначала он спустился в неглубокую балку, которая скрыла его от глаз людей. Пройдя по ней, он круто свернул в рощу, уже раздетую осенним ветром. Порыжелые листья шуршали под ногами. "Зима наступает, - думал Геннадий Андреевич, - станет еще труднее. Надо действовать..."
   Где-то в чаще пересвистывались птицы. Вдруг огненно-желтый комочек взметнулся на высокую ель. Белка!.. Она сидела на толстом суку и косила на него черными глазками.
   Природа жила по своим законам. Сейчас бы с ружьишком охотиться где-нибудь на уток. А потом сидеть у пылающего костра и, щурясь от дыма, смотреть, как закипает смола на сосновых ветках...
   Вот и опушка. Сквозь деревья невдалеке на поляне темнеет пирамида прошлогодней копны. Никого нет...
   Геннадий Андреевич приостановился. Может быть, мальчик ищет его где-то тут. Надо ждать.
   Тянулись минуты. Он стоял, оглядываясь по сторонам. И, хотя все его чувства были напряжены до крайности, все же не услышал, как сзади к нему подкрались.
   Тихий голос позвал:
   - Павел Мартынович...
   Он вздрогнул, быстро обернулся, рука сама рванула из кармана револьвер.
   В нескольких шагах от него, между кустами, стоял невысокий, худенький мальчик в черном латаном костюме. Лицо немного испуганное, не по-детски серьезное, в сутулой фигурке что-то степенное.
   - Коля! Охотников!..
   Несмотря на то что Геннадий Андреевич ожидал увидеть именно его, он все-таки удивился. Это был тот самый Коля, который чаще других забывал, чем окончился последний урок, и в то же время это был уже другой мальчик: повзрослевший, много переживший, с упрямо сжатыми губами, ввалившимися глазами...
   - Ну, здравствуй!..
   Геннадий Андреевич подошел к Коле и ласково положил руку на плечо. Мальчик вдруг понурился и тяжело вздохнул: если бы с ним рядом находился отец, он бы сказал: "Папочка, как я устал!.." Но сейчас, увидев Геннадия Андреевича, он стоял, переполненный сложными чувствами. Он был рад тому, что наконец увидел человека, которому доверяет больше других. Ему хотелось бы навсегда остаться рядом со своим учителем. Но кто знает, как живет теперь сам Геннадий Андреевич, возможно ли это.
   Они сели в ложбинке, закрытой со всех сторон кустами. Геннадий Андреевич вынул из кармана кусок хлеба с салом и протянул Коле. Пока мальчик ел, Геннадий Андреевич внимательно читал донесение Никиты Борзова. Оно было коротким: "Ост-24 вскоре перебазируется к Новому Осколу. Пленные будут переброшены на машинах".
   Оставалось неизвестным самое главное: когда. Если бы это удалось установить, можно было бы напасть на охрану и, освободив пленных, сорвать на некоторое время начало работ в укрепрайоне.
   Надо скорее доставить донесение в отряд.
   - Ну вот что, Коля, пойдем, брат, сидеть нам с тобой недосуг, - сказал Геннадий Андреевич и решительно поднялся с земли.
   Но Коля почему-то не последовал за ним.
   - Геннадий Андреевич, а я здесь не один.
   - Как - не один? - испуганно спросил Стремянной.
   - Я с Маей.
   - Какой Маей, где она?
   Геннадий Андреевич снова опустился рядом с мальчиком.
   - Сейчас я вам все расскажу...
   И Коля сбивчиво, торопясь стал рассказывать свою историю. Чем дальше слушал его Геннадий Андреевич, тем неспокойнее становилось у него на сердце. Кто этот Миша, которого спас Коля? Никита Кузьмич ему не доверяет, и, наверное, не зря. А что представляет собой фотограф Якушкин с Базарной площади? Чудаковат, но добр. Может быть, он охотно помогал бы подпольщикам. Обо всем этом надо серьезно подумать.
   - Вот что, Коля, - сказал он, - придется мне вас с Маей к партизанам отвести. Где она?
   - Я ее подальше в лесу спрятал, Павел Мартынович, - сказал Коля. Вдруг бы на меня напали - она спаслась бы и все передала...
   Геннадий Андреевич хмуро улыбнулся:
   - Ну, я вижу, ты конспиратор! Веди ее сюда. Я вам обоим расскажу, как действовать...
   Коля поднялся и стал руками обивать с брюк приставшие к ним соринки.
   - А там не только Мая, - сказал он. - Там еще и Витя Нестеренко.
   - Какой Нестеренко?
   - Мальчик один. Он на год старше меня. Его Клавдия Федоровна из больницы забрала...
   - Он больной?
   - Нет, сейчас уже здоровый. У него воспаление легких было... Слабенький совсем.
   - Слабее тебя?
   Коля усмехнулся:
   - Я крепкий!..
   - Ну, веди их быстрее.
   Коля сделал несколько шагов, но в кустах вдруг обернулся:
   - Павел Мартынович, а об отце вам можно рассказать?
   Геннадий Андреевич махнул рукой:
   - Знаю, Коля, знаю!..
   Коля исчез за кустами. Было слышно, как под ногами у него похрустывали сухие сучья. Ветер шумел в голых ветвях. За лесом сипло прогудел паровоз.
   От хутора донесся скрип тормозов, и Геннадий Андреевич прислушался. Раздвинул кусты, осторожно выглянул, но в сгущающихся сумерках уже нельзя было разглядеть дом лесника.
   - Коля! - окликнул Геннадий Андреевич, когда силуэты ребят мелькнули за кустами.
   Геннадий Андреевич тут же увидел невысокую светленькую девочку с двумя косичками, которая смело смотрела ему в глаза, и высокого, коренастого, но какого-то рыхлого мальчугана; на его лице была растерянность.
   - Вот они, Геннадий Андреевич! - сказал Коля и при этом сделал такой энергичный и широкий жест рукой, словно сам он был Черномор, а за ним шли тридцать три богатыря.
   - Коля, - быстро сказал Геннадий Андреевич, - прокрадись сторонкой к дому и посмотри на дорогу, не едет ли по ней кто-нибудь!.. И сразу же назад. Так, чтоб никто тебя не видел! Через десять минут будь здесь...
   Коля нырнул в кусты и исчез. За ним хотела устремиться и Мая, но Геннадий Андреевич удержал ее. Полный мальчик стоял безучастно.
   Коля был точен. Запыхавшийся, усталый, он прибежал назад и сообщил, что на хуторе - полицаи и немецкие солдаты. Они только что выгрузились из машин. Среди них старик Харитонов. Он о чем-то разговаривал с офицером.
   Геннадий Андреевич несколько мгновений молчал. Да, Харитонов в трудном положении.
   - Пошли, ребята, пошли за мной!.. Быстрее!.. Нельзя терять время... Тут есть неглубокая речка... Давайте перейдем ее вброд, чтобы сбить со следа собак...
   Они быстро углубились в лес.
   Глава двенадцатая
   В ПОИСКАХ РЕШЕНИЯ
   Пробираясь с ребятами по густому лесу, Стремянной думал о том, что на крутых жизненных поворотах предельно раскрывается сущность человека. Вот эти два мальчика, его недавние ученики, и оставшаяся сиротой девочка начинают свою жизнь с тяжелых испытаний. Какими они выйдут из них, если останутся живы? Даже сейчас, когда они идут гуськом один за другим, невольно проявляются их характеры. Коля Охотников выломал большую суковатую палку и ступает впереди всех, неторопливо, как странник. Он авангард их маленького отряда. За ним идет Мая. Сгорбив узкую спину под тяжестью вещевого мешка, она упрямо следует за Колей, твердо ставя ноги, обутые в грубые солдатские сапоги. Мешок с продуктами она взяла на привале и ни за что не хочет уступить его ни более сильному Вите Нестеренко, ни самому Геннадию Андреевичу. Из такой девочки толк получится! Витя Нестеренко, шедший вслед за Маей, казался Геннадию Андреевичу менее активным и самостоятельным. Несмотря на то что он был на полголовы выше Коли, да и пошире его в плечах, держался он неуверенно, робко и все прислушивался к тому, что скажет Коля.
   Они шли всю ночь напролет, по компасу.
   Стороной обходили деревни. Несколько раз издалека слышали немецкую речь. На рассвете они достигли полевой дороги, зажатой между невысокими холмами, очертания которых все более четко проступали в сумерках начинающегося утра.
   До сих пор Геннадий Андреевич вел свою группу на юг, а теперь он круто повернул на запад. Предстояло идти еще километров пятнадцать по болотам; это был самый тяжелый отрезок пути, зато там не было немецких постов.
   К вечеру они наконец добрались до партизанского лагеря. Когда их окликнул часовой, Геннадию Андреевичу даже не поверилось, что они пришли...
   От еды они отказались: едва их ввели в землянку, они упали на нары и мертвецки заснули.
   Командиром партизанского отряда был Антон Миронович Колесник, майор, лет двадцати семи. Он попал под Харьковом в окружение, большая часть его батальона погибла, а он с группой бойцов стал пробиваться на восток. Но все дороги были перерезаны, а по деревням расставлены крупные немецкие гарнизоны.
   Тогда Колесник повел своих людей на север, к Белгороду. По дороге к ним присоединялись бойцы и командиры, пытавшиеся поодиночке перейти линию всё удалявшегося на восток фронта, и жители тех районов, по которым пролегал путь Колесника. Несколько раз приходилось пробиваться с боем. Были потери. И все же приток желающих идти вместе с ним оказался так велик, что вскоре Колесник организовал настоящий партизанский отряд.
   Достигнув густых лесов, партизаны выбрали место для лагеря и начали действовать. Вскоре о них узнали в подпольном обкоме, и для встречи с Колесником прибыл его представитель.
   Так отряд оказался связанным с Большой землей, партизаны почувствовали, что об их действиях знают в Москве, и это придало им силы, еще больше сплотило. Обком приказал Колеснику теснее связаться с подпольем ближайшего города и оказывать ему содействие. Таким образом, подпольщики и партизаны стали звеньями одной и той же цепи... Лагерь отряда со всех сторон окружали почти непроходимые болота.
   Партизаны жили в землянках. В результате последнего дерзкого нападения на немецкий обоз отряд был обеспечен продовольствием недели на две. Изредка делались вылазки в соседние деревни, где с некоторыми старостами уже давно были установлены надежные связи. Партизаны нагружали подводы мукой, уезжали, а старосты тут же отправлялись в соседнее село, где располагалось гестапо, и слезно просили защитить их от "проклятых партизан". Так они отводили от себя подозрение.
   Природа наградила Колесника гигантским ростом; все в нем было огромно: широченная мускулистая грудь, тяжелые волосатые кулаки. На его ноги нельзя было подобрать ни одной пары обуви казенного пошива, и партизанские сапожники выстругали для него специальную колодку.
   В Колеснике удивительно сочетались педантичность и придирчивость в мелочах с широтой в решении важных вопросов. Он до хрипоты ругал нерадивого партизана, который, побоявшись простуды, целый месяц не мылся в бане, и мог поднять на ноги весь отряд, если кто-нибудь попадал в беду.
   Он никогда не рассказывал, была ли у него семья. И, когда однажды из обкома сообщили, что есть возможность переправить через линию фронта письма к родным, он не написал ни слова.
   В отряде его уважали, но побаивались. Он был дьявольски упрям. И горе тому, кто не выполнит его приказа. Таких он судил безжалостно. И уж если лишал человека доверия, то делал так, чтобы все знали, каков гусь провинившийся.
   Прямо надо сказать, характер у майора Колесника был не из легких. Но, может быть, именно поэтому отряд имел сравнительно мало потерь. Всегда чувствуя его твердую волю, самые слабые в решающий момент держались стойко.
   ...Наутро Колесник вошел в землянку, где рядом с ребятами спал Геннадий Андреевич, и безжалостно растолкал его. Скрипнув зубами от страшной ломоты во всем теле, Геннадий Андреевич сел на краю нар и сощурился от яркого солнечного света, ударившего ему в глаза сквозь маленькое оконце.
   - Вставай, вставай, Геннадий Андреич, - гудел Колесник, стоя перед ним в неудобной позе высокого человека, которому низок потолок. - Спать на том свете будем.
   Через десять минут Геннадий Андреевич по скрипучим ступенькам спустился в землянку командира.
   На столе стояли две миски с жирным дымящимся супом и кружки терпкого густого чая.
   Колесник широким жестом пригласил Стремянного к столу:
   - Садись, закусим, да и поговорим обо всем.
   Они сели. Геннадий Андреевич с наслаждением ел суп и ждал, пока Колесник заговорит.
   - Подпольный обком решил отозвать вас из города. Получены сведения, что гестаповцы вас выследили.
   Геннадий Андреевич внимательно посмотрел на командира отряда, но ничего не сказал.
   Колесник вытащил из кармана кисет, кусок старой газеты и, как он выразился, начал "строить папиросу". Через минуту по блиндажу поплыли голубые волны дыма.
   Геннадий Андреевич передал донесение Борзова.
   - А как вы думаете, сможем мы проникнуть в укрепрайон? - спросил Колесник.
   Геннадий Андреевич ответил не сразу.
   - Дело не такое простое. Туда километров сорок, да все степью... Дороги охраняются большими гарнизонами.
   Колесник задумчиво кивнул:
   - Да уж, как поется в песне: степь широкая!.. Главное, не знаем дня и часа, когда гитлеровцы отправят людей!..
   - А Борзов может сообщить, - сказал Геннадий Андреевич.
   - Все равно дело это очень рискованное, - мотнул головой Колесник. Вокруг шоссе поля, негде заранее укрыться. У них в конвое наверняка будет отряд автоматчиков. Риск большой, а добьемся ли результатов?
   Доводы Колесника звучали убедительно.
   - Что же вы предлагаете? - спросил Геннадий Андреевич.
   - Я предлагаю пойти по другому пути. Связаться с военнопленными. Организовать группу, которая давала бы нам информацию уже непосредственно со строительства...
   - Предложение дельное, - сказал Геннадий Андреевич. - В концлагере у нас есть надежный человек - Алексей Охотников. Его жену повесили гитлеровцы.
   - Как же мы его опознаем? - озадаченно спросил Колесник. - Не подойдешь же к лагерю с Никитой Борзовым.
   - Но это может сделать сын Охотникова.
   - А где он?
   - Здесь, в лагере.
   - Вот это удача! - воскликнул Колесник. - Значит, это один из двух парнишек? Какой же?
   - Худенький. Он кажется моложе второго, а на самом деле и умнее и старше...
   Теперь инициатива разговора целиком перешла к Стремянному. Он отлично знал расположение концлагеря. Несмотря на строгую охрану, жители все же связывались с военнопленными, передавали им одежду и продукты. Предложение Геннадия Андреевича сводилось к тому, что Коля, смешавшись с толпой женщин, приходящих каждый день к колючей ограде, передаст узелок с хлебом и картошкой пленным, окликнет отца и тем самым покажет его подпольщику, который будет стоять рядом. А затем уже партизаны разработают способ передать Андрею Охотникову необходимые инструкции.
   Этот план не понравился Колеснику. Нет, риск чрезмерно велик, а результаты сомнительны. Подумав, они пришли к выводу, что человека, который пойдет к лагерю, надо найти в самом городе. Перебрав нескольких, остановились на Клавдии Федоровне. Она хорошо знала Алексея Охотникова. Ей не обязательно подходить близко к ограде - она может стоять в сторонке, наблюдать за тем, что будет происходить по ту сторону проволоки, и подать знак Охотникову, чтобы он понял: его помнят, им интересуются, он нужен.
   Колесник предложил отправить к Клавдии Федоровне связного, чтобы сообщить ей задание.
   Но окончательное решение, оказалось, принять не так-то просто.
   Сутки связной будет пробираться в город, день пробудет там. На всякие неожиданности в пути придется прибавить сутки. А там потребуется еще два-три дня, чтобы наконец Алексей Охотников оказался в поле зрения. Ведь наверняка придется терпеливо ждать, когда он может пройти мимо той части ограды, со стороны которой будет вестись наблюдение. День уйдет на то, чтобы связной сообщил о результатах в отряд. Таким образом, на выполнение задания наверняка уйдет целая неделя.
   Черт подери! Неделя только на то, чтобы высмотреть за оградой нужного человека! Сколько же времени потребуется, чтобы связаться с ним, а затем организовать подпольную группу? Нельзя ли сделать это побыстрей?.. За неделю ведь многое может случиться. Вдруг однажды утром окажется, что лагерь пуст, а все военнопленные вывезены в неизвестном направлении.
   Внезапно скрипнула дверь, и в щель просунулась взлохмаченная голова партизана. Очевидно, кто-то стоявший за его спиной мешал ему войти, тянул назад. За дверью шла возня. Однако, вцепившись в дверь, партизан не давал себя оттолкнуть, лицо его выражало крайнее отчаяние.
   - Антон Мироныч!.. - прохрипел он. - Выдь на минутку!.. Срочное дело!..
   Колесник встал и, тяжело ступая, вышел из блиндажа.
   "Где-то заваруха!" - подумал Геннадий Андреевич.
   Из-за тонких стен блиндажа до них доносились возбужденные голоса партизан, среди которых выделялся басовитый голос Колесника. Потом голоса стали удаляться и наконец совсем смолкли.
   Колесник вскоре вернулся. В руках он держал смятую записку и озадаченно ее перечитывал.
   - Тут важное сообщение, - сказал он. - Вчера я поручил Куликову проникнуть в Стрижевцы, выяснить, есть ли там каратели. А он сообщает, что в деревне появились два подозрительных человека. Говорят, что бежали из концлагеря... Сами же средь бела дня спрятались в сарае, невдалеке от дома полицая. Его жена украдкой им обед носила.