Как известно, женское коварство не знает пределов. Самсон доверился Далиле, Олоферн — Юдифи, Марат — Шарлотте Корде. Все знают, что из этого получилось. Для несведущих поясняю: летальный исход.
Итак, из дома ревнивой казашки Гули Зюзин вышел с удостоверением, в котором рядом с его фамилией демонстрировала свои ослепительные прелести порнографическая пиковая секс-бомба.
По злосчастному стечению обстоятельств в тот день московские «гиббоны» должны были торжественно принимать «гиббонов» французских. На встречу прибыло высокое начальство из министерства. Генералы, как водится, толкали речи о высоком долге, ответственности, чести и морали.
Затем последовала менее официальная часть, и тут какому-то скучающему французишке пришло в голову сравнить их заграничную ксиву с русскими удостоверениями. Объяснившись с Пашей через переводчика, он сунул ему в руку свою синюю книжечку, в ответ на что ничего не подозревающий Зюзин торжественно вручил иностранному коллеге собственное удостоверение.
Все было бы ничего, но рядом с французом, белугой взвывшим от восторга при виде сногсшибательных прелестей дамы пик, оказался генерал Дергунов из министерства — язвенник, трезвенник (вследствие язвы) и поэтому желчный и злой на весь мир моралист.
Генералу Запечному едва удалось отстоять своего протеже. Майор, мысленно матеря на все корки треклятую паскудину Гулю, клялся и божился, что он здесь вообще ни при чем, что он никоим образом не собирался ронять престиж Российского государства в глазах иностранных коллег, но это не помогло: Зюзина отправили в позорное изгнание на занюханный и малодоходный пост ГИБДД.
Именно тогда генерал Запечный и объяснил Паше, что вытаскивает его из неприятностей в последний раз.
Именно тогда майор дал себе слово быть паинькой. Дал — и, как видите, не сдержал.
«В последний раз, — решил Паша Зюзин, отрешенно созерцая проплывающие за окном „Жигулей“ светлячки далеких огней. — Это было в последний раз. В самый-самый последний. Больше — никаких нарушений дисциплины. Я не имею права рисковать. А сейчас остается надеяться, что в наше отсутствие не было проверки».
Ну, разумеется, не было. Проверки ведь устраивают не каждый день — да и кому в такую погоду придет в голову тащиться среди ночи к никому в общем-то не нужному посту ГИБДД? Ему не о чем беспокоиться. Все будет хорошо.
— Все будет хорошо, — успокаивая себя, пробормотал майор.
Храп Макара Швырко стал громче и раскатистее. Сержант Курочкин, с пьяной тщательностью цепляясь за руль, заезженной пластинкой снова и снова повторял полюбившийся ему куплет об «упоительных в России вечерах».
— С милым рай в шалаше, если он атташе, — подправляя косметическим карандашом яркий контур вызывающе чувственных губ, изрекла белокурая Алиса Гусева.
— Ну, твой-то атташе живет далеко не в шалаше, — завистливо усмехнулась Наташа Лиганова. — Вилла на Балеарских островах, особняк под Брюсселем, собственная яхта…
— Не исключено, что в самое ближайшее время все это станет моим, — самодовольно усмехнулась Алиса, окидывая критическим взором результат своей деятельности.
— Ты это серьезно? — напряглась Наталья. — Неужели Шарль сделал тебе предложение?
— Пока не сделал, но вот-вот разродится. У меня на такие вещи нюх.
— В таком случае я на твоем месте вела бы себя осторожней.
— Что ты имеешь в виду?
Теперь Алиса удлиняла кукольно-густые ресницы «махровой» темно-коричневой тушью.
— То, чем ты занимаешься. А если Шарль узнает?
— Ерунда. Он ест у меня с руки. Уж кто-кто, а я-то сумею запудрить ему мозги.
— Смотри, как бы это он тебе мозги не запудрил, — враждебно прищурилась брюнетка.
— О чем это ты?
— Ты уверена, что твой атташе сделает предложение именно тебе7
Засунув тушь в косметичку, Алиса вынула из нее флакончик духов «Шалимар», смочила пальчик, неторопливо прикоснулась им к коже за ушами, к шее, к ложбинке между высоких грудей, спрятала духи и только после этого посмотрела на подругу.
— А кому еще, интересно, он может сделать предложение? — с нажимом произнесла она. — Тебе, что ли?
— При чем тут я? — пожала плечами Наташа. — Это я к тому, что, возможно, Шарль водит тебя за нос точно так же, как ты его. Французы все одинаковы.
— Шарль не француз, а бельгиец, — поправила подругу Гусева.
— Тем хуже, — язвительно хмыкнула Лиганова. — У меня был любовник француз, так он говорил, что бельгийцы для французов — то же самое, что чукчи для русских. Возьми анекдоты про чукчу, замени слово «чукча» на «бельгиец» — и получишь сборник французского юмора.
— Не выйдет, — покачала головой Алиса. — В Бельгии нет моржей, нерпы и шаманов.
— Зато дураков — хоть жопой ешь — как на Чукотке.
— Ну, Шарля дураком не назовешь.
— Счастливое исключение, — поморщилась Наталья. — Только счастливое оно для Шарля, а не для тебя. Сама подумай — за такого парня любая русская красотка готова будет драться зубами и когтями. Вряд ли ты выдержишь конкуренцию. Держу пари, что сейчас твой бельгийский чукча резвится в постели какой-нибудь очередной фотомодели, а она из кожи вон выпрыгивает, лишь бы ублажить молодого богатого иностранца в надежде, что красавец атташе на ней женится.
— Ты так говоришь, потому что завидуешь мне, раздраженно сказала Гусева.
— Что, правда глаза колет?
— К твоему сведению, Шарль сегодня вечером приглашен на бридж к послу.
— Ну, разумеется, — съязвила Наталья. — Прямо-таки к послу и прямо-таки на бридж. Кстати, к послу, или к жене посла?
— Ладно, — с мрачной решимостью произнесла Алиса. — Сейчас я ему позвоню и все выясню.
Вытащив из сумочки сотовый телефон, она набрала номер. Около минуты девушка слушала длинные гудки, потом, закусив губу, сделала еще одну попытку — и снова безрезультатно.
— Что, отключил телефон? — Лиганова снисходительно похлопала подругу по плечу. — Это меня не удивляет. Ничто не раздражает мужика сильнее, чем телефонный звонок, раздавшийся в не подходящий для этого момент, особенно если звонит одна из его любовниц.
— Все, закрыли тему, — скрипнула зубами Гусева.
— На таких, как мы, не женятся, — пожала плечами Наташа. — Зато тратят на нас несравнимо больше, чем на законных жен, — и в этом есть определенное преимущество. Ладно, пойдем, а то кавалеры, наверное, уже заждались.
— Он женится на мне, — твердо сказала Алиса. — Женится, вот увидишь.
— Блажен, кто верует, — зло ухмыльнулась Лиганова. — Знаешь, что представляет собой вера? Неоправданную убежденность в не правдоподобном — не больше и не меньше. Как мудро заметил Гейне — «Случайный визит в дом умалишенных наглядно демонстрирует, что вера ровным счетом ничего не доказывает».
— Катись ты знаешь куда…
— Куда? На бельгийскую Чукотку? — язвительно уточнила Наталья.
Не пристегнувшийся ремнем Макар Швырко качнулся вперед, несильно врезавшись головой в лобовое стекло.
Храп прекратился, плавно трансформировавшись в матюги.
— Вот л-лишу тебя прав за вождение в нетрезвом виде, тогда узнаешь, — пригрозил Феде Паша Зюзин.
— Пускай все сон, пускай любовь игра, Но что тебе мои порывы и объятья? На том и этом свете буду вспоминать я, Как упоительны в России вечера, — вместо ответа фальцетом вывел тот.
— Нет, все-таки когда-нибудь алкоголь нас погубит, — вздохнул майор.
— Алкоголь и женщины, — ненадолго отвлекшись от пения, уточнил Курочкин. — Ж-женщины еще опаснее алкоголя.
— Он как хитрый волшебник своей палкой махнет, И несет ему деньги проезжий народ, — энергично подхватил переставший сокрушаться по поводу пьянства Зюзин.
— Как упоительны в России вечера, — возвысив голос, настаивал на своем Федор.
— Неуж-жели ты л-любишь его за пол-лосатую палку? — в унисон поинтересовались Паша с Макаром. Распахнув дверцы, «гиббоны» вывалились из машины.
Пару минут «гиббоны» провели в странном оцепенении пытаясь сообразить, не является ли посетившая их галлюцинация симптомом белой горячки.
— Черт залез на потолок, Ты не бойся, паренек, Это белая горячка К нам зашла на огонек, — дрожащим голосом заблеял Федя Курочкин.
— Я сплю, да? — цепляясь за стремительно ускользающую надежду, голосом умирающего осведомился майор Зюзин. — Скажите мне, что я сплю и это мне только снится.
— Я, кажется, тоже сплю, — шмыгнул носом сержант Швырко.
— Вы спите, вам хорошо, — позавидовал товарищам Федор. — А вот у меня, похоже, белая горячка.
Еще одна минута прошла в мучительных раздумьях. На ее исходе протрезвевшие от пережитого шока сотрудники ГИБДД пришли к заключению, что то, что находится у них перед глазами, не является ни галлюцинацией, ни фатальным последствием delirium tremens.
— Твою мать!!!
Придя к столь неутешительному выводу, майор Зюзин в отчаянии звезданул себя кулаком по лбу и глухо застонал от отчаяния.
— Действительно, твою мать, — согласился сержант Швырко, бросая сочувственный взгляд на своего начальника.
Сержант Курочкин, не находя слов, для того чтобы выразить всю глубину своих чувств, лишь изумленно икнул.
Прямо перед дверью будки ГИБДД, полностью перекрывая вход, лежал то ли труп, то ли неизвестный хохмач, решивший прикинуться трупом. Впрочем, учитывая погодные условия, трудно было предположить, что найдется ненормальный, решивший пожертвовать своим здоровьем ради того чтобы подшутить над гибэдэдэщниками.
Одетый в дорогой светло-коричневый костюм-тройку красивый темноволосый мужчина лет тридцати пяти чинно возлежал на спине в типичной позе покойника в гробу. Его лицо с опущенными веками, придавленными двумя пятирублевыми монетами, выражало спокойную торжественность, руки были сложены на груди. На одной из них красовались массивные золотые часы, на другой — перстень-печатка с крупным бриллиантом.
Длинные холеные пальцы с идеально отполированными ногтями держали горящую свечу. Ветер трепал ее нервно мерцающий огонек, как терьер только что пойманную крысу. То, что свеча не погасла на таком ветру, было поистине удивительно. Вообще все происходящее отдавало какой-то запредельной мистикой.
Единственным отличием позы элегантного покойника от классического положения жмурика, побывавшего в умелых руках сотрудников похоронного бюро, были его кокетливо перекрещенные в щиколотках ноги в бежевых носках, идеально подобранных в тон костюму. Ноги эти были облачены в матово сияющие дорогой кожей ботинки от Гуччи, стоимость которых явно превышала совокупную месячную зарплату троицы ошарашенных «гиббонов».
— Твою мать, — упавшим голосом повторил майор Зюзин.
— Откуда он взялся, а? — растерянно спросил сержант Курочкин.
— От верблюда, — мрачно цыкнул зубом сержант Швырко.
— Интересно, это он сам или его… это… ну, того…
— Ну, разумеется, сам! — голос Паши Зюзина вибрировал от убийственного сарказма. — Пришел вот сюда среди ночи, лег на порожек, свечку в руки взял, монеты на глаза положил…
— Вроде на первый взгляд следов насильственной смерти не видно, — произнес Курочкин. — Может, он все-таки спьяну такое учудил?
Макар Швырко, приблизившись к телу, прикоснулся пальцами к сонной артерии, затем выпрямился, вздохнул и покачал головой.
— Дубарь, — констатировал он. — Холодный уже.
— Боже мой! — обхватив руками голову, охваченный ужасом майор Зюзин заметался по площадке перед будкой. — Это пиздец. Полный, окончательный и бесповоротный пиздец. После такого меня уж точно из органов вышибут. И куда я, спрашивается, денусь? Чем, мать вашу так, на жизнь буду зарабатывать?
— Да погоди, Паша, не паникуй, — Макар попытался утешить начальника. — Может, чего и сообразим.
— Да что сообразим, что сообразим-то? — причитал майор. — Уголовку надо вызывать, труповозку. Сейчас ночь, между прочим. Труповозка раньше утра не приедет, а начальство с проверкой может нагрянуть с минуты на минуту. Что делать-то?
— А может, не нагрянет? — предположил Федор. — Смотри, какая погода мерзкая!
— Нагрянет! — с непреклонной уверенностью завзятого фаталиста заявил Паша Зюзин. — Как пить дать нагрянет. Если бы трупа не было — не нагрянуло бы, а так нагрянет. Узнает, как мы облажались — и мне конец. Мало того что покинули пост, напились — это нам еще могли бы простить, начальники тоже люди, — но то, что нам жмурика подбросили — никогда. А что будет, если журналисты пронюхают! Даже думать об этом страшно.
На глаза майора навернулись слезы.
Сержант Швырко задумчиво посмотрел на покойника, затем вынул свечку у него из рук, задул огонек, положил ее на землю и, крякнув, перевернул жмурика на живот.
— Что ты делаешь? — с видом мученика осведомился Зюзин.
— Следов насильственной смерти с первого взгляда не заметно, — сказал Макар. — А что, если мы его сами в морг сдадим? Скажем, что на улице подобрали. Неопознанный труп. Уголовке с ним явно возиться не захочется, сделают заключение — смерть от естественных причин, чтобы лишним «висяком» не обзаводиться, да и дело с концом.
— Слушай, а ведь это мысль! — вдохновился отчаявшийся было майор. — Что вообще это за тип? Документы у него хоть есть?
Швырко быстро обшарил карманы мертвеца.
— Никаких документов. Только это, — сержант помахал в воздухе ажурными женскими трусиками нежно-голубого цвета.
— О господи! — выдохнул Паша. — Фетишист, мать его так. Ладно, положи на место. Давайте везите его в морг, только побыстрее.
— На машине? — посмотрел на начальника Макар.
— Нет, только не на машине, — потряс головой Зюзин.
Мысль о том, что ему придется пользоваться автомобилем, в котором перевозили бренные останки любителя изящного женского белья, почему-то невыносимо ужасала пьяного майора.
— Повезете на мотоцикле.
— На мотоцикле? — изумился сержант Курочкин.
— А что такого? — пожал плечами Паша. — В коляске. Надеюсь, он еще не окончательно окоченел. Ноги можно будет согнуть?
— Вроде гнется еще, — сказал Макар, приподняв руку трупа. — С трудом, правда, но гнется. Только надо будет ему форменную куртку и фуражку надеть на всякий случай, чтобы не вызвать подозрений. Вроде у нас был в будке комплект запасного обмундирования?
— Был, точно был, — заторопился майор Зюзин. — Давайте, ребята, шевелитесь! В темпе вальса! Боже, что за кошмарная ночь!
— А чтой-то ночь зловещая такая, Блуждают на погосте огоньки. — В такую ночь обычно самураи Канают на границу у реки, — пел Федя Курочкин, безуспешно пытаясь завести мотор мотоцикла.
«А ведь получилось не хуже, чем у Пьюзо, — с самоуверенностью, свойственной многим молодым авторам подумал Денис. — Убойный материал! Особенно эта часть, о менте-транссексуале, который, сменив пол, решил податься в большую политику и при поддержке Психоза, точнее, героя „Всех грехов мира“ Скрипача стать губернатором края».
Хорош был и эпизод с маньяком, мочившим дворников за то, что они слишком рано начинали мести улицы и мешали ему спать. С помощью этого типа, которого милиция, кстати, безуспешно ловила два года, Скрипачу удалось устранить своего главного конкурента, Махмуда, крупного чеченского авторитета. Для этого потребовалось всего лишь шепнуть на ушко серийному дворникофобу, что Махмуд — главный дворник над всеми дворниками, пахан «черных мусорщиков», вознамерившийся установить на земле кровавую диктатуру метлы и лопаты.
Маньяк перерезал Махмуду горло заточенным краем металлического мусорного совка и с блаженной улыбкой отошел в мир иной, после того как его под завязку начинили свинцом телохранители чеченца.
А похищение всемирно известного иллюзиониста, похвалившегося сдуру в газетном интервью, что он способен делать деньги из воздуха одним усилием мысли! Купившаяся на рекламный трюк русская мафия сняла кретина прямо с яхты, мирно дрейфующей по Средиземному морю. К несчастью для фокусника, с валютой вышла накладка, весьма расстроившая братков. Тело иллюзиониста так и не нашли… История, основанная на реальном факте, была выдержана в лучших традициях черного юмора.
Дениса так и подмывало позвонить Психозу, тем более что в два часа ночи синяевский авторитет, как правило, еще не ложился, но журналист сдержал порыв души и не поддался искушению.
«Завтра, — решил он. — Так будет лучше. Я свяжусь с ним прямо с утра».
Наряженный в форму сотрудника ГИБДД, которая обтягивала его как влитая, труп гордо восседал в коляске мотоцикла, сурово глядя на торчащий у обочины дороги знак ограничения скорости. Хоть и с некоторым трудом сержанту Швырко удалось-таки поднять трупу веки.
— Слушай, Паш, — обратился к начальнику Макар. — Может, того… выпьем за упокой души, а заодно и для сугреву — в такую погоду на мотоцикле немудрено и в сосульку превратиться. Я понимаю, конечно, что сухой закон и все такое прочее, но ведь случай особый. А?
— Выпьем? — нервно дернулся Зюзин. — За упокой души, говоришь? А что пить-то? Водки ведь нет!
— Почему же нет? Есть! — возразил Макар. — Я, как человек предусмотрительный, всегда в заначке бутылочку держу. Не для пьянства, конечно, упаси боже, а так, на крайний случай, вроде этого.
— Искушаешь, змий, — пожаловался майор. — Не понимаешь, что ли, нельзя нам время тратить! Проверка может с минуты на минуту нагрянуть. Увозить надо жмурика, да поскорее.
— Так мы же быстро, в момент обернемся! Сам подумай, долго ли русскому человеку пол-литру сообразить на троих? Да не гноись ты, Паша, решайся! Водка — это ж лекарство. Сразу на душе легче станет!
— Ладно, доставай свою заначку, — отчаянно махнул рукой Зюзин. — Все равно, семь бед, один ответ.
Особую пикантность «Контрольному выстрелу» придавало его местоположение. Справа от кафе за высоким бетонным забором сиротливо жались друг к другу унылые желтые корпуса психбольницы, сзади сияла золотыми куполами православная церковь, а довершал картину расположенный слева городской морг.
«Удобно, — шутили бандиты. — Под психа канать — недалече бежать, грех замолить — по соседству ходить, и жмуриков есть где складировать».
— Слышали, как мусора с Петровки вчера облажались?
Тощий чернявый браток по кличке Винт, возбужденно вертясь на стуле, буквально изнывал от желания поделиться с соратниками по преступному бизнесу «жареными» новостями.
— Нет! — покачал головой Моджахед. — Это что-то новенькое.
— Менты вчера сверхсекретную операцию по захвату особо опасных бандитов проводили, — не удержавшись, Винт истерически заржал.
— А ты откуда узнал?
— У меня кореш есть из боровской группировки — вместе в школе учились. Он мне позвонил, рассказал, так у меня от смеха чуть пупок не развязался — до сих пор успокоиться не могу. История забойнее, чем пневматический молоток. Кстати, главный герой дня — твой старый приятель, Николай Чупрун.
— ЛегавьТй мокрушнику не товарищ, — хохотнул Чупа-Чупс, шкафообразный бугай под два метра ростом, питавший неодолимую страсть к леденцам этой фирмы.
— Да, приятелями нас сложно назвать, — согласился Моджахед. — Скорее бывшими коллегами. Так что за история?
— Да, понимаешь, Чупруна какая-то падла навела на след бригады Утюга, — оживленно жестикулируя, принялся рассказывать Винт. — Опер, как и следовало ожидать, начал готовить операцию захвата. Утюг, в натуре, отморозок конкретный, менты его числят в особо опасных, так что на захват банды отрядили целый автобус спецназа, а Чупрун должен был дирижировать всем этим оркестром.
Согласно наводке, ребята Утюга должны были нарисоваться в определенное время в неком дворике неподалеку от Чистых прудов. Мусора тщательно пере крыли все входы и выходы, а автобус с группой захвата стоял около въезда во двор.
Все было бы нормально, но Чупрун решил перестраховаться и лично проверить посты. Направился ок. значит, через двор, а там, чисто конкретно, скучала без дела группа местных шпанят, — ну и привязались они к оперу: «Дядь, дай закурить!»
Чупрун спешил, так что послал лизунов[2] подальше, повернулся к ним спиной — и, в натуре, тут же получил кастетом по котелку.
Колюня, как известно, мужик крепкий и, прежде чем окончательно отрубиться, успел дать по рации сигнал тревоги.
Тут, в натуре, во двор влетели очень сердитые дяди в масках и с автоматами. Шпанят от души отходили ногами и прикладами, повязали, а Чупруна, все еще валяющегося в отключке, отправили в больницу.
В лазарете наш бравый опер пришел в себя, выяснил, что банда обезврежена, о чем безотлагательно телефонировал полковнику Ивану Евсеевичу Обрыдлову. Лично явиться пред начальственные очи Чупрун не мог, поскольку врачи вкатили ему дозу снотворного и велели до утра оставаться под наблюдением.
Полковник, в натуре, воодушевился от столь выдающегося успеха и в свою очередь сообщил о захвате банды особо опасных преступников прокурору, а заодно и своему непосредственному шефу, генералу Блудову.
Спецназовцы, перед разговором с Чупруном в срочном порядке уже обмывшие успешное завершение операции, несколько приукрасили свои подвиги. Колюня, в свою очередь, добавил драматизма, да и полковник Обрыдлов не остался в стороне. В результате дошедшая по начальства версия захвата изобиловала столь душераздирающими подробностями, что Брюсу Уиллису в «Крепком орешке» впору было удавиться от зависти к удали наших мусоров.
Генерал Блудов, выслушав отчет, пришел в такой восторг, что не удержался и решил лично насладиться зрелищем поверженного зла.
Итак, генерал и полковник Обрыдлов, сияя улыбками и погонами, ввалились в следственный изолятор, где вместо кровавой банды Утюга обнаружили пять измочаленных в пыль, обосравшихся от ужаса малолеток. Представляете, в натуре, эту картину? Говорят, матюги генерала были слышны за квартал от управления, а полковника чуть удар не хватил. Не слабо, да?
Братки оглушительно заржали.
— Выпьем за легавых, — поднял тост Моджахед. — За беззаветное мужество и верность долгу, проявленные нашими органами в борьбе с преступностью. Пусть и дальше действуют в том же духе.
— За беспросветную тупость российских мусоров, — присоединился к тосту Дуплет, бывший афганец и специалист по взрывчатым веществам. От смеха на глазах его выступили слезы.
— А знаете, зачем ментам выдали автоматы? — отхохотавшись и чуть-чуть переведя дух, осведомился Чупа-Чупс.
— Ну? — вскинул на него глаза Моджахед.
— А затем, чтобы у них не отняли пистолеты! Винт, некстати отхлебнувший водку из рюмки, поперхнулся и мучительно закашлялся.
— Ты поосторожней с анекдотами-то, — покачал головой Жлоб, казначей банды. — Так ведь и уморить человека недолго.
— А морг-то как раз недалеко! — восторженно хлопнул ладонью по столу Чупа-Чупс.
Его стокилограммовая туша тряслась от смеха, как вываленное на тарелку желе.
— Ну что, еще по одной? — взялся за бутылку Винт. — Эх, хорошо сидим!
— Смотрите, какие люди! — воскликнул Моджахед, указывая вилкой на дверь зала, в которую только что вошел Психоз с тремя телохранителями. — Зевс решил спуститься с Олимпа, дабы почтить своим присутствием наш бренный мир. Очень даже кстати. Порадуем Мишу историей о том, как Чупрун обезвредил банду особо опасных преступников.
— Да что они все, умерли, что ли? — сержант Курочкин поморщился от боли и потер ушибленную о дверь морга руку.
— Ты на звонок еще раз надави, — посоветовал Макар Швырко.
— Да давил я уже, сто раз давил, — плачущим голосом произнес Федор. — Не открывают, дубари проформалиненные, мать их эксгумация. Может, нет там никого? Ночь все-таки.
Итак, из дома ревнивой казашки Гули Зюзин вышел с удостоверением, в котором рядом с его фамилией демонстрировала свои ослепительные прелести порнографическая пиковая секс-бомба.
По злосчастному стечению обстоятельств в тот день московские «гиббоны» должны были торжественно принимать «гиббонов» французских. На встречу прибыло высокое начальство из министерства. Генералы, как водится, толкали речи о высоком долге, ответственности, чести и морали.
Затем последовала менее официальная часть, и тут какому-то скучающему французишке пришло в голову сравнить их заграничную ксиву с русскими удостоверениями. Объяснившись с Пашей через переводчика, он сунул ему в руку свою синюю книжечку, в ответ на что ничего не подозревающий Зюзин торжественно вручил иностранному коллеге собственное удостоверение.
Все было бы ничего, но рядом с французом, белугой взвывшим от восторга при виде сногсшибательных прелестей дамы пик, оказался генерал Дергунов из министерства — язвенник, трезвенник (вследствие язвы) и поэтому желчный и злой на весь мир моралист.
Генералу Запечному едва удалось отстоять своего протеже. Майор, мысленно матеря на все корки треклятую паскудину Гулю, клялся и божился, что он здесь вообще ни при чем, что он никоим образом не собирался ронять престиж Российского государства в глазах иностранных коллег, но это не помогло: Зюзина отправили в позорное изгнание на занюханный и малодоходный пост ГИБДД.
Именно тогда генерал Запечный и объяснил Паше, что вытаскивает его из неприятностей в последний раз.
Именно тогда майор дал себе слово быть паинькой. Дал — и, как видите, не сдержал.
«В последний раз, — решил Паша Зюзин, отрешенно созерцая проплывающие за окном „Жигулей“ светлячки далеких огней. — Это было в последний раз. В самый-самый последний. Больше — никаких нарушений дисциплины. Я не имею права рисковать. А сейчас остается надеяться, что в наше отсутствие не было проверки».
Ну, разумеется, не было. Проверки ведь устраивают не каждый день — да и кому в такую погоду придет в голову тащиться среди ночи к никому в общем-то не нужному посту ГИБДД? Ему не о чем беспокоиться. Все будет хорошо.
— Все будет хорошо, — успокаивая себя, пробормотал майор.
Храп Макара Швырко стал громче и раскатистее. Сержант Курочкин, с пьяной тщательностью цепляясь за руль, заезженной пластинкой снова и снова повторял полюбившийся ему куплет об «упоительных в России вечерах».
* * *
Туалет ночного клуба «Лиловый мандарин» был отделан плиткой, имитирующей розовый мрамор, В огромном, на полстены, зеркале, закрепленном над умывальниками, отражались две девушки лет двадцати пяти — высокая блондинка с осиной талией, пышной грудью и широкими сексуальными бедрами и изящная зеленоглазая брюнетка с античными чертами лица и маленьким хищным ртом.— С милым рай в шалаше, если он атташе, — подправляя косметическим карандашом яркий контур вызывающе чувственных губ, изрекла белокурая Алиса Гусева.
— Ну, твой-то атташе живет далеко не в шалаше, — завистливо усмехнулась Наташа Лиганова. — Вилла на Балеарских островах, особняк под Брюсселем, собственная яхта…
— Не исключено, что в самое ближайшее время все это станет моим, — самодовольно усмехнулась Алиса, окидывая критическим взором результат своей деятельности.
— Ты это серьезно? — напряглась Наталья. — Неужели Шарль сделал тебе предложение?
— Пока не сделал, но вот-вот разродится. У меня на такие вещи нюх.
— В таком случае я на твоем месте вела бы себя осторожней.
— Что ты имеешь в виду?
Теперь Алиса удлиняла кукольно-густые ресницы «махровой» темно-коричневой тушью.
— То, чем ты занимаешься. А если Шарль узнает?
— Ерунда. Он ест у меня с руки. Уж кто-кто, а я-то сумею запудрить ему мозги.
— Смотри, как бы это он тебе мозги не запудрил, — враждебно прищурилась брюнетка.
— О чем это ты?
— Ты уверена, что твой атташе сделает предложение именно тебе7
Засунув тушь в косметичку, Алиса вынула из нее флакончик духов «Шалимар», смочила пальчик, неторопливо прикоснулась им к коже за ушами, к шее, к ложбинке между высоких грудей, спрятала духи и только после этого посмотрела на подругу.
— А кому еще, интересно, он может сделать предложение? — с нажимом произнесла она. — Тебе, что ли?
— При чем тут я? — пожала плечами Наташа. — Это я к тому, что, возможно, Шарль водит тебя за нос точно так же, как ты его. Французы все одинаковы.
— Шарль не француз, а бельгиец, — поправила подругу Гусева.
— Тем хуже, — язвительно хмыкнула Лиганова. — У меня был любовник француз, так он говорил, что бельгийцы для французов — то же самое, что чукчи для русских. Возьми анекдоты про чукчу, замени слово «чукча» на «бельгиец» — и получишь сборник французского юмора.
— Не выйдет, — покачала головой Алиса. — В Бельгии нет моржей, нерпы и шаманов.
— Зато дураков — хоть жопой ешь — как на Чукотке.
— Ну, Шарля дураком не назовешь.
— Счастливое исключение, — поморщилась Наталья. — Только счастливое оно для Шарля, а не для тебя. Сама подумай — за такого парня любая русская красотка готова будет драться зубами и когтями. Вряд ли ты выдержишь конкуренцию. Держу пари, что сейчас твой бельгийский чукча резвится в постели какой-нибудь очередной фотомодели, а она из кожи вон выпрыгивает, лишь бы ублажить молодого богатого иностранца в надежде, что красавец атташе на ней женится.
— Ты так говоришь, потому что завидуешь мне, раздраженно сказала Гусева.
— Что, правда глаза колет?
— К твоему сведению, Шарль сегодня вечером приглашен на бридж к послу.
— Ну, разумеется, — съязвила Наталья. — Прямо-таки к послу и прямо-таки на бридж. Кстати, к послу, или к жене посла?
— Ладно, — с мрачной решимостью произнесла Алиса. — Сейчас я ему позвоню и все выясню.
Вытащив из сумочки сотовый телефон, она набрала номер. Около минуты девушка слушала длинные гудки, потом, закусив губу, сделала еще одну попытку — и снова безрезультатно.
— Что, отключил телефон? — Лиганова снисходительно похлопала подругу по плечу. — Это меня не удивляет. Ничто не раздражает мужика сильнее, чем телефонный звонок, раздавшийся в не подходящий для этого момент, особенно если звонит одна из его любовниц.
— Все, закрыли тему, — скрипнула зубами Гусева.
— На таких, как мы, не женятся, — пожала плечами Наташа. — Зато тратят на нас несравнимо больше, чем на законных жен, — и в этом есть определенное преимущество. Ладно, пойдем, а то кавалеры, наверное, уже заждались.
— Он женится на мне, — твердо сказала Алиса. — Женится, вот увидишь.
— Блажен, кто верует, — зло ухмыльнулась Лиганова. — Знаешь, что представляет собой вера? Неоправданную убежденность в не правдоподобном — не больше и не меньше. Как мудро заметил Гейне — «Случайный визит в дом умалишенных наглядно демонстрирует, что вера ровным счетом ничего не доказывает».
— Катись ты знаешь куда…
— Куда? На бельгийскую Чукотку? — язвительно уточнила Наталья.
* * *
— Приехали, — сообщил сержант Курочкин, спьяну нажав на тормоз чуть сильнее, чем требовалось.Не пристегнувшийся ремнем Макар Швырко качнулся вперед, несильно врезавшись головой в лобовое стекло.
Храп прекратился, плавно трансформировавшись в матюги.
— Вот л-лишу тебя прав за вождение в нетрезвом виде, тогда узнаешь, — пригрозил Феде Паша Зюзин.
— Пускай все сон, пускай любовь игра, Но что тебе мои порывы и объятья? На том и этом свете буду вспоминать я, Как упоительны в России вечера, — вместо ответа фальцетом вывел тот.
— Нет, все-таки когда-нибудь алкоголь нас погубит, — вздохнул майор.
— Алкоголь и женщины, — ненадолго отвлекшись от пения, уточнил Курочкин. — Ж-женщины еще опаснее алкоголя.
— устав материться, сержант Швырко неожиданно разразился бодрым рок-н-роллом, заглушившим заунывную лирику Курочкина.
— Я по правилам езжу, я пристегнут ремнем,
Не иду на обгон и не пью за рулем,
Но он штрафует меня,
Он находит придирки любые…
— Он как хитрый волшебник своей палкой махнет, И несет ему деньги проезжий народ, — энергично подхватил переставший сокрушаться по поводу пьянства Зюзин.
— Как упоительны в России вечера, — возвысив голос, настаивал на своем Федор.
— Неуж-жели ты л-любишь его за пол-лосатую палку? — в унисон поинтересовались Паша с Макаром. Распахнув дверцы, «гиббоны» вывалились из машины.
Сержант Курочкин сдался, присоединившись к нестройному хору товарищей:
— Ты достойна любви — это факт,
Но твой муж — гибэдэдэшник!!!
Песня, испуганно булькнув, безнадежно захлебнулась в пересохших от ужаса глотках бравых сотрудников дорожной полиции.
— Твой отец — гибэдэдэшник!!!
И твой дед — гибэдэдэшник!!!
И твой брат — ги-и-б-бэ…
Пару минут «гиббоны» провели в странном оцепенении пытаясь сообразить, не является ли посетившая их галлюцинация симптомом белой горячки.
— Черт залез на потолок, Ты не бойся, паренек, Это белая горячка К нам зашла на огонек, — дрожащим голосом заблеял Федя Курочкин.
— Я сплю, да? — цепляясь за стремительно ускользающую надежду, голосом умирающего осведомился майор Зюзин. — Скажите мне, что я сплю и это мне только снится.
— Я, кажется, тоже сплю, — шмыгнул носом сержант Швырко.
— Вы спите, вам хорошо, — позавидовал товарищам Федор. — А вот у меня, похоже, белая горячка.
Еще одна минута прошла в мучительных раздумьях. На ее исходе протрезвевшие от пережитого шока сотрудники ГИБДД пришли к заключению, что то, что находится у них перед глазами, не является ни галлюцинацией, ни фатальным последствием delirium tremens.
— Твою мать!!!
Придя к столь неутешительному выводу, майор Зюзин в отчаянии звезданул себя кулаком по лбу и глухо застонал от отчаяния.
— Действительно, твою мать, — согласился сержант Швырко, бросая сочувственный взгляд на своего начальника.
Сержант Курочкин, не находя слов, для того чтобы выразить всю глубину своих чувств, лишь изумленно икнул.
Прямо перед дверью будки ГИБДД, полностью перекрывая вход, лежал то ли труп, то ли неизвестный хохмач, решивший прикинуться трупом. Впрочем, учитывая погодные условия, трудно было предположить, что найдется ненормальный, решивший пожертвовать своим здоровьем ради того чтобы подшутить над гибэдэдэщниками.
Одетый в дорогой светло-коричневый костюм-тройку красивый темноволосый мужчина лет тридцати пяти чинно возлежал на спине в типичной позе покойника в гробу. Его лицо с опущенными веками, придавленными двумя пятирублевыми монетами, выражало спокойную торжественность, руки были сложены на груди. На одной из них красовались массивные золотые часы, на другой — перстень-печатка с крупным бриллиантом.
Длинные холеные пальцы с идеально отполированными ногтями держали горящую свечу. Ветер трепал ее нервно мерцающий огонек, как терьер только что пойманную крысу. То, что свеча не погасла на таком ветру, было поистине удивительно. Вообще все происходящее отдавало какой-то запредельной мистикой.
Единственным отличием позы элегантного покойника от классического положения жмурика, побывавшего в умелых руках сотрудников похоронного бюро, были его кокетливо перекрещенные в щиколотках ноги в бежевых носках, идеально подобранных в тон костюму. Ноги эти были облачены в матово сияющие дорогой кожей ботинки от Гуччи, стоимость которых явно превышала совокупную месячную зарплату троицы ошарашенных «гиббонов».
— Твою мать, — упавшим голосом повторил майор Зюзин.
— Откуда он взялся, а? — растерянно спросил сержант Курочкин.
— От верблюда, — мрачно цыкнул зубом сержант Швырко.
— Интересно, это он сам или его… это… ну, того…
— Ну, разумеется, сам! — голос Паши Зюзина вибрировал от убийственного сарказма. — Пришел вот сюда среди ночи, лег на порожек, свечку в руки взял, монеты на глаза положил…
— Вроде на первый взгляд следов насильственной смерти не видно, — произнес Курочкин. — Может, он все-таки спьяну такое учудил?
Макар Швырко, приблизившись к телу, прикоснулся пальцами к сонной артерии, затем выпрямился, вздохнул и покачал головой.
— Дубарь, — констатировал он. — Холодный уже.
— Боже мой! — обхватив руками голову, охваченный ужасом майор Зюзин заметался по площадке перед будкой. — Это пиздец. Полный, окончательный и бесповоротный пиздец. После такого меня уж точно из органов вышибут. И куда я, спрашивается, денусь? Чем, мать вашу так, на жизнь буду зарабатывать?
— Да погоди, Паша, не паникуй, — Макар попытался утешить начальника. — Может, чего и сообразим.
— Да что сообразим, что сообразим-то? — причитал майор. — Уголовку надо вызывать, труповозку. Сейчас ночь, между прочим. Труповозка раньше утра не приедет, а начальство с проверкой может нагрянуть с минуты на минуту. Что делать-то?
— А может, не нагрянет? — предположил Федор. — Смотри, какая погода мерзкая!
— Нагрянет! — с непреклонной уверенностью завзятого фаталиста заявил Паша Зюзин. — Как пить дать нагрянет. Если бы трупа не было — не нагрянуло бы, а так нагрянет. Узнает, как мы облажались — и мне конец. Мало того что покинули пост, напились — это нам еще могли бы простить, начальники тоже люди, — но то, что нам жмурика подбросили — никогда. А что будет, если журналисты пронюхают! Даже думать об этом страшно.
На глаза майора навернулись слезы.
Сержант Швырко задумчиво посмотрел на покойника, затем вынул свечку у него из рук, задул огонек, положил ее на землю и, крякнув, перевернул жмурика на живот.
— Что ты делаешь? — с видом мученика осведомился Зюзин.
— Следов насильственной смерти с первого взгляда не заметно, — сказал Макар. — А что, если мы его сами в морг сдадим? Скажем, что на улице подобрали. Неопознанный труп. Уголовке с ним явно возиться не захочется, сделают заключение — смерть от естественных причин, чтобы лишним «висяком» не обзаводиться, да и дело с концом.
— Слушай, а ведь это мысль! — вдохновился отчаявшийся было майор. — Что вообще это за тип? Документы у него хоть есть?
Швырко быстро обшарил карманы мертвеца.
— Никаких документов. Только это, — сержант помахал в воздухе ажурными женскими трусиками нежно-голубого цвета.
— О господи! — выдохнул Паша. — Фетишист, мать его так. Ладно, положи на место. Давайте везите его в морг, только побыстрее.
— На машине? — посмотрел на начальника Макар.
— Нет, только не на машине, — потряс головой Зюзин.
Мысль о том, что ему придется пользоваться автомобилем, в котором перевозили бренные останки любителя изящного женского белья, почему-то невыносимо ужасала пьяного майора.
— Повезете на мотоцикле.
— На мотоцикле? — изумился сержант Курочкин.
— А что такого? — пожал плечами Паша. — В коляске. Надеюсь, он еще не окончательно окоченел. Ноги можно будет согнуть?
— Вроде гнется еще, — сказал Макар, приподняв руку трупа. — С трудом, правда, но гнется. Только надо будет ему форменную куртку и фуражку надеть на всякий случай, чтобы не вызвать подозрений. Вроде у нас был в будке комплект запасного обмундирования?
— Был, точно был, — заторопился майор Зюзин. — Давайте, ребята, шевелитесь! В темпе вальса! Боже, что за кошмарная ночь!
— А чтой-то ночь зловещая такая, Блуждают на погосте огоньки. — В такую ночь обычно самураи Канают на границу у реки, — пел Федя Курочкин, безуспешно пытаясь завести мотор мотоцикла.
* * *
Положив на стол распечатанную рукопись романа, Денис Зыков потер пальцами слипающиеся от усталости глаза и посмотрел на часы. Почти два часа ночи. Ему давно уже хотелось спать, но журналист не мог отказать себе в удовольствии перечитать наиболее удавшиеся фрагменты своего первого литературного шедевра.«А ведь получилось не хуже, чем у Пьюзо, — с самоуверенностью, свойственной многим молодым авторам подумал Денис. — Убойный материал! Особенно эта часть, о менте-транссексуале, который, сменив пол, решил податься в большую политику и при поддержке Психоза, точнее, героя „Всех грехов мира“ Скрипача стать губернатором края».
Хорош был и эпизод с маньяком, мочившим дворников за то, что они слишком рано начинали мести улицы и мешали ему спать. С помощью этого типа, которого милиция, кстати, безуспешно ловила два года, Скрипачу удалось устранить своего главного конкурента, Махмуда, крупного чеченского авторитета. Для этого потребовалось всего лишь шепнуть на ушко серийному дворникофобу, что Махмуд — главный дворник над всеми дворниками, пахан «черных мусорщиков», вознамерившийся установить на земле кровавую диктатуру метлы и лопаты.
Маньяк перерезал Махмуду горло заточенным краем металлического мусорного совка и с блаженной улыбкой отошел в мир иной, после того как его под завязку начинили свинцом телохранители чеченца.
А похищение всемирно известного иллюзиониста, похвалившегося сдуру в газетном интервью, что он способен делать деньги из воздуха одним усилием мысли! Купившаяся на рекламный трюк русская мафия сняла кретина прямо с яхты, мирно дрейфующей по Средиземному морю. К несчастью для фокусника, с валютой вышла накладка, весьма расстроившая братков. Тело иллюзиониста так и не нашли… История, основанная на реальном факте, была выдержана в лучших традициях черного юмора.
Дениса так и подмывало позвонить Психозу, тем более что в два часа ночи синяевский авторитет, как правило, еще не ложился, но журналист сдержал порыв души и не поддался искушению.
«Завтра, — решил он. — Так будет лучше. Я свяжусь с ним прямо с утра».
* * *
— Надо же! Прямо как живой! — созерцая дело своих рук, умилился сержант Курочкин.Наряженный в форму сотрудника ГИБДД, которая обтягивала его как влитая, труп гордо восседал в коляске мотоцикла, сурово глядя на торчащий у обочины дороги знак ограничения скорости. Хоть и с некоторым трудом сержанту Швырко удалось-таки поднять трупу веки.
— Слушай, Паш, — обратился к начальнику Макар. — Может, того… выпьем за упокой души, а заодно и для сугреву — в такую погоду на мотоцикле немудрено и в сосульку превратиться. Я понимаю, конечно, что сухой закон и все такое прочее, но ведь случай особый. А?
— Выпьем? — нервно дернулся Зюзин. — За упокой души, говоришь? А что пить-то? Водки ведь нет!
— Почему же нет? Есть! — возразил Макар. — Я, как человек предусмотрительный, всегда в заначке бутылочку держу. Не для пьянства, конечно, упаси боже, а так, на крайний случай, вроде этого.
— Искушаешь, змий, — пожаловался майор. — Не понимаешь, что ли, нельзя нам время тратить! Проверка может с минуты на минуту нагрянуть. Увозить надо жмурика, да поскорее.
— Так мы же быстро, в момент обернемся! Сам подумай, долго ли русскому человеку пол-литру сообразить на троих? Да не гноись ты, Паша, решайся! Водка — это ж лекарство. Сразу на душе легче станет!
— Ладно, доставай свою заначку, — отчаянно махнул рукой Зюзин. — Все равно, семь бед, один ответ.
* * *
Вопреки своему обыкновению, банда Моджахеда, бывшего опера с Петровки, гуляла не в рузаевском «Космосе-2», а в недавно открывшемся кафе «Контрольный выстрел», которое сразу же завоевало популярность среди московской братвы.Особую пикантность «Контрольному выстрелу» придавало его местоположение. Справа от кафе за высоким бетонным забором сиротливо жались друг к другу унылые желтые корпуса психбольницы, сзади сияла золотыми куполами православная церковь, а довершал картину расположенный слева городской морг.
«Удобно, — шутили бандиты. — Под психа канать — недалече бежать, грех замолить — по соседству ходить, и жмуриков есть где складировать».
— Слышали, как мусора с Петровки вчера облажались?
Тощий чернявый браток по кличке Винт, возбужденно вертясь на стуле, буквально изнывал от желания поделиться с соратниками по преступному бизнесу «жареными» новостями.
— Нет! — покачал головой Моджахед. — Это что-то новенькое.
— Менты вчера сверхсекретную операцию по захвату особо опасных бандитов проводили, — не удержавшись, Винт истерически заржал.
— А ты откуда узнал?
— У меня кореш есть из боровской группировки — вместе в школе учились. Он мне позвонил, рассказал, так у меня от смеха чуть пупок не развязался — до сих пор успокоиться не могу. История забойнее, чем пневматический молоток. Кстати, главный герой дня — твой старый приятель, Николай Чупрун.
— ЛегавьТй мокрушнику не товарищ, — хохотнул Чупа-Чупс, шкафообразный бугай под два метра ростом, питавший неодолимую страсть к леденцам этой фирмы.
— Да, приятелями нас сложно назвать, — согласился Моджахед. — Скорее бывшими коллегами. Так что за история?
— Да, понимаешь, Чупруна какая-то падла навела на след бригады Утюга, — оживленно жестикулируя, принялся рассказывать Винт. — Опер, как и следовало ожидать, начал готовить операцию захвата. Утюг, в натуре, отморозок конкретный, менты его числят в особо опасных, так что на захват банды отрядили целый автобус спецназа, а Чупрун должен был дирижировать всем этим оркестром.
Согласно наводке, ребята Утюга должны были нарисоваться в определенное время в неком дворике неподалеку от Чистых прудов. Мусора тщательно пере крыли все входы и выходы, а автобус с группой захвата стоял около въезда во двор.
Все было бы нормально, но Чупрун решил перестраховаться и лично проверить посты. Направился ок. значит, через двор, а там, чисто конкретно, скучала без дела группа местных шпанят, — ну и привязались они к оперу: «Дядь, дай закурить!»
Чупрун спешил, так что послал лизунов[2] подальше, повернулся к ним спиной — и, в натуре, тут же получил кастетом по котелку.
Колюня, как известно, мужик крепкий и, прежде чем окончательно отрубиться, успел дать по рации сигнал тревоги.
Тут, в натуре, во двор влетели очень сердитые дяди в масках и с автоматами. Шпанят от души отходили ногами и прикладами, повязали, а Чупруна, все еще валяющегося в отключке, отправили в больницу.
В лазарете наш бравый опер пришел в себя, выяснил, что банда обезврежена, о чем безотлагательно телефонировал полковнику Ивану Евсеевичу Обрыдлову. Лично явиться пред начальственные очи Чупрун не мог, поскольку врачи вкатили ему дозу снотворного и велели до утра оставаться под наблюдением.
Полковник, в натуре, воодушевился от столь выдающегося успеха и в свою очередь сообщил о захвате банды особо опасных преступников прокурору, а заодно и своему непосредственному шефу, генералу Блудову.
Спецназовцы, перед разговором с Чупруном в срочном порядке уже обмывшие успешное завершение операции, несколько приукрасили свои подвиги. Колюня, в свою очередь, добавил драматизма, да и полковник Обрыдлов не остался в стороне. В результате дошедшая по начальства версия захвата изобиловала столь душераздирающими подробностями, что Брюсу Уиллису в «Крепком орешке» впору было удавиться от зависти к удали наших мусоров.
Генерал Блудов, выслушав отчет, пришел в такой восторг, что не удержался и решил лично насладиться зрелищем поверженного зла.
Итак, генерал и полковник Обрыдлов, сияя улыбками и погонами, ввалились в следственный изолятор, где вместо кровавой банды Утюга обнаружили пять измочаленных в пыль, обосравшихся от ужаса малолеток. Представляете, в натуре, эту картину? Говорят, матюги генерала были слышны за квартал от управления, а полковника чуть удар не хватил. Не слабо, да?
Братки оглушительно заржали.
— Выпьем за легавых, — поднял тост Моджахед. — За беззаветное мужество и верность долгу, проявленные нашими органами в борьбе с преступностью. Пусть и дальше действуют в том же духе.
— За беспросветную тупость российских мусоров, — присоединился к тосту Дуплет, бывший афганец и специалист по взрывчатым веществам. От смеха на глазах его выступили слезы.
— А знаете, зачем ментам выдали автоматы? — отхохотавшись и чуть-чуть переведя дух, осведомился Чупа-Чупс.
— Ну? — вскинул на него глаза Моджахед.
— А затем, чтобы у них не отняли пистолеты! Винт, некстати отхлебнувший водку из рюмки, поперхнулся и мучительно закашлялся.
— Ты поосторожней с анекдотами-то, — покачал головой Жлоб, казначей банды. — Так ведь и уморить человека недолго.
— А морг-то как раз недалеко! — восторженно хлопнул ладонью по столу Чупа-Чупс.
Его стокилограммовая туша тряслась от смеха, как вываленное на тарелку желе.
— Ну что, еще по одной? — взялся за бутылку Винт. — Эх, хорошо сидим!
— Смотрите, какие люди! — воскликнул Моджахед, указывая вилкой на дверь зала, в которую только что вошел Психоз с тремя телохранителями. — Зевс решил спуститься с Олимпа, дабы почтить своим присутствием наш бренный мир. Очень даже кстати. Порадуем Мишу историей о том, как Чупрун обезвредил банду особо опасных преступников.
— Да что они все, умерли, что ли? — сержант Курочкин поморщился от боли и потер ушибленную о дверь морга руку.
— Ты на звонок еще раз надави, — посоветовал Макар Швырко.
— Да давил я уже, сто раз давил, — плачущим голосом произнес Федор. — Не открывают, дубари проформалиненные, мать их эксгумация. Может, нет там никого? Ночь все-таки.