Володарский Эдуард Яковлевич. Вольф Мессинг. Видевший сквозь время

   – А я откуда знаю? – вскинулся Мессинг. – Я могу только догадываться.
   Осип Ефремович захихикал и погрозил Мессингу пальцем.
   Аида Михайловна принесла поднос с чашками, заварным чайником, вазочками с печеньем и вареньем, стала молча составлять все на стол. Потом также молча разлила по чашкам заварку, принесла чайник с кипятком и наполнила до самого верха, раздала всем ложки и блюдца для варенья. Гости принялись чаевничать.
   – А как теперь Шаляпина петь? – вдруг тихо спросил Дормидонт Павлович.
   – Про Шаляпина там ничего не говорится.
   – Ну как же, по всем статьям – космополит, враг советской власти… – развел руками Дормидонт Павлович.
   – А я весь репертуар представлю в цензуру: что разрешат, то и будете исполнять, – буркнул Осип Ефремович. – И голова болеть не будет.
   – Боже мой, как мне все это надоело… – тихо простонал Артем Виноградов, качая головой. – И для чего все это делается, кто мне объяснит?
   – А по – моему, тебе все объяснили, разве нет? – сказал Дормидонт Павлович. – Делай что приказано и не нуди! А будешь нудить – пожалте бриться…
   – Ну хватит, хватит! – пристукнул по столу ладонью Осип Ефремович.
   И все замолчали: пили чай, зачерпывали маленькими ложечками варенье, сопели и вздыхали. И старались не смотреть друг на друга. Наконец Осип Ефремович сказал тоном, не допускающим возражений:
   – В стране ничего не делается без ведома товарища Сталина. И если про Ахматову, Зощенко и других так написано в «Правде» и написал это товарищ Жданов, значит, и товарищ Сталин знает об этом и одобрил эту статью. Вождь ошибаться не может. В ответ никто не проронил ни слова. Осип Ефремович попытался заглянуть в глаза своим артистам, но все поспешно отводили взгляды в сторону. Только Мессинг сказал:
   – Наверное, я мог бежать от фашистов в другие страны… хотя бы в Индию… или Южную Америку, но я решил жить в СССР. Я поверил товарищу Сталину и буду верить ему всегда…
   И вновь ответом ему было молчание. Аида Михайловна заботливо подливала всем чай.
   – Их теперь, наверное, арестуют? – тихо спросил Артем Виноградов.
   – Давайте лучше о женщинах! – гулко сказал Дормидонт Павлович.
   – Ах, оставьте вы! – Артем вскочил из-за стола, нервно заходил по номеру. – Я надеялся… я думал… люди столько пережили за эту страшную войну., столько смертей, крови, страданий… столько оборвавшихся молодых жизней… Я думал, после всей этой страшной войны люди станут добрее друг к другу, роднее, ближе… Ведь мы вместе победили. А что получается? – Он резко остановился, уставился на товарищей больными страдающими глазами.
   – Что же получается? – спросил Дормидонт Павлович.
   – Не знаю… ничего не понимаю! – он шлепнул себя ладонями по голове и вновь заходил по номеру.
   Остановился возле буфета, оперся на него рукой и стал смотреть в окно, машинально забарабанив пальцами по стенке буфета. Потом пальцы Виноградова машинально нащупали радио, стоявшее на буфете, и машинально же повернули ручку тумблера. И сразу же на весь номер зазвучал бодрый голос диктора:
   – В заключение наших спортивных новостей можем сообщить, что хоккейная команда ВВС завтра отправляется в Свердловск, где встретится в товарищеском матче с командой спортивного клуба Южно-Уральского военного округа. Партия и правительство после войны особое внимание уделяют развитию спорта. С командой хоккеистов ВВС летит генерал-лейтенант Василий Сталин. Василий Иосифович огромное внимание уделяет спорту в Военно-воздушных силах…
   Мессинг слушал радио вполуха, но прозвучавшее имя Василия Сталина заставило его вздрогнуть:
   – Что там сказали? Василий Сталин? Куда летит?
   – С командой хоккеистов ВВС, – ответил Дормидонт Павлович. – Я слышал, он покровительствует футболистам и хоккеистам. Души в них не чает…
   – Куда летит? – вновь спросил Мессинг. – В Свердловск? Самолетом?
   – В Свердловск. На самолете. Там у них товарищеский матч… – ответил Дормидонт Павлович.
   – Ладно, братцы, пора мне и в Москонцерт заглянуть. Любезнейшая и очаровательнейшая Аида Михайловна, позвольте поблагодарить за прекрасный чай и варенье, за теплоту души… – Осип Ефремович посмотрел на часы и встал из-за стола. – Дормидонт, тебе со мной тоже надо бы поехать в Москонцерт. Гастроли у нас через две недели, а репертуар ваш еще уточнять и уточнять…
   Дормидонт Павлович молча поднялся, поклонился Аиде Михайловне, поцеловал у нее руку:
   – Спасибо за чай…
   – Да, и мне пора… – очнулся от мыслей Артем Виноградов. – Вольф Григорьевич, всего наилучшего…
   Мессинг встал, пожал Виноградову руку, сказал тихо:
   – Не надо отчаиваться, Артем…
   – А что надо? – невесело улыбнулся Виноградов. – Не отчаиваться? Легко сказать, да трудно сделать…
   – Все образуется… – Он положил ему руку на плечо. – Ведь у нас бывало и похуже…
   – Тебе виднее, Вольф Григорьевич, – вновь невесело улыбнулся Виноградов. – Ты у нас один сквозь время видишь. А я… я вот буду басни читать! – вдруг тряхнул головой Артем и победоносно на всех посмотрел. – А что? Давно пора переходить на эзопов язык! Хоть и в кармане, а все равно фига!
   – Давай! И твой эзопов язык засунет тебя в далеко не эзопову жопу, гы-гы-гы… – гулко заржал Дормидонт Павлович.
   – Прекратите вы, труба иерихонская… – брезгливо поморщился Артем Виноградов.
   – Когда, вы сказали, гастроли? – спросила Аида Михайловна, прощаясь с Осипом Ефремовичем.
   – Должны быть через две недели, а там как Бог даст… – развел руками администратор. – Сами видите, что творится… Нужно заново утверждать весь репертуар.
   – И Вольфу Григорьевичу тоже? – спросил Дормидонт Павлович.
   – А вот ему не надо! – почти со злостью ответил Осип Ефремович. – Вольф Григорьевич не вам чета!
   Они попрощались в прихожей. Закрыв дверь, Аида Михайловна вошла в номер и удивилась, не увидев там Мессинга. Она прошла в спальню и обнаружила его лежащим на кровати, на спине, с закрытыми глазами.
   – Что-то случилось, Вольф?
   Мессинг не отвечал, лежал неподвижно.
   – Ты услышал что-то про Василия Сталина? – снова спросила Аида Михайловна.
   Мессинг резко поднялся и вышел в гостиную, подошел к тумбочке с телефоном, положил руку на трубку и замер, не решаясь ее снять. Аида Михайловна стояла в дверях спальни и с тревогой наблюдала за его действиями. Наконец Мессинг снял трубку и набрал совсем короткий номер.
   – Алло, простите, это приемная товарища Сталина? Это Мессинг Вольф Григорьевич. У меня настоятельная просьба, товарищ Поскребышев. Вы не могли бы соединить меня с товарищем Сталиным? Нет, я не сошел с ума. Это очень важно. Да, он дал мне этот телефон при нашей последней встрече, сказал звонить при срочной надобности. Я бы не стал по пустякам беспокоить его, но это очень важно. Речь идет о его сыне Василии… Спасибо, жду… – И Мессинг замер с трубкой в руке, глядя в окно.
   Аида Михайловна все так же стояла в дверях спальни и молчала. Наконец Мессинг встрепенулся:
   – Да, товарищ Поскребышев. Живу там же… в гостинице «Москва». Да, с тех пор… Хорошо, я буду на месте… – Он положил трубку и посмотрел на жену. – За мной сейчас приедут…
   Аида Михайловна подошла к столу, налила себе чаю, отпила глоток и медленно сказала:
   – Если бы ты знал, как все это печально…
   – Что именно? – спросил Мессинг.
   – Тебя так встревожила судьба Василия Сталина, что ты стал звонить по телефону, который даже вспоминать боялся… Ну конечно, это же Василий Иосифович… Не дай Бог с ним что-нибудь случится! Только услышал и уже успел подумать… А ты подумал, что с Зощенко может случиться? Или с Анной Ахматовой? Или с другими такими же? Или это тебе неинтересно? А вот Василий Иосифович – это да! Это важно! Это же сын самого Сталина, вождя и учителя всех народов! Неужели ты не понимаешь.
   как это ужасно выглядит? Как унизительно! Для тебя, для Вольфа Мессинга!
   Аида Михайловна хотела еще что-то сказать, но в дверь громко и требовательно постучали. Тут же она распахнулась, и на пороге вырос высокий офицер с капитанскими погонами на шинели, с малиновыми петлицами и околышем на фуражке. Капитан козырнул и уточнил:
   – Товарищ Мессинг?
   – Да, я сейчас. Одну секунду.
   – Я жду вас. – Офицер исчез в коридоре, прикрыв за собой дверь.
   Мессинг подошел к платяному шкафу, рывком открыл дверцы и сдернул с вешалки пальто, шляпу. Он нервно шагнул в прихожую, но с порога обернулся:
   – Если бы ты знала, как ты меня сейчас оскорбила! Обидела! – он вышел, с силой захлопнув дверь.
   Аида Михайловна вернулась к столу. Она отхлебнула чай и вновь пробежала глазами по строчкам лежащей перед ней газеты «Правда». Крупный заголовок гласил: «ПОСТАНОВЛЕНИЕ ЦК КПСС О ЖУРНАЛАХ „НЕВА” и “ЛЕНИНГРАД”». В который раз она перечитала строчки статьи: «товарищ Зощенко… воспевание мещанства… прославление буржуазного образа жизни… Анна Ахматова… воспевание враждебной советскому человеку идеологии упадочничества и преклонение перед западными ценностями, тоска по буржуазной России…» Аида Михайловна отшвырнула газету и уронила голову на стол, на скрещенные руки…
 
   Мессинг сел в черный «опель-адмирал» на заднее сиденье, захлопнул дверцу, и машина тронулась с места.
   …И вот он снова шел по кремлевскому коридору в сопровождении двух офицеров МГБ. В приемной Сталина его встретил Поскребышев. Вымуштрованные офицеры охраны застыли в дверях, как будто бы и не дыша…
   …Сталин стоял у кресла, в которое усадил Мессинга. Погасшую трубку он держал в опущенной руке. Он спросил, как всегда, медленно:
   – Вы уверены в том, что говорите, товарищ Мессинг?
   – Да, товарищ Сталин… – Мессинг попытался встать из кресла, но Сталин жестом остановил его:
   – Сидите, Вольф Григорьевич, сидите, пожалуйста… Значит, если он поедет в Свердловск поездом, он будет жив?
   – Да, товарищ Сталин, он будет жив… – Мессинг все-таки встал из кресла.
   – А остальные? – выдержав паузу, внезапно спросил Сталин.
   Мессинг молчал – впервые он не знал, что отвечать, вопрос ошеломил его.
   – Что же остальным спортсменам делать, Вольф Григорьевич? – повторил Сталин и медленно пошел по кабинету, опустив голову.
   Мессинг молчал, и лоб его заблестел от пота.
   – Значит, остальные спортсмены полетят на самолете и погибнут? – издалека, стоя у стола, спросил Сталин, и зловещая улыбка тронула его усы.
   – Судьба остальных спортсменов мне неизвестна… – с трудом проговорил Мессинг.
   – Вам неизвестна? – голос Сталина прозвучал насмешливо, и под усами проскользнула улыбка. – Разве такое может быть?
   – Я думал только о вашем сыне, товарищ Сталин. Но рейс самолета надо, конечно, отменить, – ответил Мессинг.
   – Конечно, Вольф Григорьевич… Или все-таки пусть летят самолетом? – Сталин замолчал и пронзительно посмотрел на Мессинга.
   – Думаю, лучше будет, если вся команда поедет поездом… Поездом, товарищ Сталин.
   – Это хорошо, Вольф Григорьевич, что вы так близко к сердцу приняли судьбу моего сына… Это, наверное, происходит потому, что вы близко принимаете к сердцу., мою судьбу?
   – Ваша судьба не вызывает у меня тревоги, товарищ Сталин, – ответил Мессинг. – Как и судьба страны, которая стала мне второй родиной… благодаря вам, товарищ Сталин.
   Сталин долго смотрел на Мессинга. За его спиной на стене висела громадная карта Советского Союза. Сталин повернулся и, окинув взглядом эту карту, спросил:
   – Вы по-прежнему живете в гостинице «Москва», Вольф Григорьевич?
   – Да, товарищ Сталин, в гостинице «Москва».
   – Хорошо, Вольф Григорьевич, мы подумаем, как решить ваш квартирный вопрос… – Он отвернулся от карты и теперь уже спокойно улыбался.
 
   Оставшись один, Сталин взял трубку телефона, приказал:
   – С Берия соедини, а? – и после паузы заговорил: – Послушай, Лаврентий Павлович, был у меня сейчас Мессинг. Не забыл еще товарища Мессинга? – Сталин усмехнулся. – Да, он сказал, чтобы Василий не летел в Свердловск самолетом… говорит, беда будет. Ты позаботься, чтобы Василий не полетел самолетом, а поехал поездом… Остальные? Пусть летят. Как иначе мы убедимся, что Мессинг сказал правду?
   В ночи, посверкивая бортовыми огнями, гудел самолет. Пассажирский салон был небольшим, и хоккеисты сидели вплотную друг к другу на жестких сидениях. Кто спал, откинувшись на спинки, кто задумчиво смотрел в иллюминаторы на черную звездную ночь. Двое играли в шахматы, разложив доску на коленях, несколько человек наблюдали за игрой, улыбались и подшучивали, давая игрокам советы, а те отмахивались и сердились. В хвосте самолета были свалены в кучу спортивные сумки, клюшки в чехлах и без чехлов. На одной из клюшек отчетливо виднелась надпись: «ВВС. СССР».
   Партия была разыграна. Один из игроков озадаченно поскреб в затылке, все остальные заговорили, засмеялись, но из-за гула моторов слов не было слышно, приходилось практически кричать…
 
   Вольф Григорьевич пришел домой поздно ночью. Аида Михайловна не спала, лежала в кровати и слышала, как Мессинг хлопнул дверью в прихожей, разделся, прошел в гостиную, звякнул чашкой и чайником, видимо, наливал чай. Потом его фигура появилась в дверном проеме. Он разделся и лег в кровать, натянул одеяло до подбородка и закрыл глаза. Аида Михайловна лежала рядом и смотрела в потолок.
   – Я сегодня спас людей… – сказал Мессинг.
   Аида Михайловна не ответила.
   …И едва он заснул, как вдруг увидел в черном ночном небе самолет, освещенные иллюминаторы и мигающие красные бортовые огни… Он увидел играющих в шахматы хоккеистов… Два лица были ему знакомы. С ними и с Василием Сталиным он гулял в «Савое». Они смеялись и о чем-то переговаривались… Потом он увидел Василия Сталина. Тот мирно спал в мягком купе вагона, поезд мчался в ночи… И через секунду он увидел аэродром, и горящий покореженный самолет на самом краю посадочной полосы… грузовики и пожарные машины вокруг… множество пожарных… Клубы пара поднимались над горящим самолетом – струи брансбойдов били в пламя со всех сторон…
   Мессинг проснулся и сел в постели, ладонями потер лицо, проговорил тихо, глядя в ночное окно:
   – Нет, нет, этого не может быть…
 
   Утром Мессинг сидел за столом в гостиной и завтракал. Он выпил сок и принялся очищать вареное яйцо. Хлопнула дверь, и в номер быстро вошла Аида Михайловна. По тому, как она вошла, Мессинг понял – что-то случилось. Он ничего не спросил, закончил очищать яйцо, отделил ложкой верхушку и съел. Аида Михайловна проговорила дрожащим голосом:
   – Мне только что сказала… дежурная по этажу., самолет с хоккеистами разбился в Свердловске при посадке. Отказали шасси и взорвались топливные баки… они все погибли…
   Лицо Мессинга не изменилось. Он медленно пережевывал вареное яйцо и смотрел в окно, только в глазах была горечь отчаяния.
   – Обманул… – прошептал Мессинг. – Он меня обманул…

***

   Поздним вечером они сидели в отдельном кабинете в том же «Савое» – Василий Сталин и Мессинг. Из зала доносилась негромкая музыка и голос певицы. В дверях кабинета стоял официант, ожидающий приказаний. Василий Сталин в генеральском мундире, с орденской колодкой на груди, был уже пьян и мрачен. Говорил отрывисто и нетвердо, глядя мутными глазами в стол:
   – Это друзья были до гроба. А спортсмены какие! Сказка! Настоящие таланты, а не то что… Они англичанам в сорок пятом столько голов наколотили – те только ахали и за головы хватались! Как детей их сделали, как детей! А в Англии играть в футбол умею-ут! Там традиции-и! – Сталин-младший налил себе водки, выпил, надкусил яблоко. – Нету больше друзей! Были и – нету! У тебя-то друзья есть, Вольф?
   – Были… теперь тоже нету., погибли в Польше в тридцать девятом… – ответил Мессинг. – Теперь только один остался…
   – Это кто же?
   – Жена…
   – Жена? Да ну их, жен этих! – Василий Сталин снова налил себе и выпил. – Пей, чего не пьешь? Поминки все-таки… – Он взял бутылку и налил Мессингу.
   Тот выпил глоток, поставил рюмку на стол. Василий Сталин тоже выпил, пристукнул кулаком по столу:
   – Ну вот на кой хрен ты меня спас, а? А что ж ты их-то не спас? – он уставился на Мессинга осоловевшими глазами. – Я тебя спрашиваю, хрен собачий, чего ты остальных-то не спас? Всю команду!?
   Мессинг молчал. Василий Сталин пьяно рассмеялся:
   – Понятно… сына Сталина спас, а об остальных нехай Господь Бог позаботится… Хитрый ты мужик, Мессинг, одно слово – еврей! Среди вашего брата простаков не бывает… Давай, пей, провидец!
   Чё ты на меня вызверился? Небось жалеешь, что спас меня? Не жалей, тебе сторицей окупится! Я скоро главкомом ВВС стану! А потом и министром обороны, понял? Я тебя не забуду! – и Василий махом опрокинул содержимое рюмки в рот. С хрустом зажевал яблоко, глянул на Мессинга. – Что, думаешь, отец скоро умрет? Не умрет! Грузины по сто лет живут! А если помрет – они все равно от него трястись будут! Тридцать лет тряслись и еще триста трястись будут! Что, удивляешься, провидец? Думаешь, я одним футболом интересуюсь? – криво усмехнулся Сталин-младший и вдруг рванул ворот мундира и запел с пьяной старательностью:

 
Все выше и выше, и выше!
Стремим мы полет наших птиц!
И в каждом пропеллере дышит
Спокойствие наших границ!
 

   Он перестал петь, схватился за бутылку, заорал так, что на шее вздулись вены:
   – Эй, кто там!? Певицу сюда давай! И цыган давай! В «Кармен» пусть сгоняют и привезут! Быстро! Одна нога здесь – другая там!
   Официант, стоявший в дверях, метнулся вон, а Василий вновь уставился на Мессинга пьяными глазами:
   – Молчишь, провидец? Хитрый ты… твою мать… Отец мой никому не верит, даже мне! – Василий вновь ударил кулаком в стол. – А тебе верит! Слушай, а как ты предсказываешь, а? Что там за машинка у тебя в башке такая хитрая!? Гляди не ошибись! По лезвию бритвы ходишь! Пей давай! Не будешь? Ну а я еще на грудь приму! – И Василий вновь стал наливать себе водку.
   Мессинг смотрел на него и молчал, и в глазах у него светилось искреннее сожаление.

Москва, 1953 год

   5 марта 1953 года, скончался Иосиф Сталин… Гроб с телом Сталина выставлен в Колонном зале. Члены руководства партии и правительства стоят в почетном карауле… Хрущев… Булганин… Маленков… Ворошилов… Берия… Толпы людей собираются на улицах и площадях, слушают сообщение Левитана о смерти Сталина… Москва запружена людьми… Народ вышел на улицы Ленинграда… Минска и Киева… Ташкента и Алма-Аты… Еревана и Тбилиси… Баку и Кишинева… И везде траурные флаги и портреты вождя…
   А вот это уже сообщение прессы – крупные заголовки газет: «Арест бывшего министра внутренних дел, члена Политбюро КПСС Берия Лаврентия Павловича. Сообщение ТАСС…»

   А жизнь Вольфа Григорьевича и Аиды Михайловны шла привычной чередой… Концерты, представления…. и опять кочевая жизнь… и опять выступления в разных уголках необъятного Советского Союза…
   Афиши на театральных тумбах, на щитах у входа в кассы театров неизменно гласили: «ВОЛЬФ МЕССИНГ. ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ОПЫТЫ». Его с триумфом встречали разные города: Ленинград, Свердловск, Минск, Киев, Одесса… Афиши самые разные – красочные, отпечатанные в типографиях и простые объявления… На многих афишах помещены фотографии Мессинга… во фраке и в разных костюмах… он улыбается… он задумался. На многих фотографиях Мессинг запечатлен вместе с Аидой Михайловной, его неизменной помощницей на всех представлениях. Вот они на сцене и смотрят в зрительный зал… И сами зрители – улыбающиеся и смеющиеся, аплодирующие, подносящие букеты цветов…
   Мелькают годы и города: Новосибирск… Владивосток… Красноярск… Чита… Челябинск… Переполненные зрительные залы, афиши на тумбах, кочевая жизнь, состоящая из сплошных изнурительных гастролей и бесконечных переездов… И снова афиши… афиши… афиши… И зима сменяет осень, а зиму сменяет весна… и афиши с портретами Мессинга перелистываются, как календарные дни… как годы…

Москва, 1956 год

   Никита Сергеевич Хрущев выступает на XX съезде КПСС… Хрущев на трибуне, он говорит о культе личности Сталина и о его страшных последствиях… Настороженные, встревоженные лица делегатов в зале… Делегаты перешептываются, что-то пишут в блокноты… И далее зал бешено аплодирует…
   Крупные заголовки газет «Правда», «Комсомолка», «Фигаро», «Либерасъон», «Дейли миррор», «Тайме»: «Хрущев с трибуны партийного съезда резко осудил культ личности Сталина и его многочисленные преступления…», «В СССР наступает пора оттепели»…
   …Выступление Хрущева слушают рабочие в заводских цехах… студенты МГУ.. На заседании президиума Академии наук СССР обсуждают речь первого секретаря партии. В зале и на трибуне выдающиеся деятели науки… Выступление Хрущева обсуждают на пленуме Союза писателей СССР.. Союза художников… Союза композиторов… Союза архитекторов… И вновь известные всей стране лица..
   …Но на фасаде Мавзолея на Красной площади по-прежнему две крупные надписи: «ЛЕНИН» и «СТАЛИН»….

   Мессинг пил чай на кухне своей небольшой двухкомнатной квартирки на Песчаной улице.
   – Тебе глазунью или омлет делать? – спросила Аида Михайловна, стоя у питы.
   – Омлет, если можно… – не отрывая глаз от газеты, ответил Мессинг. Он отложил газету, снял очки, потер уставшие глаза и сказал глухо: – И все же я не верю, что он был злодей сродни Гитлеру.. не верю… Я всегда уважал этого человека…
   – Не один ты! – весело отозвалась Аида Михайловна.
   – И что теперь прикажешь мне делать? – зло посмотрел в спину жене Мессинг. – Присоединиться к хору хулителей? Превратиться в осла, который пинает мертвого льва?
   Аида Михайловна разбила в кастрюльку три яйца, добавила молока и принялась взбалтывать омлет вилкой.
   – Никто тебя не заставляет пинать мертвого льва…
   – Думаю, попытаются заставить, – ответил Мессинг.
   – Ты не веришь, что все, о чем говорил Хрущев, правда?
   – Не верю. – Мессинг вновь устало потер пальцами глаза. – Интересно, где был товарищ Хрущев, когда все это творилось?
   – Там же, где и остальные…
   Вот потому я и не верю, – упрямо возразил Мессинг. – Легко валить все на мертвого… Все кричат – это Гитлер! Исчадие ада! Негодяй! Человеконенавистник! Простите, господа, но вы сами выбрали этого Гитлера! На демократических выборах! Вы сами потом присягали на верность Гитлеру! Вся Германия единодушно! А теперь, выходит, он один во всем виноват? Он обманул нацию! Он повел ее не туда! Простите, господа, он повел ее туда, куда вы захотели пойти…
   – Что ты хочешь всем этим сказать?
   – Хочу сказать, что Гитлер был в каждом из них. Значит, и Сталин был в каждом из нас…
   – Ты-то здесь при чем, Вольф! – Аида Михайловна с улыбкой обернулась. – Тебя здесь тогда и в помине не было.
   – Был. Я пришел в Советский Союз перед войной, и я тоже в ответе за все, что тут делалось.
   – Это уже чушь какая-то, Вольф. Даже слушать не хочу!
   – А вот слушай! И нечего им всем теперь строить из себя невинную барышню, которую изнасиловали пьяные хулиганы… Ну что, готов омлет? Я есть хочу.
   Аида Михайловна молча переложила омлет со сковородки на тарелку, поставила перед Мессингом, положила нож и вилку, придвинула хлебницу с нарезанным батоном.
   И тут в прихожей заверещал звонок. Аида Михайловна вопросительно посмотрела на Мессинга, тот недоуменно пожал плечами, и Аида Михайловна пошла открывать.
   Она вернулась в сопровождении худого небритого мужчины в солдатской шинели, усеянной бледными карболочными пятнами, в грязных, сбитых кирзовых сапогах. В руке он держал потрепанную кепку-«восьмиклинку». Мессинг смотрел на него, не узнавая. Аида Михайловна улыбалась и молчала.
   – Здравствуйте, Вольф Григорьевич. Не узнаете? – человек широко улыбнулся. – Я Константин Ковалев. Летчик капитан Ковалев! Которому вы самолет купили!
   – Боже мой! – Мессинг вскочил, рванулся к нему, опрокинув табуретку.
   Он долго тряс руку Ковалева, и вдруг они порывисто обнялись…
   Потом на столе появились пол-литра водки и колбаса, нарезанная тонкими дольками, и огурцы, и моченая капуста, и другая закуска.
   Ковалев жадно и быстро ел, и Аида Михайловна только успевала подкладывать. Один раз он остановился, смутившись, посмотрел на нее:
   – Я не слишком много ем?
   – Перестаньте, Константин, что за глупости!? – возмутилась Аида Михайловна и сама взяла бутылку. – Еще выпьем для пущего аппетита?
   – Да я уже захмелел, – улыбнулся Ковалев, а когда выпил рюмку, заговорил, продолжая свой рассказ. – Ну так вот… если б я приземлился, ну, на пяток километров южнее – точно к своим попал бы. А то – едва парашют погасил, слышу – немцы из лесочка гавкают. А потом и сами выбежали. Ну и… – Ковалев положил в рот сразу три кружка колбасы, откусил немалый кус хлеба и стал жевать. – Сперва плен, потом американцы освободили, – проговорил с набитым ртом, – передали нашим… а там разговор короткий – в товарняк и в Сибирь. Хорошо хоть не на Колыму. Там, говорят, зэки за три-четыре месяца на нет сходили…. А срока, по червонцу, нам досылкой приходили. Мы уже в лагере и – как раз срока приходят. Десять лет. Особое Совещание. По-нашему ОСО, – Ковалев усмехнулся, – осиновый кол и колесо…
   – Не понимаю… – Мессинг пребывал в растерянности. – Ты же Герой Советского Союза!
   – Там не я один был Герой Советского Союза, – вновь усмехнулся Ковалев
   – Ничего не понимаю… – недоуменно повторил Мессинг. – А что теперь?