Страница:
ФЕДЯ. Да. Я вот с ней договорился… (Женьке.) Ну, чего лежишь? Собирайся.
АННА ПЕТРОВНА (сухо). Что-то новое.
ЖЕНЬКА. А что? С морячком потанцевать! Девчонки рухнут.
АННА ПЕТРОВНА. Кажется, натанцевалась.
ФЕДЯ. Где сегодня?
ЖЕНЬКА. Не знаю, в Парке культуры можно… Тогда я сейчас. Кофточку надену.
ФЕДЯ. Так узнают.
Анна Петровна глянула на сына, с отвращением – на нее, ушла.
ЖЕНЬКА (танцуя с партнершей-кофточкой).
ЖЕНЬКА. Нет, дорогой, пока. Дела у меня накопились, дела.
ФЕДЯ. Постой, подруга, эти игры не проходят.
Стал у двери, не пускает.
ЖЕНЬКА (взяла яркий журнал, легла на койку, стала читать – так, для себя). «В этом возрасте ваши козыри: мягкий взгляд, уменье с интересом слушать собеседника и учитывать особенности вашей фигуры». (Феде.) Французский парикмахер пишет.
ФЕДЯ. Знаешь, давай сразу договоримся: без причуд.
ЖЕНЬКА. Не рано ли условия ставишь?
ФЕДЯ. Научен опытом.
ЖЕНЬКА. Придется переучивать.
Встала, хотела уйти – Федя удержал ее за руку.
Больно.
ФЕДЯ. Куда?
ЖЕНЬКА. В красный уголок на беседу. (У двери оглянулась.) Не боишься – пошли. Рядом посидишь.
ФЕДЯ. Мне бояться нечего.
ЖЕНЬКА. Со мной теперь кто рядом посидит – пятно на всю жизнь.
ФЕДЯ. Лекций не люблю.
ЖЕНЬКА. А зря, тема как раз для тебя: «Любовь, брак, семья…» Все-таки испугался, морячок? Сдрейфил.
ФЕДЯ. Стоп. (Не в ответ на ее слова, но что-то решил.) Пошли.
Красный уголок. Обстановка делового заседания. В сторонке за пюпитрами сидели прервавшие репетицию музыканты. За столом Леля. Бибичев следил за ходом беседы. Вошли Федя и Женька. На них оглядываются. Они садятся на свободный диванчик неподалеку от двери. Бибичев посмотрел насмешливо, сделал выводы.
ЛЕЛЯ (тоже взглянула внимательно). В капиталистическом обществе вся любовь…
ЖЕНЬКА. Простите.
ЛЕЛЯ. В капиталистическом обществе вся любовь сводится к влечению одного пола к другому. В нашем советском обществе интересы мужа и жены не противоречат друг другу. У нас юноша и девушка прежде всего стараются узнать культурные потребности и интересы друг друга и только после этого соединяют свои судьбы. Потому что дружба может быть без любви, а любовь не может быть без дружбы. Отмечая недостатки, имеющиеся в семейной жизни, поэт Щипачев писал (прочитала из конспекта):
БИБИЧЕВ (Леле). У тебя все?
ЛЕЛЯ. Да. (Садится.)
БИБИЧЕВ. Так, товарищи, у кого будут вопросы? Предложения, размышления. Обдумайте и в бой.
Молчание.
Так… Уж и тема интересная, есть о чем поговорить. Тема всем нам близкая… Ну что ж, посидим, помолчим? Между прочим, сами себя задерживаем. (Положил перед собой часы. В зале пошумливали.) Тихо! По делу!
УБОРЩИЦА. Давайте! Ну давайте!
БИБИЧЕВ. Не надо, Клара Павловна. Не надо! (Стукнул по столу. Проверил, не остановились ли часы.)
ИРИНА. Можно мне?
ЛЕЛЯ (Бибичеву). Волкова…
БИБИЧЕВ. Пожалуйста, Ирочка.
ИРИНА (встала). Что такое любовь? Все говорят по-разному. (Села.)
ЛЕЛЯ (встала). Я уже давала определение любви, надо было слушать. Любовь – это физическое влечение при единстве культурных и общественных интересов.
ИРИНА (встала). А еще?
ЛЕЛЯ. Что еще?
БИБИЧЕВ. Может, хватит? Может, хватит концерт из собрания устраивать?
ИРИНА. Еще как можно сказать?
ЛЕЛЯ. А как ты сама думаешь?
ИРИНА. Кто как говорит… Одни говорят – любовь это привычка. Другие – отношения. Третьи – что это само собой…
ЖЕНЬКА (Феде). Смех, аплодисменты.
ИРИНА смутилась, обиделась, ушла.
БИБИЧЕВ (вслед ей). Волкова! Волкова! Кто разрешил уходить!
ЖЕНЬКА (Леле). Леля! У меня вопрос! Лель!
ЛЕЛЯ. Я тебя слушаю, Женя.
ЖЕНЬКА. Ты, помнится, говорила, что настоящей любви в жизни нет, что настоящая любовь только в кино бывает. Это как понять?
ЛЕЛЯ. Это мое личное мнение.
ЖЕНЬКА. А у нас личное с общественным не расходится.
БИБИЧЕВ. Давайте не препираться. Кто хочет выступить – просите слово и вот сюда. (Женька идет к столу.) Ну что, обдумала?
ЖЕНЬКА. Юра! Расскажи всем, как ты любил? Где? Когда? Кого? Сколько? Поделись, Юра, впечатлениями.
БИБИЧЕВ. Шульженко, давай без партизанщины.
ЖЕНЬКА. Все ясно.
БИБИЧЕВ. Так что, будем продолжать беседу? Тогда опять я скажу два слова. Партия нас учит – что? (Уставил палец в одну из девушек и сам за нее ответил.) Партия нас учит вскрывать имеющиеся недостатки. Вот мы говорим – культурные интересы, моральный облик. А правильно ли мы живем сами, товарищи? Товарищи! Иванов, заснул! Подними голову! Нет ли среди нас таких, кто унижает звание комсомольца? (Голос из зала: «Есть».) А мы молчим!
ЖЕНЬКА. Ну, ты-то не молчишь.
БИБИЧЕВ (не слушая). Вот эта безынициативность с вашей стороны – явление, лежащее в нас самих, но оно и является обратной стороной недостатков в работе нашей комсомольской организации.
ЖЕНЬКА. Сейчас про меня скажет.
БИБИЧЕВ. Умница, Шульженко, о тебе я и хочу сказать. Ни для кого не секрет, что нашу комсомолку Женю Шульженко с позором вывели из клуба…
ЖЕНЬКА. Оживление в зале.
БИБИЧЕВ. Также ни для кого не секрет, что этот факт попал на страницы… получил, так сказать…
ЖЕНЬКА. Международное звучание.
БИБИЧЕВ. И вот в связи с этим вопросом о любви и дружбе, который мы сегодня затронули здесь, хочется прочитать одну цитату из одного письма в адрес… (Указал на Женю.)
Вынул из стопки одно письмо, прочитал:
«И так уж над тобой смеются везде – и в Ленинграде, и у нас в Полоцке. А если ты гуляешь с каким-нибудь парнем, то он тоже погуляет с тобой, посмотрит на тебя, поматросит и бросит и тоже посмеется».
ЖЕНЬКА. Пока еще никто не бросал. Могу, наоборот, уступить.
БИБИЧЕВ. Шульженко, прекрати балаган!
ЖЕНЬКА. Другой бы на твоем месте спасибо сказал. Если б не я, о ком бы ты на всех собраниях разглагольствовал?
БИБИЧЕВ. И вот, товарищи, пока у нас будут существовать такие явления, как Шульженко, до тех пор мы и будем, товарищи, не разглагольствовать, как ты выразилась, а говорить! (И – с пафосом, исступленно.) Только говорить честно! Принципиально! По-комсомольски! Ясно? (Деловито – Леле.) У нас все в повестке?
ЛЕЛЯ. Все.
БИБИЧЕВ. Какие будут предложения?
УБОРЩИЦА. Лекция хорошая, побольше бы таких. (Взяла со стола графин, ушла.)
БИБИЧЕВ (вслед, возмущенно). Клара Павловна! Клара Павловна!
Музыканты снова приступили к репетиции, марш тех времен.
БИБИЧЕВ (наклонился к Леле с каким-то вопросом, но та, не ответив, ушла). Тогда все.
УБОРЩИЦА. Расходитесь, молодежь, спать пора. (Стали расходиться.)
Бибичев со значением, для Феди, положил на стол газету со статьей о Шульженко, тоже ушел.
ЖЕНЬКА (Феде). Нет твоей симпатии. Не вернулась…
ФЕДЯ. Ты-то что волнуешься?
ЖЕНЬКА. Беспокоюсь за строительство новой семьи.
ФЕДЯ. Не твоя забота.
ЖЕНЬКА. Гордый какой, сил нет! Ладно, морячок, посидели. Тебе к маме пора. Иди, не упади.
УБОРЩИЦА (возвращается). Сколько говорить?! Красный уголок для мероприятий, а не для разврата.
ФЕДЯ. Пока, приятных снов. (Уходит.)
УБОРЩИЦА. За курсанта принялась. Ох, Шульженко, доиграешься, смотри… Всё. Гашу. (Выключила свет.)
РАДИОРЕПОРТАЖ. Горняки обсуждают план шестой пятилетки. В Узбекистане началась уборка хлопка. Кукуруза трехметровой высоты. Вертолет над садами. Комсомольская путевка. Бескамерные шины для автомобилей. Новый сезон в Московском театре эстрады.
НАДЮША. Сюда…
Ввела за руку Федю. Темно, Женька не видна. Обняла его, целует.
Бедненький мой, ждал? Ну прости… Тоска напала, бродила по улицам, промокла вся. Потрогай, волосы мокрые. А знаешь, где я была? В нашем садике была, около тети Вероники. Села на скамейку, сижу, а дождик трап-трап по кустам, осенью пахнет, мокрой листвой… Песню нашу вспомнила. Помнишь нашу песню? (Пропела.) Куда бежишь, тропинка милая… (Федя молчал.) Что-то старое стала вспоминать. Маму, тетю Веронику.
ФЕДЯ. Болеет второй месяц. Правая сторона отнялась.
НАДЮША. Ты был у нее?
ФЕДЯ. Заглянул. О тебе вспоминала.
НАДЮША. Жаловалась?
ФЕДЯ. Зачем? По-хорошему вспоминала. Рассказывала, как тебя в корыте мыла. Тощенькая, говорит, лопаточки торчат, одно плечо выше другого…
НАДЮША. А как между лопаток била: сиди ровно, не говорила?
ФЕДЯ. Теперь, говорит, она у меня как стрелочка.
НАДЮША. У меня… Это еще неизвестно, кто кому нужнее был? Она мне или я ей?
ФЕДЯ. Ты всем нужна.
НАДЮША. Да вот тебе, Федя, не нужна. Думаешь, я не знаю, кто нас разводит? Подружки мои дорогие! Что они тебе сказали, ну?
ФЕДЯ. Что они могут такого сказать, чего бы я сам не знал?
НАДЮША. Разлюбил? А может, и не любил никогда?
ФЕДЯ. А ты не знаешь?
НАДЮША. Я теперь ничего не знаю.
ФЕДЯ (обнимая). Сначала жалел тебя. Потом… влюбился. Думал, что мы с тобой как один человек. Ты стихи любишь, я стихи люблю, ты оперу не любишь, я оперу не люблю. В общем, единство культурных и общественных интересов. И ты успокоилась. А что, «Феденька – мой…». А продешевить – боязно, вдруг кто-нибудь получше найдется?
НАДЮША (оттолкнула его). Неужели ты думаешь, если бы я искала, то получше бы не нашла?
ФЕДЯ. А вдруг не найдешь? Тогда и Феденька сгодится?
НАДЮША. Чего ты хочешь? Чего? Взялся душу точить!
ФЕДЯ. Больше точить не буду. Последний раз. Все.
НАДЮША. Стой!.. Ну, хочешь, стукни на прощанье. Может, легче станет. Не хочешь? Ну тогда поцелуй. Сам ведь сказал, в последний раз. (Смотрит в глаза.) Ну?
Федя не устоял. Долгий поцелуй.
НАДЮША (оторвалась). Самому потом стыдно станет. Я-то тебе все прощу.
ФЕДЯ. И сейчас врешь! (Ушел.)
НАДЮША (устало). Господи, надоели вы мне все… (Пропела самой себе.)
ЖЕНЬКА. Детдом вспомнила… Помню, в пионеры принимали. Выстроили всех на линейку, а я запаздывала. Бегу по коридору, темно, холодно, и вдруг слышу по радио – «Интернационал». Я остановилась, подняла руку в салюте и так стою и что-то чувствую…
Общежитие. Леля лежит на кровати, уткнувшись в подушку. Встала, принялась стирать. Вошел Бибичев.
БИБИЧЕВ. Одна?
ЛЕЛЯ. Одна. А что?
БИБИЧЕВ. Что бледная такая, Леля? На улицу надо, там кислород.
Помолчали.
ЛЕЛЯ. Еще что?..
БИБИЧЕВ. Поручение есть небольшое.
ЛЕЛЯ. Слушай, Юра. Хочешь поговорить – говори. А то каждый раз какие-то дела, поручения придумываешь. Прямо напасть какая-то.
БИБИЧЕВ (некоторое время стоял неподвижно, молчал, потом присел рядом). Ну, что в группе?
ЛЕЛЯ. Ничего, работаем…
БИБИЧЕВ. Как Шульженко?
ЛЕЛЯ. Господи, опять! Будто сам не знаешь.
БИБИЧЕВ. Знаю, знаю. Уже вся фабрика знает. А морячок тоже хорош. Не успел в отпуск приехать. Придется опять на общем собрании ставить вопрос.
ЛЕЛЯ. А если он ей серьезно понравился?
БИБИЧЕВ. Леля! Леля! А если мне серьезно чужая жена понравится?
ЛЕЛЯ. Ты, Юра, другой человек.
БИБИЧЕВ. Нравится, не нравится. Не в том дело. Распущенность, расхлябанность, безответственность, вот что это такое. Воспитываем, воздействуем, призываем – и хоть бы что! Ведь для них же, ради них же все это! Ничего не хотят понять. Для себя минуты свободной нет. Год уже, наверно, как в кино не был. Стыдно сказать, книжку некогда прочитать… (Взял с койки книгу, посмотрел заглавие.) Достоевский. Небось «Братья Карамазовы». А вот не читал. Кстати, интересно?
ЛЕЛЯ. Ничего.
БИБИЧЕВ. Прочитаешь, дашь прочесть?
ЛЕЛЯ. Хорошо.
БИБИЧЕВ. Хотя все равно времени нет. То одно, то другое.
ЛЕЛЯ. Да, Юра, нелегко тебе на свете жить.
БИБИЧЕВ. Ничего, проживу.
ЛЕЛЯ. Проживу! Говоришь, как будто комсомольское поручение выполняешь.
БИБИЧЕВ. Не всем же для собственного удовольствия жить.
ЛЕЛЯ. Хотя для собственного удовольствия тоже кому-то надо. Ладно, Юра, давай снимем этот вопрос с повестки. Не найти нам тут общего языка. Разные мы с тобой.
БИБИЧЕВ. Мы с тобой пока по одной дороге идем. Почему же разные? (С некоторой торжественностью.) Леля! (Леля молчала.) Если у тебя есть трудности на жизненном пути, то имей в виду – рука об руку их легче преодолеть.
ЛЕЛЯ (ласково усмехнулась). С кем, Юрочка, с тобой?
БИБИЧЕВ. Я знаю, у тебя нет ко мне сильного чувства, но, помнишь, ты сама говорила: «Любовью дорожить умейте! С годами дорожить вдвойне». Любовь, Лель, ведь не на скамейке при луне…
ЛЕЛЯ (удивилась, усмехнулась). Ты что, замуж меня хочешь взять?
БИБИЧЕВ (сипло). Я все сказал… Решай. (В смущении помогает ей развешивать белье.)
ЛЕЛЯ (и смешно это ей, и неожиданно). Ну, Юра… да. Ты, Юра, порядочный человек. На тебя можно положиться… А что, я бы пошла за тебя.
Бибичев постоял, ошеломленный, потом подошел вдруг и обхватил ее, да попросту так – не совладал с собой.
Леля оторопела, едва вырвалась. Рассмеялась такому его напору.
Юрка, ты что? Так, сразу…
Он молчал в замешательстве, виноватый.
Леля посмотрела внимательно и сказала уже серьезно:
Да вот ты меня не возьмешь.
БИБИЧЕВ. Возьму.
ЛЕЛЯ. Нет, Юра, не возьмешь… Приданое у меня есть.
БИБИЧЕВ (возбужденно, весело). Какое приданое?
ЛЕЛЯ (достала фотографию, положила на стол). Вот.
БИБИЧЕВ (взял карточку). Кто это?
ЛЕЛЯ. Дочка у меня, Юра, Аллочка.
БИБИЧЕВ (не сразу понял). Врешь!
Разглядывал карточку, склонясь над столом. Посмотрел на Лелю. Начинает верить.
Где она?..
ЛЕЛЯ. У матери. На разъезде.
БИБИЧЕВ. А кто… отец?
ЛЕЛЯ. Нету.
БИБИЧЕВ. Как нету?
ЛЕЛЯ. А так.
БИБИЧЕВ (потрясен). И ты могла?
ЛЕЛЯ. Он не хуже других.
БИБИЧЕВ. Почему же вы не поженились? Если он советский человек. (Вспомнилась Ирина.) Кстати, он советский человек?
ЛЕЛЯ. Советский, советский, Юрочка! Только женатый.
БИБИЧЕВ. Значит, он тебя обманывал?
ЛЕЛЯ. Нет, я знала.
БИБИЧЕВ. Ты знала? Знала, что он женат?
ЛЕЛЯ. Это для меня не имело значения.
БИБИЧЕВ. Чушь. Бред какой-то!.. (Стукнул кулаками, лбом в дверцу шкафа.) Или ты, Леля, надо мной издеваешься…
ЛЕЛЯ. Или… Юра?..
Тот молчал. Она хотела взять фотографию, но Бибичев убрал ее со стола.
БИБИЧЕВ. Значит, ты могла проводить беседы о советской семье, о моральном облике! Оборотень какой-то! Хамелеон!..
ЛЕЛЯ. Видишь, я же говорила.
БИБИЧЕВ. Ну вот что, Леля. Ты пока об этом молчи. Никому об этом. Ни слова. Поняла?
ЛЕЛЯ. Четыре года молчу. Хватит, намолчалась.
БИБИЧЕВ. А я говорю – молчи! Не позорь себя, успеешь! О комсомольской организации ты подумала? Что о нас скажут, подумала? Тебя подняли, создали авторитет! Ты комсогрупорг!
ЛЕЛЯ. Я не просила.
БИБИЧЕВ (пометался по комнате, остановился). Что же касается наших личных с тобой планов – пока могу сказать одно. (Молчал, думал, как точней сказать.) Очень ты меня огорчила. И как мы сумеем решить этот вопрос – не знаю… Не знаю, Леля.
Положил фотографию в карман, пошел к двери, Леля стала перед ним.
ЛЕЛЯ. Отдай.
Бибичев хотел пройти – она закричала:
Отдай!
БИБИЧЕВ. Пропусти.
Леля кричала, ненавидя, давясь слезами:
ЛЕЛЯ. Отдай! Слышишь!
БИБИЧЕВ. Пропустите, Комелькова.
ЛЕЛЯ. Отдай!
Изо всех сил уперлась ему в грудь, толкнула. Бибичев от неожиданности сел на койку. Леля сорвала с веревки полотенце, стала хлестать его по лицу.
Ты-то тут при чем! Мое дело! Я сама так решила! Так решила сама!
Бросила полотенце, упала на свою кровать, рыдала.
Бибичев встал, положил фотографию на стол, медленно вышел.
Леля схватила со стола фотографию, поцеловала ее. Из коридора снова послышался голос Бибичева. Он ворвался в комнату.
БИБИЧЕВ. Ты решила? Ты решила! А я?.. А мне что теперь делать? Что делать! Я два года!.. Три!.. (Сел на стул, уронил голову. Несчастен сейчас.)
ЛЕЛЯ. Мне тебя жалко, Юра. Правда жалко…
Радиомарши тех времен, радиопесни тех лет. Ирину провожали в Болгарию. Леля, Женька, Надюша и Нина, новенькая.
ЛЕЛЯ. Ну что, сядем? (Девушки сели.) Давай, Ирка, чего уж тянуть. Болгария ждет.
ИРИНА (новенькой). Иди сюда. (Подвела к своей койке.) Ну, вот… Спать ты будешь здесь. На моем месте… Не стесняйся. Девушки у нас хорошие, лучшая комсогруппа… (Замолкла.)
НИНА. Я знаю.
ИРИНА. Девушки неплохие… (Замолкла.)
ЛЕЛЯ. Ну вот, начинаются сопельки.
ЖЕНЬКА. Да что вы, ей-богу! Дружественная страна, в конце концов!
ЛЕЛЯ. И бегом, бегом, опаздываем.
ЖЕНЬКА (сняла клипсы, нацепила ей). Пригодится, Ир. Там наше будет все равно что импортное.
ИРИНА. Вы идите, я сейчас, догоню…
Подруги вышли. Ирина постояла, пошла.
В комнате осталась новенькая, Нина.
Радиопесни тех лет, радиомарши тех времен.
Громыхали прядильные машины. Бибичев раздавал девушкам новые фартуки.
БИБИЧЕВ. Быстро, быстро! Не возитесь, надевайте!
Девушки надевают фартуки.
НИНА. Мне велик.
БИБИЧЕВ. Ничего, не страшно. (Ушел.)
НАДЮША. Кто-нибудь приехал?
ЛЕЛЯ. Приехал.
ЖЕНЬКА. Кто?
ЛЕЛЯ. Из главка кто-то.
БИБИЧЕВ (вернулся). Сюда. Быстро! (Леле.) Вот газета. Вот статья. Комелькова, читай!
ЛЕЛЯ. Что за статья?
БИБИЧЕВ. Прочтете – узнаете. (Все слушают читку газеты.) (Убежал.)
ЛЕЛЯ (читает в голос – стучат машины). «Пустозвон». Фельетон…
НИНА. А когда представитель уедет – фартуки обратно заберут или в пользование оставят?
НАДЮША. Ты можешь помолчать? Давай, Леля!
ЛЕЛЯ. Фельетон. «Пустозвон». «Зимним вечером к директору МТС вошел незнакомый человек в каракулевой шапке…»
БИБИЧЕВ (кричит). Где книга комсомольских постов?
ЛЕЛЯ (кричит). В столе!
БИБИЧЕВ. Что она там делает?
ЛЕЛЯ. Лежит!
БИБИЧЕВ. Повесить надо было, на гвоздик!
НАДЮША. Давай, Леля, читай!
ЛЕЛЯ. «Пустозвон». Фельетон. «Зимним вечером к директору МТС вошел незнакомый человек в каракулевой шапке…»
НИНА. Девки! Они там сумки, туфли из шкафчиков вытаскивают. Все – в мешок!
ЛЕЛЯ. Тебе что – больше всех нужно?
НИНА. У меня там сардельки!
НАДЮША. Не пропадут твои сардельки.
НИНА. Идут.
НАДЮША. Все. (Леле.) Читай.
ЛЕЛЯ (читает). «Пустозвон». Фельетон. «Зимним вечером к директору МТС вошел незнакомый человек в каракулевой шапке…»
Входят Бибичев, Анна Петровна и представитель главка Макаров.
МАКАРОВ. Здравствуйте, красавицы!
ВСЕ. Здравствуйте.
БИБИЧЕВ (Макарову). Это наша лучшая комсомольская группа. (Представляет, тоже в голос, под стук машин.) Можете познакомиться! Комелькова – комсогрупорг! Представитель главка!
МАКАРОВ. Макаров. (Пожал руку Леле.)
ЛЕЛЯ. Комелькова!
БИБИЧЕВ. Можете поговорить!
МАКАРОВ. Ах, и поговорить можно?
БИБИЧЕВ. Вы чем занимаетесь?!
ЛЕЛЯ. Мы читаем!
БИБИЧЕВ. Тут у нас политминутка, товарищ Макаров. Без отрыва!
МАКАРОВ. Интересная статья?
ЛЕЛЯ. Про директора МТС.
МАКАРОВ. Что же приключилось с этим директором?
НАДЮША. Пока что ничего. Пришел человек в каракулевой шапке.
ЖЕНЬКА. Поздним вечером.
МАКАРОВ. Интригующее начало. Ну, как вам живется, как работается?
НАДЮША (бодро). Хорошо!
МАКАРОВ. Никто вас не обижает?
НИНА. Никто.
АННА ПЕТРОВНА. Они сами кого хочешь обидят.
МАКАРОВ. Есть ко мне вопросы?
Девушки молчали.
Нет вопросов. Ну что ж, читайте, отдыхайте. До свидания!
ЖЕНЬКА. У меня вопросик. Можно?
МАКАРОВ. Конечно.
ЖЕНЬКА. Вам понравилось у нас?
МАКАРОВ. Пока особых претензий нет, а там посмотрим.
ЖЕНЬКА. А там тоже не будет. Зря, что ли, мы целую неделю машины чистили, вас дожидались!
МАКАРОВ. Молодцы!
ЖЕНЬКА. Так чистили, что нормы перестали давать. А уедете – совсем чистить не будем. План-то надо нагонять!
БИБИЧЕВ (Макарову). Шульженко. О ней в «Комсомольской правде» писали. Не читали случайно?
МАКАРОВ. К сожалению, не успел. Хорошая производственница?
ЖЕНЬКА. Сто двадцать процентов!
АННА ПЕТРОВНА. Только писали, к сожалению, про другое.
БИБИЧЕВ. Про безобразия писали. Из клуба выгнали. С позором.
ЖЕНЬКА. Опять повернули!
АННА ПЕТРОВНА (Женьке). Ты гостей дома ждешь – принаряжаешься?
ЖЕНЬКА. То гости, а то представитель.
МАКАРОВ (тихо). Анна Петровна…
АННА ПЕТРОВНА. Мне шестой десяток пошел, характер менять не собираюсь. Ну, все высказались? Может, еще кто-то хочет сказать? Ну, говорите! (Молчали.) Что же вы, такой случай подвернулся!.. Товарищ Макаров, проследуем в цех.
МАКАРОВ. Да уж, простите, красавицы, рад бы побеседовать, время поджимает! Да и годы уж не те!
Проследовали в цех.
ЛЕЛЯ. Работать, красавицы.
БИБИЧЕВ. Ну что, докритиковалась? Думаешь, теперь тебя тронуть побоятся? За критику, мол, страдаешь? Дорогая моя, эта демагогия нам известна! У нас на нее другая демагогия есть!
РАДИОРЕПОРТАЖ. Комсомольская путевка! Сотни молодых энтузиастов поведет она в Казахстан и Сибирь, на Алтай и в Поволжье, туда, где советские люди в упорной борьбе поднимают целинные земли. Большие дела ждут молодых патриотов! В добрый путь, дорогие друзья!..
ЖЕНЬКА. Уезжаешь?
ФЕДЯ. Уезжаю.
ЖЕНЬКА. Письма будешь писать?
ФЕДЯ. Нет.
ЖЕНЬКА (без обиды). Ну почему же, Феденька?
ФЕДЯ. А что с вами переписываться? Одному открытку шлете, а с другим гуляете.
ЖЕНЬКА. И то верно… Скажи, пожалуйста, а в училище, наверно, трудно, я в смысле дисциплины? Я бы дня не выдержала, меня сразу бы на эту, на гаубицу посадили.
ФЕДЯ. На гауптвахту.
ЖЕНЬКА. Чудно. Ты раньше был не такой – ты был тихий, скромный, маменькин сынок. В библиотеку бегал. Федя Козлов. Помнишь? Как это ты вдруг стал моряком, даже странно…
ФЕДЯ. Захотел и стал. Человек тем и отличается от животного, что может себя преодолеть.
ЖЕНЬКА. Ну, тогда я животное. Непреодолимое.
ФЕДЯ. Сколько времени тебя знал – не обращал внимания.
ЖЕНЬКА. Вот вы хороших-то и не замечаете.
ФЕДЯ. И на внешность ты ничего, подкупающая…
ЖЕНЬКА. Уже плюс.
ФЕДЯ. А какой-то винт у тебя не в ту сторону вращается.
ЖЕНЬКА. Это верно. Одиозная я.
ФЕДЯ. И ведь считаешь, что это хорошо. Тут, прости, не могу понять. С матерью погрызлась, с подругами поцапалась. Что хочешь доказать? Какая я исключительная? Так ведь никто не хуже тебя, пойми, Женя! И выпады твои – подожди – это ведь все для эффекту, лишь бы сказануть. Любишь быть в центре внимания, а?
ЖЕНЬКА. Убедил, Федь. И правда, чего шуметь-то, мастер перед рабочими никогда не будет виноват. Смирная буду, Федь! Как восточная женщина!
Появилась Анна Петровна.
АННА ПЕТРОВНА. Ты как, замуж за него собралась или так, погулять?
ЖЕНЬКА. А не знаю, как получится. Может, так погуляю, а может, женится.
АННА ПЕТРОВНА. Честная, да? Всем предъявляешь свою честность. Да? Никого не щадишь. Ты думаешь, представитель этот не знал, что мы машины чистим? Да он за неделю звонил, чтобы мы подготовились. Душу отвела? Всем назло? Теперь за Федьку взялась? Стоишь тут у всех на виду, не постеснялась. В последний день! Надюша два года его ждала. Ему напели, он уши-то и развесил. Как ей теперь быть перед всеми? Перед людьми?
ФЕДЯ. Мам, не надо.
АННА ПЕТРОВНА. Молчи! Не успел приехать, связался. И на кого, спрашивается, сменил? (Женьке.) Ручки-то, оказывается, хваткие у тебя. Лишь бы заграбастать! (Феде.) Федя! Я пошла. Если она на вокзал придет провожать – я уйду. Так и знай. (Ушла.)
Федя стоит, не знает, как быть.
ЖЕНЬКА. Федя, ты иди. Догони ее. Мать есть мать.
ФЕДЯ. Ну так что. Счастливо оставаться, Женя.
ЖЕНЬКА. Кто же так прощается, Федь? (Обхватила его за шею. Долгий поцелуй.)
Нина лежала на койке, слушала радио: «Мелодии прошлых лет. Слушать их всегда приятно, как будто встречаешь старого доброго приятеля. И встреча эта пробуждает дорогие воспоминания, а иногда и улыбку. И наверно, многие из вас послушают сейчас старую запись…» Звучит песня и по тем временам старая. Из-за нее-то Нина забыла о сковородке. Спохватилась, побежала на кухню, вернулась с обуглившейся картошкой. Стала выбирать – оказалось, нечего. Снова легла на койку, утешилась песней.
ЛЕЛЯ (вошла). Не приходила?
НИНА. Да нет…
ЛЕЛЯ. На Васильевском была. Там старуха глухая. Спрашиваю: «Валентина здесь живет?» Смотрит, глазами хлопает. «Женька, говорю, к ней не приходила, подруга ее, не приходила?» Захрипела что-то в ответ, дверью хлопнула… В Саблино надо съездить, она там угол снимала.
АННА ПЕТРОВНА (сухо). Что-то новое.
ЖЕНЬКА. А что? С морячком потанцевать! Девчонки рухнут.
АННА ПЕТРОВНА. Кажется, натанцевалась.
ФЕДЯ. Где сегодня?
ЖЕНЬКА. Не знаю, в Парке культуры можно… Тогда я сейчас. Кофточку надену.
ФЕДЯ. Так узнают.
Анна Петровна глянула на сына, с отвращением – на нее, ушла.
ЖЕНЬКА (танцуя с партнершей-кофточкой).
ФЕДЯ. Ну? Прошу.
Танцуй танго.
Мне так легко.
ЖЕНЬКА. Нет, дорогой, пока. Дела у меня накопились, дела.
ФЕДЯ. Постой, подруга, эти игры не проходят.
Стал у двери, не пускает.
ЖЕНЬКА (взяла яркий журнал, легла на койку, стала читать – так, для себя). «В этом возрасте ваши козыри: мягкий взгляд, уменье с интересом слушать собеседника и учитывать особенности вашей фигуры». (Феде.) Французский парикмахер пишет.
ФЕДЯ. Знаешь, давай сразу договоримся: без причуд.
ЖЕНЬКА. Не рано ли условия ставишь?
ФЕДЯ. Научен опытом.
ЖЕНЬКА. Придется переучивать.
Встала, хотела уйти – Федя удержал ее за руку.
Больно.
ФЕДЯ. Куда?
ЖЕНЬКА. В красный уголок на беседу. (У двери оглянулась.) Не боишься – пошли. Рядом посидишь.
ФЕДЯ. Мне бояться нечего.
ЖЕНЬКА. Со мной теперь кто рядом посидит – пятно на всю жизнь.
ФЕДЯ. Лекций не люблю.
ЖЕНЬКА. А зря, тема как раз для тебя: «Любовь, брак, семья…» Все-таки испугался, морячок? Сдрейфил.
ФЕДЯ. Стоп. (Не в ответ на ее слова, но что-то решил.) Пошли.
Красный уголок. Обстановка делового заседания. В сторонке за пюпитрами сидели прервавшие репетицию музыканты. За столом Леля. Бибичев следил за ходом беседы. Вошли Федя и Женька. На них оглядываются. Они садятся на свободный диванчик неподалеку от двери. Бибичев посмотрел насмешливо, сделал выводы.
ЛЕЛЯ (тоже взглянула внимательно). В капиталистическом обществе вся любовь…
ЖЕНЬКА. Простите.
ЛЕЛЯ. В капиталистическом обществе вся любовь сводится к влечению одного пола к другому. В нашем советском обществе интересы мужа и жены не противоречат друг другу. У нас юноша и девушка прежде всего стараются узнать культурные потребности и интересы друг друга и только после этого соединяют свои судьбы. Потому что дружба может быть без любви, а любовь не может быть без дружбы. Отмечая недостатки, имеющиеся в семейной жизни, поэт Щипачев писал (прочитала из конспекта):
С правильных позиций решают вопрос семейной жизни авторы Лев Ошанин и Елена Успенская в пьесе «Твое личное дело». Сейчас наше общество подходит к завершению строительства новой, советской семьи. И решение этого вопроса зависит от каждого из нас, от молодежи!
Любовью дорожить умейте,
С годами дорожить вдвойне.
Любовь не вздохи на скамейке
И не прогулки при луне.
БИБИЧЕВ (Леле). У тебя все?
ЛЕЛЯ. Да. (Садится.)
БИБИЧЕВ. Так, товарищи, у кого будут вопросы? Предложения, размышления. Обдумайте и в бой.
Молчание.
Так… Уж и тема интересная, есть о чем поговорить. Тема всем нам близкая… Ну что ж, посидим, помолчим? Между прочим, сами себя задерживаем. (Положил перед собой часы. В зале пошумливали.) Тихо! По делу!
УБОРЩИЦА. Давайте! Ну давайте!
БИБИЧЕВ. Не надо, Клара Павловна. Не надо! (Стукнул по столу. Проверил, не остановились ли часы.)
ИРИНА. Можно мне?
ЛЕЛЯ (Бибичеву). Волкова…
БИБИЧЕВ. Пожалуйста, Ирочка.
ИРИНА (встала). Что такое любовь? Все говорят по-разному. (Села.)
ЛЕЛЯ (встала). Я уже давала определение любви, надо было слушать. Любовь – это физическое влечение при единстве культурных и общественных интересов.
ИРИНА (встала). А еще?
ЛЕЛЯ. Что еще?
БИБИЧЕВ. Может, хватит? Может, хватит концерт из собрания устраивать?
ИРИНА. Еще как можно сказать?
ЛЕЛЯ. А как ты сама думаешь?
ИРИНА. Кто как говорит… Одни говорят – любовь это привычка. Другие – отношения. Третьи – что это само собой…
ЖЕНЬКА (Феде). Смех, аплодисменты.
ИРИНА смутилась, обиделась, ушла.
БИБИЧЕВ (вслед ей). Волкова! Волкова! Кто разрешил уходить!
ЖЕНЬКА (Леле). Леля! У меня вопрос! Лель!
ЛЕЛЯ. Я тебя слушаю, Женя.
ЖЕНЬКА. Ты, помнится, говорила, что настоящей любви в жизни нет, что настоящая любовь только в кино бывает. Это как понять?
ЛЕЛЯ. Это мое личное мнение.
ЖЕНЬКА. А у нас личное с общественным не расходится.
БИБИЧЕВ. Давайте не препираться. Кто хочет выступить – просите слово и вот сюда. (Женька идет к столу.) Ну что, обдумала?
ЖЕНЬКА. Юра! Расскажи всем, как ты любил? Где? Когда? Кого? Сколько? Поделись, Юра, впечатлениями.
БИБИЧЕВ. Шульженко, давай без партизанщины.
ЖЕНЬКА. Все ясно.
БИБИЧЕВ. Так что, будем продолжать беседу? Тогда опять я скажу два слова. Партия нас учит – что? (Уставил палец в одну из девушек и сам за нее ответил.) Партия нас учит вскрывать имеющиеся недостатки. Вот мы говорим – культурные интересы, моральный облик. А правильно ли мы живем сами, товарищи? Товарищи! Иванов, заснул! Подними голову! Нет ли среди нас таких, кто унижает звание комсомольца? (Голос из зала: «Есть».) А мы молчим!
ЖЕНЬКА. Ну, ты-то не молчишь.
БИБИЧЕВ (не слушая). Вот эта безынициативность с вашей стороны – явление, лежащее в нас самих, но оно и является обратной стороной недостатков в работе нашей комсомольской организации.
ЖЕНЬКА. Сейчас про меня скажет.
БИБИЧЕВ. Умница, Шульженко, о тебе я и хочу сказать. Ни для кого не секрет, что нашу комсомолку Женю Шульженко с позором вывели из клуба…
ЖЕНЬКА. Оживление в зале.
БИБИЧЕВ. Также ни для кого не секрет, что этот факт попал на страницы… получил, так сказать…
ЖЕНЬКА. Международное звучание.
БИБИЧЕВ. И вот в связи с этим вопросом о любви и дружбе, который мы сегодня затронули здесь, хочется прочитать одну цитату из одного письма в адрес… (Указал на Женю.)
Вынул из стопки одно письмо, прочитал:
«И так уж над тобой смеются везде – и в Ленинграде, и у нас в Полоцке. А если ты гуляешь с каким-нибудь парнем, то он тоже погуляет с тобой, посмотрит на тебя, поматросит и бросит и тоже посмеется».
ЖЕНЬКА. Пока еще никто не бросал. Могу, наоборот, уступить.
БИБИЧЕВ. Шульженко, прекрати балаган!
ЖЕНЬКА. Другой бы на твоем месте спасибо сказал. Если б не я, о ком бы ты на всех собраниях разглагольствовал?
БИБИЧЕВ. И вот, товарищи, пока у нас будут существовать такие явления, как Шульженко, до тех пор мы и будем, товарищи, не разглагольствовать, как ты выразилась, а говорить! (И – с пафосом, исступленно.) Только говорить честно! Принципиально! По-комсомольски! Ясно? (Деловито – Леле.) У нас все в повестке?
ЛЕЛЯ. Все.
БИБИЧЕВ. Какие будут предложения?
УБОРЩИЦА. Лекция хорошая, побольше бы таких. (Взяла со стола графин, ушла.)
БИБИЧЕВ (вслед, возмущенно). Клара Павловна! Клара Павловна!
Музыканты снова приступили к репетиции, марш тех времен.
БИБИЧЕВ (наклонился к Леле с каким-то вопросом, но та, не ответив, ушла). Тогда все.
УБОРЩИЦА. Расходитесь, молодежь, спать пора. (Стали расходиться.)
Бибичев со значением, для Феди, положил на стол газету со статьей о Шульженко, тоже ушел.
ЖЕНЬКА (Феде). Нет твоей симпатии. Не вернулась…
ФЕДЯ. Ты-то что волнуешься?
ЖЕНЬКА. Беспокоюсь за строительство новой семьи.
ФЕДЯ. Не твоя забота.
ЖЕНЬКА. Гордый какой, сил нет! Ладно, морячок, посидели. Тебе к маме пора. Иди, не упади.
УБОРЩИЦА (возвращается). Сколько говорить?! Красный уголок для мероприятий, а не для разврата.
ФЕДЯ. Пока, приятных снов. (Уходит.)
УБОРЩИЦА. За курсанта принялась. Ох, Шульженко, доиграешься, смотри… Всё. Гашу. (Выключила свет.)
РАДИОРЕПОРТАЖ. Горняки обсуждают план шестой пятилетки. В Узбекистане началась уборка хлопка. Кукуруза трехметровой высоты. Вертолет над садами. Комсомольская путевка. Бескамерные шины для автомобилей. Новый сезон в Московском театре эстрады.
НАДЮША. Сюда…
Ввела за руку Федю. Темно, Женька не видна. Обняла его, целует.
Бедненький мой, ждал? Ну прости… Тоска напала, бродила по улицам, промокла вся. Потрогай, волосы мокрые. А знаешь, где я была? В нашем садике была, около тети Вероники. Села на скамейку, сижу, а дождик трап-трап по кустам, осенью пахнет, мокрой листвой… Песню нашу вспомнила. Помнишь нашу песню? (Пропела.) Куда бежишь, тропинка милая… (Федя молчал.) Что-то старое стала вспоминать. Маму, тетю Веронику.
ФЕДЯ. Болеет второй месяц. Правая сторона отнялась.
НАДЮША. Ты был у нее?
ФЕДЯ. Заглянул. О тебе вспоминала.
НАДЮША. Жаловалась?
ФЕДЯ. Зачем? По-хорошему вспоминала. Рассказывала, как тебя в корыте мыла. Тощенькая, говорит, лопаточки торчат, одно плечо выше другого…
НАДЮША. А как между лопаток била: сиди ровно, не говорила?
ФЕДЯ. Теперь, говорит, она у меня как стрелочка.
НАДЮША. У меня… Это еще неизвестно, кто кому нужнее был? Она мне или я ей?
ФЕДЯ. Ты всем нужна.
НАДЮША. Да вот тебе, Федя, не нужна. Думаешь, я не знаю, кто нас разводит? Подружки мои дорогие! Что они тебе сказали, ну?
ФЕДЯ. Что они могут такого сказать, чего бы я сам не знал?
НАДЮША. Разлюбил? А может, и не любил никогда?
ФЕДЯ. А ты не знаешь?
НАДЮША. Я теперь ничего не знаю.
ФЕДЯ (обнимая). Сначала жалел тебя. Потом… влюбился. Думал, что мы с тобой как один человек. Ты стихи любишь, я стихи люблю, ты оперу не любишь, я оперу не люблю. В общем, единство культурных и общественных интересов. И ты успокоилась. А что, «Феденька – мой…». А продешевить – боязно, вдруг кто-нибудь получше найдется?
НАДЮША (оттолкнула его). Неужели ты думаешь, если бы я искала, то получше бы не нашла?
ФЕДЯ. А вдруг не найдешь? Тогда и Феденька сгодится?
НАДЮША. Чего ты хочешь? Чего? Взялся душу точить!
ФЕДЯ. Больше точить не буду. Последний раз. Все.
НАДЮША. Стой!.. Ну, хочешь, стукни на прощанье. Может, легче станет. Не хочешь? Ну тогда поцелуй. Сам ведь сказал, в последний раз. (Смотрит в глаза.) Ну?
Федя не устоял. Долгий поцелуй.
НАДЮША (оторвалась). Самому потом стыдно станет. Я-то тебе все прощу.
ФЕДЯ. И сейчас врешь! (Ушел.)
НАДЮША (устало). Господи, надоели вы мне все… (Пропела самой себе.)
(Заплакала.)
Куда бежишь, тропинка милая,
Куда зовешь, куда ведешь…
ЖЕНЬКА. Детдом вспомнила… Помню, в пионеры принимали. Выстроили всех на линейку, а я запаздывала. Бегу по коридору, темно, холодно, и вдруг слышу по радио – «Интернационал». Я остановилась, подняла руку в салюте и так стою и что-то чувствую…
Общежитие. Леля лежит на кровати, уткнувшись в подушку. Встала, принялась стирать. Вошел Бибичев.
БИБИЧЕВ. Одна?
ЛЕЛЯ. Одна. А что?
БИБИЧЕВ. Что бледная такая, Леля? На улицу надо, там кислород.
Помолчали.
ЛЕЛЯ. Еще что?..
БИБИЧЕВ. Поручение есть небольшое.
ЛЕЛЯ. Слушай, Юра. Хочешь поговорить – говори. А то каждый раз какие-то дела, поручения придумываешь. Прямо напасть какая-то.
БИБИЧЕВ (некоторое время стоял неподвижно, молчал, потом присел рядом). Ну, что в группе?
ЛЕЛЯ. Ничего, работаем…
БИБИЧЕВ. Как Шульженко?
ЛЕЛЯ. Господи, опять! Будто сам не знаешь.
БИБИЧЕВ. Знаю, знаю. Уже вся фабрика знает. А морячок тоже хорош. Не успел в отпуск приехать. Придется опять на общем собрании ставить вопрос.
ЛЕЛЯ. А если он ей серьезно понравился?
БИБИЧЕВ. Леля! Леля! А если мне серьезно чужая жена понравится?
ЛЕЛЯ. Ты, Юра, другой человек.
БИБИЧЕВ. Нравится, не нравится. Не в том дело. Распущенность, расхлябанность, безответственность, вот что это такое. Воспитываем, воздействуем, призываем – и хоть бы что! Ведь для них же, ради них же все это! Ничего не хотят понять. Для себя минуты свободной нет. Год уже, наверно, как в кино не был. Стыдно сказать, книжку некогда прочитать… (Взял с койки книгу, посмотрел заглавие.) Достоевский. Небось «Братья Карамазовы». А вот не читал. Кстати, интересно?
ЛЕЛЯ. Ничего.
БИБИЧЕВ. Прочитаешь, дашь прочесть?
ЛЕЛЯ. Хорошо.
БИБИЧЕВ. Хотя все равно времени нет. То одно, то другое.
ЛЕЛЯ. Да, Юра, нелегко тебе на свете жить.
БИБИЧЕВ. Ничего, проживу.
ЛЕЛЯ. Проживу! Говоришь, как будто комсомольское поручение выполняешь.
БИБИЧЕВ. Не всем же для собственного удовольствия жить.
ЛЕЛЯ. Хотя для собственного удовольствия тоже кому-то надо. Ладно, Юра, давай снимем этот вопрос с повестки. Не найти нам тут общего языка. Разные мы с тобой.
БИБИЧЕВ. Мы с тобой пока по одной дороге идем. Почему же разные? (С некоторой торжественностью.) Леля! (Леля молчала.) Если у тебя есть трудности на жизненном пути, то имей в виду – рука об руку их легче преодолеть.
ЛЕЛЯ (ласково усмехнулась). С кем, Юрочка, с тобой?
БИБИЧЕВ. Я знаю, у тебя нет ко мне сильного чувства, но, помнишь, ты сама говорила: «Любовью дорожить умейте! С годами дорожить вдвойне». Любовь, Лель, ведь не на скамейке при луне…
ЛЕЛЯ (удивилась, усмехнулась). Ты что, замуж меня хочешь взять?
БИБИЧЕВ (сипло). Я все сказал… Решай. (В смущении помогает ей развешивать белье.)
ЛЕЛЯ (и смешно это ей, и неожиданно). Ну, Юра… да. Ты, Юра, порядочный человек. На тебя можно положиться… А что, я бы пошла за тебя.
Бибичев постоял, ошеломленный, потом подошел вдруг и обхватил ее, да попросту так – не совладал с собой.
Леля оторопела, едва вырвалась. Рассмеялась такому его напору.
Юрка, ты что? Так, сразу…
Он молчал в замешательстве, виноватый.
Леля посмотрела внимательно и сказала уже серьезно:
Да вот ты меня не возьмешь.
БИБИЧЕВ. Возьму.
ЛЕЛЯ. Нет, Юра, не возьмешь… Приданое у меня есть.
БИБИЧЕВ (возбужденно, весело). Какое приданое?
ЛЕЛЯ (достала фотографию, положила на стол). Вот.
БИБИЧЕВ (взял карточку). Кто это?
ЛЕЛЯ. Дочка у меня, Юра, Аллочка.
БИБИЧЕВ (не сразу понял). Врешь!
Разглядывал карточку, склонясь над столом. Посмотрел на Лелю. Начинает верить.
Где она?..
ЛЕЛЯ. У матери. На разъезде.
БИБИЧЕВ. А кто… отец?
ЛЕЛЯ. Нету.
БИБИЧЕВ. Как нету?
ЛЕЛЯ. А так.
БИБИЧЕВ (потрясен). И ты могла?
ЛЕЛЯ. Он не хуже других.
БИБИЧЕВ. Почему же вы не поженились? Если он советский человек. (Вспомнилась Ирина.) Кстати, он советский человек?
ЛЕЛЯ. Советский, советский, Юрочка! Только женатый.
БИБИЧЕВ. Значит, он тебя обманывал?
ЛЕЛЯ. Нет, я знала.
БИБИЧЕВ. Ты знала? Знала, что он женат?
ЛЕЛЯ. Это для меня не имело значения.
БИБИЧЕВ. Чушь. Бред какой-то!.. (Стукнул кулаками, лбом в дверцу шкафа.) Или ты, Леля, надо мной издеваешься…
ЛЕЛЯ. Или… Юра?..
Тот молчал. Она хотела взять фотографию, но Бибичев убрал ее со стола.
БИБИЧЕВ. Значит, ты могла проводить беседы о советской семье, о моральном облике! Оборотень какой-то! Хамелеон!..
ЛЕЛЯ. Видишь, я же говорила.
БИБИЧЕВ. Ну вот что, Леля. Ты пока об этом молчи. Никому об этом. Ни слова. Поняла?
ЛЕЛЯ. Четыре года молчу. Хватит, намолчалась.
БИБИЧЕВ. А я говорю – молчи! Не позорь себя, успеешь! О комсомольской организации ты подумала? Что о нас скажут, подумала? Тебя подняли, создали авторитет! Ты комсогрупорг!
ЛЕЛЯ. Я не просила.
БИБИЧЕВ (пометался по комнате, остановился). Что же касается наших личных с тобой планов – пока могу сказать одно. (Молчал, думал, как точней сказать.) Очень ты меня огорчила. И как мы сумеем решить этот вопрос – не знаю… Не знаю, Леля.
Положил фотографию в карман, пошел к двери, Леля стала перед ним.
ЛЕЛЯ. Отдай.
Бибичев хотел пройти – она закричала:
Отдай!
БИБИЧЕВ. Пропусти.
Леля кричала, ненавидя, давясь слезами:
ЛЕЛЯ. Отдай! Слышишь!
БИБИЧЕВ. Пропустите, Комелькова.
ЛЕЛЯ. Отдай!
Изо всех сил уперлась ему в грудь, толкнула. Бибичев от неожиданности сел на койку. Леля сорвала с веревки полотенце, стала хлестать его по лицу.
Ты-то тут при чем! Мое дело! Я сама так решила! Так решила сама!
Бросила полотенце, упала на свою кровать, рыдала.
Бибичев встал, положил фотографию на стол, медленно вышел.
Леля схватила со стола фотографию, поцеловала ее. Из коридора снова послышался голос Бибичева. Он ворвался в комнату.
БИБИЧЕВ. Ты решила? Ты решила! А я?.. А мне что теперь делать? Что делать! Я два года!.. Три!.. (Сел на стул, уронил голову. Несчастен сейчас.)
ЛЕЛЯ. Мне тебя жалко, Юра. Правда жалко…
Радиомарши тех времен, радиопесни тех лет. Ирину провожали в Болгарию. Леля, Женька, Надюша и Нина, новенькая.
ЛЕЛЯ. Ну что, сядем? (Девушки сели.) Давай, Ирка, чего уж тянуть. Болгария ждет.
ИРИНА (новенькой). Иди сюда. (Подвела к своей койке.) Ну, вот… Спать ты будешь здесь. На моем месте… Не стесняйся. Девушки у нас хорошие, лучшая комсогруппа… (Замолкла.)
НИНА. Я знаю.
ИРИНА. Девушки неплохие… (Замолкла.)
ЛЕЛЯ. Ну вот, начинаются сопельки.
ЖЕНЬКА. Да что вы, ей-богу! Дружественная страна, в конце концов!
ЛЕЛЯ. И бегом, бегом, опаздываем.
ЖЕНЬКА (сняла клипсы, нацепила ей). Пригодится, Ир. Там наше будет все равно что импортное.
ИРИНА. Вы идите, я сейчас, догоню…
Подруги вышли. Ирина постояла, пошла.
В комнате осталась новенькая, Нина.
Радиопесни тех лет, радиомарши тех времен.
Громыхали прядильные машины. Бибичев раздавал девушкам новые фартуки.
БИБИЧЕВ. Быстро, быстро! Не возитесь, надевайте!
Девушки надевают фартуки.
НИНА. Мне велик.
БИБИЧЕВ. Ничего, не страшно. (Ушел.)
НАДЮША. Кто-нибудь приехал?
ЛЕЛЯ. Приехал.
ЖЕНЬКА. Кто?
ЛЕЛЯ. Из главка кто-то.
БИБИЧЕВ (вернулся). Сюда. Быстро! (Леле.) Вот газета. Вот статья. Комелькова, читай!
ЛЕЛЯ. Что за статья?
БИБИЧЕВ. Прочтете – узнаете. (Все слушают читку газеты.) (Убежал.)
ЛЕЛЯ (читает в голос – стучат машины). «Пустозвон». Фельетон…
НИНА. А когда представитель уедет – фартуки обратно заберут или в пользование оставят?
НАДЮША. Ты можешь помолчать? Давай, Леля!
ЛЕЛЯ. Фельетон. «Пустозвон». «Зимним вечером к директору МТС вошел незнакомый человек в каракулевой шапке…»
БИБИЧЕВ (кричит). Где книга комсомольских постов?
ЛЕЛЯ (кричит). В столе!
БИБИЧЕВ. Что она там делает?
ЛЕЛЯ. Лежит!
БИБИЧЕВ. Повесить надо было, на гвоздик!
НАДЮША. Давай, Леля, читай!
ЛЕЛЯ. «Пустозвон». Фельетон. «Зимним вечером к директору МТС вошел незнакомый человек в каракулевой шапке…»
НИНА. Девки! Они там сумки, туфли из шкафчиков вытаскивают. Все – в мешок!
ЛЕЛЯ. Тебе что – больше всех нужно?
НИНА. У меня там сардельки!
НАДЮША. Не пропадут твои сардельки.
НИНА. Идут.
НАДЮША. Все. (Леле.) Читай.
ЛЕЛЯ (читает). «Пустозвон». Фельетон. «Зимним вечером к директору МТС вошел незнакомый человек в каракулевой шапке…»
Входят Бибичев, Анна Петровна и представитель главка Макаров.
МАКАРОВ. Здравствуйте, красавицы!
ВСЕ. Здравствуйте.
БИБИЧЕВ (Макарову). Это наша лучшая комсомольская группа. (Представляет, тоже в голос, под стук машин.) Можете познакомиться! Комелькова – комсогрупорг! Представитель главка!
МАКАРОВ. Макаров. (Пожал руку Леле.)
ЛЕЛЯ. Комелькова!
БИБИЧЕВ. Можете поговорить!
МАКАРОВ. Ах, и поговорить можно?
БИБИЧЕВ. Вы чем занимаетесь?!
ЛЕЛЯ. Мы читаем!
БИБИЧЕВ. Тут у нас политминутка, товарищ Макаров. Без отрыва!
МАКАРОВ. Интересная статья?
ЛЕЛЯ. Про директора МТС.
МАКАРОВ. Что же приключилось с этим директором?
НАДЮША. Пока что ничего. Пришел человек в каракулевой шапке.
ЖЕНЬКА. Поздним вечером.
МАКАРОВ. Интригующее начало. Ну, как вам живется, как работается?
НАДЮША (бодро). Хорошо!
МАКАРОВ. Никто вас не обижает?
НИНА. Никто.
АННА ПЕТРОВНА. Они сами кого хочешь обидят.
МАКАРОВ. Есть ко мне вопросы?
Девушки молчали.
Нет вопросов. Ну что ж, читайте, отдыхайте. До свидания!
ЖЕНЬКА. У меня вопросик. Можно?
МАКАРОВ. Конечно.
ЖЕНЬКА. Вам понравилось у нас?
МАКАРОВ. Пока особых претензий нет, а там посмотрим.
ЖЕНЬКА. А там тоже не будет. Зря, что ли, мы целую неделю машины чистили, вас дожидались!
МАКАРОВ. Молодцы!
ЖЕНЬКА. Так чистили, что нормы перестали давать. А уедете – совсем чистить не будем. План-то надо нагонять!
БИБИЧЕВ (Макарову). Шульженко. О ней в «Комсомольской правде» писали. Не читали случайно?
МАКАРОВ. К сожалению, не успел. Хорошая производственница?
ЖЕНЬКА. Сто двадцать процентов!
АННА ПЕТРОВНА. Только писали, к сожалению, про другое.
БИБИЧЕВ. Про безобразия писали. Из клуба выгнали. С позором.
ЖЕНЬКА. Опять повернули!
АННА ПЕТРОВНА (Женьке). Ты гостей дома ждешь – принаряжаешься?
ЖЕНЬКА. То гости, а то представитель.
МАКАРОВ (тихо). Анна Петровна…
АННА ПЕТРОВНА. Мне шестой десяток пошел, характер менять не собираюсь. Ну, все высказались? Может, еще кто-то хочет сказать? Ну, говорите! (Молчали.) Что же вы, такой случай подвернулся!.. Товарищ Макаров, проследуем в цех.
МАКАРОВ. Да уж, простите, красавицы, рад бы побеседовать, время поджимает! Да и годы уж не те!
Проследовали в цех.
ЛЕЛЯ. Работать, красавицы.
БИБИЧЕВ. Ну что, докритиковалась? Думаешь, теперь тебя тронуть побоятся? За критику, мол, страдаешь? Дорогая моя, эта демагогия нам известна! У нас на нее другая демагогия есть!
РАДИОРЕПОРТАЖ. Комсомольская путевка! Сотни молодых энтузиастов поведет она в Казахстан и Сибирь, на Алтай и в Поволжье, туда, где советские люди в упорной борьбе поднимают целинные земли. Большие дела ждут молодых патриотов! В добрый путь, дорогие друзья!..
ЖЕНЬКА. Уезжаешь?
ФЕДЯ. Уезжаю.
ЖЕНЬКА. Письма будешь писать?
ФЕДЯ. Нет.
ЖЕНЬКА (без обиды). Ну почему же, Феденька?
ФЕДЯ. А что с вами переписываться? Одному открытку шлете, а с другим гуляете.
ЖЕНЬКА. И то верно… Скажи, пожалуйста, а в училище, наверно, трудно, я в смысле дисциплины? Я бы дня не выдержала, меня сразу бы на эту, на гаубицу посадили.
ФЕДЯ. На гауптвахту.
ЖЕНЬКА. Чудно. Ты раньше был не такой – ты был тихий, скромный, маменькин сынок. В библиотеку бегал. Федя Козлов. Помнишь? Как это ты вдруг стал моряком, даже странно…
ФЕДЯ. Захотел и стал. Человек тем и отличается от животного, что может себя преодолеть.
ЖЕНЬКА. Ну, тогда я животное. Непреодолимое.
ФЕДЯ. Сколько времени тебя знал – не обращал внимания.
ЖЕНЬКА. Вот вы хороших-то и не замечаете.
ФЕДЯ. И на внешность ты ничего, подкупающая…
ЖЕНЬКА. Уже плюс.
ФЕДЯ. А какой-то винт у тебя не в ту сторону вращается.
ЖЕНЬКА. Это верно. Одиозная я.
ФЕДЯ. И ведь считаешь, что это хорошо. Тут, прости, не могу понять. С матерью погрызлась, с подругами поцапалась. Что хочешь доказать? Какая я исключительная? Так ведь никто не хуже тебя, пойми, Женя! И выпады твои – подожди – это ведь все для эффекту, лишь бы сказануть. Любишь быть в центре внимания, а?
ЖЕНЬКА. Убедил, Федь. И правда, чего шуметь-то, мастер перед рабочими никогда не будет виноват. Смирная буду, Федь! Как восточная женщина!
Появилась Анна Петровна.
АННА ПЕТРОВНА. Ты как, замуж за него собралась или так, погулять?
ЖЕНЬКА. А не знаю, как получится. Может, так погуляю, а может, женится.
АННА ПЕТРОВНА. Честная, да? Всем предъявляешь свою честность. Да? Никого не щадишь. Ты думаешь, представитель этот не знал, что мы машины чистим? Да он за неделю звонил, чтобы мы подготовились. Душу отвела? Всем назло? Теперь за Федьку взялась? Стоишь тут у всех на виду, не постеснялась. В последний день! Надюша два года его ждала. Ему напели, он уши-то и развесил. Как ей теперь быть перед всеми? Перед людьми?
ФЕДЯ. Мам, не надо.
АННА ПЕТРОВНА. Молчи! Не успел приехать, связался. И на кого, спрашивается, сменил? (Женьке.) Ручки-то, оказывается, хваткие у тебя. Лишь бы заграбастать! (Феде.) Федя! Я пошла. Если она на вокзал придет провожать – я уйду. Так и знай. (Ушла.)
Федя стоит, не знает, как быть.
ЖЕНЬКА. Федя, ты иди. Догони ее. Мать есть мать.
ФЕДЯ. Ну так что. Счастливо оставаться, Женя.
ЖЕНЬКА. Кто же так прощается, Федь? (Обхватила его за шею. Долгий поцелуй.)
Нина лежала на койке, слушала радио: «Мелодии прошлых лет. Слушать их всегда приятно, как будто встречаешь старого доброго приятеля. И встреча эта пробуждает дорогие воспоминания, а иногда и улыбку. И наверно, многие из вас послушают сейчас старую запись…» Звучит песня и по тем временам старая. Из-за нее-то Нина забыла о сковородке. Спохватилась, побежала на кухню, вернулась с обуглившейся картошкой. Стала выбирать – оказалось, нечего. Снова легла на койку, утешилась песней.
ЛЕЛЯ (вошла). Не приходила?
НИНА. Да нет…
ЛЕЛЯ. На Васильевском была. Там старуха глухая. Спрашиваю: «Валентина здесь живет?» Смотрит, глазами хлопает. «Женька, говорю, к ней не приходила, подруга ее, не приходила?» Захрипела что-то в ответ, дверью хлопнула… В Саблино надо съездить, она там угол снимала.